Нить Ариадны

Глава 6

Мне снился мой дом в Америке, неспешные прогулки в парке и чтение книг под большим раскидистым дубом. То, как я расстилала белоснежное покрывало и усаживалась, предвкушая удовольствие от уединенного равномерного перелистывания страниц в тишине, от хитросплетения букв, которые рождали собой слова и предложения. А предложения рождали книгу. Я любила читать на русском и на английском одно и то же произведение, чтобы понять, какая версия мне нравится больше.

Вдруг тишину парка, которую я так ценила, нарушили странные звуки. Это были отдельные слова и возгласы, долетавшие до меня, сначала тихо, а потом все громче и громче. Говорили эмоционально, с сильным шотландским акцентом.

Я пыталась сосредоточиться на книге, но возгласы мешали мне. Что-то изменилось: вместо нежного аромата цветы на поляне стали источать какой-то странный запах, я вдохнула глубже, чтобы определить его источник. Пахло краской и еще чем-то, более резким, похожим на растворитель… Точно растворитель. Я силилась понять, как цветы могут пахнуть краской, как вдруг раздался невообразимый грохот. Я вскочила и вместо любимой полянки с раскидистым дубом оказалась в неряшливой комнате: на полу валялись кисти, свернутые холсты, обрывки и клочки бумаги, эскизы, картины и тюбики с краской. Причиной страшного шума оказался упавший мольберт, который сложился под тяжестью наброшенной на него одежды и теперь лежал, неуклюже выставив треногу. Где-то продолжали говорить. Я выскользнула из кровати и на цыпочках подошла к двери. Голос доносился снизу. Приоткрыв дверь, я оказалась в небольшом холле верхнего, очевидно, второго этажа. Вниз уходила узкая лестница. Кто-то внизу мерил шагами комнату и разговаривал по телефону:

— Да, она у меня. А что ты хотел, чтобы я сделал? Бросил ее? Нельзя было оставлять ее в таком состоянии. — Пауза. — Какое твое теперь дело, когда у тебя ума хватило притащить ее сюда. Для чего ты это сделал, черт тебя возьми? — Пауза. — Джейк еще не знает, думаю, он вернется только на следующей неделе. — Пауза. — Нет, не приезжай, не хочу тебя видеть, и ты прекрасно знаешь, что я не пущу тебя на порог своего дома.

Говорящий в бешенстве швырнул трубку телефона и выругался так, что у меня зашевелились волосы. Я узнала его. Конечно, это был Гектор. Его низкий хрипловатый голос невозможно было забыть или перепутать с чьим-то еще. Я не хотела быть им замеченной и опустилась на верхние ступеньки лестницы.

На мгновение внизу стало тихо, а потом снова раздались беспокойные шаги, послышался звук выдвигающихся ящиков и щелчок зажигалкой. А еще через несколько секунд я увидела и самого Гектора, который выглядел просто ужасно ― небритый, под глазами залегли темные тени. Похоже, этой ночью ему не удалось сомкнуть глаз. Он заметил меня, махнул рукой, и на его лице промелькнуло некое подобие улыбки. Гектор неспешно прикурил сигарету и стал подниматься ко мне. Ступени протестующе скрипели под каждым его шагом. Я стыдливо натянула на колени футболку, кроме которой на мне ничего не было.

— Как ты? ― участливо спросил он.

— Не знаю, ― честно ответила я. ― По-моему, не очень хорошо. У меня слабость и головная боль.

— Мы приехали сюда после того, как ты уснула у меня в машине. Ты спала так крепко, что тебя невозможно было разбудить.

— Да, спасибо, ― вяло сказала я. Вспомнился вчерашний вечер, гадкие откровения Гектора. Меньше всего сейчас мне хотелось находиться в его доме. Между нами повисла пауза, я внимательно рассматривала свои руки. Наконец Гектор прервал молчание:

— Алекс…

Я взглянула на него, что-то новое появилось в его голосе. Гектор сидел совсем близко от меня, в нескольких сантиметрах. В уголках губ залегли усталые складки. Он потер красные от бессонной ночи глаза, и в этот момент луч света, пробившийся сквозь тяжелые тучи и пыльное лестничное окно, осветил его лицо. От внезапного яркого света он прищурился. И я узнала его. Мне уже приходилось раньше видеть эти впалые щеки, карие глаза, крупный нос. Я не могла вспомнить, где, но определенно встречала его раньше. Словно в тумане я рассматривала шрам над левой бровью, родинку рядом с ухом, упрямый завиток волос, который все время падал на лоб. Я видела свою руку, убиравшую волосы с его лба, легко касающуюся небритой щеки…

— Алекс? ― услышала я и моргнула. Моя рука в самом деле касалась щеки Гектора. Он удивленно смотрел на меня.

— Боже мой, ― прошептала я и хотела отдернуть руку, но он накрыл своей ладонью мою. Его рука была шершавой, сухой и горячей.

Я подумала, что это неправильно — сидеть и держаться за руки с Гектором. Мы не друзья и не влюбленные. Но Гектор крепко держал мою руку, он гладил мою ладонь, как гладят ладошку ребенка, и напевал неизвестную мне песенку. Я немного расслабилась.

— Что ты будешь делать, Алекс?

— Не знаю. Вернусь в паб.

— А потом?

Я пожала плечами:

— Идей нет. Мне кажется, я зашла в тупик.

— У меня есть. ― Я вопросительно посмотрела на него. ― Останься здесь. ― И, не дав вставить хоть слово, заговорил: ― Просто останься. Поживи здесь, погуляй, подыши морским воздухом, постепенно ты придешь в себя. А я расскажу тебе все, что знаю. ― Он прервался, чтобы прикурить еще одну сигарету, и добавил: ― Кто расскажет тебе обо всем, кроме меня?

— То, что ты предлагаешь, ― просто немыслимо. Невозможно.

— Все возможно. Просто останься, и все. ― Гектор говорил медленно, немного тягуче и, не отпуская мою руку, снова замурлыкал песенку себе под нос.

Я почувствовала, что желание оставить дом, в котором я проснулась этим утром, таяло от слов Гектора с каждой минутой. Рождалось новое желание ― принять его предложение, спрятаться и отгородиться от странного, недоброго мира.

Руководствуясь остатками разума, я спросила:

— Но я совсем не знаю тебя. Вчера ты был такой… ― Не могу подобрать слово. ― Злой. А сегодня словно другой человек. Кто ты на самом деле?

— Я вчера был не просто злой, я чуть с ума не сошел от злости… на себя, за то, что не смог остаться дома и пошел в галерею; на Джефа ― за то, что он привез тебя; на тебя ― за то, что ты такая красивая… А когда ты заснула в машине, и я не смог разбудить тебя и решил, что привезу тебя сюда ― в мой дом. Решение было неожиданным даже для меня самого.

— Гектор…

— Подожди, Алекс. Дай мне сказать, пожалуйста. Мне совсем не просто говорить такое. Я сидел в кресле и смотрел на тебя. Всю ночь. И тогда я решил, что мне выпал второй шанс, нужно уговорить тебя остаться.

— Но послушай… ― пыталась сказать я хоть слово.

— Не говори ничего. Просто останься. Подари мне немного счастья и время, когда ты будешь принадлежать только мне одному. Даже у тебя должно быть хоть немного доброты. И еще, пожалуй, самое главное. ― Гектор уставился перед собой в одну точку, его руки сжались, и он с нажимом сказал: ― Я готов пойти на это снова. Готов рискнуть тем, что ты снова можешь уйти. Я даже готов пережить снова тот кошмар, в котором жил, когда узнал, что ты ушла к Джефу, а потом и совсем исчезла... Готов пережить это еще раз… сто раз, если придется... Только останься.

Ошеломленная, я смотрела на него, не веря тому, что слышала. Передо мной сидел человек, которого я не знала, но хотела узнать ― искренний, влюбленный и честный. Я чувствовала тепло, которое исходило от него. За окном завывал ветер, но рядом с Гектором мне не было до него дела. Впервые за несколько дней я почувствовала столь необходимое мне чувство покоя и уверенности. Это было странно ― ощутить покой в таком неряшливом доме, рядом с человеком, чье настроение меняется несколько раз в секунду. Но уходить мне не хотелось. Я посмотрела на него еще раз. Он ждал.

— Я останусь. Но у меня есть условие, ― добавила я, видя, как улыбка появляется на его лице.

— Все что угодно...

— Не знаю, что раньше было между нами... Не знаю, чего ты ждешь от меня теперь. Но ты должен понять, что я не та, какой ты меня помнишь. Я сама только пытаюсь вспомнить... Я... я не готова делить с тобой постель... Ты понимаешь, о чем я говорю? ― Мне было неловко говорить об этом. А Гектор даже бровью не повел. Он кивнул и серьезно сказал:

— Я был готов к тому, что ты скажешь нечто подобное. Я буду ждать столько, сколько нужно. ― И добавил шепотом: ― Пока ты сама не попросишь. ― А потом рассмеялся и сказал: ― Ах, Алекс, не делай такое постное лицо. У нас же праздник ― мы начинаем новую жизнь. — Он подхватил меня и стал кружить, казалось, что он сошел с ума и мы упадем с лестницы и разобьемся.

— Гектор, ― со смехом сказала я, ― поставь меня, пожалуйста, на землю и давай съедим что-нибудь, я голодна как волк.

Гектор, помолодевший лет на пять за пару минут, потащил меня вниз.

— Боюсь, что на завтрак у меня есть только кофе и сигареты, ― обводя взглядом кухню, сказал Гектор.

— Что ж, кофе подойдет. Выпьем по чашечке, ― сказала я, пытаясь найти стул, который был меньше всего завален хламом. На кухне творился еще больший кавардак. Везде стояла грязная посуда, валялись обрывки рисунков, одежда свисала со спинок стульев и была горой навалена на небольшой диванчик, стоявший в углу. Окурки уже давно не умещались в пепельнице и валялись на полу.

— Моя экономка в отпуске и вернется только через неделю, ― виновато сказал Гектор.

— Не страшно, ― улыбнулась я ему. Я убрала хлам со стула, пока Гектор расчищал небольшое место на столе. Когда ему это удалось, он поставил передо мной чашку дымящегося кофе.

— Знаешь, Алекс, что мы сейчас сделаем? Я позову кого-нибудь убраться сейчас. Попрошу тетю прислать ее помощницу, а мы возьмем катер и поедем на другой остров, там и перекусим. Я знаю замечательное место, где хозяйка Труди делает самый вкусный в округе пирог с перепелами.

Я сидела на этой невообразимо грязной кухне, пила голый кофе и впервые за несколько последних дней искренне и беззаботно смеялась. Гектор рассказывал какие-то глупости и сам заливался от смеха. Он был таким красивым. Может, я и вправду была здесь? Может, я любила его? Точно любила. Его просто невозможно было не любить.

Спустя час мы мчались на машине. Лето раскрасило остров последними яркими красками. Холмы, покрытые изумрудным вереском, окружали дорогу. Желтые, белые, лиловые цветы выглядывали из-за высокого вереска и, покачиваясь на ветру, кивали нам. Иногда на какой-нибудь из холмов выбегало стадо овец ― смешных и нестриженных. Овцы смотрели на нас, проезжающих, без всякого любопытства. Под песни, которые распевал Гектор, и мой смех мы добрались до пирса. На волнах, словно танцуя, мягко покачивались многочисленные суда. Их было много: рыбацкие и спортивные катера, несколько весельных лодок и много белоснежных яхт. Одна яхта, пришвартованная в стороне ото всех, выделялась своим мощным корпусом и размером. Чуть меньше «Британии» ― официальной резиденции королевы, подумала я. На ее белом боку красивыми синими буквами было начерчено: «Ariadne's thread» ― «Нить Ариадны».

— Какое красивое название. И яхта очень впечатляющая. Чья она? ― спросила я.

— Джефа, конечно. Только ему на этом острове по средствам покупать себе такие игрушки. ― Гектору явно не хотелось говорить об этом. Я постаралась переменить тему:

— На чем поплывем мы?

— Вот на этом катере. ― И Гектор уже стоял в небольшой лодке, протягивая мне руку. Я осторожно ступила на катер. Мне не нравилось, что он качается и кажется таким маленьким и ненадежным, песчинкой в огромном пространстве моря. Но Гектора ничего не смущало, он ловко отвязал канат, завел мотор и теперь аккуратно выводил катер в открытое море. Когда мы поравнялись с яхтой Джефа, я увидела, что слова в названии «Нить Ариадны» написаны по-разному. Слово «нить» было более светлым ― выгоревшим на солнце, слово «Ариадны» же, наоборот, было выведено свежей фиолетовой краской. «Странное дело», ― успела подумать я перед тем, как катер дернулся и понесся вперед. Меня трясло и подбрасывало, пришлось вцепиться в Гектора, не обращающего внимания на качку. Он продолжал горланить песни, которые завел еще в машине, и выглядел очень счастливым. Море было темно-синим, бездонным и неприветливым. Оно шевелилось так, будто огромный питон то и дело сворачивался кольцами и поднимал катер своим длинным мощным телом. Волосы Гектора трепал ветер, он уверенно стоял у штурвала и выглядел, как заправский моряк.

Через некоторое время мы причалили к небольшому островку, покрытому невысокими зелеными холмами, по которым небольшими стадами перемещались овцы. Издалека казалось, что холмы живые. По берегу было разбросано несколько серых рыбацких домишек. Гектор спрыгнул на землю и протянул мне руку, я последовала его примеру и через секунду оказалась на земле. Мне даже показалось странным, что она не качается. Мощный бородатый мужчина возился у причала со своей лодкой. Увидев нас, он радостно махнул нам.

— Снова рисовать пожаловал, Гектор?

— Нет, Мик. На этот раз ― только затем, чтобы попробовать фирменный пирог твоей сестры.

— А, это отличный повод, ― добродушно улыбнулся Мик. ― Как раз сегодня она еще коптит лосося. Вам следует поторопиться, а то на запах скоро слетится вся округа.

Мы заверили его, что немедленно идем пробовать не только лосося, но и все остальное, что найдется у Труди, и отправились по небольшой петляющей дороге, ведущей в деревушку.

По дороге Гектор рассказывал мне, как писал холмы на этом острове. Они ему кажутся более живописными, чем на Барра, поскольку этот остров расположен южнее и здесь есть особенный свет. Я пожала плечами, мне было непонятно, как острова, расположенные друг от друга в получасе езды на катере, могут иметь разный свет. Наверное, поэтому я и не стала художником.

— А вот на том холме я рисовал тебя. ― Он махнул в сторону высокого живописного холма. ― Хотя, честнее было бы сказать, что пытался рисовать. Странное дело, ― продолжал он, немного понизив голос. Мне даже показалось, что он уже и не со мной разговаривает. ― Не могу передать на бумагу. Словно в тебе есть нечто такое, что постоянно ускользает... Никто из нас не мог передать это так, как хотелось. Что это за загадка такая? ― Он резко развернул меня таким образом, что наши лица оказались очень близко. Гектор внимательно всматривался в мое лицо так, как всматриваются в мелкие детали картины или мозаики. На его лбу собрались морщины, взгляд прищуренных глаз сосредоточенно скользил по мне. Он тихо бормотал себе что-то под нос. Я засмеялась.

— Гектор, хватит. Я чувствую себя неодушевленным предметом. Пойдем.

Гектор моргнул, огляделся, будто вспоминая, где он.

— Извини, Алекс. Это место на меня так подействовало, я же обещал, что не буду на тебя давить. ― Он выглядел растерянным. ― Сам не знаю, что на меня нашло.

Я махнула рукой, дескать не имеет значения, и мы пошли к Труди. Спустя десять минут показался небольшой домик, где на первом этаже располагался ресторанчик, а на втором ― жилые комнаты. Стены серого здания были уютно увиты плющом, доходившим до синей крыши. Над входом, покачиваясь на скрипучих цепях, висела старая вывеска «У Труди». А запах копченого лосося был так восхитителен, что у меня закружилась голова. Я и не помнила, когда ела последний раз. Гектор толкнул массивную синюю дверь с зеленой ручкой, и мы вошли в небольшое уютное помещение. Обстановка была самой простой: деревянные столы и стулья. Главным украшением ресторанчика были картины. Они располагались на стенах в хаотичном порядке, отчего было сложно понять, сколько же их на самом деле. В основном это были пейзажи. На одних ― задумчивые овцы бродили по холмам, на других ― морские волны бились о камни отчаянно и свирепо. Были и такие, где солнце украдкой пробивалось сквозь серые тучи и ласково обнимало зеленые поля и разноцветные крыши домов, но таких картин было мало.

К нам торопливо шла высокая ширококостная женщина с красным лицом:

— Гектор, мой мальчик, я так давно тебя не видела. Как я рада, что ты выбрался к нам наконец. Ты рисовать приехал? ― Она засыпала его вопросами и шумно расцеловала его. ― Дай я посмотрю на тебя. Как ты похудел ― кожа да кости. Имей в виду, не поправишься ― позвоню твоей матери.

Гектор со смехом вырвался из ее медвежьих объятий:

— Труди, ну будет тебе причитать. Принеси лучше нам все самое вкусное, что найдется у тебя на кухне.

Женщина расцепила объятья и бесцеремонно уставилась на меня.

— Гектор, зачем ты привез ее? ― спросила она так, словно меня здесь не было. ― Зачем она здесь? ― Она повернулась к Гектору, и я увидела в ее глазах осуждение. ― Ты разве уже все забыл?

— Ах, Труди, все очень непросто. Алекс попала в аварию и теперь ничего не помнит. Ей нужен был кто-то, кто бы мог помочь ей вспомнить…

Труди покачала головой:

— Что будет после того, как она вспомнит? ― Женщина выдержала театральную паузу. ― Дело твое, Гектор, но мой тебе совет ― держись от нее подальше. Она ― чума. ― Труди развернулась на каблуках и пошла в сторону кухни.

— Не обращай на нее внимания, ― сказал Гектор. ― Она просто очень переживает за меня.

Я не отвечала. В тот момент меня обуревали столь разные чувства, что невозможно было понять, какое же из них сильнее. Сначала мне хотелось убежать оттуда, мне было гадко и, что самое удивительное, стыдно. Мне казалось, что она в действительности говорит обо мне. Потом мне стало страшно от того, что я уже не понимала, где мои собственные воспоминания, а где рожденные моей фантазией. А после я и вовсе рассердилась на Гектора за то, что он позволил этой женщине говорить так обо мне.

— Алекс?! ― позвал меня Гектор.

— Она действительно любит тебя, ― глухо заметила я, услышав в собственном голосе странные скрипучие нотки.

— Конечно, и я ее люблю, ― беспечно сказал Гектор, ничего не заметив. ― Она знала меня еще мальчишкой, когда я тайком брал отцовскую лодку и приплывал к этому берегу, чтобы рисовать вон те скалы. ― Гектор указал на живописные скалы, которые торчали из моря, как острые зубы чудовища. ― Труди подкармливала меня и всегда говорила, что я буду великим художником. Она мне как вторая мать.

— А что она знает обо мне? ― вырвалось у меня.

— Все знает. У меня от Труди нет секретов. Хотя в последнее время я нечасто здесь появляюсь, но ценю и берегу наши отношения.

— Она была не очень мила со мной, ― не удержалась я снова.

— Не сердись на нее. Просто она видела, в каком я был состоянии, когда ты бро... ушла от меня. Но она так же понимает, что я уже большой мальчик, способный принимать решения и оценивать последствия. ― Он усмехнулся и накрыл своей большой ладонью мою. Я смотрела на наши руки. Снова возникло ощущение, что я уже видела это. Я силилась вспомнить хоть что-то еще, но видение покрылось дымкой и исчезло.

Спустя несколько минут появилась Труди с огромным подносом. Она улыбнулась Гектору, поставила поднос и ушла, сославшись на большое количество работы. На меня она и не взглянула. Но сейчас это было неважно, потому что на подносе перед нами стояли пирог с перепелами, паштет, копченый лосось, свежеиспеченный хлеб, джем и масло. Я была так голодна, что буквально набросилась на еду.

Несколько минут мы сидели молча. Я ― потому что была поглощена едой, а Гектор ― потому что не хотел отвлекать меня. Наконец я спросила, указывая на картины:

— Чьи это работы?

— В основном мои. Есть несколько Джейка и Джефа.

— Труди может заработать состояние, продав эти картины.

Гектор засмеялся:

— Для этого нужно умереть и подождать еще лет двести, чтобы нас признали гениями масштаба Ван Гога.

Я улыбнулась и еще раз взглянула на картины. Работы Гектора были легко узнаваемы ― завораживающе темные, их хотелось разглядывать часами. — Ты ― гений, Гектор. Тебе не нужно умирать, чтобы доказать это. Нужно жить и писать.

— О, Алекс… ― Гектор выглядел даже немного растроганным.

Во время обеда он был ужасно мил, шутил и рассказывал истории из своего детства. Я смотрела и оценивала его. В нем было все, что нужно: мужественность, красота, талант и страсть. Могла ли я когда-нибудь оставить его? ― спрашивала я себя и не находила ответа.

Потом мы отправились бродить по острову. Я собирала желтые лютики и плела из них венок.

— Я хотел бы сделать несколько набросков, если ты не против, ― спросил Гектор.

Я кивнула и уселась на большой, нагретый от солнца камень. Гектор просил меня повернуться то так, то эдак, пока его не устроил свет, затем он вынул из карманов огрызки карандашей и старый блокнот. Найдя чистую страницу, Гектор стал водить по ней карандашом рваными быстрыми движениями, изредка кидая на меня взгляды. Между его бровей появилась небольшая складка. Он весь был натянутым как струна ― нервным и сосредоточенным. Закончив на странице, он шумно переворачивал ее и снова искал чистое пространство, чтобы продолжать неистово чертить. Не знаю, сколько прошло времени, наверное, много, потому что солнце уже начало клониться к закату и стала ощущаться вечерняя прохлада. Я вытянула затекшие ноги.

— Гектор, думаю, нам нужно возвращаться... ― сказала я. Он не услышал, занятый своими эскизами.

— Гектор, ― позвала я уже громче. ― Я устала.

Он свирепо взглянул на меня, но через секунду уже владел собой.

— Конечно, прости. Я слишком увлекся. Так всегда бывает, когда я пишу тебя, не могу остановиться. ― Он взъерошил себе волосы. Было в этом жесте что-то наивное, мальчишеское.

— Можно взглянуть?

— Да, пожалуйста. ― Он отдал мне свой блокнот с набросками. На них была нарисована девушка, очень похожая на меня, но это была не я. Она выглядела, как… Клеопатра на картине Джона Уильяма Уотерхауса ― прекрасная, высокомерная и безжалостная.

— Гектор, как красиво... ― осторожно начала я. ― Девушка, которую ты нарисовал…

— Это ты, Алекс, ― прервал меня Гектор, собирая разбросанные карандаши с земли.

— Тебе не кажется, что я получилась… холодной, не знаю, излишне горделивой, что ли...

Гектор изумленно посмотрел на меня:

— Но, Алекс, я рисую тебя, какой вижу. Я не могу тебя нарисовать милой и нежной, потому что это будешь не ты, ― сказал Гектор, и в его голосе послышалось раздражение.

От этих слов меня будто обожгло горевшее внутри него пламя. Я со страхом смотрела на его лицо, ожидая, что оно станет злым и жестоким, каким я видела его вчера. Но сейчас его вид выражал благодушие и беззаботность. Насвистывая, он рассовывал карандаши по карманам, затем мечтательно взглянул на садившееся солнце, и все мои сомнения исчезли.

Вечером мы сидели в доме Гектора перед зажженным камином. Женщина, которая прибиралась здесь, потрудилась на славу. Дом стал чистым и опрятным, с небольшой натяжкой его можно было даже назвать уютным, а неровный свет от огня делал комнату теплой. Мы пили вино и ужинали пирогом, который нам с собой завернула заботливая Труди.

Перед тем как вернуться к Гектору, мы заехали в «Золотого гуся» и забрали мои вещи. Мне показалось, что кто-то в них рылся, но поскольку ничего не пропало и все лежало на своих местах, предъявить Кори мне было нечего. Паб был полон народу, все с интересом на нас поглядывали и перемигивались друг с другом. Я не сомневалась, что новость о том, что меня сегодня видели с Гектором, разлетится по острову быстрее ветра.

Гектор знал практически всех, он поздоровался с завсегдатаями, обсудил последний матч по регби. Все это время я стояла рядом с ним и чувствовала себя гадко. Мне казалось, что Гектору это почему-то доставляет удовольствие, он никак не мог закончить разговор.

— Хорошо, что мы уехали оттуда, ― сказала я уже в машине.

— Я никогда не оставил бы тебя в этом пабе, ― ответил он и очень нежно взял меня за руку.

Время перед камином становилось тягуче медленным. Гектор рассказывал об истории острова — о том, как дождливым летом 1948 года знаменитый шотландский режиссер Александр Маккендрик снимал здесь свой дебютный фильм «Море виски!» и о том, что половину ролей исполнили местные жители, в том числе и отец Гектора. Отец, как и все, кто стал актером для этого фильма, невероятно этим гордился… Я почти не слушала его, смотрела на танец пламени и думала о том, что голос Гектора становится все дальше и тише.