Ночная смена

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Возможно, это было немного импульсивно.

Я сижу верхом на коленях Винсента, вцепившись руками в рубашку, чтобы не упасть и не приземлиться задницей на пол спальни. Немного неудобно и я полностью не опустилась на него, потому что не совсем готова перенести весь вес на его бедра.

Глаза Винсента на уровне моих ключиц.

Если он посмотрит вниз, то увидит глубокий вырез одолженного боди.

Если вверх — заметит двойной подбородок.

В этом нет ничего лестного или соблазнительного, но уже слишком поздно отступать, не слезая неловко с колен. Итак, придется просто смириться с этим.

Поскольку все определенно плохо получается, я откидываюсь назад — ровно настолько, чтобы посмотреть ему в глаза — и спрашиваю:

— Это не слишком прямолинейно?

Винсент фыркает и наклоняется вперед, чтобы спрятать улыбку в изгибе моей шеи. Его руки ненадолго обхватывают мои бедра, затем опускаются по бокам, как будто он не может решить, куда их деть.

— Пожалуйста, постарайся помочь мне сохранить хоть какое-то подобие достоинства, — ругаюсь я.

— Прости. Мне жаль. Я не смеюсь над тобой, клянусь, — горячее дыхание Винсента касается точки моего пульса. Я стараюсь не дрожать. — Я смеюсь, потому что, если не буду смеяться, взорвусь. У меня никогда так быстро не вставал.

Я чувствую, как щеки начинают гореть, а тепло разливается между ног.

Я опускаюсь к нему на колени, потому что, конечно же, Винсент просто шутит, но смех в горле немедленно превращается в пыль.

Он на самом деле твердый.

Винсент возбужден, прижат как раз в том месте, где мог бы проскользнуть в меня и жар его тела просачивается прямо сквозь джинсы, отчего я тут же становлюсь унизительно влажной.

Винсент стонет.

Я вздрагиваю и откидываюсь назад. Он снова стонет.

— Я ведь не делаю тебе больно, правда? — нервно задаю вопрос. — Я не такая уж маленькая.

— Идеальная, словно была создана именно для меня, — говорит Винсент. Его глаза опускаются вниз, следуя за вырезом боди, а затем снова встречаются с моими. Он прикусывает губу, пытаясь спрятать улыбку. — И твои сиськи выглядят феноменально.

На мгновение комплимент меня задевает, но затем я узнаю в этих словах собственные.

Я замираю.

— Ты слышал…

— Все в порядке. Каждый поддерживает себя перед зеркалом в ванной.

Долгий сдавленный стон унижения, который вырывается из моего рта, звучит как предсмертный вопль животного. Я отпускаю его плечи и прячу лицо в ладонях.

Если бы только кто-то мог просто пойти и убить меня прямо сейчас, то было бы здорово.

Винсент нежно берет меня за запястья и опускает руки между нами.

— Ты можешь, пожалуйста, положить конец этим страданиям и поцеловать меня? — ворчу я.

Винсент выдыхает смешок, улыбка душераздирающе нежна.

Сначала его губы касаются моей щеки. Он целует ее один раз, нежно, прежде чем переместиться на другую сторону моего лица, чтобы сделать то же самое со второй щечкой.

Я сижу очень тихо, глаза закрыты, а сердце застряло где-то в горле, пока он медленно прокладывает дорожку вверх к моему лбу, затем вниз по переносице, останавливаясь, чтобы запечатлеть нежные поцелуи бабочки на веках, прежде чем возобновить путь ко рту. В последний момент, когда я уверена, что он прекратит эту пытку и поцелует меня как следует, Винсент опускается ниже челюсти и прижимается твердым, влажным поцелуем к точке, где бьется пульс.

Я издаю отрывистый и довольно унизительный стон.

— Винсент, — умоляю я.

— Нетерпеливая, — вздыхает он.

Парень приподнимает подбородок и, наконец, я целую его — с открытым ртом и жадностью.

Божественно. Это музыка, и поэзия, и любая другая преувеличенная метафора, которую я когда-либо слышала о поцелуях. Губы Винсента так знакомы, что щемит сердце. Прикосновение языка к моему такое мягкое, нежное и одновременно голодное, что желудок скручивается от жара.

— Счастлива? — он шепчет мне в губы.

— Не беси, — шепчу я. Но ответный поцелуй говорит «да». Я осторожно провожу ногтями по его груди, раскрывая мягкий хлопок рубашки. Винсент вздрагивает под моими руками и крепче сжимает бедра, притягивая вперед, пока мой таз не прижимается к его животу.

Мне нравится, как он обращается со мной. То, как направляет меня, как ему нравится. Есть что-то захватывающее в его силе и непредсказуемости желания. Это не похоже на грязные грезы наяву перед сном и необходимость придумывать весь сюжет самостоятельно.

Я не одна. Он здесь. Настоящий.

Так приятно желать и быть желанной. Я могла бы утонуть в этом чувстве.

К сожалению, тело не уловило метафор, проносящихся в голове — в какой-то момент мне нужно вынырнуть, чтобы глотнуть воздуха. Когда отстраняюсь, чтобы перевести дыхание, меня поражает открывшееся зрелище: красная помада размазана по всему лицу Винсента, буквально от носа до подбородка.

Это так поразительно и грязно, так непристойно, что я давлюсь смехом.

— Что? — требует Винсент, чуть сильнее сжимая ладони.

— У тебя помада, — я обвожу рукой его рот.

Он выгибает бровь.

— У тебя тоже.

Я задыхаюсь, натягиваю рукав на руку и яростно тру. Винсент смеется.

— Заткнись, — умоляю я. — Двенадцать часов стойкости, ты никогда не отмоешься самостоятельно.

— Следует написать отрицательный отзыв.

Я усердно вытираю уголки его рта.

— Теперь лучше? — ворчит Винсент, сохраняя серьёзное лицо, пока я тру его губы.

— Да, намного лучше, — ворчу я. — Извини, я устроила беспорядок.

Винсент переносит вес тела обратно на руки и позволяет ухаживать за ним. Я кладу одну руку ему на затылок, удерживая на месте, пока вытираю рот рукавом.

— У тебя такие мягкие волосы, — снова ворчу, ощущая зависть. — Ты правда не пользуешься кондиционером?

— Ты заглядывала в мой душ?

— Конечно заглядывала. Я же предупреждала, что так и сделаю.

Если Винсент замечает, что я провожу большим пальцем по изгибам нижней губы больше необходимого, он не упоминает об этом. Но издает тихий, довольный вздох и закрывает глаза, когда моя другая рука — та, что лежит на глупо мягких волосах — начинает двигаться, пальцы сгибаются, так что ногти вырисовывают медленный ритм на его коже головы.

Винсенту требуется мгновение, чтобы снова приоткрыть веки, когда я отпускаю его.

— У меня все лицо в помаде? — хрипит он.

— Почти, — подтверждаю я. — Прости, я же говорила, что развела беспорядок.

Винсент издает низкий грудной стон.

— Скажи это еще раз.

— Что? Прости? — сознание поражает меня. — Или что я развела беспорядок?

Он проводит языком по зубами, отчего меня кружится голова.

— Ты, — я обвиняюще прижимаю палец к его груди, — грязный мальчишка.

— Это все ново, — говорит он, выставляя ладони в знак защиты. — Грязные разговоры никогда не действовали на меня так, но ты и проклятая поэзия…

— Тогда, может быть, стоит продолжить разговор, — говорю я, стараясь, чтобы это прозвучало страстно. Винсент фыркает.

— Учитывая наш послужной список в области общения? Да, думаю, это хорошая идея.

Смех клокочет у меня в горле. Винсент ловит его крепким поцелуем. И тогда я больше не смеюсь, потому что единственное, что существует в мире — это тепло его губ на моих. Пальцы снова зарываются в его волосы, и Винсент отвечает тем же жестом, поглаживая одной рукой вдоль моей спины, от плеча, трапециевидной мышцы, к изгибу задницы. Через долю секунды после того, как я думаю, что заплатила бы много денег за то, чтобы он сжал меня там, Винсент протягивает руку и делает это я так сильно, что я невольно издаю стон.

Он стал ещё тверже. Не думала, что это возможно.

И вдруг никаких сомнений не остается. Нет страха. Колебаний. Словно какое-то пугающе сложное алгебраическое уравнение внезапно упростилось и теперь ответ ясен как божий день.

Я снова откидываюсь назад и обхватываю его подбородок руками.

— Я хочу делать больше, чем просто целоваться.

Винсент кивает.

— Так же, как я прижимал тебя к книжному шкафу?

— Что-то похожее.

— Ну… — один уголок его рта приподнимается. — Если тебе это показалось впечатляющим, представь, что я могу сделать двумя руками.

— Покажи, — требую я.

— Показать что?

— Действительно нужно, чтобы я произнесла это вслух?

Он моргает, изображая притворную невинность.

Это битва.

Я смотрю на огромного темноглазого баскетболиста, чьи руки лежат на моих бедрах. Винсент благосклонно улыбается в ответ, ресницы трепещут.

— Давай, Холидей, — бормочет он. — Используй слова.

Это… что-то делает со мной.

— Перестань дразниться, — говорю я, затаив дыхание. — И, черт возьми, прикоснись ко мне.

Я хватаю запястье руки, которая все еще сжимает мою задницу и пытаюсь направить ее к себе спереди. Не могу поверить, что надела джинсы. Не могу поверить, что он тоже. Я ненавижу их. Хочу, чтобы джинсы исчезли, немедленно и я больше никогда не хочу их видеть.

— Один или два? — спрашивает Винсент грубым голосом.

— Что…?

Он медленно моргает.

— Подними руку.

Я понятия не имею, к чему он клонит, но следую приказу. Винсент поднимает руку и прижимает свою ладонь к моей, соединяя пальцы. Его рука, конечно, огромная. Мужчина может держать в ладони баскетбольный мяч. Но только когда пошевеливает указательным пальцем, привлекая внимание к тому факту, что его палец на дюйм длиннее и почти в два раза шире моего, я понимаю, о чем он.

Ох.

Ох.

Я дрожу совсем чуть-чуть, когда протягиваю ладонь и беру Винсента за руку. Он позволяет взять ее и перевернуть, изучая широкую ладонь и длинные пальцы, прежде чем я провожу большим пальцем по суставу его запястья. Винсент дрожит, тоже совсем чуть-чуть. Хотя, думаю, это могло бы стать воображением.

— Я спрашиваю, с чем ты можешь справиться, Холидей, — говорит он. — С одним пальцем или двумя.

— Двумя, — выпаливаю я. — Я могу справиться с двумя.

Надеюсь. Не уверена, что переживу эту ночь.

— Хорошо. Итак, я собираюсь ввести в тебя два пальца, — говорит Винсент, осторожно переворачивая руку. — А собираюсь согнуть их вот так и ты кончишь мне на руку.

От одних этих слов кажется, что я вся горю. Но затем Винсент сгибает пальцы, прикосновение к коже и сила, которой он обладает в одной глупо огромной руке, заставляет мышцы глубоко в животе сжаться.

— Хорошо, — говорю я с дрожащим смешком. — Давай не будем слишком уверены в своих способностях.

Винсент невинно моргает.

— Я просто пытаюсь доходчиво объяснить.

Он точно знает, что делает. И лучше не останавливаться.

Я откидываюсь на кровать, мягкий порыв воздуха вырывается из подушки. Пуховое одеяло гладкое и без крошек под руками. Это не что-то вроде неубранного, кишащего клопами беспорядка. Нина, Харпер и я всегда шутим по поводу того, что в комнатах у парней из колледжа. Винсент следит за чистотой и светом в своем пространстве. Не знаю, что говорит обо мне то, что это сильно заводит.

Винсент следует за мной, руки по обе стороны от головы. Он выглядит таким красивым. Темные волосы падают на темные глаза. Бицепсы напрягаются под рукавами футболки, которая задралась ровно настолько, чтобы обнажить полоску кожи над поясом джинсов.

Это происходит.

Я потратила так много часов, читая о том, как персонажи раздеваются. Опосредованно пережила тысячу различных ритуалов поцелуев, раздевания, обмена горячими словами и нежными признаниями. И теперь, когда я здесь, на самом деле переживаю это все, о чем могла только мечтать, я очень, очень надеюсь, что Винсент считает меня красивой. Это такая глупая мысль. Еще на первом курсе я поклялась себе, что перестану позволять мужскому взгляду влиять на мои решения. Но взгляд конкертно этого мужчины все испортил. Винсент, должно быть, уже достаточно хорошо меня знает, чтобы распознать страдальческое выражение лица, потому что толкает коленом мою ногу.

— Поговори со мной, Холидей.

Мои глаза снова фокусируются на Винсенте, который наблюдает с некоторым беспокойством.

— Полегче, ладно? — я пытаюсь обратить это в шутку, но голос дрожит.

Винсент ловит эту перемену. Его рука — та, что наконец освободилась от бандажа — находит мою и переплетает наши пальцы. Она такая мягкая.

Я немного ненавижу его за это, потому что в груди что-то сжимается так сильно, что почти невыносимо.

— Эй, — говорит он.

— Эй, — как попугай, повторяю я.

— Я сделаю все, что скажешь. Ты здесь главная.

Не могу определить, то ли комната необъяснимо стала меньше, то ли низкий и рокочущий ритм его голоса подобен тяжелому одеялу, накинутому на плечи, но мне внезапно становится на десять градусов теплее. Та странная дрожь, которую начало испытывать тело, проходит. Я замираю. Спокойно.

Ты главная.

— Я доверяю тебе, — выпаливаю я, хотя он и не спрашивал.

Винсент мгновение смотрит на меня, темные глаза сверкают в мягком свете, прежде чем опуститься на колени и нежно поцеловать меня в лоб. Этот момент слишком серьезен и сентиментален, чтобы соответствовать приглушенным звукам студенческого разврата, просачивающимся сквозь половицы.

— Я не подведу тебя, Холидей, — говорит Винсент. Затем, с той же серьезностью продолжает: — А теперь давай снимем с тебя эти штаны.