Я утратила силу, необходимую мне, чтобы жить. Я не победила тьму, и мрак просочился в моё треснутое сердце. Я сказала себе, что наберусь сил, но не смогла даже открыть глаза. Тогда я прислушалась в надежде уловить дыхание, но фантомным сигналом почувствовала лишь чьи-то горькие слёзы на своей коже.
«Я еще жива?».
Ответом мне — тишина.
В это зыбкое мгновенье.
Я уже мертва.
Это память… лишь память… память…
Грустное… веселое время…
Вереница разных решений. Обдуманных и импульсивных, самостоятельных и навязанных, серьёзных и не очень, но все они — моя драгоценная жизнь.
Воспоминания… откуда они приходят… образы…
Их так много…
И в них — я жива…
Я открыла глаза. Когда скользила куда-то, нет, я точно падала… Серьезно? На то, чтоб сообразить, наконец-то, что происходит, у меня ушло не меньше шести секунд. И я вспомнила. Мы проговорили до поздней ночи, а потом так и уснули в объятиях друг друга, привалившись спинами к двери. Поэтому, когда дверь открыли с той стороны, мы вывалились в коридор, рухнув к ногам «светила» медицины.
Голос сверху с шутливым выражением лица застал нас врасплох:
— Отдыхаем?
И в следующее мгновение через нас буквально перешагнули со словами:
— Я тут помешаюсь немного.
Я подскочила и стала изучать обстановку своими заспанными изумрудными глазами.
Он, казалось, забавлялся происходящим. Тишина. И чуть позже тот же задорный голос:
— Это так-то ты проводишь свои выходные, Итан? — подтрунивает он. — Или это сверхурочные смены?
Итан утвердительно кивает головой и смотрит на меня. Я сглатываю, пытаясь рассуждать спокойно.
— Ну, а вы, юная леди, чем объясните своё поведение? — круглое лицо оторвалось от шкафа, в котором что-то старательно пыталось отрыть, уставило два глаза на меня.
Я неподвластно себе расплываюсь в улыбке до ушей:
— Беру пример с тапок!
Итан сгибается пополам и его смех наполняет кабинет.
— Вижу, коллега, у вас напряженный график работы и скучать некогда, куда там нам… — он хлопнул его дружески по плечу, придержав гору папок в руках коленом. — Пойду спасу еще парочку жизней, а вы развлекайтесь, детишки. — Он подмигнул мне. И насвистывая припев какой-то старой мелодии, гусячьей походкой пошел по коридору.
— Он это серьезно?
Итан качнул головой:
— Вполне.
Я посмотрела в окно. На стеклах плясали солнечные зайчики.
— По-моему, день будет замечательным и солнечным.
Итан склонился к моему уху и с непривычки я даже вздрогнула:
— А у меня как раз выходной…
Я выгнула свою бровь в дугу:
— Это намек?
— Предложение.
Лицо мое просияло:
— А вы оказывается опасный тип…
— Вы?
— Ты, ты, ты… — пропела я, чувствуя себя необыкновенно счастливой. Захлопнула дверь кабинета и поцеловала его.
Это был конец июля, а у меня в душе царила весна…
Шел август. Это был вечер. Солнце уже садилось за углы высотных зданий вдали. В тот миг он закружил меня в воздухе и тихо прошептал:
— Я боюсь, что ты ошиблась на мой счет?
— Ты — риск, на который я всегда отважусь.
— Я, должно быть, сплю в глубоком коматозном сне.
— Нет, мы бредем вместе и наяву.
— Мы должны сказать твоим родителям.
— Не, так не пойдет.
— Это будет правильным.
— Мы никому ничего не должны.
Мы были рядом друг с другом, а все остальное для меня не имело значения.
Но, правда была другой. Догадывалась ли я в тот момент, что смерть притаилась в уголке? Увы.
Я «живу» в сети с Кристиной. У неё каникулы, мы переписываемся по сменам: ночь — лунатик я, а ночь — она. Всё из-за часовых поясов, но я не жалуюсь.
Я: У меня есть потрясающая новость.
Она: Какая?
Я: Я влюбилась по уши!
Она: Наконец-то! Йе-еху-у! Кто, кто, кто он?
Я: Мужчина моей мечты.
Она: Вы «ЭТО» уже сделали???
Я: Иди ты!!!
Место преступления — 6 этаж. 15:30 Мы угнали: одно ведро на колесах, пару резиновых перчаток, две половых тряпки и две швабры уборщика. На этаже разлили воду, подрастерли и катались по коридору.
Нейлу влетело — он попался. Пришлось драить не один этаж. Но, так как равнодушие должно топиться, как лёд на солнце, я по-товарищески морально поддерживала. Ха-ха.
Первые лучи солнца заполнили палату мягким светом.
Я улыбаюсь.
Сегодня мне приснилось, что я летала. Это было чудесно.
Мари принесла домашних гренок. Мы хрустели и перемывали кости всему кардиологическому отделению. Не повезло особо — главврачу. Он половину дня икал. И как так?! Наверно, мы перестарались…
На моих глазах Нейла официально изгоняют из рядов больных. Он недоволен. Но здоров. Теперь целыми днями закидывает меня сообщениями и звонками, а в часы посещения торчит в моей палате. Кое-кто из медперсонала предложил ему поработать на полставки. Он согласился. Я отвесила ему подзатыльник.
Листва шуршит под ногами. Мы гуляем. Вот уже седьмой день, который я провожу с семьей. Когда я столько раз гуляла по Нью-Йорку, была в забегаловках, и жевала хот-дог на ходу, смеялась от души и без всяких сожалений…
Можно ли это считать за счастье?
Да! Да! И еще раз — да!
Я в окружении тех, кого люблю, мне двадцать и я живу. Живу!
У меня поднялась температура, тело ломило, голова болела. Врачи со скорой сказали, что это просто простуда. Мне тоже так казалось…
Кое-кто сказал мне: «В тебя трудно не влюбиться. Именно потому, что я такая, какая есть».
Я не желаю большего, чем то, что у меня есть сейчас.
Я желаю — пусть это длится и длится…
Всегда…
Я ощутила это явственно, что-то близкое к отчаянию. В сердце кольнули иглы тревоги.
Не это ли было то самое — шестое чувство?
Эта действительность действенно беспощадна. Когда доходишь до определенного пункта в своей жизни.
Я простонала от неожиданно нахлынувшей боли, у меня перехватило дыхание и ослабели колени, и я упала на асфальт, корчась от боли, которая чувствовалась всё сильнее: грудь раздиралась на части, сердце бешено билось в груди, словно прося, чтоб его выпустили, а голова закружилась с новой силой, выдирая меня из этого мира…
Глядя с больничной койки, размытые лица близких становились узнаваемые.
Я уставилась на темный экран ноутбука и испугалась отражения. В темно зеленых глазах — боль, тревога, отчаянье.
На сайте я вывесила запись:
«Ну почему все должно рушиться в самом конце.
Страшно умереть и заново не родиться».
«Я хочу быть чем-то более значимым во вселенной и за её пределами».
Я стала сильнее, но мой организм начинает умирать. Эта боль, которая постепенно обладает всем моим телом — ноет, ноет, ноет во мне.
И что мне делать этими страшными ночами в этой глухой бездонности?
За мной смерть ведет слежку.
Я пытаюсь заглушить свой страх. Но он растекается по всему телу.
Если приложить руку к моему сердцу, нельзя почувствовать стук. Можно почуять, как будто, что-то перекатывается внутри, медленно, с треском…
Да. Моё сердце уже не стучит. Оно тихо влачит своё существование.
Хватит бояться. Хватит!
Комната наполнилась звуками: в желудке неприятно заурчало. Завибрировал телефон. Ноут издал пищащий, настойчиво-жалостный звук, потребовав зарядки. Где-то внизу кто-то кого-то окликнул. Птица ударилась о стекло, упав замертво. Таксист снес пожарный кран, вода залила «Хаустон-стрит».
Смерть играет на моих нервах.
— На кого я похожа? Нет. Не надо отвечать. Я и так знаю. На законсервированный труп.
Мама взяла мою руку и ободряюще сжала её.
— Я не отпускаю… — прошептала она и поцеловала меня в щеку, без сомнения оставив на ней пятно помады. — Не отпускаю!
— Мама, — говорю я ей, — ты никогда не потеряешь меня, отпустить меня не значит попрощаться.
В больнице пахнет омелой, смеются медсестры, дети шуршат обертками от сладостей.
Страна празднует Рождество.
И я молю о чуде… для каждого в этом мире.
Санта Клаус дарит мне ящик Пандоры…
И я открываю его.
«Всё покрыто снегом: город, я и моя душа».
Где-то бьют куранты.
И в моем сердце они слышны, даже на другом конце света.
Я должна… должна кое-что еще написать.
Это мой последний пост в группе.
Сайт отображает:
«Хотите «рецепт на счастье»?
Это для всех, кого раскритиковали, оставили и позабыли.
Выберетесь живыми!».
Хоть бы не свихнулась, хоть бы выжила, хоть бы дожила. Не могу. Не знаю.
Ожидание. Злость. Неужели, я не продержусь неделю? Только неделя!!! Немного!!! Каждая секунда ударяет молотом по голове.
Итан целует мои губы, и я шепчу ему:
— Прости, но, кажется, я не смогу сделать тебя счастливым…
Он плачет. И не верит. Он борется за нас. И поэтому, я держусь.
Сегодня я слышала его голос или мне показалось.
Нейл, он говорил со мной:
— Ты не позволяла мне любить себя. Если б только позволила, если б только разрешила… я любил бы тебя, как никто другой. До последнего удара сердца, до последнего вздоха, до последней капли крови. Нет, я уже люблю настолько сильно. Живи. Пожалуйста, только живи. Ты мне нужна. Ему. Ты всем нам нужна.
— Прости, — отвечала я, хрипя собственными легкими, — за всё.
Я просыпаюсь с восходом солнца…
Я спасаюсь от бесконечной темноты, называя их имена…
Я скрещиваю пальцы с надеждой, что все сбудется…
Сколько всего в голове. Кадры, как в фильме. Это мои шаги во времени. Но, почему всё так быстро? Мелькает, дребезжит, кружится и взрывается. Бал недоразумений. И я лечу сквозь него на сверхзвуковом реактивном самолете. Но, это моя жизнь и я встречаю её с улыбкой на губах.
Мои первые шаги; отцовские руки, подкидывающие меня; мамин смех; бабушкино варенье; сладкая вата; косички Алины; топот её ножек; шум прибоя; глаза любимого; велосипедные прогулки; джинсы клеш; клавиши пианино; первые «пятерки»; ракетки; розетки; зеленая трава; ландыши; роса, роза…
Поездки, встречи, расставания, друзья, враги… старые деньки. Я не сожалею ни о чём в своей жизни. Ибо, каждая минута моей жизни ценна для меня, как глоток воздуха и даже больше.
Теперь я знаю, что самые важные моменты в жизни, обычно, кажутся незначительными, поэтому-то осознавать их позже так сладостно.
И до скончания времен я не забуду их никогда. Всё это принадлежит мне — навсегда.
И тут время останавливается, всё замирает и… всё рассеивается…
Словно целый мир ускользает сквозь пальцы.
Это происходит. Это касается меня. Это забирает меня.
Я ничего не в силах поделать.
Часы, минуты, секунды… растворяются во вневременном пространстве.
Картины… звуки… запахи… голоса… прикосновения…
Кто же я? Кто?
Я слышу странные голоса. Они зовут меня куда-то далеко. Они кажутся такими знакомыми, но кому они принадлежат, я не могу вспомнить.
Но, почему тогда я чувствую, что где-то что-то подобное было…
Я бегу… коридор… двери… одна, вторая, третья… их так много.
В одну, в другую…
Вспышки, свет… видения.
Я перемещаюсь в подсознании.
Так близко и я тянусь к самой себе.
Всё началось в тот день. Реальность предала меня без колебаний. Я упала. Крик. Голоса. Меня доставили в больницу. У меня нарушился сердечный ритм, вызвав аритмию. Даже забавно, Итан просидел у постели несколько часов, выясняя, какое лекарство мне лучше подходит для восстановления сердечного ритма. Он повторял: «ты будешь в порядке!». Но, вот беда, за одним нарушением последовало другое — отек легких. И этот месяц я провалялась на аппарате искусственной вентиляции легких, а потом, ко всему прочему, развился инфекционный эндокардит, который разрушил в пух и прах мой сердечный клапан. Я продержалась три операции подряд, но на четвертой… Я так и не дождалась донорского сердца, которое везли для меня…
О, Боже! Это было сегодня. Нет. Это происходит прямо здесь. Сейчас.
Я заставляю своё сердце биться,
Но у меня ничего не получается.
Что-то ускользнуло из меня,
И его не вернуть.
Я тону, медленно растворяясь…
Но мысли продолжают скакать, как бешеные кони. Они мчатся по равнине моего подсознания.
Еще мгновение. Еще одно.
Жизнь покидает.
И мне приходится уходить.
Я почувствовала это так отчетливо.
В груди, как будто, что-то оборвалось и вывалилось.
И эта секунда растянулась в вечность…
Мой разум полон лиц иностранцев: знакомых, незнакомых.
Потом всё опять проясняется.
Меня больше не существует.
И в этом бесконечном лабиринте мной потерян выход.
Я пылаю в огне.
Стою на месте и жду…
Закрываю глаза и молюсь,
Вернись ко мне еще раз…
Я превращаюсь в пепел,
И ветер, развеивая, уносит мои слёзы.
Так холодно и одиноко.
В этой пустоте вы протянете руку мне?
Ведь, я иду к Вам навстречу…
Ритмично работает аппарат искусственного дыхания. Я лежу — без сознания, дыхания, пульса и сердцебиения, с отсутствием зрачковой реакции на свет, почти холодная и чужая.
Нужно только выключить все аппараты. И разойтись.
Но, никто до сих пор так и ни сказал слово: остановите.
Они вошли друг за другом в операционную.
И вот стоят рядом, смотрят на меня, безжизненно полулежащую, и трясутся от страха перед таким зрелищем.
Затем движение и мама кидается к телу, берет меня за руку и молит восстать. Она — не признает смерть. Она зовет меня. Зовет.
Папа падает на колени, обхватив голову руками. Он — стонет.
Они — плачут. Все.
Не знаю, где я. Всё смешано.
Меня нет в этой материи, но через трещину я просачиваюсь в виде энергии…
Отголоски. Тонкие нитки, что ведут меня к ним — сплетают нас воедино.
Мне чудится, что я стою напротив, что это я, как будто, «под их кожей», у всех сразу и у каждого отдельно, чувствую эмоции каждого, и всех вместе одновременно, что я живу этой жизнью, этими страданиями и всей той радостью, что выпала на нашу долю.
Их боль — моя боль, их счастье — моё счастье, их жизнь — моя жизнь…
Мир по-прежнему вращается.
В нем всё идет чередом — это бесконечный цикл.
Осень, зима весна, лето.
Земля вокруг солнца: день за днем, год за годом, столетие за столетием.
Задумано свыше — жизнь на смену смерти.
И мы рождаемся в тот момент, когда кто-то делает свой последний вздох.
Небо беззвучно пересекает самолет, за ним тащится шлейф длиною в километры. Он развевается и растягивается. На чистой голубой поверхности ни облачка. Мягкий свет приглушенно заливает небосвод.
Не плачьте, не сожалейте, а возвращайтесь к нам. Мы здесь и ждем вас.