Обожжённая душа

Глава 4. Решение

Ладимира зашла в избу, обив от снега ноги о порог, когда небо уже тронуло золотисто-розовым светом. Ночь пролетела быстро. Отпускать отца сердце всё противилось, казалось, душа его не взошла в поднебесье, а всё вилась подле, рядышком, к теплу тянулась, к дочери, к родной крови. Он-то в силе был, и порой неловкость его брала, когда Ладимира ласково батюшку называла и обнимать решалась. И всё же мало она тепла давала. Мало. А теперь уже и поздно. Тоска нахлынула, как порыв ветра, а внутри бездна разверзалась ледяная. Ничего уже не вернуть. И сёстры где сейчас, в какие края их уводят? О них думать было невыносимо, представлять, как измываются над ними.

Ладимира шмыгнула замёрзшим носом, чувствуя, как слёзы вновь набегают на глаза, застилая их пеленой. Нельзя так, зря, выходит, у погребального костра стояла, прощалась?

Она прошла вглубь. Девушку встретила пустая горница, тлели на столе огарки восковых свечей в бронзовой плошке. А раньше полон дом был, теперь сестры и племянницы далеко, идти за ними некому, мужьям их ныне не встать с костра, а те родичи, что остались, им самим бы выжить. Без хлеба остались, и детей уцелевших ещё прокормить нужно. На короткий миг пожалела, что ей-то самой удалось схорониться, что не разделила страшной участи. Ёжась, Ладимира стянула с головы платок. Оказавшись в тепле, поняла, как сама застыла вся – пальцев на ногах не чувствовала, а руки закоченели, одеревенев. Такой озноб пробил, что зуб на зуб не попадал, внутри сжималось всё и сотрясалось. Хорошо, что за ночь изба ещё не выстыла, но тепла всё равно не хватало. Девушка прошла к печи, выбрав паленья, бросила в топку, на тлеющие угли. Сухие дрова вмиг занялись, загудел огонь, заиграл отсветами по каменным стенкам печи, вроде как и потеплело на душе. Так и стояла, бездумно наблюдая за игрой теней, слушая гул пламени. И вскоре трясучка отпустила, жар полился по телу, а внутри сделалось спокойно, но надолго ли? Стоит представить отца, и сердце защемляет от тоски. Ладимира быстро отогнала подступающие острыми когтями скорбные мысли, что так травят её. Спохватилась тогда только, когда уже кто-то так же обивал ноги о порог. Вздрогнула, когда в дверь тихо постучали. На миг страх всплеснул, заставляя сердце биться гулко, уж было за кочергой потянулась, но тут же успокоилась – если кто со злом, уж поди вежливо стучаться не станет.

– Это я, Даян, – послышалась по ту сторону.

Лёд от груди отлёг, Ладимира перевела дух, а вот сердце так и колотилось. Она прошла к двери, дёрнула тяжёлую железную щеколду, толкнула створку. Внутрь шагнул рослый парень, едва плечами разошёлся с проёмом двери, и всё одно чуть боком вышло, да голову в меховой шапке пригнул. Синие глаза, что проруби во льду, смотрели на Ладимиру неподвижно, а всё же жгли. Потянуло прижаться к нему, обнять. Даян мог утешить, но Ладимира оставалась на своём месте, ни шагу не ступила. Не нужно давать ему лишних надежд. Весь день друг у друга на глазах, а всё порознь держались. Даян дышал неровно в её сторону ещё с прошлого лета. Ладимира до сих пор не ответила ему взаимностью, но от того внимание его ещё ни на долю не убавилось. Правда сватов он не спешил присылать, то ли ждал, когда оттает её сердце, то ли отца её побаивался, возьмёт тот и откажет. Теперь уже и присылать не к кому, разве только к старшему острога. Тот, ясное дело, не задумавшись, отдаст.

Даян, спохватившись, стянул шапку с головы, встряхнул горчичного цвета вихрами. Такой же светлой бородкой обросло его лицо, делая глаза ещё ярче. Сейчас тлели в них отсветы очага. Не сказать, что Даян был красивый. Чуть грубоватые его черты скорее должны были оттолкнуть: крупные скулы, узкий нос, глаза глубоко посажены, и надбровные дуги чуть выступали вперёд. Привлекала же его сила и стать. Длинные пальцы юноши смяли шапку, выказывая нетерпение. Холоден снаружи, но внутри раскалённым сплавом бурлила лава. Трудно было находиться рядом с ним, сдерживать ураган, который, только дай волю, обрушится на Ладимиру, и от того сторонилась Даяна, не подпускала. Но ныне слишком одиноко было ей, невыносимо драла душу боль.

– Проходи, – пригласила она, а сама сняла с плеч кожух, повесила на крюк, незаметно утирая ладонями проступившие слёзы.

Даян стянул сапоги, скинул тулуп, девушка, приняв его, повесила рядом со своим.

– Как же хозяйство будешь одна вести? Тяжело, сильные руки тебе нужны, другим домочадцам не до тебя будет, разве только кормиться у старшего, – проходя в середину горницы, сказал он.

Не понравилось, что он начал о своём в такое неподходящее время. Конечно, старший обязан держать острог и стараться сохранить народ, да только и в самом деле совестно, девка молодая, должна уже свою жизнь устроить, одной в такое неспокойное время оставаться не безопасно.

– Я понимаю, как тебе тяжело, но сама подумай, как управляться станешь, когда подчищены погреба, да выведен скот, как кормиться будешь? Ведь до конца зимы ещё далеко, – не отступал Даян.

Как бы ни злилась Ладимира, Даян прав. Проклятые душегубы. Девушка подняла взгляд на ожидающего парня. Тот, видя смятение невесты, чуть наклонился, сказал:

– Завтра я пойду за согласием к Радиму, потом к родичам твоим. Но сначала… – он протянул руку, касаясь потеплевших пальцев девушки.

Ладимира хотела отдёрнуть руку, да стерпела.

– Мне нужно услышать твоё согласие.

Девица подняла на него взор, и так тесно сделалось у неё внутри, что горько стало, и язык во рту словно распух. Она кивнула. Даяну этого было достаточно, тонких губ коснулась удовлетворённая улыбка, но тут же исчезла. Юноша оказался не так и терпелив, поднялся со скамьи, обошёл стол, подхватив Ладимиру, вынуждая встать на ноги, рывком прижимая к себе. Девушка почувствовала под слоем одежды, как гулко колотится его сердце. В следующий миг она ощутила жёсткие обветренные губы мужчины на своих губах. Поцелуй был столь требовательный, настойчивый, что Ладимира сначала опешила от такого порыва, но тут же ухватила себя, заставляя успокоиться. Это её будущий муж, и ничего страшного в том нет, если поцелует, а касается так её он впервые за всё время. И когда усмирила волнение, внутри всё же завязался узелок желания, а когда позволила углубить поцелуй, погладить спину и то, что ниже поясницы, разлилась по животу истома. Однако же ум продолжал стучать, что всё это нужно немедленно прекратить, да и сама она ещё не до конца осознала, что испытывает к Даяну, какие чувства. И вроде по нраву, всё устраивает, да только сердце не обманешь, будет ли счастлива с ним? Но ей ли теперь выбирать? Поглаживания Даяна становились жёсткими, даже грубыми, отпускать он её, похоже, не собирался. Ладмира, сыскав подходящий миг, отстранилась и утонула в синеве глаз, полных желания, провалилась их глубину. Он смотрел будто сквозь, и ум его был где-то далеко, а руки продолжали блуждать по телу, где им вздумается. Ладимира отпрянула, но Даян не позволил и шага ступить, обхватил, прижимая к своему телу теснее, в живот упёрся затверделый бугор, она ощутила, что мужчина готов совершить то, чего она и не хотела ныне.

– Что ты делаешь, Даян?

– Мы же взрослые уже и сами можем решать всё, – шепнул он сбивчиво.

– Что ты такое говоришь? Отпусти меня немедленно! – пихнула она его в грудь.

Даян несколько мгновений не шевелился, а только смотрел на неё, теперь уже осмысленно.

– Прости, просто так долго ждал.

Он убрал руки, и Ладимира отбежала к печи.

– Тебе лучше уйти.

Даян бросил на неё взгляд исподлобья.

– Хорошо, ты права, уже и так скоро будем спать, как законные муж и жена, прости, – юноша всё же прошел к порогу, снял тулуп с крюка, надел на себя, подхватил с лавки и шапку, но застыл, рука потянулась к корзине. Он развернул рубаху.

– А это откуда, чья?

По лицу Даяна никогда не поймёшь, что у него на уме. Будто всё что происходит вокруг обходит его стороной, волна беда, как ветер, бьётся о скалу, а той всё нипочём —

Это Ладимире не нравилось, и даже пугало.

Ладимира выдернула из его рук одежду.

– Какая разница.

И тут-то лицо Даяна перекосилось гневом, впервые, глаза вспыхнули, но мужчина смолчал, поиграв желваками, повернулся к двери и со злом толкнул её кулаком. Ладимира вздрогнула, когда дверь за гостем хлопнула. Стихли шаги на пороге. Она уронила взгляд, смяла в пальцах холщёвую рубаху, опустилась на лавку, что стояла прямо у печи. Вспомнила грубый тон княжича, и вовсе мутно сделалось внутри. В самом деле, кому она нужна такая? И чего она взъелась?

«Лади» – так только отец её называл. О Даяне она и вовсе позабыла, когда перед внутренним взором предстал гость из дальних земель. Как только отряд всадников появился на пойме, весь острог всколыхнулся, а завидя их израненные лица в синяках да ссадинах, старейшина вмиг собрал своих людей, чтобы дать отпор. Слава Богам, что обошлось всё, другого такого нападения они бы не выдержали. Как долго будут путники в остроге, о том не сказывали, но местные уже поговаривали, что те останутся на день ещё, помочь поставить стены.

Ладимира качнула головой, густо краснея. Надо же было ей зайти в неподходящее время. Запомнился княжеский сын отчётливо. Волосы светлые льняные, но уже с проседью, глаза серые, взгляд сначала обволакивающий, а затем проникающий в самую душу, выбивал дыхание из груди, таких глаз она ещё не видела, а тело его крепкое, мускулистое, здоровый, не считая того ранения. Надо было бы всё-таки настоять на своём, помочь. Злость на него постепенно спала, исчезла совсем, когда накатило боль потери, а потом и безразличие.

Ладимира разложила рубаху на коленях. Разодранная с правой стороны, но можно подлатать так, что незаметно будет, кровь выстирать сложнее, но и этому старшей сестрой научена. Поднялась, подхватила ведро, влила в чугун воды и поставила на печь. Налила и кадушку холодной воды, замочила одёжку, добавив туда настоя из мыльного корня. Мыслям не было покоя. Даян уже, быть может, обивает порог Радима.

Ладмира замерла.

А дальше что? Выйдет за него и станет жить, и горе постепенно да забудется. Не спокойно сделалось, не хорошо всё – свою жизнь устроит, бросив Найду да Золину? Бесчеловечно. Найда постарше, сильная, она сможет ещё выстоять, а вот Золина, семнадцать вёсен ей только. И тут-то Ладимиру прошибло, что даже в жар бросило. К Ярополку идти нужно, просить подмоги, пока ещё есть на то время, пока далеко не ушли!

Ладимира с ожесточением полоскала рубаху и, пока стирала, замысел этот всё креп. Должна попытаться, зато потом не будет терзаться тем, что могла бы вернуть родных сестёр, а не попыталась. Только кто отпустит её ныне?! Радим не позволит. Молча? Что б никто не узнал? Девушка так и села бессильно на лавку рядом с бадьёй, сознавая всю безысходность своего положения. Как добраться до Оруши в одиночку, когда разбои кругом? Безрассудно, а тем более, молодой девушке. С обозом? Да только в ближайшее время никто не замышляет покидать острог, а чужих ждать – только время упускать. И тут-то Ладимиру пронзило. К княжескому отряду прибьётся, с ними и безопасно.

Девушка тут же помрачнела, осознавая все будущие последствия её своеволия. Если пойдёт, Радим прогневается, может не пустить обратно. Как объяснить потом, куда и зачем ходила? Поверит ли? А Даян? Озлобится. Возьмёт ли после в жёны? Да если не возьмёт, больно-то надо. К нему и душа совсем не тянется, разве только обязанность перед всеми. Впервые задумалась крепко о том, может ли жить с нелюбимым. Не сможет, не пошла нравом покладистым в сестриц. Не жизнь будет, а мука, разве только потом свыкнется, но эта доля совсем не радовала. Да будь, что будет, а найти девок должна попытаться. Их не бросит.

В избе светлело, день набирал силу, возвращались с берега один за другим, а то и толпами селяне. Ныне тихо будет в остроге, кто отсыпаться станет после двух бессонных ночей, а кто – чинить ограду вокруг поселения да латать сбитые с петель ворота и двери. Как бы не разъедала душу скорбь, а нужда не ждёт, некогда бросаться в пучину отчаяния, ещё нужно зиму выстоять.

В горнице становилось шумно и тесно, родичи, ставя валенки сушить на полати, валились с ног по лавкам, молча, не разговаривая, не спрашивая ни о чём. Ладимира всё ждала возращения Даяна, косилась на дверь, ожидая с замиранием и страхом стук, но юноша не появлялся, и от сердца словно глыба отодвинулась, а когда стало темнеть, девушка совсем упокоилась.

К ужину поднялись и старшие, к тому времени Ладимира наварила ушицы из щуки, спекла хлеб да лепёшки с грибами. Хорошо, что в закромах ещё оставались припасы. Рыбу наловить не сложно в проруби, другое дело, где муку брать.

Отужинали, никто её не спрашивал ни о чём, и Ладимира тому рада была. Осторожно она выведала, что княжеский отряд покинет острог с зарёй, и пойдут воины пешие, потому как отдали лошадей Радиму за приют и в помощь. Что Ладимире только на руку, можно и вовсе не выдавать себя. По следу идти.

Только к поздней ночи все вновь разлеглись по своим местам. Ладимира тоже улеглась на топчан, прижимаясь спиной к каменной, пышущей душным теплом печи, задремала.

Проснулась до первых петухов. Тихонько, стараясь не шуметь, достала из-под головы приготовленную суму с вещами, кою заготовила ещё поутру прошлого дня, слезла с лежанки. Переплетя туго косу и одевшись в шерстяные платья, а сверху ещё и юбки с начёсом, на носочках прошла к порогу. Сунула ноги в валенки, накинула на плечи кожух, а голову замотала платком, надев сверху меховую шапку, что досталась ей от старшей сестрицы, и выскользнула за дверь. Осторожно и бесшумно прикрыла створку.

На дворе ещё стояла темень непроглядная. Хрустя снегом, девица вышла за высокий плетень, притянув за собой калитку, пошла по пустой, припорошённой за ночь снегом стёжке. Родичи кинутся искать – это да, но дальше острога носа не покажут, а потому скорей бы выйти за частокол. Отряд, ясное дело, вдоль реки пойдёт, там их и подождать можно. Ладимира шагала, утопая по колено в сугробах, выдыхая пар, главными воротами не пошла, там ночная стража – не пустят. Тайные ходы знал каждый селянин. Нырнув в низкую дверцу, прошла тёмный переход, а вышла уже к берегу реки, поросшему густыми чёрными кущами вербы и ивы, там смогла перевести дух. Спустилась по заледенелой лестнице с обрыва. Зубчатые стены остались где-то наверху, с тына её теперь не заметят. Но на миг страх всё же взял. Далеко Ладимира не отходила от острога никогда. Сомнение взяло, что дружина княжеская возьмёт такую обузу – девку. Доловский княжич, ясное дело, прогонит, если заметит преследовательницу. Девица поёжилась, вспомнив речь его. Сказал, как плетью отходил. Она дёрнула подбородком.

«Ну и пусть не берут, следом пойду, этого никто не запретит».

Показалась впереди развилка, Ладимира поторопилась, поднимаясь по взгорку, и вскоре вышла на дорогу, исчерченную полозьями саней. Отсюда острог как на ладони виден был, и избы в нём, что коробы игрушечные. Струились из печных глиняных дымоходов белёсые клубы, столбом поднимаясь в морозное небо. Тишина кругом и ни души, только начали петь первые петухи, а лесистый окоём медленно и тягуче озарялся золотом. Ладимира невольно засмотрелась, прислонившись боком к шершавой сосне.