Она была во всем розовом, если не считать соломенной шляпки, и прелестна, как сама весна. Щеки у нее раскраснелись, глаза блестели, и так приятно было вообразить, что эта женщина спешила на свидание со своим возлюбленным. С ним! Приятно и абсурдно.
– Коль скоро вы ничуть не устали, – сказал он, – мы можем не задерживаться в беседке. Отправимся сразу к порогам. Согласны?
– О, да вы жестокий человек! – со смехом отозвалась Саманта. – Придется мне открыть правду. – Саманта прошла мимо него и опустилась на скамью, изображая полное изнеможение. – Вы пришли рано.
– Но и вы тоже, – сказал он. – Грешно сидеть дома в такую погоду, не так ли? – Он сел рядом с ней, но не совсем рядом, маленький промежуток все же оставался.
– Вы еще долго пробудете в Хаймуре? – спросила Саманта. – Или уже собираетесь в путь?
Как видно, она начала опасаться, не вызовут ли ее дальние прогулки и встречи с ним осуждение со стороны ее родственников. Она надеется, что он скоро уедет и ей не придется говорить ему, что их встречи должны прекратиться. Он сразу погрустнел.
– Очевидно, я еще останусь здесь на какое-то время, – ответил он. – Но…
– Завтра я уезжаю, – проговорила она на одном дыхании. Она подняла лицо к небу, но глаза у нее были плотно закрыты. – Мне приходится возвратиться в Лондон вместе с моей тетушкой. Ее близкая приятельница сломала ногу и прикована к дому. Тетя Агги считает, что должна быть возле нее. Мы уезжаем завтра, рано утром.
Его охватила паника, внутри у него все сжалось.
– Но в Лондоне уже скоро начнутся балы и приемы, – сказал он. – Наверное, вы и рады возвращению.
Саманта открыла глаза и устремила взгляд на поля и долины внизу.
– Да, – сказала она. – В Лондоне у меня много друзей, и с каждой неделей их число будет увеличиваться – все будут, съезжаться к началу сезона. Да есть и какие-то дела, которые надо успеть сделать. Через несколько дней покинут Челкотт и сэр Альберт со своей женой. Дженни и Габриэль с удовольствием отдохнут от гостей, хотя, думаю, из вежливости даже друг другу не признаются, как они рады, что остались одни в доме. Да, неплохо будет вернуться в Лондон.
Он запоминал ее лицо – голубые глаза, затененные длинными ресницами, прямой носик, прелестно изогнутые губы, нежная кожа с румянцем на щеках, золотистые завитки, выглядывающие из-под нолей шляпки, высокая грудь, хотя и не привлекающая к себе внимание.
Он безнадежный романтик и фантазер, подумал Хартли. Неужели он верит в то, что навсегда запомнит ее и будет вечно ее любить?
Саманта повернула к нему голову и улыбнулась. Неужели ему просто показалось, что глаза у нее печальные? – спрашивал себя Хартли.
– С завтрашнего дня никто не будет мешать вам работать, – сказала она.
– Да. – Он боялся даже представить себе, что с. ним будет после ее отъезда.
– Нет, право же, вы не джентльмен! – Улыбка не сходила с ее уст. – Вы должны были бы уверять меня, что я вам нисколько не мешала и вам будет не хватать меня!
– Вы мне нисколько не мешали, – без всякой улыбки повторил за ней Хартли. – И мне будет вас очень не хватать.
– Мне тоже будет не хватать вас, – сказала Саманта, и задумчивое выражение исчезло из ее глаз.
Вы первый ландшафтный архитектор, которого я встретила в жизни. Я и не знала, что есть такая профессия. Мне казалось, просто кто-то решает вдруг выйти на лужайку перед домом с лопатой и семенами и начать возделывать свой сад.
Хартли рассмеялся.
– Я думала, камни сами громоздятся на земле – случайные нагромождения в самых живописных местах, – продолжала Саманта. – И по наивности считала, что все озера, водопады и прекрасные пейзажи создала сама природа. Я не знала, что есть люди, которые идут по стопам Господа Бога и поправляют его ошибки.
Он снова засмеялся.
– Так вы считаете – этим я и занимаюсь? – спросил Хартли. – Звучит довольно грозно. А не буду ли я за это наказан? Не оскорбится ли Господь Бог?
Саманта только улыбнулась в ответ. Разговор оборвался. Они сидели, глядя друг на друга. Впервые оба почувствовали неловкость оттого, что замолчали.
Саманта первая прервала молчание.
– Так где же речные пороги? – спросила она.
Хартли вскочил на ноги.
– Довольно далеко отсюда, Надеюсь, башмаки у вас удобные, – сказал он.
Столь же удобные, сколь и изящные. Сегодня она не надела свои высокие башмаки. Ее необутая ножка поместилась бы у него на ладони.
– Если я сотру ноги, у меня будет время их понянчить во время нашего путешествия, – сказала Саманта. – Ненавижу долгие поездки в экипаже. Под конец такое чувство, что все твои кости сдвинулись со своих мест. И боишься взглянуть в зеркало – вдруг да не узнаешь себя?
Они смеялись, шутили и болтали о пустяках. Им было хорошо вместе. Но за веселостью крылась печаль. «Дай мне Бог силы пережить конец этой прекрасной интерлюдии», – молил Хартли. Это последнее их свидание, и ему надо насладиться им сполна, потому что больше свиданий не будет. Однако радоваться свиданию он не мог – ему было невыносимо тяжело. Припомнилось, как он сидел у постели Доротеи, когда она умирала. Все происходило так быстро! Она была в сознании, слушала его и даже немного говорила. А он не мог говорить. В голове все время было одно: быть может, это последние мои слова, обращенные к ней. Она очень хорошо к нему относилась, была так добра. Он хотел сказать что-то значительное, чтобы она помнила. Хотя ей недолго оставалось помнить.
Она первая сказала ему эти слова. «Я очень счастлива», – снова и снова твердила она в тот последний час. Он подумал: она хочет сказать, что счастлива умереть, пока она все еще его любовница, пока он не устал от нее. Она обожала его, и он почувствовал вину, он был пристыжен. Потому он сказал ей не правду, но никогда об этом не пожалел. «Я люблю тебя, моя дорогая», – прошептал он в ответ.
Расставание – это мука. Саманта не думает об этом, она весела и беспечна. Для нее это просто конец дружеских отношений. Она, конечно же, опечалена, но не страдает, а потому на нем была двойная ноша – всю прогулку он должен был скрывать свою мучительную боль. Последние три дня он считал часы. Сейчас он считал минуты, не зная точно, сколько их осталось.
У водопадов Саманта стихла. Камни, выступающие из воды, зеленый шатер из ветвей деревьев над головой, шум воды, поглощающий другие звуки, – все это создавало ощущение уединенности, казалось, что ты попал в какой-то другой мир. Саманта молча ходила по каменистому берегу, глядя на бурлящие потоки, а Хартли молча смотрел на нее.
– Не надо сооружать большой водопад, – сказала она наконец. – Он нарушит пропорции, гармонию. Небольшие водопады, один за другим, – вот что мне видится. Их и надо оформить – если они требуют оформления. Ах, мистер Уэйд, как здесь красиво! Я завидую маркизу Кэрью.
Именно так он и представлял себе – цепь водопадов, а не один большой. Так, чтобы можно было постоять на берегу и прогуляться вдоль этих водопадов. Полюбоваться игрой света и теней.
– Я не должна была… – виновато взглянув на Хартли, начала Саманта. – Вы – архитектор. Я могу лишь одобрить или не одобрить ваш замысел. Скажите мне, что вы задумали соорудить тут большой водопад, и я не решусь вам возразить.
– Наши мысли созвучны, – сказал Хартли. – Вы предложили именно то, что я и намеревался сделать. Она склонила голову набок – ее характерный жест. Он будет всегда помнить, как она склоняет голову к плечу. Она делает это, когда о чем-то серьезно задумывается.
– Да, – сказала она. – И это потому, что мы друзья. Мы одинаково мыслим.
– Однако вы не любите сопрано, – пошутил он.
– Это верно. – Саманта улыбнулась. – Я предпочитаю теноров.
И они снова начали смеяться и шутить. Но за веселостью пряталась грусть.
Он намеревался пригласить ее выпить чаю. Но они уже довольно долго гуляли. К тому же ему казалось, что сидеть друг против друга, попивая чай, им сегодня будет трудно. В последнюю их встречу он рассказывал ей о беседке над озером и хотел сегодня повести ее туда, однако день уже клонился к вечеру. И опять же это создало бы напряжение – они вдвоем в уединенном месте… А просто мирно помолчать им бы не удалось.
– Пора мне возвращаться домой, – тихо проговорила Саманта. Веселость снова покинула ее.
– Да, – согласился Хартли. – О вас будут беспокоиться.
До пограничного ручья путь был не близкий. Хартли показалось, что ей хочется ускорить шаг, однако приходилось приноравливаться к нему. Можно было предложить ей расстаться раньше, не доходя до ручья, как предлагала она сама в предыдущие их встречи, но Хартли этого не сделал. Он не хотел отпускать ее прежде, чем они дойдут до каменного перехода, хотя и очень страдал в эти последние минуты.
Они шли молча.
Солнечные блики скользили но быстрой воде. На другой стороне ручья среди деревьев желтели головки нарциссов. Хартли и не заметил, что уже наступает пора цветения. Саманта повернулась к нему.
– Спасибо вам за эти дни, – сказала она непривычно учтиво. – Они доставили мне истинное удовольствие.
– Благодарю вас. – Хартли коротко поклонился. – Надеюсь, ваша поездка пройдет благополучно. И желаю вам приятно провести время в Лондоне.
– Спасибо, – ответила Саманта. – Уверена, что маркиз Кэрью одобрит все задуманные вами новшества.
Она улыбнулась ему. Он улыбнулся ей.
– Ну что ж, – поспешно проговорила Саманта, – до свидания, мистер Уэйд.
– До свидания, мисс Ньюман, – сказал Хартли. Он ждал, что она протянет ему руку, но она этого не сделала. Быть может, ей неприятно касаться его правой руки, мелькнуло у Хартли в голове, но он тут же отбросил эту мысль.
Она легко, на цыпочках, перебежала но камням через ручей, приподняв достаточно высоко юбку, так что он успел увидеть тонкие лодыжки над изящными башмаками. Он ждал последней минуты, приготовив улыбку и левую руку, если она все-таки захочет обменяться рукопожатием.
Но она не обернулась и мгновенно исчезла меж деревьев.
У него было такое чувство, что его обокрали – лишили чего-то бесконечно дорогого. Чего-то, что невозможно ни возместить, ни заменить. Чувство пустоты, страх и боль пронзили его. Такой боли он никогда прежде не испытывал. Даже в тот год, когда упал с пони и страшно разбился. Тогда ему было шесть лет. Сейчас была не физическая боль, и он не знал, как такую боль лечить. И можно ли ее как-то излечить.
Горло сжало, и ему пришлось трижды сглотнуть слюну, прежде чем он отправился в обратный путь в «Хаймурское аббатство».
Она обняла и перецеловала детей и оставила их в детской на попечении няни. Она сжала в объятиях Розали, хотя Альберт предупредил ее, чтобы она была осторожна и не слишком давила на его потомка, за что получил укоризненный взгляд от зардевшейся жены. Саманта обменялась рукопожатиями с ним и с Габриэлем и подставила Габриэлю обе щеки для поцелуев.
Он задержал ее руку в своей и сказал, что, как только ее поклонники отпустят ее, она должна вернуться в Челкотт и жить здесь столько, сколько ей захочется.
– Дорогая моя, – сказал Габриэль. – ты для Дженнифер ближе родной сестры. Ты не должна забывать ее, убеждая себя, что злоупотребляешь нашим гостеприимством, – это будет твоей непоправимой ошибкой.
– Спасибо. – Саманта крепко сжала руку Габриэля.
Она просто не переносила прощания. Ненавидела эту церемонию!
Уже подойдя к экипажу, Саманта увидела, как Дженни поцеловала тетю Агги, а Габриэль заботливо устроил ее на сиденье. Наконец Саманта обняла Дженни.
– Мне было у вас очень приятно и весело, – сказала она. – Спасибо, что приютили меня, и как было бы хорошо, если бы вы приехали в город, когда начнется сезон. Вы, кажется, уже целый век не бывали в свете.
– Я полагаю, Сэм, – шепнула кузина, – что этой весной у меня есть вполне, серьезный предлог остаться вдали от городской суеты. Сложи-ка крест-накрест пальцы и пожелай мне, чтобы все было благополучно.
– Секретничаете? – Габриэль погрозил жене пальцем. – Дженни рассказывает тебе, что мы намереваемся увеличить население Земли, не так ли? – Габриэль весело хихикнул, а обе дамы покраснели. – Позволь тебе помочь, – продолжал он, предлагая Саманте руку и подсаживая ее в экипаж.
Тетушка Агги прикладывала к глазам платочек и изо всех сил старалась не всхлипывать. Саманта погладила тетушку по колену, утешая ее.
Экипаж тронулся. Саманта и тетя Агги наклонились к дверце, чтобы помахать на прощание рукой. Дженни и Габриэль стояли на террасе, Габриэль одной рукой обнимал жену за талию. Альберт и Розали стояли в дверях, Розали держала мужа под руку. «Иногда я не понимаю, почему я не верю в любовь и счастливые браки», – подумала Саманта. Впрочем, наверное, потому, что наблюдала больше пар, в которых супруги испытывают друг к другу в лучшем случае безразличие, а в худшем – откровенную враждебность, чем вот таких союзов, как эти два. А вообще-то любовь – это она знала по собственному опыту – очень мучительное и неприятное чувство.
Она откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Глубоко вздохнула. Она ненавидела расставания, даже если впереди ждет новая встреча.
– Ну вот и все, – бодро сказала тетушка, громко шмыгнув носом и пряча носовой платок в ридикюль. – Право, же, испытываешь облегчение, когда все прощальные слова сказаны и экипаж уже отъехал на порядочное расстояние. Мы замечательно погостили, не правда ли, дорогая? Жаль только, что во всей округе не оказалось ни одного мужчины, который мог бы тебя заинтересовать.
Тетя Агата пребывала в полной уверенности, что в жизни племянницы с минуты на минуту появится прекрасный принц и завоюет ее сердце, как это бывает в волшебных сказках.
– Мне было очень весело, когда в Челкотте гостил Фрэнсис, – сказала Саманта. – Мне нравится проводить с ним время.
– А он тебя просто обожает, – заметила тетя Агата. – Однако не могу представить, что ты выйдешь замуж за джентльмена, который наряжается в сиреневые фраки.
Саманта рассмеялась.
– Ужасно жаль, – продолжала тетя, – что маркиза Кэрью и на сей раз не было в его «Аббатстве». Он не женат и еще не впал в детство, так я, во всяком случае, слышала. Но я никогда не встречала его в свете, что, согласись, очень странно. Похоже, он предпочитает вести затворническую жизнь. Хотя, если это так, он должен бы постоянно жить в своем поместье. Но его там нет.
– Может быть, он писаный красавец, – сказала Саманта, – и, повстречай я его, я бы тут же в него влюбилась, а он в меня, и не прошло бы и месяца, как мы бы поженились.
Саманта не могла удержаться, чтобы не подшутить над тетушкой, которая и не подозревала, что над ней подшучивают.
– Ах, дорогая, – вздохнула тетя Агги, – должна тебе признаться, что, с тех пор как Дженнифер вышла за лорда Торнхилла, я только об этом и мечтала – ведь поместье маркиза граничит с Челкоттом. Ну, может, в следующий раз… Однако вполне возможно, что к тому времени ты уже найдешь мужчину твоей мечты. Каждый новый сезон в светских гостиных появляются новые джентльмены.
В эту минуту они проезжали массивные воротные столбы – за ними начинались хаймурские владения. За столбами смутно виднелся домик привратника, а в миле от него или немного дальше находилось «Хаймурское аббатство». За ним, довольно далеко от самого дома, среди деревьев, – ручей и пороги. Направо от них – холмы и озеро и снова появляется ручей, в том месте по нему проходит граница между Челкоттом и Хаймуром.
Что-то тяготило Саманту, на сердце было тяжело, эта тяжесть не покидала ее со вчерашнего дня. Что-то с ней происходит странное. Впрочем, причину она знала. Но не могли же эти события привести ее в такое состояние – казалось бы, не столь уж они важны.
Она провела прекрасные четыре дня в прогулках и непринужденных беседах с джентльменом, который, как ей показалось, был близок ей по духу. Их мнения, вкусы во многом совпадали. Красивым этого джентльмена не назовешь, во всяком случае, физически он нисколько ее не привлекает. Так почему же она в таком подавленном настроении, почему испытывает такую горечь от сознания того, что никогда больше не увидит его, никогда не повторятся эти замечательные дни?
Она не оглянулась вчера, чтобы помахать ему, когда перешла ручей. В другие дни она делала это. Глупо, но на сей раз она боялась, что заплачет.
Ах, если бы она могла вернуться и помахать ему! Взглянуть на него в последний раз.
Саманта вдруг наклонилась и устремила взгляд в окошко. Живая изгородь загораживала вид, но она не ошиблась – на какой-то миг она увидела вдали «Аббатство».
И пришла в полное смятение, когда вдруг раздался явственный всхлип и она поняла, что он вырвался из ее горла. Саманта чуть ли не до крови закусила губу, и все же слезы потекли у нее из глаз.
Она надеялась, что тетя Агги уже погрузилась в сон, однако они отъехали еще не так далеко.
– Бедняжка моя, – сказала тетя и погладила ее по спине, как несколькими минутами раньше Саманта гладила ее по колену, – Вы с Дженнифер так любите друг друга, что приятно на вас смотреть. Я очень тебе сочувствую – грустно покидать подругу. И все из-за того, что я хочу облегчить страдания Софи. Ты почувствуешь себя лучше, когда мы остановимся на ленч – тогда мы уже будем далеко от Челкотта.
– Конечно, тетя, – сказала Саманта. – Все будет хорошо. Просто я глупая.
Вскоре жизнь маркиза стала не такой одинокой. Он дал знать соседям, что вернулся домой. Ему тут же нанесли визиты. Первым, как и ожидал маркиз, приехал Торихилл вместе со своим другом сэром Альбертом Бойлом. Это были приятные гости. Торнхилл и маркиз дружили еще мальчишками и остались друзьями по сю пору.
Маркиз получил приглашение отобедать в Челкотте на следующий день и провел там приятнейший вечер в компании радушных и приветливых хозяев и их друзей. Он с удовольствием наблюдал, как страх покинул глаза застенчивой леди Бойл, как только их представили друг другу и она поняла, что он, несмотря на высокий титул, вовсе не так уж величествен и грозен. Маркиз нашел тему, которая заставила леди Бойл разговориться и окончательно сняла напряжение. До конца вечера он уже знал ее детей не хуже, чем обитатели дома, хотя никогда и в глаза их не видел. И понял, что третье чадо, которое определенно должно было в скором времени появиться на свет, не станет для нее обузой.
– Какая жалость, милорд, что вы не приехали двумя днями раньше, – вступила в разговор леди Торнхилл. – Моя тетя и моя кузина всего лишь два дня назад уехали в Лондон, они пробыли здесь три месяца. Я так хотела вас познакомить!
– Мисс Ньюман не только молода, но и прекрасна, – с лукавой улыбкой сказал Торнхилл. – Боюсь, Кэрью, у моей супруги были на твой счет определенные планы.
– Как вам не стыдно, лорд Торнхилл! – в панике воскликнула его жена. – О каких планах вы говорите? Я просто думала, что и моим родственницам, и вам, маркиз, было бы приятно познакомиться. И перестань ухмыляться, Габриэль! Я краснею.
Маркизу очень нравилась эта пара. Их любовь и нежная преданность друг другу часто пробивались сквозь светскую сдержанность.
– Гейб хотел сказать, – решил пояснить сэр Альберт, – что Дженнифер очень любит свою кузину и ей очень хотелось бы поселить ее к себе поближе, В соседнее поместье.
– О! – Графиня не на шутку рассердилась. – Это уж слишком! Это нечестно! Я и правда краснею. Что вы подумаете о нас, милорд?
Маркиз улыбался.
– Я был бы счастлив взглянуть на эту красавицу, – сказал он. – Но, увы, я опоздал. Вот так у меня всегда в жизни получается… Леди Бойл, пошел ли на пользу вашим детям йоркширский воздух? Мы, йоркширцы, всерьез подумываем: а не запечатывать ли нам его в бутылки и продавать в южных краях? Большую получим прибыль.
Разговор перешел на другие темы. Последовали другие визитеры и приглашения. У Огденов гостила племянница, и они не без тайных надежд пригласили маркиза на обед, Однако когда племянница увидела, как он входит в комнату, а потом его правую руку в перчатке, на лице ее изобразился такой ужас, что маркиз, к большому разочарованию хозяев, не стал вовлекать ее в разговор, дабы не смущать еще больше.
Одиночество маркиза было нарушено и, пожелай он того, совсем бы прекратилось. Соседи наперебой приглашали его и днем, и на более торжественные вечерние приемы. Но маркиз предпочитал большую часть времени проводить в одиночестве.
Днем, если не было дождя, а иногда даже и в дождь, он бродил по парку. Не один раз спускался к озеру в надежде, что царящие там тишина и покой снизойдут и на него. Но смотрел он на то место, где будет возведен мост и павильон, а в ушах его звучал ее голос: «…это будет домик дождя». Или же шел к порогам, чтобы забыть обо всем в этом уголке первозданной природы, но она появлялась перед его глазами, она шла по берегу и говорила ему, что здесь должна быть цепочка небольших водопадов, а не один большой водопад. И, склонив голову к плечу, как бы размышляла вслух: вот почему они стали друзьями – потому что мыслят одинаково.
Он сидел на каменной скамье в беседке на вершине холма, положив ладонь на то место, где рядом с ним сидела она. Но место было пусто. Холодный камень. И это было уже не уединение, а безнадежное одиночество.
Он спускался к ручью, к дорожке из донных камней, на границу с Торнхиллом. Смотрел на желтые нарциссы и видел ее – в розовом длинном жакете, в соломенной шляпке, она удалялась от него и вот исчезла среди деревьев, так и не оглянувшись. Он приготовил ей улыбку и хотел пожать ей руку, но она не оглянулась.
Он сидел у камина в своем кабинете, не сводя глаз с кресла напротив. Пустого кресла. И слышал, как она спрашивает: что с ним случилось – несчастный случай или так было от рождения? Но он не мог вернуть ее назад и сказать ей правду, прекратить обман, который он неизвестно зачем затеял. Да и сказал бы он правду, если бы даже она сейчас сидела тут, напротив него?
Работать в этом кабинете он больше не мог. Приходилось брать книги и тащить их наверх. Наверное, не стоило ему приводить ее в дом – теперь она поселилась здесь точно призрак.
К спиртному он не испытывал пристрастия, ну разве выпивал бокал-другой в гостях или когда принимал гостей у себя. Он не помнил, чтобы когда-то напивался допьяна. Но в одну из бессонных ночей, глядя на пустое кресло напротив, он опустошил графин с бренди, с каждым глотком все больше терзаясь жалостью к самому себе.
Красавица и чудовище! Единственная надежда для него получить хоть какой-то шанс – это открыться, назвать свое собственное имя. Может быть, тогда она почувствует к нему больший интерес, который выйдет за рамки дружбы. Но тогда он унизит и ее, и себя, стараясь привлечь ее своим положением.
Красавица и чудовище! Она красивее всех женщин, которых он когда-либо встречал, о которых мечтал. Красивы не только ее лицо, фигура – все в ней красиво, она словно светится солнечным светом. Она добра, умна и весела. Маркиз хотел встать с кресла, чтобы отправиться в постель, но вдруг оказался на четвереньках и комната бешено закружилась вокруг него. Однако это еще было не самое худшее. Каким-то образом он сумел позвать камердинера, и тот, совершенно потрясенный, помог ему подняться по лестнице, раздел его и уложил в постель. Вот тут-то все и началось: несчастному страдальцу показалось, что он взлетает ввысь, и он отчаянно вцепился в края матраса обеими руками, даже правой. И уж вовсе опозорился, не успев добраться до туалетной комнаты, – его буквально вывернуло наизнанку.
К вечеру следующего дня он принял решение. Обычно в разгар сезона он старался держаться подальше от Лондона. Этот год, решил он, будет исключением – он поедет в Лондон. Он должен увидеть ее, даже если она и не обратит на него внимания. Как это он раньше не додумался? «Пусть я буду мучиться и дальше, – думал маркиз, – но ведь не больше, чем сейчас». Сезон вот-вот начнется, значит, она уехала в Лондон на целый месяц.
Да, теперь его жизнь примет другой оборот, и пусть будет так, думал маркиз. Даже если окажется – а скорее всего так и случится, – что эта поездка принесет ему еще большие страдания.
Да, он едет в Лондон.