Незваная

Сознание вернулось вместе с болью. Мстислава едва успела свесить голову, когда подступила тошнота, а с ней и поток рыданий. Ратмир не жалея хлопал её по спине и не успокоился, пока Мстиша не выкашляла последнюю крупинку грязи. Когда остались только слёзы, она закрыла лицо руками. Отчего-то ей было стыдно. Очень стыдно.

— Всё кончено. Всё позади, — прошептал Ратмир, но Мстиша не могла успокоиться. Её колотила дрожь, и оттого, что он был рядом, но при этом так непреодолимо далеко, становилось только хуже. И вдруг, точно прочитав Мстишины мысли, Ратмир притянул её к себе и крепко обнял. Не удержавшись, княжна завыла в голос. Уткнувшись ему в грудь и вцепившись негнущимися пальцами в плащ, до боли знакомо пахнущий травой после дождя, Мстислава затряслась в беззвучных рыданиях. — Прости меня, прости, — сокрушённо шептал Ратмир. — Какой же я дурень, как я только мог додуматься притащить тебя сюда… — Его шершавая ладонь неловко гладила Мстишу по голове, и княжна молила, чтобы это мгновение никогда не кончалось.

— Я…— всхлипнула Мстислава и подняла на него заплаканное лицо, — я заслужила это.

Рука Ратмира резко замерла на её волосах, и он нахмурился.

— Что ты такое говоришь?

Она принялась вытирать слёзы, но остановилась, поняв, что лишь размазывает грязь по лицу.

— Я причинила тебе столько дурного, я…

— Никто не заслуживает подобного, — сурово возразил княжич, обрывая её. — Твой брат — чудовище, поднявший руку на собственную сестру.

Но слова Мстиславы прервали счастливый миг, напомнив Ратмиру о том, кто она и что совершила. Он отстранился и, сдёрнув с плеч плащ, накинул его на Мстишу. Движения княжича были скупыми и отрывистыми, словно он не хотел лишний раз прикасаться к ней.

Глухо застонал Желан. Вспомнив о нём, Ратмир быстро распоясал и связал главаря его же ремнём. Оставив Чубатого на земле, княжич помог Мстиславе подняться. К этому времени из дома стали выводить пленённых разбойников. Подозвав к себе одного из своих людей, Ратмир велел ему позаботиться о девушке, а сам поднял Желана и потащил его к выходу.

Он больше ни разу не взглянул в сторону Мстиши.

14. Ратмир.

В кабаке было душно и невыносимо шумно.

Зато не так слышны собственные мысли.

Ратмир бездумно смотрел в кружку — третью или четвёртую? он уже и сам не помнил — и вертел в руках деревянного волка. Раньше он никогда не вырезал волков, только птичек, но сам не заметил, как из вороха стружки показалась клыкастая морда. Раньше Ратмир не ходил по кабакам и почти не прикасался к хмельному: он не хотел терять власти над собой даже на короткое время. Ему важно было оставаться хозяином собственной воли хотя бы в промежутках между превращениями. Но теперь… Теперь он мог себе это позволить. Теперь всё было по-другому.

Ратмир усмехнулся. Наверное, со стороны улыбка выглядела оскалом. Какая разница… Кажется, в последнее время его стали здесь узнавать. Не в том смысле, что признали в нём княжича, хотя, может, и это тоже. Нет, он становился завсегдатаем. Он, бывший оборотень, — завсегдатай кабака! Ратмир рассмеялся, хрипло и невесело. В тот миг, когда он узнал, что больше никогда не станет волком, что чудовище, владевшее его душой и телом, навсегда исчезло, перед ним открылся целый мир. Новая, свободная жизнь. И вот как он решил ею распорядиться. Пропить в кабаке.

Теперь Ратмир смеялся уже в полный голос, так что тряслись плечи. Люди косились на сидящего в одиночестве не то охотника, не то княжеского дружинника, и недоумённо переглядывались. Но никто не смел ни посмотреть на Ратмира в открытую, ни вразумить словами. Его сторонились, как сторонились прежде, чувствуя силу и тьму. Чувствуя зверя. Но зверь исчез, а тьма… Тьма осталась.

Ратмир залпом осушил кружку и вышел, посадив деревянного волчка охранять горсть монет, причитающихся кабатчику за выпивку.

Он пришёл сюда пешком. Ему не хотелось ни за кого отвечать, даже за лошадь. Ратмиру хотелось забыться.

Выйдя на улицу, он осмотрелся по сторонам. Кроме тех, что боялись его, были и те, кто надеялся воспользоваться его слабостью. Рука привычно ощупала нож на поясе. Что ж, пусть попытаются, подумал он без задора. Равнодушно.

Можно было заночевать на подворье, но ему не хотелось чужих запахов, жёстких, даже после сотни стирок помнящих предыдущих постояльцев простыней и любопытных взглядов. Следовало вернуться домой.

К жене.

Волна дурноты накатила на Ратмира одновременно с мыслью о ней. Дрянное кабацкое пойло встало у самого горла, и княжич едва успел отшатнуться к обочине, прежде чем тошнота нагнала его. Он сумел сдержаться тогда, в опочивальне, но теперь не было нужды терпеть. Воспоминания, которые Ратмир так старательно топил на дне кружки, хлынули, руша возведённую им ограду.

Всё началось с Незваны. С Незваны, побрал бы её леший! Она появилась в Зазимье именно тогда, когда, вместо того, чтобы заново начаться, его жизнь разваливалась на глазах, и он ни на миг не верил ведьме. Даже тогда, когда она помогла им поймать главаря шайки. Даже когда сама едва не погибла от его рук.

Её появление не могло оказаться простой случайностью, стечением обстоятельств. Он чувствовал это, но не мог подкрепить вескими доводами. Ратмир пытался убедить Хорта отказать ей от дома, не позволять находиться рядом с Векшей, но всё бесполезно. После того, как Незвана помогла им закончить уже много месяцев безуспешно длящуюся охоту на Желана, все сомнения друга развеялись. Тем более, что Незвана души не чаяла в Векше. Её преданность казалась искренней, но Ратмир не понимал, откуда она взялась, и потому не верил.

В угоду привязавшейся к ней Векше и в награду за помощь, Незвану оставили служанкой в усадьбе, и Ратмиру приходилось видеть её гораздо чаще, чем ему хотелось бы. Кажется, Незвана старалась не попадаться княжичу на глаза, но само её незримое присутствие вызывало в его душе смутное беспокойство.

В тот вечер Ратмир застал её врасплох. Она сидела во дворе и прихорашивалась, расчёсывая кончик рыжеватой косы. Княжич отрывисто кивнул девушке — он до сих пор чувствовал себя виноватым в том, что случилось с ней в ночь облавы — и уже собирался пройти мимо, но взгляд зацепился за знакомый предмет в её руках. Ратмир остановился как вкопанный, чувствуя, что нутро начинает закипать от негодования — Незвана причёсывалась гребнем, который он подарил Мстише на свадьбу. Ратмир знал наверняка: свою работу он ни за что бы не спутал.

— Как ты смеешь?! — возмущённо воскликнул он, в несколько широких шагов оказавшись рядом с девушкой.

Незвана вскинула на него удивлённый взгляд и только заметив, куда смотрит княжич, поняла причину его гнева. Она опустила глаза и побледнела, так что на худеньком лице ещё явственней проступили веснушки. Гребень задрожал в её руках, но пальцы крепко сжались на вырезанных из дерева папоротниковых листьях.

— Воровка! — сквозь зубы процедил Ратмир, и Незвана вздрогнула.

— Это неправда, неправда! Она сама оставила его мне.

— Ты лжёшь!

Ратмир сделал ещё один шаг вперёд и требовательно протянул руку. Незвана замотала головой, но её взгляд стал затравленным и беспомощным. Она цеплялась за проклятую деревяшку, словно тонущий за соломинку. Но княжич продолжал испепелять Незвану безжалостным взором, и, разом поникнув, она протянула ему гребень.

— Я не крала его, — прошептала девушка и вдруг, заплакав навзрыд, кинулась прочь.

Ещё несколько мгновений Ратмир стоял, желая провалиться сквозь землю, едва удерживаясь от того, чтобы не разбить окаянный гребень в щепки. Он сделал всё по совести, вернул украденную у жены вещь, свадебный дар. Почему же тогда он чувствовал себя, словно отобрал последний кусок хлеба у ребёнка?!

Но это было лишь начало. Решив, что не иначе, как сами боги подают ему знак, Ратмир поспешил домой. Вернуть гребень, обрадовать Мстишу. Попробовать снова. Его передёргивало от мысли, что он предал её. Что посмел…

Княжич сжал гребень, так что зубчики до боли вонзились в ладонь, и заторопился в терем.

Мстиша была в своих покоях. В их покоях, напомнил он себе. Ратмир почти не удивился, когда увидел, что она расчёсывалась перед зеркалом — страшно дорогим, заказанным отцом у знаменитого кузнеца нарочно для любимой невестки, спасшей его сына. Её волосы, похожие на жидкое золото, быстро отрастали, но Ратмир всё равно никак не мог привыкнуть к тому, что они такие короткие.

Мстислава продолжала гладить пряди серебряным гребнем, украшенным алыми лалами, не оборачиваясь на мужа, и они встретились глазами в отражении. Губы Ратмира дрогнули в улыбке — лживой и неискренней, такой же, как и он сам.

— Ратша, — улыбнулась в ответ Мстиша.

Грудь кольнуло, точно в неё воткнули иголку. Он так долго мечтал, чтобы она начала называть его домашним именем, но теперь, когда желаемое свершилось, вместо радости испытывал лишь уколы совести.

— Здравствуй, родная моя, — выдавил из себя он, надеясь, что она не почувствует его лицемерия, и отвёл глаза.

— Наконец-то ты пришёл, — проговорила Мстиша, не переставая перебирать волосы. — Совсем забыл о жене.

— Прости, много забот нынче, — пожал плечами Ратмир, не встречаясь с ней взглядом. — И батюшке помощь нужна в соколятне, и разбойников допрашивать надобно. Да вот, посмотри, что принёс тебе, — воодушевлённо добавил он, цепляясь за то единственно правдивое, что мог сказать ей, и достал из-за пазухи отобранный у Незваны гребень.

Мстислава заинтересованно обернулась, но предвкушение, на миг озарившее её лицо, погасло, стоило ей рассмотреть вещицу в его руках. Она вопросительно склонила голову набок.

— Никогда не догадаешься, где я нашёл его, — горячо проговорил Ратмир, стараясь не замечать холода, заползавшего в грудь. Она не должна была оставаться такой равнодушной. Она… Но княжич не позволил себе раздумывать. — У Незваны!

Когда он впервые рассказал про Незвану, её переезд в город, службу у Векши и Хорта и помощь с разбойниками, Мстиша, как и сам Ратмир, встревожилась. Она тоже считала это подозрительным: за время, что она провела у Шуляка, Мстислава успела невзлюбить Незвану, и, зная нрав последней, немудрено. Несколько раз Мстиша спрашивала про неё потом, но нового сказать Ратмиру было нечего, и вскоре она успокоилась. Теперь же, кажется, новости и вовсе не произвели на неё впечатления.

— Чего ещё ждать от такой, как она, — надменно протянула Мстислава. Цокнув и неодобрительно покачав головой, она забрала у него гребешок и, не глядя бросив его к груде мелких безделушек, захлопнула ларец.

Нахмурившись, Ратмир некоторое время не моргая смотрел на украшенную затейливой росписью крышку, где остался лежать его свадебный дар, сделанный когда-то с такой любовью. Холодок из груди пополз по животу и спине. Всё было не так. Всё ощущалось неправильным. Ратмир пожалел о том, что отобрал злополучный гребень, о том, что пришёл к Мстише, о том, что теперь она смотрела на него. Он знал этот взгляд. Знал и боялся.

Мстислава отложила расчёску и, каким-то странным, неловким движением поправив волосы, поднялась. Она улыбнулась — не обнажая зубов, чуть опустив голову и глядя исподлобья, отчего улыбка вышла какой-то змеиной — и двинулась на него.

Ратмир застыл, чувствуя, как к горлу подступает ком и тело начинает прошибать ледяной пот. Мстиша подошла вплотную и положила ладони ему на грудь. Ратмир затаил дыхание. Если только он не будет вдыхать её запах, если не будет пытаться вспомнить, как ощущал его раньше, возможно… Возможно, ему удастся обмануть себя. И, главное, — обмануть её. Во всяком случае, до сих пор ему удавалось. Он не мог допустить, чтобы после всего, что Мстиша пережила, после всего, что сделала ради него, она узнала о предательстве.

Но когда её холодная ладонь легла на щёку, Ратмир вздрогнул. Он едва удержался от того, чтобы не отпрянуть, но Мстислава ничего не заметила, приняв его дрожь за возбуждение. Тонкие пальцы обвели его подбородок, и только теперь Ратмир понял, что сжимал зубы. Попытавшись расслабить челюсть, он невольно вдохнул, и её запах ворвался в ноздри. Раньше ему казалось, что Мстиша пахла ранними яблоками и лепестками шиповника, морозным зимним утром и свежестью реки в жаркий летний день. Но теперь от этих запахов остались почти неуловимые и оттого лишь более горькие следы: в благоухание яблок вплетались отголоски гнили, а цветы были отравлены тлением. Вместо запаха чистой проточной воды ему мерещился привкус болотного смрада.

Усмехнувшись и сверкнув глазами, Мстислава закусила губу и подтолкнула его к кровати.

Ратмир попытался воспротивиться. Заискивающе улыбнувшись, он невесомо прикоснулся к её хрупким запястьям губами и пробормотал:

— Поздно уже, да и устала ты, поди…

Но Мстишина ухмылка лишь стала более хищной. Она качнула головой, и, прищурившись, уже в полную силу пихнула Ратмира на постель. Он едва удержался, чтобы не повалиться на спину. Глубоко внутри заворочалось давно уже нарастающее раздражение, но княжич не мог позволить ему выйти наружу. Он не имел права оттолкнуть от себя жену, как бы ему того ни хотелось. Усевшись на краю, Ратмир покорно, словно обречённый на казнь преступник, ждал продолжения.

Мстиша любила играть, и прежде ему это нравилось. Она походила на молодую лукавую лисичку, пушистую, красивую, но хитрую и норовистую, умеющую показать зубки. Сейчас Ратмиру казалось нелепой сама эта мысль, но они как нельзя подходили друг другу: волк и лиса. Они были одной породы, красными зверями. Но нынче… Ратмир больше не был волком, а Мстиша… Он, новый Ратмир, не мог смотреть на неё по-прежнему. Сейчас её игра напоминала ему охоту медянки на ящерицу: ломаные, то слишком плавные, то слишком быстрые движения, холод и пустота за расширившимися зрачками.

Мстислава наклонилась, обдав шею волной шелковистых волос, и ловко развязала его пояс. Каждое её прикосновение было слишком отчётливым, каждый взгляд — слишком ярким, и Ратмир пожалел, что пришёл трезвый. В хмельной отупляющей дымке притворяться было проще. Мстиша по-хозяйски подцепила обе его рубашки и потянула вверх. Княжич послушно поднял руки, и когда Мстислава раздела его, безвольно бросил их вдоль тела.

Откинув одежду мужа в сторону, Мстиша забралась к нему на колени и обняла за плечи. Ратмир знал, что должен был обнять её в ответ, что она ждала его ласки, но не мог заставить себя пошевелиться.

Мстислава отстранилась и, приподняв ладонью его подбородок, заглянула в лицо. Её чудесные голубые глаза, обрамлённые длинными ресницами, пытливо изучали его. Нежные, в шелковистом пушке щёки жаждали прикосновения, чуть приоткрытые в немом вопросе губы призывно алели, и Ратмир сглотнул.

— Ты совсем перестал целовать меня, — грустно прошептала она, и нежный упрёк сдавил виски болью.

Ратмир положил руки на бёдра Мстиши, осторожно обводя ладонями вернувшуюся мягкость изгибов. Когда они приехали в Зазимье от Шуляка, она была хрупкая, как веточка лиственницы, и первое время ему было страшно смотреть на жену, не то, что прикасаться к ней. Он заставил пройти её через ужасные испытания, это по его вине Мстиша была измождена и обессилена. Ратмир дал слабину. Он должен был послушать старого колдуна и никогда не жениться. Не взваливать свою ношу на чужие плечи. Он должен был догадаться, что Мстиша, всем сердцем поверив, что справится, не выдержит. Сколько раз он успел пожалеть о том, что не отступился… У того боярина не хватило сил отстоять свою любовь, но появился бы кто-то другой. Страшнее всего было то, что, отвоевав Мстиславу себе, теперь Ратмир не мог ей дать того, чего она заслуживала. Того, чего хотела и по праву ждала от него.

Княжич зажмурился, словно это могло прогнать навязчивые мысли, и подался вперёд, находя её холодные губы. Мстиша жадно ответила на поцелуй.

— Это из-за волос? Я больше не кажусь тебе красивой, потому, что у меня нет кос? — оторвавшись от него, на выдохе спросила она.

— Нет! — простонал Ратмир, и уткнулся лбом в её лоб, перебирая пальцами растрепавшиеся пряди. — Нет, нет, нет! Краше тебя нет на свете.

— Тогда докажи мне, — попросила она, целуя его скулу там, где прятался застарелый шрам, — докажи…

На миг он застыл, как перед прыжком в чёрную студёную прорубь. Ратмир снова зажмурился, изо всех сил стараясь не замечать тонкого, но неотступного запаха мёртвой плоти, и его руки нашли завязки Мстишиной сорочки. Невесомый шёлк легко соскользнул с её оголившихся плеч, и он почувствовал, как по бархатистой коже жены пробежал трепет желания. Его пальцы тоже задрожали. От озноба.

Когда всё закончилось, и Мстиша выгнулась и закричала — коротко, страшно, по-птичьи, — Ратмир, мокрый и трясущийся, точно в лихорадке, откатился в сторону. Накрыв разгорячённое тело Мстиславы меховым одеялом и дождавшись, пока её сморит сон, он выскользнул прочь. Нутро грозилось вывернуться наизнанку, и Ратмир задыхался. Нужно было скорее смыть с себя ложь и предательство. Смыть грязь. Смыть её. Если потребуется — содрать вместе с кожей. Ратмир заперся в бане и скоблил тело, пока на нём не осталось ни следа, ни намёка на чужой запах, а оттуда направился прямиком в кабак.

Волк ушёл, но в отместку забрал с собой всё, что было дорого Ратмиру.

Он забрал его любовь к Мстише.

Опорожнив желудок, Ратмир почувствовал себя немного лучше, но по-прежнему не мог даже подумать о том, чтобы вернуться домой. И уж точно не в таком виде. Что ж, было место, где его примут любым.

До дома Хорта Ратмир сумел бы добраться и с завязанными глазами. Стражники на воротах если и удивились, узрев княжича пешим и нетвёрдо стоящим на ногах, то не повели и бровью.

Усадьба уже спала, и когда Хорт спустился в повалушу, чуть растрёпанный и выглядящий непривычно уязвимо в наспех накинутой свите, Ратмир почувствовал себя виноватым. Непрошенная, его нагнала мысль об оставшейся в тёплой постели друга молодой жене. Наверняка Векша встревожилась, стала задавать вопросы… Ратмир старался не злоупотреблять гостеприимством друга и, чтобы не возвращаться в их с Мстиславой покои, иногда ночевал в соколятне. Но слуги всё видели, и он знал, что вскоре пойдут разговоры…

Подавив зевок, Хорт зябко запахнулся и уселся напротив, ощупывая друга беспокойным взглядом. Он ни о чём не спрашивал, но Ратмир понимал, что должен как-то объясниться.

— Прости, что потревожил в такой час. Иди к жене. Я лишь переночую и утром уйду, — не глядя на Хорта, проговорил Ратмир.

Некоторое время Хорт молча изучал его, а потом тихо спросил:

— Что с тобой, Ратша? Так больше не может продолжаться. Ты сам не свой. С тех пор, как вы вернулись… — Он замялся и, опершись локтем о стол, утомлённо запустил руку в волосы. — Я думал, что, как только мы поймаем шайку, ты успокоишься, и всё наладится.

— Я… Я не знаю, — покачал головой Ратмир. — Я больше не тот, кем был прежде. Всё изменилось, и я не знаю, как быть. Не знаю…

Хорт нахмурился.

— Разве ты стал иным? Что-то точит тебя, это верно, но… По первости ты был таким радостным, таким счастливым. А потом…

— Полно, ступай к Векше, — негромко, но решительно хлопнул Ратмир ладонью по столу, прерывая разговор.

Он не хотел бродить в потёмках собственной души. Чтобы друг понял его, пришлось бы рассказать о Мстише, а для этого княжич не находил в себе сил. Всё и вправду произошло незаметно, исподволь, и он сам не знал, где терялся исток его бед, в какой миг он начал смотреть на жену иными глазами. Было трудно признавать, но Ратмир нынче жалел, что больше не мог обратиться волком и отдаться во власть чужой воли. Не мог сбежать, не думая ни о чём.

Хорт недоверчиво насупился, но оставил друга в одиночестве, добавив, что ему постелили в гостевых покоях. Но спать не хотелось. Ратмир знал, что стоило лечь и закрыть веки, как перед внутренним взором замельтешат сводящие с ума осколки воспоминаний. Он успел порядком протрезветь, и хотелось снова напиться до беспамятства, чтобы не помнить ни Мстиславу, ни самого себя.

Припасы держали в клети рядом со стряпущей избой на людской половине — в детстве они с Хортом бегали туда таскать яблоки и орехи. Тогда хранившиеся там же бочки с мёдом и брагой их не интересовали. Ратмир мог бы послать за корчагой слуг, но ему не хотелось никого будить. Впрочем, когда он вошёл внутрь, в избе теплился свет. На столе, за которым обычно обедала дворня, стоял горящий жировик, а рядом сидела Незвана.

Ратмир вздрогнул, узнав её. Девушка, задумчиво подпиравшая кулаком щёку, изумлённо подняла голову. Она тоже едва заметно дёрнулась и ухватилась за край стола, словно в поисках опоры. Как загнанный в угол зверёк, Незвана быстро обежала взглядом пространство вокруг себя, кажется, борясь с порывом вскочить и ринуться прочь.

Замерев на пороге, Ратмир зловеще усмехнулся, и тогда Незвана, едва уловимо изменившись в лице, сложила руки перед собой и расправила плечи, всей своей хрупкой статью показывая, что пришла сюда первая и не собирается спасаться бегством.

Против воли восхитившись её упрямством, Ратмир ещё раз усмехнулся и уверенно направился к клети. Когда он проходил мимо Незваны, она не повернула головы, лишь недоверчиво скосила на княжича глаза. Схватив первую попавшуюся корчагу, Ратмир водрузил её на стол. Потянувшись за стоявшей на полке кружкой он задумался, не предложить ли из вежливости вторую Незване, но быстро отбросил эту мысль и, налив себе браги, уселся на противоположном конце стола.

Девушка молча наблюдала за его действиями. Княжич старался не смотреть на неё, но было странно находиться за одним столом с человеком и притворяться, будто его здесь нет. Сделав очередной глоток, Ратмир поднял глаза на Незвану, и дыхание вдруг перехватило. Он рассчитывал увидеть в её взгляде осуждение или презрение, а скорее всего и то, и другое, но она смотрела совсем иначе. Её взор был похож на взор Хорта давеча: обеспокоенный и сочувствующий. В глазах Незваны не было насмешки, наоборот. Она глядела на него так, как мать смотрит на больного ребёнка.

Брага встала поперёк горла, и Ратмир откашлялся и вытер губы рукавом. Княжич хотел сказать что-нибудь злое и колкое, но, бросив взгляд на лицо девушки, не смог. Незвана, опустив ресницы, смотрела на свои худые пальцы. Её неясного цвета волосы были затейливо заплетены и украшены зелёной лентой. Чистая рубаха сидела ладно, и вся девушка выглядела непривычно гладкой и опрятной. Ратмир запомнил Незвану другой, вечно взлохмаченной, суетливой и неряшливой. Возможно, дело было в неверном свете жировка, а, возможно, она просто повзрослела и заневестилась — в его памяти она навсегда запечатлелась нелюдимой подлеткой.

Воспоминания непрошено повалили в голову, точно окрутники в избу в колядную ночь. Ратмир поморщился и поспешно сделал новый глоток. Они с Незваной никогда не любили друг друга, но всю жизнь вспоминать отроческие годы и цепляться за прошлое было глупо. Оба они стали иными. Пора простить её и навсегда закрыть эту дверь.

Он почувствовал на себе взгляд и поднял глаза. Снова захватило дух, а по рукам отчего-то поползли мурашки. Несмотря на все ухищрения, лицо девушки оставалось по-прежнему некрасивым, но искра в её взоре странным образом озаряла тусклые черты.

— Ты захворал? — спросила она, продолжая пытливо вглядываться в него.

— То не твоя забота, — грубее, чем хотел, ответил Ратмир.

Подбородок Незваны еле заметно дрогнул, и она на миг опустила ресницы. Но, сглотнув и, должно быть, переборов поднимающуюся обиду, девушка снова посмотрела на княжича:

— Ты всё ещё ненавидишь меня?

Это уже чересчур. Ратмир подумал, что по-хорошему стоило немедленно подняться и убраться вон, но что-то не давало ему. Какая-то часть его оживилась и с любопытством присматривалась к ведьме.

— Ненависть — слишком сильное слово для того, что я испытываю, — равнодушно пожал плечами княжич.

— В прошлом всякое бывало, — продолжала Незвана, и глаза её разгорались всё ярче, словно это она, а не Ратмир пила брагу. — Но я давно уже не та, что была прежде. Да и ты, — она сглотнула, — изменился.

— Зачем ты мне это говоришь?

Незвана ответила не сразу.

— Не знаю. Наверное, не хочу больше чувствовать себя виноватой.

Ратмир вскинул на неё острый взгляд. Слова Незваны странно откликались в его собственном сердце.

— Я хочу, чтобы ты простил меня за всё дурное, что я когда-то сделала тебе, — закончила девушка.

— Я простил. Давно.

Незвана подняла глаза. Её брови беззащитно взлетели, так непривычно и одновременно так знакомо… Должно быть, она и впрямь поднаторела в колдовстве и нынче напускала на него морок, путая и сбивая с толку.

— Ведь я тоже помогала лечить тебя, помогала поставить тебя на ноги, — пробормотала она.

Ратмир почувствовал, как запрятанная тьма радостно поднимается со дна души.

— Уж не прикажешь ли пасть перед тобой ниц за моё спасение? — с издёвкой усмехнулся он. Брага хорошо ложилась на старые дрожжи.

— Я тоже была там и ночами просиживала над твоей постелью, — упрямо ответила Незвана.

— Меня подняла на ноги жена! — Его резкий, неожиданно громкий голос заставил девушку вздрогнуть. Ратмир сжал кулаки и подался вперёд. — То, что я выжил — лишь её заслуга!

— Если бы не она, ничего бы и не стряслось, — холодно промолвила Незвана, но даже в тусклом свете было заметно, как она побледнела.

— Не смей говорить ничего дурного о Мстише, — с угрозой прошипел княжич.

— Что же дурного в правде? — прошептала девушка.

Оба замолчали. Незвана устало провела ладонями по лицу, убирая выбившиеся пряди. Один рукав сполз, обнажив тонкое запястье, и Ратмир нахмурился, увидев на коже странные следы. Заметив его взгляд, Незвана поспешно одёрнула рубаху и поднялась.

— Берегись чарки, она заполончива, — печально проговорила девушка.

Она вышла вон, тихо притворив за собой дверь, оставив Ратмира с неприятным, царапающим чувством неудовлетворения. Так, словно… Словно он не хотел, чтобы она уходила.

15. Знакомство.

— Ну же, не бойся! — стараясь не рассмеяться, подбадривал Хорт.

Он придерживал под уздцы Петельку, самую смирную кобылу не то, что в конюшне, а во всём Зазимье, но Векша, вцепившись обеими руками в луку, неуверенно ёрзала в седле, глядя на мужа огромными от ужаса глазами, словно котёнок, которого бросили в реку. Мысль о том, чтобы научиться ездить верхом, принадлежала самой Векше, и воевода, исполнявший любое желание жены, даже предложил ей усесться в седле по-мужски, на что, конечно, получил негодующий отказ.

Мстиша стояла чуть поодаль и, как Хорт, с трудом боролась со смехом. Сама она никогда не боялась животных, а после жизни у Шуляка могла управиться с любым из них, и бедная Векша, думавшая так угодить мужу, страстно любящему лошадей, вызывала одновременно умиление и сочувствие. Мстиславе вообще нравилось наблюдать за этими двумя. Хотя молодые супруги и старались на людях не проявлять чувств, у них плохо получалось. Трудно было не заметить того, какие взгляды бросал на жену Хорт и как загорались глаза Векши в ответ. Сквозь искреннюю радость за них Мстиша чувствовала неизбывную тоску по их с Ратмиром счастью, что она так легко и бездумно разрушила.

Послышались весёлые голоса стражников и звук отпираемых ворот. Обернувшись, Мстислава увидела, как в усадьбу — лёгок на помине — въезжает Ратмир.

Сердце затрепыхалось, словно попавший в силки заяц. С той странной ночи, когда княжич неожиданно возник в дворовой трапезной, прошло уже несколько дней, и всё это время он не появлялся у Хорта, что только добавляло к Мстишиной тревоге. Она никогда не видела Ратмира прежде ни хмельным, ни потерянным. Даже во время их путешествия он не позволял себе настолько не заботиться о собственной наружности, всегда оставаясь опрятным и собранным. В ту ночь же трудно было понять, кого она видела перед собой: княжича или бродягу из шайки Желана. С Ратмиром творилось что-то неладное, и Мстиша не сомневалась, что виной всему была Незвана.

Но нынче от сердца отлегло. Ратмир пусть и не светился здоровьем, выглядел как подобало княжичу: ворох чёрных кудрей укрощён, тёмная аксамитовая свита ладно облегала тело, хоть и подчёркивала худобу, а на правой руке гордо восседал Бердяй. Но первый радостный порыв схлынул, и Мстиша опустила голову: в своих лаптях и посконной рубахе она снова оказывалась непреодолимо далеко от него.

Мрачные мысли Мстиславы развеяла быстрая тень, заслонившая солнце. Княжна вздёрнула голову и вскрикнула от неожиданности: на неё летел ястреб. Она чуть присела и, зажмурившись, выставила вперёд руку, пытаясь заслониться от птицы. Но, на мгновение зависнув над ней, Бердяй вдруг осторожно опустился на её плечо. Осознав, что именно произошло, Мстиша выпрямилась и, несмело открыв глаза, покосилась на рябую грудку, почти утыкавшуюся ей в щёку. Весь невозмутимый вид Бердяя говорил о том, что он оказал жалкому бескрылому существу великую честь, выбрав его в качестве присады.

Опомнившись, Мстислава, по-прежнему не решаясь пошевелится, перевела оторопелый взгляд на Ратмира. Тот, не сводя изумлённого взора с обоих, спешился и подошёл ближе. Кажется, он даже не заметил Хорта с Векшей, по-прежнему безуспешно пытавшихся выехать из конюшни.

Ратмир остановился, недоверчиво переводя глаза с питомца на Мстишу.

— Что это с тобой, Бердяй? Зачем людей пугаешь?

Он вытянул вперёд руку в сокольничьей перчатке, но ястреб, презрительно покосившись на неё, отвернулся и через миг, довольно болезненно оттолкнувшись от Мстишиного плеча, взмыл ввысь. Некоторое время Ратмир и Мстислава недоумённо смотрели вслед строптивой птице, и лишь потом, спохватившись, княжич отступил на шаг, поняв, что стоит слишком близко к девушке.

— Извини, — не глядя на Мстишу, пробормотал Ратмир, без причины поправляя перчатку, — не знаю, что на него нашло.

Он неловко кивнул ей и, не переставая хмуриться, поспешил к завидевшему его Хорту. Мстислава рассеянно потёрла саднящее от птичьих когтей плечо. В душе затеплилась надежда: Бердяй узнал её. Узнал, несмотря на внешность, почувствовав что-то внутри Мстиши. Значит это что-то мог ощутить и Ратмир. Значит, ещё не всё потеряно! Надо продолжать бороться.

— Незвана! — спустил княжну с небес на землю недовольный голос. — Вот ты где! Опять ворон считаешь? — Старая ключница Кислица никому не давала спуску и, хотя и относилась к Мстише с состраданием, спрашивала как с остальных слуг.

— Не ворон, ястребов, — улыбнулась Мстислава.

Кислица фыркнула:

— А ну ступай на поветь, там девки перины вытряхивают. Им рук не хватает, а ты тут ошиваешься!

Мстиславе не оставалось ничего иного, как подчиниться. В усадьбе Хорта её не били и не обижали, справно одевали и кормили, но и от работы отлынивать не позволяли. Нынче она сполна ощущала на собственной шкуре, каково раньше приходилось Векше. Но Мстиша смирила гордость. Жизнь у Шуляка и разбойников пообтесала её, и, пусть к вечеру княжна не чувствовала под собой ног, а руки грубели от грязной работы, она была благодарна своей бывшей служанке за то, что имела. Едва ли Мстислава на её месте стала бы заботиться о какой-то проходимке.

Вечером, когда дела были закончены, Мстишу, как и остальных слуг, отпускали из дома. Поначалу покидать пределы усадьбы было боязно. Отчего-то Мстислава считала, что Желан сумеет отомстить ей даже из острога, где он томился в преддверии княжеского суда, и казалось, что за всяким углом подстерегает разбойник. Но вольнолюбивое естество Мстиславы взяло верх, и княжна потихоньку начала выбираться за стены усадьбы.

Другие девушки-чернавки, сбившись стайкой, гуляли у реки, пели песни и играли с городскими парнями. Но Мстиша чувствовала себя чужой среди них. Ей не нужно было искать пару, а перебороть себя и подойти к чёрной, грозно рокочущей воде она до сих пор не могла. Но лето входило в пору, и доносившиеся с улицы почти деревенские запахи — медвяной кашки, сухой терпкой полыни, остывавшей после жаркого дня земли, костров из плавника, разведённых на песчаном берегу — выманивали из дома. И всё же, блуждая по берёзовой роще, раскинувшейся на высоком пригорке, Мстислава только острее чувствовала своё одиночество. И ночью в людской, когда в жидком летнем полумраке долго ещё шелестел девичий шёпот и слышался сдавленный счастливый смех, Мстиша казалась себе древней, отжившей свой век старухой.

Ратмир появился в усадьбе впервые за три седмицы. Ходили слухи, что на восточных рубежах княжества было неспокойно, и князь отправлял младшего сына с дружиной на разведку. Короткий поход не сулил серьёзных опасностей, но Векша извелась и не находила себе места, пока Хорт не появился на пороге целый и невредимый. Нынче в усадьбе устраивали пир по случаю благополучного возвращения отряда, и в доме царили оживление и радостная суматоха. Слугам тоже накрыли праздничный стол, и все были слегка навеселе. Лишь Мстислава не разделяла общего ликования: Ратмир приехал на пир с Незваной.

Мстише пока не позволяли прислуживать во время застолья, но она вместе с остальными девушками провожала гостей в гридницу и избежать встречи с княжеской четой при всём желании не могла. Трудно сказать, что оказалось сложнее: увидеть Ратмира после разлуки и не сметь не то что кинуться ему в объятия, а лишний раз взглянуть на него, или столкнуться лицом к лицу Незваной.

Ратмир, нарядный и особенно красивый сегодня, в расшитой золотом верхнице и с тяжёлой гривной на шее, кажется, даже не заметил её. Он улыбался и сыпал шутками, заставляя щёки чернавок вспыхивать, а сердца — Мстиша знала наверняка — колотиться в два раза быстрее. Княжич бережно придерживал Незвану, помогая ей подняться на крыльцо.

Мстиша растерялась. Она предполагала, что рано или поздно увидит их вместе, но всё равно не была к этому готова. Скромно потупившись, Незвана улыбалась, но на миг их взгляды встретились, и Мстиславу будто снова ударили под дых. На её собственном, таком прекрасном лице — она ведь уже успела забыть, насколько красивой была! — блеснула гадкая Незванина усмешка. Ноги сделались мягкими, точно студень, и Мстислава неловко шагнула назад, хватаясь за перила, чтобы не упасть. Торжествующая улыбка Незваны стала шире. По-детски беззащитным движением она коснулась Ратмира. Обернувшись на жену, он коротко улыбнулся и взял её руку в свою, и в груди Мстиши что-то оборвалось.

Воздуха не хватало, желудок противно сжался. Единственным желанием было бежать прочь, куда угодно, лишь бы подальше от загремевших в гриднице волынок и гуслей, от смеха, звона посуды и топота самых рьяных гостей, уже успевших пуститься в пляс. Там, в сердце праздника, был её муж, а по правую руку от него вместо Мстиши сидела самозванка, отобравшая у неё жизнь.

Она закрыла лицо ладонями. Нет. Она сама отдала ей всё. Сама.

Но горевать Мстише не позволили. Вездесущая Кислица немилосердно встряхнула её и отправила судомойничать. Впрочем, княжна мысленно поблагодарила ключницу: работа не оставляла времени ни на раздумья, ни на глупости.

Несмотря на то, что Мстислава и две её товарки трудились не покладая рук, гора блюд и кубков начала уменьшаться только к вечеру, когда гуляние стало сходить на нет. Наконец Мстишу отпустили, и, с облегчением разогнув спину и вытерев покрасневшие, скукожившиеся от воды руки, она выскользнула во двор.

Княжна нашла укромный уголок рядом с конюшней и присела на старую почерневшую чурку, где когда-то кололи дрова. На усадьбу опускались тихие сумерки, лишь из рощи доносилась нежное щебетание зарянки, да по крыше шуршал мелкий дождь. Мстислава, вспотевшая от работы и пара, закрыла глаза и подставила разгорячённое лицо прохладной мороси. На несколько мгновений она застыла, наслаждаясь долгожданным бездействием. Мстиша и сама не заметила, когда капли, скатывавшиеся по щекам, сделались солёными и тёплыми. Мелко затряслись плечи, и, поняв, что сейчас разрыдается в голос, она накрыла рот ладонями.

Наносное тепло быстро выстудилось. Внутри Мстислава была холодная и чужая сама себе. Раньше в сердце горел огонь, но теперь от него остались лишь остывающие угли. Издалека ей казалось, что рано или поздно она сумеет возвратить любовь Ратмира, а с ней — и собственную жизнь, но теперь стало ясно: Мстиславе не под силу тягаться с самой собой. С Незваной в украденной личине.

Что бы Мстиша ни делала, для Ратмира она навсегда останется ведьмой, бросавшей в него камнями.

Мстиша всхлипнула и зло вытерла слёзы, когда услышала шаги. Встрепенувшись, она вскинула голову и увидела Ратмира. Княжич остановился, изумлённо глядя на неё. Его глаза обежали Мстиславу, и мягкая блуждающая улыбка, которую он принёс с пира, медленно, не поспевая за посерьёзневшим взором, растворилась с его губ. Княжна с сожалением поняла, что, нечаянно сделав Ратмира свидетелем своего горя, разрушила безмятежный миг его счастья.

— Незвана? — удивлённо спросил он. Казалось, за это время она должна была привыкнуть, но слышать чужое ненавистное имя из любимых уст было особенно больно. — Что стряслось?

Ратмир подошёл к Мстиславе и присел на корточки, словно перед ребёнком. Должно быть, по наитию, он сочувственно потянулся к её запястью, но Мстиша против воли вздрогнула, и, опомнившись, княжич отдёрнул руку. Сердцем он всё ещё находился в гриднице рядом с родными и друзьями и позабыл, что та, кто сидела сейчас напротив, к их числу не принадлежала.

— Ничего. — Она шмыгнула носом.

От Ратмира пахло праздником, жареным мясом, дымом, хмельным мёдом и Мстишиными благовониями. Наверное, Незвана щедро умасливала кожу, перед тем, как… Княжна старалась не задумываться об этом, но сейчас мысли стали слишком очевидны. Мстислава зажмурилась.

— Тебя кто-то обидел?

Зачем он допытывается? Зачем мучает её? Стоило протянуть руку…

Когда Мстиша подняла веки, Ратмир оказался неожиданно близко. Вопреки голосу разума, она опустила глаза на его губы. Заметив направление её взгляда, княжич нахмурился и отстранился.

— Нет, — поспешно заверила Мстислава, — меня никто не обижал. Я просто устала. Хлопотный день. — Она слабо пожала плечами и попробовала улыбнуться, но по телу пробежала дрожь.

— Замёрзла? Немудрено, ночь нынче студёная. — Он встал и взял её за руку, вынуждая подняться. Даже не догадываясь, какие чувства вызывает в душе княжны, Ратмир стянул концы соскользнувшего с плеч Мстишиного шерстяного платка, укутывая её. От тепла его ладоней по телу пробежала волна истомы. — Ступай в дом.

— Нет, — замотала головой Мстислава. Отчаянно хотелось, чтобы его руки задержались на её плечах хотя бы на миг. Впрочем, ни к чему было продлевать пытку. — Я хочу ещё немного побыть здесь. Это ты иди, княжич. Иди к жене, — добавила она, с горечью вспомнив о Незване, которая, завернувшись в её меха, поджидала Ратмира в жарко натопленной гриднице.

Лицо княжича застыло.

— Я отправил её в детинец, — не глядя на Мстишу, негромко проговорил он. — Уже поздно, и она не любит шума, — словно оправдываясь, продолжал он ещё тише, и по его челу снова скользнула тень стыда и боли.

Мстислава во все глаза смотрела на Ратмира. Напоминание о жене было ему неприятно! Она вдруг ясно поняла это, и от чистой, окрыляющей радости сердце забилось скачками. Спохватившись, Мстиша опустила голову, чтобы не выдать себя.

Начавшее становиться неловким молчание неожиданно прервалось громким урчанием. Вспыхнув, Мстислава схватилась за живот и смущённо рассмеялась. Она даже обрадовалась тому, что гнетущая тишина разрешилась столь приземлённым образом: Ратмир вскинул голову, и его помрачневшее было лицо прояснилось.

— Да ты голодная, — улыбнулся он. — Будь здесь, никуда не уходи.

С проворностью дворового мальчишки Ратмир вскочил и исчез в сгустившихся сумерках, чтобы через некоторое время возвратиться со свёрнутым ручником, источавшим умопомрачительный запах грибной кулебяки. Мстиша поняла, что действительно ничего толком не съела за день, и неожиданная забота Ратмира тронула её.

— Держи. — Он вложил кулёк ей в руки. — А теперь идём, я провожу тебя.

Ратмир легонько подтолкнул Мстишу, не давая ей возможности возразить. Жаль, что идти пришлось совсем недалеко. Княжич отворил перед ней дверь в людскую избу.

— Доброй ночи. Не плачь больше. — Он сбежал по ступенькам и обернулся: — Вот увидишь, всё наладится.

Мягко улыбнувшись, он лёгкой, беззаботной походкой направился обратно к терему. Мстиша глядела вслед Ратмиру, пока его тень не скрылась из виду. Когда шаги окончательно стихли, она с наслаждением вдохнула запах печева и вошла в избу.

В эту ночь ей впервые за долгое время снились хорошие сны.

***

Ратмир и сам не понимал, почему, но с той самой поры, как он отобрал треклятый гребень, заплаканное лицо Незваны не выходило из головы. Как и глухой стук, с которым тот упал в ларчик с Мстишиными безделицами. Решение пришло быстро и точно помимо его воли. Руки, соскучившиеся по дереву и резцу, словно только того и ждали, и новый гребень выходил особенно ладным. Ратмир работал с давно забытой радостью, крепко ухватившись за возможность хоть что-то сделать правильно.

Сразу после похода отцу понадобилась помощь в домашних делах. В дальнем имении убили тиуна, и им с братом пришлось ехать туда, чтобы расследовать произошедшее и назначить нового человека. В последнее время Ратмир был только рад лишнему поводу отлучиться из детинца, но на сей раз ему не терпелось поскорее вручить подарок и — странно подумать — увидеть, как обрадуется Незвана. Почему-то он не сомневался, что она обрадуется.

Но когда Ратмиру пришлось снова гостить у Хорта, девушки нигде не было видно, а разыскивать самому или выпытывать, где она, вдруг показалось неуместным. Княжич удивлённо понял, что ещё некоторое время назад он не увидел бы в подобном ничего зазорного, но нынче, когда за пазухой лежал сделанный для неё гребень, это стало казаться предосудительным. Странное и тревожащее осознание не заставило Ратмира отказаться от своей затеи, и первый же день, проведённый с женой после разлуки, лишь укрепил княжича в его желании. Мстиша принялась упрекать Ратмира в том, что он не похвалил новых нарядов и украшений, коими она успела обзавестись в его отсутствие — страсть, которой он прежде не замечал в ней. Впрочем, прежде он не замечал многого.

Следующий раз оказался успешнее. Памятуя, как встретил Незвану в людской трапезной, Ратмир, под благовидным предлогом отлучившись из-за стола, направился в стряпущую избу. На крыльце его перехватила старая ключница:

— Здравствуй, княжич, — поклонилась она и лукаво прищурилась: — Заплутал, что ли?

В голове вспыхнули детские воспоминания: кажется, только вчера они с Хортом улепётывали, обжигая животы набитыми в подолы рубах троежитниками, сворованными прямо из-под носа грозящей им вслед кулаком Кислицы. На миг снова почувствовав себя провинившимся озорником, Ратмир хмыкнул, неловко проведя рукой по волосам, но быстро нашёлся:

— По квасу твоему соскучился.

Ключница чуть склонила голову набок.

— Так прислал бы кого из девок, нешто самому ходить?

— А почему бы и не сходить? Глядишь, не развалюсь, — улыбнулся Ратмир, надеясь отшутиться. Старую лисицу всегда было трудно провести.

Ключница поджала губы и издала неопределённый звук, но Ратмир, начиная терять терпение, открыл дверь.

— Незванка? А ну, подай княжичу квасу, того, что в холодке стоит, позабористее! — крикнула ключница, сунувшись было в проём, но Ратмир шагнул внутрь, оттесняя её:

— Ступай, Кислица, сам разберусь! — и он закрыл дверь, едва не прищемив старухин подол. — Вот же приставучая, — проходя в избу, пробурчал он, стараясь говорить как можно непринуждённее.

Но Незвана, перебиравшая высокую горку гороха, удивлённо замерла. Кажется, смысл слов ключницы дошёл до неё не сразу, потому что некоторое время она ошеломлённо глядела на Ратмира, и лишь потом, стряхнув в миску прилипшие к рукам горошины, поднялась и заторопилась в клеть.

Княжич опустился за стол, и когда Незвана, появившаяся с крынкой и кружкой, бросила на него короткий взгляд, беспокойно дёрнул ногой. Он начал жалеть о том, что сел не на своё прежнее место в конце стола, а рядом с девушкой.

Незвана налила кваса и, не сводя насторожённого взгляда с Ратмира, опустилась на лавку, словно зная, что явился он вовсе не за тем, чтобы утолить жажду. Под её взором — слишком серьёзным и глубоким — княжичу сделалось не по себе. Он раскаивался в том, что пришёл. Ратмир начинал чувствовать, что, придя к ней, ввязывался во что-то большое. Что-то, за что ему придётся нести ответственность, отчего нельзя будет просто отшутиться. Его уже и так тяготил груз вины и лжи, и, наверное, следовало лишь допить не лезшую в горло кислятину и откланяться. Но гребешок жёг за пазухой, будто там опять лежали горячие пироги.

Бросив попытки влить в себя квас, Ратмир отставил кружку. Ему всегда проще было говорить напрямик.

— Я искал тебя, Незвана.

Лицо девушки чуть-чуть, едва уловимо дрогнуло, когда он произнёс её имя. Так, будто Ратмир прикоснулся к больному месту. Его взгляд против воли скользнул на шею Незваны. Ратмира передёрнуло, словно это он, а не её подонок-братец оставил там теперь уже выцветшие, изжелта-багровые следы.

Заметив, куда он смотрит, Незвана беспокойно нащупала горловину рубашки и натянула её до самого подбородка.

— Я принёс тебе кое-что, — поспешно отводя глаза, проговорил Ратмир и, достав гребень, протянул ей: — Вот.

Очи девушки изумлённо расширились, когда она увидела вырезанную на деревянной глади клетку, из которой, расправив трепещущие крылышки, вылетала птица. Ратмир со спокойным удовлетворением мастера подумал, что резьба и вправду удалась на славу, и пташка получилась как живая: вся стать маленького, но сильного тельца была направлена на движение к свободе.

Незвана перевела ставшие огромными глаза на Ратмира, и он вздрогнул. Он помнил очи девушки блёклыми и почти бесцветными, как талый речной лёд, но они оказались ярко-голубыми. Должно быть, всему виной слёзы, стоявшие в них, или странный отсвет жировика.

— Это мне? — словно не в силах поверить до конца, прошептала она.

Ратмир сглотнул. Незвана смотрела так, точно он дарил ей не деревянную безделушку, а по меньшей мере венец из золота и самоцветов, и от её немого восхищения становилось ещё хуже.

— Да, — с трудом заставляя себя не отводить глаз, кивнул Ратмир. — Я… Я погорячился тогда. Возможно… — Он осекся и разозлился на себя за то, что робеет как мальчишка и не может подобрать нужных слов. — Мстислава и в самом деле могла оставить гребень. Как бы то ни было, я не должен был так грубо вести себя. Прими это как подарок. — Он усмехнулся и добавил: — Кажется, я всё-таки научился?

Незвана, заворожённо водившая шершавым пальцем по деревянным узорам, подняла на него непонимающий взгляд.

— Или ты забыла, как дразнила меня и говорила, что я никогда не выучусь и ложки вы́резать? — Ратмир сам удивлялся тому, как легко сейчас вспоминал то, что так мучило его когда-то, как она смеялась над его жалкими первыми опытами, как однажды бросила в печку ковш с ручкой в виде конской головы, над которой он корпел несколько седмиц…

Свет в глазах Незваны померк. Быстро захлопав ресницами, она тихо проговорила:

— Забыла.

— Ну, тогда и я забуду, — принуждённо засмеялся княжич, кляня себя за то, что даже извиняясь сумел омрачить её мысли. — Прости меня, Незвана, — снова становясь серьёзным, проговорил он. — Ты ведь и правда мне очень помогла. И разбойников поймать, и там, у Шуляка, заботилась обо мне.

Незвана вздёрнула голову.

— Это Мсти… — она споткнулась и, лишь с усилием сглотнув, точно слова встали у неё поперёк горла, докончила: — это жена тебе сказала?

— Нет, — мотнул головой Ратмир. — Я… Я тебе верю.

— Спасибо. Спасибо тебе.

Княжич кивнул. Рассеянно оглядевшись вокруг, он хлопнул по коленям, не зная, куда деть опустевшие руки. Ратмир сделал то, ради чего пришёл, и оставаться больше не имело смысла, но отчего-то ему хотелось найти предлог задержаться. Словно в поисках помощи он посмотрел на девушку, но та беспокойно вертела в руках гребень и глядела на него странно: одновременно холодно и нетерпеливо. Дожидалась, когда он наконец уйдёт?

Ратмиру стало неловко. Он почувствовал, как к лицу приливает жар. Что за наваждение? Почему он терялся, точно отрок?

Княжич порывисто поднялся и попытался улыбнуться, но губы не слушались.

— Доброй ночи.

Быстро поклонившись, он размашистыми шагами направился к выходу, но у самого порога его остановил оклик:

— Ратмир!

Княжич замер. На миг — на самый короткий миг — в душе всколыхнулось дорогое и, казалось, безвозвратно утерянное. Сердце защемило безумной надеждой. Но Ратмир медленно обернулся, и морок развеялся: на него смотрела Незвана.

Он ничего не ответил и быстро вышел вон.

16. Возвращение.

Мстиша ждала Ратмира. Она перестала выходить вечерами на улицу и вместо этого упрямо садилась за стол и зажигала светильник. Мстислава знала, что он придёт. Она увидела это в глазах княжича, когда он посмотрел на неё с другого конца избы. Она знала, что Ратмир вернётся, когда он сам ещё об этом не знал.

Он пришёл через три дня, и Мстиша, не говоря ни слова, поднялась и сходила за квасом. Ратмир медленно пил квас и расспрашивал о разбойничьем стане в лесу. Он говорил, что некоторым удалось сбежать во время облавы и нужно найти рассеявшиеся остатки шайки. Мстислава покорно отвечала на вопросы, повторяя то, что уже не раз рассказывала ему и Хорту.

В следующий раз Ратмир появился через несколько дней, усталый и измученный, но глаза его оживали. Болезненность, что так напугала Мстишу вначале, постепенно покидала княжича. Он рассказывал о поездке на восточную границу, о лихоимцах, орудовавших в дальней вотчине, и расспрашивал Мстиславу о её житье, о том, зачем она ушла от Шуляка и чему научилась у колдуна.

Он стал приезжать через день, и Мстиша уже не могла сказать точно, о чём были их разговоры: обо всём и ни о чём одновременно. Они могли просто молчать, каждый занимаясь своим делом — Мстиша вышивала, а Ратмир что-то выстругивал. Как два одиноких мотылька, они слетались к вечернему огню, просто чтобы знать, что в мире есть огонь и есть они.

А потом Ратмир исчез.

***

Он седлал коня, когда вдруг осознание пронзило его всей своей очевидностью, точно молния. Он ехал к ней. Не ради бесед с Хортом, не ради весёлого застолья, даже не для того, чтобы, как бывало прежде, сбежать из дома. Нет, он ехал к Незване, к их вечерам, к неспешным разговорам и тихим песням, что она мурлыкала под нос.

Дурак! Как он мог не понимать этого раньше? Или он просто делал вид, что не понимает?

Но как? Как и почему?!

Как из девчонки, к которой Ратмир никогда не испытывал приязни, она превратилась в ту, общества которой он искал? Почему ему вдруг стало приятным само её тихое присутствие? Улыбки, что она бросала — не скромные и неловкие, а тёплые и ободряющие. Если задуматься, Незвана не была красавицей, скорее даже наоборот, но то, как она держала себя, её спокойное достоинство и что-то неуловимое, что чувствуешь рядом с сильным, здоровым существом, заставляло забыть о её некрасивости. Даже когда он видел девушку усталой и измождённой после целого дня работы, эта невидимая взору крепость не покидала её.

Ратмир застонал и спрятал лицо в ладони.

Как же всё это неправильно! Разлюбить жену, которой обязан жизнью, оказывается, ещё полбеды. Гораздо хуже — чувствовать, как сердце начинает откликаться другой. Он не просто предавал Мстишу. Думая о Незване, он предавал её тысячекратно. Ратмир, как любой смертный, был не властен над своими чувствами, но он был хозяин собственному телу. Остыв к Мстиславе, Ратмир сделался несчастным. Но, изменив ей — душой ли, телом, — он станет подлецом.

И то, что Незвана была чернавкой, ничего не меняло. Нет разницы в том, какую женщину он предпочтёт жене — рабыню или знатную госпожу. И одно, и другое делало его мерзавцем.

Княжич прислонился лбом к боку лошади, которая недоумённо переступала на месте.

А что думала Незвана? Как выглядело его поведение со стороны? Подарил ли он ей надежду? Как она относилась к Ратмиру?

Мысли, которые раньше не приходили к нему, хлынули в голову неуправляемым потоком. Он приходил к Незване, не она к нему. Она не изменяла ради него своих привычек, а он, Ратмир, без спроса вторгся в её жизнь. Или… Или всё было не так? Что, если она нарочно явилась сюда, чтобы спутать его и без того сбившуюся в беспорядочный клубок нитей жизнь? Что, если она обманывала его, убеждая, что не занимается колдовством? Что, если она приворожила его, опоила зельем?

Ратмир сдавленно зарычал и, тряхнув головой, вывел лошадь во двор. Но он поехал не в усадьбу к Хорту, как собирался, а в лес. Он помчался через сжатое поле, всё подстёгивая и подстёгивая застоявшуюся кобылу. Ветер трепал его кудри, и княжич закрыл глаза, подставляя лицо порывам тёплого, ещё летнего воздуха. Бездумный свободный бег волка был, пожалуй, единственным, по чему он скучал из своей прошлой жизни. Княжич увязал в мучительных раздумьях, как в болоте, и не хотел ничего решать.

На следующий день Ратмир уехал за кречетами на дальнее помчище.

***

Мстиша и не заметила, как пролетело лето. Страда завершилась, борода Великому Пастуху была с причитающимися почестями завита, и вместе с телегами, нагруженными хлебом, и нагулявшей за лето жир скотиной в усадьбу пришли достаток и сытость.

Но лица домочадцев и челяди светились ещё какой-то тайной, заветной радостью. О таком добрые люди не говорят вслух, чтобы, не приведи Пряха, не спугнуть счастье и не навлечь беды. Мстислава, слишком хорошо изучившая Векшу, знала наверняка. Да и какие тут могли быть сомнения: и без того пригожая, нынче она сияла — не ярко и остро, как звезда, а ровно и спокойно, как лучина, разгоняющая ночной мрак. Если кому-то нужно было иное подтверждение Векшиной непраздности, то следовало просто взглянуть на Хорта, который и раньше смотрел на жену с обожанием, а теперь и вовсе носил её на руках.

И, как ни удивительно, Мстиша научилась находить утешение в счастье молодой четы. Радуясь за них, она постепенно свыкалась с мыслью, что не всем суждено испытать подобное, что счастье — редкий дар, недолговечный и хрупкий. Ведь и самой Мстиславе довелось насладиться им, только вот удержать его она не сумела.

Первое время Мстиша продолжала ждать Ратмира. Она засиживалась за столом далеко за полночь, иной раз и до самых третьих петухов, и не обращала внимания на насмешливые взоры чернавок. Но он не приехал ни через день, ни через три, ни через пять. Не осмеливаясь спросить напрямую, Мстислава прислушивалась к разговорам, но, как назло, все словно позабыли о существовании княжича. Так минуло две седмицы, и к их исходу Мстиша истерзалась и не знала, что думать. Она была уверена, что день, когда Ратмир наконец появится в усадьбе, станет самым счастливым в её жизни.

Как же она ошибалась.

В то утро в Зазимье пришла настоящая осень. Мелкий бусенец сыпал со вчерашнего вечера, и в воздухе сладко и тревожно пахло мокрыми листьями и грибами. В прошлой жизни Мстиша бы ни за что не высунула на улицу носу в такую погоду, но Кислица, которая, кажется, взъелась на неё, в последнее время всё чаще находила для Мстиславы уроки во дворе. Былое сочувствие ключницы исчезло, и лишь мысль о том, что всё не напрасно, что Ратмир стал меняться к ней, не давала опустить руки. Но его затянувшееся и неожиданное исчезновение совсем выбило Мстишу из колеи, и она едва держалась, чтобы не послать ключницу к лешему.

Вот и нынче старая карга приготовила для неё очередную пытку, заставив стирать засаленные половики на холоде. Мстише пришлось до локтей закатать рукава, и студёная вода в корыте обжигала кожу. Вполголоса бранясь, Мстиша, до сих пор содрогаясь от отвращения и зная, что руки ещё несколько дней будут вонять, несла выстиранную дерюжину обратно, когда увидела Ратмира. Он всходил на крыльцо, где его угодливой улыбкой встречала Кислица. От неожиданности Мстиша остановилась. Не замечая её, княжич со смехом извинялся, что измарал сапоги в лесу и запачкает полы. Старуха, заприметив замершую в отдалении Мстиславу, быстро нашлась и залебезила:

— Не тревожься, княжич. Незванка сейчас тебе мигом сапоги оботрёт. Ну! — грубо прикрикнула ключница, сверкнув глазами на Мстишу. — Что стоишь, али не слышала? Ну-ка, вымой княжичу ноги!

Ратмир медленно повернул голову и через плечо взглянул на неё. Мстислава окаменела; лишь парок отлетел сизым облачком, когда она судорожно выдохнула. На покрытом моросью лице княжича от недавней езды знакомо горел румянец, но глаза его оставались холодными. Он смерил Мстишу равнодушным взглядом и отвернулся. Капли с половика лениво падали в прорехи прохудившихся лаптей.

— Да что ты, дикая пасма, в землю вросла?! — возмутилась Кислица.

Мстиша, у которой не получалось вздохнуть, неловко тронулась с места. Не смея поднять на Ратмира глаз, чтобы снова не столкнуться с колючим, безразличным взором, она на негнущихся ногах доплелась до него. Мстислава опустилась на колени, и понёва тотчас промокла, напитавшись грязной жижей. Всё вокруг стало каким-то странным, словно происходящим не с ней, медленным и подёрнутым мутной дымкой. Она потянулась к сапогам Ратмира, но те вдруг исчезли. Мстиша непонимающе моргнула, и до неё сверху, будто сквозь водяную толщу, донёсся сдавленный голос:

— Не нужно!

Она услышала звук торопливо удаляющихся шагов и подняла голову. Кислица, уперев руки в бока, светилась торжеством.

— То-то же, — с мрачным удовлетворением проговорила она. — Где вороне ни летать, а всё навоз клевать! Ужель и впрямь думала княжича окрутить, ворожейка?

Мстислава с закрытыми глазами сидела на колоде, прислонившись спиной к поленнице. Дождь наконец кончился, но всё кругом вымокло, а волглая одежда не грела. Запах сырых дров вызывал смутные воспоминания, но она не хотела подхватывать эту ниточку, что наверняка приведёт её к прошлому, к которому не было возврата. Она больше не плакала — кажется, все слёзы вышли — и не злилась: винить Ратмира в том, что он не видел в ненавистной ведьме свою жену было несправедливо. Отчего-то Мстиша до последнего надеялась, что он почувствует, что любовь укажет ему правду… Что ж, наверное, не так уж он и любил её. Пришло время трезво взглянуть на свою жизнь и решить, как быть дальше.

— Насилу нашёл тебя! — неожиданно раздался рядом голос Ратмира, и Мстислава вскочила с места, как застигнутая врасплох куропатка.

Ратмир сделал было шаг к ней, но Мстислава, дрожа всем телом, отступила назад, уперевшись спиной в поленницу.

Княжич изменился в лице. Он смотрел на неё со смесью вины и сострадания. Так, словно на птицу, которую нечаянно подстрелил и на мучения которой теперь был вынужден взирать, не зная способа их облегчить.

— Прости меня, пожалуйста, прости! — Он сдёрнул со своих плеч плащ и, быстро подойдя к Мстише, обернул его вокруг её плеч, но совсем не так, как тогда во дворе у Тютки. На этот раз Ратмир не стремился поскорее убрать руки. — Я должен был сразу велеть ей оставить тебя в покое. Я… я растерялся. — В его голосе и взгляде сквозило отчаяние, и сердце Мстиславы сжалось. — Думал, так будет лучше. Будет лучше, если мы больше не станем видеться. И… Отец Небесный, что я говорю. — Он прикрыл глаза ладонью.

Как ни старалась Мстиша сохранять хладнокровие, против воли её губы дрогнули:

— Тебе стоило подумать об этом прежде, чем ты стал наведываться ко мне вечерами! Думаешь, можешь приходить и уходить, когда тебе захочется? Думаешь, можешь пропасть, а потом вот так запросто явиться? Думаешь… — Она задохнулась, не в силах даже в воспоминаниях снова пережить миг, когда старуха заставила её стоять перед Ратмиром на коленях, а он… он ничего не сделал.

— Прости меня, — повторил Ратмир и взял Мстишины руки в свои. Он вздрогнул — от холода или грубости её кожи? — и Мстиславе захотелось вывернуться. Но Ратмир не позволил. — Сколь бы неправильно это не было, но я не могу перестать приходить. Не знаю, как объяснить — я и сам-то не могу понять, — но только рядом с тобой я дышу. — Его глаза лихорадочно разгорались, а слова вылетали скороговоркой: — Всё вокруг стало чужим, всё переменилось. Я словно упал в бурную вешнюю реку и не могу понять, где небо, а где дно. Меня несёт по камням и проточинам, и вот я зацепился за тебя, словно за ветку, склонившуюся ко мне посреди безумного половодья, и не могу отпустить.

Его брови надломились, и у Мстиши защемило сердце.

— Если я отпущу тебя, то утону, — прошептал он.

— Но ты можешь сломать меня, — прошептала она в ответ.

Ратмир покачал головой и осторожно отодвинул рукав, обнажая Мстишино запястье. Она попыталась воспротивиться, но он нежно провёл пальцем по уродливо красневшим рубцам.

— Ты тоже боишься чёрной яростной воды, — проговорил он, и Мстислава в неверии вздёрнула голову. Но Ратмир не сознавал того, как близко к истине оказался. — И я тоже нужен тебе, чтобы не оставаться с ней один на один. — Он поднял глаза от её обезображенной кожи и посмотрел в лицо. — Не гони меня, пожалуйста. Я пробовал не приезжать, не думать о тебе. Но ничего не вышло. Только рядом с тобой я не задыхаюсь. Пожалуйста, — он понизил голос. — Я не прошу много. Я не прошу ничего запретного. Только приходить, только бывать рядом.

Мстиша не могла произнести ни слова, в горле стоял ком слёз. Как она хотела, чтобы Ратмир прикоснулся к ней, как мечтала ощутить его горячие губы… Но мысль о том, что он сделает это, пока она находится в Незваниной коже, поднимала волну дурноты.

Узнает ли он её когда-нибудь?

Вместо ответа она отняла одну руку и положила на его щёку. Ратмир затаил дыхание и несколько долгих мгновений вглядывался в Мстиславу, прежде чем прикрыть глаза, разрешая себе насладиться скупой лаской, скреплявшей их неписанный договор.

***

Грязь тихо чавкала под копытами усталых лошадей, на дорогу то тут, то там торжественно и печально опускались мокрые жёлтые листья. Голоса дружинников негромко журчали, словно ручей, лениво просачивающийся между камнями.

Пахло приближающейся зимой.

— Ратша! — досадливо окликнул его Хорт, и княжич встрепенулся. Он понял, что уже давно не слушает друга, погрузившись в собственные мысли.

— Да, ты прав, заставу следует укрепить ещё одним нарядом, — невпопад ответил Ратмир, но воевода лишь поморщился:

— О заставе мы закончили говорить версты с три назад. Понимаю, что тебе неприятно слушать, но кто-то ведь должен сказать.

Ратмир повернулся к другу, мерно покачивавшемуся в седле, и недоумённо нахмурился:

— О чём ты?

Хорт шумно втянул воздух и резко выдохнул.

— О том, что ты забываешь приличия. Слуги болтают. — Он раздражённо цокнул языком. — Хочешь, чтобы и до жены твоей дошли вести?

— Какие же? — бесстрастно спросил Ратмир. Ещё немного, и Хорт начнёт злиться.

— Не знаю, что происходит между тобой и этой девушкой и знать не хочу, но ты хотя бы потрудился это скрыть!

Ратмир улыбнулся. Интересно, а способен ли был сам Хорт хоть что-то скрывать? Но улыбка княжича тотчас померкла: его друг никогда бы не оказался в таком положении.

— Скрывать мне нечего, — пожал он плечами. — Мы детьми прожили с ней в одном доме семь лет, и разве преступление иногда проведывать её?

Ратмир почти услышал, как Хорт скрежетнул зубами.

— Моё дело предупредить. — Он помолчал, играя поводьями. — Только в толк никак не возьму, Ратша. Тебя дома жена-красавица поджидает, а ты от неё к какому-то потрёпанному воробышку сбегаешь.

Княжич улыбнулся. Что ж, пожалуй, Хорт был прав. Только не к воробышку, а к каржёнку.

Неожиданно прямо на дорогу из кустов с возмущённым криком вылетела сорока, и Ратмир обомлел, точно его ударили обухом по голове. Разрозненные осколки, царапавшие до крови душу, стали вдруг собираться в единое целое.

Каржёнок.

Перед внутренним взором зарябило от вереницы воспоминаний, обрывков снов, разговоров, взглядов. Столько странного происходило за последнее время, что всё трудней было чему-то удивляться. Но когда перед самым его отъездом Мстиша вскользь бросила, что распорядилась отменить приезд своей старой няни, о котором только и было разговоров до того, как всё случилось, он почувствовал что-то неприятное. Словно его погладили против шерсти.

Но если — только если! — предположить, что то, что он боялся облечь в слова даже в уме — правда… Тогда все несоответствия и нелепости получали объяснение, как и раздрай в его душе. Но от мысли, что Мстиша…

Руки сделались холодными и мокрыми. Думать, даже просто допускать мысль о том, что всё это время… Отец Небесный…

Ратмира затрясло. Хотелось немедленно бросить всё, позабыть о наказе отца и развернуть отряд домой. Он должен был сейчас же увидеть её, потребовать объяснений… Но ведь Ратмир столько раз смотрел в глаза им обеим, разве мог он не заметить подлога, если тот на самом деле произошёл? Шуляк умел обратить его волком, и Ратмир не сомневался, что способности волхва простирались гораздо дальше. Но зачем? Как Мстиша могла пойти на такое?

Голова норовила лопнуть от разом навалившихся вопросов, но как бы Ратмир ни стремился всем сердцем домой, он не мог вернуться, не исполнив княжеской воли, и ему не оставалось ничего иного, как держать свои мысли при себе и продолжать поход.

***

С тех пор, как Ратмир снова стал приезжать, Мстиша воспряла духом. Надежда, совсем было угасшая, разгорелась с новой силой, и пусть Мстислава всякий раз умирала от неутолённого желания прикоснуться к нему, почувствовать вокруг плеч кольцо его рук, она научилась ценить то, что имела: редкие короткие встречи, полуулыбки, взгляды украдкой. Ратмир больше ни разу не прикасался к ней, не говорил ничего, кроме пустяков и ничего не обещал. Но Мстислава странным образом довольствовалась и этим. Она верила, что её терпение окупится и морок спадёт с его глаз. Иногда Ратмир так смотрел, что ей казалось, ему не хватает самой малости, чтобы всё понять. Мстиша чувствовала, что долгожданный миг неумолимо близится.

Несмотря на то, что Ратмир не давал настоящих поводов для пересудов, Кислица только сильнее возненавидела Мстишу. Она не понимала, что происходит между княжичем и странной «ворожейкой» и, сколько бы ни пыталась уличить их в чём-то предосудительном, у неё не получалось. Ключница даже пробовала пожаловаться Векше, но кроме того, что княжич иногда заходил проведать девушку, с которой как с сестрой прожил семь лет у старика-колдуна, ей не в чем было обвинить Мстиславу. Поэтому Мстиша особенно удивилась, когда вместо того, чтобы сослать во двор, Кислица отправила её прислуживать на застолье. Впрочем, всё быстро объяснилось: в гости к Векше пожаловала Незвана.

Как ни пыталась Мстислава остаться спокойной, безразлично смотреть на неё не получалось. Теперь, по прошествии времени, она удивлялась, как другие не замечали, что перед ними самозванка: движения, слова и ужимки, всё принадлежало ей, Незване. И даже вся Мстишина красота не могла скрыть что-то потёртое и тусклое, что составляло истинную суть ведьмы.

Мстиславе не позволяли разносить блюда и касаться еды, только убирать посуду и вытирать грязь. Она старалась не смотреть на Незвану, не прислушиваться к разговору. Поначалу княжна думала, что та попытается унизить, указать на её место, и это не страшило: едва ли можно унизить человека, и без того оказавшегося на самом дне. Но, вопреки ожиданиям, Незвана словно не замечала Мстиславу. Всё внимание гостьи было обращено на Векшу, они шутили и смеялись, сетуя лишь на то, что их мужья снова были в отъезде.

Но застолье продлилось недолго. Векша, положение которой уже не скрывали даже свободные одежды, в последнее время, как выражалась Кислица, «чудила»: то вовсе не могла есть, а то без конца просила какого-то странного кушанья, то не могла и шагу пройти, а то хлопотала по дому без устали. Поэтому никто особенно не удивился, когда, едва подали калачи и яблоки в патоке, их госпожу начало клонить в сон. Векша так уморилась, что чернавки едва успели довести её до покоев.

Когда Мстиша заканчивала убирать со стола, её подозвала к себе ключница.

— Тебя под свои очи княжна требует, — с ядовитой ухмылкой объявила она и отвела Мстиславу в ту самую горницу, где та когда-то очнулась.

На лавке сидела Незвана и с рассеянным видом глядела в окно. Низко поклонившись, Кислица, бросив на Мстишу полный презрения взор, попятилась и бесшумно затворила дверь, оставляя их наедине.

Когда ключница вышла, Незвана взглянула на стоявшую посреди горницы Мстишу. Глаза ведьмы были полны холодного спокойствия, и Мстише вдруг стало не по себе под бездушным, каким-то змеиным взором. Она зябко поёжилась. В руках Незвана держала вышитую ширинку — свадебный подарок Стояны.

— Садись, в ногах правды нет, — устало проговорила она, кивая на скамейку у стола. Мстислава с трудом отвела очи от платка и, сглотнув, опустилась, не сводя с Незваны настороженного взгляда. — А ты настырная, — усмехнулась та, и Мстиша подивилась, откуда в её голосе успела появиться эта бархатистая уверенность. — Никак не смиришься, значит?

— Почему я должна смиряться?

— Потому что ты сама согласилась! — не вытерпела Незвана, и за напускным спокойствием проступила снедающая её тревога. — Таков был уговор!

— И я своё слово сдержала. Но мы не договаривались, что я навсегда останусь в дремучем лесу и не стану бороться. Я не обещала, что отдам тебе свою жизнь. Ты получила только то, что снаружи.

Незвана разразилась неискренним смехом.

— Только не говори, что представляешь из себя что-то без своей смазливой рожи! Посмотри, где ты сейчас без неё!

— Должно быть, поэтому ты и позвала меня к себе, — спокойно ответила Мстиша, и лицо Незваны исказилось гневом и досадой.

— Тебе не удастся отобрать его у меня! — зашипела ведьма. — Ни его, ни мою жизнь!

— Жизнь, которую ты украла!

— Не украла, нет! — Она затрясла выставленным вперёд пальцем. — Ты сама отдала мне её в обмен на жизнь Ратши, а теперь хочешь схитрить! Хочешь получить всё!! Только вот где тебе тягаться со мной! Куда тебе, смердке, до меня?

— А это уж пусть сам Ратмир решает, — тряхнув головой, хмыкнула Мстислава. Сохранять хладнокровие становилось всё труднее.

Что-то ледяное вдруг мелькнуло в глазах Незваны. Напружинившееся тело ведьмы расслабилось, и она вальяжно откинулась на лавку, медленно поглаживая одной рукой другую:

— Можешь сколько угодно пыжиться, да только ночная кукушка денную перекукует. Не ты, а я грею его постель, не тебя, а меня он ласкает по ночам, — вкрадчиво продолжала Незвана, и Мстиша почувствовала, как пересыхает в горле. Сколько бы она ни гнала от себя эти мысли, от них некуда было деться. — Из-за того, что Ратша заметил твоё существование — вечно он привечает покалеченных зверушек, — ты решила, что вернула его любовь? — Она запрокинула голову и звонко рассмеялась, теперь уже совершенно по-настоящему. — Только я вижу, как темнеют его глаза, когда он смотрит на меня, только я знаю, как шибко начинает стучать его сердце от моего прикосновения, только я слышу, как Ратша стонет, когда…

— Замолчи! — крикнула Мстиша, стискивая кулаки и зубы. — Я не стану слушать твои отравленные речи и я не сдамся! Я верну его, и ты знаешь, что мне это под силу! Что есть средство…

Мстислава прикусила язык и тут же пожалела о сказанном. Должно быть, Незвана и так догадывалась, что Мстише известен способ вернуть своё тело, но теперь она знала наверняка. Самодовольное выражение сползло с её лица, как прошлогодняя шкура с гадюки, и красивые черты перекосило злобой.

— Старый подпасок! — Мстиша вздрогнула. Яблочко от яблони… — Он всё-таки рассказал тебе! Предатель! Все они — предатели! — Она яростно скомкала ширинку и закрыла глаза. Отдышавшись, ведьма снова посмотрела на Мстиславу: — Ну что ж, ничего иного я и не ждала. — Её голос всё ещё подрагивал, но она уже вернула власть над собой. — Не правда ли, Векша похорошела? Говорят же люди, что в тягости жёны добрые лишь краше становятся. — Незвана сладко улыбнулась, и от этой улыбки у Мстиславы по загривку пробежал мороз. — Но не только кушать надобно за двоих нашей красе-боярыне, но и остерегаться вдвойне следует. Прикосов да озыков и всякого дурного слова.

— Только попробуй, — угрожающе прошептала Мстиша, но Незванина улыбка лишь сделалась шире:

— Что-то нынче душа наша рано почивать захотела. Больно стомчива стала. Ужель ночью всласть не выспалась?

Ведьма замолчала и с выжидающей улыбкой посмотрела на Мстиславу.

— Что ты с ней сделала?

Ради того, чтобы выжить, Мстише приходилось держать в узде свой нрав, но нынче внутри поднималась волна ярости, грозившая начисто смести стены темницы, куда она так старательно запирала свою сущность.

— Ничего страшного, всего лишь сонное зелье, — пожала плечами Незвана. Казалось, что чем сильнее выходила из себя Мстиша, тем крепче становилась уверенность ведьмы, точно она питалась ею, как пиявица кровью. — Сон только пойдёт ей на пользу. Правда я слышала, будто водятся у иных ворожеек и другие снадобья. Те, за которыми в ночи скребутся в избушку к колдунам бесстыжие девки, готовые отдать последнее, чтобы прикрыть свой срам, — с отвращением добавила Незвана.

— Ты не посмеешь!!

Но Незвана лишь насмешливо приподняла брови.

— Ведьма! — бессильно прошипела Мстислава.

— Ведьма здесь только одна, — усмехнулась Незвана, — и если боярыня выкинет плод или, не приведи Великая, умрёт, будь уверена, я позабочусь, чтобы злодейку предали справедливому суду.

Мстислава едва удерживалась от того, чтобы не кинуться на мерзавку и не выцарапать ей глаза, но Незвана предостерегающе проговорила:

— Всё в твоих руках. Откажись от Ратши и уходи. Навсегда уходи из Зазимья, и тогда я обещаю, что не причиню вреда твоей подружке.

Нет! Нет, нет, нет! Только не теперь, когда цель так близка! Когда Мстиша чувствовала, что Ратмир вот-вот узнает её, вот-вот догадается! Хотелось кричать в голос, бить и крушить всё вокруг, хотелось исполосовать самодовольное — её собственное — лицо. Но Мстиша ничего не могла поделать. Она снова оказалась в ловушке, из которой существовал единственный выход. Обвинения в колдовстве были ничем по сравнению с несчастьем, которое могло случиться с Векшей. Пусть даже Мстиславе удастся снять колдовские чары и снова стать собой, всё померкнет, если Векша пострадает по её вине.

Мстиша застонала и спрятала лицо в ладонях. Незвана тихонько выдохнула. Она знала, что победила.

Княжна подняла голову и сдавленно попросила:

— Я хочу увидеть его. В последний раз.

— Нет, — отрезала Незвана.

Великая Пряха! Мстише потребовалось время, чтобы преодолеть себя, прежде чем повержено спросить:

— Что я должна делать?

17. Сон.

От корзины шёл упоительный запах свежего хлеба. Не такого, что замешан из серой грубой муки. Нет, на княжеском подворье пекли из белоярой пшеницы и самого отборного жита, и куски, предназначавшиеся грязным колодникам, были куда лучше, чем те, какими они с Шуляком когда-то довольствовались.

Стражник, ведший Незвану к острогу, не смел лишний раз взглянуть на неё и только со страдальческим видом косился на мелькавшие из-под подола крошечные, расшитые весёлым бисером черевики. Кажется, его сердце обливалось кровью, когда те ступали по старым чёрным доскам. Будь его воля, он наверняка подхватил бы княжну и понёс на руках, лишь бы изящные ножки не касались бренной земли.

Да уж, бедняга не знал, куда деться, когда увидел, кто к ним пожаловал. Раньше в острог приезжала Векша — это она привечала сирых и убогих. Дура! Незвана искренне не понимала, кто по собственной воле хотел прийти сюда, под сень ледяных сводов, вдохнуть отравленный воздух застенка и прикоснуться к сгустку человеческой мерзости, что обитал здесь. Она передёрнула плечами. У воеводы хватило ума запретить жене приезжать сюда хотя бы теперь, когда она сделалась толстая и неповоротливая. Незвана презрительно фыркнула себе под нос: нынче боярыня была похожа не на белку, а на лосиху. Что ж, рано или поздно Ратша тоже захочет иметь наследника, поэтому и ей не миновать подобной участи. Незвана вздохнула. Он уже давно не прикасался к ней, и даже когда бывал дома, норовил найти предлог, чтобы не оставаться с женой наедине.

Незвана стиснула зубы. Всё из-за проклятой княжонки! Как только она появилась, всё и разладилось между ними. Ну, ничего. За этим-то она и здесь. Незвана опомнилась и вернула лицу чинное выражение и расправила плечи. Стражник как раз оглянулся на неё, благоговейно раззявив рот. Незвана одарила его любезной улыбкой, тут же скромно опустив ресницы. Она успела заметить, как самодовольно зарделся глупый индюк.

Незвана была поражена тем, сколько дверей открывала красота. И богатство. А уж когда красота с богатством шли рука об руку… Незвана и раньше догадывалась, что мир несправедлив, но теперь она знала наверняка. Одним достаётся всё, а другим — ничего. Боги, молитвы, требы! Где там! Почему этой неженке повезло родиться в семье князей, где её пестовали и холили, а Незвану угораздило появиться на свет в доме ублюдка?

Поначалу она боялась, что не сможет освоиться в новой личине, что шкура княжеской дочки окажется слишком замысловатым нарядом, который она не сумеет носить. Но нет. Незвана быстро училась, да и чему было учиться? Принимать обожание и покорность? Сладко есть и спать? Позволять, чтобы её мыли и одевали, точно дитя? Незвана в совершенстве владела искусством становиться незаметной. Сливаться со стенами, словно моль. Это умение стало её второй природой, ведь всякий раз, когда Незвану замечали, случалось только плохое, и больше всего на свете она желала сделаться меньше мыши, меньше клопа, забиться в щель и навсегда там схорониться. Поэтому поначалу трудно было привыкнуть к неотступно сопровождавшим её взглядам, к робости взрослых мужчин перед ней, к постоянному вниманию, а главное к тому, что за этим не следовало наказания. Наоборот. От неё ждали повелений, все вокруг были только рады подчиняться и угождать.

Какой же сладкой оказалась власть! Даже холодность Ратши не так сильно огорчала её, ведь Незвана вдруг обнаружила, что, если пожелает, может получить любого. Стоило лишь удостоить взглядом — дружинника ли, слугу или пышнобородого боярина — и глаза мужчин разгорались, а рассудок их делался безвольным и слабым. Красота и богатство превращали её почти во всемогущую богиню, и осознание столь великой власти пьянило.

Неприятный душок, витавший в остроге, перерос в настоящую вонь, возвращая Незвану в действительность. Они дошли до клеток, где держали преступников.

Стражник несмело приблизился и с поклоном в очередной раз спросил, не передумала ли она. Рында, похожий на волота, что следовал за Незваной по пятам, вырос сбоку, напряжённо всматриваясь в лицо своей госпожи. Она с неизменной кроткой улыбкой принялась вещать о том, что «Великая Пряха велит быть милостивыми даже к тем, кто оступился с пути добродетели» и прочую дребедень, которой прожужжала ей уши Векша. От нетерпения покалывало кончики пальцев.

Сдавшись, стражник повёл её к клеткам. Завидев княжну с корзинкой хлеба, колодники стали тянуть к ней замызганные, покрытые струпьями руки и щерить кривозубые рты. Охранник хотел было отогнать их, но Незвана не позволила. Смрад и грязь не пугали её — у Шуляка ей приходилось видеть куда более омерзительные вещи. Торжественно разглагольствуя что-то о милости богов, Незвана раздавала ещё тёплое печево, внимательно вглядываясь в лица за решёткой. Но среди них не было того, для кого был приготовлен особый хлеб — тот, что она прятала на самом дне. Тот, внутрь которого были запечены нож и ключ от замка.

Дальше их путь лежал в подземелье. Когда они миновали несколько зарешёченных каморок, Незвана наконец увидела того, ради встречи с которым пришла сюда. Вынув хлеб, завёрнутый в полотенце, она протянула стражнику корзинку и приказала раздать оставшуюся еду заключённым. Тот с сомнением во взгляде подчинился, явно неохотно покинув княжну у темницы. Едва его шаги стихли, Незвана повернулась к рынде и указала глазами на лестничный свод в нескольких саженях от них:

— Обожди меня там, я хочу донести этому несчастному слово Великой.

В глазах волота на миг мелькнуло удивление, но Незвана быстро протянула к нему пальцы и легонько коснулась его рукава, не то гладя, не то отталкивая. Взгляд рынды вспыхнул, и с покорным поклоном он тотчас отступил, замерев неподвижной тенью у выхода из подземелья. Стражник не станет задерживаться, а, значит, в распоряжении имелось совсем немного времени, и Незвана не стала его терять. Приблизившись к клетке, она улыбнулась и прошептала:

— Здравствуй, Желан.

***

Мстиша лежала на кровати и смотрела в потолок. С запылённых балок свешивалась паутина, по стене деловито бегали клопы. Под половицей не замолкая трещал сверчок. Княжна поёжилась. Всё это напоминало бесплодное ожидание Сновида, и она отстранённо думала, что жизнь описывает странный круг. Только вот постоялый двор, куда её поселила Незвана, оказался куда хуже осеченского, а надежды на встречу с любимым нынче и вовсе не было.

Ведьма настолько сильно желала избавиться от Мстиши, что предложила помочь и отправить её в Медынь с одним из попутных купеческих поездов, лишь бы она как можно скорее оказалась подальше от Зазимья. Наверное, если бы Мстислава находилась в менее отчаянном положении, она бы не стала принимать помощь Незваны, но последний удар выбил из неё остатки гордости. Она проиграла и могла теперь только сдаться.

В ожидании попутчиков Мстислава провела в тесной клетушке уже несколько дней. Гнетущую тишину нарушали лишь доносившиеся снаружи пьяные голоса да шум очередной потасовки. Безразличная ко всему, Мстиша или бездумно пялилась в стену, или погружалась в неглубокий и не приносящий ни отдыха, ни забытья сон.

Когда в дверь постучали, она не смогла понять, день на дворе или ночь. Встать с кровати вышло не с первого раза, Мстишу вело из стороны в сторону, голова кружилась — наверное, от голода. Она и не помнила, когда в последний раз что-то ела.

Стук — настойчивый и нетерпеливый — повторился. Пошатываясь на ходу, Мстислава тщетно пыталась вспомнить, куда дела две тусклые куны, что ей оставила Незвана в уплату купцу. Она с трудом отодвинула засов и едва успела отступить, пропуская гостя, как неожиданно грубая сила смела её с ног. Содрогаясь от боли, пронзившей тело, Мстиша услышала, как захлопнулась дверь.

Она оказалась на полу, а сверху, вдавливая её в жёсткие доски, нависал Желан.

Мстиша попыталась закричать, но огромная грязная ладонь зажала её губы.

— Заткнись! — прошипел он, и, быстро выудив из-под полы заляпанный пузырёк, вытащил зубами пробку. Больно стиснув Мстишину челюсть, заставляя открыть рот, Желан принялся вливать в неё содержимое пузырька. Мстислава попыталась выплюнуть вязкую зловонную жидкость, но разбойник встряхнул её и сквозь зубы прошипел прямо в ухо: — Пей, не то пожалеешь, что на свет родилась!

Скованная страхом, Мстиша покорно сглотнула, и по телу пробежала дрожь омерзения.

— То-то же, — с мрачным довольством хмыкнул Желан, не сводя с Мстиславы горящих холодным бешенством глаз. — Небось думала, меня уже черви гложут? Как бы не так. — По-прежнему держа княжну за челюсть, он притянул её к себе. Страшные, ставшие совсем звериными черты начали расплываться перед Мстишиным взором. — Ты мне за всё ответишь, стерва, — выплюнул он ей в самое лицо и наотмашь ударил по щеке.

Жгучая боль была последним, что почувствовала Мстислава, прежде чем провалиться в липкий, отвратительный дурман.

***

В походе Ратмир был сам не свой и не мог думать ни о чём, кроме Мстиши. Или Незваны, он уже и не знал наверняка. Догадка сводила с ума, нужно было выяснить правду раз и навсегда, и на пути домой княжич едва не загнал лошадь до смерти. Добравшись до города, он, не заезжая в детинец, направился прямо в усадьбу Хорта, оставив друга в полном недоумении. Но когда Ратмир с порога велел привести к нему Незвану, ключница лишь развела руками:

— Как водой смыло девку, уж седмица скоро пойдёт, как пропала.

— Что значит пропала? — отбросив всякие приличия, гаркнул княжич.

Кислица оскорблённо поджала губы и, не скрывая презрения к служанке, ответила:

— А вот так. Пропала вертопрашка, и поминай как звали!

Не успел Ратмир рассердиться и потребовать объяснений, как во всё ещё открытые ворота влетел гонец:

— Княжич! Беда! Нынче ночью разбойничий главарь из острога утёк!

***

Голова раскалывалась от боли, в горле пересохло. Качка только усиливала тошноту. Откуда-то снизу слышалось тихое и размеренное шуршание. Сквозь дурноту доносились запахи желудей, прелой листвы и зверья. Запахи леса.

— Пить, — простонала Мстислава и не узнала собственного голоса.

Лоб тёрся обо что-то жёсткое, и она хотела отодвинуться, но не сумела. Противно щекоча щёку, вниз сползала слюна, и, морщась от боли в затёкшем непослушном теле, Мстиша извернулась и вытерлась о плечо. Она не без труда разлепила склеившиеся ресницы и быстро заморгала. Яркий свет резал глаза, и Мстислава снова застонала.

Неожиданно кто-то грубо схватил её за волосы, разворачивая к себе.

— А-а, очухалась? — с влажным хрустом откусывая от яблока, спросил Желан и небрежно отпустил Мстишу, заставляя её снова повалиться на лошадиный круп.

Всякое движение резко прекратилось.

— А ну, пошла, волчья снедь! — Желан с силой дёрнул повод и ударил лошадь. Та обиженно всхрапнула, и, спотыкаясь и тревожно фыркая, неохотно тронулась дальше.

Сознание постепенно возвращалось, и княжна начинала понемногу понимать, что происходит. Безвольно опущенные руки оказались стянуты верёвкой, и, попытавшись пошевелить ногами, Мстиша почувствовала, что те тоже связаны. В живот больно врезалось седло. Она висела на лошади, точно тюк сена.

— Куда ты меня везёшь? — неразборчиво прохрипела Мстиша в лошадиный бок.

Но Желан услышал. Зашвырнув огрызок в кусты и смачно сплюнув, он простужено рассмеялся:

— На посиделки с твоим суженым!

Мстиша нахмурилась. У неё не было сил на разгадывание загадок.

— Отпусти меня. Пожалуйста…

Лошадь опять остановилась, но на этот раз — повинуясь воле разбойника. Он снова схватил Мстиславу за косу, заставляя посмотреть на себя. Его лицо — бледное, заросшее бородой, сохранявшее следы былой красоты, но безвозвратно испорченное пьянством и болезнями — было перекошено от злобы.

— Отпустить? После того, как ты сдала меня княжеским шавкам?! Да если бы не эта бабёнка, я бы так и гнил в подземелье, пока меня бы на шибенице не женили! Но-о, пошла! — Он хлестнул лошадь, и они двинулись дальше.

Вместо дороги Мстиша видела лишь пёстрый ковёр листьев, но вскоре её безвольно висящее тело начали задевать ветки, а кобыла стала ступать всё неохотнее. Чем дальше они продвигались, тем более отчётливым становился звериный запах, который пугал лошадь. Но Желан лишь грубее понукал несчастное животное.

Наконец разбойник окоротил лошадь. Привязав её к дереву, он стянул Мстиславу с седла, обращаясь с ней не нежнее, чем с бараньей тушей, которую тащили в поварню к обеду. Сгрузив княжну на землю, Желан вытащил из мешка, притороченному к седлу, моток верёвки. Прислонив еле державшуюся на ногах Мстишу к дереву, он начал привязывать её.

— Что ты творишь? Отпусти меня! — принялась сопротивляться Мстислава, но Желан лишь туже затягивал путы. Он сделал несколько оборотов, прижимая её тело к стволу от груди до бёдер, и верёвка не давала не то что пошевелиться, но и толком вздохнуть.

Закончив, разбойник отступил на шаг, чтобы полюбоваться своей работой, а потом неторопливо потянулся к поясу и достал нож — тот самый, татин подарок, что Желан отобрал когда-то у Мстиши и непонятно как раздобыл снова после острога. Медленно надвигаясь на княжну, он прислонил обнажённое лезвие к её шее.

Не в силах отпрянуть, Мстислава зажмурилась и попыталась увернуться, до боли вжимаясь щекой в шершавую кору. Желан холодно усмехнулся и вдруг, грубо схватив косу, в несколько быстрых дёрганых движений отрезал её. Не успев ничего понять, задыхаясь от страха и унижения, Мстиша с ужасом взирала на своего мучителя. Тонкие рыжеватые пряди, зажатые в его руке, выглядели жутко. Почти так же жутко, как если бы вместо них Желан держал её отрезанную руку или ногу.

Скрутив косу в жгут, Желан убрал её за пазуху. Поймав изумлённый взор Мстиславы, он презрительно скривил рот и, словно ощущая потребность оправдаться, проговорил:

— Нечего так пялиться. Мне твои космы ни к чему — это она велела принести твоё волосьё в обмен на вторую часть платы.

— Она? — прошептала Мстиша.

— Та красивая бабёнка, что наняла меня тебя укокошить. Ты, я гляжу, не одному мне успела жизнь изгадить, раз она меня ради такого дела аж из чёрной избы вытащила.

Губы Мстиславы предательски задрожали.

— Что… что ты собираешься со мной сделать? — превозмогая себя, спросила она.

Желан гадко ухмыльнулся и приподнял одну бровь.

— Что собирался, то уже сделал. — Любовно взглянув на Мстишин нож, он убрал его на прежнее место и принялся отвязывать кобылу. — Что ж, оно и к лучшему, — не глядя на Мстиславу продолжал он, точно разговаривал не с ней, а с самим собой. — Уж как хотел я тебя придушить, а всё ж таки сестра. Так что скажи спасибо, что у богатых свои причуды.

— Какие п… при… причуды? — Мстишу начал бить озноб, зубы неуправляемо стучали.

Взявшись за повод, Желан развернул лошадь, в страхе стригущую ушами, и взглянул на Мстиславу.

— Та красуха велела оставить тебя рядом с волчьей тропой. По мне, так не самый надёжный способ, но ей виднее. Она сказала, тебя проймёт. — Он осклабился и потянул кобылу.

— Подожди! Не уходи! — отчаянно закричала Мстиша. — Не оставляй меня! Я… Я вовсе не твоя сестра! Я — княжна!

Желан приостановился и недоверчиво покосился на неё.

— Я… Я награжу тебя, если отпустишь меня! Я… — Она задохнулась, заметив, что разбойник смотрит на неё как на помешанную.

— Красиво брешешь, на торгу бы тебе самое место. Нечего было сбегать да лучшей доли искать — глядишь, и жива бы осталась.

Больше ни разу не взглянув на Мстиславу, Желан неспешно двинулся прочь. Охваченная лихорадочным припадком, Мстиша принялась рваться и кричать ему вслед, суля награды и княжеское прощение, но всё было напрасно. Она продолжала кричать, даже когда шуршание листьев под лошадиными копытами полностью стихло. Мстислава уже не надеялась на милость разбойника и отчаянно звала на помощь, но ответа не было. Охрипнув и не в силах больше вымолвить ни слова, она замолчала, и лес накрыла тишина.

Вспотев от бесплодных попыток вырваться, теперь Мстиша безостановочно тряслась от холода. Короткие мышиные волосы разметались по лицу, облепив мокрые от слёз щёки. Так — безвестно и в чужой личине — встречала конец своей жизни некогда прекраснейшая из женщин Мстислава, дочь князя Всеслава.

***

Не сумев разыскать Незвану в Хортовой усадьбе, Ратмир направился в детинец, на ходу обдумывая, как ему проверить Мстиславу. Нужно было спросить её о чём-то, что могла знать только настоящая Мстиша, о чём-то сокровенном, что знали только они двое.

Но заготовленные вопросы не пригодились: молодой княжны нигде не было. Хуже того: ни служанка, ни рында, приставленные к ней, не имели ни малейшего понятия, куда пропала их госпожа. Отлучившись по приказанию Мстиславы, чернавка нашла лишь пустые покои. Начали вспоминать, что незадолго до этого княжна раздавала милостыню колодникам, и учитывая последние события, произошедшее представало в зловещем свете.

— Похитил! — всплеснула руками несчастная девушка. — Душегубец, что сбежал из острога, княжну похитил!

Но Ратмир понимал, что если Мстиша — на самом деле Незвана, то её пропажа в одно время с Желаном значит нечто совсем иное. Его охватили беспокойство и тягостное, мрачное предчувствие. Если Мстиша, его, настоящая Мстиша окажется в руках этих двоих… Ему даже не хотелось думать о том, что они могли затеять. Надо было искать её, и немедленно. Но где?

Ратмир уже собирался звать Хорта, чтобы распорядиться насчёт поисковых отрядов, но в этот миг неожиданно раздался громкий птичий крик. Подняв голову, княжич увидел Бердяя. Тот тревожно кричал и взмахивал крыльями, норовя налететь на хозяина.

— Да что с тобой! — в раздражении прикрывая лицо, недоумённо спросил Ратмир.

Ястреб взвился ввысь, отлетел за ворота и снова вернулся к княжичу, яростно налетая на него. Ратмир сердито отмахнулся, но Бердяй не сдавался и, опять подлетев к воротам, с требовательным криком возвратился к хозяину. Так, словно… Показывал путь?

— Ты знаешь, где она?! — догадался Ратмир.

Не мешкая, он кинулся к коновязи. Взлетев на лошадь, которую не успели расседлать, княжич, провожаемый изумлёнными взглядами притихшей челяди, во весь опор помчался прочь из детинца вслед за ястребом, увлекающим его из города.

***

Кажется, Мстиша провалилась в забытьё. Когда она открыла веки, перед глазами всё расплывалось. Слабо тряхнув головой, княжна несколько раз моргнула, проясняя зрение. Она почти не чувствовала затёкших ног, руки и плечи онемели. Но когда Мстислава наконец смогла оглядеться, на смену вялости и безразличию пришёл ужас. Со всех сторон её обступали осины, ярко-красные, багряные в своём осеннем наряде, а с неба, медленно и торжественно, падали, чуть покачиваясь в воздухе, точно лебяжий пух, крупные хлопья снега. Зрелище, от красоты которого в иное время у Мстиши захватило бы дух, испугало сильнее ножа, приставленному к горлу. Это зрелище было её ожившим сном.

Княжна затравленно огляделась, не в силах отделаться от ощущения чьего-то присутствия. И чем больше она всматривалась в чёрные провалы теней за деревьями, тем сильнее делалось это чувство.

— Нет, — прошептала Мстиша, и в её угасающем голосе стояли слёзы, — нет… Ты ведь обещал мне. Ты обещал, что он никогда не сбудется...

Но она уже различимо слышала мягкий шорох листвы под сильными тяжёлыми лапами, она уже видела проблеск жёлтых глаз, пристально следящих за ней. Вот среди полуголых ветвей мелькнуло что-то тёмно-серое, и зверь, огромный и худой, показался на прогалине. Боясь дышать, Мстиша не могла отвести от него взгляда.

— Нет, нет, нет! — словно молитву, зашептала она и принялась яростно извиваться, силясь освободиться от пут. Но верёвки не поддавались, а волк продолжал медленно надвигаться на неё, будто понимая, что его жертве не сбежать и спешить некуда. — Ты обещал, обещал! — плача, повторяла Мстислава, глядя в горящие голодом, бесстрастные и оттого ещё более пугающие очи неумолимо приближавшегося зверя. — Ратмир! — не выдержав, закричала она.

И в этот миг волк прыгнул.

***

Леденящий душу, полный отчаяния голос Незваны разорвал тишину, когда Ратмир, пробравшись через заросли, наконец выехал на укромную полянку. Он успел заметить серую тень, метнувшуюся к дереву, на которую с неба тут же обрушилась другая — маленькая и яростная.

— Мстиша!! — закричал княжич, увидев привязанную к дереву девушку.

Одновременно с его словами из давно натянутого лука вылетела стрела. Полная смертоносной силы, она угодила волку прямо в грудь, заставляя того замертво повалиться на землю. С тех пор, как они ступили на эту тропу и Ратмир почувствовал до боли знакомый запах зверя, он знал, что ему придётся совершить. Знал и ни мгновения не колебался. Больше не глядя на поверженного волка, Ратмир слетел с лошади и кинулся к жене.

— Мстишенька!

Подбежав к ней, он осторожно поднял её поникшую голову. Измождённая и иссиня-бледная, на него смотрела Мстислава. Его Мстислава. По щеке тонко струилась кровь — должно быть, зверю всё-таки удалось зацепить её.

— Ратмир… — прошептала Мстиша, и от звука чуть хрипловатого, но по-прежнему серебристого голоса по телу пробежали мурашки.

Княжич торопливо достал нож и быстро разрезал верёвки, принимая в объятия повалившуюся на него обессиленную Мстиславу. Её ледяное, негнущееся тело прикрывала лишь Незванина рубаха, превратившаяся в лохмотья. Сорвав с себя плащ и бережно укутав жену, Ратмир забрался в седло, прижимая её к себе как бесценное сокровище. Он уже собирался тронуться с места, когда Мстиша приоткрыла сомкнутые веки. В небесно-голубых глазах плескалась тревога.

— Ты… — Её посиневшие губы не слушались. — Ты убил его?

— Да, родная, не тревожься. — Обернувшись через плечо, княжич бросил взгляд на издохшего зверя: на серый растрёпанный мех мирно опускались снежинки. — Он больше не причинит тебе вреда.

— Но ведь… — Брови Мстиславы горестно изогнулись, а глаза наполнились слезами. — Колдун сказал, что… — Она рвано выдохнула. — Теперь ты…

— Да, — просто согласился Ратмир и нежно погладил её по щеке. — Теперь я снова стану оборотнем.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Он должен был столько сказать ей, но слова не шли. Пока не шли.

— Ты ведь будешь любить меня и таким? — наконец заставил себя слабо улыбнуться княжич.

Мстишины глаза расширились, будто она не верила своим ушам. Будто даже в шутку усомнившись в ней, он сказал что-то святотатственное, и вместо ответа она со всей силы прильнула к нему. Ратмир крепче прижал Мстиславу к себе и тронул коня.

— Домой, — негромко сказал он и почувствовал, как глубоко и облегчённо вздохнула Мстиша у него на груди.

Они медленно ехали по тихому, поседевшему за одно утро лесу, а над ними, гордо раскинув крылья, точно стяг реял Бердяй.

Эпилог.

Поленья весело потрескивали в очаге, и Мстиша придвинулась чуть ближе к огню. В эту долгую осеннюю ночь, что, как говаривала Стояна, ехала на двенадцати подводах, особенно хотелось света и тепла. Вспомнив старую няню, княжна улыбнулась: она должна была прибыть в Зазимье сразу, как окончательно установится зимняя дорога. Мстиславе не терпелось повидаться с няней, но она успокаивала себя тем, что Стояна задержится с ними надолго — её помощь совсем скоро понадобится Векше.

Мстиша опустила глаза на вязание на своих коленях — её вклад в приданое для младенца. Спицы, что смастерил Шуляк, остались в его избушке, но Ратмир вырезал ей новые, ещё краше старых, и одеяльце выходило справным и тёплым.

Княжна перевела задумчивый взгляд на очаг. Тот самый, в котором год назад она едва не сгубила их с Ратмиром жизни. Но Мстиша смотрела спокойно, и в её душе больше не жила тревога. Она чувствовала, что сполна искупила свою вину.

Мстислава потянулась к зеркалу, лежавшему на столе. Она всё никак не могла насмотреться на себя, и иногда просыпалась посреди ночи от ужасных сновидений, в которых снова становилась Незваной, а Ратмир по-прежнему не узнавал её. Каждый раз, глядя на своё отражение, Мстиша обещала себе, что не станет смотреть на левую щёку, что отныне пересекал багровый след волчьего когтя. И всякий раз она не сдерживалась и смотрела, находя в шраме странное, мучительное удовлетворение. Оставленный тем самым существом, что отныне, стоило в небе показаться полной луне, захватывало власть над Ратмиром, он удивительным образом связывал их ещё крепче. Шрам, навсегда лишивший Мстишины черты былого совершенства, служил напоминанием о том зле, что она причинила ему.

Ратмир успокаивал её, уверяя, что вскоре рубец побледнеет и станет вовсе незаметен, что он и так не видит его, но Мстиша всегда помнила о нём. Этот шрам вместе с уродливой полосой на руке, что оставила тетива Сновида, были её отметинами. Свидетелями того, какую цену ей пришлось заплатить за ошибки, и предостережением от новых.

Мстислава отложила зеркало и снова взялась за работу. Нитка запуталась, и, ленясь вставать за ножницами, Мстислава отстегнула нож с пояса. Разрезав узел, она задержалась глазами на стальном клинке, невольно вспоминая, как подарок таты снова оказался у неё. Ратмир принёс его на следующий день после своего первого обращения. Княжич отдал ей нож, сказав лишь, что он больше никогда её не побеспокоит. Мстиша всё поняла, но не смогла не содрогнуться при мысли о том, что Желан сам погиб той страшной смертью, на какую хотел обречь её. Но трудно было не согласиться с тем, что он сполна заслужил такой конец: Незвану нашли в той самой клетушке на постоялом дворе, из которой Желан похитил Мстишу. Незвана, одетая в Мстишины шелка, лежала на полу, задушенная собственной отрезанной косой.

Невесёлые мысли княжны прервал вошедший в покои Ратмир. Он был бледен и взволнован. Тотчас отложив вязание, Мстислава встала и приблизилась к мужу, беря его за похолодевшие руки.

— Я пришёл попрощаться, — сдавленно проговорил Ратмир, отводя взор.

Но Мстиша потянулась к нему, заставляя взглянуть на себя. Некоторое время княжич смотрел на неё, точно борясь с собой, а потом порывисто заключил в крепкие объятия. Она чувствовала его начинающийся жар, а сердце, бьющееся под её щекой, ускоряло привычный бег. Ратмира потряхивало, и Мстиша уже знала, что за этим последует.

Он молча выпустил жену из кольца своих рук и, не отрывая от неё взгляда, попятился к окну. Его тело начало корчиться от судорог.

— Я вернусь. Я вернусь к тебе, родная, — хрипло проговорил он.

Ратмир наощупь растворил ставни, впуская в ложницу порыв студёного воздуха.

— Возвращайся скорей. Я буду ждать тебя, — прошептала Мстислава.

Ратмир попробовал улыбнуться, но его губы дрогнули от боли. Кинув последний взгляд на жену, княжич развернулся и бросился в окно.

Несколько мгновений Мстиша стояла неподвижно, давая себе время отдышаться.

Когда-нибудь она обязательно привыкнет.

Собравшись с духом, Мстислава подошла к растворённому окну, и ветер разворошил её отросшие до лопаток волосы. Тихий спящий сад был пуст. Только на кипенно-белом полотне выпавшего за ночь снега виднелась уходящая вдаль цепочка волчьих следов.

Конец