Обожжённая душа

Глава 3. Острог

Пока он добирался до места разбоя, тут уже считали потери. Пребран с размаху всадил топор в дерево и, вложив в ножны меч, присоединился к воеводе. Вяшеслав, заметив княжича, даже в лице переменился, так рад был его видеть, пусть и не совсем в здравии, но живым.

– Вот будет чем поживиться лесному зверю, – сказал кто-то из мужчин, подбирая оружие среди распластавшихся на снегу татей.

Проявлять брезгливость к лишнему оружию никто не стал, да и надо сказать, то было добротное, чего оставлять. Подобрали всё. По-хорошему, сжечь бы разбойников, но в такой мороз и метель займёт это не меньше как полдня. Да и вдруг кто-то ещё из местных выйдет на дым, уж тогда им точно живыми отсюда не выйти, вся деревня нагрянет, заколют кольями. К счастью, убитых среди своих не оказалось ни одного, и слава Перуну. С ним князь отправил самых лучших. Вот только покололи изрядно. Хорошо бы залатать раны, да не стали рисковать, наспех водрузились в седла. Пребран, всунув ногу в стремя, подтянулся, едва смог подняться на коня, забыв о дыхании. Тронулись с места быстро, и только тут княжич вспомнил о прислужнике.

– Твою же мать… – он не договорил, выискивая взглядом Будяту, крутя головой в поисках парня.

Вяшеслав сразу понял, кого потерял княжич.

– И куда же этого дурня занесло?

– Заплутает, да и замёрзнет в лесу, – заключил Ждан.

– И что же теперь делать?

– Семеро одного не ждут.

– Буря поутихла, следы наши ещё до вечера останутся. Может, нагонит?

Пребран с гневом посмотрел на Ждана. Да только деваться было некуда, ждать одного, рискуя головами полудюжины, безрассудно. Пребран в последний раз огляделся, в надежде отыскать в неприступной крепи отрока, но тот так и не вышел на глаза. Хорошо, что весточку князя тому не доверил, тогда бы вся затея похода насмарку, тогда бы зря проделали такой путь, едва не положив головы.

Отъехав на достаточно много саженей, отряд погрузился в гущу леса. Тут уж буря совсем поутихла, и тишина стояла такая, что звенело в ушах. Впрочем, это оглушала головная боль, что истязала княжича с того мига, как они отъехали от места разбоя. Выбрав место для постоя поудобней да посподручней, под разлапистыми елями, дружинники попрыгали с лошадей, принялись тут же вытаптывать снег.

Пребран огляделся в надежде увидеть отставшего Будяту, да тот будто сгинул. Княжич вобрал в лёгкие морозного воздуха, поднатужился, чтобы претерпеть боль, в боку спрыгнул с мерина. Кто-то уже нарубил еловых ветвей для подстилки, другие стаскивали хворост, ломая сухие сучья осин поблизости. Ждан уже запаливал кресалом сложенный споро костерок. Вяшеслав, косясь на княжича, стаскивал вещи, верно подозревал что с тем не совсем ладно. Пребран, чтобы не быть в стороне, привязал лошадей, всыпав в торбу каждому ячменя.

– Дурень, и куда запропастился? – пропыхтел Ждан, верно тоже переживая за мальчишку.

Воевода подсел к костру, подвешивая на рогатины чугунок со снегом.

Пребран, вытащив кошму и медвежью шкуру, бросил на еловые ветви. Сам прошёл к кострищу, подсел к воеводе на выстеленную им подстилку. Тепло от костра ласкало лицо и руки, что совсем задеревенели от проделанной работы.

– Жаль, толковый был малый, – Ждан, сбросил рукавицы и подтягивая подол налатника, присел на корточки к огню.

Пребран нахмурился. Повёл плечами, чувствуя в том свою вину. Помолчали, каждый думая о своём.

– Спасибо, – вдруг произнёс простуженным голосом Вяшеслав, обращая посерьезневший взор на княжича.

Ждан и другие мужи удивлённо перевели на него взоры.

– За что? – буркнул Пребран.

– Ты же мне вроде как жизнь спас.

Княжич нахмурился сильнее, припоминая сей миг, и вспомнил парня, что первым напал на воеводу, и который тут же рухнул в снег с раскроенным черепом. Вот только теперь вспоминать о том не хотелось, разом поплохело.

– Сегодня – я тебя, завтра – ты меня, вот так и вся жизнь складывается, что обязаны мы друг другу помогать и не бросать в беде.

Вяшеслав помолчал, обдумывая сказанное, и вдруг хмыкнул в усы.

– Верно ты сказываешь… – посмотрел задумчиво в костёр, а потом выпрямился, опершись широкими ладонями на колени, гаркнул оборачиваясь: – Ну, Никрас, где медовуха? Наливай! Сегодня мы вроде как живы остались, чем не праздник!

Пребран усмехнулся.

Лёд в корчаге растопился, забурлил. Пока Никрас наливал в воловий рог медовуху, Ждан насыпал порубленного на куски вяленого мяса в кипящую воду, не забыв сыпнуть горсть сушёного укропа. Остальные перевязывали друг другу нанесённые татями порезы и раны, что были не такими существенными, завтра уже и не вспомнят.

Пребран, как его ни скручивала боль, раздеваться не стал, посчитав себя не раненым. От пряного запаха съестного свело нутро, что княжич и забыл о боли, изъедавшей тело. А на морозе особо захотелось горячего, закутаться в шкуры и лечь поближе к костру да заснуть крепким сном. Зима всегда приносит суровые испытания. Хозяйка стужи не упустит живого тепла, вон ныне попирует душами да тёплой кровью, что осталась на белом снегу ярким узором.

Похлёбка оказалась вкусна, мужи только и знай языки жгли, уплетая снедь, от которой внутри постепенно разливалось тяжёлое тепло. Разморилось тело.

Стемнело быстро.

В Студень ночь всегда наступала стремительно. Ждан напоследок подкинул в костёр срубленных толстых сучьев. Запахло еловой смолой, запылало так, что даже и жарко стало, но никто не отодвинулся, накапливая желанное тепло про запас. Вяшеслав вновь вызвался караулить, с ним назвался и Ждан, видно в такой мороз не хотел укладываться. Поутру мороз жгуче крепнет, и будет вовсе невмоготу вылезать из-под шкур. Из-за скручивающий боли и княжичу не хотелось укладываться, но лучше поскорее забыться сном. А завтра, быть может, набредут на деревеньку. Там и позаботится о себе. Однако стоило прилечь, покоя без движения ему не было – мышцы на боку набухли, невыносимо тянули, раскалённым камнем давило на рёбра. Княжич дышал туго, и жилы на шее натягивались верёвками.

Вяшеслав тихо переговаривался со Жданом. И из его воспалённых губ теперь вырывался сип. Воевода не забывал об обещанном князю догляде, изредка бросал на княжеского сына беспокойный взгляд. Пообещал ведь Вячеславу сберечь, вот и волнуется. Княжич накрылся почти с головой. Чувствуя, как жаровые волны стихают. Ещё долго маялся плескавшейся железом тяжестью, но ночь утянула в безмолвную свою глубь, показывая полупрозрачные, светящиеся внутренним светом образы, в которых он не смог различить, что принадлежали они девушке с голубыми, как омуты, глазами, он просто знал, что ему до неё больше никогда не дотянуться.

Разбудили голоса дружинников, что один за другим стали пробуждаться. Откинул меховой полог, с шерсти в лицо плеснул снег, который посыпался за шиворот, мгновенно пробуждая. Ещё только светало, в скованном морозом воздухе застывало дыхание, окатывая лицо клубами пара. Пребран пошевелился, но куда там, бок пронзила колом, что он забыл, как и дышать. Кое-как раскачавшись, он всё же выбрался из укрытия, смог и скрутить постель, и присесть в общий круг, где уже за скоро вновь сворили похлёбку, на этот раз из жёлтой крупы. Бури ныне не предвиделось, и день обещал быть хоть и морозным, но ясным.

– Никто не погнался за нами, – сказал Ждан, пряча деревянную ложку за пояс.

– И Будяты нет, – прохрипел Вяшеслав, здоровый крепкий мужчина, а простуда и его схватила за горло.

– Отрок заплутал, повезёт, если найдёт пристанище, хотя где, в глухом-то лесу.

– Слышал из разговора хозяина постоялого двора, что увяги по всей окрестности расселились, может, и набредём к обеду на какую-нибудь деревеньку.

– Хватило нам гостеприимства, похоже, народец этот с совестью совсем не в ладах, раз осмеливаются нападать.

– Дальше земли вяжичей, вот там народ дикий, говорят, старших князей нет у них, а кто сидит в острогах – воюет с соседскими племенами, нет у них мира.

– А соседние племена тоже вольные? – не удержался Пребран, отпивая травяного взвара.

– Дальше за Орушью сурмяне расселились, тоже своенравный народ.

– Ухо востро нужно держать, – воткнул топорище в сугроб Ждан.

Пребран вновь отпил, ненароком подумав о том, с каким же поручением послал его Вячеслав. Захотелось даже вспороть ткань и прочесть его весточку, но быстро выкинул эту затею из себя, пусть князь, что хочет, делает, ему плевать.

Мужчины переговаривались уже о другом, когда Пребран вынырнул из задумчивости. Собравшись в путь, водрузив сумы и скрутки с вещами, засыпав кострище снегом, продолжили путь.

Небо уже к тому времени окрасилось в пурпур, а лес светлел, хотя тепла и ни на долю не ощущалось. Пальцы в овчинных рукавицах деревенели, становилась колом верхняя одежда и накидки, покрываясь белым инеем. Как и предсказывал Вяшеслав, снежный лес начал редеть, проклёвывалось средь тяжёлых ветвей солнце на чистом от облаков синем небе. Сияющая белизна слепила глаза, что те слезились. Она выжгла все запахи, покрыв колючими пластинами инея ветви. Трещал снег под копытами, и разливалась такая благодатная тишина, что в сон клонило. Ко всему солнце пригревало, но стоило зайти в тень, как тут же мороз обжигал кожу. Через десяток-другой саженей путники выехали на лесистый мыс, что врезался в покатый холм, на котором и возвышался, как на острове, острог с глубоким рвом и высоким тыном. Постройки с крутыми покатами кровлями, высокими стенами и маленькими оконцами, покрытые снежными шапками, просели в сугробах. Прошедшая буря заволокла вокруг частокола плетни, дорожки. И никто их верно не сбирался чистить, и тут же Пребран заметил, что только в нескольких низеньких избах из печных дымоходов валили белые клубы, а по приближении стало видно, что некоторые дворы опустели, были раскрыты створки хлевов, перевёрнуты телеги, разбросана утварь. И по всему было видно, что такое бесчинство учинила не недавняя буря, а человеком сделан этот разгром, уцелевшие не успели разгрести всё. Остальные тоже заметили неладное, но молча понукали лошадей, пуская животных вперёд – на месте и выяснят. И всё же осторожничали, выискивая взглядами по избам и щерящемуся прорехами частоколу, не притаился ли кто со стрелой, не тянет ли тетиву. Тишина властвовала в околице.

Ясное дело, встречать их вышли не с хлебом и с солью, а с топорами и кое-какими булатами. Вышли старшие рода, кои тут проживали и уцелели. Вперёд к ним выехал Пребран, оставляя своих людей у межи дороги.

– Здоровы будьте, мирные люди, – приветствовал княжич самого старшего мужчину, было ему так к сорока. Одет он был в серый суконный тулуп до колен, изношенный, не новый, вымазанный в саже, и нараспашку. Из-под меховой шапки за ворот падали русые кудри. Из-под густых бровей колол суровый острый взгляд тёмных, как ночь, глаз. Скребнул по чужеземцу угрожающе.

– Что ищете в наших краях? – спросил он вместо приветствия.

Пребран оглядел других мужчин, что вышли вместе со старшим, такие же крепкие, но потрёпанные, и оставался ещё на их лицах след ярости от недавней битвы.

– Вижу, горе случилось на вашей земле, – начал Пребран, заметив краем глаза, что Вяшеслав приблизился всё же. – Мы зла никому не желаем и бесчинство совершать не намерены, клянусь перед ликами богов, повернулся н к истуканам. Идём из городища Доловск, может, слышали, князь Вячеслав там правит.

Лицо старшего некоторое время не менялось, взгляд его недружелюбный скользил от одного воина к другому, топорище, что сжимал он с натугой, опустилось чуть, плечи расправились.

– Коли так, слыхивал я о таком.

– Кто напал на вас?

– А кто их, сукиных сынов, знает. Ночью, твари, нахлынули, перевернули всё вверх дном, хорошо, что избы не подожгли, а какие занялись, те мы успели потушить. Жизни им наши не нужны были, а вот добром поживились и девок много увели.

Пребран поднял взор, поймав взглядом женские фигуры, что повысовывались из дверей на крыльцах, закутанные в платки, да головы светловолосых подлетков.

– Проезжайте, – отступил старший, пропуская всадников.

В остроге был куда сильнее заметен разгром, следы пожарищ и урон, нанесённый разбойниками. Подчищены хозяйские клети, а стойла пусты, как и хлева.

Промёрзший дощатый настил двора трещал под массивными копытами коней, но выдержал. Дружина въехала в острог, когда солнце уже приблизилось к полудню, скоро и темнеть начнёт. На улицу повыскакивали мальчишки подсобить путникам. Пребран сжал зубы и, пересиливая боль, спешился, да так ловко, что и не скажешь со стороны, что тяготит его рана. Отроки, забирая животных, уводя в пустующие стойла, отыскали на чердаках и сено. Поднялся с порога в рыжей шубе пёс, было тявкнул, но женщина, по всему хозяйка двуярусного терема, быстро осадила зверя, прикрикнув.

Старший острога в избу к себе не пригласил гостей, а повёл в другой дом. Такой же добротный, как и тот высокий терем, с массивными стенами и рвом, вдоль которого стелились постройки. В тёплую горницу с узкими окнами, запуская студёный пар, вошли всей гурьбой – всем хотелось поскорее в тепло. Ближники старшего тоже не отставали, обступили, желая послушать, что за нужда такая привела путников из городища дальнего.

– Меня Радимом зовут, а это ближники мои Повис и Расщел, – представил он мужчин.

Те смотрели прямо, так же, с недоверием, и нужно называться.

– Я старший сын князя Вячеслава Пребран.

Радим сначала было нахмурился.

– Это, – указал княжич на Вяшеслва, – старший воевода Вяшеслав. Ждан, Некрас и остальные верные мне люди, за каждого из них я ручаюсь. Еду с поручением от отца в Орушь к князю Яроплку. Метель нас настигла, потому остановились на постоялом дворе «Белый камень», – Пребран замолк, подумав о том, стоит ли рассказывать, что разбойники со вспоротыми тела остались лежать на снегу. Как бы не озлобились, вдруг у местных кто из родичей с этого селения, живут ведь почитай рядом. – Давно у вас тут так непокойно?

Радим выдохнул, переводя дух.

– Проходите, – всполошился. – А то, что же, на пороге так и будете толковать?

Он кивнул Расщелу, и тот отступил, скрылся в дверях.

Мужчины расселись за длинным узким столом, место нашлось всем.

– Пока вам подготовят места для ночлега, посидим тут, обогреетесь заодно.

Тут на пороге послышался топот, и те же отроки внесли чарки и в глиняных корчагах питьё, расставили ловко перед гостями, налили золотистой жидкости каждому в деревянные чарки из общей тары.

– Спрашиваешь, давно ли так, – задумчиво начала Радим, сжимая в крупных ладонях посудину. – С того времени, как Ярополк в Оруше осел, с тех пор и приключаются такие беды, – сорвалось с языка мужчины, будто с сердца снял затаённое подозрение, такое не прикроешь красноречием. Поднёс к губам чару, делая большие глотки, кадык камнем заходил по горлу.

Сидевший рядом Повис свёл брови, кашлянул в кулак, видно недоволен остался такой прямой откровенностью Радима, но поперёк слова сказать не решался, старшему рода виднее.

– Так вы под его крылом… – не смолчал Вяшеслав.

Радим поднял потемневший взор на воеводу.

– Под крылом. Плохо князь держит в своей земле людей, и об этом не я один тебе скажу.

Посидев в избе, княжич понял, что здесь вовсе и не тепло было, как показалось по первой, после улицы. Пребран отпил кисло-сладкой браги, раздумывая над сказанным, которое нравилось ему всё меньше.

– Нас тоже приветили неласково, – признался, наконец, он, ставя опустевшую чарку обратно на стол. – Обобрать хотели до нитки, жизни лишить.

Дверь за спинами скрипнула – вернулся Расщел.

– «Белый камень» – гиблое место, народ туда местный не суётся… – задумчиво протянул Радим. – Ладно, утомлять разговорами не стану, – вынырнул он из смутных размышлений. – С пути вы верно, уставшие. Будьте гостями сегодня, места всем хватит, ныне многие избы лишились своих хозяев, – сказал он со скорбью в голосе.

– Если нужно помочь чем, поможем, – отозвался княжич.

Радим только рукой махнул.

– Разве только… – в глазах его только ненависть вместе с болью забурлила, что по загривку холодок прокатился, – …костёр погребальный собрать… – с этими словами он поднялся.

Следом поднялись и все, княжич бегло переглянулся с воеводой, тот, похоже, тоже строил догадки о том, чья правда тут. Может, роды между собой повздорили, а князя легко можно и крайним поставить. Князь если и позволит себе так бесчинствовать, то долго на своём месте не продержится. Это не с руки, чтобы народ на него озлобился.

– Что думаешь? – тихо спросил Вяшеслав, поравнявшись с Пребраном.

– А что тут думать, держать надо ухо востро, нечисто всё. Узнаем правду, только когда на место прибудем.

– Мыслю я, поменьше слушать сплетни нужно, как бы самим в сети не попасть.

Пребран выискал взглядом Радима, что шёл впереди всех, ведя путников к терему.

– Одно знаю точно, у Радима верно страха нет, чтобы так говорить о князе, но с другой стороны, столько людей потерял, сгоряча всякое можно ляпнуть. Посмотрим, пока ни во что не вмешиваемся.

Воевода твёрдо кивнул, соглашаясь. Пребран повернулся к другим да не рассчитал, дёрнулись мышцы, и он невольно скривился, хватаясь за бок.

– Тебе бы целителя…

Пребран лишь хмуро глянул на Вяшеслава.

Народу вокруг терема стало больше несмотря на то, что свободные руки ныне необходимы. Во взглядах таилась опаска, но видя, как свободно и расслаблено шагал старший рода, поутихли, и теперь в их лицах был след любопытства. Чуть поодаль, где-то за оградой, слышались голоса, женский плач. Для кого-то нынешняя ночь принесла горе, в последний путь собрались те провожать родичей, мужей, что встали защищать свои семьи. Пребран поёжился – не вовремя они прибыли, лишний груз только княжеская дружина хозяевам острога. Поднимаясь по ступенькам, он хватался за брусья, каждый шаг подъёма давался всё трудней, а лестница, крутая, высокая, казалось, и не кончится. Вошли в узкую дверь, где в тесном куте разминулись с женщинами рода. Были среди них и молодки, и старшие хозяйки, и пропуская гостей внутрь, они кланялись, как по обычаю. Значит, живы среди них боги.

В горнице терема было просторней, но с улицы так же полумрак царил, маленькие окошки – человеку не пролезть – пускали в помещение мало света. Стены здесь чище, от копоти очага почти и следов нигде не оставалось, полатей и лежанок не имелось, как принято во всех избах. На стол уже ставили ендовы, вынесли и крупные окорока секачей, тушки щук, пироги, да крынки с питьём: мёдом, квасом и брагой. Не поскупились. Впрочем, год был урожайным, столы накрывали богато, коли было кому трудиться на пашнях. Пока воины мыли руки в сенях, в поднесённых девками лотках, и рассаживались на длинные дубовые лавки, Вяшеслав уже о чём-то переговаривал с Радимом.

«Неймётся же воеводе», – скрипнул зубами Пребран.

– Гаяна, – подозвал Радим одну из женщин, самую старшую из всех.

Пребран проследил, как величаво вошла Гаяна, отвернулся, не пристало рассматривать открыто чужих жён.

О чём они переговаривали, княжич не слышал, но разговор оказался недолгим, хозяйка торопливо вышла в двери, а следом донёсся её оклик.

– Ладимира!

Послышался топот с лестницы, но в горницу так никто более и не вошёл.

Радим и его ближники за стол садиться не стали – некогда, ещё многое предстояло им сделать дотемна, а сумерки после обеда сгущались быстро. Остались гости в полном одиночестве, и разлилась по горнице тишина. Ждан, сцепив пальцы в замок, смотрел на выставленные яства, бросая тяжёлый взгляд на дверь.

– После постоялого двора боязно притрагиваться к пище.

Пребран хмыкнул, потянулся к крынке с квасом, налил себе, отсёк тесаком остывшего мяса. Положив кусок в рот, пережевал тщательно, запив кисловато-солёным квасом. Вяшеслав, что до этого сидел хмурый, вовсе помрачнел, и о чём думал воевода, только знал он, но верно беспечное отношения княжича не пришлось ему по душе.

– Отчаянный ты. Вот смотрю на тебя и не понимаю…

– А ты и не пытайся, – сказал княжич, впиваясь зубами в белую мякоть.

Вяшеслав, поиграв желваками, мотнул головой и потянулся к скудели.

Ели молча, каждый думая о своём. Вяшеслав больше не разговаривал, да и не о чем было. После гостей развели по клетушкам. Пребрана вместе с Вяшеславом и Жданом разместили на нижнем ярусе, где топилось и днём, и ночью, остальных отвели в другую половину – в одном куте места всем не хватит. Хоть воеводе не шибко понравилось, что их разделили, но коли до сих пор живы, значит, подвоха ждать и не стоит. Вскоре, пока мужчины сбрасывали многослойные одежды, заглянул мальчонка, бледный, с жуковыми волосами, упредил, что баню натопили.

Вяшеслав, потоптавшись на месте, пошёл первым к двери. Как ни осторожничай, а тело просит своё, отказываться от целительного жара да после мороза – глупость, кто знает, как скоро они доберутся до Оруши. Ждан поплёлся следом. Пребран, бросив налатник на ларь, не спешил в истопку. О теле легко позаботиться, куда сложнее оживить душу, разжечь сердце, которое уже давно погребено под слоем пепла, сердце, что кануло в холодное забвение, не оживить по одному лишь велению. Исподняя рубаха, к удивлению княжича, была пропитана кровью и разодрана. Когда Пребран стянул её, его глазам открылся раненный бок. Кожа была багрово-синей, кровоподтёк расползся по рёбрам к груди, и всё же была колотая рана, успевшая подсохнуть, но края ещё были разодраны, не успели поджить, видно каким-то осколком тать всё же пырнул его. Пребран облегчённо выдохнул – рёбра целы, и то ладно. Дотронувшись пальцами до места ушиба, скривился от прострелившей боли, от которой даже зубы свело. Шум за дверью вынудил его выпрямиться. Створка чуть приоткрылась, и по ту сторону послышался женский голос.

– Можно?

Пребран потянулся к рубахе, ей теперь только полы вытирать. Скомкал, выкрикнув:

– Входи!

В дверь с низкой притолокой вошла девица с плетёнкой в руках. Увидев полуголого мужчину, она было поспешила отвернуться, но рана приковала взгляд.

– Меня Гаяна прислала, – выдавила из себя. – Помочь пришла.

Пребран швырнул рубаху на пол и прошёл к лавке, расправил узлы походного мешка, выудил чистое исподнее, повернулся. Рассматривая подосланную Гаяной девку: низкая, тёмно-русые волосы до бедра сплетены в косу, змеятся по вискам выбившиеся пряди, выгоревшие на солнце. Под просторным домотканым платьем зелёного, как речной рогоз, цвета, всё же проступали очертания грудей. Перестиранное и поношенное платье подвязано суконной верёвкой, выделяло и талию, но с виду девица казалась изнурённой. Не кормят, что ли? Притягивали взгляд только глаза, что яркие льдинки, синие, похожие на позднее осеннее небо в ясный день. Когда деревья голые и земля серая, небо всегда кажется невыносимо ярким. Но излишняя голубизна их была от того, что слёзы на них наворачивались. Помимо припухших век, выдавал и покрасневший нос – знать недавно плакала. Видно беда и её семьи коснулась, отняв кого из родичей, а может, и мужа… По виду так созрела уж давно, но коса одна, не две, как носят замужние.

– Не нужно утруждаться, но от меня поблагодари хозяйку, – Пребран расправил рубаху, просовывая голову в ворот. – Я думал, для такого дела придёт помощник поопытней, и уж точно не девка.

Когда повернулся, одёргивая подол, гостья всё так же стояла на пороге столбом и уходить, похоже, не собиралась.

– Ну, чего застыла, глухая, что ли? Сказал же, что помощь мне не нужна, иди.

Лицо девки от резкого тона заострилось, в глазах вспыхнул огонь, верно достал до живого, что забыла она о своём горе, уронив взгляд, но вместо того, чтобы развернуться и уйти, она шагнула в сторону, подобрав порченую одёжу.

– Что ж, хоть для этого сгожусь, – бросила она в корзину рубаху.

Не дождавшись никакого ответа, отступила к двери.

Княжича запоздало ударило чувство вины. Просто гад, у людей же горе.

– Постой, – остановил он девку.

Та замерла, положив уже ладонь на створку.

– Как тебя зовут?

Подняв подбородок, она повернула голову и посмотрела так, что Пребран и пожалел, что окликнул её, плескалось в её глазах какая-то чуждость. Не смотрит, а режет заживо.

– Ладимирой звать, – выдавила она из себя через силу.

Княжич хмыкнул, оторвавшись от её взора, подобрал пояс, хоть подпоясываться с таким увечьем не следовало.

– Спасибо, Лади… – он накинул на пояс кожаную тесьму.

Девушка побелев, толкнула створку, выскользнула наружу.

Завязав не тугой узел, Пребран прошёл к вещам, скинув всё с лежанки на сундук, лёг, закинул одну руку под затылок, другую положил на грудь, уставился в низкий балочный потолок. В истопку идти перехотелось совсем.

Тишина окутала, что даже из единственного окошка, затянутого пузырём не слышны были уличные звуки, время будто остановилось, и стало как в глухой запруде, воздух повис душным слоем, давил. Пребран всё думал о том, что же было в послании отца к князю Ярополку. По разговорам и размышлениям Вячеслава княжич понял, что тот желал договориться о союзе с соседними княжествами, хотя в последнее время отец стал отягощаться своим городищем всё больше, поговаривая, что неплохо бы взять под крыло несколько небольших острогов. Конечно, среди старейшин многие не разделяли его взглядов, с неодобрением относились к его затее. Доходили слухи и о том, что окрест возникали споры, многим мелким князьям не по нраву пришлись такие замыслы Вячеслава. Конечно, восстать никто не мог, слишком мало сил и людей у них было, а Доловск только разрастался, и с каждым годом народу прибывало много. Пребран всё пытался выяснить замыслы отца, и уж всю голову поломал, но так ни к чему и не пришёл. Тишина, наконец, укачала его любящей заботливой матерью, и он задремал.

Разбудил его грохот шагов – пришли Вяшеслав и Ждан, раскрасневшиеся и разомлевшие от пара. Никто из них не стал спрашивать, почему он не пошёл со всеми. На улице смерклось. Чернявый отрок принёс гостям огня в клеть, от него и узнали, что все селяне отправились на курган, собрались справить тризну. Отсиживаться в тыне мужчины не стали, накинув кожухи и шапки, вышли из терема. Морозная ночь окутывала родовое гнездо, в котором остались верно только старики и пара рослых юношей – сторожить ворота. Массивными пластами наледь сходила с холмов, врезалась в заметённую снегом неширокую речку, стелился над ней заснеженный лес, разбивая своим холодным сиянием тьму. Зима перестанет буйствовать только после солнцеворота, пойдёт на убыль, а сейчас лютует, не щадя ни птиц, ни заблудшего в лесу человека.

Поднялись на холм, ударил багряным заревом окоём, разливая по кромке леса огненный сплав света, будто исходящий от калёного железа, и таяло в нём совсем не греющее солнце. Там, у русла, уже полыхал костёр, вокруг собралось немалая толпа, были и дети, и старики, кто ещё мог держаться на ногах. По мере приближения нарастал гул пламени, что пожирал уже подмостки, на которых покоились те, кто отдал жизни ныне ночью, защищая свои семьи. У самого подножья стояли родичи погибших, тут же возвышался каменной глыбой Радим, а рядом его ближники. Служители распевали погребальные песни, помогая душам подняться к высшим чертогам. На присоединившихся чужеземцев никто не обратил внимания. Пребран посмотрел в сторону, невольно взгляд его зацепился за невысокую девичью фигурку, закутанную в кожух и шерстяной платок, пальцы её сминали пущенную по плечу косу, золотистый свет от костра играл бликами на её лице, на щеке блестела влажная дорожка. Ладимира сжимала губы, неотрывно глядя в тлеющее пламя. Будто почуяв на себе чьё-то внимание, она повернулась и так взглянула на княжича, что внутри у того всё дрогнуло. Сей же миг взгляд её будто ледяной коркой подёрнулся, губы вытянулись в прямую упрямую линию, и в глазах появилась отрешённость, она смотрела сквозь него. Развернувшись, девица пошла прочь, спеша затеряться в толпе. Больше Пребран её не видел, но мутный осадок раздражения всё же опустился на дно. И чего она попадается на глаза?