Обретенный май

14

— В общем, Ниночка Владимировна, уж вы как хотите, а только завтра я прямехонько с утречка на первой электричке и поеду и Иван Иваныча сюда все равно привезу!..

Генеральша уже лежала в постели с открытой книгой, почитать которую собиралась перед сном. Она вздохнула, посмотрела на Нюсю, стоявшую посреди комнаты, и поняла, что спорить бесполезно. Все равно поедет и главное доктора привезет. Даже если для этого ей придется полдня искать Ивана Ивановича по всем его пациентам, знакомцам Нины Владимировны. Все попытки доказать заботливой дуэнье, что с ее здоровьем все в порядке и Иван Иванович ей абсолютно без надобности, ни к чему не приведи, и генеральша смирилась.

— Ну хорошо, — вздохнула она, — делай что хочешь, хотя беспокоить врача без всякой причины — свинство… Погоди! Если уж ты будешь в городе, прихвати оттуда мой синий халат, я его, по-моему, в спальне оставила… Все, Нюсенька, спокойной ночи.

Спокойной ночь тем не менее не получилась. Слишком много страшного и невероятного случилось за последнее время с привыкшей жить размеренной и спокойной жизнью генеральшей. Никогда, вплоть до сегодняшнего дня Нине Владимировне не приходилось сомневаться в правильности своих поступков: они всегда, с абсолютной точностью соответствовали ее убеждениям, ее представлениям о жизни, о том, что хорошо, а что плохо, и следовательно, были верны… Признать ошибочность хотя бы одного из них — означало признать неверными или, во всяком случае, не соответствующими реальности и собственные принципы тоже… Кроме того, ее мысли постоянно так или иначе возвращались к вечеру этого дня, проведенному с сыновьями и невестками.

После поданного Нюсей чая, вопреки обыкновению, никто из детей не ушел в свою комнату. Что касается Кати, то Нюся, несмотря на распоряжение Нины Владимировны, все-таки приготовила ей одну из пустовавших комнат наверху. Генеральша понимала, почему она это сделала: всеми силами Нюся пыталась сейчас, когда так внезапно весь уклад их дома вдруг начал рушиться на глазах, сохранить хотя бы неприкосновенность кабинета покойного хозяина.

Катя ускользнула наверх в приготовленную ей комнату, сославшись на усталость. Маша вызвалась ее проводить. Вообще младшая невестка все больше и больше удивляла Нину Владимировну, считавшую ее неспособной на сочувствие. «Странно это все!» — бормотала Нина Владимировна, наверное в десятый раз переворачивая раскалившуюся подушку.

Единственным человеком, который не удивил ее ничем и вел себя вполне предсказуемо, была Эля… Зато Володя — почему он так агрессивен? Всегда мягкий, подчеркнуто интеллигентный. Почему он набросился на Катю?.. Все-таки они с Женей абсолютно разные… Нина Владимировна вспомнила наивный ужас в Жениных глазах, с которым он слушал рассказ Екатерины, и вздохнула. «Что-то у них с Машей случилось», — подсказывало Нине Владимировне материнское сердце. Только слепой не заметил бы, как старательно супруги стараются не встречаться друг с другом глазами. И вообще все как-то завертелось вокруг Маши. Генеральше, так хорошо знавшей свою домработницу, не давало покоя ее сочувствие младшей невестке, хотя та всегда относилась к ней с подчеркнутым пренебрежением. В то же время она и Женю любила больше, чем Володю. Объяснялось это легко: Женя был еще совсем маленький, когда домработница, тогда совсем молоденькая девушка, впервые переступила порог генеральского дома.

Нина Владимировна снова вздохнула и опять перевернула подушку прохладной стороной вверх, мельком подумав о стоящей жаре. Скорее всего, все кончится хорошей грозой, все возможные следы убийцы будут окончательно смыты. Останется только Костин пистолет, из которого был убит этот злополучный сосед, неизвестно откуда свалившийся на их бедные головы. Если учесть, что на месте преступления не было никаких следов, убийца достаточно опытен не только в обращении с оружием. Но если подумать, куда был спрятан пистолет, то проглядывается какая-то непонятная наивность, совершенно несвойственная человеку, способному на убийство.

«Все запуталось окончательно», — твердила генеральша, сон к которой все не шел и не шел. И, полежав еще немного, она поняла, что ее мучает жажда, оттого и жара кажется невыносимой. Осторожно поднявшись с постели, Нина Владимировна, не включая света, вышла из комнаты и побрела в сторону кухни через казавшийся призрачным и таинственным в полутьме ночи холл. Свет ей был не нужен. По особняку она могла бы пройти с закрытыми глазами в любую из комнат.

Нина Владимировна перешагнула порог кухни и замерла на пороге: из-под двери Нюсиной комнаты, примыкавшей к кухне, сочился неяркий свет и слышалось тихое, неразборчивое бормотание. Когда-то, едва только Нюся появилась в их доме, генерал предлагал девушке поселиться в одной из комнат наверху. Но та уперлась, облюбовав эту комнатенку с крошечным «слуховым» окошечком, больше напоминавшую чулан, чем жилую комнату. Раньше комнатушка использовалась как кладовая, но Нюся моментально привела ее в порядок, перетаскав на помойку весь скопившийся за годы хлам — от старого примуса до съеденных молью генеральских валенок.

После того как бывшая кладовка была начисто вымыта и выскоблена, туда въехала полутораспальная кушетка, маленький столик-тумбочка, узкий, похожий на пенал шкаф и стул. Никаких излишеств Нюся не признавала, зато в «красном» углу у нее висели иконы и даже горела лампадка: в отличие от своей хозяйки Нюся верила в Бога. Хотя Нина Владимировна никогда не видела и не слышала, чтобы та молилась или ходила в храм, расположенный совсем недалеко от особняка.

Сейчас, осторожно подкравшись к Нюсиной двери и вслушиваясь в доносившееся из-за нее бормотание, Нина Владимировна поняла, что ее Нюся молится. Горячо, отчаянно, со слезами…

— Господи, — молила Нюся прерывающимся от волнения шепотом, — молю тебя, сохрани ее, спаси и помилуй, Господи… Ты же знаешь, что никого, кроме них, у меня нет! Господи, сохрани, спаси и помилуй…

Смущение, охватившее генеральшу, было непередаваемым. Давно уже она не испытывала столь жгучего стыда, хотя подслушала Нюсину молитву почти невольно… Нина Владимировна ни минуты не сомневалась в том, что молится ее преданная Нюся о них: о ней и ее сыновьях… Начисто позабыв о том, зачем она сюда пришла, генеральша, ощущая себя чуть ли не преступницей, устремилась назад в свою комнату, стараясь ступать как можно бесшумнее.

— Невероятно, но факт! — Павел Ребров посмотрел на свою начальницу Анну Алексеевну Калинкину и бросил на стол перед ней здоровенный спортивный хронометр. — Совпадает с разницей в 2–3 минуты от силы…

— Зазор наверняка больше, — хмуро ответила Аня, глянув на лежащую перед ней распечатку. — Не забывай, что время преступления и все остальные временные периоды определены примерно, в основном с их слов… Тем не менее…

— Вот именно — тем не менее! — сердито произнес Паша и с размаху хлопнулся на стул напротив Калинкиной. — Похоже, никто из них не лжет. И все вели себя именно так, как описывали… Что дальше, Анна Алексеевна?

Ответа на этот вопрос у Ани пока не было. На следственный эксперимент она возлагала определенную надежду, в этом странном деле он не был просто необходимой формальностью. И вот результат: ни у одного из подозреваемых практически не имелось возможности застрелить Леонида Любомира. Только теоретически это могли сделать либо один из братьев Паниных, либо одна из невесток, скорее младшая, чем старшая. Со стороны Эльвиры Сергеевны Калинкина при всем желании не могла разглядеть ни единого мотива. Впрочем, и Машу она могла только подозревать в том, что с убитым та была знакома раньше. Причем исключительно из-за ее внешности и манер… Разве мало нынешних новых русских женятся на бывших проститутках?.. Но и тут у Калинкиной не было ни единого доказательства. Хотя основные моменты Машиной биографии она успела выяснить: девушка выросла в детдоме, затем с шестнадцати лет и вплоть до замужества работала на кондитерской фабрике…

Собственно говоря, ничего нового по сравнению с тем, что сообщила во время опроса сама Маша.

— Ну так что дальше, Анна Алексеевна?

Голос коллеги вернул Калинкину к реальности.

— Дальше, Павел, — мотив, — сухо произнесла она. — Будем искать, причем абсолютно по всем подозреваемым… Вот что, я вчера просматривала документы по тому судебному процессу, где Любомир проходил свидетелем. Ну и обнаружила кое-что. Во-первых, дело слушалось в том самом суде, где трудится наша уважаемая Эльвира Сергеевна. Во-вторых, следователь, который его вел и с которым мне повезло пообщаться тоже вчера, до сих пор скрипит зубами по части того, что наш убиенный тогда исхитрился выкрутиться. И считает, что лично он собрал достаточно улик и прочих доказательств, дабы господин Любомир фигурировал на процессе в качестве обвиняемого, а не свидетеля… Суд же с ним почему-то не согласился…

— Кто именно вел дело в суде? Я имею в виду судью…

— Возможно, ты удивишься, но небезызвестный тебе Владимир Павлович Лоскин, помощником которого ныне является Эльвира Сергеевна. Правда, в тот момент она была всего лишь секретарем суда, но работала уже только с Лоскиным.

Ответить Павел не успел — на столе перед Калинкиной зазвонил телефон. Взяв трубку, Аня некоторое время слушала молча, потом слегка поморщилась:

— Я же говорила тебе, что обыск здесь, в особняке не дал ничего. В сторожке — то же самое… Да… Что?!

Паша заинтересованно уставился на нее, увидев, как переменилось выражение лица Калинкиной. Теперь она слушала заинтересованно и оживленно.

— Ну, Соколов, — Калинкина широко улыбнулась, что для нее было большой редкостью, — молодец! Ставлю тебе пять с плюсом… Да! Конечно, мы привезем ее с собой, можешь не сомневаться… Пока!

Ребров от нетерпения заерзал на стуле: он знал, что сегодня прямо с утра Соколов со своими операми должны были произвести обыск на городской квартире Любомира…

— Что? — он заглянул Калинкиной в лицо и еще раз убедился, что обнаружено нечто существенное.

— Рано радуешься, — усмехнулась она, — но вообще-то, хотя и возможный, пусть и абсолютно непонятный, но действительно мотив… Возможный, возможный, возможный… Где наши аристократки?

— Панины поплелись домой, а этот Александр все-таки уговорил жену с ним пообщаться… Если вы, Анна Алексеевна, соизволите обернуться и выглянуть в окошечко, как раз пронаблюдаете процесс… Стоят возле машины и, судя по всему, ругаются…

— Черт с ними! — Калинкина решительно поднялась из-за стола. — Одна из возможных подозреваемых у нас, кажется, сделала три шага вперед из общего строя… Панина Мария Александровна, «кондитерская красотка» в прошлом, супруга вполне состоятельного новорусского в настоящем… Соколов обнаружил на квартире Любомира маленький, нехитро упрятанный сейфик, а в нем, помимо аккуратных пачечек американских «рублей», кое-какие документы… Всех он еще не просмотрел, но лежавший сверху его настолько удивил, что он позвонил сюда, не дожидаясь конца обыска… Едем в город, Паша, только сначала на секундочку заглянем к соседям…

Следственный эксперимент, о котором накануне предупредила Ольга, оказался мероприятием куда более выматывающим, чем Нина Владимировна могла себе предположить. Главное, совершенно не ясно, какие результаты он дал: следователи своими выводами делиться с подозреваемыми не спешили. И на вопросы категорически не отвечали.

Так или иначе, но вся первая половина дня оказалась потерянной. Все настолько устали, что, казалось, даже есть вкусный Нюсин обед ни у кого не было сил. Не было сил даже для того, чтобы разойтись по своим комнатам… А может быть, общая беда заставила их, вопреки обыкновению, держаться поближе друг к другу?

Нина Владимировна заметила, что Женя с Машей помирились, зато Эльвира была вся напряжена, думала о чем-то своем и не слышала обращенных к ней вопросов. Кажется, одна только Нюся, поспешно убравшая со стола посуду и теперь собиравшаяся-таки съездить в город за доктором, чувствовала себя неплохо: была собрана, деловита, двигалась легко и быстро.

— Нина Владимировна, — она появилась в холле уже одетая, в своем чуть ли не единственном выходном костюме, носила который зимой со свитерами, летом со слегка пожелтевшей от времени белой польской блузкой. — Я поехала, постараюсь вернуться как можно скорее. Эльвира Сергеевна, очень вас прошу, последите, чтобы Ниночка Владимировна через полчаса выпила таблетки… Она обязательно забудет!..

— Не забуду я, — терпеливо вздохнула генеральша. — Что ты все хлопочешь вокруг меня, словно возле младенца… Я чувствую себя совершенно нормально, как ни странно… Поезжай, коли уж собралась, и не забудь про халат… Счастливого тебе пути!

Нюся ушла, а через какое-то время появилась Катя. Судя по ее лицу, разговор с мужем не прибавил девушке хорошего настроения.

— Катюша, — мягко окликнула ее Нина Владимировна. — Вам обязательно нужно поесть!

— Спасибо… Только я совсем не хочу. — Катя попыталась проскользнуть в сторону лестницы, но Маша, до этого что-то тихо обсуждавшая в дальнем углу холла с Женей, решительно преградила ей дорогу.

— Надо — через «не хочу», ясно?.. Пошли. Нюся уехала, я сама тебя покормлю, а то совсем с ног свалишься…

Она бесцеремонно схватила Катю за руку и действительно потащила слабо упиравшуюся гостью в сторону кухни. В этот момент со стороны веранды послышались шаги и голоса, и все Панины, включая Машу, повернулись в сторону дверей. На пороге стояли оба следователя: Калинкина и тот, который нашел вчера пистолет.

Аня внимательно окинула взглядом лица собравшихся в холле. Все это почему-то напоминало знаменитую финальную сцену из «Ревизора».

— Очень хорошо, что вы все здесь, — выдержав необходимую, с ее точки зрения, паузу, наконец она заговорила. — Вам, Мария Александровна, придется сейчас проехаться с нами в сторону столицы… Собирайтесь, мы подождем. К сожалению, собираться нужно быстро и в моем присутствии.

Генеральше показалось, что все происходящее она видит во сне — настолько неожиданной и дикой была создавшаяся ситуация… И Машино враз побелевшее лицо, и Женин срывающийся на крик голос, требовавший объяснить, в чем дело, какая-то по-детски жалкая попытка защитить жену… Немыслимым усилием воли, заставив себя не смотреть ни на Машу с Женей, ни на полуобморочную Катю, ни на замершую Элю и забившегося в угол Владимира, Нина Владимировна сосредоточила свой взгляд на лице следователя, на котором ей отчетливо почудилась издевка и торжество.

— Простите, — сказала Нина Владимировна, и в холле сразу воцарилась гнетущая тишина. — Вам не кажется, что следует все-таки объяснить, с какой целью вы… забираете мою невестку? Почему она должна переодеваться в вашем присутствии? Вы что же — арестовываете ее?.. Если да, извольте предъявить основания… или как там у вас это называется…

Калинкина прищурилась и пристально уставилась на генеральшу, требующую от нее ответа на такое количество заданных вопросов.

— Ни о каком аресте речь не идет… пока, — нехотя произнесла Калинкина. — Нам необходимо задать вашей невестке вопрос, причем в конкретном месте и в связи с конкретным документом… Разумеется, она может отказаться от этой поездки и дождаться официального приглашения. Мария Александровна, — она повернулась к Маше, не проронившей ни звука, — вы понимаете, о каком документе идет речь? Или я должна оповестить вас?..

Маша стояла молча, не двигаясь, казалось, она даже не дышала.

— Так вы едете или нет? — Калинкина нетерпеливо шагнула в холл.

— Да, — Маша наконец разжала побелевшие губы. — Я не собираюсь переодеваться…

— Маша, что происходит, какой еще документ?! — Женин голос скатывался в истерику. — Никуда не езди одна, с какой стати?..

Казалось, Маша не слышит своего мужа. Она кинулась к двери, резко отбросив от себя его руку, которой муж пытался удержать ее на месте.

— Мама… Что происходит?.. — Женя растерянно смотрел вслед жене. Маша бежала, следователи торопливо шествовали за ней по заросшей дорожке к воротам. — Мама, ты что-нибудь понимаешь?..

Казалось, еще немного, и этот крупный, сильный мужчина, успешный бизнесмен и еще каких-то пару дней назад вполне счастливый муж, разрыдается как малое дитя… Сердце Нины Владимировны заныло. Мозаика последних событий как-то враз сложилась для нее в понятную картину.

Все свои собственные беды и неприятности генеральша всегда встречала с открытым забралом, в том | числе и главное горе в своей жизни — потерю родителей. Она была вправе ожидать этого и от своих сыновей.

— Сядь, Женя, сядь и выслушай меня спокойно, — ее голос действительно подействовал на сына отрезвляюще. — Я не знаю, какой именно документ нашли следователи, не знаю, где именно, хотя можно предположить, что на квартире этого подонка… Но я уверена, что именно этим документом еще несколько дней назад негодяй шантажировал твою жену… Я сама слышала их разговор поздно ночью, хотя и не была уверена, что говорила с ним Маша… Он чего-то требовал от нее, видимо, денег — ведь шантажисты всегда требуют денег?..

— Ты… — Евгений тяжело глотнул и подался в сторону матери. — Почему ты мне не сказала раньше, почему?!

— Потому что не была уверена, что собеседницей Любомира была твоя жена.

— А сейчас, почему ты уверена в этом сейчас?!

— Плохо соображаешь, брат, — вмешался Володя. — Менты ее тоже, в сущности, шантажнули… Если бы Маша отказалась ехать, они бы, вероятно, в деталях растолковали нам всем насчет этого документика. Мария быстро просекла это и, как видишь, помчалась… Удивляюсь, как тебе с твоей сообразиловкой вообще удалось раскрутить свой бизнес!

— Да что с тобой в самом деле?! Владимир! — генеральша возмущенно повернулась к старшему сыну. — Посмотрела бы я на тебя в подобной ситуации, если бы вместо Маши вдруг оказалась бы Эля…

Эльвира издала какой-то сдавленный звук и отвернулась от всех находящихся в холле, принявшись внимательно разглядывать камин.

— Но это все абсолютно не значит, — продолжала Нина Владимировна, — что именно Маша застрелила Любомира, понимаешь, Женя? Совершенно не значит! Я уверена, что следователи потому и гоняли нас сегодня взад и вперед несколько раз, что так и не нашли никаких доказательств того, что кто-то из нас солгал…

— Да успокойтесь вы, — Эля вдруг резко повернулась и посмотрела на генеральшу. — Машка точно никого не убивала, если вас этот вопрос теперь так остро волнует — пожалуйста: я сама, лично, подтвердила ее алиби…

— Ты?! — от изумления Володя подпрыгнул на своем стуле.

— Я, — спокойно подтвердила Эля. — Потому что видела Машу рядом со сторожкой, и как она туда входила, еще до выстрела…

— То есть как? — Нина Владимировна не поверила своим ушам.

— Очень просто. Я в отличие от вас хожу быстро и, когда добралась почти до сторожки, увидела Машу… Она бежала бегом, несмотря на свои шпильки, я еще удивилась, что это с ней и откуда она тут взялась. Словом, пока я соображала, кликнуть ее и спросить или нет, она уже влетела в домик… Все это я слово в слово сегодня изложила следователю и оперативникам, а они соответственно запротоколировали. Так что не волнуйтесь, никто ее не арестует, конечно, если не решат, что я с ней в сговоре… Вас ведь интересует только истина: убийца Маша или нет, верно? Ну так вот: нет. Не убийца. И мы с ней, разумеется, не сговаривались, тем более что я ее видела, а она меня — нет, следовательно, двойного алиби тоже нет…

Эльвира оглядела притихших родственников и так и не сдвинувшуюся с места Катю и, слегка вздрогнув под устремленными на нее взглядами, криво усмехнулась.

— Кстати об истине, — голос Эли внезапно охрип. — Маша не единственная, кто, возможно, знал убитого до… до того, как он стал нашим соседом… Я его тоже знала… Не слишком хорошо, но знала!

И, резко поднявшись со стула, она решительно зашагала в сторону лестницы с явным намерением именно на этом прекратить тяжелый разговор.

Ее никто не окликнул.