Незыблемые выси

Было бы проще сесть на ковер-самолет и осмотреть окрестности сверху, но Тит не рискнул высовываться. Лишь с четвертой попытки ему наконец удалось обнаружить тайное убежище — он узнал шум Музыкального ручья.

Вблизи тот походил на обычный горный ручеек, один из многих, что испещряли эти края: чистая холодная вода, скалистые берега, красно-золотая опавшая листва, быстро несущаяся вниз по течению.

И звучал этот ручеек тоже вполне обычно: журчала вода, сверху доносились шелест веток и щебет редких птиц или стрекот насекомых. Но если встать на правильном расстоянии, то все звуки каким-то удивительным образом сливались, создавая музыку. Музыку не в переносном смысле слова, а самую настоящую — словно ручей научился перебирать струны лиры и отбивать ритм течения ударами по крошечным треугольникам.

Всякий раз, отправляясь с сыном на долгую прогулку, Ариадна неизменно проводила его мимо Музыкального ручья. Это была их гора, их площадка для игр, их безопасное убежище от отца-деспота и нараставшего пристального внимания Атлантиды. Принцессе очень хотелось, чтобы Тит до глубины души прочувствовал магию этого места, чтобы проникся к нему безграничным уважением и восхищением.

Тит позволил себе задержаться на минутку и послушать. Последний раз он вот так стоит на глинистой тропинке из своего детства, в последний раз вдыхает аромат дома.

Затем он перескочил обратно и перенес Кашкари и Амару на травянистый склон перед отвесной скалой. Под ней скрывалось на удивление большое жилое помещение: вытесанные в камне комнаты, простая и крепкая мебель, гранитные стены, что казались красноватыми в свете канделябров.

Именно здесь должна была жить Фэрфакс прошлым летом, сложись все не так плохо. У них было столько планов! Каждое мгновение, когда Титу удавалось бы сбежать из замка, они проводили бы вместе, тренируясь и разрабатывая стратегии, а еще просто держались бы за руки и сидели бы рядышком, накапливая запас счастья и надежды, которые помогли бы пережить грядущие темные дни.

На деле же планы пошли прахом. И как бы Тит отчаянно ни цеплялся за крупицы случившегося счастья, убежище в его глазах превратилось в живой символ «а как оно могло бы быть».

— Там в глубине есть ванна с горячей водой, — показал он. — Идите, освежитесь.

А сам прошел на кухню. В кладовке не было свежей пищи, зато обнаружился большой запас консервов и сушеных продуктов. Тит поставил на плиту котелок с водой и высыпал туда набор для густого овощного супа, а пока тот варился, вскрыл несколько упаковок с галетами. Следуя инструкции, обмакнул напоминающие кирпичики кусочки в воду, разложил на противне и поставил в разогретую духовку.

Покончив с готовкой, он устало прислонился к грубой кухонной стойке. Тит вымотался намного сильнее, чем сам готов был признать. Прошел только первый день, а казалось, будто он в пути уже долгие годы. Больше всего сейчас хотелось проглотить дозу снотворного и провести парочку часов в блаженном забытьи. Но сначала надо убедиться, что спутники должным образом накормлены. Может, достать немного засушенных фруктов или…

— Тит.

Он обернулся:

— Да?

На пороге стоял Кашкари с экземпляром «Деламерского наблюдателя» в руках. Друг еще рта открыть не успел, но у Тита от его выражения лица упало сердце.

— Боюсь, у меня плохие вести.

Тит с трудом мог поверить прочитанному. «Закрыты… Вернутся к работе в начале следующего года».

— А можно настроить твой обрыв пункта назначения на другой переместитель? — спросил Кашкари.

Тит покачал головой. Он лично не участвовал в создании обрыва, просто получил его в наследство от дедушки, принца Гая, который долгие годы искал способы попасть в Атлантиду. Инструкция четко гласила: может работать только с конкретным переместителем.

Вот почему первые четыре переместителя в Восточном Деламере никогда не переносили: в системе безопасности того поколения имелось слабое место, которое и использовал данный обрыв.

Совпадение ли, что переместители закрыли именно тогда, когда Тит больше всего в них нуждался? И кто кроме него самого, Фэрфакс и Кашкари вообще мог знать о существовании обрыва?

— Так что будем делать? — спросил Кашкари.

Тит отбросил газету:

— Захватим бронированную колесницу?

— Ты не хуже меня знаешь: как только атланты поймут, что транспортное средство им не подчиняется, мы камнем упадем вниз.

Будь с ними Фэрфакс, падение не стало бы проблемой. Но ее с ними нет.

— Присмотришь за ужином? — попросил Тит Кашкари. — Мне нужно связаться со своим шпионом и выяснить, что же там происходит.

* * *

Тит стоял на верхушке скалы, края его туники развевались на ветру. Последние рассеянные лучики закатного солнца исчезли, и ночь тяжелой пеленой укрыла горы.

Почему же Далберт еще не прибыл в убежище? Прежде чем покинуть лабораторию, Тит послал весточку, что ожидает его в горах. Да, имелось еще несколько тайников, но Далберт должен был понять, о каком именно идет речь. А еще, всегда столь скрупулезно организованный и готовый, уже прибыть на место.

Тит постарался в точности припомнить текст последнего донесения, но на ум шла лишь его суть — мол, несколько дней Далберт не сможет отправлять сообщения.

Что же произошло в замке, пока Тит находился в пустыне? А вдруг Далберт в бегах или прячется, это же тоже возможно?

— Ваше высочество, — раздался знакомый голос.

Далберт стоял у подножия отвесной скалы, запрокинув круглое лицо. Он не входил в число ливрейных лакеев, хотя в замке всегда носил белую накидку с вышитым на спине двуглавым фениксом — эмблемой личного штандарта матери Тита. Теперь ей на смену пришла простая туника лесоруба, а с плеча шпиона свисала поношенная кожаная сумка.

— Далберт! — Тит не просто обрадовался, а прямо-таки пришел в восторг. Тут же скачком спустился вниз и обхватил камердинера за плечи. — Ты в порядке?

Далберт отвесил ему низкий поклон:

— Вполне хорошо, сэр. Я надеялся прибыть пораньше и приготовить убежище для вашего высочества, в частности еду и ванну.

Тит махнул рукой:

— С этим я и сам могу справиться. Лучше расскажи мне, что происходит. Идем…

Когда Тит с Далбертом вошли, Амара и Кашкари сидели за столом. Перезнакомившись, они вместе устроились ужинать.

— Спасибо вам, мастер Далберт, — сказал Кашкари, — за столь предусмотрительно оставленный переместитель.

— И в самом деле, — заметил Тит. — Когда ты успел его настроить?

— Когда объявили, что ваше высочество собирается поступить в немагическую школу в Англии, я постарался попасть в число тех магов, которых послали в особняк миссис Долиш для проверки здания. А заодно изучил несколько мест в Лондоне. При каждом последующем визите я вносил некоторые изменения в тот гардероб в музее Виктории и Альберта. И к вашему третьему семестру в Итоне переместитель был готов к использованию.

— Отличная работа! Но как ты мог предположить, что однажды мне может понадобиться что-то подобное?

Тит никогда не обсуждал с Далбертом свою миссию, стараясь держать все в тайне. А теперь оказывается, что камердинер уже давно внедряет экстренные меры для его защиты.

Легкая улыбка коснулась губ Далберта, улыбка со следами грусти.

— Когда мне исполнилось четырнадцать, я стал пажом ее высочества. Достигнув совершеннолетия, она уволила личного секретаря, приставленного к ней принцем Гаем, и назначила на эту должность меня. Тогда же принцесса доверилась мне и рассказала, что у нее бывают видения будущего и что, к большому ее сожалению, она пугающе точна в своих пророчествах. Через несколько лет принцесса Ариадна застала генерала Рейнстоун за просмотром дневника, в который записывала все видения, после чего навела на дневник чары: теперь даже зная пароль, можно было увидеть лишь пустые страницы, содержимое же проявлялось лишь при прикосновении ее руки. Но когда ее высочество поняла, что ей предстоит умереть молодой, она попала в затруднительное положение. Большинство ее видений касалось вас, сир. Требовалось обеспечить вам доступ к этим предсказаниям, но предусмотреть, чтобы они не обрушились на вас все разом. У принцессы не хватало времени настроить чары так, чтобы дневник показывал вам именно то, что нужно в конкретный момент. Эта задачу доверили мне, что означало полный доступ к записям. Я получил разрешение ознакомиться со всеми пророчествами, ведь принцесса поручила мне присматривать за вами.

Тит изумленно вскинул брови:

— Ты никогда не рассказывал, что… что она поручила тебе присматривать за мной.

Далберт склонил голову:

— Я сам так решил, сир. Ее высочество по натуре была излишне доверчива. Зная, какую миссию она на вас возложила, я считал, что вы должны никому не рассказывать о своих планах и, по возможности, никому не доверять.

Тит ошеломленно смотрел на человека, которого знал всю свою жизнь. Далберт не так много поведал, но только сейчас стало ясно, насколько его забота отразилась на жизни Тита.

«Никому не доверять». Тит всегда считал, что стал таким подозрительным лишь из-за сложившихся обстоятельств. Но нет, и в этом проявлялось незаметное влияние Далберта.

Вместе они делали все, чтобы принц оставался один. Потому что так безопасно. Так никто не может тебя предать. Титу вдруг стало интересно, что же думает камердинер о присоединившихся к нему спутниках? Тех, что сидели рядом.

И той, что осталась позади.

Будто услышав его мысли, Далберт произнес:

— Очень важно оставаться в живых и на свободе. Но оставаться в живых и на свободе долгое время — задача намного сложнее, и одному с ней не справиться. Поэтому я очень рад, что вы, ваше высочество, обрели друзей на пути к общей цели. Долгие годы я знал, кому суждено отыскать величайшего стихийного мага нашего времени, однако сомневался, действительно ли вам это удастся. Но как и Атлантида, после событий Четвертого июня я заподозрил, что леди Калиста может быть как-то к этому причастна. Когда атланты наконец выведали, что та давно скрывала информацию о стихийном маге, я хотел предупредить вас, но без доступа к вашему личному переместителю в Державе не смог. Когда же пришли вести, что вы пропали, а все ваши вещи изъяты, мне удалось заполучить разрешение, заявив, дескать, Держава должна быть представлена хоть кем-то.

— Мне вот интересно, мастер Далберт, — начал Кашкари, — прибыв в дом миссис Долиш, как вы смогли определить, что я маг? Опознали в моих шторах ковер-самолет?

— Вовсе нет, мастер Кашкари. Мне на глаза попался небольшой алтарь в вашей комнате. С обычной всячиной — масляными лампами, маслом ги, специями. Но вместо киновари на блюде небольшой горкой красной пудры лежал толченый пепел мха.

— Ох, я привез его из дома. Думал, наши алтари такие же, как у немагических соседей.

— Они выглядят почти одинаково, просто у мха немного иная структура и более едкий запах. Поэтому я и решил оставить вам сообщение о признании леди Калисты. Я не знал, удастся ли вам передать информацию его высочеству, но лучше так, чем полагаться на кого-то еще в пансионе. И когда позже меня задержали атланты, с разрешением получилось честно отчитаться, что просто выполнял приказы. И все равно на обратном пути меня сопровождало полдюжины агентов. Когда я понял, что они собираются устроить допрос под сывороткой правды, то сбежал. Я предполагал подобное и уже забрал из замка свой пишущий шар. К сожалению, события развивались быстрее, чем я ожидал, и у меня не было возможности изъять из монастыря некоторые крайне важные предметы — и замок, и монастырь с начала лета оказались под усиленной охраной наемников Атлантиды. Вот чем я занимался последние несколько дней. Пробраться в монастырь не так сложно, но вот покинуть его довольно-таки хлопотно. Лишь прошлой ночью мне удалось выбраться оттуда незамеченным.

Далберт вытащил из сумки какой-то предмет и положил его на обеденный стол. Тит чуть не подпрыгнул:

— Палочка Гесперии!

Которая также принадлежала его матери.

Далберт кивнул и достал из сумки что-то еще. Хранившуюся в монастыре копию Горнила.

— Атлантида уже конфисковала экземпляр Цитадели и ваш личный, ваше высочество. Я не хотел, чтобы забрали и последнюю из наших копий.

Тит погладил старинную кожаную обложку:

— Спасибо, Далберт. Моя благодарность безгранична. Но ты же знаешь, мы не можем использовать Горнило в качестве портала, поскольку остальные копии в руках у Атлантиды.

— Позволю себе не согласиться, сир. Сегодня, пока ваше высочество было в пути, я получил весточку от мисс Сибурн.

— Она в порядке? — мгновенно вскинулся Тит.

Между ними пролегала всего тысяча верст — с момента знакомства, да и за последние двое суток, бывало гораздо больше. Но на сей раз их разделало не только физическое пространство, но и грань между жизнью и смертью.

Он уже почти мертвец. Но она еще могла жить.

— О своем здоровье она не упоминала, — ответил Далберт, — но смею предположить, мисс Сибурн сейчас в безопасности, более или менее.

«В безопасности, более или менее». О большем мечтать не приходилось, хотя очень бы хотелось.

— Так что же она сказала?

— Она сообщила, что мастер Кашкари получил сообщение по оставленному им двустороннему блокноту. Она просит прощения у мастера Кашкари, но в сложившейся ситуации у нее не было выбора, поэтому она угадала пароль и прочитала сообщение.

— Я бы сам на этом настоял, — вклинился Кашкари.

— Сообщение было от миссис Хэнкок.

Общий вздох эхом отразился от каменных стен комнаты.

— По словам мисс Сибурн, — продолжил Далберт, — где-то неделю назад, в ночь исчезновения студента по имени Уэст, Оракул Тихих вод сказал миссис Хэнкок что-то вроде «И да, ты видела ее прежде».

— Я помню этот момент, — сказал Тит. — Миссис Хэнкок решила, что Оракул говорит о Горниле, которое она много раз видела в моей комнате, пока я не забрал книгу оттуда.

— Как оказалось, Оракул и правда имел в виду Горнило, но только другой экземпляр. Миссис Хэнкок вспомнила, что видела его в библиотеке в Роялисе.

Роялис представлял собой роскошный дворцовый комплекс в Люсидиасе, столице Атлантиды.

На этот раз Тит не усидел.

— Защити меня Фортуна. Дедушка рассказывал, что четвертый экземпляр Горнила давно утерян. Видимо, это не так.

Должно быть, принц Гай отправил копию в качестве подарка Лиходею. Вот значит, как он умудрился заслать уникального шпиона, который смог хорошенько рассмотреть кольца защиты вокруг дворца главнокомандующего.

Итак, все это время утерянный экземпляр Горнила пылился на полке в библиотеке в Роялисе.

Далберт тоже встал:

— Вижу, новости вас обрадовали, сир.

Так и есть. Но также и испугали.

Однако Тит просто кивнул и повернулся к Кашкари и Амаре:

— Кажется, у нас есть другой путь в Атлантиду.

После того, как они обсудили вопросы перемещения, Амара захотела провести немного времени в молитве и попросила Кашкари присоединиться к ней. Тит и Далберт остались одни.

— Мисс Сибурн также просила, чтобы я осмотрел вашу спину, сир, — сказал Далберт. — Позволите взглянуть?

Тит уже почти забыл о своей ране. Несмотря на крайне напряженный день, спина не болела. Далберт тоже остался доволен осмотром — значит, медикаменты сработали как должно, и больше не нужно делать перевязки.

Они снова сели за обеденный стол.

— Есть ли у вас еще какие-то вопросы, сир?

Далберт очень хорошо его знал, и это Тит тоже прежде не ценил. Он вздохнул. Надо спросить — потом, вероятно, уже и не удастся.

— Сегодня утром в дневнике впервые встретилось упоминание о моем отце. Ты служил моей матери во времена их отношений. Что можешь о нем рассказать?

Казалось, Далберт тщательно подбирает слова.

— Он был… обычным, простым — в лучшем значении этого слова: искренним, добрым, живым, без глупости или легкомысленности. Если бы у меня была дочь или сестра, я бы обрадовался, приведи она домой такого молодого человека…

— Но?

— Но моя дочь или сестра не стала бы однажды правительницей Державы. Ей не пришлось бы сталкиваться с запутанными ситуациями или разбираться с враждебно настроенным противником, что требует крайней осторожности и осмотрительности. Твой отец не стал бы ценным помощником женщине в таком окружении, лишь пассивным грузом. Королевский дворец не место для человека, который не способен распознать предательство и обман.

— А точно ли не способен? Он ведь был сихаром, так? Разве возможно, чтобы достигший совершеннолетия сихар не понимал запутанности и жестокости этого мира?

Сихары, с их знаниями в магии крови, долгое время считались изгоями остального магического сообщества. Даже теперь, когда любая дискриминация осталась в прошлом, старые предрассудки все еще проявлялись в почти неуловимых нюансах и порою возвращались в новом обличии.

— Вы думаете, что жизнь изгоев заронила горечь в сердце каждого сихара. Как оказалось, нет. Порою те, на чью долю выпало больше всего мерзости этого мира, поражают красотой своих личностей, теплом и жизнерадостностью, что не может не привлекать и не трогать сердца окружающих. Ваш отец зачах бы, сделай она его своим консортом — такой пост требует строгости, определенного жестокосердия, если можно так сказать. Ее высочество сама по себе не обладала должным хладнокровием. Свяжи она себя браком с мужчиной, который характером еще больше не пригоден для правления… Так или иначе, я посоветовал ей подойти к этому вопросу старым добрым образом — выйти замуж за одного из баронов для усиления своих позиций и держать возлюбленного подальше от глаз общественности. Но ее высочество была идеалисткой. Она не пожелала следовать моему совету, хотя и осознавала, что это вызовет некий резонанс. Мы много спорили, и возможно, именно это больше всего натянуло наши взаимоотношения. А однажды принцесса пришла расстроенная и спросила, не стремлюсь ли я как-то навредить ее возлюбленному. Мне было больно, что она вообще допустила подобную мысль; я никогда не позволил бы себе так опуститься, о чем ей и заявил. Впервые за все годы нашего знакомства она зарыдала. Сказала, мол, ему грозит что-то ужасное, умоляла меня пообещать, что это случится не от моей руки или по моей инициативе — ведь я единственный, кому она доверилась; только я знал, кто он, и только у меня были мотивы и возможности удалить его из ее жизни. Чтобы ее успокоить, я готов был поклясться на крови. Принцесса отказалась, посчитав, что моего честного слова будет достаточно. Дальше она мучительно размышляла, как решить вопрос с отцом. Он закрывал глаза на ее ошибки молодости, но связь приходилось держать в чрезвычайной секретности, ведь было неизвестно, как поступит принц Гай, узнав, что возлюбленный дочери — сихар. В конце концов принцесса решила ничего не говорить отцу и выйти замуж только после того, как займет трон, когда уже никто не сможет ей возразить, или подстроить для ее возлюбленного несчастный случай.

Далбер помолчал.

— Во вторую неделю января тысяча четырнадцатого года ваш отец отправился в свою ежегодную благотворительную поездку заграницу. Община сихаров в Державе намного богаче общин в соседних королевствах, и местные молодые люди часто путешествуют за моря, помогая менее удачливой родне. Это было за несколько лет до Январского восстания, и у магов тогда еще была возможность свободно и быстро перемещаться между странами. Хотя ее высочество отчаянно скучала по любимому, она радовалась, что он будет вне Державы, подальше от причуд принца Гая. Ожидалось, что ваш отец вернется через две недели, к началу весеннего семестра, но этого не случилось. Когда он попал в официальные списки пропавших без вести, я опросил каждого, кто хоть как-то был с ним знаком. Его друзья, с кем он уехал, в один голос утверждали, что он отправился в обратный путь раньше них, торопясь вернуться к повседневной рутине в Деламере. Но где-то посреди своего пути он исчез. Я доложил о результатах своего расследования ее высочеству. Она встала, бледная и трясущаяся, и сказала, что предвидела обрывок моего отчета — хотя ей казалось, что время еще есть. Принцесса попросила меня продолжить поиски. Когда все линии расследования зашли в тупик, она открыто высказала все отцу. Разразился жуткий скандал. Принц Гай утверждал, что не имеет к этому никакого отношения, хотя если бы он знал, то наверняка бы что-то предпринял, но уж точно не тайно, ведь между отцом и дочерью не должно быть никаких секретов. Он бы наглядно продемонстрировал, как относится к этому недостойному принцессы наглецу. Ее высочество не поверила и заявила, что ребенок этого «недостойного наглеца» однажды будет сидеть на троне. Что ж, теперь вы правитель Державы, сир.

Тит стиснул руки:

— А ты веришь принцу Гаю?

— Не знаю. Он всегда получал удовольствие, говоря людям болезненную правду, но и не гнушался подходящей случаю лжи. Кроме того, если бы он действительно стоял за исчезновением вашего отца, в чем смысл запоздалого признания?

Тит медленно кивнул:

— А я… я хоть немного на него похож? На моего отца?

— У вас есть некоторые его черты, сир, но в основном вы похожи на ее высочество.

— Не хранила ли мама его портрета?

Вдруг Тит хотя бы так сможет его обрести? Вдруг увидит ту самую улыбку, которую так любила мама и которую он сам унаследовал?

— Если и хранила, то я ничего в ее вещах не нашел.

Разочарование кольнуло остро и глубоко — и здесь тупик. Пора уже было привыкнуть к тому, что очередное тайное желание сердца не исполнится, однако ощущение пустоты внутри только усилилось.

Тит отмахнулся от чувства потери.

— Ты сказал, его ждали к началу весеннего семестра. Он был студентом?

— Да, сир. В Королевском институте Гесперии.

Институт королевы Гесперии располагался на противоположном от Консерватории конце Университетской аллеи, и был построен сихарцами, чтобы и их дети могли получать и улучшать свое образование.

— Он изучал ботанику.

Тита вдруг осенило:

— Та виноградная лоза, под которой так любила сидеть мама? Это был его подарок?

— Да, сир.

Как часто принцесса Ариадна нежно гладила стебель или лист той виноградной лозы? А ее комнату всегда украшала гирлянда крошечных золотых цветов, свисающая с зеркала или стойки кровати.

Тит сглотнул комок в горле:

— Меня назвали в честь него?

— Да, сир. Его звали Тит Константинос. Его отец…

— Его отцом был Евгенидес Константинос, владелец «Универмага тонких наук и редкостей» на Университетской аллее. — Теперь все обрело смысл. — Что с ним сталось?

«Что сталось с моим дедушкой?»

— Тит был его единственным ребенком, и боюсь, потеря оказалась слишком велика. Евгенидес продал магазин и вернулся в Верхнее Приморье. Там и умер несколько лет спустя.

А потом миссис Хиндерстоун купила этот магазинчик и открыла кондитерскую, куда Фэрфакс любила заходить за дынанасовым мороженым, не подозревая, что сидит на том самом месте, где впервые была написана ее судьба. И где его родители встретились и полюбили друг друга.

— Спасибо тебе, Далберт, — сказал Тит. — Лучше я воздержусь от дальнейших вопросов.

Так много еще нужно сделать, прежде чем они покинут горы.

Далберт поднялся на ноги:

— Если позволите, я бы хотел вас сопровождать, сир.

Было бы так заманчиво, невероятно заманчиво согласиться.

— Я бы с радостью пожертвовал за тебя руку. Но в наши края идут война и разрушение, и ты нужен здесь. Ты знаешь, кому можно доверять. Помоги им защитить моих подданных.

Далберт склонил голову:

— Я понимаю, сир.

Тит встал и прикоснулся своим лбом к его:

— Спасибо тебе, мастер Далберт. Спасибо за всё, за все эти годы.

С блестящими от слез глазами Далберт поклонился и вышел.

Тит вытер ладонями глаза, глядя вслед тому, кто заменил ему отца.

Теперь идти больше некуда, только в Атлантиду.

Глава 13

Дворцовый проспект — самая широкая улица Деламера — пересекал все пять созданных магами полуостровов, что вместе составляли Правую Длань Тита. По ночам здесь было тихо, ведь в большинстве грандиозных зданий по обе стороны улицы располагались различные учреждения и ведомства, отвечающие за дела королевства. Дом Элберона всегда осознавал, что пару некомпетентных правителей (и даже откровенного идиота на троне) страна сможет пережить только при наличии сильного бюрократического аппарата.

Обычно в это время здесь ездил транспорт и прогуливались редкие похожие: кто-то возвращался с концерта в общественных парках, кто-то направлялся на пляж помечтать под луной. Этой же ночью проспект был совершенно пуст. Причина — вернее, десятки причин неподвижно парили над головами. Из каждой металлической птицы лился резкий, бьющий по глазам свет; эти лучи сплетались в невероятно яркий потолок, затмевающий свет звезд.

Бронированные колесницы.

Прямо над Цитаделью их не было, но ближайшая колесница зависла меньше чем в полутора верстах. А на семь верст вокруг крепости раскинулась внескачковая зона.

Тит прошептал молитву и запрыгнул на ковер. Стремительно вылетев из тени рощи голубых лип, он пересек Дворцовый проспект и ускорился на Цитадельном бульваре. Стоявшая там стража вместо того, чтобы остановить пролетавшего над ними Тита, дружно его приветствовала: на нижней стороне ковра-самолета сияли феникс и виверна, оберегающие щит с семью коронами — личный штандарт принца.

Ворота Цитадели оказались открытыми. Тит со свистом пролетел сквозь них и замедлился, лишь когда путь преградили стены дворца. Резко затормозив, он спрыгнул на центральный балкон.

То, что он собирался предпринять, не принесет им ни стратегического, ни тактического преимущества. По сути, это совершенно неуместный подвиг, ради которого придется пожертвовать последней оставшейся во владении дома Элберона копией Горнила. Но некоторых потерь не избежать. Тит — сюзерен этих земель, и накануне войны должен обратиться к своим подданным.

Он шагнул на подиум рядом с балюстрадой, положил обе ладони на ее гладкую мраморную поверхность и произнес вслух пароль и подпись. Раздался звон колокольчика, легкое эхо, которое, казалось бы, не может разнестись далеко. Но на самом деле его услышали в каждом доме, в каждом классе, на всех рабочих местах Державы, как услышат впоследствии и голос принца.

Лучи бронированных колесниц мгновенно переместились на Цитадель.

Тит глубоко вдохнул.

— Маги нашего великого города и нашего величайшего королевства, я обращаюсь к вам в темный час. Месяцами до вас доходили разные слухи о повсеместных волнениях. Но сейчас Атлантида объявила нам войну, войну тем, кто больше не готов мириться с притеснениями. Защищайте себя и своих любимых, храните тех, кто не способен защититься самостоятельно. А еще лучше, сражайтесь за них. Я не могу оберечь каждого из вас, но буду сражаться за нашу страну до последнего вздоха… — Который Тит испустит далеко отсюда и больше никогда не увидит эти края. — И никогда не забывайте — Фортуна любит смелых!

Бронированные колесницы устремились к нему.

Почудилось, или он действительно услышал слабый, но постепенно набирающий силу дружный ответ: «И смелые сами выбирают свою судьбу»?

Вслушиваться времени не осталось. Тит положил Горнило на подиум.

— Я наследник дома Элберона, и я в смертельной опасности.

Едва последний звук сорвался с губ, ладонь Тита обхватила другая рука.

Он вырвался, вскинул палочку. Сердце грохотало в груди. Но вовсе не солдат Атлантиды с криком повалился в высокую траву, а девушка. Она вытаращила глаза, закрылась руками и жалобно взмолилась:

— Пожалуйста, не тронь меня, Тит!

Арамия, дочь леди Калисты.

За ней вдалеке маячил замок Спящей красавицы, подсвеченный изнутри факелами. Дракон, что охранял вход, рычал слишком громко для столь незначительного беспокойства, как их появление на лугу.

Тотчас Тит напрягся, осматривая небо над головой.

— Я хотела предупредить, чтобы ты уходил, — сказала Арамия, поднимаясь на ноги. — Дядя Алект уже донес Атлантиде, что ты явился в Цит…

Тит дернул ее за собой:

— Praesidium maximum!

Самый крепкий щит, какой он только смог выставить, с трудом укрыл их от обрушившегося сверху дождя из мечей и булав. Тит выругался. Если никто не внес изменения в историю, то оружие такого качества могла наколдовать только Чаровница Небесной башни, которая сейчас должна быть занята осадой Оплота Рисгара.

Однако на фоне холмов к западу от луга как раз и вырисовывался крупный силуэт Небесной башни, по форме напоминавшей луковицу, торчащую из огромного конусовидного куска скалы.

Полымя его возьми! Оплот Рисгара в доброй сотне верст отсюда. А Небесная башня, со всей ее неуязвимостью, так быстро передвигаться не способна. Чтобы уберечь Кашкари и Амару, Тит, прежде чем направиться в Цитадель, отправил их в Горнило. Не больше пятнадцати минут назад. Как могла Небесная башня так быстро пролететь такое расстояние?

И куда запропастились друзья?

— …мне пойти с тобой…

Тит резко обернулся к Арамии:

— Что?

Она сглотнула.

— Моя мать теперь навеки останется той, что предала тебя и твоего стихийного мага. Мне нужно как-то искупить ее вину, уменьшить вред, что она невольно причинила.

Но Тит ее уже не слушал. Кашкари и Амара неслись к нему, выворачивая ковры вертикально вверх, чтобы погасить головокружительную скорость. Наконец они сделали круг и зависли в двух саженях над его головой.

— Убирайся с земли! — закричала Амара. — Живо!

Тит запоздало вспомнил, что как только зачарованное оружие падает вниз, то становится еще опаснее. Он рывком развернул свой ковер-самолет, толкнул на него Арамию, запрыгнул сам, и тут же набрал нужную высоту, чтобы их не порубило на кусочки летящими рядком неистовыми мечами.

— Это та самая девушка, что ворвалась на вечеринку! — заметила Арамия.

Тит, не обращая на нее внимания, повернулся к Кашкари:

— Когда здесь появилась Небесная башня?

— Вечность назад, — ответил тот. — Ну или пять минут как. Ты, кажется, не шутил, говоря, что внутри Горнила может быть опасно.

Тит предупреждал, что, оказавшись внутри, они должны быть готовы к худшему. Но даже сам не ожидал таких проблем. Похоже, чем дольше ты используешь Горнило в качестве портала, тем опаснее оно становится. Когда он повторно вошел сюда из библиотеки Цитадели, то обнаружил на лугу разорванную в клочья виверну, на которой прилетел. Тогда Горнило использовалось уже час, если не больше. Сейчас же оно было открыто лишь пятнадцать минут.

— Praesidium maximum! — закричал Тит, отбивая очередной рой заколдованных клинков. Затем обернулся к Арамии: — Скажи «И жили они долго и счастливо»!

— Нет, я пойду с тобой.

— Ничего подобного!

— Выкинуть меня отсюда можно только силком!

В нормальной ситуации, он бы просто схватил ее за руку, произнес пароль, оставил бы обездвиженную в реальном мире и вернулся бы обратно. Но прямо сейчас покинуть Горнило Тит не мог, ведь тут же окажется на балконе в плену солдат Атлантиды.

А учитывая лес из безумных клинков внизу, нельзя вытолкнуть упрямицу с ковра-самолета и бросить ее на произвол судьбы. Переубеждать ее времени тоже не было — с минуты на минуту солдаты Атлантиды могли последовать за ними в Горнило. Но если Арамия покинет этот луг, то уже не сможет по собственному желанию выбраться, и не важно, сколько раз она прокричит «И жили они долго и счастливо».

Пароль не сработает, покуда Горнило используется как портал.

— Это твой шанс выжить.

Она потрясла опущенной головой.

Тит выругался и обратился уже к Кашкари и Амаре:

— Северо-северо-восток. Так быстро, как только сможете.

Избавляться от Арамии придется позже.

— Кто она? — спросил Кашкари, когда они понеслись в указанном Титом направлении.

— Дочь леди Калисты. Схватила меня, когда я входил в Горнило.

— Как мы можем ей доверять? — изумилась Амара.

— Если я вернусь, атланты станут допрашивать меня под сывороткой правды, — промолвила Арамия. — А узнав, что я хотела тебе помочь, посадят в Инкивизиторий да там и оставят.

— Инквизиторий стал бы для тебя лучшим вариантом, — нетерпеливо бросил Тит. — Там, куда мы направляемся, мы все умрем.

— И это что, хуже, чем провести остаток жизни в камере без окон, больше никогда не увидеть неба?

— Да, — отрезал Тит.

Арамия промолчала.

Они летели на убийственной скорости. Миновали торговый городок из «Лилии, умного вора». Вдалеке виднелось Жуткое озеро, его воды отливали красным. А за ним…

— Где она? — спросила Арамия, перекрикивая свист ветра. — Где истинный единственный ребенок моей матери?

— Ее с нами не будет.

— Как же так? — взвизгнула Арамия. — Разве не для этого ты так оберегал ее все время?

Тит не ответил, лишь глянул назад. Дюжины виверн преследовали их, но слишком далеко, чтобы успеть на перехват.

Он обернулся к Кашкари и Амаре:

— Помните: когда нас проведут в главный зал, ни в коем случае не смотрите на леди.

— Ты уже предупреждал об этом перед тем, как мы вошли в Горнило, — напомнила Амара.

Тит крепко сжал край своего ковра.

— А предупреждал ли я вас, что она выглядит в точности как Фэрфакс?

В Горниле было несколько порталов. Чтобы попасть из монастырской копии в экземпляр, что теперь лежал в большой библиотеке Роялиса, полагалось пройти сквозь портал в глубине Черного Бастиона — твердыни Хельгиры и одного из опаснейших мест в Горниле.

— Моей матери однажды было видение Фэрфакс на террасе Черного Бастиона. После этого она изменила внешний вид Хельгиры во всех доступных ей копиях Горнила.

Кашкари и Амара переглянулись.

— Значит, я все-таки смогу увидеть, как она на самом деле выглядит, эта Иоланта Сибурн? — пробормотала Арамия. — Она так же прекрасна, как мама?

— Не считая инквизитора, все женщины прекраснее леди Калисты.

Слова Тита ей оказались не по душе.

— Мама никогда не вредила тебе.

— Вероятно, но никто столь эгоистичный, не может быть действительно красивым. Кашкари, Богиня Дурга, пора сбросить скорость.

Черный Бастион замаячил вдалеке, громоздкий и неприступный. В последний визит Тита сюда Фэрфакс спасла его от призрачного чудища, которым правил Лиходей. Тит буквально дрожал от благодарности, приземлился на верхней террасе, соскочил со своей виверны… И только тогда осознал, что девушка, что стоит и ждет его, вовсе не Хельгира, а его несгибаемая подруга.

Теперь же тут могла быть только Хельгира, безжалостная и неумолимая.

Едва она приземлились на парапет Черного Бастиона, вокруг сомкнули кольцо солдаты.

— Нас атаковали! — закричал Тит. — Сумасшедший Колдун Пустой Лощины обещал своим смердам землю и богатство в обмен на наши жизни!

Эту же уловку он использовал и в прошлый раз, проходя здесь, разве что теперь внес изменения, дабы объяснить наличие трех своих спутников. Сработало. Недоверчивый капитан отозвал солдат и препроводил незваных гостей с парапета в крепость.

В главном зале было весело и многолюдно. Все пели и танцевали. Хельгира, с водопадом черных локонов, в белом платье, сидела на высоком помосте в центре длинного стола и пила из золотого кубка.

Тит должен был знать. Знал, что так будет, но все равно замер как вкопанный. Четыре копья уткнулись в спину, и он почувствовал слабую пульсацию в том месте, где Хельгира в прошлый раз порезала ему руку. Но все равно и шагу не мог сделать.

За его спиной капитан усмехнулся:

— От нее на всех столбняк нападает, это точно.

Ощущение дежавю было столь сильным, что у Тита закружилась голова.

Хельгира взмахом руки оборвала игру музыкантов. Танцоры разошлись по краям зала, освобождая проход.

Тита пихнули вперед. Хельгира медленно поднялась, и он уже чувствовал ее гнев. Картина того, как она встает в полный рост, вызывала в нем тот же ужас и благоговейный трепет, как вид Фэрфакс, вызывающей молнию. Ту самую, что вырвалась из пустыни и поразила полдюжины виверн за раз.

Капитан отвесил ему подзатыльник и сердито рявкнул. Тит опустился на колени и, не поднимая глаз, повторил свою легенду. Пускай ее нож еще раз вонзится в него. Что значит пролить немного крови и почувствовать боль, если он уже на пути к своей смерти?

Хельгира спустилась с помоста и медленно подошла ближе. Закончил ли он рассказывать свою легенду? Без понятия. Тит лишь ощущал исходящую от Хельгиры ярость и знал, что не осмелится больше вымолвить ни слова.

Разве в прошлый раз он разозлил ее так же сильно? Впрочем, какая разница.

— Простите меня, моя госпожа, — прохрипел Тит, сам не понимая, что говорит.

Она ударила его так сильно, что чуть шею не свернула. Потом еще раз, теперь уже слева, по другой щеке.

Когда Тит покачнулся, Хельгира прорычала:

— Можешь встать, и следуйте за мной, все четверо.

Звук ее голоса ошеломил Тита. Он помнил голос Хельгиры, высокий и острый. Но возвышавшаяся над ним женщина говорила намного ниже, почти грубо.

Перед ним стояла не Хельгира. Это была Фэрфакс.

Глава 14

Письмо от леди Уинтервейл властителю Державы, датированное началом его самого первого семестра в Итоне, гласило:

«Ваше светлейшее высочество,

С радостью и одновременно с грустью приветствую Вас в Англии. Мне не следовало сюда приезжать, да и Вам тоже. Но раз уж мы здесь, то должны извлечь пользу из этого опыта.

Мы, изгнанники, вынуждены отказываться от многих традиций, чем, возможно, и объясняется то воодушевление, с которым я пыталась заполучить место в Итоне для моего сына, Лиандра. Вы, быть может, его не помните, но он помнит свое детство в Державе и очень стремится стать Вашим компаньоном в школе, коим был мой дядя для Вашего дедушки, а леди Калиста — для Вашей мамы.

Я всегда очень любила Вашу матушку — многие, многие люди очень ее любили. Невозможно было остаться равнодушным к доброте принцессы и глубине ее искренности. Смерть ее потрясла меня до глубины души. Невыносимо сознавать, что теперь, что бы я или еще кто-нибудь ни делали, она все равно не вернется.

Но я вижу в Вашем высочестве искорку того величия, которого ей самой так и не выпало возможности явить миру. Я молюсь, чтобы Лиандр смог Вам помочь, ему остро необходима цель в жизни, и он страстно стремится проявить себя. А пока надеюсь, что в доме миссис Долиш вы станете добрыми друзьями и преданными компаньонами.

Этот пансион не многим лучше лачуги, но порой перемены, которые могут преобразовать мир, приходят из самых неожиданных мест.

Ваша покорная слуга,

Плейона Уинтервейл.

P.S. Перед смертью барон Уинтервейл заказал на десятилетие Лиандра воздушный шар, совсем забыв, как сын боится высоты. Если Ваше высочество пожелает, аппарат можно найти в Каретном дворе Виндзорского замка — мы с бароном часто бывали в гостях в доме английской королевы, и его похороны проходили тоже там.

Возможно, Ваше высочество сочтет воздушный шар забавным. Прошу считать его подарком от той, кто никогда не прекращает скорбеть о смерти Вашей матушки».

Оглядев округу Виндзорского замка, кишащую агентами Атлантиды, Иоланта повернулась к учителю Хейвуду:

— Думаю, у меня получится. На счет три: раз, два, три.

Затем чиркнула спичкой, и та тут же разгорелась. Одновременно Хейвуд принялся работать ручным насосом, перегоняя керосин из двух банок в бак над головой. Взвилось пламя, подавая горячий воздух в отверстие в оболочке воздушного шара. Аэростат поднялся чуть выше.

— Хорошо. Давай потренируемся еще пару раз.

Так они и сделали. Потом поменялись ролями, чтобы спичку зажигал учитель Хейвуд. Когда он наконец освоился с этими немагическими палочками для огня, путешественники позволили шару медленно подниматься, пока сами закрепляли содержимое гондолы.

Высоко над равниной Солсбери, более чем в сотне верст на запад от Виндзорского замка, Хейвуд заметил, что со стороны Иоланты как-то слишком оптимистично думать, будто леди Уинтервейл поможет им попасть в Державу.

— На кого бы в первую очередь обратила внимание Атлантида? — спросил он. — Я был в схожей ситуации, и вряд ли за последние шесть месяцев их методы изменились. Они подвергнут ее допросу под сывороткой правды, и она расскажет обо всех случаях взаимодействия с тобой, в том числе о месте вашей последней встречи. И раз вокруг Итона все еще внескачковая зона, думаешь, они не станут так же бдительно следить за комнатой в Виндзорском замке, особенно после того, как упустили тебя в пустыне?

В его сомнениях был смысл. Но у кого еще на этой стороне Иоланта могла просить помощи? Она обратилась к дневнику принцессы Ариадны, но тщетно. А затем в отчаянии перечитала письмо леди Уинтервейл к Титу, которому прежде не придала значения.

И сразу в глаза бросилась одна деталь — место погребения барона, что лишь подтвердило подозрения учителя Хейвуда. Даже если леди Уинтервейл выпустили из-под ареста на похороны сына, она не стала бы проводить его соборование в малоизвестной церквушке, как следовало из заметки в «Таймс», особенно учитывая, что погребальный костер ее мужа горел посреди замка английской королевы.

Лишь когда Иоланта в очередной раз беспокойно металась по лаборатории, ее вдруг осенило, что можно хотя бы проверить, сохранился ли в Виндзорском замке воздушный шар. Когда маги устраивают тайники среди немагов, вещи остаются нетронутыми, пока за ними не явится владелец — либо другой маг, точно знающий расположение этих предметов. Тит ни разу не упоминал о катании на воздушном шаре, поэтому был шанс, что аэростат, заказанный бароном Уинтервейлом для сына, по-прежнему хранится в каретнике Виндзора.

Так и оказалось. Иола с учителем сплели серию превратных заклинаний и заставили персонал замка перенести воздушный шар и весь сопутствующий инвентарь на железнодорожную станцию и загрузить в багажный вагон. Заодно Иоланта нашла лакея, знавшего о гостиной, где она привыкла встречаться с леди Уинтервейл. Примерно через пару часов после того, как поезд с Иолантой и учителем Хейвудом покинул Виндзор и центральный вокзал Итона, лакей отнес в ту комнату небольшой каменный бюст.

Принц использовал подобный трюк в пансионе миссис Долиш: после отбоя, если Тит отсутствовал, скульптура могла отвечать вместо него. Иоланта обнаружила схожий бюст в лаборатории и решила его задействовать: пусть, пока они с Хейвудом летят на воздушном шаре, атланты сосредоточат все внимание на Итоне, вместо того, чтобы расширить область поиска.

Надежно закрепив в гондоле груз, Иола натянула пару гогглов, которые шли в комплекте с воздушным шаром, а другую пару протянула учителю.

— Готовы?

— Готов!

Она собрала бешеный поток воздуха и погнала шар в сторону Атлантики.

Прикрыв глаза, Иоланта сидела в углу гондолы и сжимала в руке захваченные из лаборатории карманные часы. Они очень походили на те, что носил с собой Тит, и исправно отстукивали время. Но что еще важнее, прибор также показывал направление движения, высоту и скорость. В какой-то момент Иола разогнала шар до двухсот восьмидесяти верст в час, но это оказалось слишком большой нагрузкой даже для магически усиленной сетки, что опутывала гондолу, да и для нее самой тоже. В итоге пришлось сбавить до двухсот двадцати.

Закутанный в огромную шубу Хейвуд, чьи глаза за толстыми стеклами защитных очков стали почти неразличимыми, без устали бегал от одного борта к другому, время от времени бормоча под нос заклинание дальнозоркости.

Они находились где-то в четырех сотнях верст на юго-запад от мыса Лендс-Энд, когда учитель, не оборачиваясь, закричал:

— Я что-то вижу!

Иоланта выдохнула и постепенно, но не слишком мешкая, отпустила собранные воздушные потоки. Шар, реагируя на перемену, начал двигаться на север.

— Вы уверены, что заклинание неповторимости все еще действует?

— Да.

Эти чары на Иолу наложили еще в детстве, благодаря чему ее изображение вне Горнила нельзя было зафиксировать и передать. Покуда заклинание действовало, узнать Иоланту могли лишь те, кто лично с ней встречался.

— Боже мой, что это? — закричал Хейвуд. — Только взгляните, мисс Франклин!

Представление началось, и хоть враг пока находился на некотором расстоянии, вдруг кто-то из приближающихся умел читать по губам?

Иоланта встала, схватила ружье и присоединилась к учителю.

— Батюшки мои! Это что, орлы Хааста?

— Быть не может! Они давным-давно вымерли, да и никогда не забирались так далеко на север.

Оба, разинув рот, уставились на быстро приближающихся виверн, уже слыша шум крыльев, чувствуя запах клубящегося из их ноздрей дыма. Иоле даже не пришлось изображать дрожь.

— Боже всемогущий, что за чертовщина? — Голос учителя Хейвуда тоже дрожал. — Это же… это же… драконы?

С глухим стуком он рухнул на пол гондолы — они заранее условились, что при первом появлении виверн или любого иного воздушного транспорта атлантов Хейвуд изобразит обморок. Повстанцы, которых встретил Тит в пустынном оазисе, вели себя именно так, и принц ни разу не усомнился, а подлинные ли они караванщики. Не говоря уже о том, что Хейвуд ранее сидел в Инквизитории, а заклинание неповторимости на него не накладывалось, значит, его могли узнать.

Иола взяла на мушку — еще одна перенятая у повстанцев Сахары уловка — всадника, чья виверна сейчас парила всего в паре саженей от гондолы.

— Не приближайся, или я буду стрелять! — закричала она срывающимся голосом. — Кто вы? Что вы такое?

— Кто мы — вас не касается! Назовитесь оба и объясните, куда направляетесь на этом вашем транспорте.

— Я Аделия Франклин, а это старый боцман моего отца, Джон МакДональд. Мы воздухоплаватели, путешествуем с Азорских островов в Англию, участвуя… Держите ваших чудищ подальше от кожуха шара! Нам не нужны царапины или подпалины!

— С какой целью вы предприняли такое путешествие?

— Ради денег, с какой же еще! — рявкнула Иоланта. — Первая команда, которая до конца года одолеет тысячу миль, не коснувшись земли, получит тысячу фунтов. Мы уже недалеко от Англии. И если вы сейчас просто уберетесь с нашего…

Предводитель всадников взмахнул рукой. Двое из его подчиненных послали своих виверн вперед, зависнув прямо под шаром. Приподнявшись на седлах, они схватились за веревки, которые опутывали гондолу, и начали карабкаться вверх.

Иоланта направила на них ружье.

— Вас никто сюда не приглашал!

— Убери это примитивное оружие, если не хочешь, чтобы твой воздушный шар сгорел дотла, — холодно бросил вожак.

Двое атлантов внутри теперь уже переполненной гондолы осматривали горелку, балласт и дополнительные емкости с горючим. Они также заглянули в сундук с вещами, в жестянки с печеньем и мясными консервами, и осмотрели утварь для готовки и приема пищи — Иоланта совершила набег на кухню, кладовую и прачечную Виндзорского замка, захватив оттуда еще парочку принадлежащих королеве ружей.

Один из атлантов слегка пнул учителя Хейвуда ботинком.

— Что происходит? Кто эти негодяи, что лазают по нашим вещам? Где мои очки? Погодите-ка, сейчас надену… Боже милостивый на небесах, это ведь…

Учитель Хейвуд снова упал, очень кстати уткнувшись лицом в пол.

— О, бога ради! — простонала Иоланта. — Посмотрите, что вы сотворили с этим бедолагой! Я не смогу в одиночку вести шар отсюда и до Англии — за ним же круглосуточно надо следить. Не троньте топливо — оно крайне горючее! И даже не думайте выкинуть за борт один из балластов, иначе шар собьет ваших драконов наверху.

Как тщательно атланты собираются все осмотреть? По поводу часов она не волновалась. Но спрятанные прямо под кожухом сумки на экстренный случай выдадут их в тот же миг.

Иола призвала немного воздуха и слегка толкнула гондолу. Атланты оступились. Она сама тоже схватилась за борт.

— Осторожней! Над открытым океаном сильные потоки воздуха.

— А это что? — спросил один из атлантов, указывая на печатающий шар. Иоланта все-таки решила захватить устройство с собой.

— Вы что, не знаете? Это печатная машинка. На такой высоте перьевые ручки текут, и мы делаем ежедневные записи с помощью машинки.

Вообще-то, ей в голову не пришло создать заранее бортовой журнал. А вдруг они попросят его предъявить?

Иола решила пойти в наступление:

— В любом случае, вы вообще кто? Это ваши драконы? Можно я их сфотографирую? Ученые просто с ума сойдут, их хваленое Лох-несское чудовище покажется жалкой ящерицей в ванной. Бог мой, я же смогу продать снимок в «Таймс»! Где же моя камера?

Иола прихватила фотоаппарат из замка. Стоящий рядом атлант выдернул устройство из ее рук.

— Эй, вы же не можете просто так выбросить мою камеру за борт?

Атланты вернулись на виверн и оставили воздушный шар, не проронив больше ни слова. Иоланта разорялась им в след:

— Ну куда же вы? Вернитесь! Вы должны компенсировать мне стоимость камеры! Я выложила за нее двадцать пять американских долларов, когда в последний раз была в Нью-Йорке!

Хлопанье драконьих крыльев становилось все тише. Какое-то время Иола продолжала кричать. Вскоре учитель Хейвуд поднялся и встал рядом, уставившись в удаляющиеся спины наездников — сделать что-то еще было бы не в характере немагов, которых с детства приучали, что драконы живут лишь в сказках.

Едва всадники исчезли из поля зрения, учитель и Иоланта не стали обниматься и поздравлять друг друга. Вместо этого они обшарили каждый дюйм гондолы в поисках любых следящих меток, которые атланты могли там оставить. А потом спрятались в огромной облачной гряде, чтобы Иоланта проверила гондолу снаружи и внешний кожух воздушного шара.

В итоге они нашли восемь меток, шесть внутри гондолы и еще два на кожухе. Оставить их означало позволить Атлантиде наблюдать за передвижениями. Уничтожить или выбросить в открытый океан — дать понять, что «немаги» отлично знают, как эти метки работают.

Иоланта минут десять ломала голову, что же делать дальше, но потом сообразила. Она отрезала кусок плотного шелка от подола одного из украденных платьев — а в них были ярды и ярды ткани. Затем прикрепила отрез к раме, которую соорудила из частей плетеной корзинки для пикника, где лежали продуктов. Наконец Иоланта прикрепила все метки к получившемуся воздушному змею и отправила его по ветру.

И пусть он парит над Атлантикой и сбивает шпионов с толку.

Покончив с маскировкой, Иола вновь призвала сильные воздушные потоки к шару.

Она волновалась, что если прибыть на место в дневное время, то их заметят. Но погода сыграла им на руку. Полоса дождя скрыла небо над островом Ундины, на сто двадцать верст восточнее континента Державы, поэтому им удалось приземлиться незамеченными на склон торчащей из облаков горы.

Иоланта вытащила сообщение из-под печатного шара. Затем спустила кожухи аэростата и забрала сумки для экстренных случаев.

— Будем ждать? — спросил учитель Хейвуд.

— Да, и пока выпьем чаю.

Чай английской королевы был хорош, как и ее песочное печенье. Облака пеленой скрывали все на версты вокруг, золотясь в лучах заходящего солнца.

— Помните наш поход на островах Сирены? — спросила Иоланта.

Они тогда заночевали на огромным конусовидном пике, совсем как этот. В сумерках учитель Хейвуд разбудил ее посмотреть, как солнце встает над океаном из тумана, что скрывал весь горизонт. Это было одно из самых ярких воспоминаний детства Иолы: красота рассвета — и абсолютное счастье стоять вот так на вершине мира рядом с обожаемым отцом.

— Да, помню. Тебе было пять. Месяцем ранее ты выбила себе передний зуб, запуская планеры со старшими ребятами. А потом отказывалась поставить временный, мол, эта дырка делает тебя страшнее, когда ты рычишь.

Иоланта слегка улыбнулась. В детстве почти все стихийные маги отличаются задиристым характером и излишней активностью, и она не была исключением. Один из старших мальчиков, с которым Иола сцепилась, получил сотрясение мозга и потом старательно избегал ее несколько месяцев подряд, даже рычать с дыркой в зубах не потребовалось.

— Интересно, успеем ли мы заглянуть в кампус Консерватории, — промолвил Хейвуд.

— Сомневаюсь, — вздохнула она.

Иоланте очень бы хотелось в последний раз прогуляться по Итону. Надлежащим образом попрощаться с мальчиками, которые, наверное, до сих пор удивляются, что такое стряслось с их четырьмя друзьями.

Как много в ее жизни было поспешных отъездов, и друзья оставались позади, стоило обстоятельствам измениться. Что до Консерватории, было бы очень больно видеть голые ветки и опавшую листву и знать, что приход весны уже не застанешь.

Иола посмотрела на опекуна:

— Когда доберемся до материка, в Лабиринтных горах есть убежище. Оно вырублено прямо в скале, рядом есть свежая вода, кусты с ягодами и множество растений, не считая забитой всякой снедью кладовки, где хватит продуктов на годы. Может… Может, вы согласитесь остаться там?

Глаза Хейвуда загорелись, когда она принялась описывать убежище. Но поняв, что сама Иоланта туда не пойдет, он лишь покачал головой.

— Я тренировалась для этого, — старалась его убедить Иола. — А вы нет.

Хейвуд протянул ей очередное печенье.

— Не совсем так. После того, как леди Калиста обратилась ко мне за помощью, и до того, как мои воспоминания заблокировали, я тщательно изучал самые смертоносные из древних заклятий.

Иоланта вытаращила глаза. Учитель всегда занимался архивной магией, что подразумевало сохранение различных вышедших из моды магических практик. И если в основном чары устаревали из-за появления новых заклинаний получше, полегче и побыстрее, многие опаснейшие наговоры и проклятия отвергали из-за того, что они подпитывались за счет самопожертвования, а это ныне считалось неприемлемым.

— Кроме того, моя дорогая, ты полагаешь, что мною движет альтруизм. Мало что может быть так далеко от истины. Мной движет исключительно эгоизм — я иду с тобой потому, что не представляю себе жизнь без тебя. И поскольку ты не в силах гарантировать, что вернешься, то не сможешь меня переубедить.

Иола прикусила губу и покачала головой. Но не успела она что-то сказать, как появился мужчина с палочкой в руках. Он был ровесником учителя Хейвуда, слегка полноват, но двигался очень легко.

Иоланта уже видела его прежде, как и он ее, только тогда она была не в человеческом обличии.

— Мастер Далберт, — сказала Иола. — Рада наконец-то вас встретить.

Глава 15

Титу казалось, будто он падает, и дно пропасти приближается слишком быстро.

— Нет! — Его голос прозвучал хрипло, почти неслышно. — Нет.

Она должна была остаться позади. В безопасности.

Стоило догадаться, увидев Небесную башню у луга рядом с замком Спящей красавицы, что Горнило было открыто не четверть часа назад, а уже много часов как. А Далберт знал и ничего не сказал.

— Нет? — Фэрфакс сузила глаза, безжалостные, как у Хельгиры. — Тогда, полагаю, мне следует отправить вас в темницу. Это самое гостеприимное место для магов, говорящих слово «нет».

И она же так и сделает. С нее станется запереть его в недрах Черного Бастиона, а самой рвануть навстречу гибели.

Тит покачал головой:

— Прошу вас пересмотреть решение, моя госпожа. Пожалуйста!

«Прошу, останься здесь, прошу, не иди дальше! Прошу, не дай мне увидеть твою гибель!»

Окружающие его спутники встали, когда она приказала им подняться. Тит же оставался стоять на коленях.

— Вставай, или отправишься в темницу, — тихо и холодно произнесла Фэрфакс.

Тит снизу вверх взирал на ее безжалостные черты, а щеки еще горели после ударов ее ладони.

— Пожалуйста, умоляю вас.

Казалось, выражение ее лица чуть смягчилось. Сердце Тита подпрыгнуло в груди — в прошлый раз, когда они были вместе в Черном Бастионе, Фэрфакс смотрела на него в точности так же, одновременно яростно и нежно. И так началось самое счастливое время его жизни.

— Завяжите им глаза, — приказала она.

Солдаты занялись Титом и остальными, кого он привел за собой. Полоска черной материи легла на глаза так, что сдвинуть он ее не мог.

— Нет! — в панике закричал Тит, когда кто-то поднял его на ноги и потащил вперед. — Вы не отправите меня в темницу!

— Тогда заткнись и шагай, — раздался грубый ответ Лжехельгиры где-то сзади.

Отовсюду доносились звуки шагов. Тит не мог сказать, шли ли рядом Кашкари или Амара, но где-то чуть правее изредка похныкивала Арамия. Их провели по коридору, потом по другому, вверх по лестнице, в сторону опочивальни Хельгиры, где молитвенный альков на деле являлся порталом.

Что он мог сделать? Стражники подталкивали Тита в спину, и когда он шел слишком медленно, то чувствовал холодное прикосновение острых наверший их копий — копий, которые могут преследовать беглеца целую версту.

Внезапно процессия остановилась.

— Я передумала по поводу девушки в зеленой мантии, — сказала Фэрфакс. — В пятидесяти верстах отсюда на юго-юго-западе стоит пустой замок, окруженный ежевичными кустами и охраняемый драконами. Отнесите ее на луг к западу от замка и оставьте там.

— Пожалуйста, прошу, не надо! — закричала Арамия. — Моя — и твоя — мама никогда не покинет Инквизиторий, если Лиходей не падет.

Значит, догадалась, что перед ними не Хельгира, а Фэрфакс.

— И как это должно касаться меня? — решительно парировала Фэрфакс.

— Все, что она когда-либо делала, было лишь для твоего спасения.

— Все, что она когда-либо делала или еще сделает, было лишь ради ее собственного блага. И чем быстрее ты это осознаешь, тем быстрее прекратишь искать ей оправдания.

Арамия всхлипнула.

— Я знаю, что ты не думаешь о ней, как о своей матери, но мне она мама и всегда была со мной добра. Пожалуйста, позволь мне помочь ей… и тебе. Я намного полезнее, чем выгляжу.

— Если позволите, — вклинился в разговор Кашкари. — Луг рядом с замком Спящей красавицы сейчас что-то вроде зоны боевых действий. Рядом летает Небесная башня, и солдаты моей госпожи могут столкнуться с трудностями по дороге туда.

Тит почти увидел, как сжались губы Фэрфакс.

— Мы все собираемся умереть, мисс Тиберий, каждый из нас. Если вы жаждете умереть за леди Калисту, это ваш выбор. Но в тот же миг, как вы станете нам помехой, вас тут же предоставят самой себе.

Открылась и закрылась дверь — судя по звуку, Фэрфакс вошла в какое-то помещение. Затем дверь снова открылась. Тита подтолкнули вперед. Он все пытался подобрать заклинание, чтобы избавиться от повязки, но отдельные древние чары не имеют современных аналогов.

Несколько секунд спустя пленникам вернули зрение. Тит узнал обстановку в опочивальне Хельгиры. Хейвуд, прислушиваясь, дежурил рядом с дверью. Фэрфакс стояла на другой стороне комнаты, уже без парика и белого платья, в простой голубой мантии и брюках. Ее короткие волосы все еще были спутаны после парика.

— Ничего не трогайте, — велела она своим обычным голосом. — Мы в копии Горнила в Атлантиде. И я запечатала портал.

У Тита заледенела кровь. Он-то думал, что Фэрфакс просто доставит их к опочивальне Хельгиры. Но нет, она уже провела спутников сквозь портал.

«Почему? Почему ты не позволила мне тебя спасти?»

— Так это действительно ты, — произнес Кашкари, слегка качая головой.

Она кивнула:

— Вам также следует знать, что хозяйка крепости в этой копии Горнила выглядит иначе, чем я. К счастью, мне удалось ее убедить, что я посланник ее возлюбленного Румиса, и что тот в беде. Так что Хельгира временно отсутствует. Нам лучше покинуть Черный Бастион, пока она не вернулась.

— Но… — начал было Кашкари.

— Мисс Тиберий, будьте любезны, составьте компанию моему опекуну на несколько минут.

Арамия посмотрела на Фэрфакс, потом на Тита. Он кивнул. Арамия нехотя повиновалась и пошаркала к Хейвуду.

Когда она покинула их группу, Фэрфакс очертила звуконепроницаемый круг.

— Лиходей не добьется успеха, принеся меня в жертву.

— Что ты имеешь в виду? — напряженно спросила Амара.

— Чародей, который умирает от жертвенной магии, выглядит совсем иначе, чем тот чистенький, легко узнаваемый труп, что видел Кашкари.

Тита охватило облегчение. Но то, что Фэрфакс не умрет от жертвенной магии, совсем не значит, что она выживет. Отправившись с ними, она все равно умрет.

— Мой опекун понял это, но не сказал вам. — Фэрфакс вздрогнула. — Так или иначе, я здесь.

— И все это время ты была в Горниле, ждала нас? — уточнил Кашкари.

— И расчищала вам путь. Принца все еще украшает шрам, который он получил здесь в прошлый раз.

— Но почему ждала до этого момента и не показывалась? — спросила Амара. — Почему не встретила нас в убежище?

Фэрфакс посмотрела на Тита:

— Потому что его высочество сделал бы все, лишь бы снова оставить меня в безопасности — для него не имеет никакого значения, что я не умру от жертвенной магии. Я не права, ваше высочество?

Тит промолчал. Разумеется, она права. Он готов отказаться от собственной жизни, но никогда не поставит на кон ее. По доброй воле — никогда.

Тит столь же эгоистично берег ее, как его дед — собственный трон.

— Ну хорошо. Лично я рада, что ты здесь, — заявила Амара. — Но как нам быть с этой девчонкой? Я ей совсем не доверяю, да и никто из вас тоже.

— К сожалению, Черный Бастион не то место, где можно оставить даже испытанного в боях воина, а бросить здесь ту, что всю жизнь провела без тревог и хлопот… К тому же, когда Горнило используется в качестве портала, вход и выход возможен только с луга около замка Спящей красавицы. Отправим ее туда.

— Луг — не всегда безопасное место, — впервые подал голос Тит. — Чем дольше Горнило используют в качестве портала, тем оно опаснее и непредсказуемее. Как долго вы были в той копии?

— Мы оказались в Черном Бастионе часа за два до вашего прибытия, — неохотно ответила Фэрфакс, будто все еще не желая с ним говорить.

— Значит, к тому моменту, как я попал на луг с увязавшейся за мной мисс Тиберий, Горнило было открыто где-то часа три. И на лугу царил сущий хаос.

— Удостоверимся, что она скажет пароль.

— Но как только Арамия выйдет из Горнила, то попадет в лапы атлантов, — напомнил Кашкари. — Ее тут же арестуют и допросят. И вскоре Лиходей будет знать, что мы уже внутри Атлантиды.

— В данный момент учитель Хейвуд подавляет ее память за последние двадцать четыре часа. После этого она будет без сознания, что даст нам время добраться до луга. Там мы посидим с ней, пока Арамия не начнет приходить в себя, и оставим ей записку, прежде чем уйти. Таким образом, даже если она прямо из Горнила попадет в лапы Лиходея, то будет не в состоянии ему что-либо рассказать.

— Как твой опекун сможет этого достичь? — спросил Кашкари. — Тут нужна точная магия памяти, а для нее крайне важен контакт. Как Хейвуд смог бы накопить достаточно часов прямого физического контакта?

— Жила-была Иоланта Сибурн, дитя двух бедных студентов. Появилась на свет до срока, из-за чего надолго задержалась в больнице. Целители рекомендовали как можно больше находиться рядом с ребенком, чтобы помочь ее развитию. Родителям пришлось вернуться к учебе — они жили на одну стипендию, поэтому не могли оставаться с дочерью. Они привлекли друзей, чтобы те приходили вместо них и держали ее на руках. Мой опекун часто приходил туда, проводя с ребенком по четыре-пять часов. Так он набрал требуемое количество часов физического контакта.

Фэрфакс сжала губы. Тит вдруг понял, что эту историю она сама очень любила слушать: верный опекун, преданный ей одной, с первых дней жизни. Однако получается, он держал на руках и какое-то другое дитя.

— Мне она все равно не нравится, — вздохнула Амара. — Но, полагаю, раз лучше решения нет, придется принять наименее ужасное.

Фэрфакс, наблюдавшая за опекуном, нахмурилась. Тит проследил за ее взглядом. Звуконепроницаемый круг защищал лишь тех, кто внутри, потому они все могли слышать, как Арамия оживленно болтает о леди Калисте, радуясь, что наконец нашла благодарного слушателя.

Хейвуд дождался, пока она остановится, и с извинением отошел.

— Кашкари, пожалуйста, составь компанию мисс Тиберий на минутку, — попросила Фэрфакс.

Кашкари немного растерялся, но тут же покинул круг. Они обновили заклинание, включив в него Хейвуда.

— Мои чары не работают, и я не могу понять почему, — сказал он. — Я готов поклясться, что держал ее на руках по крайней мере семьдесят два часа.

— Так и было, — подтвердила Фэрфакс. — Я своими глазами видела выписку из больницы королевы Гисперии.

— Но заклинание отказывается работать.

Она сжала ладонями виски.

— Что-то не сходится. Ладно, не важно. Учитель Хейвуд, можете ли вы вместо этого сделать вот что — дождаться, пока мы окажемся на лугу, а потом навести на нее грубое заклинание забвения?

Хейвуд скривился, но кивнул.

Фэрфакс развеяла звуконепроницаемый круг и отворила ставни на окне.

— Все, живо забирайтесь на ваши ковры-самолеты. Мы отправляемся.

* * *

Тит сел на ковер Иоланты. На него больно было смотреть — принц казался лишь тенью самого себя.

Он взял Иолу за руку, но та резко высвободилась и ускорилась, оставляя Черный Бастион позади.

— Мы вскоре умрем, — едва слышно сказал Тит. — Неужели ты действительно хочешь провести это время, злясь на меня?

— Да, — прошипела Иоланта. — Останусь упертой оптимисткой. Если пойму, что умираю, или что умираешь ты, тогда я тебя прощу. Но не минутой раньше, понял, ублюдок?

Она не называла его ублюдком с самого начала их знакомства.

— Я не буду извиняться, ты же знаешь. Мы все думали, что ты умрешь от жертвенной магии, и хотели избежать этого любой ценой.

— Разве я жду извинений? Нет. Но тебе придется очень постараться, чтобы объяснить свои варварские методы. Ты меня отравил! Ты что, с ума сошел?

— Да.

Иола опешила от его признания.

— Это не оправдание. Ты уже не раз сталкивался с проблемами. Тебе следовало мыслить трезво.

Долгое время он ничего не отвечал. Потом вздохнул:

— За методы прости. Я запаниковал. А когда я паникую, то способен думать лишь о себе. Не смог вынести мысли, что твой смертный час уже назначен. Прости.

Вот что на это ответить? Как можно держаться за гнев перед лицом чистого отчаяния?

Тит посильнее натянул капюшон мантии на ее голову — вокруг было холодно, словно на севере Шотландии, а ночной воздух казался еще свежее.

— Пожалуйста. У нас осталось так мало времени.

Они на головокружительной скорости мчались вперед, на последнюю встречу с судьбой.

— Когда мы в Горниле, — сказал Тит, — мы в изгибе пространства, очень похожем на лабораторию, и наше местонахождение нельзя определить. Но как только выйдем, окажемся в самой Атлантиде.

Чего осталось ждать недолго — вдалеке уже показались башни замка Спящей красавицы.

— И раз мы сразу попадем во вражеское окружение, у меня не будет другой возможности признаться, Фэрфакс… Я люблю тебя.

Однажды у них уже случилась ссора; Тит не хотел, чтобы они выказывали друг другу свои чувства, мол, любовь будет только мешать их задаче, сделает их слабыми и нерешительными.

Теперь же Иола задумалась, так ли уж он был неправ. Ранее ее вел гнев, а когда правит гнев, он правит в одиночку, вытесняя все прочие чувства.

Но теперь, когда Тит победил злость любовью, Иоланту охватил страх — страх потери, страх смерти, страх, что в итоге, после всех принесенных жертв, они потерпят неудачу.

Она ничего не ответила. Но, когда Тит снова взял ее за руку, не стала его отталкивать.

Глава 16

Лужайка перед замком Спящей красавицы выглядела вполне мирно: они пока провели в этой копии Горнила не так много времени, чтобы все пошло кувырком. И все же Кашкари и Амара, которым в предыдущей копии досталось больше всех, крепко сжимали свои палочки и все кружили и кружили, пока не сочли, что приземление безопасно.

— Ну хотя бы Небесной башни нет, — сказал Кашкари.

Фэрфакс и ее опекун, крепко взявшись за руки и склонив друг к другу головы, о чем-то переговаривались, но так тихо, что Титу не было слышно. Вероятно, обсуждали, как лучше избавиться от Арамии без серьезных телесных повреждений, и от созерцания их близости, очевидной привязанности и взаимного доверия сжималось сердце.

— Так где эта копия Горнила? — спросила Арамия.

Никто не ответил.

— Как только выйдем, мы ведь в Атлантиду попадем, так? — Ее голос дрогнул.

И опять никто не ответил.

— Фортуна, защити меня. — Она закусила губу. — Вы что, собираетесь меня тут оставить?

— Так будет лучше, — сказала Фэрфакс.

— Возможно, если бы вы направлялись куда-нибудь еще, но тут это будет ошибкой. Что вам известно об Атлантиде?

Фэрфакс глянула в сторону Тита. Они постарались изучить все, что могло оказаться важным для их целей — Тит в большей степени, потому как значительно дольше этим занимался. Одна проблема: даже имеющаяся информация часто оказывалась устаревшей.

Некогда Атлантида была бедной и почти себя разрушила, так что мало интересовала более процветающие и сильные магические королевства. Когда же ее судьба изменилась, она и сама отказалась от близких дипломатических связей с остальным миром. Без сомнения, желание Лиходея любой ценой сохранить свой секрет тоже сыграло роль: если остальной мир ничего не знает об Атлантиде, добраться до ее правителя намного сложнее.

Тит прочел все книги и статьи об Атлантиде, какие только смог раскопать, и изучил все старинные карты, составленные более предприимчивыми магами былых времен. Порой к нему также поступали отчеты Далберта, составленные в его фирменной ненавязчивой манере. Но и тот не мог сделать большего.

— Ага! — торжествующе произнесла Арамия. — Как я и думала, вы понимаете глубину собственного невежества. Однако моя мать всегда собирала сведения везде, где бывала, а людям нравилось доверять ей секреты.

Хейвуд вздрогнул. Фэрфакс сощурилась, глядя на Арамию, и та сглотнула. В пустыне Сахара Тит назвал Фэрфакс самой жуткой девушкой на свете. Очевидно, Арамия была с ним согласна.

Но она продолжила, может, только чуть менее самодовольно:

— Снаружи ночь. Вы знаете, что на Атлантиде уже десятки лет действует комендантский час?

— Конечно, — съязвила Амара. — Это все знают.

— Допустим. А знаете ли вы, что города Атлантиды по ночам ярко освещены?

Арамия огляделась. На сей раз никто не сказал, что она повторяет общеизвестные факты.

— Так вот, они освещены, — продолжила Арамия. — Нигде, кроме самых широких проспектов, по которым постоянно прогуливаются патрули, нет деревьев, только коротко стриженые кусты, в коих почти невозможно спрятаться. Даже архитектура препятствует любым противозаконным действиям: между зданиями нет узких проходов, где можно было бы укрыться от ночного патруля. И между домами, что выходят на разные улицы, нет общего садика, как иногда в Державе. Даже вместе с землей, поднятой из океана, годных под строительство участков в Атлантиде всегда не хватает, поэтому высотные и малоэтажные здания просто подпирают друг друга, не оставляя промежутков, а общественные сады разбивают на крыше, и там, опять же, лишь цветы и кусты, а деревьев нет, так что патрулям все видно.

Каждое сказанное ею слово неприятно поражало. Не то чтобы Тит рассчитывал на особые преимущества ночного вторжения: он тоже знал о давно введенных патрулях и понимал, что передвигаться по ночам, вероятно, сложно. Но Арамии доказала, сколь велика его неосведомленность об Атлантиде как о стране — они практически не смогут появиться в открытую, не выдав себя.

Если Фэрфакс и чувствовала то же самое, то внешне это никак не проявилось.

— Мало указать, что мы чего-то не знаем. Ты можешь предложить решение, которое нам поможет?

— Я, конечно, тоже никогда не бывала в Атлантиде. Но точно знаю, что сами атланты нашли кучу способов обойти комендантский час. Есть маги с законным поводом находится снаружи затемно: частные охранники, работники ночных смен или техники, которых вызывают для аварийного ремонта. И полагаю, расплачиваться услугами или откровенно давать деньги за проход ночью — вполне нормальная практика.

— Думаешь, если мы решимся на подкуп, о нас не доложат в ту же секунду? Разве большинство людей не договорилось бы о поздней прогулке заранее?

— Всегда есть те, кому не удается планировать наперед. Им, конечно, приходится платить больше. — Арамия оглядела всю компанию. — Эта копия Горнила в Люсидиасе? — Ответа она не получила, но полученной реакции ей, очевидно, было достаточно. — Моя мама знает о туннелях под городом. На въездах и выездах из города стоят пропускные пункты. Если сможем пробраться в туннели, то вообще не попадемся на глаза властям.

— Как нам попасть в туннели? — спросила Фэрфакс.

— Этого я не могу открыть, пока не выйдем из Горнила. Я на своей шкуре испытала, как опасно использовать его в качестве портала. — Арамия улыбнулась. — Может, уже поторопимся? Оставаться здесь дольше чревато.

Как только Тит покинул Горнило и ступил на землю Атлантиды, давно подавленные воспоминания всплыли в голове мгновенно и, к сожалению, отчетливо. Обычные поблекли и со временем исказились, но сдерживаемые всегда возникали совершенно ясно и в деталях.

Ему было тринадцать, шел его первый летний семестр в Итоне, и хмурый Тит плыл по Темзе. Он ненавидел греблю, ненавидел эту школу и ненавидел Англию — честно говоря, не было ни одной стороны в его жизни, к которой бы он не питал глубочайшей ненависти.

После двух миль вверх по течению, они повернули обратно к лодочной станции. Экипаж сидел спиной вперед, так что один лишь Тит смотрел на запад. Всю неделю до этого моросил дождь. Но вдруг облака разошлись, и на него снизошел солнечный свет такого насыщенного золотистого оттенка, что дыхание перехватило.

А затем один из трех других гребцов, мальчик по имени Сент-Джон, тоже живший в доме миссис Долиш и тоже повеселевший благодаря неожиданному потоку света, сказал:

— Скажи мне вот что: кто у Шекспира главный живодер?

Тит закатил глаза. Он считал немагов, с которыми был вынужден делить школу, полными идиотами — полными и непостижимыми идиотами.

— Кто? — спросил другой мальчик.

— Макбет! — закричал Сент-Джон. — Потому как свершил убийство зверское. Смекаешь? Убийство зверское.

Два других гребца застонали. Тит почти улыбался: он действительно понял шутку, и она показалась ему довольно тонкой.

И когда они вытянули лодку на берег и отправились назад к пансионам, вместо того, чтобы ощутить привычные горечь и раздражение, он почувствовал себя сильным и… почти счастливым.

Ощущение его поразило. Мысли пустились вскачь: может, учеба в немагическом мире не такое уж наказание, как он всегда считал. Здесь Тит был просто одним из мальчиков, без утомительного дворцового этикета и груза надежд своей страны. И если бы постарался, то, возможно, начал бы получать удовольствие от юности вдали от всего, что ненавидел, будучи правителем Державы.

И возможно, просто возможно, он мог бы даже забыть на несколько лет об обязанностях, наложенных на него матерью. Лиходей никуда не денется, а Тит хоть немного порадуется жизни. Куда спешить? Что плохого в том, чтобы не посвящать подготовке каждую свободную минуту?

От развернувшихся перспектив голова шла кругом. Тит мог бы веселиться. Завести друзей. Он даже точно знал, как сошелся бы с другими — тот воздушный шар, о котором рассказывала леди Уинтервейл, все еще хранился в каретном дворе Виндзорского замка. Для мальчиков из пансиона миссис Долиш он стал бы грандиозным открытием.

Волнение все нарастало. Тит никогда не думал, что у него может возникнуть столько идей для забав. Уже в пансионе, переодевшись и умывшись, он сел, чтобы еще помечтать об этой такой возможно прекрасной будущей жизни.

Тит механически постучал пальцем по обложке «Lexikon der Klassischen Altertumskunde» и превратил немецкий справочник обратно в то, чем он был на самом деле, в дневник своей матери. И, опять же по привычке, стал листать чистые страницы. Но мысли витали далеко: Тит уже придумывал, как заставить Уинтервейла почувствовать себя одним из них, хотя бедняга скорее со скалы прыгнет, чем полетит на воздушном шаре.

Случайно взгляд упал вниз, и Тит с изумлением обнаружил на страницах запись. Дневник был единственной реальной связью с матерью, и откровения в нем появлялись столь редко, что теперь сердце забилось быстрее.

«25 апреля 1021 державного года».

За день до ее смерти.

«Пока что самый худший день. Удар настолько страшный, что я вне себя от горя.

Мир охвачен огнем, все горит. Я как-то различаю фигуры, летающие в море дыма. Их настойчиво преследуют маги верхом на вивернах, у них ускорители чар.

Заклинания дальнего действия бывают смертельно опасны. Многие из них наносят смертельный ущерб. А ускорители чар есть лишь у самых лучших.

Я задерживаю дыхание. Само небо как будто объято пламенем. Мелькают заклинания. Один из убегающих магов падает.

— Нет! — Ночь пронзает крик. — Нет!

Упавший маг не ударяется о землю. Вместо этого некая сила прерывает его падение в двадцати футах от земли. С шумом опускается летучий ковер, и тот, кто им управляет, затаскивает к себе тело мага.

— Revivisce omnino! — хрипло кричит ездок. — Revivisce omnino!

Павший маг никак не реагирует. Он уже мертв.

Это могучее заклинание, но даже самые сильные оживляющие чары не способны вернуть из мира смерти.

— Не смей умирать! Не сейчас! Не смей, Тит!

Нет, только не мой Тит.

Потом я вижу его лицо, и это мой ребенок, он еще юноша — и вот, повержен.

А мир пылает.

Видение растворилось, но ущерб нанесен. Я уничтожена.

Еще только вчера я заставила Тит пообещать сделать все возможное, чтобы свергнуть Лиходея. Он дал клятву, мой серьезный ребенок, уже несущий на плечах груз всего мира.

И вот какую награду получил за это обещание — ужасно короткую жизнь и насильственную смерть.

Никогда еще я себя так не ненавидела.

Рядом со мной крепко спит сын. Я задержала его до поздней ночи, желая провести с ним как можно больше времени перед казнью. И он бодрился, пока его не свалила усталость.

Могла бы я? Могла бы утром, когда Тит проснется, велеть ему выбросить Атлантиду из головы и просто наслаждаться всеми преимуществами, которые дарует его положение?

Чуть не разбудила его, чтобы так и сделать. Но, положив руку на его плечо, продолжить не смогла. Невозможно встать на пути приоткрывшегося будущего, даже если ты сосуд Ангелов.

В эти дни дневник почти всегда под рукой, и после долгих сомнений я открыла его и теперь записываю видение, поместив сразу за двумя другими: как Тит крадется по библиотеке Цитадели, и как Алект с Калистой обсуждают смерть инквизитора. У меня нет ни малейшего представления, относятся ли эти видения к одной непрерывной линии будущего, но Тит в момент смерти был одет в тунику с капюшоном, очень похожую на ту, что была на нем в предыдущем видении.

Когда закончу запись, я возьму руку моего мальчика, положу себе на щеку и молча буду просить у него прощения, бесконечно. Это не возместит то, что я у него отняла, но больше я почти ничего не могу сделать.

Прости меня, сын мой.

Прости меня».

Тит едва мог понять слова матери — страница вся тряслась. А когда положил дневник на письменный стол и сжал все еще дрожащие руки в кулаки, оказалось, что он все равно не может разглядеть буквы, смазанные и искаженные застывшей в глазах влагой.

За несколько минут до казни мама сказала ему: «Не все будет потеряно», и Тит всегда успокаивал себя верой в то, что она нашла какое-то основание для покоя и умиротворения.

На самом деле принцесса шла на смерть, содрогаясь от мысли о его грядущем.

По лицу текли слезы. Тит уже был юношей. Сколько времени у него осталось? Сколько? Достаточно, чтобы завершить то великое дело, которое она ему поручила? По ту сторону, когда они снова встретятся, Тит хотел бы утешить маму, сказать, что жизнь все-таки не оказалась до жути короткой, ведь путь того, кому удалось свергнуть Лиходея, определенно не назовешь напрасным.

Но пока что он даже не нашел великого мага стихий. И нельзя было предсказать, сколько еще времени это займет. Тит спрятал лицо в ладонях. Ему следовало бы подготовиться много лучше.

Много, много лучше.

Где-то за дверью раздался взрыв смеха. Младшие мальчишки болтали в коридоре, затевая что-то веселое. Ощущая шип в сердце, Тит вспомнил свой краткий миг «почти что счастья», шанса на нормальную жизнь.

Больше об этом речи не шло — никаких новых друзей или легендарных прогулок на воздушном шаре. Только работа. А потом, после, еще работа.

Он вытащил палочку, указал ею на последнюю страницу с описанием видения и пометил символом черепа. Затем направил палочку на свой висок.

Тит колебался.

Он солгал самому себе. Подавление воспоминаний помогло не стереть конкретные детали, а лишь не вспоминать глубину материнского горя — и не вспоминать тот момент «мыльного пузыря в солнечном свете», миг, когда жизнь могла повернуть в совершенно другое русло.

Кто-то сжал его руки — Фэрфакс.

— Ты в порядке?

Он кивнул.

Казалось, больше никто его не замечает. Все усердно — и осторожно — осматривали новое место. Тит рассчитывал, что они окажутся в глубине библиотеки, размещенной в таком огромном дворце, что его постройка опустошила королевскую казну и привела к падению последнего правителя Атлантиды.

А вот чего он не ожидал — тесного захламленного кабинета, где все горизонтальные поверхности занимали книги. Свет, проникавший сквозь щель между занавесями, падал на тарелки с крошками от торта и хлебными корочками, чашки с засохшими чаинками и кучу тапок и носков под большим письменным столом у окна.

Фэрфакс коснулась ладонью его лица:

— Уверен, что в порядке?

Тит тряхнул головой. На это его храбрости хватило — но не более.

— Со мной ты будешь в безопасности, — сказала она.

Сердце подпрыгнуло.

— Ты меня простила?

— Ты переоцениваешь мое великодушие. Я еще не закончила с наказанием — так что в ближайшее время ты не умрешь.

Уголки его губ слегка приподнялись. Фэрфакс погладила его по щеке подушечкой большого пальца.

— Помни об этом.

Кашкари первым озвучил очевидное:

— Не думаю, что мы в большой библиотеке Роялиса — во всяком случае, не в книгохранилище.

— Это там мы должны были оказаться? — несколько визгливо спросила Арамия. — Если так, может, мы в кабинете библиотекаря?

Хейвуд, который пристально смотрел сквозь занавески наружу, ответил:

— Не похоже, разве что библиотека Роялиса находится на обычной жилой улице. Мы, кстати, на пару этажей выше земли.

Тит глянул в окно сам. Улица сияла огнями, будто там развернулось какое-то вечернее торжество, вот только везде царила оглушительная пустота. Тротуар обрамляли идеально круглые кусты, подстриженные так, чтобы не превышать в диаметре одного аршина. Жилые дома напротив были на несколько этажей ниже, с чистыми фасадами, и стояли вплотную друг к другу. Общественный сад на крыше казался довольно симпатичным даже в резком освещении, и тоже без укромных уголков или ниш, где смог бы спрятаться хотя бы ребенок, не говоря уже о взрослом маге.

Затем Тит осознал, что здания напротив не меньше — просто стоят ниже по склону. Впереди открывался четкий вид до самой береговой линии и моря за ней. Водоворот Атлантиды находился в семидесяти верстах от берега — слишком далеко, чтобы разглядеть, но Люсидиас сам по себе оказался достаточно удивительным местом. Огромная столица на очень узкой полоске пригодной земли. Город, почти новый и идеально упорядоченный на вид.

В Деламере существовало несколько районов, которые никогда не засыпали — в лучшем случае затихали на час или около того перед рассветом. Один из таких — побережье возле гавани. Однако схожий район в Люсидиасе был пуст как школьный класс в каникулы.

Стоило ли удивляться, что он тоже сиял как сцена уличного театра? Где же источник света? Тит глянул вверх, и волосы на затылке встали дыбом. Что-то висело высоко над берегом, что-то огромное. Парящая в небе крепость размером почти с Цитадель, из брюха которой струился свет.

В другом конце комнаты Кашкари чуть приоткрыл дверь и выглянул наружу:

— Похоже на что-то вроде квартиры.

Тит хотел подойти к Фэрфакс и предупредить о летающей крепости, но она вдруг зашипела:

— Тс-с-с.

Кашкари тут же прикрыл дверь. Тит, склонив голову, прислушался. Где-то в квартире скрипнула кровать. Раздались шаги, затем звук опускаемого стульчака в туалете. Опять шаркающие шаги, и, похоже, довольно тяжелое тело опустилось на матрац, отчего кровать чуть охнула.

Тит выдохнул.

— Взгляните, — прошептала Арамия, хоть они и очертили звуконепроницаемый круг.

Она вывернула наизнанку пальто, что висело на двери. На подкладке был пришит ярлык: «Нашедшего прошу вернуть профессору Пелиасу Пелиону, Безмятежный бульвар, д. 25, Университетский район, Люсидиас».

— Думаю, я поняла, что случилось, — продолжила Арамия. — Книга была в библиотеке. Но даже книги из главной библиотеки Роялиса выдают читателям, особенно наделенным правами научных работников. Профессор Пелион взял Горнило, вот поэтому мы и у него дома.

Вот и проблема. В библиотеке они, вероятно, могли тихо выждать до утра и потом попытаться выйти, не нарушая комендантского часа. Но в частной квартире с человеком, страдающим бессонницей…

— А как насчет возможности, о которой упомянула мисс Тиберий? — напомнил Хейвуд. — Подкупить того, кто работает в ночную смену?

Кашкари нахмурился:

— Где мы его найдем?

— Разве в таком здании его не должно быть? — спросил Хейвуд. — Хотя бы чтобы убедиться, что никто не ускользнет во время комендантского часа?

— Могу спуститься посмотреть, — сказал Кашкари.

Фэрфакс подняла руку. Тит тоже услышал: кто-то на что-то наткнулся. Звук шел из другого конца квартиры, противоположного профессорской спальне.

Осторожному магу не составляло труда заставить дверь или пол не скрипеть, но случайные движения все же издавали звуки.

Был ли то профессорский сын-подросток, крадущийся домой после веселой ночки? Или, может, слуга? Или это слишком оптимистичные надежды? А если Лиходей каким-то образом выяснил точное место, где захватить тех, кто пришел его сразить?

Они заняли место по обе стороны двери. Снаружи завывал ветер. В спальне кашлял профессор, разрывая ночную тишину оглушительными звуками.

Открылась дверь — плавно, бесшумно. Низкорослая фигура в маске на корточках прокралась внутрь, прикрыла дверь и рухнула рядом.

Кашкари подскочил, схватил незваного гостя и положил на ковер перед профессорским письменным столом. Тит выглянул в коридор убедиться, что больше никто не идет.

Затем снова прикрыл дверь и кивнул Кашкари. Тот снял с лица незнакомца маску.

Тит, Кашкари и Фэрфакс одновременно выдохнули.

Миссис Хэнкок.

Глава 17

Кашкари использовал достаточно слабое заклятие, так что снять его с миссис Хэнкок удалось быстро.

Поначалу она со страхом воззрилась на людей вокруг, но несколько успокоилась, когда различила лица близстоящих, и прошептала:

— Вы уже здесь.

— Простите, что обездвижил вас, — сказал Кашкари столь же тихим голосом.

Профессор в спальне снова закашлял.

— Возвращайтесь в книгу, — велела миссис Хэнкок. — Позвольте мне отнести вас к себе. Там будет менее опасно.

Тит колебался. Если она сейчас работает на Атлантиду, они обречены. Но тут он припомнил: миссис Хэнкок клялась на крови, что не навредит ни ему, ни Фэрфакс.

— Хорошо, дайте только я ее закрою и переоткрою, чтобы внутри стало безопаснее.

Он вышел из Горнила с брошью, подобранной на инкрустированном слоновой костью сундуке Хельгиры. Когда Горнило использовали в качестве портала, и что-то оттуда выносилось, книга «не закрывалась», и можно было быстро вернуться. Однако внутри опасность возрастала, если книгу оставляли открытой слишком надолго.

— Я иду с тобой, — сказала Фэрфакс.

Они вернулись в Горнило с палочками наизготовку. Никакого дождя мечей и копий на них не обрушилось, но из леса к западу от лужайки выползали и крались к замку Спящей красавицы странные создания.

При виде банды людоедов Тит быстро бросил брошь на землю и, не выпуская руки Фэрфакс, произнес:

— И жили они долго и счастливо.

Три минуты спустя вся компания, побывавшая в Атлантиде, вновь собралась на лужайке, которая на какое-то время стала мирной.

— Что могло привлечь сюда так много персонажей из такого количества сказок? — спросила Фэрфакс.

Тит уже устанавливал защитный периметр.

— Может, история Спящей красавицы? Мама рассказывала, что какой-то принц или принцесса добавили описание несметных богатств, спрятанных в замке. Но маме не понравилось, что вокруг него стало бродить так много народу — сокровища оказались явно более привлекательной наживкой, чем сама Спящая красавица, — так что она выдрала страницы с этой припиской из своей копии Горнила, которая потом стала моей. В копии Цитадели я охотников за богатством не заметил, но там замок охраняет призрак бегемота, что, как по мне, способно отпугнуть тех, кем движут только жадность и корысть.

Фэрфакс посмотрела на него, сощурив глаза.

Тит вдруг вспомнил, как когда-то не дал ей посмотреть на Спящую красавицу в своей копии книги. Еще до того, как они начали полностью доверять друг другу, он подарил Спящей красавице внешность Фэрфакс и не хотел, чтобы та узнала или догадалась, почему он не позволил ей подняться на башню замка, где Спящая красавица должна проспать свой срок.

— Когда доберемся до дома миссис Хэнкок, — объявил Тит, — я посмотрю текст сказки и выясню, могу ли вернуть все назад.

Фэрфакс сорвала травинку с заросшего по колено луга.

— Может, и не надо.

— Почему нет? — удивился ее опекун.

— Это могло бы оказаться преимуществом, когда будем возвращаться: те из нас, кто все еще останется в живых, будут знать, с чем столкнутся, а Атлантида — вряд ли.

Тит предполагал, что за исключением Фэрфакс и его самого, больше смерть никому не предсказывали. Это мало что значило, если говорить об их шансах на выживание в целом. Но отказывать ей не хотелось — им осталось так мало времени.

— Тогда оставлю как есть.

— Надеюсь, некоторые из вас доживут до того, чтобы воспользоваться этим преимуществом, — обратилась Фэрфакс к остальным.

Хейвуд моргнул. Кашкари выглядел мрачным, Арамия — испуганной.

И только Амара, кажется, пребывал в состоянии безмятежной уверенности.

— Спасибо, мисс Сибурн, — кивнула она. — Именно так я и рассчитываю поступить.

Миссис Хэнкок жила на улице слепленных вместе двухэтажных домиков. С одинаковыми фасадами, одной высоты, они прятались под общей крышей, опоясанной низкими декоративными перилами.

Парящей крепости из окошка миссис Хэнкок было не видно. Тит постарался описать ее своим спутникам как можно подробнее, пока они переправлялись через Горнило. Но тут, пока не увидишь собственными глазами, не поверишь.

Он вернул ставни на место и сдвинул занавески:

— Теперь можно зажечь настенные лампы.

Мягкий свет абрикосового оттенка озарил интерьер чем-то похожий на гостиную миссис Хэнкок в доме миссис Долиш. Пансион пестрел набивными мебельными ситцами с цветами и птицами и вышивками с бутонами, но гостиная миссис Хэнкок всегда была пустой почти до аскетизма. И пусть в ее английском жилище ручки ящиков украшали стилизованные водовороты, символ Атлантиды, здесь подобных патриотических украшений не имелось.

— Как вы? — спросила Фэрфакс, тепло обнимая миссис Хэнкок. — Мы гадали, что же с вами сталось.

— Я думал, вы убежали и спрятались где-то в Англии, — сказал Кашкари.

Тит бы поставил на Лондон, на какой-нибудь из густонаселенных районов, где появление женщины средних лет в мешковатом коричневом платье никогда бы не заметили.

— Садитесь, пожалуйста.

Миссис Хэнкок расставила несколько тарелок с незнакомыми закусками.

— Я подумывала об этом. Поначалу, когда дом миссис Долиш заполонили агенты Атлантиды, мне все время приходилось сдерживать желание исчезнуть и раствориться среди англичан. Затем я пришла в себя. Если бы начальство что-то заподозрило, меня бы уже арестовали. Этого не случилось, и тогда я решила по максимуму воспользоваться преимуществом своего положения. Я все сделала, чтобы продемонстрировать желание помочь соотечественникам. Бедный Купер был полностью обескуражен тем, что я крайне вежливо и даже подобострастно вела себя с людьми, которые утаскивали вещи из ваших комнат. Это оказалось больнее, чем я думала — утратить доброе мнение Купера. Но отступить от долга я не могла. Чего я не ждала, так это что меня сразу же отзовут в Атлантиду для допроса. Я согласилась, хотя потом снова чуть не сбежала. В конце концов, сказала я себе, это счастливый случай: если мне суждено помочь свергнуть Лиходея, то не из какой-то дыры в лондонских трущобах. Так что я вернулась. Этот дом я купила незадолго до того, как меня послали в Итонский колледж, и заглядывала сюда дважды в год, чтобы не выделяться — наше начальство подозрительно относится к людям, которые явственно рвут связи с Атлантидой. Я плачу за содержание дома и сада в хорошем состоянии, приглашаю соседей на ужин и рассказываю им, как жду не дождусь пенсии. Я с легкостью согласилась на допрос — разумеется, с применением сыворотки правды. Но вот чего дознаватели не ведали, так это что, прежде чем выйти из дома, я приняла антиправдивую сыворотку.

— Что? — воскликнул Тит. — Антиправдивая сыворотка существует?

Миссис Хэнкок со вздохом кивнула:

— Одна из тех вещей, которые не давали покоя Икару Халкедону.

Икар Халкедон при жизни был личным оракулом Лиходея и давал ответы на его самые животрепещущие вопросы.

— Я уже рассказывала, что Лиходей часто спрашивал о тех, кто в будущем может представлять угрозу его власти. В одном из ответов Икар назвал имя — Лайджиа Эос. Миссис Эос была обеспокоена привычкой Лиходея регулярно допрашивать с применением сыворотки правды высшее руководство, в том числе ее мужа. И как только мистер Эос засомневался в системе, она поняла, что он обречен, если она ничего не предпримет. Этим чем-то оказалось изобретение антиправдивой сыворотки, при приеме которой сыворотка правды не действовала. Тем самым миссис Эос обеспечила безопасность тем, кто не был полностью согласен с Лиходеем. Вернее, обеспечила бы, если бы сумела синтезировать антидот, как хотела. Однако, как оказалось, агенты много месяцев внимательно за ней следили. Когда ей в конце концов удалось сделать партию сыворотки, все конфисковали и ее арестовали. Больше миссис Эос никто не видел. Но сразу ее творение не уничтожили. Вместо этого оно превратилось в тщательно охраняемое сокровище во дворце главнокомандующего. Лиходей подумывал о возможности давать его военным командирам накануне кампаний, чтобы они не могли выдать никаких военных секретов, даже если попадутся врагу. Мне неизвестно, претворил ли он свои планы в жизнь, но Икар под предлогом осмотра дворца смог украсть немного антидота, на случай если мне когда-нибудь понадобиться солгать под воздействием сыворотки правды. На самом деле мой допрос прошел относительно обыденно. Дознавательницу эту я никогда прежде не встречала — она занимала много более высокий пост, чем те, кого я считала своим начальством. Она пребывала в некотором раздражении от того, что я умудрилась не раскрыть заговор против Лиходея, живя так долго под одной крышей с заговорщиками. Я же поведала, что по всем свидетельствам правитель Державы посещал все занятия и спортивные мероприятия, в точности как прочие мальчики. Вовремя приходил к трапезе и присутствовал на всех проверках. И хотя не выказывал особого дружелюбия и стремления помочь, но и никаких хлопот не доставлял, насколько можно было судить. К счастью, в этом отношении я могла прикрыться промахом самого Лиходея: он прожил в пансионе несколько недель и не понял, что тот, кого он ищет, за несколько дверей от него. Конечно, я не сказала ничего подобного вслух, но то, что он этого не почувствовал, во многом избавляло от ответственности меня, простую женщину, чья способность наблюдать несопоставима с его. Когда все закончилось, меня не обвинили ни в чем, кроме некомпетентности, и отпустили, объявив о моей временной отставке. Я вознесла благодарственную молитву в ближайшем соборе, а затем, как в старые времена, направилась в библиотеку Роялиса и села в саду.

По словам миссис Хэнкок, Роялис во время всего правления Лиходея всегда был открыт публике — главнокомандующий хотел отличаться от старых королей, что прятали богатства страны, позволяя народу умирать от голода. Желал показать себя добрым властителем.

— Роялис был и остается доступным для проведения свадеб и других праздничных мероприятий за символическую плату, — продолжила она, — и каждый маг может прийти сюда в любое время, кроме комендантского часа, и насладиться красотой его многочисленных садов. Как я понимаю, в начале правления Лиходея в Роялисе практически непрерывным потоком шли пиры в честь рождения детей, юбилеев и прочего. Наконец-то мы превратились в процветающее, уважаемое королевство, а все население довольно пребывало в праздничном настроении. А затем кое-что изменилось. Возникло давящее чувство. Лиходеем теперь не просто восхищались — его боялись. Возможно, рядовые жители Атлантиды не сознавали сей страх до конца, однако понимали, что даже за бесплатно не хотят соваться на территорию Роялиса, несмотря на великолепие места. Когда я начала работать в библиотеке, посетителей было мало — иногда заглядывали туристы из других городов, но кроме них почти никого. Когда Лиходей приезжал в Роялис, его управляющие заставляли местные школы присылать учеников на образовательные экскурсии, да разные правительственные организации проводили там церемонии награждения и ежегодные обеды с обязательным посещением, чтобы Лиходей по-прежнему думал, будто Роялис, символ его щедрости по отношению к народу, популярен и любим. Потому во время наших с Икаром встреч наш любимый сад почти всегда пустовал. Никто не знал о нашей связи, и хотя Лиходей мог посчитать странным, что Икар назвал мое имя в Итоне, это, вероятно, было не более странно, чем любое другое предсказание оракула, важность которого еще откроется со временем.

Миссис Хэнкок помолчала.

— И вот я снова оказалась там, на нашей скамейке, в ухоженном, но безжизненном саду, и вдруг меня осенило, что имела в виду Оракул, сказав: «И да, ты видела ее прежде». Тогда я решила, будто речь о копии Горнила из комнаты принца, и, конечно же, я видела ее прежде — книга лежала там годами. Это действительно была вопиющая глупость с моей стороны. Несколькими месяцами ранее действующий инквизитор показала мне такой же том и спросила, использовал ли его принц в качестве портала — мне еще тогда следовало понять, что существует несколько копий. Но поймите, я никогда не считала принца важным — вообще, он казался мне случайным фактором, предлогом, чтобы я могла находиться в Итоне, когда великая комета вспыхнет и исчезнет и объявится Лиходей. В тот судьбоносный день, когда агенты Атлантиды вышли из комнаты принца с Горнилом, до меня дошло, что слова инквизитора не были полной чушью, что книга на самом деле портал. И именно сидя на скамейке в нашем с Икаром любимом саду, я поняла, где в точности видела ее раньше: на той самой скамейке, почти в начале нашей дружбы. Затем я вспомнила, как Икар говорил, мол, взял эту книгу в библиотеке и собирался вернуть ее позже тем же вечером. Нынешняя я сразу бросилась в библиотеку. Из-за ее огромных размеров большинство постоянных читателей оставляют запросы на столе помощника. А так как я работала библиотекарем, то знала, где находится зал каталога, и направилась прямо туда. Система каталогизации, которой мы пользовались, несколько устарела, но все же ее хватило, чтобы узнать: книга взята на весь учебный триместр профессором Пелионом из Главной Консерватории Люсидиаса. Я залезла в кабинет профессора в университете вчера вечером, но книгу найти не смогла. А сегодня пошла к нему домой, и вот, обнаружила вас.

Где-то в доме запел чайник. Миссис Хэнкок на секунду пропала из вида, а затем вернулась с большим подносом и разлила чай по чашкам.

— Ну вот, мы здесь, вопреки всему — или как это и было предначертано, — сказал Кашкари. — Что вы посоветуете? Каким путем лучше всего попасть во дворец главнокомандующего?

— Вы хотите сказать, какой путь наименее ужасен? Я раздумывала об этом много лет и все еще до конца не уверена.

Миссис Хэнкок протянула первую чашку Титу в знак уважения к его статусу. Он передал чашку Фэрфакс, которая в свою очередь протянула ее опекуну.

— Тогда как же Лиходей перемещается между верхними землями и столицей? — вернулся Кашкари к прежней теме.

— Кавалькада на грифонах.

— Никаких порталов или переместителей?

— Икар ни разу не нашел ничего такого во дворце главнокомандующего — любой портал для Лиходея мог бы сработать в обратную сторону и стал бы простым способом проникнуть во дворец. А внескачковая зона вокруг дворца, говорят, простирается на сотни верст во всех направлениях.

— Как такое возможно?! — воскликнула Амара. — Внескачковая зона в одну версту уже требует грандиозных сил. Насколько велика зона вокруг Цитадели?

— Радиус семь с половиной верст, — ответил Тит. — И ее создание вызвало много споров из-за потраченных на нее времени и денег из казны.

— Эти сотни верст покрывались не один год, не одно поколение и даже не один век, — добавила миссис Хэнкок. — Не будем забывать, как давно живет Лиходей. Как только пророческий дар Икара открыл истинный возраст Лиходея, я начала по крупицам собирать его историю. Основатель новой династии или нового строя уже довольно долго являет собой облагороженную и прославленную версию самого себя, но прошлое мага, который получил известность как лорд Верховный главнокомандующий, кажется, не нуждается в обелении и приукрашивании. Его семья была очень уважаемой, даже любимой окружающими. Они происходили родом с западного берега, с дальней оконечности горного массива, где находится дворец главнокомандующего, из наиболее бедного и сурового края в королевстве, которое само по себе было бедным и суровым. В отличие от многих землевладельцев, эксплуатировавших своих крестьян, клан Зефирус славился смирением и щедростью. Молодой Делий Зефирус совсем не был юным гением. Пока ему не исполнилось пятнадцать, в нем не проглядывалось совершенно ничего примечательного, кроме юношеской красоты. Но затем умер его любимый прадедушка, и считается, что его смерть подтолкнула юного Делия к тому, чтобы стать кем-то. С того момента и начинается его блистательное восхождение. Все это было более пятидесяти лет назад. Атлантидой в то время управляла кучка военачальников, причем каждый контролировал свой кусок королевства и пытался расширить границы собственных земель за счет территории другого. Стычки не утихали. Урожаи были кошмарно скудными, так как крестьян сгоняли с мест, а рыбные угодья снова оказались на грани истощения, ибо маги пытались прокормиться рыбой. Все боялись, что мы докатимся до еще одной вспышки голода по всей стране, и именно тогда юный Делий извлек палочку и собрал своих людей — вероятно, тех, кто обильнее всех питался и с кем обращались лучше, чем с любыми другими крестьянами в стране — и убедил их выступить вместе с ним на битву, потому как никакое племя не сможет всегда полагаться лишь на собственную удачу. И, мол, если они, состоятельные маги, окруженные нищетой, не будут ничего делать, кроме как надеяться на чудо, рано или поздно нищета проникнет к ним сквозь любые препятствия, которые, как им кажется, они создали на ее пути.

«Я хочу помочь, потому что мне невыносимо не помогать, — сказал он в речи, которую многие слышали. — Если вы чувствуете то же самое, идите со мной. Если вы думаете иначе, вам все равно стоит пойти со мной. Потому как наша судьба неотделима от судеб братьев наших атлантов, и помогая им, вы помогаете прежде всего самим себе. И вы встретите старость, зная, что были смелыми и мудрыми, что не спрятались в собственном безопасном маленьком убежище, когда пришел хаос, а сражались за порядок, за справедливость, за дело большее, чем вы сами».

— Я хорошо ее знаю, ту речь. Когда я ее впервые прочла, то плакала. Я была тронута его мужеством и так гордилась тем, что я — атлант, живущий во время его правления. В школе мы разыгрывали эту сцену каждый год, и всякий раз она задевала меня за живое.

Глаза миссис Хэнкок сделались задумчивыми. И Тит вдруг увидел ее маленькой девочкой, переполненной радостью и гордостью за замечательное возрождение своей родины.

— Итак, этот юноша, не имевший ничего, кроме отваги и благословения Ангелов, выступил против военачальников вместе с отрядом плохо организованных сторонников. И они одерживали победу за победой, и везде угнетенные пополняли их ряды, потому как впервые почувствовали надежду. И настолько сильна была жажда лучшей жизни, мирного процветающего общества, связанного узами братства, что люди были готовы пожертвовать жизнью ради этой благородной цели. Вскоре его было не остановить. Когда его войска захватили Люсидиас, Лиходей объявил королевство свободным от военачальников и старых жестоких законов, которые задавливали обычных магов. Наступило всеобщее ликование, эйфория.

Миссис Хэнкок вздохнула.

— Дело в том, что эта история полностью правдива, по крайней мере, на поверхности. Я много лет проработала у главного библиотекаря исторических архивов и посетила множество частных коллекционеров, договариваясь о приобретении или получении в дар первоисточников. Выполняя свои должностные обязанности, в особенности если оказывалась на западном побережье, я собирала документы и истории, которые могли бы помочь решить загадку, кем же на самом деле был Лиходей. Чем больше я узнавала о клане Зефирус, тем больше мое внимание привлекал его основатель, Палемон Зефирус, доживший до девяносто одного года.

Маги редко доживают до шестидесяти пяти и почти никогда не минуют порог семидесятилетия — этого, несмотря на все свои чудесные способности, они не смогли изменить. Гесперия Величественная, достигшая восьмидесяти, не только пережила с большим отрывом всех потомков дома Элберона, но и была третьей по продолжительности жизни за всю известную историю Державы. Считалось, что дед Тита, который умер в шестьдесят два, дотянул до глубокой старости.

Для мага приблизиться к девяносто — неслыханно; это вполовину больше нормы, даже для самых привилегированных и при хорошем уходе.

— Он прожил девяносто один год естественным путем? — спросила Фэрфакс.

— Этот вопрос меня очень интересовал. Еще я хотела знать, был ли это в действительности его истинный возраст или он лгал, когда называл себя молодым человеком, придя на западное побережье. Но больше всего меня волновало, смогу ли я разыскать доказательства его смерти. Так как сильного центрального правительства на тот момент не существовало, документировали события обрывками. Лиходей подарил историческому архиву в главной библиотеке семейные бумаги и письма. Постепенно, а я не хотела выглядеть слишком любопытной, я прочесала все эти бумаги. Менее подозрительный исследователь остался бы под впечатлением от безупречности семьи Зефирус: на протяжении многих лет им приходили бесконечные благодарственные послания от магов, которым они помогли. И все же члены семьи столкнулись со множеством несчастий, особенно в ранние годы, о чем свидетельствует почти столь же обильный поток писем с соболезнованиями. Куча таких соболезнований пришло, когда Палемону Зефирусу было около семидесяти, по случаю потери сына и дочери, его единственных детей. Там также был ряд пожеланий скорейшего выздоровления ему самому. Мне удалось обнаружить копию циркуляра сеньора того времени. Циркуляр сеньора — это документ, который землевладелец публиковал для жителей своей территории, дабы сообщить о том, что происходит на его землях, иногда в других частях королевства и, возможно, даже за границей. Обычная практика той эпохи, так как у простых магов не было иного доступа к новостям. Его также использовали, чтобы сообщить важные новости о самом поместье. Согласно тому выпуску циркуляра, Палемона Зефируса и его детей постигло страшное несчастье: они наткнулись на гигантского змея.

Тит поднял бровь:

— Разве гигантские змеи действительно все еще живут в Атлантиде?

Он видел копию скелета рептилии в Музее естественной истории Гесперии Величественной. Тит не сомневался, когда-то они правда ползали по земле, но считалось, что гигантские змеи давным-давно вымерли.

— Здесь, в Атлантиде, мы больше склонны верить сообщениям об их существовании. Свидетельств очевидцев крайне мало, потому как, по слухам, гигантские змеи яростно защищают свою землю и убивают просто за нарушение границ. Но путешественники иной раз натыкаются на груды костей, похожих на те, что оставляли обычно гигантские змеи, обозначая свою территорию, и тогда немедленно разворачиваются назад. Те, кто действительно печется об общественной пользе, возможно, шлют сообщения департаменту внутренних ресурсов. Но таких мало, ибо подобные сообщения могут вызвать нежелательные вопросы. «Что вы делали на этой территории? Почему покинули пределы заповедника? Куда еще вы ходили, кроме места, где, как утверждаете, нашли груду костей?». В любом случае, мы достаточно верили в существование гигантских змей, чтобы, когда пропала моя сестра, списать все именно на столкновение с ними. Она поехала в одобренный заповедник вместе с классом, но та территория, по слухам, некогда была заселена гигантскими змеями, и именно на них мы и подумали. Поэтому рассказ Палемона Зефируса вопросов не вызвал. Его уважали, любили, кроме того он сам потерял полруки во время инцидента. Клан оплакал потери, и жизнь пошла своим чередом. Почти через десять лет хлынула еще одна лавина соболезнований, на сей раз по случаю смерти самой младшей внучки Палемона. Он поздно женился. Его детям было около тридцати, когда они погибли. А эта внучка, родившаяся после смерти отца, дожила лишь до девяти. Циркуляр сеньора за тот месяц гласил, что ее смыло внезапным наводнением. Тело так и не нашли. Также говорилось, что при ее поисках Палемон Зефирус лишился глаза.