Один в толпе

Глава 14

Коул отступил на шаг назад и окинул шкафчик критическим взглядом. Дверца все-таки перекошена. Хуже того, он вставил штырь, чтобы укрепить ее, но не был уверен, что он выдержит нагрузку. Наверное, все-таки придется перевешивать петли. Значит, и на соседнем шкафчике надо будет перевесить, иначе получится некрасиво. С обоих к тому же придется отодрать старую краску и покрасить их заново, лучше дважды. Да, тут дел вагон и маленькая тележка. Хотел починить дверцу, а получается – затеял реставрацию.

Холли сунула голову в дверь, утерла со лба пот и спросила:

– Ты можешь отвлечься на минутку?

– Что тебе нужно?

– Твоя помощь. Я сама не могу поднять туалетный столик в фургон.

– Какой столик? И в какой фургон?

– А ты сам как думаешь? – И, не дав ему ответить, продолжала: – Пару дней назад в ресторан зашел парень, который держит в Алкоа магазин подержанных вещей. Он сказал, что его интересует моя мебель. Я решила, что, раз уж у нас обоих выходной, мы можем кое-что ему отвезти и узнать, сколько он за это предложит. Я понимаю, что если буду продавать сама, могу выручить побольше, но я небольшой мастер этого дела. Как-то продала свою коллекцию компакт-дисков, а потом узнала, что в магазине мне бы за нее дали в два раза больше.

Он хотел было прочесть ей лекцию о том, как подрывает музыкальную индустрию перепродажа компакт-дисков, но потом решил, что сейчас неподходящий момент.

– Наверняка будет проще разделаться со всем одним махом.

– И, самое главное, я смогу заплатить за свое пребывание в больнице все сразу.

Коул сунул отвертку в карман джинсов и вышел следом за ней из дома. Во дворе он тут же вспомнил об адском пламени и огромных сковородках. Уже несколько дней он объяснял себе, что страдает не от жары, а от влажности. Пожалуй, в сауне чувствуешь себя гораздо комфортнее.

Холли подошла к двери гаража и открыла ее. Он не успел сказать ей, что если она не перестанет таскать тяжести, то заболеет. Но, даже если бы и успел, она бы все равно его не послушалась.

До сих пор он заглядывал в гараж, только когда они разгружали вещи, привезенные из Ашвилла, и когда он искал там инструменты. Теперь, оглядевшись по сторонам, он понял, что среди кучи хлама могут таиться настоящие сокровища.

Рядом с каким-то садовым инвентарем стоял остов старинной железной кровати, на стене висела конская упряжь, в углу теснилась мебель, которую ее дед с бабкой сочли устаревшей. Она была в целости и сохранности, вся покрытая толстенным слоем пыли.

– Похоже, твой дедушка сюда нечасто заглядывал, – сказал Коул. – Здесь как в гробнице.

– Когда была жива бабушка, он все время сюда что-то приносил или что-то ей доставал. – Холли обошла штабель заборных столбов, чтобы добраться до груды коробок. – Когда она умерла, он сказал мне, что ему проще будет отнести все ее вещи в гараж, а разберет он их потом, когда боль утихнет. Он их так и не разобрал.

Коул сунул руки в карманы и медленно покрутился на одном месте.

– А что он собирается делать с остальным барахлом?

Холли весело рассмеялась.

– Он уже сделал. Отдал мне.

– Все?

– Он сказал, что у него теперь будут новые воспоминания, он хочет оставить прошлое здесь, а сам начнет новую жизнь с новыми людьми и новыми вещами.

– Наверное, он тяжело переживал смерть бабушки.

– Дедушка говорил, что по утрам просыпался только из-за нее. Думаю, он бы со временем оправился, но тут погибли мои мама и папа. Все случилось слишком быстро. На их похоронах он сказал, что со смертью бабушки смирился бы, потому что это в природе вещей, но то, что сын умирает раньше отца, – несправедливо, и этого ему не преодолеть. Он не хотел идти домой, вообще был в ужасном состоянии. Я даже сейчас не понимаю, как все это удалось пережить.

– Он знает о ребенке?

– Еще нет. – Холли наклонилась и смахнула пыль с какой-то коробки. – Я решила немного подождать.

– Как, ты думаешь, он к этому отнесется? Она отодрала скотч, которым была запечатана коробка.

– Год назад у него, несомненно, был бы нервный срыв. Он бы бесконечно уговаривал меня переехать к нему и, в случае согласия, свел бы с ума чрезмерной заботой.

– А теперь?

– Он в Аризоне строит новую жизнь. Я даже не знаю, насколько я в нее вписываюсь.

Голос ее дрожал, и Коул понял, что это ее по-настоящему волнует.

– Значит, все это богатство – твое, – сказал он, снова оглядываясь по сторонам.

– Ага. Мне кажется, что я оказалась в джунглях без проводника. Даже не знаю, что здесь связано с семейной историей, а что просто куплено на очередной гаражной распродаже.

– Может, напишешь дедушке, спросишь? Она покачала головой:

– Ни за что.

– Хорошо. А как насчет остальных родственников?

– Мой папа был единственным ребенком.

– Ну, тогда все просто. Оставь то, что тебе нравится, а остальное продавай. – Он развел руки в стороны. – Здесь достаточно, чтобы прокормить двух детей.

Она серьезно посмотрела на него:

– Ты правда так думаешь?

– Я никогда ничем подобным не занимался, – признался он, – но мне кажется...

– Я не могу, – вдруг мрачно сказала она. – А что, если он передумает?

– Ты ему скажешь, что все продала, и объяснишь, что сделала с деньгами. Готов поспорить, в этом гараже нет ничего такого, что было бы ему дороже, чем тебе.

– Но я пока что не голодаю. Коул опустил руки:

– Никогда не мог понять, как вы, женщины, думаете.

Она бросила на него злобный взгляд:

– Если будешь продолжать в том же духе, я начну удивляться тому, что ты мне поначалу нравился.

– Ух ты! Если хочешь выглядеть особенно свирепо, советую вытереть пыль с носа.

Она утерлась рукавом и задержала руку у лица, стараясь скрыть улыбку, отблеск которой уже сиял в ее глазах.

– Пожалуй, мы можем взять эту кухонную мебель. Думаю, романтического ничего в ней нет. Дедушка считал, что более уродливых вещей в своей жизни он не встречал. – Она пожала плечами. – Если поискать, наверное, найдем еще пару вещичек.

– Тогда давай за работу, пока совсем жарко не стало.

На коробках ничего написано не было, поэтому начался поиск сокровищ. Они нашли старое постельное белье, в котором устроили себе гнезда мыши, нашли разноцветные шторы из стекловолокна, против которого время оказалось бессильно.

В чемоданах лежала одежда, старая, но целая, в основном женская, сшитая по моде тридцатых и сороковых годов. Холли сказала, что понятия не имеет, чье это, но все сохранит, потому что очень красиво.

Потом они открыли сундук и нашли там всякие мелочи, которые Милли Мердок собирала всю жизнь. Кое с чем у Холли были связаны воспоминания, некоторые вещи она видела впервые. Это было странное собрание: булавки с рейнскими камушками, кожаная ручной работы сумка, привезенная из Мексики, карандашница, сделанная пятилетним ребенком, целая пачка поздравительных открыток, перевязанная лиловой лентой, полукруглая коробка из-под конфет со старыми фотографиями.

Холли положила ее на колени и стала рассматривать снимки. Один она протянула Коулу.

– Это я иду в девятый класс. Боялась я до смерти.

– Ты здесь не похожа на девятиклассницу, – – сказал Коул, присмотревшись.

– Меня всю жизнь это преследует. Мне иногда кажется, что лет в шестьдесят я по-прежнему буду выглядеть девочкой. Но однажды лягу спать и проснусь старухой. – Она протянула ему еще одну фотографию. – Это я в выпускном классе.

– А выглядишь точно так же.

– Спасибо за комплимент.

– Я знаю множество женщин, которые отдали бы...

– Не желаю про это слушать. – Она убрала фотографию обратно в коробку. – Готова поспорить, ты был из тех зубрил, которые баллотируются в совет учеников.

– Проиграешь. Я ни в одной школе не задерживался подолгу. Когда мне исполнилось шестнадцать, Фрэнк заставил меня сдать экзамены за среднюю школу экстерном. Больше я не учился.

– Кто такой Фрэнк?

Только сейчас Коул понял, что проговорился.

– Мой отец, – как мог беззаботно ответил он.

– Ты называл отца Фрэнком?

– Так было проще.

– Он что, не хотел, чтобы люди знали, что ты его сын?

– Не в этом дело. – Надо было как-то менять тему. – А где ты училась?

– В Мемфисе. До колледжа я никогда не уезжала из Теннесси. Только раз мы были в Арканзасе, навещали мамину подругу. – Она снова полезла в сундук. В углу она обнаружила коробочку, где ее бабушка хранила рецепты, и радостно воскликнула: – Я много лет хотела спросить о них дедушку, но не решалась. – Она взглянула на Коула и усмехнулась: – Сегодня я угощу тебя такими ореховыми вафлями, каких ты в жизни не ел.

– Я уж и забыл, какие они, ореховые вафли, – ответил он.

Если честно, он их никогда не любил. Но признаться в этом Холли не хватило духу. Он будет есть их хоть целую неделю, лишь бы доставить ей удовольствие.

Наконец сундук был опустошен, и все драгоценности лежали вокруг.

– Мне так повезло, – сказала Холли. – Я все детство провела среди людей, которые любили меня безмерно. Они искренне верили в то, что я самая умная, самая красивая и самая талантливая. – Говоря это, она водила пальцем по вышивке на фартуке. – Я очень хочу, чтобы у моего ребенка было такое же детство.

Увы, из всего того, что она рассказала ему раньше, он понял: мечта эта почти невыполнимая. У нее остался только дедушка, да и тот – за две тысячи миль отсюда. Коул молчал, не зная, что сказать.

Холли стала складывать вещи обратно в сундук.

– Это мы оставим, – заявила она, закрывая крышку.

– Не нужно отдавать все сразу. Думаю, так и цену дадут получше. Давай начнем с того, что мы привезли из Ашвилла, и посмотрим, как пойдет.

– Ты мне так нравишься, Нил Чэпмен! – сказала она, расплывшись в улыбке.

Ему было удивительно приятно это услышать.

– И ты мне нравишься.

– Тогда давай, начинай грузить вещи в фургон, а я пойду в дом, приготовлю нам что-нибудь попить.

– Пока ты не ушла... – ответ он знал заранее. – Прежде всего, хочу предупредить, что то, что я сейчас скажу, не является предметом обсуждения.

– Понятно. Слушаю тебя внимательно.

– За последние несколько дней я неплохо заработал и часть этих денег хочу потратить на то, чтобы угостить тебя ленчем. Позавчера я был в Алкоа и приметил там симпатичное местечко.

– Согласна.

Он удивленно моргнул:

– Что это должно означать?

– А что именно тебе непонятно? – улыбнулась она.

– Я удивлен, что ты так легко выразила согласие.

– «Выразила согласие»? – передразнила она его. – Слушай, все певцы кантри так смешно церемонны?

Он пристально на нее посмотрел:

– Это что, наезд на меня лично? Или опять на то, чем я занимаюсь?

У нее тут же изменилось выражение лица.

– Я ничего такого не имела в виду. Так сказанула, по привычке. – Он ничего не ответил, и она поспешно добавила: – Прости, пожалуйста.

Холли, по-видимому, всерьез решила, что он расстроился, приняв ее фразу за намек на то, что он недостаточно образован. Надо было объяснить ей, что дело не в этом. На самом деле Коул хотел, чтобы она сама поняла, почему, как только у них налаживаются искренние и дружеские отношения, она все время старается ему надерзить или как-то его задеть.

– Когда ты наконец перестанешь видеть во мне Троя?

– Ничего подобного!

– Неужели? Ты думаешь о нем все время. Ты переносишь свою злость на него на всех окружающих, в том числе и на меня. Ты как еж, свернувшийся в клубок, – одни иглы. Она взглянула ему прямо в глаза:

– Тогда почему я радуюсь тому, что он ушел?

– Действительно радуешься?

– Мне просто противно думать о нем. Я продолжала жить с Троем, уже разлюбив его, но поняла это, только когда мы расстались. Меня просто переворачивает при мысли о том, что я могла выйти за него замуж. – Она вытерла руки о джинсы. – Боюсь, я теперь никогда не буду доверять собственным чувствам.

– В тот момент тебе надо было думать о ребенке.

– Это слишком легкое объяснение. Конечно, оно приходило мне в голову. Если бы я действительно думала о ребенке, я бы умчалась куда подальше в тот самый момент, когда тест показал, что я беременна.

Внезапно Коул подумал о Белинде.

– Иногда просто необходимо верить в то, что на самом деле неверно. – Он главным образом пытался убедить себя, а не Холли. – Если повезет, эта необходимость пройдет сама собой.

– То есть ты не считаешь, что это мой врожденный дефект?

– «Врожденный дефект»? – передразнил на сей раз он. – Слушай, что, все официантки так смешно церемонны?

Она расхохоталась:

– Вот это мне в тебе нравится больше всего, Нил Чэпмен. Ты всегда парируешь удары.

– Так насчет ленча...

– Пока ты не договорил, я хочу предложить тебе одну сделку.

– Черт подери, Холли, ты же обещала этого больше не делать!

– Это было давно. Тебе что, трудно меня выслушать?

– Увы, выбора у меня нет.

– Нет. – Глаза у нее сияли. – Ленч в тихом симпатичном месте будет стоить никак не меньше двадцати долларов. Но если ты согласишься просто отдать эти деньги мне, я тебя накормлю невероятным, фантастическим ужином.

Что-то у нее было на уме, но что? Он попробовал угадать.

– Ты вспомнила какой-то из бабушкиных рецептов, да?

– Неужели на мне все написано?

– Нет, я просто очень сообразительный.

– Ну как, договорились?

– Надо подумать. – Он вовсе не собирался так легко сдаваться. – Прежде всего я бы хотел узнать меню.

– Я хочу приготовить кое-что, о чем мечтаю уже несколько недель.

Черт возьми, ее голыми руками не возьмешь. Ну разве можно ей теперь отказать?

– Свиные отбивные, тушенные с яблоками и кислой капустой.

У него тут же потекли слюнки.

– Ты это только что придумала.

– Нет, правда. Обещаю, это будет безумно вкусно.

Большую часть дня они провели в магазине. Схему отработали на месте. Коул выгружал из фургона вещь, продавец ее оценивал, а Холли пыталась уговорить его немного поднять цены. Коул прямо-таки слышал, как она складывает в уме цифры, а потом прикидывает, сколько еще не хватает, чтобы заплатить за больницу.

Когда они уезжали, Холли громко, чтобы услышал продавец, сказала Коулу, что получила гораздо меньше, чем рассчитывала. Но едва они выехали на улицу, она завизжала от радости:

– Bay! Мне и в голову не приходило, что я столько выручу за этот утиль.

– Но ты же сказала...

– Я не хотела, чтобы он думал, что переплатил, – сказала она рассудительно.

Коул увидел вывеску того самого ресторанчика, куда он хотел сводить Холли на ленч, и проводил его долгим и печальным взглядом.

– Прекрати дуться, – заявила она. – Ты будешь в восторге от ужина.

И действительно, к его крайнему удивлению, свиные отбивные с яблоками и кислой капустой оказались выше всяких похвал.

Они убирали со стола, и тут она повернулась к Коулу и сказала с видимым усилием:

– Я передумала насчет колыбельки. Ты можешь купить ее мне – вернее, ребенку, если все еще хочешь. А если нет, – добавила она поспешно, – ничего страшного. Я не обижусь. В конце концов, ты совершенно не обязан принимать участие в его жизни.

Она говорила о колыбельке, которую он присмотрел в том же магазине.

– Я не передумал, Холли, – ответил он. – Как только накоплю денег, поеду и куплю.

– Я тебе все верну при первой возможности. Спорить с ней о деньгах было бесполезно.

– Может, вычтем это из арендной платы?

– Я и так должна тебе два месяца.

– Ты что, беспокоишься, что я никогда не уеду? – Только задав этот вопрос, Коул понял, как важно ему услышать ответ.

Она немного подумала, а потом сказала:

– Пока ты не появился, я даже не понимала, как мне не хватало человека, с которым можно поговорить.

Помыв посуду, Холли поставила в старенький дедушкин видеомагнитофон кассету, взятую напрокат Коулом. Несколько минут она безуспешно пыталась настроить цвет, а потом сказала с виноватой улыбкой:

– Боюсь, лучше не будет.

Коул, сидевший на диване, подвинулся, чтобы ей было поудобнее.

– По мне, нормально.

– Ты что, тоже дальтоник? – спросила она, усаживаясь рядом.

– Тоже? – переспросил он. Она рассмеялась:

– Это просто шутка.

Через пятнадцать минут Холли, все время твердившая, что она мечтала посмотреть именно этот фильм трехлетней давности, спала крепким сном. Она дышала ровно и спокойно, и Коул положил ее голову себе на колени. Он убрал ей волосы со лба, положил руку на бедро и продолжал смотреть фильм.

Наверное, надо было перевести ее в спальню, пока она окончательно не заснула. Но ему было так приятно, что она лежит рядом. Никогда ему не было так хорошо и спокойно с молодой женщиной. Правда, у него никогда и не было таких подруг. Настоящих подруг, с которыми можно говорить обо всем, с которыми можно вспоминать истории из детства, рассказывать про свою жизнь. За это короткое время Холли узнала о нем больше, чем Белинда за год. Но он все-таки боялся рассказать ей правду.