– Он же нам бы ни в какую не поверил! – полноватый мужик, сидящий в плохо освещенной, практически пустой комнате, чуть не плакал. – Они же с нашим шефом вась-вась уже сколько лет! И тут бы мы пришли и сказали: “Он тебя грохнуть хочет!” – водитель настолько возмутился собственному предположению, что аж неаккуратно дернулся. – Что б Чибис нам ответил?
Санька, ведущий допрос, только грустно усмехнулся и уселся поудобнее. Ну, настолько удобно, насколько позволял жесткий офисный стул, сам по себе выглядящий, как орудие пыток. Подтолкнул к водителю Юрия пачку сигарет, кто-то незаметный внес и поставил на стол стакан с кофе…
– Он когда нас обрабатывать начал, мы с Лехой просто офигели! – шмыгая носом, продолжал водитель. – Но Леха говорит – не болтай! Мы не согласимся, Лихоборов найдет того, кто согласится! Ну вот мы, как додики, почти два месяца согласно головами и кивали.
Мужик, выдающий сейчас подробности всего произошедшего, с облегчением отсербнул большой глоток горячего кофе, замер, блаженно зажмурившись.
– Продолжай! – строго рявкнул Санек.
– Ну а че продолжать, так что ли не ясно? – пожал плечами водила. – Все приказы и распоряжения Лихоборов отдавал устно, иносказательно. Мы даже на диктофон пытались записать, ахинея выходила! Птичка в гнезде, подрезать перышки…
Он снова замолчал, смущенный собственным рассказом.
– Не было у нас ни одного доказательства, хоть ты тресни, – расстроенно взмахнул руками водила. – Умный этот Лихоборов, – мужик опять замолчал, опять потянулся к кофе.
В этот раз Санька его не торопил. Пристально смотрел мужику в глаза и ждал.
– В общем, мы с Лехой решили, что мы типа дело сделаем! Ну… – взмахнул он рукой. – Как бы для Лихоборова… Он же потребовал фотки для отчета!
– Вот тут ни одной записи, а тут фотки? – не поверил Санек.
– Так если фотки трупа, так, значит, мы ж его порешили! Значит, уже никуда не дернемся! – возмутился водила.
– Ну допустим, – скривился любимый боец Никитича.
– Вот мы, значит, подумали, что мы сейчас шефа усыпим, кепчупом обольем, фотосессию забацаем, – мужик смешно хлопнул ладонью по кулаку, войдя в азарт рассказчика. – А потом, когда он проспится, мы ему переписочку и предъявим. Дескать, смотри, для кого мы тебя красивым делали!
– Но тут у вас что-то пошло не так! – язвительно усмехнулся Санька.
– Леха укол перепутал, – почти по-детски надул губы водила. – Не снотворное взял, а че-то другое… Психотропное…
Санька только сочувственно вздохнул:
– Да, не позавидуешь вам, армия спасения.
Чибис, стоящий за зеркалом, обхватил голову обеими руками, скривился, не отрывая взгляда от стекла, прищурился.
– Видишь, Андрюх, – сипя, выдавил он. – Чуйка-то не подвела.
Никитич только тяжело вздохнул.
– Второй примерно то же самое говорит, – тихо отозвался боец, присутствовавший тут же в потайной комнате. – Чуть больше про укол рассказывает, – парень оглянулся на Чибиса, – и про то, как вы ему нос сломали и зуб выбили.
– А нефиг лезть! – рявкнул Чибис. – Оплачу я ему стоматолога, – чертыхнулся и быстрым шагом вышел из помещения.
Майор одобрительно кивнул своим бойцам и не спеша отправился следом за товарищем… Или соседом… Ну за Чибисом, в общем.
Тот стоял на крыльце импровизированного офиса и вдыхал холодный морозный воздух. Выпускал изо рта крупные клубы пара и тоскливо смотрел на еще темное зимнее небо.
Никитич молчал.
Просто остановился рядом. Ждал.
– Я двадцать пять лет его знаю, Андрюх! – Чибис стиснул зубы, сжал кулаки, отвернулся. – Мы… – его голос дрогнул. – Мы служили вместе! – Юрка шумно выдохнул. – Только я после армии в бизнес пошел, а он в спорт!
– Ну, – скривился Никитич, – ты поднялся, а он нет, – помолчал майор. – Зависть, Юр.
– Какого хрена? – дернул руками в молитвенном жесте Чибис. – Какого? – его голос снова сорвался. – Андрей?!
Юрка зажмурился, с силой потер руками лицо.
– Хошь, выпьем? – тихо предложил Андрюха.
– Поехали домой, – также еле слышно отозвался Чибис, – к нормальным людям хочу, – дернул подбородком, – кур кормить да баню топить! – тут же обернулся к Никитичу с заговорщическим выражением лица, ткнул его локтем в бок. – Баню-то растопим?
– Эт надо мою хозяйку спросить, – широко улыбнулся майор. – Как у нее с утра настроение.
– Погнали, – шмыгнул Чибис. – Я тоже хочу свою хозяйку кое о чем спросить…
– С парнями твоими что делать-то? – кивнул на дверь Андрей.
– Ну че, премию выписать, в отпуск отправить! – комично напыжил грудь Чибис. – Только после того, как Пашку Лихого посажу. А то долго они с таким шефом не протянут…
– Ну окей, я тогда их среди своих припрячу, – кивнул Никитич. – Пойду отдам команды да ключи от тачки заберу.
– Слышь, а ты ко мне работать не хочешь? – уже в машине спросил Никитича Чибис.
– Не-е! – картинно протянул Соколовский. – Я на Гоху много лет работаю, а до того у его отца трудился… Не! – тряхнул головой. – Ты уж извиняй! К тому же, – крякнул он, выезжая на шоссе, – вместе или работать, или в баню ходить.
– Твоя правда, – согласился Чибис. – Тогда, мож, посоветуешь кого?
– Ну… – вскинул брови майор. – Вот Санька могу отправить на повышение, – но тут же строго посмотрел на Чибиса. – Только ты ему зарплату хорошую и график не скотский, у него семья есть!
– Добро, – кивнул Чибис. – Благодарствую.
– Смотри, – шмыгнул носом майор, – от сердца парня отрываю.
Чибис усмехнулся, иронично посмотрел на Андрея:
– Ты не боись, тебе Марийка твоя скоро еще троих подгонит!
– Да… – что-то начал Никитич, но тут же хлопнул себя по лбу. – Да блин! Селедка!
И темный внедорожник, визжа шинами, резко развернулся.
К деревне подъехали спустя два часа.
Скупое на тепло и свет зимнее солнце не спеша поднималось, отражаясь в деревенских окнах, расчерчивая цветными блестками сугробы, подсвечивая дым, поднимающийся из труб.
Мужики остановились возле дома Марийки и Никитича. Открыли багажник, выгружая громадные пакеты.
Одной селедкой, конечно, их поход в магазин не закончился.
Рождество захотелось встретить с размахом, а учитывая, что их теперь пятеро, а елка все еще стоит в Марийкиной кухне…
В общем, нагруженные, как некрупные вьючные животные, Чибис с Никитичем распахнули дверь, вошли в прихожую и замерли.
С кухни доносилось нестройное протяжное пение. Очень протяжное. И очень нестройное. На три женских голоса и один мужской.