Глава 22

– Как ты сказал? Зофия?

– Да, а что?

– Какое совпадение, – удивился Макс Гартунг, и его красивое лицо исказила гримаса.

– В чем дело, Макс?

Немного подумав, штурмбаннфюрер повернул к доктору Мюллеру свое поразительное точеное лицо, выражавшее крайнее удивление.

– Видишь ли, чуть больше года назад я там побывал с целью обнаружить партизан. В то время там тифа не было.

Макс Гартунг снова умолк, его взгляд стал отсутствующим, будто он совсем забыл о присутствии Мюллера.

– Макс, в чем дело?

Он со стуком поставил стакан, подпер руками подбородок и еще какое-то время смотрел на сидевшего напротив него человека. Фрица Мюллера природа наделила круглым лицом и большими глазами, его светлые волосы были пострижены так коротко, что с небольшого расстояния он казался совершенно лысым. Благодаря бледной прилизанной внешности он производил впечатление человека, который никогда не видит солнечного света. Мюллер был высоким и долговязым, но в отличие от своего друга-эсэсовца, награжденного медалями за специальные рейды и «ликвидации», его никак нельзя было назвать импозантным мужчиной. У Макса Гартунга были широкие плечи и сильные руки человека, рожденного драться и вести за собой других.

Макс внимательно разглядывал своего друга, но перед ним возникло другое лицо, и он слышал не говорившего по-немецки врача, а мелодичный голос молодой полячки Марии Душиньской: «Врач думал, что недавно разработал новую вакцину от тифа, но обнаружилось, что он идет по неверному пути. Но одно он твердо решил – не допустить, чтобы в Зофии появилась такая болезнь, как тиф». А вакцину разрабатывал Ян Шукальский. Макс Гартунг опустил глаза и уставился на остывшую капусту. Тут все дело в другом… В той последней ночи, которую они провели вместе. Он тогда находился в состоянии полудремы, она, казалось, заснула. И вдруг она выпалила всего одно слово: «тиф». Мария произнесла его, разговаривая во сне. Она увидела больного, с которым занималась накануне. Но она произнесла это слово как-то странно, будто ее только что осенило…

– Макс?

Он посмотрел на своего старого приятеля.

– Извини, Фриц. Я вспоминал Зофию. Видно, я не могу избавиться от некоторых воспоминаний. Твои слова снова воскресили в моей памяти этот город. Извини, я испортил приятный обед.

– Забудь об этом, Макс. Давай закажем еще одну бутылку. – Фриц поднял руку, щелкнув пальцами, подозвал проходившего мимо официанта и заказал ему еще один шнапс. Затем он повернулся к своему другу. – Кто бы мог представить, Макси, что ты станешь штурмбаннфюрером СС и командиром «Einsatzgruppe»! И займешься очищением земель, чтобы рейх мог расширять свои владения!

Макс снова скромно улыбнулся и ждал, когда официант откроет новую бутылку и наполнит стаканы. Когда официант удалился, он спокойно сказал:

– Фриц, если честно, то это грязная работа. Расстреливать невооруженных людей в ямах. Рейх не может кормить недочеловеков. Они ни к чему не пригодны. Но какая тут слава?

– Макс, зато есть медали.

– Это точно, но все же я по рангу лишь майор и за два года не получил повышения.

– Тебе этого мало?

– Да, – спокойно ответил Макс, – мне этого мало. Фриц Мюллер откинулся на спинку стула и отпил большой глоток из своего стакана. В холодных хищных глазах собеседника, в квадратном аристократическом подбородке и в звериной красоте он увидел беспощадную решимость, которую уже давно заметил в друге детства. Он с самого начала знал, что Макс Гартунг не только выживет, но и станет лидером. Только посмотреть на него в этой черной униформе, он привлекает взоры дам и ходит с гордостью орла. И ему всего этого мало…

– Чего же тебе еще надо, Макс?

– Фриц, мне не хватает настоящей власти. – Макс подался вперед, и в его ледяных глазах вспыхнул голубой огонь. – Я хочу командовать более крупными силами, чем группой уничтожения.

– Макс…

Гартунг поднял руку. Ему больше не хотелось говорить об этом. О некоторых вещах он никогда никому не скажет, ни с кем не поделится, даже с таким близким другом, каким был Фриц Мюллер. Очень давно, когда он был еще в гитлерюгенде и нацисты заражали немецкий народ мыслью о национальной гордости, Макс Гартунг дал клятву служить одному делу – прославлению рейха и самого себя. Нет, для этого медалей и званий мало. Он хотел добиться признания таких людей, как Гиммлер, Геббельс или сам фюрер. Макс Гартунг давно посвятил себя достижению единственной цели – сделать блестящую карьеру любыми путями. И до сих пор ему удавалось без больших усилий подниматься вверх по лестнице успеха. Но теперь ему захотелось большего. Он пожелал стать рейхспротектором всей Восточной Европы и думал о том, как добиться этой цели.

Его мысли снова вернулись к Зофии. Он вспомнил тот день, когда пришел к Шукальскому домой. Это случилось в рождественский вечер они с Марией прихватили с собой вино и пирожные, чтобы отметить праздник. Ему удалось разговорить Шукальского. Когда Макс упомянул о движении Сопротивления, врач тотчас отреагировал на это словами: «Иногда я думаю, что лучше пусть вспыхнет эпидемия, нежели война. По крайней мере тогда можно держать нацистов подальше от этого города».

Макс снова уставился на Мюллера.

– Скажи мне одну вещь, Фриц. Можно ли сделать так, чтобы эпидемия казалась серьезнее, чем она есть на самом деле?

– Извини, я не понял.

Перед его глазами мелькнуло лицо Марии Душиньской и тут же исчезло. Все эти годы ему было легко жертвовать любовью и дружбой ради достижения собственных целей. Макс никогда никого не любил.

– Можно ли сделать так, чтобы в районе, зараженном тифом, все казалось хуже, чем на самом деле?

Светлые брови Фрица Мюллера поднялись вверх.

– Почему ты задаешь такой вопрос? Штурмбаннфюрера СС раздражало кое-что другое.

Он вспомнил донесение, что читал чуть меньше года назад, о группе Сопротивления, которую обнаружили близ Зофии. Ее уничтожил Дитер Шмидт. Макс вспомнил, что в этой группе было более пятидесяти человек. Те задумали взорвать перевалочный пункт боеприпасов. Это известие привело Макса в бешенство, сейчас это чувство снова вернулось к нему. Полтора года назад Гартунга послали в Зофию, чтобы он вышел на след Сопротивления. Он втерся в доверие к некоторым ключевым фигурам города, удача улыбнулась ему – он встретил там свою давнюю подругу Марию Душиньскую. Макс несколько дней пытался найти доказательства, что в этом районе действует подполье, но ничего не обнаружил. Он уехал из Зофии, будучи уверенным, что там нет никакого Сопротивления, а спустя четыре месяца прочитал о неожиданном и блестящем успехе Дитера Шмидта.

Тогда начальство мягко упрекнуло Гартунга за то, что он не обнаружил партизан, и с тех пор это обстоятельство, словно заноза в теле, не давало ему покоя.

– Ты мне ответь, Фриц, можно ли сделать так, чтобы казалось, что эпидемия имеет более широкий размах, чем есть на самом деле?

– Ну, такое можно допустить. – Врач задумался. – Мне придется об этом поразмыслить.

– Фриц, а можно и в самом деле все представить так, что эпидемия тифа свирепствует там, где ее нет?

– Макс, это интересный вопрос. Я полагаю, у тебя есть основания задавать его. Хорошо, давай порассуждаем. Допустим, мне захотелось бы, чтобы разразилась эпидемия тифа там, где ее нет. Наверно, я взял бы сыворотку крови у того, кто болеет острой формой тифа, разделил бы ее на несколько проб, прикрепил бы к каждой этикетку с именами разных пациентов, затем прислал бы их сюда, в Варшаву для анализа Вейля-Феликса.

Хотя Макс заговорил ровным голосом, синевато-серые радужные оболочки его глаз загорелись, как северное сияние. И Фриц догадался, что это означает, он такое не раз видел раньше. И когда друг заговорил, он внимательно слушал его.

– Фриц, мне эта эпидемия в Зофии кажется подозрительной. Если откровенно, то я думаю, что там вовсе нет никакой эпидемии. Не спрашивай, почему я так думаю, просто подсказывает чутье. Скорее всего, вашу лабораторию дурачит горстка польских свиней!

– Макс… – спокойно начал врач. Он взял стакан и выпил остатки шнапса, со стуком поставил стакан на стол и наклонил голову. – Ты шутишь. Такое невозможно.

– Почему? Ты же сам говорил…

– Макс, я знаю, что я говорил, но ты забываешь об одном. Пробы крови, которые мы получаем из Зофии, показывают крайне высокие титры. А это свидетельствует о том, что там разразился в высшей степени вирулентный тиф. Если разделить кровь одного больного на несколько проб, тогда титры будут одинаковыми; по крайней мере большинство.

– Ты в этом уверен? Разве нет способа сделать их не одинаковыми?

Фриц чувствовал, что оказался в плену обаяния Макса Гартунга.

– Полагаю, что есть такой способ, – ответил Фриц Мюллер, – если найдется достаточно умный человек, который возьмет дополнительную порцию крови у больного с большими титрами после анализа Вейля-Феликса, затем…

Но он не удивился, когда Макс прервал его:

– В таком случае они именно этим и занимаются!

– Перестань, Макс. Ты ничем не сможешь доказать это. Ложная эпидемия тифа? Вряд ли найдется дурак, который даже осмелится пойти на такое. Как они могут надеяться, что такое долго будет сходить им с рук?

– Не знаю, Фриц, но у меня такое ощущение…

– Макс, – с серьезным выражением лица прервал его врач, подавшись вперед, – невозможно инсценировать эпидемию в городе таких размеров, да так, чтобы она охватила окружающие фермы и деревни. Люди узнали бы об этом! Информация ведь распространяется. Люди звонят, пишут письма. Так или иначе просочилось бы известие, что в этом городе вообще никто не болеет…

– Если только, мой друг, – задумчиво сказал Макс, скривив губы в волчьей улыбке, – эти люди сами не участвуют в этом спектакле.

– Что?

Брови Мюллера снова взмыли вверх. Не веря своим ушам, он уставился на друга и не мог вымолвить больше ни слова.

– Фриц, неужели это так трудно? Послушай, верховное командование уже некоторое время пытается найти способ, как сделать Зофию безопасной, чтобы снова можно было пользоваться перевалочным пунктом боеприпасов и ремонтными мастерскими. Пока ни один человек не придумал никакого выхода, поскольку никто не осмеливается войти в зону карантина, чтобы разобраться во всем. Фриц, знаешь, что я сделаю? Я добровольно поеду в Зофию и сделаю все, чтобы военная база снова заработала.

– Ты шутишь! Макс, тебе нельзя входить в зону карантина…

– Фриц, я хочу, чтобы ты отправился туда вместе со мной, ибо только ты сможешь доказать, что в этом городе нет эпидемии. Мы возьмем с собой лаборантов, оборудование и две роты эсэсовцев с тяжелой артиллерией в придачу.

– Но это ведь запретный район! Ты подвергнешь нас всех опасности заражения тифом!

– Нет, Фриц. – Макс почувствовал, что он странным образом обрел спокойствие. Теперь им руководила не только интуиция, им руководила потребность. Потребность отомстить жителям города, которые одурачили его. – Мы лишь докажем, что там свили гнездо грязные вредители. Нам выпадет честь ликвидировать их всех во имя рейха.

– И ты хочешь, чтобы я обследовал этих грязных людей?

– Нет, Фриц. Тебе никого не придется обследовать. Ты всего лишь возьмешь пробы крови и проведешь анализы на месте. Ты возьмешь их выборочно – несколько из тысячи. Ян Шукальский может сделать так, что несколько человек притворятся, будто они заболели, но он ведь не способен изменить их кровь!

Сомневающийся Фриц Мюллер неуверенно кивнул.

Почувствовав вдруг, что появилась конкретная цель, Макс откинулся на спинку стула и улыбнулся. Он уже думал о наградах, которые получит за разоблачение фарса с тифом и открытие перевалочного пункта. Верховное командование не поскупится, если он вернет ему военную базу и ремонтные мастерские. Это могло даже вознести его на самую верхнюю ступеньку по служебной лестнице. Он станет рейхспротектором Восточной Европы.


– Доктор Шукальский? – прозвучал робкий, почти виноватый голос. – Доктор Шукальский? Извините меня.

Ян оторвался от истории болезни, в которую что-то вписывал, и увидел перед собой согбенного, покорного санитара больницы по имени Бернард.

– Да, что случилось?

– Господин, можно поговорить с вами? – Пожилой мужчина оглянулся через плечо. – Наедине.

В голосе этого человека звучала настойчивая нотка.

– Разумеется. Через несколько минут я буду в своем кабинете. Идите туда и отдохните.

– Слушаюсь.

И он покорно ушел.

Шукальский закончил писать распоряжения и ровно через пять минут вошел в кабинет. Он застал пожилого мужчину стоявшим у окна и боязливо смотревшим на улицу.

– Бернард, чем могу вам помочь?

Доктор прошел за свой стол и сел. Санитар начал говорить, заламывая руки.

– Это моя жена, господин врач; она кое-что нашла и сказала, что мне следует передать это вам.

Видя искаженное страхом лицо санитара, Ян встал. Он почувствовал, как напрягается все его тело.

– Бернард, что она нашла?

– Доктор, вы же знаете нацистский штаб, правда?

– Да, Бернард. Знаю.

– Моя жена одна из тех, кто вечером делает там уборку. Вы понимаете, моет кабинеты и тому подобное, но ей за это не платят.

– Да, Бернард, мне это известно.

Шукальский прищурился. Лицо санитара приобрело цвет только что очищенной картошки.

– Так вот, господин, нам кто-то сказал о… вы знаете, господин, об этом тифе.

Шукальский настороженно слушал.

– Да, продолжайте.

– Так вот, господин, это лежало в корзине для мусора, а моя жена умеет читать. Она очень любопытна. Вы понимаете, что я имею в виду. Она нашла вот это и сказала, что вам надо знать, что здесь написано.

Он запустил мясистую руку в карман своего белого халата и достал клочок желтой бумаги. Бернард передал ее Шукальскому и быстро отдернул руку, словно обжегшись.

– Она сказала, что эта бумага вышла из какого-то аппарата.

– Да, это так… – Ян развернул ее и почувствовал, как у него сдвигаются брови, когда он увидел две строчки, напечатанные на немецком. – Бернард, этот аппарат называют телетайпом.

– Так вот, доктор, моя жена говорит по-немецки, поскольку она из Унислава. Это на западе, понимаете, и когда она это увидела, доктор, и вспомнила, что нам говорили про тиф и все такое… – голос мужчины осекся.

Шукальский почувствовал, что у него останавливается сердце, пока он читал послание:


«ГАУПТШТУРМФЮРЕРУ СС ДИТЕРУ ШМИДТУ. ВЫСЫЛАЮ ГРУППУ ДЛЯ РАССЛЕДОВАНИЯ ЭПИДЕМИИ ТИФА. ПРИБЫВАЕМ ТРИНАДЦАТОГО МАЯ 1943 ГОДА. ОКАЖИТЕ ГРУППЕ ПОЛНОЕ СОДЕЙСТВИЕ».


Ян, снова и снова перечитывая эти скупые слова, подумал, что читает свой смертный приговор. Его слуха достиг робкий голос Бернарда.

– Господин, все знают об… и моя жена, ну, она испугалась и…

– Бернард, – Шукальский удивился тому, как спокойно прозвучал его голос. – Кто-нибудь еще знает об этом сообщении?

– Нет, господин доктор. Только я и моя жена.

– Тогда нечего волноваться, Бернард. Нет ни малейшей причины бояться. Речь идет о небольшой группе врачей. Это обычная проверка. Бернард, если случится так, что кто-то из ваших друзей спросит о них, то скажите, что это врачи, которые приедут подтвердить наличие эпидемии. Вы поняли?

– Да, господин доктор.

– Спасибо, Бернард. Вы оказали мне большую услугу.

Когда санитар ушел, Шукальский зажег спичку и поднес ее к углу бумаги. Затем он бросил ее в свою пепельницу. Наблюдая, как бумага темнеет и сворачивается, Ян почувствовал, как его мысли разбегаются в разные стороны. Через два дня эта группа явится сюда с инспекцией.


При мысли о том, что важные гости посетят Зофию, у Дитера Шмидта поднялось настроение. А цель их визита обнадеживала еще больше. Прошло полтора года, и Шмидт оказался бессильным перед лицом этой болезни, а верховное командование не давало ему покоя бессмысленными приказами, требуя привести в действие перевалочный пункт. Как хорошо! Они приедут, и этому кошмару наступит конец!


Слабый свет, источаемый голыми лампочками, которые качались под сводчатым потолком, словно фонари на вечеринке, отбрасывал жуткие тени на каменные стены. Пять заговорщиков сидели тесным кругом в сыром склепе костела Святого Амброжа. Отец Вайда явился последним, сел на складной стул и посмотрел на Яна Шукальского.

Доктор откашлялся и спокойно начал:

– Друзья, полтора года везение было на нашей стороне. Никто из нас не станет отрицать, что нам удалось добиться задуманного. Пока осуществляется план «окончательного решения», утвержденный Гитлером, и в лагеря смерти продолжают идти поезда со «сбродом», люди в Зофии живут относительно свободно. Теперь, похоже, удача отвернулась от нас. Скажу вам откровенно, – продолжил он, вглядываясь в лица присутствующих, – когда я первый раз прочитал это послание, у меня возникла мысль забрать семью и бежать. Завтра немцы явятся сюда, обнаружат, что в городе никто не болеет, что все это время шел розыгрыш, и тогда нашим жизням будет грош цена.

– Почему бы в таком случае нам не бежать? – слабым голосом спросила Анна.

– Мы не можем бежать, – ответила Мария. Глядя на ее волосы и бледное лицо, можно было подумать, что это призрак, обитающий в склепе. – Мы создали видимость страшной эпидемии тифа. Если мы сбежим, то немцы сразу все поймут и, скорее всего, в отместку перебьют всех жителей города. Но если мы останемся, – она развела своими тонкими белыми руками, – тогда есть надежда, что нацисты успокоятся на том, что казнят лишь нас одних.

Ян Шукальский согласно кивнул, он был восхищен ее храбростью. Но он также заметил явный страх на ее лице.

Анна, крепко держась за руку Кеплера, снова заговорила:

– Но они ведь не сотрут целый город с лица земли? Я имею в виду всех жителей.

Заговорил священник.

– Вы все слышали о человеке по имени Рейнгард Гейдрих, том самом, кто когда-то был заместителем Гиммлера и его правой рукой. Его убили в июне прошлого года в Праге. Заподозрили, что это сделали жители из Лидице, ближайшей деревни. В качестве возмездия эсэсовцы нагрянули на Лидице и сровняли эту деревню с землей, убили всех мужчин, женщин отправили в концентрационные лагеря, а детей распределили по семьям, избранным для осуществления плана «Lebensborn». Это случилось год назад. Сегодня не осталось и следа от деревни, которая стояла на том месте.

– О боже…

– Мария права, – сказал Ян. – Нам придется остаться. Если собрать вещи и бежать сейчас, то немцы насторожатся и догадаются о том, о чем у них сейчас нет ни малейшего понятия.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что они не знают о ложной эпидемии. Все же об этом в послании не было ни слова. Возможно, они едут сюда вовсе не для того, чтобы допрашивать нас. Не забывайте, что с введением карантина в этом районе склад боеприпасов тоже перестал функционировать. Могу спорить, они едут сюда, чтобы найти способ, как привести его в действие.

– Пусть так, Ян, а что если они все-таки догадались, что их дурачат? – спросил отец Вайда.

– Пиотр, если немцы заподозрили ложную эпидемию, тогда они подумают, что мы делим пробы крови настоящих больных тифом и наклеиваем на них этикетки с именами других людей. Они не знают о протеусе, я в этом уверен. Скорее всего, они едут сюда с намерением полностью исключить соприкосновение с реальными жертвами тифа и выборочно забрать пробы крови в надежде, что анализы дадут немало отрицательных результатов.

– А что если они знают о протеусе? – спросил Кеплер.

– Они могут знать о нашей вакцине лишь в том случае, если этот секрет каким-то образом раскрылся. Но я сомневаюсь в этом, поскольку в Зофии все хорошо помнят казнь партизан на городской площади. Никто не выдал им наш секрет, я в этом уверен.

– Но если все же, – сказал священник, – этот секрет разглашен, то у нас нет никакой надежды.

– Тогда мы должны бежать, – снова сказала Анна. Доктор покачал головой.

– Мы не можем пойти на это. На нас лежит ответственность перед этим городом. Мы втянули жителей в нечто такое, за что только сами должны отвечать. Мы не можем бросить их сейчас, особенно после того, что случилось с Лидице. Мы можем лишь надеяться, что немцы, если они обнаружили подлог, выместят свою злобу только на нас пятерых и не тронут жителей города.

– А как же Долата и его совет? – спросил отец Вайда.

– Я никому из них не говорил о подробностях нашей операции. Они знают лишь о том, что мы нашли способ, как запутать лабораторные анализы. Если Эдмунда Долату начнут допрашивать, то он не сможет сообщить немцам ничего ценного.

Анна подняла на него большие полные испуга глаза.

– Что мы будем делать?

Ян изучал лица присутствующих, он хотел дать им нечто большее, чем слабую надежду, однако сумел лишь сказать:

– Мы окажем им содействие в проведении этого расследования, будто нам нечего бояться. Мы будем всячески сотрудничать с гостями.

– Но как…

Шукальский поднял руку, требуя тишины, и на мгновение его глаза вспыхнули.

– Друзья мои, не ручаюсь за успех, но у меня созрел план.

Загрузка...