Незыблемые выси

Внезапно Титу в висок уперлась волшебная палочка.

— Остановись, или мальчишка умрет, — прорычал Лиходей.

— Продолжай! — закричал Тит. — Пусть я умру, только прикончи его!

Фэрфакс колебалась.

— Не думай. Делай, как я говорю! — повысил он и без того охрипший голос. — Освободись сейчас же!

Живот пронзила ледяная игла боли. Тит упал, а холод превратился в огонь, сжигая все нервные окончания.

— Будь умницей, — раздался медовый голос Лиходея, — и его страдания прекратятся.

— Нет… — От одной только мысли, что Фэрфакс может послушаться, Тита сковал ужас. — Нет…

Она стиснула челюсть. Тит задохнулся от новой боли — его позвоночник словно рвали на части, — но глаз от любимой не отвел, умоляя ее держаться. Ладони ее тряслись. Она дрожала всем телом.

Лиходей поднял палочку. Тит приготовился к худшему. Лиходей наполовину опустил руку, вновь воздел и отвел в сторону. Тит моргнул, настолько огорошенный, что даже не сразу осознал отсутствие боли.

Лиходей размахивал палочкой, словно дирижировал оркестром. Губы его кривились в усмешке, полной презрения, которое вскоре сменилось смятением, а затем и откровенным гневом.

В следующую секунду обе клетки исчезли. Лиходей упал на колени и поднял Тита.

— Отойдите подальше от этих оснований, — сказал он ошарашенным Фэрфакс и Кашкари. — Я не смогу его долго сдерживать.

Нет, не Лиходей. Это был отец Тита, смотревший на него добрыми, прекрасными глазами, которые так любила его мать.

— Папа! Папа!

— Ты так похож на маму. Просто копия Ариадны. — Он крепко обнял Тита и поцеловал его в лоб. — Кто-нибудь, оглушите меня и окружите заклинанием щита. Лиходей не сможет меня использовать, пока я без сознания.

Фэрфакс и Кашкари вскинули палочки. Но пока Кашкари выполнял просьбу, Фэрфакс подняла камень и швырнула его в…

Уэста, который как раз садился. Он тут же слетел с платформы на пол.

— А вот это правильно! — похвалил Кашкари.

Пока отец Тита без сознания, Лиходей мог обернуться Уэстом. Но покуда его последнее запасное тело вышло из строя… Фэрфакс, Кашкари и Тит переглянулись. Дорога к саркофагу была расчищена, но они понятия не имели, что теперь делать.

* * *

Путь им преградила стена огня.

Возможно, настоящее тело Лиходея не имело рук, чтобы поднять палочку, и даже языка, чтобы произнести слова заклинания, но мозг его работал превосходно. А для магии стихий порой и того довольно.

Пока Кашкари и Тит занимались щитами, Иоланта взмахом рук отодвинула огонь.

— Присмотри за Уэстом и своим отцом! — крикнула она.

Она поразилась, услышав, как Тит назвал нынешнее тело Лиходея «папой». Но все обрело смысл. Теперь бы только одолеть тирана и выбраться отсюда.

Иола подняла одну из каменных платформ и разбила ее о саркофаг, затем другую. Лучший способ уберечь всех — заставить Лиходея защищать свое настоящее тело. Она двинулась вперед, подталкивая к нему созданный им же огонь.

— Не желаете поджариться, милорд главнокомандующий?

Третья брошенная платформа надломила саркофаг. Взмахом руки Иоланта разделила и раскидала половинки крышки.

— Потолок! — крикнул Кашкари.

Потолок покрылся зигзагообразными трещинами. Огромные каменные пласты посыпались вниз. Иоланта перенаправила тонны обломков к дальней стене крипты, но в следующий миг половина всего, что она оттолкнула, развернулась и полетела в Тита. Иола с воплем сбила камни с курса.

Тит закричал. Иоланта тоже — вдруг его все же зацепило?! — но тут увидела, что пока она старалась уберечь любимого от опасности, Лиходей сумел швырнуть плиту в его отца.

С упавшим сердцем она убрала с него камень. Пожар вспыхнул с новой силой. Пламя охватило всю крипту. Иоланта оттолкнула огонь наверх, чтобы все лежавшие на полу — Амара, Уэст и отец Тита — не пострадали.

— Надо двигаться вперед! — крикнул Тит.

— Чем дольше он нас удерживает, тем больше вероятность, что магов Небесной башни одолеют, а его спасут, — почти одновременно сказал Кашкари.

Иола стиснула зубы и проложила дорожку сквозь пламя. Тит и Кашкари, выставив щиты, шли по обе стороны от нее. Резные деревянные панели занялись огнем и сильно дымили. Воздух мерцал от жара. Будто искривившийся саркофаг Лиходея извивался.

Еще больше огня. Еще больше падающих камней. Несмотря на щиты, Иоланта чувствовала, как щеки покрываются болезненными ожогами. Пыхтя от усилий, она вновь оттолкнула пламя на несколько вершков вверх, не желая, чтобы пострадали лежавшие на полу.

Четыре аршина. Два. Один. Они вспрыгнули на возвышение и замерли над теперь уже открытым саркофагом. Но увидели лишь клубящийся внутри молочно-белый туман.

Кашкари ткнул в него кончиком палочки и уперся в невидимый барьер. Тит принялся бормотать различные заклинания.

— Мне разбить остатки саркофага? — спросила Иоланта.

— Можно, — кивнул Кашкари. — Но сомневаюсь, что это поможет. Думаю, саркофаг — лишь декорация. На самом деле тело прикрывает внутренний щит.

Но как им пробиться через эту преграду, которую Лиходей, совершенствуясь, возводил десятилетиями, если не веками?

Действовать надо было быстро. Доносившийся снаружи рев виверн оглушал. Вонь от гигантских куролисков затопила ноздри. И команда Небесной башни взывала к Иоле:

— Пора выбираться отсюда, шкипер! Шкипер, мы больше не можем их сдерживать.

Зайдя так далеко, отступить перед каким-то щитом?

Теперь оба, и Тит, и Кашкари, неистово шептали, пробуя одно заклинание за другим. Иола и невидимый Лиходей тщетно состязались в управлении стихиями. Пот катился по ее лицу, волдыри на щеках саднили неописуемой болью. Крики атлантов снаружи звучали все яростнее, все триумфальнее. Скоро бронированные колесницы прорвутся внутрь, и станет слишком поздно.

Боковым зрением Иола заметила, как Уэст пополз по усыпанному обломками полу крипты. Ее сердце чуть не выпрыгнуло из груди: Лиходей обрел контроль над новым телом. Но когда он поднял на нее глаза, в них светилось не зло, а непоколебимая решимость. То был сам Уэст, пришедший в сознание.

Волоча поврежденную ногу, он потихоньку продвигался к отцу Тита. А добравшись, приподнял его руку и указал на саркофаг. Ну конечно! Кто-то должен был заботиться об изначальном теле Лиходея, а кому он мог это доверить, как не самому себе? Чтобы убрать щит, нужны не заклинания и заговоры, а прикосновение нынешнего тела.

— Отойдите, — велела Иоланта Титу и Кашкари.

Затем направила молнию прямо в щит, и еще одну, и еще — даже не рассчитывая его пробить, просто пытаясь заставить Лиходея понервничать и сосредоточиться лишь на ее действиях. Не прерываясь, она ткнула принца в бок и кивком указала на Уэста.

После мгновения страха и смятения Тит все понял, спрыгнул с помоста и донес бесчувственное тело отца до саркофага. Вместе с Кашкари они подняли его достаточно высоко, чтобы приложить руку к щиту.

Молочный туман растаял.

Иоланта ожидала, что истинное тело Лиходея будет совершенно изувечено, но все равно зажала рот. Она не представляла, как кто-то, настолько изрезанный, может оставаться живым. Ниже пояса ничего не было. Обе руки отсутствовали. Уши, нос, губы, зубы — не осталось ничего. Единственный глаз смотрел на нее с ненавистью, страхом и алчностью, в сто раз более ужасными, чем любое уродство.

Тит и Кашкари тоже в страхе и потрясении уставились на Лиходея.

— Ну же, избавьте его от страданий! — закричал Уэст.

Иола взглянула на Тита — похоже, он был так же парализован ужасом, как и она.

— А ты, Кашкари? — взмолился Уэст.

Желваки заходили на лице индийца. Он поднял палочку, направил на Лиходея, и его голова с громким хлопком отделилась от туловища, прямо как у огра в Горниле. Все трое отпрыгнули от фонтана крови.

На миг они замерли. До сих пор от каждого шага Лиходея сотрясался весь магический мир. Иоланта почти ожидала, что пол сейчас задрожит в смертельной конвульсии и погребет их под миллионами тонн вулканической породы. Но, не считая крови, смерть Лиходея оказалась столь же обыденной, как любая другая.

Кашкари упал на пол, его стошнило. Иола протянула ему лекарство из сумки, а следом, обхватив его за плечи, поднесла к губам друга флягу с водой. В двух шагах от них Тит с мрачным видом опустился на колени рядом с отцом и взял его за запястье. Затем прикрыл на мгновение глаза, поцеловал отца в лоб и спрыгнул с возвышения.

Кашкари тоже поднялся. Магический огонь по большей части угас, но деревянные панели еще горели. Сквозь дымное марево Иоланта видела, как Кашкари рванул через крипту по огромному мозаичному водовороту Атлантиды. Однако Тит, уже склонившийся над Амарой, поднял взгляд и покачал головой.

Иоланта закрыла глаза. Пророческий сон Кашкари сбылся до последней детали.

Чья-то рука потрясла ее за плечо.

— Нам надо уходить. Сейчас же.

Тит. Они быстро обнялись и забрали тела на ковры. Кашкари — Амару, Тит — отца, а Иоланта — Уэста.

Разрушенный дворец главнокомандующего полыхал. А над ним царил такой хаос, какого Иола даже на лугу перед замком Спящей красавицы не встречала: свистели виверны, кружили бронированные колесницы, команда Небесной башни размахивала мечами и палицами. Настоящий ураган оружия.

Они метнулись на капитанский мостик, положили руки на книгу — при этом Иоланта другой рукой взялась за штурвал — и произнесли пароль. Однако в Горниле, на лугу, царил не меньший хаос. Но поскольку они управляли Небесной башней, то оказались над основной битвой, благодаря чему относительно спокойно взлетели и направили ковры в сторону Черного Бастиона.

Ковер Иоланты подчинялся Кашкари, что позволило ей осмотреть ногу Уэста. Что-то определенно было сломано, но Иола могла помочь лишь большой дозой болеутоляющего средства.

— Как только окажемся в безопасности, передадим тебя доктору.

Но что ждет их на выходе? Монастырская копия Горнила наверняка уже у атлантов и сейчас… в Инквизитории или, того хуже, в Люсидиасе?

Иоланта достала двусторонний блокнот, данный ей Далбертом, и написала: «Лиходей мертв. Принц жив. Мы в Горниле, направляемся к монастырской копии».

Лиходей мертв. Принц жив.

Это все, чего она хотела. Но глубоко в сердце угнездилась черная тревога. Пророческий сон Кашкари сбылся. А как насчет принцессы Ариадны, видевшей смерть сына? Иоланта посмотрела на Тита, и в тот же миг он поднял на нее глаза. В темноте черты его было не различить, но она чувствовала, что принца мучает то же беспокойство.

«Пусть он будет в безопасности. Пусть мы все переживем эту ночь».

Она нашла лекарство от ожогов, половину дала Уэсту, остальное приложила к своим волдырям.

— Кстати, это было довольно впечатляюще, — сказал Уэст. — Разряды молний. Теперь я видел все.

— Как ты? Надеюсь, не слишком потрясен?

— До основания. Но теперь нам ничего не грозит, так?

Если бы Иоланта могла ответить на этот вопрос хоть с какой-то долей уверенности.

— Сложно сказать. Горнило опасно само по себе, даже если… — Она оглянулась и выругалась. — Нас преследуют!

Кашкари отозвался проклятием:

— У них ускорители чар.

— Правда? — Голос Тита надломился.

— Твоя мать упоминала ускорители чар в своих видениях? — Голос Иоланты тоже поднялся на октаву.

— Дай мне свою палочку, — попросил он вместо ответа.

«Dum spiro, spero».

Что происходит с надеждой, когда больше нечем дышать?

Иоланта вручила принцу палочку и схватила его за руку:

— Все будет хорошо.

— Я люблю тебя, — сказал он. — И ты всегда будешь самой жуткой девушкой на свете.

В горле встал ком.

— Заткнись и сражайся.

В нескольких верстах за ними преследователи раскидывали три похожие на зонты сети. Тит выпускал в них одно заклинание за другим. Кашкари тоже. А через минуту или две быстрой перестрелки он дернул все ковры вверх и вправо. Уэст с воплем вцепился пальцами в край.

— Кашкари должен держать ковры ровно, когда они с принцем целятся, но и уворачиваться, чтобы в нас не попали чужие чары, — объяснила Иоланта, тихо радуясь, что их не подбили. По крайней мере, пока.

Уэст немного помолчал:

— Принц назвал тебя самой жуткой девушкой на свете. Ты девушка?

Итонский колледж словно остался в туманных далях истории, однако на самом деле всего несколько дней назад Уэст, Кашкари и Иоланта встречались на регулярных тренировках по крикету. Конечно, Уэст имел все основания продолжать считать ее мальчиком.

— Сейчас это неважно, — отмахнулась она.

Они преодолели примерно треть расстояния до Черного Бастиона. Вот что важно. Еще важно, что Тит и Кашкари сумели поразить нескольких преследователей.

Иоланта вытерла бровь. Она вспотела и не только от нервов — ночь, до того прохладная и хрусткая, внезапно без причин потеплела. Погода в Горниле всегда отражала внешнюю. Почему в Атлантиде вдруг стало жарко?

Небесная башня находилась над дворцом главнокомандующего, когда они вернули ее в Горнило. А значит, книга упало прямо в пекло.

— Тит, Горнило может загореться?

— Со временем да.

— Мы могли оказаться в руинах дворца.

— Или нас могли намеренно бросить в огонь, — хмуро ответил принц, — чтобы прикончить.

Неважно, что произошло, конечный результат оставался тем же. Они поджаривались.

С травы внизу подпрыгивали искры. Уже поднимался дым. Бивший в лицо ветер был так горяч, словно Иоланта сунула голову в печку. Однако Тит и Кашкари, похоже, не обращали внимания на эти изменения, сосредоточившись на своих заклинаниях.

Луг внизу загорелся. Деревья вдалеке тоже занялись огнем, их пылающие ветви потрескивали. Дым затянул небо, приглушая отдаленный визг виверн.

Что же Тит давным-давно рассказывал о своей смерти? «Мама видела ночную сцену. Там был дым, огонь — по ее словам, ошеломляюще много огня — и драконы».

Все условия сошлись.

— Да! Все готовы! — закричал Кашкари.

Иоланта застыла и лишь через мгновение поняла, что он говорит о преследователях. Пока она размышляла о пожаре и судьбе, Тит с Кашкари поразили всех до единого всадников на вивернах.

А впереди сквозь стену дыма виднелся силуэт Черного Бастиона. Он оказался гораздо ближе, чем полагала Иоланта. Сердце пронзила надежда, вспышка счастья. Будущее, на которое она уже не рассчитывала, вернулось, полное смеха и обещаний.

Иоланта повернулась к любимому. Впервые с момента смерти Лиходея ей хотелось праздновать. Тит тоже смотрел на нее с удивлением в глазах. Они сделали все, что требовалось, и выжили. Теперь у них будет вдоволь времени для юности и легкомыслия. Они смогут целыми днями играть и бездельничать, не готовясь к великим и страшным свершениям.

Тит, у которого редко был повод для улыбки, улыбнулся. Иоланта просияла в ответ. О, как чудесно быть живыми — и вместе.

Он потянулся к ней, простер руки… а в следующий момент застыл с выражением боли и удивления. За его спиной пламя высветило полное ужаса лицо Кашкари. Выпущенные издалека заклинания не сразу их настигли. И в своем ликовании Кашкари забыл в последний раз увернуться.

Тит полетел вниз.

Глава 24

— Нет! — раздался крик Уэста. — Нет!

Иоланта призвала мощный восходящий поток. «Я умру при падении», — однажды сказал ей Тит. И она приготовилась. Он не умрет, упав и разбившись, — этому не бывать, пока Иола с ним и пока она остается величайшим стихийником своего времени.

— Уэст, соберись. — Заклинанием левитации она перенесла молотящего руками и ногами Уэста на свободное место, появившееся на ковре Тита. — Кашкари, отвяжи мой ковер.

— Готово!

Иоланта понеслась вниз, где, пойманный ее потоком, в воздухе парил Тит, и втащила его на ковер.

— Revivisce omnino! Revivisce omnino!

Он не реагировал; на лице его застыло выражение обиженного удивления. Иоланта стиснула его запястье — пульса не было. Приложила ухо к груди — сердце не билось.

Она не могла поверить. Не могла смириться с этим. Разумеется, он просто оглушен, а не убит.

— Не смей умирать! Не сейчас! Не смей, Тит!

Кашкари, подлетевший и зависший рядом, испробовал несколько заклинаний. Ничего. Ничегошеньки!

В ушах стучала кровь. Они должны что-то предпринять и быстро. Мертвые в Горниле не остаются. Тита выкинет отсюда, если они что-нибудь не придумают.

Но что? Что?

Иоланта схватила Кашкари за руку:

— Как убивают заклинания дальнего действия? Как?

— Мгновенно останавливая сердце. Но я не могу придумать ни одного заклинания, которое снова заставило бы сердце биться.

Она тоже не знала подобных чар. Иоланту охватило отчаяние. Она яростно затрясла Тита за плечи — как будто это могло помочь.

— Ну давай же! Давай!

— Могу я… могу я кое-что предложить? — вмешался Уэст.

Он спустился вниз на ковре, все еще подчиненном Кашкари. Иола прищурилась. Какая от него сейчас могла быть польза?

Уэст сглотнул:

— Мой отец — профессор биологии в Королевском колледже, он экспериментирует с влиянием электричества на стимулирование мышц. Ты управляешь электричеством. Можешь попробовать ударить его разрядом? Возможно, это заставит сердечные мышцы сократиться?

Несколько секунд Иоланта лишь пялилась на Уэста. Он нес сущий вздор. Но через мгновение отбросила все сомнения и, собрав в руках шар из молний, направила электрическую сферу в грудь Тита. Один раз, второй, третий.

Его туника задымилась. Иола разогнала дым и погасила искры. Кашкари уже обхватил запястье Тита, сосредоточенно нахмурив брови.

— Есть пульс! — воскликнул он. — Защити меня Фортуна. Есть пульс!

Теперь Иоланта неверяще уставилась на Кашкари. Как это возможно? Как вообще такое возможно?

— Ну и чего ты расселась? — возмутился индиец. — Вдохни в него немного воздуха, полымя тебя забери!

Конечно. Конечно же. Она раздвинула челюсти Тита и направила поток воздуха ему в трахею. Тит закашлялся и слегка приподнялся с выражением полнейшего замешательства на лице.

На глазах Иоланты выступили слезы. Она подарила ему страстный, но очень-очень короткий поцелуй.

— Летим. Быстрее!

* * *

Внутри Горнила все пылало. Они летели сквозь огонь и дым, Фэрфакс расчищала дорогу.

Обитатели Черного Бастиона метались туда-сюда в панике, так что, оказавшись на месте, Тит и остальные почти без проблем пробрались к порталу и, не мешкая, вышли через монастырскую копию Горнила.

Оставался неприятный вопрос, что ждет их по ту сторону, и Титу следовало подготовиться. Но он никак не мог прийти в себя и побороть изумление от того, что остался жив.

Он без конца поворачивался к Фэрфакс и спрашивал:

— Ты уверена, что я все еще на этом свете? Это точно не Посмертие?

Она в ответ только улыбалась и целовала его. Хотя услышав вопрос в пятнадцатый раз, все же не выдержала:

— Думаю, в Посмертии мы были бы чище.

Они и правда ужасно испачкались — на покрывавшей лицо Фэрфакс саже белели лишь две дорожки от слез. Хуже того, на ее руках виднелись порезы, и она не могла объяснить, ни что произошло, ни даже когда.

Тит повернулся к Уэсту, наверное, тоже раз в пятнадцатый:

— Если дом Элберона может для тебя что-либо сделать, дай мне знать.

Уэст на секунду запнулся и, откашлявшись, произнес:

— Если бы не вы, я ба так и сгнил в том жутком месте. Так что, по-моему, мы квиты.

По мере приближения к замку Спящей красавицы — и к моменту истины — Тит стал молчаливее, раздумывая, не ждет ли их впереди нечто похуже. Фэрфакс накрыла его руку своей:

— Мы справимся.

Безмерно благодарный, он поднял ее ладонь и приложил к щеке — путь того, кому удалось свергнуть Лиходея, определенно не назовешь напрасным

— Посмотрите! — крикнул Кашкари.

В нескольких верстах перед ними вдруг вспыхнула серебристо-синяя искра. И все росла и росла, пока не обернулась гигантским фениксом, мерцающим в ночном небе.

— Это сигнальный огонь союзника — союзника дома Элберона, — поразился Тит.

Он поспешно применил заклинание дальнозоркости. Под сигнальным огнем, на лугу перед замком Спящей красавицы, стоял и махал рукой мужчина.

И был это не кто иной, как один из главнейших союзников Тита. Далберт.

* * *

После выступления Тита на балконе Цитадели маги начали забрасывать бронированные колесницы, что парили над Деламером и держали город в осаде, зажигательными палочками. Ситуация резко обострилась. Недолго поколебавшись, генерал Рейнстоун, возглавлявшая отряд, который пришел Титу с Иолантой на помощь в Сахаре, решила более не ждать и атаковать колесницы.

Как выяснилось, во время налета на базу у подножия Змеистых холмов, так испугавшего Тита, уничтожили не все боевые машины. В действительности повстанцы обманули Атлантиду, заставив думать, будто все прошло успешно и сопротивление поставлено на колени.

С помощью новых улучшенных боевых машин, которые были припрятаны в других местах — в основном, в Лабиринтных горах, — силы Державы сбили бронированные колесницы и захватили Инквизиторий. Это случилось всего пару часов назад, и теперь, кусая в напряжении костяшки пальцев, все ожидали ответного шага Атлантиды.

Гибель Лиходея окончательно перевесила чашу весов в пользу тех, кто давно ему противостоял, однако ситуация по-прежнему оставалась опасной и нестабильной. Атлантида содержала большую регулярную армию, и часть личного состава была расквартирована по всему магическому миру. Кто же будет управлять этой структурой в силовом вакууме, возникшем после смерти лорда главнокомандующего?

— Нам понадобится ваша помощь в принятии ключевых решений, сир, — произнес Далберт, закончив доклад о событиях последних нескольких дней.

Все три копии Горнила, конфискованных Атлантидой, содержались в деламерском Инквизитории — Лиходей не хотел, чтобы атланты пользовались подобными вещами, если существовала хоть малейшая вероятность, что они могут послужить порталом для его врагов, но и уничтожать книги не желал, вдруг пригодятся. Далберт счел первоочередной задачей отыскать и вернуть все экземпляры после захвата Инквизитория и принес их на виллу, расположенную на уступе одного из Змеистых холмов, где принцесса Ариадна и отец Тита частенько встречались во время их тайного романа.

Так Тит с друзьями оказался в бывшем любовном гнездышке родителей, небольшом, но просторном доме с окрашенными в теплый кремовый цвет стенами и внутренней отделкой в морских тонах. Далберт ожидал их с лекарствами, ванной и едой и, пока они освежались, осмотрел ногу Уэста.

Тит смыл с себя всю грязь и теперь сидел в столовой в мягкой голубой тунике, пахнущей облачной сосной и серебристым мхом. Рядом с деловито жевала Фэрфакс.

— Хм-м, уже хмуришься, — заметила она. — Я смотрю, радости от того, что ты жив, хватило ненадолго.

Та, кому Тит отдал свое сердце, слишком хорошо его знала.

— К сожалению, радость меркнет от осознания, что, раз уж я жив, придется взять на себя бразды правления. Я бы лучше еще разок сразился с Лиходеем.

Она закатила глаза:

— Ты идиот. Уже позабыл, каково было с ним сражаться? Скажи спасибо и правь своим дурацким королевством.

Тит рассмеялся:

— Я это заслужил, правда? «Заткнись и правь».

— Да, заслужил. — Фэрфакс сунула в рот шоколадный круассан и на секунду блаженно зажмурилась. — Впрочем, уверена, у тебя все получится. Когда-нибудь тебя наверняка поставят в один ряд с Титом Великим и Гесперией Величественной. Не я, заметь, а обыкновенные историки, которые ничего в этом не смыслят.

Он снова рассмеялся, на душе стало легко, светло и радостно.

Горизонт наконец-то окрасила бледная зарница. Самая длинная ночь его жизни подошла к концу. Занимался новый день.

К ним как раз присоединился Кашкари, когда Далберт провел в дом генерала Рейнстоун, которая в итоге оказалась на их стороне. Тит тепло поприветствовал гостью и пригласил ее с Далбертом за стол. Генерал внимательно изучила обстановку и произнесла:

— При чрезвычайных обстоятельствах высший совет может передать бразды правления суверену, не достигшему совершеннолетия. Сейчас обстоятельства определенно чрезвычайные, и я не сомневаюсь, что последует единодушное одобрение. Ваше высочество, вы уже обдумывали, как лучше всего действовать дальше?

Тит бросил взгляд на Фэрфакс — они как раз обсуждали этот вопрос перед тем, как остальные вошли в столовую. Она кивнула. Он выдохнул.

— Лиходей давно уничтожил всех, кто мог представлять для него угрозу. Прийти ему на смену в Атлантиде некому. Мне кажется, Держава должна вмешаться и сыграть большую роль в ближайшем будущем, возможно, переняв управление. Для этого нужно хоть какое-то согласие народа Атлантиды. Я предполагаю взять ответственность за все произошедшее на себя и в подробностях раскрыть многочисленные тайны Лиходея. Для большинства атлантов это станет потрясением, но в подобной ситуации правда — единственное лекарство.

— Полагаю, миссис Хэнкок оставила описание своей истории — и все собранные ею доказательства — в сейфовой ячейке в Английском банке, — вставил Кашкари. — Она была родом из Атлантиды и потеряла сестру из-за жертвенной магии, которую практиковал Лиходей, так что ее слова станут весомым аргументом.

— Слова леди Уинтервейл тоже будут иметь немалую силу, — добавил Далберт.

— Она в порядке? — воскликнула Фэрфакс.

— Самочувствие ее вполне сносно — леди держали в деламерском Инквизитории. Я переговорил с ней, и она будет счастлива рассказать всему миру, что сотворил с ее сыном Лиходей.

— Есть проблемы посложнее, — заметил Тит. — У Лиходея было слишком много сторонников, которым союз с ним приносил огромную выгоду. Да и некоторые атланты возмутятся, когда их государство потеряет власть и престиж. На пересечении этих двух групп не исключено появление магов, которых никакие доказательства ни в чем не убедят. И они захотят отомстить за то, что посчитают убийством. Миссис Хэнкок больше нет, и живых родственников у нее не осталось. Леди Уинтервейл не о ком волноваться, кроме себя. А как насчет тебя, Кашкари, ты готов взять на себя ответственность за смерть Лиходея?

Кашкари помолчал несколько мгновений:

— Я знаю, что сделал, и мне этого достаточно. Не хочу подвергать опасности семью из-за такой славы. К счастью, мой вклад довольно легко скрыть, но вот Фэрфакс… — Он повернулся к ней. — Твою роль замолчать не удастся.

— Разумеется, — согласилась генерал Рейнстоун. — Роль великого стихийного мага должна быть оглашена.

Фэрфакс нахмурилась.

— Ваше высочество может предоставить мисс Сибурн защиту короны, — предложил Далберт.

Она моргнула:

— Но для этого нам придется пожениться, так ведь? Мы же еще даже не совершеннолетние.

Тит и сам не желал для нее участи супруги правителя со всеми налагаемыми при этом обязательствами. Во всяком случае, не сейчас, когда Фэрфакс так близка к достижению давней мечты — поступлению в Консерваторию.

— Если позволите, думаю, я уже предвидел решение, — сообщил Кашкари.

Все глаза устремились на него.

— Помнишь, Фэрфакс, в Атлантиде мне приснилась ты на погребальном костре?

Она кивнула:

— Ты рассказал, что все происходило перед Ангельским собором Деламера, где проходят только государственные похороны.

Кашкари оглядел собравшихся:

— Поскольку моя невестка умерла в обличье Фэрфакс, почему бы не организовать государственные похороны для нее? Сторонники Лиходея не будут охотиться за Фэрфакс, если поверят, что она уже мертва.

— Изобретательно, — протянул Далберт. — Никто, кроме присутствующих в этой комнате, не знает, что мисс Сибурн вернулась из Атлантиды, а мы с радостью сохраним эту тайну.

Фэрфакс накрыла ладонь Кашкари своей:

— Ты уверен?

Он слегка улыбнулся:

— Конечно, мне необходимо посоветоваться с братом, но в целом, полагаю, Амаре были бы приятны такие пышные проводы.

Кашкари покинул их, чтобы написать брату. Далберт отправился выполнять многочисленные и по большей части тайные задания. Однако генерал Рейнстоун осталась за столом.

— Не возражаете, если я поинтересуюсь, ваше высочество, мисс Сибурн, что случилось с учителем Горацио Хейвудом и мисс Арамией Тиберий?

— Учитель Хейвуд погиб, защищая нас «последним заклинанием». Мисс Тиберий, полагаю, сейчас с атлантийскими властями — она нас предала.

Генерайл Рейнстоун вздохнула:

— Ох уж это дитя.

— Яблочко от яблони недалеко падает.

— Так вы знаете, что она действительно плоть и кровь леди Калисты, сир?

Эти слова привлекли внимание Тита.

— Вы тоже в курсе?

— Когда Горацио совершил подмену, я поменяла девочек обратно.

Фэрфакс ахнула:

— Так это вы?

— Вероятно, вы знаете, что я прочла дневник ее высочества, — вздохнула генерал, — и сделала это под давлением. Калиста, моя единокровная сестра, упорно настаивала, что ее дитя может пострадать, если я ничего не выясню о предсказаниях ее высочества. И я нашла в дневнике рассказ о мужчине, который меняет местами младенцев в ночь, когда небо за окном иссечено полосами, будто фейерверками.[1] Покинув больницу, после того как принцесса Ариадна поймала меня на слежке, я увидела в небе метеоритный ливень и осознала, что именно хвосты падающих звезд и видела тогда ее высочество. И тут мне стало очевидно, почему Калиста столько времени проводила с Горацио: он знал новорожденную сироту в этой больнице, и вскоре девочка должна была отправиться к родственникам, которые прежде никогда ее не видели. Тогда я и решила, что не позволю сестре украсть чужого ребенка. И переложила детей обратно. Я боялась, что она будет относиться к родной малышке как к подменышу, но этого не случилось. Большую часть времени Калиста подавляла свои воспоминания и не думала об Арамии как о чужой дочери, хотя и была разочарована тем, что та не унаследовала ни ее красоты, ни магии.

Генерал Рейнстоун помолчала.

— Когда получалось, я проводила время с племянницей. Мне хотелось как-то повлиять на ее жизнь. И поначалу она вознаграждала все мои усилия, росла умной, пытливой девочкой, всегда обходительной и с прекрасными манерами. Но со временем ею завладело желание завоевать любовь матери. Это было сродни помешательству. Арамия шла по головам, не замечая, что Калисте плевать на всех, кроме себя. Я отступила, но прежде — и здесь я прошу у вас прощения, — Рейнстоун склонила голову перед Титом, — я рассказала ей о дочерней палочке Валидуса. А Арамия передала информацию Атлантиде, когда новый инквизитор захотел найти ваше высочество после вашего побега из-под их колпака в пустыне.

— А это вы рассказали ей, что у меня есть обрыв пункта назначения? — поинтересовался Тит. — Тот, который позволил бы мне использовать переместитель в Восточном Деламере, чтобы попасть в Атлантиду?

— Нет. Согласно показаниям людей из Инквизитория, Арамия сообщила им, будто обрыв ей давным-давно показал принц Гай. — Генерал повернулась к Фэрфакс. — Мисс Сибурн, пожалуйста, позвольте принести извинения и вам. Мне не следовало рассказывать кому-либо о дочерней палочке Валидуса, неважно, кровным ли родственникам или нет. Надеюсь, вы простите меня за то, что подвергла вашу жизнь опасности.

— Напротив, — отозвалась Фэрфакс. — Я чрезвычайно благодарна вам за то, что вы не дали мне вырасти под влиянием леди Калисты.

Повисла тишина. Наконец генерал Рейнстоун встала и поклонилась Титу:

— С вашего позволения, сир, я вернусь к своим обязанностям.

Он кивнул, а когда она подошла к двери, поднялась и Фэрфакс.

— Извините, генерал. Полагаю, вы с моим опекуном были друзьями… близкими друзьями. Вы когда-нибудь обсуждали с ним его поступок?

Рейнстоун покачала головой:

— Одно время я была разочарована в Горацио не меньше, чем в Калисте. Но затем, где-то через год после рождения Арамии, я попросила его о встрече. Он отказал, сославшись на занятость. А через год сам со мной связался. Но едва его увидев, я поняла, что он ничего не помнит о Калисте, кроме их первой встречи. В тот же день я столкнулась с сестрой. Однако и она не поняла, о чем я — ее воспоминания тоже были подавлены. Я ушла жутко расстроенной: не могла ни сама помочь ему, ни найти помощь на стороне. Поэтому я отдалилась от Горацио, чувствуя, что наша дружба просто недостаточно крепка, чтобы вынести его поступок и то, в кого он превратился.

Фэрфакс скользнула пальцами по краю стола.

— А вы когда-нибудь были… больше, чем друзьями?

Тит припомнил давний снимок Хейвуда и генерала Рейнстоун, который ему показывала Фэрфакс — казалось, они не замечали никого, кроме друг друга.

Генерал покачала головой:

— Нет, мы были очень-очень хорошими друзьями, но не более. Я любила другого человека… — Она опустила взгляд на свои руки, потом посмотрела на Тита. — Я любила ее высочество, сир, любила вашу маму.[1]

* * *

Иоланта и Тит даже до кровати не добрались, заснув на длинных диванах в солярии. Вдруг Иола осознала, что Тит что-то ей говорит.

— …одобрили передачу власти. Мне надо идти. Люблю тебя.

Она пробормотала что-то в ответ. Это походило скорее на мычание, но Иоланта чувствовала: принц поймет, что она призналась ему в ответной любви, неистовость которой обратила бы в бегство любого дракона.

Когда она снова проснулась, день был в разгаре, и на улице лило как из ведра. Иола вышла на крытый балкон и ахнула: огромная колокольня Консерватории, менее чем в полуверсте! А над деревьями высятся красные крыши колледжей. И если хорошенько прищуриться, то можно даже убедить себя, будто видишь поток разноцветных зонтов на Университетской аллее.

— Смотрю, вы встали, мисс Сибурн, — послышался голос Далберта.

Иоланта обернулась:

— О, мастер Далберт, знаю, у вас не так много времени, но, может, получится отправить слугу за списком майских вступительных экзаменов?

— Считайте, уже сделано, — улыбнулся Далберт. — А меж тем к вам посетитель.

— Кто же?

Кто мог знать, что она здесь?

— Господин Кашкари. Господин Васудев Кашкари.

Иола тихонько вскрикнула.

— Когда он приехал?

— Около получаса назад.

Далберт сопроводил ее в гостиную, где дожидался гость. Фамильное сходство сразу притягивало взор: у братьев было одинаковое телосложение, те же черные выразительные глаза и изящно очерченные губы. Но Иоланта заметила и отличия: старшему брату была присуща бόльшая мягкость, в младшем же, несмотря на безукоризненные манеры, бурлила неуемная энергия. Однако Васудев Кашкари был из тех, кто легко улыбается и смеется.

По крайней мере, раньше.

Они обменялись рукопожатиями.

— Прошу, садитесь, — предложила Иола. — Знакомство с вами — честь для меня.

— Нет, это честь для меня. Вы исполнили то, чего добивались многие поколения магов.

— Я бы не справилась без помощи. Без самопожертвования многих людей. — На глазах выступили слезы. — У нас бы ничего не получилось без Богини Дурги.

— Я только что ходил на нее посмотреть, — тихо ответил Васудев. — Меня предупредили, что она выглядит как вы, но все равно это стало… стало потрясением.

— Мне жаль, что вы не смогли последний раз увидеть ее лицо.

— Смог — перед тем как она покинула пустыню. Она поведала мне о своем решении.

— Так вы знали, что она многоликая?

Он слегка улыбнулся:

— Я никому и никогда не рассказывал эту историю — нам приходилось держать ее дар в тайне, — но я влюбился в Амару, когда она выглядела совершенно по-другому.

— О!

— Вы в курсе, что в детстве многоликие могут становиться кем угодно, но, повзрослев, способны измениться лишь однажды?

Иоланта кивнула.

— Мы познакомились, когда Амаре пора было прекратить принимать облик окружающих. Но она желала сохранить свободу от любопытных взглядов, которые преследовали ее повсюду. Так что впервые я увидел Амару в облике ее кузины Шулини.[1]

Иола встречалась с Шулини, милой девушкой, но далеко не такой красавицей как Амара.

— Увлекательная, должно быть, история. Жаль… Жаль, у меня не было возможности узнать Амару получше.

— Вы видели, как она себя ведет в чрезвычайных ситуациях. Так что в каком-то смысле знали ее лучше всех. Однако мне бы тоже хотелось, чтобы вы познакомились при других обстоятельствах, когда она была просто чудесной обаятельной девушкой.

Глаза Иоланты снова заволокла пелена слез.

— А вы… Вы когда-нибудь просили ее не делать этого? Не соваться в пекло, из которого она не вернется?

Старший Кашкари на мгновение перевел взгляд на окно, за которым все еще стеной лил дождь. Только теперь Иола заметила у него на запястье браслет верности Амары.

— Я хотел, — тихо промолвил Васудев. — Хотел умолять ее не уходить. Но Амара была не просто моей возлюбленной. Она была воином. А воина нельзя удержать, если грядет битва.

Возможно, он и не покончил с Лиходеем собственноручно, но Васудев Кашкари оказался не менее удивительным, чем его брат.

Иоланта взяла его руки в свои:

— Она была храбрейшим магом из всех, кого я встречала. Я буду вечно благодарна вам обоим.

Несколько мгновений Васудев глядел на нее, а потом ответил:

— А мы — вам. Никогда этого не забывайте.

* * *

Вечером опубликовали весть о гибели Лиходея. История в «Деламерском наблюдателе» зачаровала Иоланту, хотя она и так обо всем знала. Статья, занявшая почти все полосы, заканчивалась словами: «Мы не упоминаем имен ради безопасности тех, кто сыграл важные роли в сих необыкновенных событиях, и их близких. Но мы безмерно благодарны им за выдающуюся отвагу и жертвенность».

Следующие сорок восемь часов город праздновал. А затем начались государственные погребения. Далберт спрятал Иоланту и Уэста в пустой приемной Мемориального музея Тита Великого рядом с собором. Они прибыли, когда солнце уже заходило, и окна собора сверкали в умирающем свете дня. Огромная толпа магов, тихих, сдержанных, облаченных в белое, заполонила весь Дворцовый проспект.

Сломанная нога Уэста уже исцелилась. Он мог вернуться в Англию, но пожелал посетить похороны. Ожидая начала процессии, они обсуждали его планы и планы Иолы, а также непостижимые события, свидетелем коих он стал в Державе. Затем она спросила:

— Можно задать вопрос?

— Разумеется.

— В начале прошлого… нет, этого семестра тебя очень интересовал принц. Я сочла это подозрительным и все гадала, не атлантийский ли ты шпион… Оказалось, нет. Так почему же ты так много расспрашивал о его высочестве?

Уэст слегка покраснел.

— Я впервые увидел его на праздновании Четвертого июня, когда его семья расположилась под тем громадным белым навесом. Тит был прекрасен и зол. И, ну… — Уэст пожал плечами. — Я думал о нем все лето.

Иоланта прикрыла рот рукой.

— О таком я даже помыслить не могла.

— Обещай, что не расскажешь ему.

Она чуть не начала заверять Уэста, что Тит вряд ли изменит мнение о нем из-за чего-то подобного, но осеклась. То была просто просьба гордого юноши, который желал сохранить свою безответную любовь в тайне.

— Обещаю.

Как только на небе появились первые звезды, зажглись сотни фонарей, развешанных вдоль Дворцового проспекта. Неземные ноты «Молитвы Серафимов» вознеслись над толпой, поначалу почти неслышные, но постепенно набирающие мощь и размах. Похоронная процессия двинулась от Цитадели. В катафалки с усопшими не стали впрягать ни пегасов, ни даже фениксов. Их несли на плечах маги.

Толпа присоединилась к молитве, сотни тысяч голосов одновременно взметнулись ввысь.

— Уйдешь ли ты, как корабль, покидающий гавань? Вернешься ли, пролившись на землю дождем? Стану ли я твоим проводником в Посмертие, коли высоко подниму самый яркий свет здесь, на земле?

Пять катафалков прибыли на площадь перед собором: Амары, Уинтервейла, Тита Константиноса, миссис Хэнкок и учителя Хейвуда. На последних двух стояли очень похожие на погибших деревянные статуи. Властитель Державы вместе с другими нес отцовский гроб, братья Кашкари — носилки Амары, леди Уинтервейл — своего сына, а генерал Рейнстоун — миссис Хэнкок. Иоланта была тронута, увидев Далберта у носилок учителя Хейвуда.

Усопших возложили на погребальные костры. Молитва достигла крещендо, а затем воцарилась полная тишина. Властитель Державы, мрачный и притягательный, обратился к толпе:

— Пред вами лежат мужество, стойкость, доброта, дружба и любовь. Пред вами лежат мужчины и женщины, которые могли избрать иной путь, смириться с несправедливостями мира, вместо того чтобы отдать свои жизни во имя перемен. Сегодня мы чествуем их. Их, а также всех тех, кто погиб ранее, вымостив для нас эту дорогу. Тех, о ком мы храним память, и тех, о ком позабыли. Но ничто не исчезает в Вечности. Миг добродетели всегда будет находить отклик в людских сердцах, как и акт героизма. Так чествуйте же мертвых — и живите в добродетели и героизме.

Принц один за другим поджигал погребальные костры. Языки пламени с треском вздымались все выше и выше. Детский голосок, чистый и звонкий, словно ангельский, запел первые ноты «Несокрушимой арии»:

— Что есть Пустота, как не начало Света? Что есть Свет, если не конец Страха? И кто есть я, как не воплощение Света? Кто я, как не начало Вечности?

Иоланта плакала в объятиях Уэста.

На следующее утро он вернулся в Англию в сопровождении Далберта. Братья Кашкари простились с Иолантой днем. Они свободно передвигались по Деламеру под видом повстанцев, недавно прибывших, дабы обсудить ситуацию с правителем Державы. Но теперь настала пора возвращаться домой.

Иола обняла обоих братьев:

— Берегите себя.

— И ты, Фэрфакс, — сказал младший Кашкари. — Но прежде чем мы уедем, это тебе.

Она приняла красивую шкатулку из красного дерева.

— Мне?

Мохандас кивнул. Впервые за долгое время в его глазах мелькнули веселые искорки.

Иоланта открыла шкатулку и расхохоталась. В конце летнего семестра они с принцем купили Кашкари замечательный бритвенный набор, украшенный монограммой — в благодарность за помощь, оказанную им в ночь Четвертого июня.

А теперь он вернул долг, и Иола держала в руках украшенный монограммой бритвенный набор с рукоятками из слоновой кости, инкрустированными золотом, который заставил бы Арчера Фэрфакса раздуться от мужской гордости.

Не прекращая смеяться, они снова обнялись.

После ухода братьев Иоланта долго смотрела на подарок, по очереди поднимая каждую вещицу и ощущая ее вес и форму, водя пальцами по выгравированным на верхнем краю помазка инициалам.

И неистово желая процветания и счастья этим выдающимся юношам.

* * *

Тит вернулся на виллу ночью и застал Фэрфакс, с закрытыми глазами растянувшейся на диване в солярии. А приблизившись, заметил на столике рядом дневник принцессы Ариадны. На открытых страницах отчетливо была видна запись.

Сердце сжалось. Что еще ему нужно узнать?

Поверх строчек лежала записка от Фэрфакс: «Нашла вот это. Подумала, тебе захочется посмотреть. В кои-то веки что-то приятное».

«26 апреля 1021 державного года».

День, когда умерла его мать.

«Годами я молилась о пророчестве, о котором не пожалею. Сегодня это случилось. Короткое напряженное мгновение. В этом видении я разглядела сына в объятиях его отца. Оба были растроганы так, что не передать словами.

Мое лицо мокрое от слез. Нет времени описывать все в деталях, поскольку отец уже прибыл во дворец, и до назначенного часа моей смерти остались считанные минуты.

Но по крайней мере теперь я могу сказать сыну, что не все будет потеряно.

Не все будет потеряно».

Тит перечитал строки еще несколько раз, утирая слезы, выступившие в уголках глаз. Закрыв дневник, он понял, что прочел лишь часть записки Фэрфакс. Вторая половина гласила: «Я в летней вилле Королевы Времен Года».

* * *

В Горниле всегда была та же пора, что и снаружи, за исключением случаев, когда история сама по себе устанавливала внешние климатические условия. На летней вилле царило вечное лето, постоянно дул ветерок и стояла прекрасная погода.

На деревьях висели фонарики. В листве перемигивались светлячки. Иоланта сидела на каменной балюстраде с видом на озеро, разглядывая звезды. Тит поднялся на балюстраду и присел рядом. Иола обняла его и поцеловала в висок.

— Счастлив?

— Да.

Она накрыла его руку своей.

— Я собираюсь сделать тебя еще счастливее.

Его пульс ускорился.

— Не представляю, как это возможно.

Иоланта положила в его ладонь что-то легкое и удивительно мягкое. Лепесток розы.

— Оглянись.

Должно быть, Тит ослеп — или просто не сводил глаз с любимой. Теперь же он заметил, что все вокруг усыпано лепестками роз: дорожки, ровно стриженная лужайка, балюстрада по обе стороны от них, даже поверхность озера внизу.

Тит рассмеялся:

— Если уж ты меняешь мнение, то не останавливаешься на полпути.

— Погоди, пока увидишь те, что внутри, их там целая куча. Готовься трепетать от благоговения.

Тит спрыгнул с балюстрады и помог спуститься Иоланте.

— Я по умолчанию трепещу, когда дело касается тебя, повелительница молний. А теперь давай-ка проверим, хватит ли мне мужества не сбежать, столкнувшись с лавиной лепестков роз.

Иола рассмеялась в ответ. Рука об руку они вошли в дом и, едва дверь закрылась, слились в поцелуе.

Эпилог

Стоило шагнуть в кондитерскую миссис Хиндерстоун, как Иоланту окутали ароматы масла и ванили. Яркое, опрятное заведение было одним из ее любимейших мест в Деламере. Летом тут подавали мороженое с необычными вкусами, зимой — сытный горячий шоколад, и каждый день — выпечку наивысшего качества, не говоря уже о разноцветных сластях, выставленных в витринах.

— Доброе утро, дорогая, — просияла миссис Хиндерстоун.

Она стояла у кассы, прямо под табличкой, гласившей: «Книги о черной магии можно найти в подвале, бесплатно. Обнаружив подвал, пожалуйста, покормите призрачное чудище внутри. С уважением, Е. Константинос».

До появления миссис Хиндерстоун здесь располагался книжный магазин, которым управлял не кто иной, как дед властителя Державы по отцовской линии — хотя тогда об этом никто не знал, даже сам принц. Новая хозяйка сохранила внушительную коллекцию книг, чтобы покупателя могли их листать, пока ожидают своих заказов или пьют утренний чай. А также оставила большинство вывесок, включая ту, на которой было написано: «Предпочитаю еде чтение». Иоланта мгновенно прониклась к миссис Хиндерстоун симпатией за умение посмеяться над собой.

— Доброе утро, — поздоровалась она в ответ. — Как вы сегодня?

— А я все ждала, когда вы зайдете, хотела лично поблагодарить! За много лет моему локтю не помогли никакие зелья и эликсиры, но ваше лекарство — просто чудо какое-то.

— Вот и отлично, — улыбнулась Иоланта. Она была рада помочь. — Ничто не сравнится с ощущением, когда нигде ничего не болит, не правда ли?

— Мне ли не знать. Вам как обычно?

— Да, пожалуйста.

— Шоколадный круассан и чашечку café au lait для мисс Хилланд, — велела миссис Хиндерстоун своим помощникам за стойкой и снова обернулась к Иоланте. — Вы всегда так рано встаете по субботам. Разве вы не ходите поразвлечься пятничными вечерами?

— Почему же, хожу. Вчера мы с друзьями посетили матч по воздушному поло. Победила команда Консерватории, так что мы праздновали, громко и фальшиво распевая песни во дворе до двух ночи.

У Иолы до сих пор слегка саднило горло — они отлично провели время.

— Но на часах лишь семь утра.

Кондитерская едва открылась и пока не успела наполниться привычной толпой клиентов.

— Только так у меня есть шанс занять любимое место, — пояснила Иоланта.

Она понятия не имела, почему по субботам всегда просыпается в одно и то же время, как в школьные годы. Она никогда не заводила будильник вечером в пятницу, но следующим утром открывала глаза с восходом солнца.

Один из помощников миссис Хиндерстоун принес Иоланте кофе и круассан. Она открыла кошелек.

— Ни в коем случае, — отмахнулась миссис Хиндерстоун. — Это за счет заведения.

Иоланта поблагодарила и отнесла поднос к маленькому столику у окна. Кондитерская находилась на углу Гиацинтовой улицы и Университетской аллеи, напротив знаменитого сада Консерватории со статуями. Маги со всего города являлись сюда на прогулку с утра пораньше, и было невозможно предугадать, кого увидишь на сей раз.

Десять минут спустя миссис Хиндерстоун подошла, чтобы лично наполнить чашку Иоланты свежим кофе.

— Знаете, мисс, Иоланта Сибурн частенько наведывалась к нам, когда была ребенком. Не обижайтесь, но вы немного на нее похожи.

— С чего бы мне обижаться? Прошу, сравнивайте меня с отважной героиней Последнего Великого Восстания, сколько пожелаете.

Они вместе рассмеялись.

На самом деле миссис Хиндерстоун не первая упомянула о сходстве Иоланты Хилланд с Иолантой Сибурн. На втором году обучения в Консерватории одна из ее преподавателей, крупная рыжеволосая женщина по имени Иполитта Эвентид, сделала аналогичное замечание. Однако сейчас Иола об этом говорить не стала, дабы не показаться хвастуньей.

Миссис Хиндерстоун поставила кофейник на стол.

— Угадайте-ка, кто появился в моей лавке два дня назад? Его высочество!

Иоланта не удержала придушенного вскрика.

Ни для кого не было секретом, что властитель Державы время от времени заходил к миссис Хиндерстоун — не в последнюю очередь именно благодаря этому ее кондитерская обрела такую популярность. Однако Иоланте ни разу не посчастливилось столкнуться с ним здесь.

— Истинно вам говорю, и он заказал корзину для пикника, которую сегодня требуется доставить в Цитадель.

Иола понятия не имела, что принц ездит на пикники. Она полагала, что он все время работает — и, возможно, изредка выбирается на длинные прогулки по Лабиринтным горам.

— И знаете, что? Принимая заказ, я все думала о вас. Он выбрал все, что вам нравится: летний салат, сэндвичи с паштетом, пирог со шпинатом и дынанасовое мороженое.

— Господи! — Иоланта с легкостью могла бы заказать себе подобную корзину для пикника.

— Вы же с ним встречались?

— Однажды. На моем выпускном.

Принц приезжал, чтобы наградить лучших выпускников Консерватории и устроить для них прием после церемонии.

— Не правда ли, чудесный молодой человек?

— Лично я рада, что он правит Державой.

Принц был весьма учтив со всеми присутствующими, хотя Иоланта чувствовала, что ему не нравятся подобные мероприятия, где приходится вести светские беседы.

— Давненько у нас не было правителя, столь достойного своего титула, — решительно заявила миссис Хиндерстоун.

Напоследок Иоланта получила в знак благодарности большую красивую коробку шоколада. Пока она пересекала просторную лужайку перед Консерваторией, шоколад привлек внимание и вызвал комментарии нескольких ее друзей.

На дальнем краю лужайки возвышалось одно-единственное дерево — великолепный седмичник, который принц посадил в память о своей соратнице, великом маге стихий. В теплые солнечные дни Иоланта частенько расстилала одеяло в тени его кроны, чтобы поучиться или разделить с друзьями ложечку-другую дынанасового мороженого.

Она добралась домой к восьми часам. Вскоре после приезда в Деламер с окраины Южного приграничья Иоланта узнала о возможности присматривать за профессорским коттеджем, пока хозяин проводит какие-то исследования за границей. Она подала заявление на эту должность, даже не надеясь на ответ. Но выбрали именно Иолу. И чтобы жить в этом очаровательном домике, ей всего лишь нужно было поддерживать в нем чистоту и порядок.

Небывалая удача для девушки из захолустья.

Иоланта отворила довольно скромную внешне дверь, пристроила подарок миссис Хиндерстоун на небольшой столик и вышла на балкон. Консерватория магических наук и искусств раскинулась на склоне Змеистых холмов. С балкона Иоле открывался великолепный вид на столицу вплоть до захватывающего дух побережья. Она простояла почти десять минут, любуясь Правой Дланью Тита, на безымянным пальце которой высилась Цитадель, официальная резиденция принца в столице.

Вздохнув, Иоланта вернулась в дом и взяла толстую пачку лабораторных работ, которая дожидалась ее на столе. По дороге обратно она помимо воли взглянула на фотографию, сделанную в миг, когда властитель Державы вручал ей диплом и медаль за выдающиеся успехи.

Иола замедлила шаг.

Снимок переместился с ее прикроватной тумбочки на письменный стол, затем занял место на верху книжной полки и наконец был задвинут к задней стенке застекленного шкафа со всякими безделушками. И все же он ее отвлекал. И по-прежнему вынуждал забывать все дела, заставляя вновь и вновь рассматривать его. И вспоминать.

И мечтать.

Глупо. Так глупо и унизительно. Девушки со всей Державы были влюблены в принца — на ежегодном параде в честь дня коронации они сотнями падали в обморок вдоль Дворцового проспекта. Ничего удивительного: его высочество привлекательный молодой человек, обладающий колоссальной властью, и ни много ни мало — герой Последнего Великого Восстания. Но все они лишь юные романтичные барышни, а Иоланта в свои двадцать три училась на последнем курсе аспирантуры. Она преподавала передовые практические методики первокурсникам и второкурсникам Консерватории. И, ради всего святого, была достаточно благоразумной и рациональной особой, чтобы оценивать их лабораторные работы ранним субботним утром!

И все же он никак не стихал, этот отчасти нездоровый интерес к принцу. Иоланта не ходила на парады по случаю дня коронации, не покупала сувениры с его портретами и никогда не выставляла себя идиоткой, размахивая плакатом с надписью «Женись на мне!» перед Цитаделью — даже не приближалась к ней, если могла.

Однако даже незначительные поступки принца безумно ее волновали. Иоланта изучала его расписание, публикуемое Цитаделью, следила за освещением в газетах торжественных церемоний, которые он посещал, и разбирала формулировки заявлений и речей его высочества, чтобы получить объективную оценку положения дел в Державе.

После тысячелетнего господства автократии и последовавшей иностранной оккупации переход королевства к демократии был довольно непростым. А в двадцать первый день рождения принц, к тому же, совершил беспрецедентный ход, признав свое сихарское происхождение.

Через месяц, когда между ее сокурсниками разгорелся спор, и один из них заявил, мол, властитель Державы — исключение, подтверждающее правило, Иоланта встала и, несмотря на вспотевшие ладони, спросила: «Сколько должно быть исключений, прежде чем ты поймешь, что это правило лишь в твоей голове? И что ты никогда не пожелал бы, чтобы о тебе судили так же, как сам судишь о сихарах?»

В ту ночь Иола написала принцу длинное пылкое письмо. К ее удивлению, через несколько дней она получила ответ на двух страницах, написанный его высочеством собственноручно. Когда они встретились на выпускном балу, он немедля поинтересовался: «Это ведь вы прислали мне то чудесное письмо?»

Они беседовали целых три минуты. После Иоланта не могла припомнить, о чем шла речь. В памяти сохранилось лишь ощущение необыкновенного напряжения и то, как принц на нее смотрел, как говорил с ней, как на короткое мгновение взял ее за руку, прежде чем Иоле пришлось уступить место следующему в очереди на прием — словно она значила для него больше, чем вся Держава, и, отпустив ее, он лишился половинки души.

Тогда Иола виделась с его высочеством в первый и последний раз. Он встречался со множеством людей, но, казалось, их новая встреча не входила в планы мироздания. Она могла лишь издали наблюдать за тем, как принц исполняет свое великое предназначение.

Поистине безумием было смотреть на этот далекий идеал и думать, что встреться они — и несомненно стали бы близкими друзьями. Принц, конечно, личность исключительная, но дружелюбным его бы точно никто не назвал, и Иоланта не сомневалась, что в узком кругу он дает волю своему сложному характеру. Тем не менее затаенные чувства к его высочеству продолжали жить в ее душе день за днем, год за годом.

Иоланта осознала, что забрала снимок из кабинета и водит пальцем по темно-серой накидке принца. Новое поколение мгновенных портретов передавало текстуру тканей, так что она чувствовала кожей затейливо вышитую тесьму, украшавшую подол, мягкость шелковых ниток и ровные стежки.

Выругавшись вполголоса, она вернулась и засунула портрет на самую верхнюю полку шкафа.

Полтора часа спустя Иоланта покончила с лабораторными. Затем заварила чаю и взялась за научные статьи, чтобы подготовиться к занятиям.

Однако сосредоточиться не получалось. Вместо того, чтобы углубиться в чтение, она оставила бумаги на столе и подошла к окну. Моросил дождь, но вдалеке все равно можно было разглядеть Цитадель.

Иоланта покачала головой. Ей надо покончить с этой одержимостью принцем. Даже встреться они вновь, на что ей надеяться? От силы еще на пару минут его времени. Пожелай его высочество познакомиться с Иолой поближе, то сделал бы это два года назад. Он знал ее имя и место учебы; захотел бы — выяснил бы и остальное.

Если бы захотел.

То, что принц не связался с ней после первой встречи, достаточно откровенно свидетельствовало об отсутствии подобных желаний с его стороны и о том, что ее томление безответно: жестокая правда, с которой следовало смириться, как бы ни было грустно.

Стук, донесшийся из чулана, вывел Иоланту из задумчивости. Сбитая с толку и немного встревоженная, она глянула на дверь. В дом, без сомнений, никто не мог проникнуть: она наложила охранные чары — и была в них довольно искусна.

И все же Иоланта вытащила из кармана палочку и беззвучно поставила щит. Дверца чулана отворилась и наружу с широкой улыбкой на лице шагнул не кто иной, как властитель Державы собственной персоной. Восхитительно юный и безгранично счастливый.

Иоланта застыла как громом пораженная. Защити ее Фортуна, неужто уже и галлюцинации начались? Хотя принц и оставался безупречно учтив на людях, поговаривали, что по натуре он холоден и серьезен и не склонен к веселью.

И то, что Иола призвала его улыбающуюся версию, служило доказательством ее полнейшего безумия. Ведь так?

— О! — воскликнул его высочество, увидев ее потрясение и растерянность. Затем откашлялся и перестал улыбаться. — Прости. Я опять слишком рано.

Нет, не галлюцинация. Это в самом деле был он, властитель Державы, замерший всего в десяти шагах от Иоланты. Но в каком это смысле «опять слишком рано»? Опять? То есть такое уже случалось?

— Сир, — неуверенно пробормотала она.

Следовало поклониться. Или сделать реверанс. Или нынче реверансы не в моде?

— Нет, не кланяйся, — словно прочел ее мысли принц. И через мгновение вдруг спросил: — Как твоя учеба?

— Хо… Хорошо. Все просто замечательно.

Иоланта все никак не могла перестать таращиться на гостя. Его черные волосы были чуть длиннее, чем на официальном портрете. Простая желтовато-коричневая туника хорошо смотрелась с темно-серыми брюками, красиво облегая подтянутое тело.

— Повеселилась вчера на матче? — поинтересовался его высочество, снова чуть улыбнувшись.

Откуда он узнал про матч? И почему смотрит на Иоланту именно так, как ей хочется, чтобы он смотрел — взглядом, полным обожания и чего-то похожего на жадность?

— Не хотите ли… не хотите ли присесть, сир? — Она как-то умудрилась сдержать дрожь в голосе. — И чаю? А еще у меня есть шоколад из кондитерской миссис Хиндерстоун.

— Нет, спасибо. Я только что позавтракал.

Иоланту охватывала все большая неловкость. Как спросить у правителя Державы, что, полымя его забери, он забыл в ее доме? И каким образом проник в чулан, который ни при каких обстоятельствах не мог оказаться порталом?

— Я тоже. У миссис Хиндерстоун. Она упоминала, что вы были у нее два дня назад.

— Да, забирал корзину для нашего пикника.

Нашего. Нашего! Неужели голова всегда так кружится, когда сбываются мечты? Иоланта ведь спит, и все это просто причудливый сон?

Принц подошел к ней так близко, что между ними и волосок бы не проскользнул. Так близко, что она могла рассмотреть узор на декоративных пуговицах его туники: на разделенном на четыре равных сектора гербе, который прежде Иола никогда не видела, были изображены дракон, феникс, грифон и единорог.

Так близко, что она ощутила аромат серебристого мха и облачной сосны.

Так близко, что, заглянув в глаза принцу, Иоланта рассмотрела каждую звездную пылинку в серо-голубых радужках.

— Я скучал по тебе, — пробормотал его высочество.

И поцеловал.

В горах, где она выросла, люди иногда сплавлялись по крутым быстрым рекам. Поцелуй принца показался ей точно таким же — полным опасности и приятного возбуждения. Он заставил сердце Иоланты забиться так сильно, словно оно вот-вот выпорхнет из груди.

Принц слегка отстранился и нежно провел большим пальцем по ее щеке, послав по коже подобный молнии разряд.

— Ради тебя, ради тебя одной, — тихо произнес он.

Неожиданно Иоланта почувствовала себя как-то странно, будто в ее голове закружились тысячи сверкающих огоньков. Воспоминания хлынули в череп мощным потоком. Она пошатнулась и схватилась за плечо его высочества.

Он приобнял ее за талию.

— Ну что, все возвращается?

Перед Иолантой развернулась ее тайная жизнь. Прилежная скромная кандидатка в магистры магических наук и искусств на самом деле была силой, стоящей подле трона. Все те долгие прогулки принца в Лабиринтных горах? Это время они проводили вместе, беседуя, строя планы и иногда мучительно размышляя над сложными задачами. Та историческая речь, когда принц заявил о своем происхождении и о реформах, которые должны сделать сихар полноправными гражданами, а не просто гостями королевства? Иола набросала основную ее часть, более того — именно она уговорила Тита на сей грандиозный шаг. А все лето после первого курса, как и добрую половину второго учебного года в Консерватории, вместо заботы о старой бабушке, живущей в горах, как думали все вокруг, она провела с его высочеством в образе адъютанта, помогая ему в военной кампании против остатков армии Лиходея.

И разумеется, не стоило забывать о Последнем Великом Восстании, в котором она сыграла ключевую роль. Вместе с воспоминаниями о потерях — Амара, Уинтервейл, миссис Хэнкок, отец Тита, учитель Хейвуд — на Иоланту накатила грусть. На мгновение она почувствовала жуткое отвращение при мысли о леди Калисте и Арамии, которые жили в изгнании вместе с принцем Алектом.[1]

А затем — неподдельное счастье при виде стоящего перед ней молодого человека.

С ним она прошла через пекло войны. С ним изменила мир. С ним ее навсегда связала судьба.

Иоланта ласково провела пальцем по его брови.

— Тит.

— Для вас я «сир», юная леди, — поддразнил он.

— Ха! Только если ты будешь называть меня «моя надежда, моя молитва, моя судьба».

Тит грозно сверкнул глазами.

Иоланта рассмеялась:

— Как ты смеешь использовать бедную девушку, которая восхищается героем?

За что удостоилась еще одного грозного взгляда.

— Я же столько раз просил не вспоминать обо мне. Но разве ты послушаешь? И вот, стоило ошибиться со временем, и ты смотришь на меня так, словно тысячу лет провела на коленях в молитвах обо мне.

Иоланта хмыкнула:

— Я и правда вела себя довольно жалко, тоскуя по тебе.

— Не более жалко, чем я. Ты даже не представляешь, насколько тяжело каждый раз ждать целую неделю, прежде чем мы снова увидимся. Мне до сих пор иногда кажется, что любой, у кого есть глаза, мог раскрыть наш секрет на твоем выпускном, хотя я изо всех сил старался не выделять тебя из толпы сокурсников.

Никто ни о чем не догадался, но вскоре все изменится.

Иоланта всегда намеревалась учиться в Консерватории под вымышленным именем. Но сомневалась, стоит ли помимо этого воспользоваться также ложными воспоминаниями, чтобы свободно и без забот наслаждаться студенческой жизнью, не отвлекаясь то и дело на проблемы, с которыми придется сталкиваться Титу как правителю Державы.

В конце концов она решила попробовать, стребовав с Тита кровную клятву, что в случае необходимости он непременно ее призовет.[1]

В общем и целом она провела в Консерватории чудесные годы.[1] Но теперь, когда это время почти подошло к концу, Иоланте не терпелось стать самой собой. Как только она получит степень магистра, ее истинная личность будет раскрыта миру — Иола по-прежнему не могла чувствовать себя в полной безопасности, но больше не боялась рисковать. Ну а дальше… что ж, будет интересно посмотреть, как сложится ее жизнь.

Сегодня же она сделает по этому новому пути первый шаг.

— Готов к Четвертому июня? И к тому, что милый Купер будет бегать вокруг тебя, виляя хвостом?

Иоланта не видела Купера и остальных ребят из пансиона миссис Долиш с тех пор, как покинула Англию на воздушном шаре.

Тит застонал:

— Готов, насколько это возможно.

Она поцеловала его, улыбаясь во весь рот.

— Идем же. Сделаем его самым счастливым человеком на земле.

* * *

Купер с визгом оторвал Фэрфакс от земли.

— Боже, поверить не могу! Это правда ты!

Она рассмеялась и обняла его в ответ.

— Купер, старина. Слышал, ты все же избежал участи стать адвокатом.

Самым неожиданным поворотом во всей этой истории стало то, что Купер и Тит на полурегулярной основе вели переписку — регулярной со стороны первого и наполовину со стороны второго. Купер никогда бы не осмелился писать Титу, зато отправлял послания Фэрфакс на выдуманный адрес в Вайоминге, и все они попадали к принцу. В те первые годы после гибели Лиходея на жизнь леди Уинтервейл покушались уже дважды, и Тит рассудил, что отвечать на письма, пусть даже немагу, слишком опасно для Фэрфакс, которой полагалось быть мертвой.

Потому он сам писал ответы, направив свой талант ко лжи на сочинение небылиц. Тит находил успокоение в выдумывании сказок о Фэрфакс, сначала как о владельце ранчо в Вайоминге, затем как об управляющем отелем в Сан-Франциско, а позднее — как о бизнесмене в Буэнос-Айресе. А еще он получил возможность читать пространные путанные послания Купера, полные новостей об их старых друзьях. Сазерленд все еще не женился на отвратительной наследнице. Сент-Джон вошел в команду Кембриджа по гребле. Бирмингем стал прекрасным египтологом. Спонсоры жаждали вложить деньги в его раскопки, а на лекциях яблоку негде было упасть.

— Хвала небесам! — воскликнул Купер. — Меня вполне устраивает служба личным секретарем влиятельного человека. Я уже на полпути к тому, чтобы стать несносным старым пердуном.

Он повернулся к Титу, слегка порозовел и снял шляпу, явив миру буйную шевелюру.

Тит покачал головой:

— О, тщеславие! Имя тебе — Томас Купер.

Однажды, припомнив свой давний сон о встрече с Купером на празднике Четвертого июня, Тит поинтересовался в письме, не набрал ли тот вес. Купер ответил, что сохранил девичью фигуру, однако, к сожалению, потерял большую часть волос. Тит в порыве милосердия отослал ему ящик эликсира против облысения.

Фэрфакс хлопнула Купера по спине:

— Господи, это же превосходно, Купер. Превосходно.

Он покраснел, как свекла. Счастливейшая в мире свекла.

— Я так рад видеть вас двоих. Прошло столько времени. А… — Радость на его лице слегка поблекла. — А мы ведь не всегда можем быть уверены, что вновь встретимся со старыми приятелями через много лет, не так ли?

В своем последнем письме Тит наконец рассказал Куперу, что Уинтервейл и миссис Хэнкок очень давно погибли в той самой «дворцовой интриге», которая выдернула его из Итона.

Фэрфакс обняла Купера за плечи:

— Но сегодня-то мы вместе. Все старые друзья в сборе.

Они позвали Сазерленда, Роджерса, Сент-Джона и еще нескольких старших парней из дома миссис Долиш и устроили обильный пикник. Посреди трапезы появился Бирмингем, староста их пансиона, да не один, а с Уэстом. Вид Уэста, который не только был капитаном команды по крикету Итона, но и возглавлял команду Оксфордского университета, взбудоражил молодых людей. Теперь он посвятил себя физике и снимал дом вместе с Бирмингемом.

Уэст завел оживленный разговор с Фэрфакс. Потом к их беседе присоединился Тит. Когда Уэст отошел пообщаться с остальными, Фэрфакс прошептала Титу на ухо, что они с Бирмингемом теперь «вместе».

— Думаешь, я слепой? — прошептал он в ответ.

Она расхохоталась, однако ее смех потонул в восторженном вопле Купера:

— Джентльмены, прибыл наш друг с субконтинента!

Тит и Фэрфакс радостно закричали. Разумеется, за прошедшие годы они частенько виделись с Кашкари — и даже провели вместе несколько месяцев в военных походах. Однако встреча с ним здесь, где все началось, была особенной.

Они ели, смеялись и предавались воспоминаниям. После обеда Тит, Фэрфакс и Кашкари попрощались со всеми и, перескочив в Лондон, провели время за очень долгим чаепитием. Им многое предстояло обсудить, поскольку Кашкари также намеревался открыть истину о своем с Амарой участии в Последнем Великом Восстании.

День уже близился к концу, когда Тит и Фэрфакс подошли к дому на Змеистых холмах, где встречались его родители. За последние шесть лет он стал убежищем для еще одной пары, надежной гаванью, где они могли позабыть о своих обязанностях и просто наслаждаться обществом друг друга.

— Помнишь летнюю виллу Королевы Времен Года? — спросил Тит, развалившись на длинном диване в солярии.

— Как я могу забыть самое прекрасное место в Горниле? — поддразнила Иоланта, усаживаясь рядом. — Но ты продолжай.

Он опустил их сцепленные ладони на свою копию Горнила.

— Что ж, недавно я побывал на весенней вилле Королевы Времен Года и увидел там кое-что неожиданное.

Весенняя вилла, расположенная на высокогорном альпийском лугу посреди буйства розовых и лиловых диких цветов, была не менее прекрасна, чем летняя. Тит указал на парочку путешественников, бредущих по лугу. Лица их сияли в свете великолепного заката.

— Взгляни.

Фэрфакс ахнула:

— Но это же твои родители.

— Да, — тихо ответил он. — Она все же сохранила образ отца, чтобы я когда-нибудь его обнаружил. И увидел, как они счастливы вместе.

Они наблюдали, как юная пара, обнявшись, проходит мимо виллы и исчезает за поворотом.

Потом Фэрфакс взяла Тита за руку:

— Я готова ко всему, что приберегло для нас будущее.

— Я тоже, — отозвался он. — Я тоже.

КОНЕЦ

Примечания

1. Редхалл, Бернард

967–1014 державные годы

Провидец. Известен скорее своей плодовитостью, чем значимостью предсказаний. Утверждают, будто он ни разу не получил ни единого видения о себе самом — лишь о совершенно незнакомых людях. Каждый месяц Редхалл отправлял пачки писем тем, кого касались его пророчества, если удавалось раскрыть их личности. Лучше всего запомнился как тот, чье предсказание беседы между леди Калистой Тиберий и ее другом побудило ее в точности повторить все, о чем говорилось в видении.

См. также: леди Калиста Тиберий, Горацио Хейвуд, Иоланта Сибурн, Арамия Тиберий, принц Тит Седьмой.

Из «Биографического словаря Державы»

2. Нижеследующее является отрывком из письменных пояснений Хэнкок:

Через два месяца я наткнулась на еще одно упоминание о Пирросе Плутоне в письме от одного дальнего знакомого, который был потрясен, что тот ни на день не постарел за прошедшие двадцать пять лет. Похоже, первый акт жертвенной магии, свершенный Плутоном, оказался столь мощным, что даровал ему не только противоестественное долголетие, но и неувядающую юность. Возможно, потому он и перебрался так далеко, чтобы стать Палемоном Зефирусом и избежать любых вопросов, касающихся очевидного отсутствия возрастных изменений.

Судя по всем собранным мной источникам, и Пиррос Плутон, и Палемон Зефирус (по крайней мере, до встречи последнего с гигантским змеем) физически были образцом совершенства без каких-либо недостатков и не лишались даже мизинца на ноге. Что привело меня к выводу, что в первый раз Плутон использовал почку. Органы высоко ценятся в жертвенной магии, но человек способен вести нормальную жизнь и с одной почкой, и, что также важно, выглядеть при этом целым и непокалеченным.

Из «Хронологии Последнего Великого Восстания»

3. Текст записки, кою Сибурн оставила в лаборатории Тита VII, прежде чем покинуть Британию:

Ваше Высочество,

Я убью Вас — с радостью и большим удовлетворением. Выражаюсь ли я фигурально? Возможно. Сами узнаете. С некоторой вероятностью, слишком поздно.

Но если и судьба, и я почему-то пощадим Вас, и Вы когда-нибудь вернетесь сюда победителем, знайте, что я говорила от чистого сердца: я отправляюсь в Атлантиду без каких-либо сожалений, несмотря на предсказания гибели.

И знайте, что я любила Вас, даже планируя Вашу скорую смерть. Может быть, даже больше, чем раньше.

Отныне и навеки,

Та, что идет рядом.

Из «Хронологии Последнего Великого Восстания»

4. Практике ношения браслетов верности почти тысяча лет. Влюбленные, поклявшись друг другу в любви, надевают украшения, которые нельзя снять, покуда они оба живы.

Вероятно, именно окончательность и бесповоротность этой церемонии стала причиной непопулярности браслетов. Даже самые преданные пары могут со временем охладеть друг к другу. И что же тогда делать со ставшим бессмысленным символом, от которого нельзя избавиться, не потеряв руки?

Из «Энциклопедии традиций и обычаев»

5. Запись, которую генерал Рейнстоун прочла в дневнике принцессы Ариадны:

«6 мая 1012 державного года.

Почему я так редко вижу хорошие события? Одиноких, которые находят любовь и дружбу. Верных и отважных, которые вознаграждаются за смелость и самопожертвование. Да даже восторженных поклонников, пришедших на новый спектакль — по крайней мере, этого можно было бы ждать с нетерпением.

Но нет, вместо этого лишь смерть и несчастья. И если повезет — видения, которые я не могу четко интерпретировать.

А теперь к последнему. Это больница — во всяком случае, комната выглядит как родильное отделение в больнице со множеством новорожденных в стоящих рядами колыбельках. Мужчина в белом халате санитара, белой шапочке и защитной маске на лице, по очереди проверяет всех детей.

Он останавливается перед двумя кроватками и долгое время смотрит на лежащих в них малышей. А затем, бросив быстрый взгляд на окно, выходящее в коридор, быстро их меняет.

Так печально — он явно совершает ужасное злодеяние. И я ничего не могу поделать, ведь этого еще не произошло. Да и больницу я не могу опознать, хотя прошлым летом посетила множество лечебниц, особенно в провинциях.

Подожду, пока видение повторится, надеюсь, тогда появится больше деталей».

«19 августа 1012 державного года.

Видение вернулось. На сей раз я смогла рассмотреть в окне фейерверки, нескончаемый поток испещривших небо золотистых полос.

День рождения отца или какой-то праздник?»

Из «Хронологии Последнего Великого Восстания»

6. Генерал Пенелопа Рейнстоун:

Порой из докладов создается впечатление, будто принцесса Ариадна порвала со мной навсегда. Это не совсем верно. Ее высочество действительно отстранила меня, поскольку я прочитала ее дневник без разрешения, отказавшись давать пояснения. Но шесть месяцев спустя я виделась с нею.

Я четко дала понять, что никогда не смогу сознаться, почему шпионила — Калиста не хотела, чтобы кто-нибудь узнал о нашем родстве, о том, что ее мать изменяла мужу с садовником. Однако я попросила ее высочество отнестись с пониманием к моему затруднительному положению, как женщину, также имеющую секреты, которыми она не могла ни с кем поделиться.

Принцесса долго молчала, но затем медленно кивнула.

Не могу передать, сколь много значило для меня ее прощение. Я предложила принести кровную клятву в знак благодарности и преданности. Ее высочество отказалась, но сказала, что коли я желаю, то могу дать тот же обет ее маленькому сыну.

Так я и поступила. Тогда я еще понятия не имела, что годы спустя именно клятва, связавшая меня с его высочеством, позволит мне прорваться через осадный колпак в пустыне Сахара.

Причудливо сплетает Фортуна нити.

Из книги «Устная история. Последнее Великое Восстание»

7. Васудев Кашкари:

Мне было двадцать, когда я покинул дом и отправился в пустыню Сахара. Ни дня я не сомневался в желании стать частью сопротивления — даже не будь мой дядя Ахиллесом Париму, мне все равно хотелось бы внести свой вклад.

Вскоре после того, как я добрался до своей первой повстанческой базы в Западной Сахаре, с другой базы прибыла связная. За обедом я наблюдал, как она смеется и болтает с моими друзьями. Я не привык общаться с девушками, но было что-то неотразимое в ее сердечности и живости — и у нее была милая улыбка. За ужином я собрался с духом и сел рядом с ней.

Мы разговорились. Как выяснилось, ее мать выросла на Понивах — родине моих бабушки и дедушки. Потому мы продолжили беседовать… И беседовали, и беседовали. В тот вечер мы покинули столовую последними. А на следующее утро вновь встретились за завтраком и общались до тех пор, пока ей не пришлось уехать.

Когда она покинула базу, остаток дня я бродил туда-сюда как в тумане. И в ту же ночь написал ей. Всего несколько строк в двустороннем блокноте. Она тут же ответила, и мы несколько часов переписывались. Это вошло в привычку: каждую ночь мы писали друг другу о том, что произошло за день и просто обо всем на свете. [Улыбается.] Из-за столь насыщенного общения мне приходилось покупать новый блокнот каждые несколько недель.

Я много раз предлагал снова встретиться. Но она всегда находила какую-нибудь отговорку. Через четыре месяца я не выдержал и сумел добиться задания по улучшению ирригационной системы на ее базе. Но когда приехал, никто там не понимал, о ком я говорю. Они все по очереди исполняли обязанности связных, и никто не использовал позывной Богиня Дурга. Когда я упомянул ее отношение к Понивам, они указали на красивую девушку — единственную, чья мать родом с того же архипелага.

Я все задавал и задавал вопросы в блокноте, но они оставались без ответа. Я не понимал, что делать. Чувствовал себя полным дураком. А еще был совершенно выбит из колеи: мне нравилось решать задачи, а задачи, у которых нет рационального решения, делали меня нетерпеливым и раздражительным.

Я покончил с делами и уже собирался уезжать, когда она наконец написала, умоляя меня задержаться на базе, даже несмотря на то, что ее там не было и никто ничего о ней не знал. Если я останусь, заверяла она, то найду ответы.

Я помучился, решая, что же предпринять, но в итоге согласился. Я любил ее и нуждался в новой встрече. Если для этого нужно остаться на ее базе, то так тому и быть, и плевать на сомнения.

Тем временем Амару назначили следить за поставками и материально-техническим обеспечением базы, а это означало, что мы пересекались на регулярной основе. Мне эти встречи казались натянутыми: она обычно была очень немногословной и никогда не смотрела мне в глаза.

Не стоит и говорить, что мои вечерние беседы с той, кого я любил, также стали сдержанными и неловкими. Я просто не мог притворяться, будто между нами все по-прежнему.

Через три недели я заявил, что она должна встретиться со мной лицом к лицу до истечения следующего месяца. Мы долго спорили и наконец договорились увидеться через полгода.

За неделю до нашего свидания я заметил ее в другом конце столовой. Она болтала с группой ткачей ковров так непринужденно, словно ничто в мире ее не заботило. Я уставился на нее. Она подняла на меня взгляд и улыбнулась — по-дружески, но без намека на узнавание.

А в следующее мгновение Амара взяла меня за руку и поволокла на улицу. Мы чуть не подрались, пока она меня тянула, а я пытался вернуться к девушке, без которой страдал месяцами.

— Это моя кузина Шулини, — прошептала Амара мне на ухо. — Ты никогда с ней не встречался, как и она с тобой. Я приняла ее облик, когда приезжала к вам на базу.

Я был настолько потрясен, что потерял дар речи — многоликие столь редки в реальной жизни, что такая возможность мне даже в голову не приходила. Амара объяснила, что, покидая родную базу, частенько принимала облик Шулини, потому как люди постоянно таращились на ее лицо. Однако ей пришлось прекратить, поскольку она стала слишком взрослой, чтобы преображаться по желанию, во всяком случае, без риска навсегда остаться с чужим лицом.

Я разозлился. К тому времени мы были знакомы десять месяцев. Она могла объяснить мне все в любой момент. А вместо этого позволила томиться от беспокойства. Амара сказала, что боялась потерять меня, ведь я никогда не выказывал к ней ни малейшего интереса.

— И что теперь? Ты все равно меня потеряла, — ответил я ей и умчался прочь.

Несколько дней я показывал Шулини базу. Она была милой девушкой, но между нами не проскакивало ни малейшей искорки, что приводило меня в еще большую ярость. Амару я полностью игнорировал.

Однако она не сдалась и добилась, чтобы нас двоих назначили в ночной патруль. В темноте, когда я не мог видеть ее лица, а слышал лишь голос… Вот почему она так мало разговаривала со мной с тех пор, как я приехал — голос-то остался прежним. А я любил его, любил звук ее смеха, четкость гласных и особенно то, как она временами тихонько напевала себе под нос.

С тех пор началось наше примирение. Далеко не сразу я полюбил ее лицо — каждый раз, как видел его, я вздрагивал, особенно если мы какое-то время сидели бок о бок, беседуя и не глядя друг на друга. Позже Амара шутила, мол, захотела выйти за меня замуж, потому что я был единственным мужчиной, который предпочитал находиться рядом с ней в темноте.

[Снова улыбается.]

Так что вот такая она, наша история.

Интервьюер: Как долго вы были вместе после примирения?

В. Кашкари: Три года и одиннадцать месяцев.

Интервьюер: Слишком короткий срок.

В. Кашкари: Все лучшие годы коротки, как и все счастливые жизни.

Из книги «Устная история. Последнее Великое Восстание»

8. Принц Тит VII:

Утром в день государственных похорон мне сообщили, что атланты передали нам мисс Арамию Тиберий. После обеда я приказал привести ее ко мне вместе с Алектом и леди Калистой.

За короткое время, прошедшее с низвержения Лиходея, Алект превратился в старика: плечи его ссутулились, на лице застыло выражение вечного замешательства. Леди Калиста, похоже, утратила все свое изящество, за кое ею восхищались — передо мной в реверансе присела дерганая женщина. Арамия же казалась до ужаса испуганной.

Сначала я обратился к ней:

— Вижу, вы целы и невредимы, мисс Тиберий.

Ей хватило ума промолчать.

— Ваше высочество, почему мне не позволили присутствовать на похоронах дочери? — вмешалась леди Калиста. — И почему, в самом деле, вы ни словом не упомянули меня в докладе о том, как был повержен Лиходей? Моя дочь была великой героиней своего поколения. И вы заставили народ поверить, будто ее родители — те голодранцы из Консерватории?

Я не сводил с нее глаз, пока она не занервничала, после чего вновь присела в реверансе.

— Приношу извинения за эту вспышку. Пожалуйста, простите меня, сир.

— Мисс Сибурн не была вашей дочерью, — сообщил я ей.

— Возможно, я не вырастила ее, но дала ей жизнь. Моя кровь течет в ее жилах, а также кровь барона Уинтервейла, величайшего героя моего поколения.

— Барон Уинтервейл предал мою мать.

— Нет, этого не может быть.

— Поинтересуйтесь у его вдовы, если она снизойдет до встречи с вами. Что же до вашего родства с одним из храбрейших магов, которого когда-либо знал этот мир…

Для анализа крови все уже было готово. Я поднял мензурку:

— Sanguis densior aqua.

Прозрачная жидкость стала желеобразной и слегка помутнела.

— Мне нужно по капле крови от вас и мисс Тиберий.

Они заколебались. Мисс Тиберий уколола палец первой и выдавила каплю крови. Та упала в желеобразную массу, как галька в воду, достигнув дна мензурки с отчетливым стуком.

Наконец и леди Калиста повиновалась.

Я покачал мензурку в воздухе.

— Если вы не состоите в родстве, реакции не будет.

Капли крови, точно два крошечных шарика, перекатывались по дну. А затем их, подобно магнитам, повлекло друг к другу, пока они не соединились в единый овал.

— Я бы сказал, весьма близкое родство.

— Это… этого не может быть. Наверное, чистое совпадение, и мы дальние родственницы.

Не сказав ни слова, я проделал еще один анализ, на сей раз использовав собственную кровь и кровь Алекта. Две наших капли также потянулись друг к другу, но вместо того, чтобы слиться, образовали нечто вроде гантели.

— Он мой двоюродный дед. А ваше родство гораздо ближе, чем наше.

— Нет, — промямлила леди Калиста. — Нет.

И рухнула в кресло.

Мисс Тиберий стояла совершенно неподвижно, не сводя глаз с матери, женщины, ради любви которой пошла на измену.

Я мог сто раз повторить ей, что не стоит и пытаться добиться одобрения леди Калисты: та смотрела свысока на всех, кто ее любил. Лишь барон Уинтервейл заслужил ее преданность — человек, думавший только о себе и бравший желаемое, ничего не отдавая взамен.

Ранее я собирался настаивать на особо суровом наказании для мисс Тиберий. Но теперь понимал: нет кары страшнее равнодушия — в действительности даже отвращение — матери, узнавшей, что они все же родственницы.

— Каждый из вас может быть обвинен в государственной измене. Однако я предложил высшему совету менее жестокий план действий. Как у всех коллаборационистов, у вас будет возможность покаяться и просить о помиловании. Расскажите о ваших отношениях с Атлантидой во всех подробностях и, скорее всего, будете прощены. Скроете что-нибудь… — Я не стал договаривать. — Пока же я буду искать поддержки совета в лишении Алекта королевских регалий и привилегий. Вы трое должны собрать вещи и покинуть Цитадель в течение двадцати четырех часов.

— Но… но… что нам делать? Куда деваться? — воскликнул Алект.

— Я бы мог конфисковать ваше личное имущество, но не стану. Так что у вас будет предостаточно средств, чтобы найти место для жизни. Полагаю, то же касается и леди Калисты.

— Но разве мы не можем получить толику снисхождения? — начал умолять Алект. — В конце концов, мы же ваша семья.

— Вы просите о снисхождении, глядя мне в лицо? Возможно, вы хотите увидеть мою менее снисходительную сторону?

Он задрожал:

— Нет, сир. Благодарю, сир.

— Хорошо. Очень надеюсь никогда больше никого из вас не увидеть. А теперь убирайтесь.

Пока они, еле волоча ноги, шли к дверям, я кое-что припомнил.

— Кстати, леди Калиста, за день до встречи с Лиходеем мисс Сибурн поняла, что вы с ней не родственницы, поскольку ее кровь не откликнулась на кровный круг, который вы установили в Сахаре. Должен сказать, я еще не видел ее более счастливой.

Из книги «Устная история. Последнее Великое Восстание»

9. Широкая общественность и не ведала, что наследники дома Элберон всегда владели кровной магией.

Большинство магов Державы знакомы с историей появления на их земле народа сихар, всюду гонимого и отчаянно ищущего безопасное убежище. Но в учебниках не пишут о том, что сихары в благодарность подарили Гесперии Величественной самый ценный свой справочник по магии крови, а также поделились секретным умением создавать изгиб в пространстве — тайной, которую сихары позже утратили, но дом Элберона сохранил.

Из «Хронологии Последнего Великого Восстания»

10. Иоланта Сибурн:

В ночь перед государственными похоронами мы с принцем отправились в квартиру моего опекуна в Париже. Прошло всего четыре дня с тех пор, как они с учителем Хейвудом сели пить чай и были прерваны сигналом кулона, что выдал мое внезапное перемещение на тысячи верст.

На столе в salle de séjour по-прежнему стоял чайный сервиз. Увидев это… [Пауза.] Извините. Увидев это, я расплакалась.

Мы прошли в спальню опекуна и собрали его вещи. Их было крайне мало — ведь мы освободили его из круга страха в отеле «Кларидж» совсем недавно. И все было новым, купленным в расчете на долгое пребывание в Париже.

Когда мы вошли в смежную спальню, боюсь, я опять не сдержала слез. Я видела ее, когда мы с принцем покупали учителю квартиру, но он передвинул мебель и переклеил обои, в попытке сделать комнату более похожей на наш дом в Консерватории.

[Пауза.]

Я присела на кровать, пока его высочество обходил остальные комнаты. Он позвал меня из кабинета, обнаружив спрятанное послание. Учитель Хейвуд написал, что очень ждет моего приезда в Париж, чтобы провести время вместе в безопасности и анонимности. Но на случай, если с ним что-нибудь стрясется, он передавал мне заклинание, необходимое для снятия чар неповторимости, которые он наложил на меня в детстве.

Чтобы я использовала его, когда настанет мирное время, и я захочу увековечить моменты своей жизни, как все остальные.

Не уверена, что мирное время уже наступило, но, прежде чем я прикрылась вымышленным именем, среди прочего мы с его высочеством решили снять чары неповторимости, дабы я действительно жила как можно более нормальной жизнью. Именно этого хотел бы учитель Хейвуд.

Иногда я смотрю на фотографии на стенах, запечатлевшие потрясающие годы, что я провела в Консерватории, и мечтаю…

Вообще-то, думаю, он знает там, в Посмертии. Знает, что все, чего он желал для меня, сбылось.

Из книги «Устная история. Последнее Великое Восстание»

Благодарности

Донне Брей, для которой у меня не хватает хвалебных эпитетов.

Кристин Нельсон, моей вечной фее-крестной.

Колину Андерсону и Эрин Фицсиммонс, которые с каждой новой обложкой превосходят самих себя.

Всей команде «Балзер и Брей» и детской редакции «Харпер-Коллинз» за то, что все всегда было замечательно.

Маргарет Тоскано за «Сим-сим, откройся!» на латыни.

Шринадху Мадхавапедди за имя Васудева.

Милому и талантливому Джону Томасу за идею одного из самых важных применений способностей Иоланты. Добрейшему доктору Милану, ответившему на вопросы по поводу подобного применения.

Моей семье, которая дает мне возможность жить мирно и спокойно. Сколько бы я ни потратила чернил, сполна мне их не отблагодарить.

Всем читателям, авторам, библиотекарям, книготорговцам и блоггерам, которые радушно приняли и рекламировали трилогию, я безмерно признательна.

И вам, если вы это читаете. Спасибо за все.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст, Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий. Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.