Обет молчания

ПОБЕДА

Наступил сентябрь 1919 года, и началось общее решительное наступление англо-французских войск. Характер войны стал меняться. С каждым днем известия с фронтов становились все оптимистичнее.

Теперь мы знали: то, чего мы так ждали последние четыре года, должно вот-вот произойти.

Потом наступил ноябрь, пасмурные, туманные дни, казавшиеся, однако, самыми светлыми за много лет, благодаря надежде, внушаемой известиями с поля боя.

Как я была бы счастлива, находись Роберт дома, но мои страхи оставались со мной. Я мечтала о встрече с любимым. Мне хотелось сказать ему, как глупо было с моей стороны колебаться, метаться из стороны в сторону. Теперь меня мучил безумный страх, что он может не вернуться.

Я молилась за Роберта. Я хотела сказать ему, как сильно я его люблю. Последние годы заставили меня осознать это.

Отец пришел домой в страшном волнении. В Германии произошла революция. Кайзер бежал в Голландию.

Перемирие было подписано в одиннадцать часов одиннадцатого ноября. «На одиннадцатый день одиннадцатого месяца», — как говорили все. День, который мы будем помнить до конца жизни.

Война кончилась.

На улицах Лондона царило веселье, флаги свешивались из окон, звонили колокола, толпились люди. Повсюду слышалась музыка. Оркестры исполняли патриотические марши.

Миссис Черри передала общее желание слуг выйти на улицу и присоединиться к толпе, и я ответила, что они просто должны это сделать.

Пришел веселый Маркус.

— Что за великий день! — воскликнул он. — Вы должны присоединиться к общему ликованию.

Отец сказал, что Маркус прав. И предложил отправиться куда-нибудь отпраздновать победу.

Но сначала мы немного посидели в гостиной, обсуждая прекращение военных действий и пытаясь предугадать, как скоро солдаты вернутся домой.

— Как хорошо сознавать, что огонь в самом деле прекращен сегодня утром в одиннадцать часов, — промолвил отец. — Это положило конец бессмысленной бойне.

Он прибавил, что мы должны выпить за победу.

Когда мы подняли бокалы вина, появился посыльный. Отца вызывали по неотложному делу.

— Я приложу максимум усилий, чтобы развлечь Люсинду, — сказал Маркус. — И, возможно, вы сможете присоединиться к нам позднее.

Отец полагал, что его могут задержать, и поэтому не стал договариваться с нами о встрече.

— Бесполезно назначать свидание, — сказал он. — Думаю, что сегодня вечером рестораны будут переполнены.

— Значит, вы оставляете свою дочь на мое попечение?

— И делаю это с удовольствием, — ответил отец.

И таким образом я очутилась напротив Маркуса в элегантном ресторане, выходящем окнами на реку.

Все заполнявшие его люди пришли сюда праздновать. Слышались смех и веселая болтовня, сидевшие за разными столиками окликали друг друга. Оркестр играл патриотические мелодии.

Когда мы появились, официант бросился к нам и пожал Маркусу руку. Несколько человек зааплодировали. Восторженный прием ожидал всех военных, а Маркус, имеющий высокий чин и необычайно красивый в форме, выделялся среди них.

Я ловила на себе завистливые взгляды. Маркус рассмеялся и поднял руку в знак приветствия и благодарности за оказанный ему прием с присущим ему беззаботным видом.

Заказав обед, Маркус улыбнулся мне и сказал:

— Слава Богу, война кончилась. Мой приезд в «Сосновый Бор» и наша первая встреча кажутся такими далекими. А ведь тогда, увидев вас школьницу, такую чистую и невинную, — я сразу влюбился.

— Прошло всего четыре года. А кажется, что намного больше.

— Столько всего случилось. Я уже некоторое время хочу поговорить с вами и все не мог решить, имею ли я право… не слишком ли мало времени прошло после этого ужасного события. Бедная Аннабелинда! Так попасться, как она.

— Вы знаете? Они вам рассказали? — Я в замешательстве замолчала. Я опасалась, что сказала слишком много. Я знала, что причина убийства Аннабелинды должна оставаться секретом. Включался ли ее муж в число посвященных в тайну?

— Мне все рассказали по двум причинам, — объяснил Маркус. — Во-первых, вместе с вашим отцом я охотился за этими диверсантами. Второй причиной являлось то, что я был ее мужем.

— Значит, вы должны знать… все?

Маркус очень серьезно посмотрел на меня и сказал:

— Вспомните, что полиция подозревала меня, пока я не смог неопровержимо доказать, что не был нигде поблизости от этого дома. А потом — одно потрясение за другим. Сначала ее смерть и павшее на меня подозрение… а затем я узнал правду. Я был идиотом, Люсинда. Я мог бы понять, я мог бы догадаться. Но все казалось настолько логично. В конце концов, именно вы не оставили ребенка.

Именно вы больше всех были озабочены его благополучием.

Я никогда еще не видела на его лице такого выражения. Это были и искреннее раскаяние, и совершенно не свойственная ему растерянность, словно он не знал, как облечь в слова свои мысли.

— Я был совершенно потрясен, — продолжал он. — Я не мог этому поверить. Но все выглядело так правдоподобно.

— Что вы имеете в виду, Маркус?

— Я говорю о ребенке. О том, что мне рассказала Аннабелинда.

Я была озадачена.

— Вы еще не поняли, Люсинда, что это вас я любил. А когда она рассказала мне, я не мог поверить… но ведь это казалось очевидным. Если бы дело было только во мне, я бы переступил через это. Я любил вас. Вы не такая, как все девушки, которых я встречал. Я знал, что нам было бы хорошо вместе. Но они могли узнать, я имею в виду своих родителей. Они могли лишить меня наследства. Я знаю их логику. Они сочли бы вас безнравственной женщиной. Вы не представляете себе, какие у них строгие понятия! Они уже долгое время давили на меня. Я должен был жениться.

Мой первостепенный долг пополнить нашу семью новыми Мерривэлами. Я знаю, вам трудно понять, но они совершеннейшие феодалы, со своими средневековыми представлениями. Нам с детства внушали, что на первом месте стоят интересы семьи.

— Маркус, почему вы все это мне сейчас говорите?

— Потому что я хочу забыть прошлое. Я хочу, чтобы мы все начали сначала прямо сейчас, в этот первый мирный вечер. Я хочу, чтобы мы начали строить наше будущее!

— О нет, Маркус.

— Выслушайте меня. Я повел себя глупо. Я должен был догадаться. Скандала, вот чего я боялся. Скандалы имеют обыкновение разражаться в самые неподходящие моменты. У меня просто не хватило мужества. Ведь подумать только, что это ее ребенок. Теперь она мертва. Бедная Аннабелинда! Она понимала, что я люблю вас, и настолько сама любила меня, что солгала, пошла на то, чтобы опорочить свою лучшую подругу. Но теперь все кончено. Мы должны забыть об этом. Мы должны сейчас начать все сначала.

— О чем вы говорите, Маркус?

— Аннабелинда знала, что я вот-вот попрошу вашей руки. Она рассказала мне, что, еще когда вы учились в школе, у вас было любовное приключение, в результате которого родился Эдвард. Она сказала, что вы были вынуждены отдать ребенка на попечение приемным матери и отцу, а когда они погибли, вас так замучили угрызения совести, что вы решили привезти ребенка домой, к своим родителям. Таким образом, вы могли оставить его при себе.

— Аннабелинда сказала вам это!

— Теперь я знаю, что это ее ребенок. Все это выплыло наружу, когда ее убили, когда немецкие шпионы попытались заставить ее работать на них.

Теперь я все ясно вижу, Люсинда. Но мы должны простить бедняжку Аннабелинду. Какой ужасной ценой она за все заплатила! Мы должны начать строить наше будущее. Пусть истечет положенное время, и тогда…

— Думаю, я должна сказать вам, Маркус. Я помолвлена с Робертом Дэнвером.

— О, но вы решили выйти за него замуж, потому что я женился на Аннабелинде. Он вас поймет.

— Это вы должны понять меня, Маркус…

— Я прекрасно понимаю ваши чувства. Мне не следовало так поступать ни при каких обстоятельствах. Я должен был понимать…

— Вы понимали, что вам не подходит женитьба на девушке, скомпрометировавшей себя в глазах общества, наверное, так выразились бы ваши родные. А усугубив свою вину еще больше, взяв к себе ребенка, она сделала брак с ней совершенно неприемлемым. Ваши действия определялись нормами общественной морали. Только так вы и могли поступить. К несчастью, пытаясь избежать затруднительных положений, вы попали в одно из них.

— Вы говорите с понятной горечью.

— Нет, не думаю. Я считаю, что все вышло к лучшему.

— Я люблю вас, Люсинда. Я хочу начать все заново.

— Жизнь редко предоставляет нам такую возможность. Когда все пошло не так, кому не хотелось бы начать все сначала? Но, вероятно, жалеть не стоит. Оставайтесь самим собой. Вы женитесь.

Ваша семья захочет, чтобы вы вспомнили о своем долге. Вы найдете себе очаровательную жену, воплощающую в себе все ваши чаяния, у вас появятся образцовые дети, делающие честь вам и вашим родным. Но любовь? Ваше чувство ко мне никогда не было глубоким, Маркус. Я более или менее подходила на роль вашей жены, и вы бы попросили моей руки. Но мой аморальный поступок как вы тогда считали — стал на вашем пути. Если бы вы любили меня по-настоящему, вы бы не посмотрели на это. Вы были привязаны к Дженни, но вопрос о женитьбе просто не стоял. Вы любили ваших с ней детей, но не могли открыто признать их. Вы понимаете, что я хочу сказать? Вы проживете счастливую жизнь, не сомневаюсь в этом. Люди вам симпатизируют. Посмотрите, как они приветствуют вас в этот вечер.

— Все дело в форме. Сегодня солдаты-герои повсюду в Лондоне. Завтра о них забудут.

— Вы выглядите таким доблестным воином. Ваше появление вызвало особый восторг. Вы заслужили это. Вы сражались за свою страну. Не будь таких мужчин, как вы, мы бы не праздновали сегодня победу. Вы заслуживаете счастливой жизни. Но вы не заслуживаете той любви, которую я могу дать, потому, что вы никогда не смогли бы любить меня так же.

— Испытайте меня, Люсинда.

— Я сказала вам, что уже помолвлена.

— Еще не поздно.

— Дело не в этом. Дело в том, — чего я хочу от своей жизни и с кем хочу разделить ее.

Маркусу оказалось трудно примириться с тем, что я сказала. Он не сомневался, что стоит ему объяснить мне причину, по которой он не попросил моей руки с самого начала, как я с готовностью откажусь от чего угодно ради него.

Самоуверенность, конечно. Но у него были для этого некоторые основания.

Я с нежностью посмотрела на него, подняла свой бокал и сказала:

— За ваше счастье, Маркус.

— Как оно возможно без вас?

— Возможно для такого человека, как вы.

Я заставила его понять, что я имею в виду. Я собиралась выйти замуж за Роберта и больше всего на свете хотела, чтобы он вернулся целым и невредимым.

Некоторое время Маркус молча смотрел в бокал.

Я видела, что он смирился с моим решением, хотя ему все еще казалось непостижимым, что я могла предпочесть ему Роберта.

Я заметила, как по его лицу скользнуло выражение покорности, и почувствовала облегчение.

Повсюду вокруг нас танцевали и пели «Долгий путь до Типперэри» и «Вьется длинная, длинная дорога».

Было уже поздно, когда мы вышли из ресторана и отправились домой по заполненным народом улицам, где празднование продолжалось, до глубокой ночи.

Я увиделась с Маркусом через несколько дней.

Он пришел к нам, и миссис Черри сообщила мне, что он ожидает меня в гостиной.

Когда я спустилась туда, он подошел ко мне и взял за руки.

— У меня для вас новость, — объявил он. — Я подумал, что вы должны узнать ее как можно раньше. Капитан Роберт Дэнвер завтра прибудет в Лондон.

Огромная волна радости залила меня. Я не смогла не выдать своих чувств. Все глубоко спрятанные страхи, опасения, ужасные предположения, мучительные сомнения, теснившиеся у меня в голове, рассеялись. Роберт возвращался домой.

Маркус обнял меня, на несколько секунд прижал к себе, потом отстранил и поцеловал сначала в одну щеку, а потом в другую.

Он улыбнулся и сказал:

— Я подумал, что вам будет приятно узнать это.

Я услышала, как повторяю:

— Капитан Дэнвер, — словно его новый чин имел для меня значение.

— Ну, естественно, он получил повышение. Он прекрасный солдат.

— О, Маркус, как хорошо было с вашей стороны прийти и сказать мне это.

— Я не знаю точного времени его приезда, но, как только узнаю, или приду сам, или отправлю посыльного сообщить вам.

— Спасибо.

— Теперь вам только остается, — несколько витиевато сказал Маркус, жить с любимым долго и счастливо.

— Маркус, — ответила я, — от всей души желаю вам этого же.

На следующий день от Маркуса пришел посыльный, принесший записку, содержащую только слова: «4.30. Виктория».

Я чувствовала себя невероятно счастливой. Мне хотелось крикнуть всем: «Роберт возвращается домой! После всех этих лет он будет здесь. В безопасности. Все это время, когда я еще тревожилась за него, он уже был в безопасности».

Мне казалось, что день тянется бесконечно долго.

Я хотела поехать на вокзал сразу после обеда.

Ближе к полудню пришел Жан-Паскаль Бурдон.

Он сказал:

— Зашел проститься. Возвращаюсь во Францию.

Я сказала ему о возвращении домой Роберта.

— Я заметил в тебе какую-то перемену. Ты вся светишься. Моя дорогая, я желаю тебе самого большого счастья на свете. Война кончилась. Будем надеяться, что она больше никогда не начнется.

Теперь нам остается только радоваться тому хорошему, что дает нам жизнь. Люсинда, моя милая, ты просто сияешь.

— Роберт приезжает сегодня днем. В половине пятого. На вокзал Виктории.

— И ты будешь его встречать. Как удачно! Он счастливый человек.

— Это я счастливая.

— Значит, вас двое счастливых. Перед своим уходом, Люсинда, я бы хотел сделать одну вещь.

— Да?

— Посмотреть на своего правнука.

— Ну конечно. Теперь у него новая няня. Он только начинает к ней привыкать. Эдвард все еще скучает по Андрэ. Меня никогда не перестанет удивлять, что особа, занимавшаяся подобными делами, могла в то же самое время быть такой любящей нянюшкой для маленького мальчика.

— Это просто еще один пример сложности человеческой натуры. Мы можем быть какими угодно. Мы не делимся просто на хороших и плохих, черных и белых. Возможно, целиком плохих людей вообще не существует. Оглядываясь на свою жизнь, а я не безгрешен, я нахожу эту теорию весьма привлекательной.

— Я знаю, что в вас очень много хорошего.

— Я в этом не уверен. Ну, может быть, самая малость. А теперь могу я увидеть своего правнука?

Я повела его в классную комнату, где Эдвард был погружен в свое тогдашнее любимое занятие: раскрашивание картинок.

— Это динозавр, — объяснил он Жану-Паскалю, севшему рядом с ним.

— Красный динозавр? — сказал Жан-Паскаль. — А бывают красные динозавры?

— Мне нравятся красные, — сказал Эдвард, словно это было решением вопроса.

— Не пририсовать ли нам ему усы?

— У динозавров нет усов.

— Ну, если они могут быть красными, то почему бы им не быть усатыми?

Эдвард задумался.

— Думаю, можно, — сказал он.

Я наблюдала, как Жан-Паскаль с интересом рассматривает ребенка. В его глазах зажегся огонек.

В Жане-Паскале всегда были сильно развиты родственные чувства.

Когда Жан-Паскаль поднялся, чтобы уйти, я заметила, что Эдварду не хотелось лишаться его компании. Жан-Паскаль понял это и, без всякого сомнения, был доволен.

Когда мы вернулись в гостиную, Жан-Паскаль сказал:

— Что за восхитительный малыш!

— Я тоже так думаю.

— Не могу не радоваться, что он мой правнук.

— Жизнь очень странная штука, правда?

— Ты должна привезти его навестить меня. Его должны заинтересовать виноградники.

Я видела по глазам старика, что у него возникли некоторые планы.

Поразмыслив над этим, я сказала;

— Все это кажется таким не правдоподобным.

Эдвард ваш правнук. Его, отец шпион, замешанный в убийстве его матери. Узнает ли он когда-нибудь об этом?

Жан-Паскаль молчал, и я продолжала:

— Должен ли он знать правду? Правильно ли скрывать ее? Разве каждый человек не имеет право знать, кем является он или она?

Жан-Паскаль медленно произнес:

— Этот вопрос можно рассматривать с разных точек зрения. Священна ли правда? Кто-то когда-то сказал: «Слово — серебро, молчание — золото», а кто-то другой ответил: «Там, где неведение — благо, глупо быть мудрым».

— Я знаю. Но что произойдет, когда Эдвард станет взрослым и может захотеть все узнать? Нет сомнения, что так и будет.

Жан-Паскаль задумался. Потом сказал:

— Эдвард считает себя членом вашей семьи.

Вскоре он начнет задавать вопросы, на которые придется отвечать. Что думают сейчас окружающие? Это мальчик, родители которого погибли во время бомбардировки Монса. Ты, английская школьница, находившаяся в дружеских отношениях с его семьей, нашла его в саду разрушенного дома. Ты покидала Францию перед приходом немцев и забрала его с собой. Это наилучшая версия. Отец, виновный в смерти его матери? Мать, отославшая его приемным родителям, считающая его рождение своим позором? Нет, нет. Давайте придерживаться более приемлемого объяснения. Существует время для слов, Люсинда, и время для молчания. В этой истории с Эдвардом давайте дадим обет молчания.

Я улыбнулась Жану-Паскалю. Я верила в правоту этого человека, познавшего большинство вещей, которые способна предложить жизнь, и прекрасно постигшего ее законы.

И мы дали обет молчания.

Ожидание поезда показалось мне очень долгим.

На платформе толпилось множество людей, все ждали воинский эшелон, везущий с фронта героев.

Когда поезд подошел к станции, его встретили бурей приветственных возгласов. Мы все подались вперед, мужчины, женщины и дети, и каждый высматривал того единственного человека, чье возвращение означало для него так много: конец страхов, вновь обретенную надежду на будущее, не омраченную мыслями о войне и ужасом возможной утраты.

Мы не сразу нашли друг друга.

И вот появился Роберт. Я смотрела на него уже несколько мгновений, прежде чем он заметил меня.

Он повзрослел и немного осунулся, но его глаза сияли.

Мы бросились друг к другу в объятия, не стыдясь своих чувств, как все на этой заполненной людьми платформе.

— Роберт, Роберт! — закричала я, не в силах найти других слов и все время повторяя его имя.

— Люсинда! — ответил он. — Вот я и вернулся.