Ночной поезд

Глава 8

Мария пришла в больницу к началу обхода. Быстро накинув белый халат и присоединившись к Шукальскому на первом этаже у стеллажа с историями болезни, она даже не дала ему сказать «доброе утро». Ян испугался, когда Мария схватила его за руку и, сдерживая волнение, выпалила:

– Я должна кое-что сказать. Можно поговорить об этом прямо сейчас в вашем кабинете?

Оба вошли в кабинет, она закрыла дверь и неожиданно произнесла:

– Тиф!

Он вопрошающе посмотрел на нее.

– Что?

– Тиф, – задыхаясь, повторила она.

– Что вы имеете в виду, какой-то пациент заболел…

– Нет-нет, Ян. Ваш солдат. Он может заболеть тифом. Таким образом, он будет избавлен от необходимости возвращаться в лагерь. Тиф, Ян!

Он растерялся и некоторое время раздумывал, потом медленно сказал:

– Что ж, они вряд ли захотят, чтобы солдат вернулся в лагерь, если обнаружится, что у него такая заразная и смертельно опасная болезнь, как тиф. Но диагноз можно перепроверить анализом Вейля-Феликса. Вряд ли удастся придумать эту болезнь там, где ее нет.

Мария загадочно улыбнулась.

– Ян, можно вас спросить? Разве два года назад вы не говорили мне, что проводите эксперименты с вакциной тифа, произведенной от бактерии протеуса?

– Да, – задумчиво ответил он. – Говорил.

– Чем закончился тот эксперимент?

– Эта вакцина оказалась бесполезной против тифа.

– Ян, но какой еще результат она дала?

– Какой еще? – Шукальский нахмурился. – Ну, вакцина исказила результат анализа Вейля-Феликса… – Он осекся и удивленно взглянул на нее. – Мария, – произнес он взволнованным голосом. – Полученная мною экспериментально, вакцина спутала анализ Вейля-Феликса и показала ложный положительный результат!

– Вы докладывали о результатах этого эксперимента? Сейчас доктор заговорил быстро.

– Нет, я об этом никому не говорил. Мне показался незначительным тот факт, что при помощи бесполезной вакцины я случайно открыл нечто, давшее положительный результат при исследовании опасной болезни. – Он криво усмехнулся. – И к тому же тогда в Польшу вторглись немцы. Мое исследование на этом закончилось. Мария, это просто невероятно!

– Ян, и еще одно, – торопливо продолжала она. – Верно ли я все понимаю? Если мы произведем эту вакцину, используя бактерию протеуса и введем ее пациенту, то через неделю-две анализ крови покажет, что у него тиф, хотя на самом деле он тифом не болен. Это верно?

– Psiakrew! – пробормотал он, отвернулся от нее и пригладил волосы рукой. – Да, это верно!

– Больше никто не знает, что такое можно проделать? Ян? Шукальский тяжело опустился на стул и положил руки на стол.

– Нет. Больше никто не знает, что такое можно проделать. Если только случайно такое же открытие не было сделано еще где-нибудь, в чем я сомневаюсь. Но вы забыли об одной вещи.

Мария сидела напротив него, сцепив пальцы рук.

– Какой?

– Подобное никогда не испытывалось на человеке. Все мои результаты основаны на лабораторном изучении животных.

– У вас есть повод думать, что на людях могут получиться другие результаты?

– Нет. Я почти уверен, что реакция антигена-антитела получится та же самая. Я просто не считал нужным проводить испытание на людях после того, как анализы показали, что мне не удалось найти искомую вакцину.

– Ян, думаю, вам следует попробовать.

Он провел руками по лицу.

– Боже, какая хорошая идея. Мария, вы меня уже соблазнили.

– Тогда возьмитесь за нее. В этом наша единственная надежда, если вакцина из протеуса даст ложный положительный результат, как вы говорите.

– Она точно даст такой результат. Если честно, – он хитро улыбнулся, – в то время, помнится, я очень расстроился, что получился ложный положительный результат.

– Когда вернется этот солдат?

– Завтра утром.

Мария кивнула, теперь явно успокоившись. Сейчас надо было подумать о других вещах.

– Ян, этому солдату можно доверять? Откуда вы знаете, что он не шпион, посланный специально, чтобы у Дитера Шмидта возник повод уничтожить нас?

– Знаете, я то же самое говорил отцу Вайде, когда он мне впервые рассказал об этом мальчике. Но если бы вы посмотрели на него, Мария, и услышали, как он рассказывает о том, что видел… – Ян встал со стула, подошел к камину и прислонился к нему. – В любом случае следует попытаться. Конечно, есть все основания надеяться, что это получится. Только…

– Что?

– Мне будет нелегко снова отделить нужную бактерию. Я потерял все образцы, когда нацисты два года назад разграбили больницу. Они разбили все пробирки, в которых хранились образцы, чтобы не дать мне, как они выразились, отравить систему водоснабжения.

– Какой штамм протеуса это был?

– Х-19.

– Как вы отделите его?

– Как и прежде, культивируя его из урины человека, раньше переболевшего тифом. Протеус по не совсем понятным причинам живет в урине больных тифом, но не заражает этой болезнью. Так что наш план должен заключаться в том, чтобы ввести Кеплеру вакцину из протеуса, не заразив его тифом.

– У нас есть больной тифом на молочной ферме недалеко отсюда.

– Да, я знаю о нем. Сегодня мы пошлем кого-нибудь туда взять пробу урины этого человека. Если повезет, то в нем обнаружится протеус.

– Можно послать Лемана Брюкнера, в лаборатории сегодня мало работы. Он в этом не увидит ничего необычного. Все можно подать так, будто речь идет о рядовом анализе.

Шукальский кивнул.

– Раз вы этим занялись, попросите его взять также пробу крови. Нам лучше убедиться, что этот человек действительно болен тифом. Тем временем я подготовлю бульонную разводку и студень из водорослей, чтобы дать возможность этим культурам прорасти.

Она встала и сделала несколько шагов в сторону двери, но вдруг остановилась и, обернувшись, сказала:

– Ян, допустим, вы вспомните, как изготовили ту вакцину и мы введем ее Кеплеру.

– Да?

– А что если она не сработает?

Леман Брюкнер вернулся после полудня с пробами урины и крови пожилого работника молочной фермы и доложил, что старик серьезно болен.

– Сегодня вечером я схожу взглянуть на него, – сказал Шукальский, готовя пробы к обычному анализу. – Думаю, шансов у него мало. Тиф почти всегда на сто процентов смертелен для любого, кому перевалило за шестьдесят. Обязательно смените одежду и распорядитесь, чтобы ее тщательно продезинфицировали.

– Доктор, я об этом позабочусь, – ответил Брюкнер.

Брюкнер был худым молодым человеком с узким лицом и проницательными глазами. Он с презрением отнесся к поручению взять кровь и урину у польского крестьянина. Брюкнер родился в Польше, но его родители были чистокровными немцами, и он относил себя к высшему классу Зофии.

– Ах да, Леман, я займусь образцом мочи, а вы будьте любезны отправить эту кровь в варшавский центр по заразным болезням с просьбой провести анализ Вейля-Феликса.

– Хорошо, доктор.

Лаборант повернулся на каблуках и вышел. Шукальский был доволен, что ему прислали столь молодого и опытного лаборанта, хотя он иногда удивлялся, почему Брюкнера не призвали на военную службу.

Через некоторое время после того, как закрылась лаборатория и Шукальский убедился, что Брюкнер не вернется, он пригласил к себе Марию. Она стояла рядом, пока он засевал пробу урины в подготовленную им бульонную разводку, а также в студень из водорослей, лежавший на подносе. Затем он поместил обе культуры в инкубатор.

– Мы поставим инкубатор на тридцать семь градусов по Цельсию. К завтрашнему дню у нас должно появиться достаточно бактериальных новообразований, и тогда можно будет определить, есть ли среди них протеус.

После ужина Ян Шукальский отправился на своем «шевроле» 1929 года к дому Пиотра Вайды – небольшому коттеджу, расположенному недалеко от церковного кладбища. Обычно дверь открывала его служанка, но сейчас ее отворил сам священник.

– Ян, – тихо произнес он.

– Пиотр, я еду на ферму Вилков; старик умирает. Поедете со мной? Мне надо поговорить с вами о… той проблеме.

– Да-да. Вилки. Я так или иначе собирался туда, чтобы причастить старика. Помню, вы на днях говорили, что это тиф. Подождите, я соберу вещи.

Шукальский стоял в дверях, пока отец Вайда собирал все необходимое для соборования, а через пару минут оба уже сидели в машине.

– Ян, я рад, что вы приехали, – сказал священник. Машина стала чихать, завелась и тронулась с места. – Сегодня у нас скверный день.

– Я слышал о происшествии на поле.

– Вам с Марией повезло, вы могли заниматься своими делами в больнице и не ходить на это поле. По крайней мере Шмидт еще не сошел с ума, чтобы подвергнуть смертельному риску жизни оставшихся в городе двух врачей.

– Нацисты тоже болеют.

– Мне пришлось вместе с Долатой идти впереди толпы, брести по снегу и думать, что следующий шаг станет последним. Должно быть, я раз сто призывал на помощь святую Деву Марию, пока не пересек это поле.

Шукальский кивнул с мрачным выражением лица.

– И мин там не оказалось.

– Ни одной. Тот, кто взорвал этих двоих солдат, не оставил никаких следов. Так никто и не знает, как это произошло.

– Бойцы Сопротивления, – сказал Ян. – Они с каждым днем становятся все смелее.

– Ян, кто они? Где они скрываются?

Доктор покачал головой и сжал руль так, что костяшки его пальцев побелели.

– Не знаю, Пиотр, жаль, что не знаю, иначе я бы сказал им, что они поступают неправильно. Так им не победить, они только взбесят нацистов.

Остаток пути оба молчали. В этот сумеречный час местность казалась холодной и таинственной, будто их окружал какой-то странный планетарный ландшафт с похожими на скелеты деревьями, волнообразными заснеженными холмами, мелькающими тенями. К тому времени, когда доктор остановился у дома фермы Вилков, оба не проронили ни слова.

Жилище Вилков с соломенной крышей и стенами из соломы и известняка, стояло у края длинного узкого участка пахотной земли и ничем не отличалось от других ферм этого края Польши. В скромном доме, где пахло тмином и земляные полы были посыпаны мелким белым песком, в одной комнате и на верхнем этаже обитали семь человек.

Когда-то Вилки считались уважаемыми фермерами – здоровья и сил им было не занимать. Они жили от даров земли и продавали излишки, чтобы купить кое-какие предметы роскоши. Но затем началась война, в сентябре 1939 года нацисты захватили все имущество Вилков, низведя их и других таких же фермеров до крепостных на земле, которой те владели поколениями. Теперь нацисты требовали твердую квоту с каждого урожая и увозили все, что производили Вилки, обрекая их на нищенское существование.

Священника и врача отвели в дальний конец тесной комнаты. Самодельный алтарь стоял над камином, перед золотисто-голубой статуэткой Святой Девы горели свечи. В темном углу на голой земле лежал старик Вилк. Под ним было всего одно одеяло.

Доктор Шукальский первым встал на колени, а остальные члены семьи – сын Вадек со своей женой и четверо детей – с раскрытыми ртами глазели на него. Ян тут же встал и отошел.

– Отец, мое искусство здесь бессильно, дальнейшее в ваших руках.

Пиотр кивнул и тихо попросил семью подождать наверху. Затем он приступил к последнему ритуалу. Он нанес старику святой елей на веки, нос, рот, уши, руки, ноги и прошептал:

– Отпущаеши ныне, Господи, раба твоего, – и перекрестился.

Когда он встал, Вадек Вилк, будто по сигналу спустился вниз. Из соломенных постелей над головой раздался плач. Видя слезы в глазах рослого парня, Ян Шукальский собрался с духом, чтобы твердо сказать ему все. Он объяснил по возможности в простых словах этому необразованному человеку, что болезнь, забравшая его отца, может унести и его семью.

– Причиной болезни стал микроб, – сказал он, – переносимый вшами. Все постельные принадлежности и одежду покойного, а также остальных обитателей этого дома следует немедленно продезинфицировать. – Возьмите бочку, пан Вилк, и просверлите дырки в ее дне. Положите в нее всю одежду и накройте бочку крышкой. Затем поставьте бочку на бак с кипящей водой. Парьте одежду целый час. Вам понятно?

Крестьянин безмолвно кивнул, по его толстому лицу катились слезы. Ян оглядел комнату. Конечно, часов здесь не было. Какой толк фермеру смотреть на часы, если достаточно восхода и заката солнца?

– Пан Вилк, парьте одежду очень долго. Вы должны убить всех вшей. Проверьте свои волосы и волосы детей. Если хотите спастись от болезни, унесшей вашего отца, вы должны соблюдать чистоту. Вам понятно?

Тот снова кивнул.

Ян выразил свои соболезнования и заверил фермера, что сразу приедет, если заболеет еще кто-то из них.

Выполнив свои обязанности, священник и врач шли по хрустевшему снегу к старому «шевроле». Они забрались в машину, и, пока разогревался двигатель, отец Вайда спросил:

– Нам не грозит эпидемия?

– Нет. Вилки изолированы. Зимой никто не придет и не выйдет из этой фермы. Отсюда болезнь не распространится. Обязательно пропарьте или прокипятите рясу, которую вы носите, и тщательно продезинфицируйте содержимое сумки.

– А как остальные члены семьи?

Ян представил тощих детей: впалые глаза, отсутствующие взгляды.

– Скорее всего, они заболеют тифом. Если повезет, то они умрут от него.

– Ян!

Шукальский последний раз взглянул на маленький домик, мирно стоявший в лунном свете. Он думал об Аушвице.

На обратном пути врач посвятил друга в план по спасению Кеплера. Священник обрадовался такой возможности, но Ян охладил его.

– Я занимался этими экспериментами два года назад и чисто случайно обнаружил ложный положительный результат. Я не уверен, удастся ли реконструировать прошлый эксперимент. К тому же я проводил его не на людях. Так что понятия не имею, что получится.

– Но… если у вас получится, то под воздействием этой ложной вакцины анализ крови покажет, будто Кеплер болен тифом, хотя фактически он останется здоровым?

– Надеюсь, что после того, как мы введем Кеплеру безвредный протеус, то через неделю в его крови произойдет реакция и анализ Вейля-Феликса в контролируемой немцами лаборатории покажет, будто он болен тифом. Таким образом, Пиотр, сами немцы официально освободят Кеплера от службы.

– Да это ведь…

– Сейчас я даже не знаю, найдется ли у нас протеус. Все зависит от того, что удастся вырастить из урины старика.

Шукальский высадил священника у его дома и, вернувшись в больницу, прямиком направился к своему кабинету. Он быстро переоделся, убрал одежду, которая была на нем во время визита на ферму Вилка, в мешок для стирки, наглухо завязал его и передал санитару, велев тому продезинфицировать ее отдельно от другой одежды. Затем он снова вышел в зимнюю ночь. На полпути к дому он резко остановился и оглядел тускло освещенную улицу. К нему приближался немецкий солдат с винтовкой на плече и дышал на замерзшие руки. Перемещаясь в силу профессиональных обязанностей по городу в самые разные часы суток, Шукальский привык к этим солдатам и через два года почти не обращал на них внимания. Остановиться его побудило нечто совсем другое.

Он не мог вспомнить, что сказал священник, и это не давало ему покоя. Он не сомневался, что это важно.

Нацистский солдат узнал главного врача больницы и вежливо кивнул. Шукальский, почти не обращая на него внимания, развернулся и пошел в обратном направлении. Ему пока еще не хотелось возвращаться домой.

Он гулял с полчаса, но так ничего и не вспомнил. Он оказался перед одним из двух кинотеатров в этом городе. Поскольку комендантский час еще не наступил, в кинотеатре ярко горел свет и демонстрировали фильмы. Ян посмотрел на цветную афишу. «Biala Sniegowica i Siedem Karzelkow».[18] Он невольно улыбнулся. Это был старый фильм. Он видел его три года назад в Кракове, простояв два часа в очереди за билетом. Здесь его показывали в рождественские праздники, жителям города это доставило большую радость. Ян Шукальский достал один злотый и купил билет.

К его удивлению, в кинотеатре свободных мест почти не осталось. Жители Зофии выкроили один-два часа, чтобы обрести прибежище и радость в этом теплом, темном кинотеатре и послушать язык, который они не понимали. Ян опустился на деревянное сиденье у прохода и уставился на экран. Была уже середина фильма, но это не имело никакого значения. Он пришел сюда подумать, заставить свою непослушную память раскрыть не дававшую ему покоя мысль, которая дразнила его. Он посмотрел на яркие вспышки алого, пурпурного, желтого и ярко-голубого цветов и снова, как и три года назад, подивился гению, мастерству и магии американца по имени Уолт Дисней. И когда через несколько минут семь гномов один за другим возвращались в свой домик с песней, слова, сказанные отцом Вайдой совсем недавно, снова воскресли в его памяти. «Нам не грозит эпидемия?» Глаза Шукальского стали круглыми. Нам не грозит эпидемия?

Он смотрел на экран, но больше не видел ни польских субтитров, ни ярких красок и не слышал веселой музыки. Вместо этого перед его глазами возникла ферма Вилков, которую болезнь милостиво спасла от нацистов. Он сказал, что им повезло. Лучше заболеть тифом, чем стать рабами рейха. И он представил Ганса Кеплера. Анализы немецких лабораторий обеспечат его отсрочкой от службы. Ян Шукальский вдруг почувствовал безудержную дрожь во всем теле.

– Вот мост, который, пожалуй, следует уничтожить, – сказал Брунек Матушек, указывая палкой на грубую карту, которую сам начертил на земле. Четыре человека уставились на нее: Мойше Бромберг, Антек Возняк, Давид Риш и Леокадия Чеховска.

– Этот мост через Вислу находится на главной железнодорожной ветке из Кракова в Люблин. Если мы засечем поезд с боеприпасами, который идет из Кракова и не разгружается в Зофии, или поезд, который загружается на складе боеприпасов и направляется дальше на север, тогда станет ясно, что его конечной точкой является Люблин. Такой поезд пересечет реку вот здесь.

Давид Риш напряженно смотрел на карту, представляя местность этого района. Он ее хорошо знал. За последний год Давид, разъезжавший на своей рабочей лошади, стал главным разведчиком группы. Он также разбирался в поездах.

– Кому-то надо будет вести наблюдение за складом Зофии и выбрать для нас цель. Давид?

Молодой человек поднял голову.

– Капитан, вы мне приказываете?

Брунек терпеливо покачал головой.

– Давид, я никому не приказываю. Я не берусь командовать ни вами, ни кем-либо другим. Это план, в котором обязаны участвовать все, иначе ничего не получится.

– Я буду вести наблюдение за складом, – ответил Давид. Он снова уставился на карту, сожалея, что не чувствует расположения к этому крепкому поляку. Верность делу сионизма не оставляла в сердце Давида места для дружбы с этим капитаном-неевреем. Но молодому человеку пришлось согласиться, что Брунек все же сумел вдохнуть в группу жизнь, чего ему самому никак не удавалось вот уже длительное время. Давид жаждал деятельности. Ему не терпелось как можно скорее увидеть плоды борьбы, он хотел, чтобы сопротивление немедленно добилось успеха. На длительное планирование у него не хватало терпения.

– Если мы спустим такой поезд с рельсов, – продолжал Брунек, – тогда у нас появится оружие и боеприпасы на тысячу человек.

– Но стрелять из него будет некому, – угрюмо добавил Давид.

Теперь заговорил Мойше.

– Сперва самое главное, Давид. Сначала оружие, тогда, возможно, появится и армия.

Давид сердито смотрел на свои руки. Его охватило нетерпение. Ему нужна была армия, и прямо сейчас. И он знал, как ее собрать.

– К несчастью, – услышал он голос Брунека, – мы не сможем это отрепетировать. Придется воспользоваться этим единственным шансом, поскольку сомнительно, что представится еще один. Так вот, если смотреть на мост, который находится прямо здесь, – указал он палкой, – прямо под Сандомежем, поезд ждет здесь, пока солдаты переходят мост и проверяют, не заложена ли взрывчатка и не совершена ли иная диверсионная работа. На поезде, а также в паровозе и в служебном вагоне находятся вооруженные люди, так что все подходы к стоящему поезду тщательно просматриваются. За исключением одного.

Четыре человека подняли головы. Брунек улыбнулся.

– Я говорил, что знаю, как сделаться невидимым. Я приближусь к поезду с той стороны, за которой немцы не следят.

– Я подберусь к поезду снизу.