Нимфа

Глава 19

Тревога оказалась ложной.

Дверь из галереи вела в давно забытую кладовку, где хранились старые игрушки, которые тетушки отбирали у Криспина и его брата Йена за плохое поведение. Криспин нашел здесь игральные кости, лопатку и свои любимые шашки, которые получил в подарок от дедушки, Бентона Уолсингема, на свой десятый день рождения.

У Криспина хватило сил на то, чтобы ласково прикоснуться к любимым игрушкам, и пробужденные ими воспоминания детства вызвали улыбку на его лице. Он улыбнулся при мысли, что научит свою племянницу Туллию играть в шашки, когда она подрастет. Улыбнулся и тому, что случайное посещение этой комнаты так взволновало хладнокровного Терстона. Криспин мог позволить себе отдаться во власть воспоминаний и безмятежных мыслей, потому что еще не начал всерьез беспокоиться о Софи — не кончатся ли у нее свечи, если обыск затянется, не проголодается ли она, а главное, все еще оставалась угроза, что ее могут найти.

Еще две ложные тревоги были объявлены, когда снова обнаружились тайники с драгоценностями — оказалось, что Криспин владеет бесчисленным множеством изумрудов, рубинов, сапфиров и бриллиантов, не говоря о жемчужной диадеме и аквамариновых пряжках для кафтана. Но даже в такой напряженный момент Криспин не мог удержаться, чтобы не представить себе Софи, осыпанную драгоценностями с головы до ног. Когда же была найдена четвертая дверь, за которой открывался тоннель, ведущий в большую круглую спальню под садом, Криспин почувствовал, что устал. И что очень обеспокоен.

В самом начале обыска Криспин нисколько не волновался, потому что Софи была спрятана в надежном месте — Терстон позаботился об этом. Но минуты сливались в часы, незаметно миновал полдень, и тщательность, с которой производился обыск, а также количество потайных комнат, найденных сыщиками, вселили в сердце Криспина нешуточную тревогу — действительно ли Софи настолько хорошо спрятана?

Когда эта мысль стада отравлять Криспину удовольствие от издевательств над Бэзилом по поводу его отвратительного алиби, он решил, что пора что-нибудь предпринять. Ему хотелось выбраться из Сандал-Холла, пойти прогуляться, зайти к Лоуренсу, сделать что-нибудь, а не ходить тупо взад-вперед, пока на его глазах приводятся в негодное состояние полы, стены и мебель. Но он не мог уйти. Если все-таки Софи найдут и повезут обратно в тюрьму, он должен быть рядом.

Однако больше всего его беспокоило не возвращение Софи в тюрьму, хотя мысль эта была неутешительной. Вопрос в том, что ожидало ее там. Ордер, который Бэзил предъявил Криспину, был подлинным, но кое-что при этом казалось подозрительным. Прежде всего он был составлен не по обычной форме. К тому же раздобыть бумагу, дающую право обыскать дом дворянина, даже человеку влиятельному и богатому, как сам Криспин, было невероятно сложно. И для этого недостаточно анонимных доносов. Нужно обладать существенным влиянием на тайном совете ее величества. И еще недюжинным упорством.

Тот, кто сумел получить этот ордер, должен был иметь и реальное могущество, и очень серьезное намерение найти Софи Чампьон, руководствуясь не интересами правосудия, а какой-то другой причиной. Криспина беспокоила эта мысль.

Но если быть совершенно честным, больше всего Криспину не нравилась перспектива провести ночь без Софи и не услышать того, в чем она хотела ему признаться перед приходом Терстона.

Криспин вздрогнул от неожиданности, услышав крик, возвещавший об очередной находке, но тут же успокоился, поскольку был обнаружен еще один тайник с драгоценностями. Однако терпение Криспина было на исходе, и он решил воздержаться от наблюдения за дальнейшими поисками и заняться делами мирскими — поработать в саду. Криспин направился в гардеробную, чтобы переодеться, как вдруг его окликнул требовательный голос.

— Племянник, — защебетала леди Присцилла, увлекая его в гостиную тетушек. — Мы составили для тебя список достойных невест и хотели бы обсудить его с тобой. Немедленно.

— Я очень вам признателен, но сейчас у меня неотложные дела, — с ходу придумал отговорку Криспин.

— У тебя не может быть дела важнее, чем устройство брака, — возразила леди Элеонора и кивком предложила занять строгое, с высокой прямой спинкой кресло. — Садись, и мы расскажем тебе об этих девушках, из которых тебе предстоит выбрать одну. Кто первая, сестра?

— Алтея Бордайн, — прочла леди Присцилла имя на первой из целой пачки бумаг. — Очень хорошая семья из Харфордшира. Алтея ест только капусту.

— Только капусту? — заерзал в неудобном кресле Криспин.

— Да. Она считает, что наш современный способ питания, включающий множество ингредиентов, уничтожает вкусовые качества продукта и нарушает систему пищеварения, — пояснила леди Присцилла. — Подумай, как полезен такой образ мыслей для здоровья твоих будущих детей.

— И это не говоря об экономии в хозяйстве, — добавила леди Элеонора. — Твой отец и наш брат Хьюго был таким экономным. — Она вздохнула, вспомнив о брате. — Кто следующий, сестра?

— Анкония Рашер-Рашер, из норфолкских Рашер-Раше-ров. Твой отец, наш дорогой Хьюго, ходил в школу вместе с ее отцом, — сообщила леди Присцилла.

— А она что ест? — мрачно поинтересовался Криспин.

— Анкония ест все. Но она согласна жить только в сером доме, и чтобы мебель была тоже серой. Она считает, что яркие цвета обедняют чувства и препятствуют достижению духовного спасения.

— Это очень духовно развитая девушка, — продолжила леди Элеонора, прежде чем Криспин успел выразить свое неодобрение. — Говорят, что она регулярно входит в спиритический контакт с архангелом Михаилом. Духовное воспитание будет очень полезно для твоих детей.

— Прекрасно, — пробормотал Криспин, которому показалось, что кресло стало еще более жестким и неудобным.

— Она тебе нравится, племянник? — с воодушевлением спросила леди Присцилла. — Может быть, мы остановимся на ней? Ты выбираешь ее?

— Нет, — едва не крикнул Криспин. — Прошу вас, продолжайте. Вы проделали большую работу, и я хочу услышать про всех кандидаток.

— Хорошо. — Леди Присцилла снова погрузилась в чтение списка. — Аполлония Сент-Адцерхист.

— Сент-Алдерхист, — повторил Криспин, скрестив ноги и уже отчаявшись найти удобное положение в кресле. — Она тоже увлекается спиритизмом?

— Нет. Если честно, то она немножко не в себе, — с извиняющейся улыбкой ответила леди Элеонора.

— Это правда. Она не дотрагивается до воды, — добавила сестра.

— То есть не умеет плавать? — не понял Криспин.

— Нет, — объяснила леди Присцилла. — Она не может ни прикоснуться к воде, ни выпить ее, ни искупаться в ней. Она не доверяет воде. Поэтому она не мылась… как ты думаешь, сколько времени, сестра?

— Лет двенадцать. С тех пор, как ее вытащили из пеленок. Криспина удивило и заинтриговало необычное поведение последней из потенциальных невест, а кроме того, ему стало казаться, что тетушки намазали кресло каким-то клеем, делающим любое движение невозможным. И вдруг его осенило.

— Скажите, а как вы составили список? — Он постарался, чтобы его вопрос прозвучал бесстрастно.

— В алфавитном порядке, разумеется, — ответила леди Присцилла. — Твой отец и наш брат, дорогой Хьюго, считал, что это единственно правильный способ составления списков.

— В алфавитном порядке по первому имени, — уточнила леди Элеонора.

— Понятно, — отозвался Криспин. — Мы дошли до Аполлонии. А сколько всего имен в списке, дорогая тетушка?

Леди Присцилла склонилась над ворохом бумаг на столе и, шевеля губами, стала считать. Это заняло довольно много времени, после чего она снова подняла глаза на племянника:

— Я сбилась со счета, но могу сказать, что их около сотни.

— Около сотни, — раздельно повторил Криспин.

— Может быть, продолжим? — предложила леди Элеонора и вдруг нахмурилась. — Племянник, почему ты сидишь в такой позе?

— Да, почему ты сутулишься? — не упустила случая вмешаться в воспитание Криспина леди Присцилла. — Твой отец и наш дорогой брат Хьюго никогда не сутулились. «Осанка делает из мужчины джентльмена», — говорил он. А теперь давайте перейдем к Арианне Корнер-Бладстоун…

Терпение Криспина лопнуло. Он вскочил с кресла, едва не вырвав подлокотник, поклонился тетушкам, пробормотал что-то по поводу того, что неважно себя чувствует, и стремглав выбежал из комнаты, прежде чем они успели понять, что произошло.

Он мчался через холл как сумасшедший, жадно глотая воздух свободы, и едва не налетел на Бэзила и его компанию, когда свернул за угол, направляясь к себе.

— Вот вы где, — сказал Бэзил, отшатнувшись от него, как от ядовитой змеи.

— Чем могу быть вам полезен, джентльмены? — весело осведомился Криспин. Освобождение из плена тетушек и явное замешательство Бэзила привели его в прекрасное расположение духа.

— Я шел к вам, чтобы сообщить, что мы закончили, лорд Сандал.

— Неужели вы уже уходите? Какая жалость! Время обедать, у меня отличный повар. Ну что, вы нашли ее?

— Пока нет, — с угрозой в голосе отозвался Бэзил.

— Означает ли это, что я могу рассчитывать на ваш повторный визит завтра утром? — с надеждой поинтересовался Криспин. — Если ваши посещения станут регулярными, я позабочусь о том, чтобы увеличить запасы вина в моем погребе.

— Где вы ее прячете? — напрямик спросил Бэзил.

— Мой дорогой сосед, — шутливо раскрыл ему объятия Криспин. — Уверяю вас, что я нигде не прячу Софи Чампьон. У меня нет от вас секретов, как и у вас от меня.

— Я еще вернусь, — сжал кулаки Бэзил, стараясь не обращать внимания на последнюю фразу Криспина. — Клянусь вам, что скоро я вернусь с еще одним ордером.

— Буду с нетерпением ждать. Всегда приятно иметь дело с джентльменом, который так откровенно — если не сказать обнаженно — исполняет свой гражданский долг. Знаете, если бы вы проявили еще больше рвения в поисках Софи Чампьон, я бы заподозрил, что вы сами убили Ричарда Тотгла и стремитесь навести подозрения на нее.

Криспин произнес эти слова в спину уходящему Бэзилу; тот, услышав их, круто обернулся.

— Что вы сказали, милорд?

— Ничего. Просто захотелось запросто поболтать с соседом. Всего доброго, лорд Гросгрейн.

Бэзил некоторое время не мог двинуться с места, борясь с внутренней дрожью, затем молча развернулся и покинул Сандал-Холл вместе с шерифом. Их подручные последовали за ними, вереницей пройдя мимо Криспина, который проводил их притворно ласковой улыбкой, особенно выделив сыщика с маленькими глазками. Как только дверь за ними закрылась и была заперта на замок, Криспин крикнул:

— Терстон!

Ответа не последовало.

— Терстон! Снова ничего.

— Терстон, черт побери, где вы? — начиная беспокоиться, повторил свой призыв Криспин.

— Он сказал, что отправляется на прогулку с леди, милорд, — робко ответил мальчик-лакей.

— На прогулку? — удивился Криспин, зная, что Терстон никогда не проводит время таким образом. — Зачем? Куда? Когда?

— Я не знаю, милорд. Совсем недавно, милорд. Простите, милорд.

Криспин всегда гордился тем, что умеет нагнать страх на своих врагов, но пятнадцатилетние мальчишки не входили в их число.

— Спасибо, — вежливо поблагодарил он слугу, взяв себя в руки. — Ты молодец, и извиняться тебе не за что.

— Спасибо, милорд. Простите, милорд, — повторил мальчишка с поклоном и тут же убежал.

Криспин выругался сквозь стиснутые зубы, переступая порог библиотеки. Терстон был единственным, кто знал, где спрятана Софи, и мог привести ее. И вот он исчез в самый неподходящий момент. Пошел на прогулку. Идиотизм! А что, если он попадет под экипаж или погибнет под копытами лошади и никогда не вернется? Тогда Софи будет обречена на голодную смерть. Она и так уже наверняка умирает от голода, и если Терстон задержится надолго…

Криспин представлял себе разные напасти, которые могли случиться с Терстоном, когда Грип вдруг прокричал из клетки:

— Король Франции, принесите топор, король Франции, сорок две, сорви маргаритку, король Франции, добудь девчонку!

Продолжая воображать самые невероятные картины смерти Терстона, Криспин машинально перекладывал с места на место вещицы на письменном столе: перья, бумаги, статуэтку, книги, короткий кинжал, который подарил ему кто-то из родственников на десятилетие и который он использовал теперь для разрезания бумаг. Этот стол принадлежал еще его отцу, все здесь, включая статуэтку, сохранилось в том виде, каким было при его жизни. Криспин не стал ничего менять в библиотеке, когда вступил в права наследования, хотя и не испытывал сентиментальных чувств к отцу. «Дорогой Хьюго» всегда был в жизни Криспина скорее мистическим образом, созданным тетушками, чем реальным человеком. И не потому, что он хотел быть для сыновей фигурой совершенной и потому недосягаемой, просто у него никогда не хватало на них времени. Наиболее ярким воспоминанием, которое сохранилось у Криспина об отце, было то, что он находил его в каком-нибудь из многочисленных павильонов загородного поместья в пышных объятиях стонущей от наслаждения горничной.

— Добудь девчонку, король Франции, сорви маргаритку, — не унимался ворон.

Унаследовав поместье, Криспин решил продолжить славное дело отца в отношении горничных, чтобы хоть в чем-то походить на легендарного Хьюго. Но если отец наверняка находил что-то приятное в страстных объятиях и пышных формах прислуги, то Криспин оказался к ним равнодушен. Поэтому эти любовные привязанности, подчас длившиеся годами, не удовлетворяли его. Криспин часто задумывался о том, как отец мог довольствоваться любовью горничных, и даже предполагал в себе какую-то ущербность оттого, что сам он всегда хотел большего.

— Принесите топор, король Франции, сорок две, — настойчиво кричал Грип.

Криспин продал загородное поместье два с половиной года назад, когда покидал Англию, тогда же он расстался с большой частью мебели Сандал-Холла, но письменный стол в библиотеке оставил, поскольку он был на редкость удобным. На углу стола стояла статуэтка, как и при жизни отца. Криспин посмотрел на нее так внимательно, словно увидел впервые. Его потрясло, насколько она безвкусна.

Что отцу могло нравиться в этой бронзовой девушке, обнаженной, но в кокетливой шляпке, стоящей среди овечек, напоминающих скорее упитанных поросят? Вся композиция располагалась на холме, подножие которого обвивала гирлянда цветов. Криспин не мог представить себе, чем такая безвкусица могла быть дорога отцу, и уже решил раз и навсегда убрать ее из библиотеки, как вдруг ворон снова прокаркал у него над ухом:

— Сорви маргаритку, добудь девушку.

Криспин медленно повернулся к ворону, который, он готов был поклясться, хитро ему подмигнул. Затем еще раз взглянул на статуэтку и потянул за единственный цветок в гирлянде, который отдаленно напоминал маргаритку. В тот же миг боковая стенка отцовского стола бесшумно отъехала в сторону.

— Эй! — крикнул Криспин в темноту открывшейся дыры. — Эй, там есть кто-нибудь?

Ответом ему была полнейшая тишина. И вдруг Криспин разглядел в темноте крохотный огонек. Потом из дыры показались кончики пальцев. Потом рука. И наконец лицо, которое ему хотелось сейчас видеть больше всего на свете.

— Они ушли? — спросила Софи, и Криспин успел лишь кивнуть в ответ, как она уже продолжала: — Как мило, что ты спросил. Ничего особенного не нужно, просто перекусить. Может быть, парочку фазанов. Или целую корову. И поросенка. И барана. И еще шесть жирных пудингов.

— Ты уверена, что этого будет достаточно?

— Да, но только для меня. Себе закажи отдельно. А потом спускайся сюда, я тебе кое-что покажу.

Криспин собирался уже выполнить ее просьбу, когда Софи снова окликнула его:

— Подожди, я совсем забыла.

— Что? — Он наклонился к ней, чтобы лучше слышать.

— Криспин, я так скучала без тебя, — встав на цыпочки, вымолвила она и потянулась к нему губами.

— Я тоже без тебя скучал, tesoro.

— Я люблю тебя, Криспин, — слегка касаясь его губ своими, прошептала она. И, не дожидаясь его ответа, потому что знала, каким он будет, добавила: — Поторопись, а то я умру от голода и желания быть с тобой.

Криспин бросился на кухню и стал сгребать всю еду, попадавшуюся ему на глаза, на поднос, так что повар проворчал что-то о недостойном поведении. Набор блюд получился разнородным, но у Криспина не было времени ждать, пока приготовят поросенка, ягненка, гуся и все прочее, что заказала Софи. Он едва не столкнулся с тетушками, которые разыскивали его по всему дому, но успел спрятаться в какой-то каморке для слуг, о существовании которой прежде даже не подозревал, и тем самым благополучно спасся. Через пару минут он осторожно выглянул из нее, чтобы убедиться, что путь свободен, и крадучись двинулся дальше.

Криспин преодолел три ступеньки лестницы, когда за спиной у него раздалось осторожное покашливание.

— Добрый день, милорд, — сказал Терстон, не выказывая никакого удивления по поводу того, что застал хозяина с подносом, заставленным дюжиной тарелок. — Я знаю, что вы разыскивали меня, пока я провожал мисс Хелену назад в «Курятник». Я вернулся, милорд, и хочу заметить, что этот приход…

— Не сейчас, Терстон. У меня важное дело.

— Я вижу, милорд. Но…

— Нет. Я занят, — не слушая никаких возражений, прервал его Криспин.

— Я понимаю, милорд, однако…

Криспин локтем закрыл дверь библиотеки перед самым носом Терстона. Никогда прежде он не допускал подобной грубости по отношению к верному слуге. Если бы Криспин тогда знал, какой дорогой ценой ему придется заплатить за то, что он не остановился и не дал Терстону высказаться! Но в тот момент для него не существовало ничего важнее, чем желание быть рядом с Софи.

Криспин поставил поднос на пол возле отверстия в столе и шепотом окликнул ее. В темноте задрожал огонек свечи, и показалось радостное лицо Софи.

— Еда? — нетерпеливо осведомилась она.

— Еда, — подтвердил Криспин, после чего в темной дыре скрылись графин вина, жареная баранья нога, тарелка щавеля в соусе, половина пирога, тарелка с чем-то зеленым, шесть свиных отбивных в соусе из грецких орехов, два каплуна, поджаренных до золотистой корочки, рис с миндалем и корицей, три дыни, тарелка холодной спаржи, вишни, форель в рассоле, шесть свечей, две ложки, несколько ломтей хлеба, поднос, а затем и сам Криспин. Он спускался вперед ногами, и Софи поддерживала его. Она вовсе не случайно провела руками по его бедрам, когда он застрял на полпути. Криспин хотел было воспротивиться, когда она начала возиться с завязками его бриджей, но это было свыше его сил. Следовало остановить ее, не позволять ей этого. Он уже открыл рот, чтобы сказать «перестань», но из его груди вырвался лишь стон, Мысль о протесте, да и все прочие мысли вылетели у него из головы, и он отдался наслаждению.

Он не мог видеть того, что Софи делала с ним, потому что голова его по-прежнему находилась снаружи, и Криспин закрыл глаза, чтобы представить себе это. Никогда прежде он не испытывал похожих ощущений: он как будто смотрел эротический сон, который обострял его чувственность. Он ощущал прикосновения ее рук и губ.

Все напряжение прошедшего тяжелого дня сосредоточив лось в его возбужденной плоти.

Когда Софи отстранилась от него, обессиленный Криспин сполз в дыру. Он пошатнулся, коснувшись ногами пола, и чуть не упал, и только вид улыбающейся Софи помог ему сохранить равновесие. На ней была лишь красная с золотом шелковая рубашка, которую он дал Софи в ту ночь, когда она впервые разделась перед ним. Софи стояла в маленьком круге света, который отбрасывала свеча.

— Простите, милорд, — сказала Софи с еще меньшим раскаянием в голосе, чем Бэзил, когда утром предъявлял ему ордер на обыск. — Я не смогла сдержаться.

— А я не смог тебя сдержать, — отозвался Криспин, целуя ее в губы и глаза. — Не знал, что отцовский стол хранит в себе такую тайну.

— Ты еще и половины всего не видел, — сказала она любуясь полуобнаженной фигурой Криспина.

Вздохнув, Софи усилием воли заставила себя отвлечься от посторонних мыслей и сосредоточиться на главном. — Если ты наденешь штаны, чтобы я не отвлекалась, то я покажу тебе что-то потрясающее. Прошу тебя, Криспин, это настоящий сюрприз.

— Ну что ж, если ты так считаешь… — Он натянул бриджи и, тщательно завязав их, взял у Софи из рук поднос. Она подняла свечу высоко над головой.

Оказалось, что они стоят на маленькой деревянной площадке, от которой в темноту ведет лестница.

— Я нашла потайной ход в столе вчера утром и объяснила Терстону, что его можно открыть, потянув за маргаритку, — рассказывала Софи, ведя Криспина за собой вниз по лестнице. — Это отличное укрытие, потому что стол не настолько большой, чтобы в нем мог спрятаться человек. А если постучать по доске, то пустота внутри покажется вполне естественной.

— Ты думаешь, что это укрытие было сооружено с какой-то определенной целью? — спросил Криспин, которого охватило вдруг дурное предчувствие. Казалось, он слышал голос отца, который приказывал ему вернуться.

— Конечно, — заверила его Софи, внезапно остановившись. — Подожди-ка.

Софи воспользовалась потайным ходом в столе, чтобы выбраться из Сандал-Холла и вернуться обратно. Тогда же она заметила дверь в стене хода. Но ее занимали в то время другие проблемы: Софи не могла решить, хочет она навсегда уйти отсюда или остаться с графом Сандалом. Сегодня, когда Терстон закрыл за ней дверь хода, она вернулась к таинственной двери и была щедро вознаграждена за свое любопытство.

Софи досконально изучила эту потайную комнату, знала каждую трещинку в стене, каждый ее дюйм. У нее было достаточно на это времени, поскольку обыск в доме Криспина затянулся. Она шла вперед впотьмах, то и дело наталкиваясь на невидимые препятствия, а мысли ее были заняты другим. Она не могла смириться с тем, что ее крестный оказался фальшивомонетчиком. Хотя это объясняло многое — шантаж, непомерно огромные траты в последнее время, страх перед Фениксом. Но с другой стороны, если его шантажировали, то зачем понадобилось его убивать? Какой смысл убивать того, кого шантажируешь?

Оставалось загадкой и убийство Ричарда Тоттла, который либо сам занимался шантажом, либо был агентом мошенника. А если принять во внимание, что возле трупов были найдены ее чек и пистолет, то следует признать, что оба убийства совершены одним человеком. Ход размышлений Софи прервало досадное обстоятельство — она стукнулась ногой о стену и вскрикнула от боли. Придя в себя, она решила, что шантажировали не самого лорда Гросгрейна, а кого-то, кто был ему близок, за кого он сам добровольно платил. Этот кто-то вознамерился убить Ричарда Тоттла и тем самым избавиться от ярма, а его заставили убить и лорда Гросгрейна. Софи вспомнила тот день, когда принесла лорду Гросгрейну чек. Она слышала, как в его кабинете кто-то разговаривал на повышенных тонах, а затем Бэзил, красный от волнения, промчался мимо нее и выбежал из дома. Может быть, это Бэзила шантажировали? Бэзила, который…

Софи снова уперлась в стену, в прямом и в переносном смыслах одновременно — она налетела на невидимую стену, и она не могла вообразить Бэзила убийцей. И вдруг Софи осознала, что ее свеча давно погасла и она большую часть своего заключения провела в кромешной тьме. И ни разу не испугалась.

Криспин. Это его заслуга. Он избавил ее от страхов прошлого, вернул ей веру в себя. Софи вдруг поняла, что ничего на свете не боится. Ни темноты, ни преследовавшего ее голоса.

Она вдруг почувствовала себя сильной и свободной. И очень благодарной Криспину. Софи пыталась вернуться к размышлениям об убийстве лорда Гросгрейна, но ее мысли неуклонно возвращались к Криспину, к тому чуду, который он сделал для нее. И именно в этот момент до нее донесся его голос, крикнувший в темноту. Он проник сквозь мрак, и Софи нестерпимо захотелось поскорее увидеть Криспина и выразить ему свою благодарность. Тем более что она может рассказать ему кое-что о нем самом, чего он не знает.

Восторженное предвкушение сюрприза, который она собиралась сделать ему, достигло своей наивысшей точки, когда они рука об руку спустились вниз по лестнице. Софи провела его по узкому коридору в комнату, низко держа свечу, чтобы в первый момент он ничего не мог разглядеть.

Криспин никогда не был здесь и не подозревал о существовании потайной комнаты под отцовским столом. Однако то, что он увидел, когда Софи подняла свечу высоко над головой, буквально поразило его.

— Проклятые тетушки! — Его глаза округлились от изумления. Они стояли посреди маленькой комнаты, стены которой были сплошь покрыты зеркалами. Поверхность каждого зеркала пересекали шесть устланных бархатом полок. На каждой полке лежало по восемь — десять драгоценных вещиц, которые были тщательно рассортированы: рубины с рубинами, изумруды с изумрудами, сапфиры с сапфирами, жемчуга с жемчугами. Здесь были серьги и кольца, скипетры и эфесы шпаг, браслеты, пояса, броши, пряжки, короны, стоячие воротники и ожерелья всевозможных форм и размеров, но непременно инкрустированные драгоценными камнями.

— Ты сказочно богат, — заявила Софи, принимая у Криспина из рук поднос с едой. — А еще ты сын вора.

— Нет. Это невозможно, — глухо вымолвил Криспин, и глаза его стали огромными от ужаса.

— Смотри. — Софи протянула ему пачку бумаг. — Я нашла их здесь. Подробный каталог «коллекции» Хьюго, графа Сандала, с указанием даты и обстоятельств получения каждой вещи. К сожалению, он опускал способ их получения. Некоторые записи просто великолепны. Мне больше всего понравилась от тринадцатого июня 1567-го. В тот день у него было любовное свидание с графиней В., во время которого он умудрился вытащить ее кольца из тайника под полом.

Криспин выхватил у Софи бумаги и стал судорожно перелистывать их при тусклом свете свечи. Он пробегал глазами по строчкам, задерживаясь на особенно выдающихся «подвигах» отца, сравнивая предметы, выставленные на полках, с их описанием в каталоге, составленном, кстати, не в алфавитном порядке.

— Здесь есть несовпадения, — сказала Софи, когда Криспин досмотрел каталог до конца. — Я не нашла некоторых вещей, обозначенных в каталоге. Я думаю, тебе следует попробовать вернуть их. Лично я с большим удовольствием взглянула бы на рубиновый браслет, который твой отец снял с руки самой королевы, ублажая ее под столом на званом обеде.

— Я покажу тебе его, когда мы выберемся отсюда, — небрежно отозвался Криспин.

— Ты хочешь сказать, что знал об этом?

— Нет. И все еще не могу в это поверить. Но среди прочих секретов, которые утаивал от меня мой дом до сегодняшнего дня, оказалось несколько тайников с драгоценностями. Конечно, не таких… — Криспин обвел рукой комнату. — Но в каждом было по несколько очень дорогих вещей, в том числе и этот браслет.

Криспин отложил каталог в сторону и еще раз огляделся. И вдруг начал безудержно хохотать. Неудивительно, что ему послышался голос отца, когда они спускались по лестнице. Его дух наверняка по сей день охраняет эту тайну от постороннего взгляда. Дорогой Хьюго, совершенный, изысканный Хьюго, Хьюго, для которого были гостеприимно раскрыты все двери и женские объятия, Хьюго, которого все обожали, Хьюго — автор мудрых изречений, Хьюго — образчик дворянской чести, Хьюго — его отец, на которого Криспин никогда не был похож — оказывается, крал драгоценности. Что может быть лучше?

И что скажут на это тетушки? В этот момент в голове у Криспина настойчиво зазвучал предостерегающий голос, советующий поскорее уйти отсюда и не разглашать тайны, ему не принадлежащей, не рисковать фамильной честью. Криспин вдруг понял, что его отец был порабощен тетушками, как теперь и он сам, что «твой отец, наш брат, дорогой Хьюго» страдал от этой кабалы не меньше, чем теперь страдает его сын. И ужасная статуэтка на столе давала ему возможность сбежать от них, побыть одному.

И давала возможность получить удовлетворение. Проникнувшись новым чувством к отцу, испытывая к нему сострадание, Криспин широко распахнул ему свои объятия.

— Не волнуйся, отец, — сказал он вслух, — я не скажу об этом тетушкам. — И словно по волшебству, голос, тревожащий его, стих.

Криспин повернулся к Софи, но она стояла к нему спиной. Проглотив половину спаржи и все вишни, она сдула пыль с рубиновой диадемы и водрузила ее себе на голову. Затем просунула в уши подходящую пару серег и застегнула на шее стоячий воротник. После чего сбросила с себя шелковую рубашку и предстала перед Криспином полностью обнаженной.

Она была похожа на богиню, императрицу, небесное создание, сошедшее на землю, на сирену, колдунью — она была бесконечно, невыразимо прекрасна. Криспину захотелось прикоснуться к ней, дотронуться до ее кожи, чтобы убедиться, что это реальность — что она здесь, рядом с ним. Софи бросала вызов воображению Криспина, его разуму, способности что-либо понимать, во что-либо верить. Осыпанная рубинами, она сверкала и сияла, и этот свет проникал Криспину в душу.

Не в силах сдержать своего восхищения, он приблизился к Софи. Они прикоснулись друг к другу сначала издали, постепенно сближаясь. С каждым шагом Криспин освобождался от очередного предмета туалета, и наконец между их нагими телами не осталось преград. Они стояли совсем рядом, не в силах оторвать друг от друга глаз и напрочь забыв о еде.

Криспин расстелил шелковую рубашку на полу, и они легли на нее: Софи на спину, он рядом. Криспин протянул руку и нащупал рубиновое ожерелье — два крупных камня на золотой цепи. Раскачивая его как маятник, он провел им по ее груди, животу, прекрасному холму в излучине бедер.

Ощущение гладких камней и неровной поверхности цепи вызвало у Софи дрожь во всем теле. Она шептала имя Криспина.

— Криспин, войди в меня.

Эти слова прозвучали как-то особенно, и Криспин поспешил вкусить амброзию с ее пахнущих вишней губ. Их поцелуй сначала был легким и нежным, но постепенно наполнялся страстностью. Они целовали и ласкали друг друга как одержимые, стремясь не пропустить ни единой частички тела. Они упивались вкусом, запахом, ощущением друг друга и их тела жаждали продолжения этой любовной увертюры.

Их губы соприкоснулись, и она почувствовала, как Криспин движется внутри ее. Поцелуй становился все более ненасытным, яростным. Софи сначала медленно, потом быстрее стала двигаться кругами в такт ему. Она приподняла голову и потянулась вперед, чтобы Криспин мог целовать ее грудь.

Не отводя от нее глаз, он осторожно сжал губами розовый сосок. Едва прикоснувшись к нему, он оставил его ради второго. Лаская соски попеременно то языком, то губами, он добился того, что они затвердели. Софи застонала громче.

Она остро ощущала каждое прикосновение Криспина к своей груди, возбуждение горячими волнами растекалось внутри ее. Софи начала двигаться энергичнее, пользуясь свободой своего положения сверху.

Тусклый свет свечи дрожал в тысячах граней драгоценностей, которые их окружали, отражался в зеркалах, наполняя комнату разноцветным блеском. На груди у Криспина, на щеках Софи, на ее руках и шее плясали десятки крохотных радуг. Их слившиеся тела растворялись в водовороте цветных искр. Радуги преломлялись в тех местах, где их тела соприкасались, отскакивали от кончиков пальцев, дрожали на губах, окружали их огненным шлейфом. Сияющие камни падали с полок, чтобы присоединиться к их прекрасному действу, чтобы дать им свое благословение, благословение вора, давно отошедшего в иной мир.

Софи стиснула руку Криспина и сильнее сжала бедра. Он почувствовал, что отрывается от земли и парит в вышине. Его охватила всепоглощающая радость, для описания которой он не нашел бы слов. И Криспин вдруг понял, что у него есть все для того, чтобы быть по-настоящему счастливым.

Мало того что он ощущал безграничный, необычайный подъем, он испытывал огромное чувство благодарности к Софи. Женщина, которая была рядом, смогла дать ему больше, чем он осмеливался попросить, больше, чем он умел просить.

— Спасибо тебе, Софи, — прошептал он, едва придя в себя после того, как они одновременно достигли пика наслаждения. Никогда прежде Криспин не чувствовал себя настолько свободным, беспечным и живым. Он смеялся от полноты чувств, и Софи вторила ему, их смех заполнил Сандал-Холл, вырвался через трубы на крышу, поплясал на черепице и поднялся к солнцу, луне, звездам.

Когда смех затих, они нежно обнялись. И хотя они оба не могли знать, что узы, которые так счастливо соединили их, вскоре будут жестоко разрублены, их объятия были таковы, словно они предчувствовали эту опасность.

Они лежали неподвижно, соединив руки, их сердца бились в унисон. Криспин приподнялся и, подложив руку под голову, посмотрел на Софи. Он наклонился и поцеловал ее в кончик носа, однако его постигло разочарование — она даже не шевельнулась в ответ. Нужно было срочно что-то предпринять. Но прежде спросить ее кое о чем.

Криспин поцеловал ее в веко. Опять ничего.

— Софи, — прошептал он, — Софи, ты спишь? Молчание.

— Софи, — настойчиво повторил он и потерся ногой о ее бедро, — Софи, ты меня слышишь?

Не дождавшись ответа, он сел.

— Софи. — Он посмотрел на нее и осторожно дотронулся пальцем до ее руки. — Софи.

Она даже не моргнула.

— Я знаю, что ты не спишь, — сказал он обычным, громким голосом. — Открой глаза, и немедленно. Считаю до трех. Раз, два, т…

— А что будет, если не открою? — с закрытыми глазами спросила она.

— Будет плохо. Тебе это не понравится.

Софи поморщилась, поцеловала Криспина в ладонь и медленно приподняла веки.

— Лорд Сандал, вы чрезвычайно галантный кавалер. Сначала морите меня голодом. Потом не даете спать. И наконец, угрожаете. У меня такое чувство, что вы тренируете меня для военного похода против испанского флота.

— Я должен кое о чем спросить тебя, — ответил Криспин, не испытывая никакого раскаяния по поводу своей военно-походной тактики.

— Ну вот, а теперь допрос. — Софи перевернулась и легла головой на его колено, а его руку положила себе на талию. Она взглянула на него и, улыбаясь глазами, но с самым серьезным видом, сказала: — Я готова, адмирал.

А Криспин вдруг понял, что сам он не готов. Минуту назад это казалось ему таким легким делом, но теперь слова отказывались слетать с его губ, стали тяжеловесными и неповоротливыми. Он решил изменить тактику.

— Софи, — начал он неуверенно. — Софи прежде… после… когда в первый раз…

— Это загадка? — Она удивленно выпрямилась и села. — Если так, то она довольно сложная. Мне может понадобиться бумага, чтобы ее разгадать.

— Это не загадка, — серьезно отозвался Криспин. — И не шутка.

— Однако очень похоже на шутку.

— Софи, ты действительно так считаешь?

— Нет, если ты не хочешь, чтобы я относилась к этому как к шутке, я не стану.

— Я говорю, совсем не про это, и ты прекрасно меня понимаешь, — рассердился он. — Софи… — успокоившись, начал он снова.

— Да, Криспин?

— Скажи, что ты имела в виду, когда сказала, что… — Он сбился окончательно, и Софи стало его жалко. В этот момент Криспин был похож и на испуганного десятилетнего мальчика, и на страдающего от боли восьмидесятилетнего старца одновременно.

— Ты хочешь спросить, что я имела в виду, когда сказала, что люблю тебя?

— Да. Именно это я хочу спросить, — подтвердил Криспин.

— Я имела в виду, что люблю тебя. — Она ласково погладила его по щеке. — И сейчас, против всякого здравого смысла, могу повторить: я люблю тебя, Криспин Фоскари.

Криспин с облегчением вздохнул, но тут же нахмурился:

— Против здравого смысла? Но почему? Что во мне не так?

— Прошу, Криспин, давай оставим этот разговор.

— Оставим? — Он помрачнел еще больше. — Нет, я хочу знать.

— Я действительно не думаю…

— Скажи мне. Я хочу знать свои недостатки. То, как ты их себе представляешь.

— Хорошо, милорд, но помните, что вы сами на этом настаивали. Первое, вы упрямы. Очень упрямы.

— Это не так.

— Это так.

— Нет, не так, — упрямо повторил он.

— Второе, вы своевольны. Третье…

— Я не своеволен. Не говори так. — Криспин вдруг стал находить эту игру занимательной. — И совсем не упрямый.

— Третье, вы любите перебивать меня. Четвертое…

— Я перебиваю тебя не чаще, чем ты меня. Ты всегда перебива…

— Четвертое, вам больше идут бриджи, чем мне. Пятое, вы всегда хотите есть. Шестое…

— Ты выйдешь за меня замуж, Софи?

Софи от неожиданности замолчала, потом прошептала еле слышно:

— Что?

— Я спрашиваю: выйдешь ли ты за меня замуж? — Повторение этой фразы у него получилось увереннее.

— Выйти за тебя замуж? Стать твоей женой?

— Да, — ответил он медленно. Разговор шел не совсем так, как он предполагал.

— Нет, я не могу, — решительно покачала головой.

— Понятно. Ну что ж, хорошо, — холодно отозвался он.

— Ты не хочешь знать почему?

— Нет необходимости. Я все понял. — Криспин вдруг ощутил неудобство от своей наготы и потянул руку за бриджами, но Софи остановила его.

— Я не могу выйти за тебя замуж сейчас. Но смогу, когда закончится наш спор.

— Спор?

— Да, как только я его выиграю, мы с тобой поженимся.

— А если проиграешь?

— Этого не случится, так что не волнуйся, — улыбнулась она ему. — Скажи, ты действительно этого хочешь? Чтобы я стала твоей женой?

— Ты нужна мне, Софи Чампьон. Ты — единственная, кто мне нужен.

Волнение в его голосе и блеск в глазах стали для Софи магическим зельем, наполнившим ее теплом, пробудившим в ее душе новый всплеск любви.

Тогда она не понимала, каков в действительности его план. Ей понадобилось некоторое время, чтобы разглядеть в нем совершенно другого человека.