Никитич. Тайна похотливого привидения

Глава 20

Выходили медленно. Словно совершая какой-то древний ритуал. Собравшиеся мужики в церковных богослужениях никогда в жизни не участвовали. Когда начали обсуждать сценарий, то всплыли только шутки про пасхальные обряды. Ну, крашенные яйца то есть.

Пришлось положиться на чутье и фантазию артистов. В результате то, что они хотели выдать за начинающуюся вечернюю службу, больше походило на католическую мессу, скрещенную с парадным разводом конных подразделений: ногу скрестить, корпус развернуть, носок тянем, шаг. Еще шаг!

Фигня полнейшая, но красиво! Аж завораживало.

Артистами, конечно, никто рисковать не собирался.

Новая игрушка Михайловского позволяла транслировать проекцию на расстояние до трехсот метров. То есть мужики в черных плащах и со свечами в руках торжественно выхаживали где-то в районе такой желанной Михайловским вертолетной площадки, а картинка передавалась на развалины.

Плохая картинка. Мутная. Нечеткая. Монахи то и дело сбивались с меток и шли не вдоль прохода, а прямо сквозь стены, зависали, шли рябью, растворялись и снова появлялись. Но Никитичу и остальным именно это и было нужно.

– Музыка, – прошипел в рацию майор.

Он почти затаил дыхание, боясь спугнуть эффект.

– Первым даем орган, – уточнил Соколовский.

И в следующий миг воздух словно треснул пополам.

Один резкий, хриплый аккорд – будто чья-то громадная лапа ударила по старому роялю.

Затем – низкое, тянущееся пение. И силуэты монахов, скользящих наискосок сквозь стены.

– Шеф, сработало, – просипел Санька, прилипший к монитору.

Камеры, засунутые куда-то в систему вентиляции, отчетливо показывали, что по подвалу заметались световые лучи в количестве четырех штук. Кто-то рванул к столам с непонятным содержимым. А кто-то к заваленной навозом лестнице.

– Понеслась! – довольно улыбнулся Соколовский.

.

***

А совсем недалеко от той самой вертолетной площадки в крохотной кухне со смешными занавесками в горошек, едва размещаясь на предложенных хозяйкой стульях, сидели Дарья Сергеевна, Марийка и еще несколько Соколовских. Трое, если быть точными.

Сидели они весьма условно. Прижатые матерью и нянькой к объемным роскошным грудям, перетянутые сильными, но мягкими руками поперек животиков, тройняшки болтали ногами, извивались и пускали пузыри, пытаясь дотянуться до деревянной лопатки, забытой хозяйкой на столе, до непонятно как появившейся в доме пластиковой бутылки с водой. А один из мальчишек упорно старался стянуть веточку укропа, зачем-то приколотую прищепкой к занавеске. И спасала сию причудливую деталь интерьера лишь Дарья Сергеевна, бесстрастно удерживающая воспитанника за комбинезон.

К удивлению женщин, на обычно бурлящей и кипящей всеми возможными ароматами плите было пусто. И, кажется, хозяйка даже проветривала. Деталь эта не сказать, что настораживала. Скорее, казалась необычной. Хотя… в силу обстоятельств Марийка с детьми у Ленки бывала редко. Чаще наоборот – Ленка к ним заходила.

Но сегодня они с Дарьей твердо решили выпить! Может, даже по целому бокалу чего-нибудь вкусного.

Специфика профессии у Марийки была такова, что оплату ей часто приносили натурой. И в разного рода настойках и наливках, которыми местная знахарка чаще всего Никитичу спину растирала, в доме недостатка не было.

Но в этот вечер душа у дам требовала утонченности, изысканности и романтики. А посему женщины, вообще-то блюдущие практически сухой закон, явились в дом Чибиса, который славился своим погребом. Винным.

Не, тем, что с картошкой и банками, тоже славился! Но то, что Юрий держит дома какие-то чудные старые коньяки и прочую гадость, знала вся деревня. Деда Витя, матерый местный сомелье, раз в месяц приходил к Чибису на сравнительную дегустацию. Цель была у него – выгнать самогонку не хуже “ихнего”. И, кажется, в последний раз сам Чибис согласился, что у деда вышло не хуже, чем у этих долбаных шотландцев!

– Ленка, у нас повод есть! Достань что-нить необычного, – со вздохом попросила подругу Марийка.

– Ой, – засуетилась на кухне Ленка. – Чего вам? “Вдову” эту?

– Вот только не “Вдову”! – взмахнула рукой испуганная Марийка. – Что у вас там вин нормальных нету?

– Ой, Марий… – стушевалась соседка Соколовской. – Вин этих там – два стеллажа! Но я последнее время вообще их нюхать не могу. Всё мне воняет, хоть убей.

Она скривилась, потерла кончик носа.

– Вообще не понимаю, что со мной, – продолжила Ленка Чибис жалобно. – Птицу иду кормить, аж нос платком завязываю. А то тошнить начинает! Мясо тушить начала… – она посмотрела на Дарью. – Ну, твой рецепт! Когда лук с сахаром сначала обжариваешь, а потом…

– Индейка сувид с карамелизированным луком, – кивнула Дарья Сергеевна.

– Во! – поддакнула Ленка. – Она! Вкуснятина же! Всегда делала хорошо. И Юра ее любит! А тут начала тушить и… – Ленка расстроенно зажала ладошкой рот. – Не к столу будет сказано… – пристыженно отвернулась хозяйка дома.

А Марийка с Дарьей Сергеевной настороженно переглянулись.

– А тут на днях у Вальки я, значит, молоко взяла, – продолжила ничего не заметившая Ленка. – Ты знаешь, у нее хорошее, жирное! И, как на зло, у Юрки какой-то ужин был важный! Выдернул меня, я молоко в сенях и забыла! – женщина вздохнула.

– Ну? – вскинула одну бровь Марийка. – Простоквашка.

– Ага, – поморщилась Ленка. – Не могу! Тошнит! – с тяжелым вздохом села она за стол с подругами. – Надо, наверное, желудок проверить.

– А точно желудок? – тихо спросила ее Марийка.

– А че? – встрепенулась Ленка. – Думаешь, печень?

Марийка с Дарьей переглянулись и… громко захохотали!

– Лен, ты где умна, а где святая простота! – смеялась Марийка. – Месячные у тебя когда последний раз были?

– Да ты что? – отпрянула Ленка. – Какие месячные! Старая я уже! У меня уже того… – она густо покраснела. – Климакс… – и тут же вытаращила глаза и сипло добавила. – Наверное…

– Че “наверно”? Когда дела приходили-то? – со свойственной ей прямотой продолжила допытываться Марийка.

– Да месяца два уж не было, – испуганно прижала руки к груди Ленка. – Не! Три! Марий! – вскрикнула она. – Ты с ума сошла? В моем-то возрасте!

– А какой у тебя такой возраст, Лен? – хмыкнула Марийка. – Жизнью супружеской живете? – вскинула бровь она.

– Ой, да ну тебя, – Ленка густо покраснела вместо ответа на вопрос.

– Так, – откашлялась чуть более деликатная Дарья Сергеевна. – Может, тест бы сделать?

Ленка замерла, ошарашенно посмотрела на подруг.

– А у тебя, что, есть? – оторопело спросила она Марийку.

– У меня нет, да это добро сейчас даже в продуктовом на кассе продается! – хмыкнула знахарка. – Пошли купим! А то будем сейчас совсем другое дело отмечать!

– А времени сколько? – потянулась к телефону Ленка.

На улице-то уже были густые сумерки.

– Девяти нет еще! – хмыкнула Марийка, вставая. – Потопали! Заодно хлопцев моих в коляске спать укачаем.

Ленка суетливо встала, вроде кинулась к кофте, тут же замерла, задумалась, но все же тряхнула волосами и решилась:

– Пошли через поле, так быстрее будет! А то Ирка горазда раньше закрываться!

.

***

А около старой церкви в это время тоже было весело!

– Лодки давай! Лодки! – азартно шипел в микрофон Никитич, который, казалось, и сам был уже готов пуститься в пляс от предвкушения успеха их спецоперации.

Световые лучи на камере хаотично метались, словно испуганные тараканы в горячей консервной банке. То к отдушинам, то к люкам, то просто по кругу!

Сразу три из четырех ломанулись к тому выходу, который был завален навозом.

Ага, навозом. Мужики решили обойтись без мешков. Набрали несколько телег отходов на ферме. Жиденьких, свеженьких, ароматных… Самым сложным оказалось объяснить местным, зачем нужно “удобрять” камни в старой церкви. Но немного хрустящей и жидкой валюты творят чудеса убеждения, и теперь прямо на беглецов из люка щедро полилась вся эта свежая коровья радость.

От измазанного в удобрениях выхода троица резко отпрыгнула, попятилась и бросилась к отдушине, которая вела прямо к речке. Камеры показывали четко: полезли через вентиляцию. Там было тесновато, но мужики были явно стройные. Первый прошел легко, второй слегка застрял, но третий, не церемонясь, протолкнул его мощным пинком под зад.

– Шеф, вижу их, – проговорил в рацию Евген. – Трое… уже четверо. Бегут к реке.

– Давайте нашего священника! – с ехидной ухмылкой скомандовал Никитич, предвкушая кульминацию представления.

На реке в этот момент медленно, бесшумно, словно из темного царства теней, выплывала лодка. Самая настоящая лодка. И фигура в ней тоже была настоящая, только не живая, конечно. Решили, что проекцию слишком сложно быстро сделать, поэтому просто установили манекен. Раскрасили его люминесцентной краской, натянули черный плащ и прочно закрепили скобами. Манекен установили на шесте, а саму плоскодонку осторожно пустили по незаметному в густом тумане тросу.

И вот теперь те, кто едва выбрался из вентиляции, застыли у берега как вкопанные. Их взгляды были направлены на фигуру, медленно подплывающую к берегу: тощая, словно скелет, высокая и страшная, а из-под капюшона светились кроваво-красным жуткие глаза. В наступившей тишине слышалось только испуганное дыхание беглецов и тихий шелест воды под днищем лодки.

– Шеф, – просипел Евген, едва сдерживая смешок, – может, хватит? Мне самому уже страшно…

– Финальный аккорд, – коротко распорядился Никитич, но голос его слегка дрогнул от плохо скрываемого смеха.

– Ну давай… – с тяжелым вздохом согласился Евген, явно опасаясь за душевное равновесие беглецов.

Лодка бесшумно ткнулась носом в берег, слегка закачалась на воде. В этот момент “монах” медленно, с глухим скрипом развернулся, костлявая рука, похожая на сухую ветку, медленно поднялась вверх, а из глубины подземелья раздался жуткий, зловещий голос:

– Кайтесь, грешники!

.