Глава 19

Брэнт Ньюком отвел Еву в бар и, не спуская глаз с ее лица, выразительным движением требовательно протянул руку по направлению к бармену. Тот вложил ему в руку стакан с напитком, который Брэнт незамедлительно передал Еве, все еще продолжая сжимать узкое запястье бедной женщины стальными тисками пальцев. Автоматическим движением руки, не задумываясь, в настроении ли она пить, Ева приняла дар Брэнта, Рука Евы, находившаяся в плену у Ньюкома, болела все сильнее. Временами Ева даже еле сдерживала себя, чтобы не застонать от боли.

— Давай-ка выпьем, уважаемая мисс Мейсон, — напыщенно произнес Брэнт, — выпьем за приятную беседу, которая ожидает нас впереди. Ты, надеюсь, расскажешь мне все о бедняжке Фрэнси и о том, как ты о ней беспокоишься? Не забудь только поведать о ее старшем брате Дэвиде, большом любителе надрать задницу своей обожаемой сестренке. И я, в свою очередь, расскажу тебе кое-что, а может быть, даже и покажу, если будет настроение.

По неизвестной причине пальцы Евы обрели былую твердость, и она держала стакан уже не трепетной рукой. Брэнт своим стаканом подтолкнул стакан Евы к ее губам.

— Пей, милочка, не тяни. А то я совсем уж потеряю терпение.

Слова Брэнта не звучали ни грозно, ни зловеще, пожалуй, даже лениво, но все время рука Ньюкома стальным капканом стискивала и до боли сжимала нежное запястье Евы. Той оставалось лишь подчиниться и выполнить команду — отпить из стакана, чтобы избежать дальнейшего сжатия железных тисков. Одна-единственная мысль поселилась в голове у Евы — скорее бежать, бежать, уносить ноги от этого вежливого красивого маньяка Брэнта Ньюкома. И Марти, и Питер были абсолютно правы на его счет — Ньюком действительно опасен даже для физического существования человека. Почти театральное действо, в которое помимо своей воли была вовлечена Ева, понемногу превращалось в реальность, и возникала самая настоящая угроза и для самой Евы, не говоря уже 6 бедняжке Фрэнси. Особенно для Фрэнси — ее необходимо срочно спасать. А что будет с ней самой? Действительно, что в состоянии сделать с ней Брэнт? Убить ее? Нет, даже это чудовище не пойдет на открытое преступление. Просто он, наверное, в состоянии причинить ей вред другим путем… Ева содрогнулась, пролив остатки жидкости из стакана Брэнта себе на платье.

Брэнт весьма вежливо помог промокнуть салфеткой пролитую жидкость, причем совершил это настолько быстро, что она оказалась не в состоянии избежать его прикосновений. Брэнт криво усмехнулся.

— Не любишь, когда к тебе прикасаются, милочка? Что-то не больно верится в это, особенно когда взглянешь на центральный разворот «Стада». А может быть, я принадлежу к полу, который тебе противен? Недаром ты свила себе гнездышко вместе с Марти Мередит!

В ответ на его слова Ева пришла в ярость — да как он смеет даже упоминать имя Марти! И ее страх перед кошмарным хозяином внезапно улетучился.

— Ах ты, подонок…

Однако поколебать хладнокровие Брэнта она едва ли смогла.

— Прибереги страсть на потом, когда мы останемся одни. Вот тогда называй меня любыми гадкими словами сколько тебе влезет. Я слишком долго ждал того момента, когда я смогу трахнуть тебя, лапочка. Поэтому давай укроемся с тобой от всех и посмотрим, на что ты способна, Ева Мейсон!

Смысл слов Брэнта еще не до конца дошел до Евы, а коварный хозяин уже тянул ее куда-то, ни секунды не сомневаясь в согласии Евы. Он в буквальном смысле этого слова тащил ее сквозь толпу гостей, и люди молча расступались, давая им проход, слишком занятые собой, чтобы придавать значение очередному приключению Брэнта.

Ева, сжатая стальным капканом Брэнта, беспомощна следовала за ним. Она даже боялась устроить сцену, потому что могла убедиться, как и в случае с Фрэнси, что всякие сцены в этом доме воспринимаются как дополнительное развлечение. Она никогда бы не пошла на подобное унижение. ..

Брэнт провел Еву через дверь, которую она не заметила раньше, и ввел в странную комнату, пробурчав при этом, что помещение это не совсем в его вкусе и комната, на его взгляд, чуточку «перетяжелена».

— Но зато большинство людей, побывавших здесь, получают впечатление на всю жизнь. Кроме того, комнатка изгоняет из душ некоторые ненужные иллюзии. Фрэнси называла ее «игротекой» или «комнатой для игр» — не помню точно, но уверен, что здесь есть где развернуться. Ты согласна со мной?

Ева остановилась сразу же, как только вошла туда, озираясь с ужасом вокруг себя. Зрелище оказалось настолько заразительным, что она забыла даже про боль в руке и про то, что ее привели в «игротеку» силой и помимо ее желания. На первый взгляд комната напоминала специально подготовленное для определенной цели помещение. И потолок и стены были выкрашены в два цвета — черный и белый, чередовавшиеся между собой. Со всех сторон висели огромные зеркала, расположенные под разными углами, но так, что в каждом из них отражалась огромная кровать, расположенная в центре комнаты. По углам этой комнаты располагались осветительные устройства, дававшие поток света огромной силы, способные чуть ли даже не ослепить человека, если их включить на полную мощность, что Брэнт и продемонстрировал несколько раз, нажав и включив скрытые тумблеры. Кроме кровати, занимавшей центральную часть помещения, единственным предметом мебели являлся стол, обитый кожей, со стулом за ним. Большие подушки были кучей свалены у одной из стен.

Ева вдруг с ужасом услышала, что за ее спиной с лязгом захлопнулась дверь, и снова страх хищным зверем вцепился в ее внутренности. В конце концов, не может же нормальная женщина постоянно пребывать в обстановке кошмара? Тем не менее она находилась в знаменитой «игротеке» Брэнта Ньюкома, доставленная в эти стены волоком, словно соломенная кукла, а главное — Брэнт схватил ее за плечи и развернул лицом к себе, разглядывая ее лицо в упор своими неживыми глазами. Так, глядя прямо ей в глаза и, казалось, вымораживая душу лишенным всяких эмоций взглядом, он холодно сообщил ей:

— Сейчас самое время сбросить с себя одежду, Ева.

Голос его ничуть при этом не дрогнул, будто он предлагал ей стакан виски или прогулку на автомобиле. Еве показалось даже сначала, что она ослышалась. Тем не менее смысл его слов не оставлял никаких сомнений. Она почувствовала, как страх уже который раз за вечер уступает место., гневу. Она попыталась придать своему голосу холодность и твердость, но он предательски дрожал. Даже по ее собственному разумению, он звучал слабо и беспомощно.

— Послушайте, я не решаюсь верить в то, что происходит. Ваши мерзости зашли уже слишком далеко. Вы только что заявили, что желаете поговорить со мной о Фрэнси, а сами… Я немедленно уезжаю из вашего дома, вы это понимаете?

— Ах, Ева! Может быть, уже довольно притворяться? Ты меня разочаровываешь. Честно говоря, я ожидал от тебя большего. По крайней мере, мне показалось, что ты, на худой конец, умна. — Потом он добавил, несколько смягчившись: — Прежде всего, я не приглашал тебя в гости сегодня вечером, ведь так? Ты пришла сюда по собственному желанию, и спрашивается, зачем? Не иначе как тебе захотелось потрахаться со мной. Мы ведь уже обсуждали как-то возможность такого события, помнишь?

Он пальцами руки коснулся щеки Евы. Она с негодованием отпрянула, вздрогнув от неожиданности и отвращения и не скрывая этого. Однако находящиеся прямо перед ней глаза Брэнта яркой леденящей пустотой невольно притягивали взгляд женщины, парализовывали ее и как бы отбирали у нее силу. Она ничего не отвечала, и ее молчание, а также хорошо заметная паника, охватившая ее, обманули многоопытного Брэнта. Он решил, что она, наконец, примирилась с происходящим, и его губы расползлись в победной улыбке.

— А ведь я прав, Ева, что бы ты там ни говорила. Ты явилась сюдапереспать со мной. Разве не так? И не стоит разыгрывать из себя недотрогу. Подобные вещи, знаешь ли, происходили с людьми и раньше. Но тебе следует поторопиться — слишком много времени ушло на болтовню, а мне еще нужно проявить внимание к своим гостям.

Где-то там, в глубине души, Ева надеялась на то, что слова Брэнта пусть грубая, но шутка, что он для чего-то испытывает ее, но когда она привычно проговорила свое «нет, я не хочу, не буду…», то почувствовала, как плохо ей повинуются язык и губы. Пальцы Брэнта снова напомнили о своей железной хватке острой болью в руке.

— Нет, Ева, ты хочешь и будешь! Обещаю, тебе понравится. Впрочем, я собираюсь быть с тобой в любом случае — разве тебе это не понятно?

Голос Брэнта набирал металл и становился все жестче.

— Хватит играть в глупые игры, куколка. Давай сократим до минимума бессмысленную болтовню, хотя бы для разнообразия. Слушай, а вдруг ты просто мазохистка вроде Фрэнси и жаждешь, чтобы тебя изнасиловали? Так, возможно, тебя стоит для начала побить?

Теперь уже обе руки Евы находились в плену у Брэнта, он притягивал ее за руки к себе, прожигая ее насквозь голубыми холодными углями своих глаз, но продолжая при этом говорить спокойно и как бы равнодушно, что еще более усиливало в груди Евы чувство нереальности происходящего.

— Прекрати, остановись, — продолжала Ева настаивать на своем, тихо всхлипывая. — Я не позволю тебе овладеть мной (она даже не заметила, как отбросила официальное «вы» и начала говорить Брэнту «ты»). Ты ошибаешься, пойми, ты ошибаешься. Я ни в чем не похожа на Фрэнси!

Ее слова звучали жалко и неубедительно даже для нее самой, и Брэнт расхохотался и сжал ее несчастные запястья с неимоверной силой. Ева уже не могла сдержать крика боли.

— Не надо! Зачем ты делаешь мне больно?

Брэнт сделал еще одну попытку урезонить Еву и опять заговорил спокойно и даже вежливо:

— Ева, машина уже запущена в ход, и ее невозможно остановить. Если ты предпочитаешь, чтобы тебя взяли силой, полагаю, что я способен осуществить это в лучшем виде. Если же ты не разденешься сама, то я сорву с тебя твои тряпки. Кто знает, вдруг страх и боль вызовут у тебя, наконец, желание… Вероятно, ты предпочитаешь, чтобы с тебя платье снимали вместе с кожей?

Несмотря на ее слабые протесты и попытки к сопротивлению, Брэнт перешел к более решительным действиям — одной рукой он удерживал ее уже онемевшие от боли руки, другой же придавил горло как шлагбаумом. Она почувствовала, что задыхается, и была в состоянии только хрипеть — ничего, кроме ужасных харкающих звуков, уже не вырывалось из ее глотки. Брэнт тем временем ослабил удушье, добившись того, что его жертва почти перестала сопротивляться, и той же рукой, которой только что душил ее, схватил голову Евы за затылок и начал покрывать ее лицо жадными и грубыми поцелуями. Более того, пальцы Брэнта стали атаковать лицо Евы, давить на ее рот и щеки, в то время как голова женщины продолжала оставаться в стальных тисках его локтевого сгиба и практически не могла шевелиться. Сильные, как металлические пружины, пальцы Ньюкома вынудили Еву приоткрыть рот, куда тут же, словно варвар в захваченную крепость, ворвались его язык и губы, и Ева ощутила, как они уже вовсю хозяйничают там.

Задыхаясь и плача, Ева опять попыталась оттолкнуть его от себя, но он был подобен скале — такой же твердый и неумолимый. Его рот по-прежнему продолжал сокрушать ее нежные губы. Ко всему прочему, сознание Евы начало странным образом мутнеть и плыть, и она в панике припомнила, что перед экскурсией в «игротеку» выпила какую-то дрянь из рук Ньюкома. А если по его распоряжению бармен подмешал в ее стакан наркотик? Вполне вероятно, поскольку она чувствовала, что ее силы все больше и больше убывают, и еще раньше отметила про себя, что язык и губы во время разговора повиновались ей с трудом. Теперь же у нее сложилось ощущение, что ее мозг постепенно отделяется от тела, унося сознание в иные миры, хотя именно сейчас ей требовались полный контроль и самообладание. Словно в полусне, она продолжала попытки сопротивления, но не могла избавиться от привкуса, появившегося во рту от жалящих поцелуев Брэнта, от его губ и зубов.

Неожиданно для Евы Ньюком предпринял новую атаку — прижимаясь ртом к ее губам, он, пользуясь тем, что она была в полубессознательном состоянии, внезапно выпустил ее руки из своих стальных объятий и, рванув за ворот платья, одновременно толкнул женщину с силой назад. Она стала падать на пол, и он, уловив это мгновение, разорвал и сорвал с Евы платье одним резким движением. Теперь она оказалась перед ним совершенно обнаженная, если не считать крохотных трусиков, и задрожала от унижения и наркотиков, которыми он ее все-таки напичкал, и, кроме того, от прохладного воздуха, сразу охватившего все ее тело.

«Так, значит, он все-таки собирается изнасиловать ее? — пронеслось в мозгу у Евы. — Это были не просто попытки испугать и приручить очередную жертву. Он с самого начала имел в виду именно это!..»

В ее несчастной голове смешались обрывки фраз, крики, хаотически громоздились всевозможные ужасы, но мысль о насилии прочертила свой путь ясно и безапелляционно.

«Дэвид, спаси меня! Ведь я нахожусь в „игровой комнате“ Брэнта Ньюкома только из-за тебя. Боже мой! Насколько же я недооценивала жестокость и решительность этого изобретательного садиста. После стольких предупреждений, стольких слов, сказанных о нем самой себе. Это все кошмар, который бывает только во сне. Дэвид, я столько раз повторяла твое имя! Разбуди же меня, Дэвид!»

Голая, с опухшими от варварских поцелуев губами и не совсем осознающая происходящее из-за действия наркотика, Ева тем не менее отползала по ковру от Брэнта, словно загнанное, испуганное животное.

— Пожалуйста, не надо больше, правда! Все зашло слишком далеко. Я так больше не могу. Прекрати, все равно я не буду твоей…

Он смеялся. Его глаза отражали свет рефлекторов, словно полированные камушки. А за блестящей голубой роговицей — ничего! Такие же глаза бывают у котов, выходящих по мартовским делам на прогулку… Ничего не выражающие, пустые, но загадочные глаза, обремененные особой тайной, известной лишь посвященным. Сколько раз Ева видела подобные глаза у кошек в детстве, а вот теперь перед ней — человек. Ева отметила краем уплывающего сознания, что он тоже, наверное, принял наркотик, отчего его зрачки расширились и знаменитые голубые глаза Брэнта приобрели от этого фиолетовый оттенок.

Брэнт Ньюком не приближался к ней. Он стоял, возвышаясь над ней, подобно памятнику языческому богу, и наблюдал за ее робкими неверными движениями. Руки его между тем — сильные красивые руки атлета — споро расстегивали брюки. Брэнт раздевался.

— Вот так-то лучше, Ева Мейсон. Куда лучше! — сказал он неожиданно смягчившимся голосом. — У тебя и в самом деле великолепная фигура. Тупица Фрэнси мне все уши прожужжала, что ты костлявая, как вешалка, но под одеждой все выглядит совершенно по-иному. Будь умницей, сними с себя, наконец, эти трусишки. Ведь ты не откажешь мне в такой безделице?

Минутная передышка на полу позволила Еве кое-как сосредоточиться и напрячь все свои силы. Она вскочила и бросилась к двери и уже стала поворачивать ручку, как он настиг ее сзади. Обхватив ее тело руками, Брэнт хохотнул прямо в ухо отчаявшейся женщине. В то время как его ладони двинулись вниз по Евиному торсу, касаясь ее трепещущих грудей, а затем дальше, по бедрам, забираясь в промежность и заставляя ее стонать от стыда и унижения. Ева пыталась развернуться и оттолкнуть Брэнта, но наркотик, добавленный в ее выпивку, действовал с каждой минутой все сильнее и сильнее, лишая ее тело всякой возможности противостоять Брэнту. Вероятно, почувствовав, что она лишилась последней надежды на спасение и предалась отчаянию, Брэнт, в свою очередь, резким движениям развернул Еву лицом к себе и тыльной стороной руки ударил ее по щеке, а потом, размахнувшись, и по другой. Ева вскрикнула от боли и поднесла инстинктивно ладони к лицу, защищаясь от ударов, но мгновенно руки Брэнта оказались уже на ее бедрах, срывая и разрывая тонкую полоску ткани, ее последний защитный покров.

Затем Брэнт снова толкнул Еву — на этот раз по направлению к кровати. Пытаясь сохранить равновесие, она сделала несколько неверных шажков назад, но тут ей под колени угодил край огромного ристалища — главного украшения «игротеки» Брэнта, и она упала прямо на кровать, то есть совершила все именно так, как и было рассчитано Брэнтом. Ярчайший свет софитов ослепил ее на мгновение, а потом, словно в дымке, она увидела в зеркале, занимавшем собой весь потолок, собственную фигурку, показавшуюся ей бледной и немощной, и созерцала себя до тех пор, пока другое тело, куда более могучее и массивное, не закрыло от нее собственное отражение.

Ева инстинктивно начала сопротивляться, как только почувствовала на себе тело Брэнта. В ужасе и отчаянье она пустила в ход весь арсенал женских средств ведения боевых действий, включая ногти и зубы. В глазах Брэнта, по-прежнему ничего не выражающих и равнодушных, на какое-то мгновение мелькнул даже отблеск некоего чувства — удивления, что ли? Неужели он и в самом деле предполагал, что она сдастся без борьбы?

— Нет, никогда, — закричала она снова, — никогда я не буду твоей, не буду, не буду! — и повторяла эти слова снова и снова распухшими искусанными губами, уже не обращая внимания на посыпавшиеся на нее вновь удары.

— Господи, чего же ты хочешь? — не выдержал, наконец, хозяин «игротеки», изобразив в голосе некоторую степень негодования. — Вот ведь непослушная девчонка попалась! Ты что, нуждаешься в предварительных играх, которые бы тебя распаляли? Хочешь, чтобы я полизал твою письку, иначе не можешь? Ну, тогда лежи смирно, и я тебе доставлю такую радость. Сказал же — лежи смирно, шлюха!

Как доказательство серьезности намерений хозяина за словами последовал удар огромной силы, почти что нокаутировавший Еву. Еле-еле, сквозь полену слез, застилавшую глаза, Ева смогла различить, как отражение Брэнта на зеркальном потолке сместилось вниз к ее ногам. Теперь Брэнт занимал положение между ее ног, крепко держа Еву за бедра и стараясь развести их как можно шире. Ева попыталась выскользнуть из его объятий и, извиваясь всем телом, поползла на спине прочь. Но вот ее голова уперлась в огромную спинку чудовищной кровати, и ползти стало некуда. Брэнт контролировал каждое движение Евы и по-прежнему оставался в первоначальной позиции.

— Не-е-е-е-е-ет! — в последний раз успела крикнуть она перед тем, как он пальцами вошел в нее.

— Все-таки ты красива. Красива и внизу тоже. У тебя здесь, между ног, запрятаны отличные румяные губки, куколка, а я их видел предостаточно, уж можешь мне поверить. Но какой смысл прятать подобную красоту?

Он нагнул голову… Плача, стеная, зовя на помощь и почти умирая от страха и унижения, Ева тем не менее изо всех сил пыталась вырваться, ускользнуть от него, дергаясь и брыкаясь ногами. И Брэнт действительно некоторое время находился в невыгодном для себя положении, поскольку сильные ноги Евы вставали на пути к источнику его наслаждения и мешали ему сосредоточиться на нем.

— Прекрати брыкаться, чертова девка, — уже со злобой говорил Брэнт, пытаясь восстановить положение и оказаться на высоте. — Лежи смирно, дрянь, не то мне придется…

Пока Брэнт выражал таким образом свое отношение к поведению Евы, та сидела, прислонившись спиной к спинке кровати и отчаянно отбивалась от него ногами. Брэнт внезапно прекратил попытки посягнуть на самое дорогое у мисс Мейсон и тем сбил ее с толку-. Но стоило ей на секунду опустить ноги, как Брэнт ухватился за них и рванул Еву вниз так, что она вновь съехала на спину, и борьба возобновилась бы на прежних позициях, если бы Ева вдруг не увидела расширившимися от ужаса глазами, что, оказывается, в комнате они не одни…

Люди, много людей, десятки людей стояли и смотрели на них, смеясь и переговариваясь друг с другом.

«Господи, когда они только успели открыть замок и войти?» — подумала Ева, ловя на своем теле десятки вожделеющих глаз, — они рассматривали ее, исследовали ее тело, прикидывали, хорошо ли с ней в постели… Ева попыталась было крикнуть, но ее и без того уже натруженные криком связки смогли издать лишь нечто, сходное с шипением. Она попыталась прикрыться от жадных взоров, сорвав покрывало с кровати, но от нее не ускользнуло, что Брэнт уже покидал поле битвы. Он медленно поднялся с кровати, подошел к Еве, кое-как старающейся прикрыть наготу, и окинул ее взглядом, в котором на миг промелькнуло сожаление. Или ей это только показалось?

В комнате слышались раскаты громкого голоса Джерри Хормона:

— А мы за вами чуток понаблюдали, когда вы, птенчики, укрылись в своем гнездышке. Брэнт, старичок, ты что, решил заделаться эгоистом?

— Да, да, именно так. Он раньше всегда сам нас впускал. Где же твое знаменитое гостеприимство, Брэнт? С ближними надо делиться. Раньше у Брэнта лучше получалось в смысле дележки. Верно я говорю, Мэл?

Ева просто не хотела вслушиваться в смысл речей пьяных и накурившихся гостей Брэнта. Он был понятен без слов и столь же ужасен, как и все предыдущее. Словно загипнотизированная, она не могла оторвать глаз от лица Брэнта, словно хотела найти в нем ответ на единственный вопрос — зачем? И Брэнт ответил:

— Все обернулось довольно плохо, Ева. Хотя, впрочем, так тебе, может, понравится больше?

На сей раз голос его был тих и даже мягок. Казалось, среди всех одуревших людей, окружавших его, он беседовал только с ней. Но суть его слов была столь же страшна, а сами слова — жестоки. Брэнт вырвал покрывало из пальцев Евы, которым она хотела защититься от вожделеющих взоров и, раздвинув толпу, беспечно пожимая плечами, удалился, оставив Еву один на один со своими дружками. Вслед ему посыпались шуточки.

— Эй, Брэнт, что-то незаметно в ней обычной кротости женщин, которых ты укрощаешь! Она вовсе не готова познакомиться с нами, как бывало всегда со всеми другими! — Это всего лишь потому, что она не только обыкновенная дура, но еще .и боец по натуре. А может быть, ей просто мало одного парня и нужно как минимум несколько человек, чтобы получить удовольствие.

— Ну уж здесь, Брэнт, не сомневайся. Она получит такое удовольствие, что запомнит его на всю жизнь. Правда, детка? Мужчина с удивительно знакомым лицом, но которого Ева не знала, положил ей руку на грудь и крепко сжал ее. Ева попыталась откатиться от него по кровати, благо ее размеры позволяли это сделать, но кто-то другой поймал ее за ногу.

— По-моему, готовится что-то интересненькое — не иначе как групповой трах, — пропел женский голос прямо над ухом у Евы. — Я тоже желаю принять участие в мероприятии, как борец за равные права для женщин в любой области, — завершил голос замысловатую тираду, и в ту же минуту губы какой-то женщины припали ко рту Евы.

Ева отвернулась, но недостаточно быстро, как показалось борцу за права женщин, и та рассмеялась ей в лицо. Откуда-то издали Ева услышала голос Брэнта, который отдавал распоряжения Джерри Хормону:

— Джерри, будь добр, включи свои чертовы камеры и обеспечь их бесперебойную работу. Ева Мейсон изволит трахаться, поэтому не стоит упускать возможность пополнить нашу коллекцию.

В ответ на слова Брэнта повсюду раздались взрывы хохота и приветствия в адрес новой порнозвезды. Еве оставалось одно — лишь закрыть глаза и не видеть разворачивающегося кошмара; теперь, как и в детстве, это оставалось последним прибежищем испуганной души.

Со всех сторон к ней тянулись жадные руки — они грубо хватали ее тело, сжимали, щипали. Их было слишком много, вожделеющих женской плоти, рук, но Ева боролась в меру своих угасающих сил. Прямо в глаза ей светили прожекторы, от усталости руки и ноги словно налились свинцом, но она продолжала сопротивляться, как могла, поскольку именно сопротивление, бой против всех собравшихся в доме Брэнта непристойных людей и поступков, которые они совершали или готовились совершить, позволяло ей ощутить, что жизнь в ней еще не угасла и се смертный час еще не пробил.

От запаха распаренных тел, жара, подымавшегося от них, словно от растрескавшейся почвы пустыни, Ева задыхалась. Она переходила от забытья к панике, как бы со стороны выслушивая собственные крики и стенания, которые, впрочем, почти полностью терялись в говоре, смехе и возбужденном дыхании множества людей, собравшихся вокруг. Кто-то поднес к ее носу и губам серебряную ложку, полную кокаиновой пыли, предлагая ее вдохнуть, но Ева поворотом головы оттолкнула ложку, и тут же нос и губы стали неметь от просыпавшегося зелья. Безжалостные руки раздирали бедра женщины, стараясь развезти их как можно шире, и она снова кричала и билась в истерике от боли. Вот человек, примостившийся у ее раскрытой для всеобщего доступа промежности, неожиданно произнес: — Предлагаю всем полюбоваться на мое открытие, — его голос звучал приглушенно, но Ева вдруг поняла, что это был не кто иной, как Брэнт Ньюком. Удивительно только, как она смогли безошибочно обнаружить его посреди творившегося сумасшествия? Затем голос Нькжома стал набирать силу. — Ну разве это не самая чудеснейшая писька на свете? Джерри, настоятельно рекомендую отснять крупным планом самый лакомый кусочек мисс Мейсон.

— Пропади ты пропадом, Брэнт Ньюком, пропади, пропади, сгинь! — не уставала она твердить эту фразу, словно магическое заклинание, пока кто-то не заткнул ее рот своим мужским достоинством, отчего она едва не задохнулась окончательно.

Руки, рты, половые органы гостей Брэнта Ньюкома в дьявольском вихре кружились вокруг ее мученического ложа. Ей овладевали, а потом она на краткий миг оказывалась на свободе, но только для того, чтобы пережить насилие снова. Ей причиняли боль, прижигали сигаретами, что-то засовывали в .природные отверстия и все время не уставали повторять: прекрати сопротивляться и раздели удовольствие вместе со всеми, прими участие в шабаше по собственной воле. Разре она не видит, как все они хотят ее ублажить!

Ева той частью сознания, которая еще как-то функционировала, тоже задавалась подобным вопросом. Действительно, к чему эта ненужная борьба, которая не уберегла ее ни от одного издевательства, творимого над ней? Не проще ли сделать так, как хотят они, превратиться в одну из них, слиться с ними? Но она не могла… Ева продолжала брыкаться, кусаться, царапаться изо всех оставшихся сил и «едва слышно кричать уже совершенно охрипшим горлом.

Люди, терзавшие со всех сторон Еву, были злы на нее»за ее упорство и сопротивление и, в свою очередь, старались причинить ей боль, унизить ее достоинство, смять, растоптать как человеческую личность. Еще один негодяй попытался ввести свой половой член Еве в рот, и она с остервенением укусила этот ненавистный комок мужской плоти, вызвав крик боли и новые побои.

— Поганая, грязная шлюха, — не своим голосом вопил укушенный, нанося Еве удары кулаками по чему попало. Впрочем, все остальные над пострадавшим тут же посмеялись.

— А ты не суй свою свистульку куда попало, — умирал от смеха другой — разве рот — единственная свободная дырка на ее теле? Она наша, друзья, так давайте используем мисс Мейсон на полную катушку, — если уж представилась такая возможность.

Ева Мейсон превратилась в центр гигантской оргии, и она уже не понимала, отказывалась понимать, отключила сознание усилием воли, стараясь не думать а том, какое количество мужчин овладело ее избитым, поруганным телом. И во всех углах «комнаты для игр», на полу, рядом с ней на кровати и под кроватью, исступленно совокуплялись парочки, переплетаясь друг с другом, словно белые мучные черви.

Ева боролась, нет, скорее, сражалась не только за свою честь и самую жизнь, потому что и ее физическому существованию угрожали распоясавшиеся существа, мало похожие на людей. Она сражалась за все лучшее, что было в ней, за лучшее в человеке как в творении Божьем.

В какой-то момент слепящий свет рефлекторов сменился разноцветным калейдоскопом световых пятен, с большой скоростью чередовавшихся друг с другом, с превалирующим багровым цветом. Казалось, в «игротеке» Брэнта оживал ад Данте — кровавое пламя его пылающего чрева и сонм кривляющихся, совершающих непристойности и извергающих хулу чертей. И из ада, созданного извращенным воображением Ньюкома и его присных, не могло быть выхода. Нельзя было уговорить себя, что это лишь чудовищное сновидение, которое растает с пробуждением, потому что Ева — обозреватель телевидения, красавица, известная в городе личность, а самое главное, любимая женщина Дэвида — оказалась втянута в самый центр шабаша, распята у врат рукотворной преисподней…

«Неужели все это безумие еще и снимают ни пленку, и потом изготовят фильм, не менее отвратительный, чем само действо? — вспыхнула одинокая мысль у Евы в мозгу. — Разве люди имеют право совершать подобные мерзости по отношению к своим ближним? Очень давно, тысячу лет назад, до Брэнта, я слышала про такое и даже смотрела фильмы, сделанные с помощью инфракрасной оптики, но не придавала слишком большого значения увиденному и услышанному. Мой собственный мир не соприкасался с этим, и вот теперь…»

Голос Брэнта, как всегда спокойный и трезвый, вывел Еву из забытья.

— Ева, ты все еще воюешь? Даже Фрэнси, уверен, смышленей тебя. Неужели ты не понимаешь, что все напрасно? Присоединяйся к нам и наслаждайся! Полежи спокойно хоть немного и позволь мне, наконец, трахнуть тебя как следует. Разве ты не знаешь, что я мечтал переспать с тобой с момента нашей первой встречи? Прекрати драться, и я сделаю так, что тебе будет очень хорошо! Прекрати драться, черт тебя подери!..

В ответ Ева только отрицательно покачала головой, давая понять, что будет сопротивляться до конца. Кто-то схватил ее за щиколотки и, помогая Брэнту, рванул ноги вверх, одновременно их разводя так, что Брэнт оказался между раздвинутых бедер Евы, в то время как она была лишена малейшей возможности двигаться, намертво зажатая приятелем Ньюкома. Ева ощутила себя жертвой, которую приносили языческим богам в древности — разве не так дикие племена насиловали захваченных в плен девственниц?И вот Брэнт Ньюком, сатана Ньюком, причиняя ей неимоверную боль, вошел в нее и почти сразу достиг предела ее глубин — так глубоко из всех насильников в нее никто не проникал, — и Ева, забывшись, в последний раз вскрикнула, вернее, ей показалось, что она вскрикнула, потому что почти в ту же секунду, как Брэнт вошел в нее, она потеряла сознание…

Загрузка...