Мэтью шел в темноте по садовой дорожке. Все его чувства были напряжены. В дополнение к ножу, который он обычно носил за голенищем правого сапога, он спрятал нож и в левый сапог и прихватил с собой Дэнфорта для обеспечения еще более надежной безопасности. Если и вправду кто-то следит за ним и ждет, чтобы он нашел то, что ищет, он без боя не отдаст найденное – если, конечно, ему вообще удастся это найти. А если убийца Тома Уиллстона все еще рыщет где-нибудь поблизости, Мэтью должен быть готов к встрече.
Он направился в дальний северо-западный угол сада, куда обычно боялся заходить. Если бы он знал хотя бы основы садоводства год тому назад, когда приступил к решению своей головоломки, то запланировал бы поиски в северо-западном углу на зимние месяцы, когда не цветут розы. Но тогда он ничего этого не знал, и поэтому теперь северо-западный участок сада остался последним, где предстояло произвести раскопки. Поэтому ему приходится сейчас идти туда, в царство роз.
И не какие-нибудь несколько роз. Там цвели сотни этих прекрасных, душистых цветов. И все они только и ждали случая заставить его чихать.
При одной мысли о роковых для него цветах у него зачесался нос. Приступ чихания начался так неожиданно и с такой силой, что у него не было времени подавить его. Потом один за другим последовали еще два, и только после этого ему удалось несколько приглушить звук, зажав нос носовым платком.
Черт возьми! Он явно приближается к цели своего назначения. А это следовало бы сделать незаметно, принять какие-то меры. Но в голове полный сумбур. А все из-за нее!
Выругавшись себе под нос, он попробовал прогнать все мысли об этой женщине и соорудил себе из носового платка некое подобие маски, прикрывающей нижнюю часть лица, завязав его концы на затылке. Это отчасти спасало нос, но не глаза, которые по мере приближения к розарию все сильнее чесались и слезились.
Мэтью вздохнул, смирившись с судьбой, и ступил на обсаженную розовыми кустами дорожку. Дойдя до конца розария, он остановился и, оглядевшись вокруг, прислушался. Хотя ничего подозрительного не увидел, ему снова покаялось, что за ним наблюдают. Взглянув на Дэнфорта, он заметил настороженную позу пса. Может быть, тот почуял чужого?
Мэтью подождал около минуты, но поскольку Дэнфорт не издал даже предостерегающего рычания, решил, что пора приступать к работе. Он был уверен, что Дэнфорт учует любого чужака. Если бы он захватил его с собой в ту ночь, когда видел Тома Уиллстона, этот человек, возможно, был бы до сих пор жив.
С терпением, выработавшимся у него за последний год, Мэтью начал копать траншею вдоль кустов в надежде, что на сей раз получит искомый результат. Вонзая в почву лопату, он думал именно о том, о чем пытался не думать.
О ней.
Причем не просто думал. Он погрузился в море чувств, что, естественно, не способствовало полной отдаче в работе. Перестав копать, он оперся на черенок лопаты и закрыл глаза. И сразу же представил себе ее в ванне. Мокрую, с атласной кожей, отдыхающую в душистой воде. Потом вообразил, как она взглянула на него своими прекрасными глазами, медленно поднимаясь из воды, как на картине Боттичелли.
Его голова была полна воспоминаний о том, каковы на ощупь ее кожа, ее волосы, влажное, набухшее средоточие ее женственности. Ему вспоминались ее нежный цветочный запах и эротические гортанные звуки, которые она издавала. Он отправился в ее спальню с намерением пробыть там всего минуту, чтобы увидеть выражение ее лица, когда она поймет, что он намерен расплатиться с ней той же монетой. А потом уйти.
Разве не таким было его намерение?
Он открыл глаза и покачал головой. Да поможет ему Бог, он и сам не знал этого. Он знал лишь, что был очарован с первого взгляда. Окончательно и бесповоротно. И абсолютно не способен уйти.
Во всем виноваты ее глаза. Огромные, выразительные, нежные. Словно озерца меда, в которых мужчина может просто утонуть. И когда она смотрела на него, именно это он ощущал – ему казалось, что он тонет. Но виноваты не только глаза, а все остальное. Вся она целиком.
Никогда еще ни одна женщина не воздействовала на него так сильно и так быстро. Как ни пытался, он не мог вспомнить ни одной женщины, которая бы околдовала его так, как эта, к которой ему не терпелось бы прикоснуться, как к этой, и которая бы напрочь лишила его способности контролировать себя. Учитывая его обстоятельства, дело было совсем плохо.
Он чуть было не застонал. Как это могло случиться? Как произошло, что эта женщина, совсем не похожая на тех, которые ему нравились прежде, смогла так сильно зацепить его? И так глубоко?
Это же просто смешно. И чертовски раздражает. Но и отрицать очевидное, черт возьми, невозможно.
Это невероятное влечение к ней объясняется, должно быть, именно тем, что она так сильно отличается от женщин, к которым его когда-либо влекло. Значит, это… чувство – или как бы оно ни называлось – всего лишь временное помрачение рассудка и, будем надеяться, скоро пройдет.
При этой мысли он даже немного повеселел. Да, все это, несомненно, дело времени, результат бессонных ночей. И тревог. И хождения туда-сюда перед камином. И копания ям.
А еще одним немаловажным фактором было то, что у него слишком долго не было женщины. Несомненно, он возбудился бы при виде любой женщины, которая, поднявшись из ванны, стояла бы перед ним мокрая и абсолютно нагая. Его внутренний голос грубо фыркнул и назвал его полным идиотом. «От других женщин ты просто ушел бы, – напомнил голос Мэтью, – но от Сары, сидящей в этой ванне, ты не смог бы уйти даже под дулом пистолета». Он нахмурил лоб и приказал внутреннему голосу заткнуться к чертям собачьим.
Такие мысли, черт возьми, совсем не способствовали достижению его цели. Обреченно вздохнув, Мэтью принялся копать следующую яму. Едва он успел отбросить первую лопату земли, как Дэнфорт, пока что лежавший спокойно, неожиданно вскочил. Пес поднял морду, ноздри его зашевелились, он весь напрягся, готовый к действиям. Издав низкое рычание, Дэнфорт бросился вниз по дорожке.
Мэтью мгновенно извлек из правого сапога нож и с оружием в одной руке и лопатой – в другой помчался следом за Дэнфортом.
Уже приближаясь к концу розария, он услышал, как затрещали кусты и несколько раз гавкнул Дэнфорт. Несколько секунд спустя Мэтью завернул за угол дорожки и остановился как вкопанный, увидев Дэнфорта, который, вместо того чтобы поймать и обезвредить потенциального неприятеля, вилял хвостом и, свесив язык, излучал собачее счастье, с обожанием глядя на Сару, на ботинке которой с довольным видом восседал. Сара стояла, прижавшись спиной к толстому стволу вяза. Одной рукой она гладила Дэнфорта по голове, в другой сжимала каминную кочергу.
Дэнфорт, почуяв его присутствие, повернулся к нему. Его морда как будто улыбалась, и Мэтью так и слыша лось, как пес говорит: «Посмотри, кого я нашел! Вот радость-то!»
Гм-м… Этому новому трюку – отыскивать Сару в таких местах, где ее не ожидают, – он явно научил его сам. И теперь был чертовски рад, что сделал это.
Она подняла взгляд и уставилась на него в таком же замешательстве, которое испытывал он сам. Мэтью должен бы наверняка возмутиться, обнаружив ее здесь, убедившись, что она шпионит за ним. Да и бешеный ритм, который отбивало его сердце, был, конечно же, результатом этого возмущения. А что означала горячая волна, пробежавшая по его телу? Это было похоже на страстное желание, однако на самом деле объяснялось всего лишь раздражением. И он вовсе не представлял сейчас ее голой. И мокрой. И тающей в его объятиях.
Она поправила сползшие на нос очки и нахмурилась.
– Лорд Лэнгстон? Это вы?
Силы небесные, видно, эта женщина совсем ненормальная.
– Конечно, это я. А вы что здесь делаете?
Она ответила ему вопросом на вопрос:
– Что случилось с вашим лицом?
С лицом? Он поднял руку и вспомнил, что забыл снять импровизированную маску из носового платка. Нетерпеливым жестом он сдвинул вниз кусочек ткани и сердито посмотрел на нее.
– С моим лицом ничего не случилось. Но что вы здесь делаете? – снова повторил он.
Она вздернула подбородок:
– А что делаете здесь вы?
Не отводя от нее взгляда, он шагнул вперед и, остановившись прямо перед ней, тихо свистнул. Дэнфорт немедленно подчинился, поднялся и встал рядом с ним.
– Я работаю в своем саду, – сказал он абсолютно спокойным тоном.
Она вскинула брови и подбородком указала на нож в его руке:
– Вот как? Какие же работы вы выполняете с помощью этого ножа? Закалываете насмерть растения, цветущие по ночам?
– А вы что делаете с моей каминной кочергой? Ищете под кустами тлеющие поленья?
– Я захватила кочергу, чтобы защищаться. Если вы помните, неподалеку отсюда был убит человек.
Он содрогнулся от страха за нее и тут же разозлился, что она явилась сюда одна.
– Я это помню, а поэтому вновь задаю вопрос, на который вы не изволили ответить; что вы здесь делаете?
– Гуляю. Наслаждаюсь ночным воздухом.
Он приблизился к ней еще на шаг. Глаза у нее округлились, но она даже не попыталась отступить назад.
– После ванны?
– Да. Хотите – верьте, хотите – нет, но ванна не лишает человека способности ходить.
– Если вам нужен ночной воздух, вы могли бы дышать им, не покидая спальни, – вкрадчиво сказал он. – Можно было бы открыть окна и погулять по комнате, не рискуя столкнуться с убийцей. Вы, как видно, либо очень храбрая, либо очень глупая.
– Смею вас заверить, что я не такая уж глупая. Я захватила с собой кочергу, которой в случае необходимости готова воспользоваться, – сказала она, многозначительно взглянув на него. – К тому же я знала, что вы с Дэнфортом находитесь поблизости, так что никакой опасности я не подвергалась.
– Откуда вам известно, что мы с Дэнфортом находимся поблизости?
– Я видела вас из окна. А теперь ваша очередь ответить на мой вопрос, который вы оставили без ответа: что вы здесь делаете с этим ножом?
– Я захватил его в целях защиты от непрошеных гостей.
– Мне казалось, что я гостья, но не непрошеная.
– Все мои гости спят в такое время.
– А не бродят по саду?
– Вот именно.
– В таком случае вам следовало бы написать инструкции для своих гостей, потому что я, например, не знала, что здесь требуется ложиться спать в определенное время.
– Написать правила поведения – отличная мысль. Обязательно включу правило о том, что гости не должны шпионить за хозяевами.
– В таком случае я предложила бы добавить правило о том, что хозяева не должны умышленно лгать своим гостям.
– Значит, вы признаете, что шпионили за мной?
Она помедлила, потом решительно кивнула:
– Да.
– Зачем?
– Для того чтобы узнать, почему вы мне лгали.
– В чем же, по-вашему, я вам лгал?
– Вы лгали относительно причины ваших ночных вылазок в сад. То, что вы здесь делаете, не имеет никакого отношения ни к растениям, цветущим ночью, ни к садоводству вообще.
– На чем же основываются эти ваши обвинения?
– Скажите мне, милорд, ваши «тортлинджеры» посажены в этой части сада?
Мэтью чуть помедлил, мысленно обругав себя за то, что забыл поговорить с Полом.
– Нет.
– А ваши страфф-уорды?
– Тоже нет. Вы и сами видите, что эта часть сада отведена исключительно для роз, – сказал он. Вот так-то. Даже он знал о розах достаточно, чтобы одурачить самопровозглашенного эксперта в области садоводства.
– Значит, ваши тортлинджеры и страфф-уорды растут в какой-то другой части сада?
– Разумеется.
– Не покажете ли вы мне, где именно?
– Непременно. Но не сейчас.
– Почему?
– Потому что сейчас я намерен сопроводить вас домой, а потом снова заняться своим делом, которое не является вашим делом.
– Ничего подобного вы не сделаете. Потому что я не ухожу. А вы объясните мне, чем вы тут занимаетесь. И не усложняйте ситуацию дальнейшей ложью.
– Мне не нравится, когда меня называют лжецом, Сара.
– В таком случае я настоятельно советую вам перестать лгать. – Она немного помолчала, потом добавила: – Кстати, таких растений, как тортлинджеры и страфф-уорды, не существует в природе.
– Простите, не понял.
Она очень медленно повторила то, что сказала, как будто говорила со слабоумным.
Мэтью застыл от неожиданности, потом едва не рассмеялся. Не над ней, а над собой. Черт возьми! Как ловко удалось ей обвести его вокруг пальца. Он не мог бы даже сказать, разозлило это его, позабавило или впечатлило.
– Понятно, – сказал он, не в силах скрыть восхищения.
– В таком случае вы поймете также, что я жду внятных объяснений по поводу ваших ночных вылазок в сад.
– По правде говоря, не понимаю, почему я должен вам их давать. То, чем я занимаюсь на принадлежащей мне земле, вас не касается. Тот факт, что мы с вами видели друг друга голыми, еще не означает, что я обязан оправдываться перед вами.
– Это меня касается, если вы не хотите, чтобы я поверила, будто во время посещения сада той ночью вы выкопали неглубокую могилу для мистера Уиллстона.
– Так вы этому верите, Сара? Верите, что я убил Toма Уиллстона? – Прежде чем она успела ответить, он подошел к ней еще на шаг: – Ведь если бы я действительно сделал это, у меня появилась бы причина убить и вас. – Он подошел к ней еще ближе. Теперь их разделяло не более двух футов. – Здесь и сейчас.
– Я не верю, что вы убили его, – тихо сказала она.
– Вот как? Ведь вы сами сказали, что видели меня в ту ночь с лопатой, а я не могу отрицать, что солгал вам относительно цели своей вылазки в сад. Так почему вы не верите, что я его убил?.
Она долго смотрела на него, прежде чем ответить. А он даже зубами скрипел, опасаясь, что его затянет в водоворот ее взгляда.
Наконец она сказала:
– Потому что я прислушиваюсь к своему сердцу. A оно говорит, что вы человек чести. Что вы не убили и не смог ли бы убить никого. Что человек, который все еще чувствал себя виноватым в смерти своих брата и сестры и по прошествии многих лет скорбит об их утрате, не способен лишить кого-нибудь жизни.
Ее слова жгли его. Она, несомненно, верила в то, что говорила, и эта ее неоспоримая вера делала его, черт возьми, уязвимым и сбивала с толку. Он мог бы ожидать такой веры от Дэниела, своего лучшего друга, но не от женщины, которая едва знала его. Даже его собственный отец не верил, что он является человеком чести. А она верила.
Судорожно глотнув воздух, он смог лишь сказать в ответ:
– Благодарю вас.
– Не стоит благодарности, – сказала она и положила руку на его плечо. – А теперь расскажите, что вы здесь делаете. Прошу вас.
Размышления о том, насколько можно ей доверять, не заняли много времени. Все решило сочетание таких факторов, как искренняя тревога в ее глазах, тепло ее руки и неожиданно нахлынувшая на него усталость от необходимости постоянно держать свои дела в секрете. Если он ей расскажет, то, учитывая ее познания в области растениеводства, сможет просто попросить ее помочь, а ведь именно это он и хотел сделать.
Сунув снова нож за голенище и воткнув лопату в мягкий грунт, он сделал глубокий вдох и начал свой рассказ:
– За годы, предшествовавшие смерти отца, мы с ним редко видели друг друга. И каждая из этих встреч была напряженной и неприятной. Он всегда старался довести до моего сознания, что не одобряет мой образ жизни и что я недостоин титула. Хотя сам отнюдь не был образцом добродетели. Напоминал, что я виноват в смерти Джеймса. Тут он был прав. Джеймс был достоин титула и вообще был настоящим мужчиной, каким мне никогда не стать. – Даже сейчас, когда он рассказывал об этом, эти слова жалили и обижали его так же сильно, как тогда, когда их произносил отец. – Три года тому назад, после одной из наших обычных напряженных встреч, мы рассорились окончательно и всякие связи между нами оборвались. Я больше ничего не слышал о нем, пока он не позвал меня, уже лежа на смертном одре.
Мэтью закрыл глаза, представив себе запечатлевшийся в памяти образ бледного, истерзанного болью умирающего отца. Выстрел грабителя нанес ему смертельную рану, однако умер он не мгновенно, а мучился еще целый день. Он открыл глаза и, глядя в землю, продолжил:
– Приехав из Лондона в Лэнгстон-Мэнор, я узнал от отцовского управляющего, что на имении огромные долги. Отец всегда был игроком, но, очевидно, в последнее время ему особенно не везло. Он потерял все, чем владел, задолжав огромные суммы слугам и сотням поставщиков и лавочников. Даже управляющему имением он был должен. – Мэтью сделал глубокий вдох и, не поднимая глаз, тихо сказал: – Когда я увидел отца, он доживал последние минуты. Был очень слаб, и каждый вздох давался ему с трудом. Прерывающимся голосом он сказал, что должен сообщить мне что-то очень важное и тайное, но прежде взял с меня обещание кое-что сделать для него. Не знаю, было ли это от чувства вины, от гордости или от желания показать ему, что я человек чести, а возможно, из-за сочетания всех этих факторов, но я пообещал ему выполнить все, о чем он просит. – Взглянув ей в глаза, Мэтью сказал: – Он взял с меня обязательство жениться в течение года и произвести на свет наследника. Честь обязывает меня выполнить это обещание.
Она медленно кивнула:
– Понятно. И год уже почти прошел.
– Да. Осталось ровно двадцать восемь дней.
– Значит, слухи о том, что вы подыскиваете невесту, не лишены оснований?
– Не лишены.
– Именно с этой целью вы пригласили сюда погостить мою сестру, леди Эмили и леди Джулиану? Чтобы выбрать одну из них на роль вашей жены?
– Именно так.
Она нахмурила лоб:
– Но почему вы не расширили возможность выбора? Вы давно не были в Лондоне, а там за последние несколько месяцев состоялось множество балов и других светских мероприятий, на которых присутствовали десятки молодых, подходящих для замужества леди.
– Я не хотел уезжать за пределы имения. Не хотел сокращать время, отведенное на поиск.
– Поиск?
– Это имеет отношение к тому большому секрету, который сообщил мне отец. – Говоря это, Мэтью почти ощутил, как слабая отцовская рука хватается за его руку, и вспомнил, как отец, превозмогая мучительную боль и понимая, что время его истекает, в отчаянии пытался довести до его сознания то, что хотел поведать. – Он сказал мне, что в ночь накануне рокового выстрела он выиграл огромную сумму денег – их с лихвой хватило бы, чтобы расплатиться со всеми долгами и вернуть былое величие нашему родовому поместью. Он спрятал эти деньги здесь, на нашей земле.
– В саду, – добавила она, глядя на него округлившимися глазами.
– Да. Но он говорил так тихо и невнятно, что понять его было трудно. Он так и умер, пытаясь добавить что-то еще. Потом я записал то, что мог вспомнить из сказанного им, и с тех пор пытаюсь найти спрятанные им деньги, чтобы расплатиться с долгами, которые унаследовал после его смерти.
Она медленно кивнула, потом оттолкнулась от ствола дерева и подошла к нему. Было видно, что она обдумывает все, что он рассказал.
– Кажется, теперь я понимаю, – сказала она и принялась прохаживаться туда-сюда перед ним. – Поскольку у вас осталось так мало времени до истечения срока, вы не хотели уезжать из поместья и прерывать поиск. Однако для того, чтобы выполнить обещание, данное отцу, вам нужно найти невесту. А поскольку у вас большие долги и вам, возможно, так и не удастся отыскать спрятанные деньги, вашей невестой должна быть богатая наследница. Поэтому вы пригласили к себе в поместье трех женщин, которых считаете достойными кандидатурами, с намерением выбрать одну из них, не прерывая поиска. – Она встретилась с ним взглядом. – Я правильно поняла?
– Я бы и сам не смог объяснить лучше.
Она поправила очки, потом тихо спросила с явно неодобрительной ноткой в голосе:
– Вы женитесь только ради денег?
Он взъерошил рукой волосы.
– К сожалению, у меня нет иного выхода. Я не могу допустить полного разорения поместья. На меня рассчитывает множество людей. Поместье является для них единственным источником средств существования. Не могу я также игнорировать историю рода Лэнгстонов и тот факт, что это поместье на протяжении многих поколений было родовым гнездом моей семьи. Бремя ответственности лежит теперь на моих плечах, а к своим обязанностям я отношусь серьезно. – Он взглянул на Дэнфорта, который спокойно стоял рядом с ним, потом снова посмотрел на нее: – Вы, конечно, знаете, что многие браки в сословии пэров заключаются на основе удачного сочетания состояний и титулов, а вовсе не по сердечным привязанностям.
– Знаю, – сказала она. Джулиана не раз говорила ей, что прекрасно понимает: на ней женятся из-за ее денег. – Надеюсь, что вы рассказываете мне все это не потому, что в противном случае я могу сообщить властям о ваших ночных вылазках с лопатой. Вы делаете это потому, что надеетесь, что мои цветоводческие познания помогут вам найти какой-то ключ к разгадке слов вашего батюшки. Я права!
Он кивнул:
– Вы снова великолепно все объяснили. Так вы готовы помочь мне?
Вместо того чтобы ответить на его вопрос, она спросила.
– А вы не просили своего садовника Пола помочь вам.
– Нет. Просто я задал ему несколько вопросов общего характера и проявил интерес к садоводству, но помощи ни у кого не просил. Я не хотел, чтобы поползли какие-то слухи. Если бы я доверился Полу, он мог бы нечаянно проговориться одному из деревенских жителей или слуг, и не успел бы я оглянуться, как все население в радиусе десяти миль копало бы ямы в моем саду.
– Откуда вы знаете, что я не сделаю то же самое? Не расскажу кому-нибудь о вашем секрете или не попытаюсь отыскать деньги и присвоить их?
Желание прикоснуться к ней стало нестерпимым. Он протянул руку и провел кончиками пальцев по ее щеке.
– Сердце подсказывает мне, что вы этого не сделаете.
Она в течение нескольких секунд смотрела на него, и в ее взгляде он заметил то ли обиду, то ли разочарование. Потом она снова принялась прохаживаться туда-сюда.
– Конечно, – бормотала она. – Теперь я понимаю. Вот почему вы были так… внимательны. Так обаятельны. Вот почему вы поцеловали меня. Пригласили выпить чаю. Пришли ко мне в комнату сегодня вечером. Вам была нужна моя помощь.
Мэтью схватил ее за руку, когда она проходила мимо него, и развернул к себе лицом.
– Нет, – сказал он более резко, чем намеревался.
– Вам не нужна моя помощь?
– Нужна. Но не это является причиной моего внимания к вам.
И снова в ее огромных глазах промелькнуло разочарование.
– Все в порядке, милорд. Я все понимаю…
– Во-первых, зовите меня Мэтью. А во-вторых, ничего вы не понимаете, – заявил он.
Она не поняла, а он хотел, ему нужно было, чтобы она поняла. Схватив ее вторую руку, он прижал ее к себе.
– Сначала мое внимание объяснялось именно этой причиной, – признался он, буквально ненавидя себя зато, что в ее взгляде снова промелькнула обида. – Я хотел провести с вами время, поговорить с вами, потому что намеревался воспользоваться вашими знаниями, ничего не объясняя. Но ничего не получилось. Потому что всякий раз, когда я начинал общаться с вами, я тут же забывал, что намеревался сделать. Забывал обо всем. Кроме вас. – Он обнял ее за плечи. – Мое внимание к вам объясняется тем, что я не могу выбросить вас из головы. В первый раз я поцеловал вас, потому что не смог остановить себя. Я пригласил вас выпить чаю, потому что мне хотелось побыть и вашей компании, а в вашу спальню вечером я пришел потому, что ноги сами привели меня туда, и я не смог удержаться. Я прикасался к вам тогда по той же причине, по которой прикасаюсь сейчас, – потому что не в силах удержать свои руки.
Она вгляделась в его лицо, потом покачала головой:
– Перестаньте, прошу вас. Нет никакой необходимости говорить такие вещи. Я помогу вам, по крайней мере, попытаюсь помочь.
– Проклятие! Вы, видно, все еще не понимаете. – Он едва удержался чтобы не встряхнуть ее. – Мне необходимо высказаться, потому что это правда. Каждый раз, когда я нахожусь рядом с вами, со мной что-то происходит. Вы… что-то делаете со мной. Просто глядя на меня. Просто находясь со мной в одной комнате. Я не могу это объяснить, но такого со мной прежде никогда не случалось. И если уж быть до конца откровенным, то я не уверен, что мне это нравится.
Некоторое время они стояли, напряженно глядя друг на друга, потом она приподняла брови, и, черт возьми, ему показалось, что эта ситуация ее забавляет.
– Ну что ж, по крайней мере, вы прекратили свои льстивые речи. Хотя могли бы, пожалуй, из осторожности воздержаться от оскорблений. Как-никак вы имеете дело с женщиной, которая вооружена кочергой.
– Неужели вы намереваетесь огреть меня кочергой?
– Если потребуется.
– То есть… если я сделаю что-нибудь… неприличное?
– Да.
Поддавшись желанию, которое охватило его сразу же, как только он увидел ее стоящей под деревом, он за один шаг преодолел разделявшее их расстояние. Ее груди прижались к его груди. Он наклонился так, что почти прикасался губами к ее губам.
– В таком случае готовьтесь оглушить меня кочергой, – прошептал он, – потому что я намерен сделать кое-что абсолютно неприличное.