Одна девушка и тысяча влюбленных

ГЛАВА 9

Когда через полтора месяца Гуля выписали из больницы, на деревьях уже набухли почки и появились маленькие нежные бутоны. Указывая на них, Дамару сказал Лачи:

— Скоро эти бутоны превратятся в цветы, и тогда в моей жизни наступит весна. Ждать осталось недолго — одну или две ночи!

— Нет, — сказала Лачи со злостью, — не бывать той весне, о которой ты твердишь. Пускай раскроются эти бутоны — в них окажутся не цветы, а горящие угли, которые обожгут твое лицо!

Ночью она и Гуль встретились на мосту. Небо было затянуто тучами, и так же темно было на душе у обоих. В тучах временами сверкала молния, но в их сердцах был кромешный мрак.

— Что же нам делать теперь? — прошептал Гуль.

— Мы проиграли! Обещание есть обещание, — твердо сказала она.

— Но это же было вынужденное обещание! Ты не обязана исполнять его!

Лачи низко опустила лицо.

— Цыгане не изменяют своему слову, — сказала она. Из глаз ее падали слезы.

— Слушай, — заговорил Гуль. — Уйдем отсюда, Лачи! Мир велик! Уйдем и поселимся в другом городе! Мы будем вместе, и у нас будет свой дом…

— Свой дом! — Лачи вдруг зарыдала.

Гуль обнял ее.

«Вот он, мой дом, — подумала она, прижав лицо к груди Гуля. — Вот дом, где меня ждут день и ночь!.. Увы! Мне не суждено жить в этом доме. Прощай, милый Гуль! Я умру, но сдержу свое слово!»

Тихо плача, она высвободилась из его объятий и склонилась над перилами моста. Слезы ее падали с высоты на холодные рельсы. Но разве могут слезы расплавить сталь?

Гуль вдруг с силой ударил кулаком по перилам моста:

— Зачем стоит этот никому не нужный мост, который никуда не ведет и никого ни с кем не соединяет! Почему он не рассыплется в прах?!

От удара железо задребезжало. Казалось, мост смеялся над ними.

— Этот дряхлый мост похож на нашу любовь, у которой нет будущего! — сказала Лачи. По щекам ее бежали слезы.

Гуль уже не пытался ее утешить. Он стоял, опустив руки, и не мог ни думать, ни говорить.

Но вот Лачи перестала плакать и отерла слезы платком.

— Ну, я пойду, — тихо сказала она.

— Куда?

— Туда, где велит мне находиться наш закон, существующий с незапамятных времен!

— А я куда же пойду? Скажи, куда пойду я?

Из груди Лачи вырвался слабый крик. Сколько прекрасных и глубоких чувств, добрых надежд и желаний она должна убить, чтобы сдержать свое слово! А вокруг была черная ночь. Она равнодушно глядела на них немигающими глазами сигнальных ламп.

— Обними меня в последний раз, — плача, прошептала она.

И они слились в прощальном объятии. Вдруг кто-то кашлянул позади них. Не выпуская Лачи из рук, Гуль оглянулся и увидел Раму.

— Вас обоих просят прийти на станцию! — сказал тот.

На платформе у зала ожидания для пассажиров третьего класса собралось много людей. Между тем все поезда уже прошли, начальник станции давно ушел домой, дежурный крепко спал на сдвинутых стульях. Зачем же собрались эти люди?

Среди них не было пассажиров — это все были железнодорожники: кули, рабочие со склада, машинисты, стрелочники, сигнальщики, водоносы.

— Они знают о вас все и хотят помочь вам! — сказал Раму.

Водонос Мата Дин развязал узелок на поясе, вынул оттуда деньги — одну банкноту в пять рупий и две по одной, — затем достал из кармана монету в восемь анн и молча передал все это Лачи.

Дауд, мужчина средних лет, полез в карман и передал Лачи двадцать пять рупий. Он тоже ничего не сказал и молча отступил назад.

Черный, как негр, механик, сверкнув белоснежными зубами, вручил Лачи сорок рупий.

Сигнальщик Десуза — десять рупий девять анн.

Старик кули с большим тюрбаном на голове и в желтой форменной куртке, на которой поблескивала бляха с номером «300», сказал:

— Мы, носильщики, собрали для тебя сто тридцать пять рупий, — и он положил эти деньги Лачи в подол.

Люди все подходили и подходили. Подол Лачи был уже полон денег. Она низко всем поклонилась. Раму шагнул вперед и сказал:

— Мы бедны, но, пока мы живы, никто тебя не обесчестит. Поди и отдай эти деньги Дамару.

В глазах Лачи стояли слезы, но уже через мгновенье в них засверкала радость. Она бросилась к Раму, прижалась губами к его руке, потом поцеловала руку Дауда, старого кули и заплясала от радости. Лица присутствующих осветились улыбками, они радостно глядели на пляшущую Лачи. Гуль удивленно наблюдал за ними. Никто из них не был ангелом — все были обыкновенными людьми с достоинствами и недостатками. Но что за свет исходил от них в это время? Кто говорит, что небо темное? Кто говорит, что земля пустынна? Кто говорит, что эти рельсы никуда не ведут? Как ярко светятся сигнальные лампочки! Что за аромат распространился в воздухе? Что за мелодии звучат в ушах? Смейтесь! Улыбайтесь! Бутоны — распускайтесь! Весна наступает! Сегодня Человек исполнил свой долг!

Старый кули смахнул слезу и, подойдя к Лачи, вложил ее руку в руку Гуля.

— Проведи ее до дому! — сказал он.

Гуль и Лачи шли рядом, держась за руки. Поблескивали прямые линии рельсов. Вскоре они оказались у пригорка. Им казалось, что вокруг разлит мягкий свет. Бутоны безмолвных деревьев погружены в сон.

Гуль глубоко вздохнул и сказал, подняв к небу руки:

— Дай бог, чтобы завтра наступила весна!

Простившись с Гулем, Лачи направилась к своему шатру, но передумала и нерешительно подошла к шатру Дамару.

— Дамару! — крикнула она.

Но никто не ответил. Лачи заглянула внутрь и увидела лишь спящую Джаман. Она разбудила ее пинком.

— Где Дамару?

— А кто ж его знает, куда он провалился, — ответила Джаман, зевая. — А зачем он тебе?

— Куда он ушел? — не отвечая ей, продолжала спрашивать Лачи.

— Его вечером вызвал к себе хозяин фабрики пластмассовых изделий, и с тех пор он не возвращался.

Бормоча проклятья, Лачи направилась к пригорку, где ждал ее Гуль.

— Отдала? — нетерпеливо спросил он.

— Этого подлеца нигде нет, — ответила она, показывая узелок с деньгами. — Ну ничего, утром отдам!

— Когда мы с тобой встретимся?

— Я приду к тебе, как только отдам деньги. Жди меня на старом мосту.

— Хорошо!

Они попрощались, и Лачи задумчиво побрела к своему шатру. Услышав шорох ее шагов, Маман приподнял голову, но тут же снова уснул. Лачи вошла в шатер. Оглядевшись по сторонам, она сложила деньги в глиняный горшок, закопала его в землю, поверху расстелила свою циновку, легла и тут же уснула. Давно уже не спала она так спокойно и крепко.

Поутру ее разбудила мать.

— Вставай, лентяйка, да готовь поскорее завтрак! Солнце уже над головой!

Лачи побежала к пруду и умылась. Потом, как обычно, она надергала сена из стоящих поодаль стогов, насобирала щепок и сухого кизяка, развела огонь и приготовила чай для Мамана и Каули.

В это время в таборе послышались звуки бубна. Выглянув из шатра, Лачи увидела: цыгане в праздничных нарядах собираются на площадке. Небо было безоблачно, а на ветвях деревьев, словно сотни маленьких солнц, алели раскрывшиеся бутоны. Итак, праздник весны наступил. Лачи вспомнила события ночи, и ее сердце забилось от счастья.

Она подошла к толпе, как вдруг на плечо ей опустилась темная, морщинистая рука.

— Ну, праздник весны настал! — произнес Дамару.

— Да, праздник весны настал, — повторила Лачи.

— Сегодня твоя свадьба, — продолжал он.

— Да, сегодня моя свадьба! — повторила она.

— И моя! — добавил он.

— Нет, — сказала Лачи спокойно, — свадьба моя и Гуля!

— Ты так отступаешь от своего слова, негодяйка? — зарычал он. — Эй, люди! Сейчас же соберите панчаят. Я имею жалобу. Пусть немедленно соберется панчаят!

Спустя несколько минут табор был в сборе. Все расселись на земле, и Дамару стал излагать свою жалобу.

— Эту девчонку, — начал он, — продал мне ее отец за триста пятьдесят рупий. Я отдал деньги и хотел забрать ее в свой шатер. Сделал я что-нибудь незаконное?

— Нет! Нет! — хором ответили цыгане.

— Она не захотела идти. Тогда я потребовал, чтобы отец вернул мои деньги. Он отказался. Я потребовал того же у ее матери, но и она отказалась. Сделал я что-нибудь незаконное?

— Нет! Нет! — опять закричали цыгане.

— Тогда девчонка мне сказала, что она сама вернет мне деньги не позднее праздника весны. И вот сегодня настал праздник весны, а она мне вернула только восемьдесят рупий, восемьдесят из трехсот пятидесяти. И я говорю ей: ты теперь моя! Сделал я что-нибудь незаконное?

— Нет, нет! Все законно! — в один голос закричали цыгане.

Дамару замолчал и победоносно взглянул на Лачи. Теперь заговорила она:

— Я обещала вернуть ему деньги не позднее праздника весны, и я сдержала свое слово — я принесла их ему сегодня ночью. Но его не было в шатре. Он отправился к хозяину фабрики пластмассовых изделий, чтоб продать ему свою будущую жену!

— Не верьте ей! Она лжет! — крикнул Дамару.

— Стоит ли кричать? — спокойно сказала Лачи. — Сейчас я вручу тебе деньги в присутствии панчаята — и дело с концом!

Она побежала к шатру. Циновка, на которой она спала, была сдвинута. Лачи отбросила ее в сторону и стала разрывать землю. Она отлично помнила место, где зарыла горшок с деньгами, но горшок исчез… С бьющимся сердцем она выскочила из шатра и крикнула:

— Кто взял мои деньги?

Все молчали. Цыгане смотрели на нее, не отводя глаз.

Лачи схватила Каули за руку:

— Мать! Кто взял мои деньги?

— Какие еще деньги? — резко ответила та.

Лачи бросилась к Маману:

— Отдай мои деньги, негодяй!

Маман захохотал и крикнул:

— Она морочит вас всех, придумывая небылицы!

Цыгане зашумели.

— Притворщица! Лгунья! — послышались голоса. — Сегодня же она должна стать женой Дамару! Эй, Даман, Роши, Сунян! Несите сюда наряд невесты!

И, окружив Лачи, цыгане пустились в пляс.

Гуль смотрел с моста и ничего не понимал: Лачи стоит в наряде невесты, а цыгане вокруг поют, танцуют и бьют в бубны. Он спустился с моста и направился в табор. Нике не замеченный, он вмешался в толпу. В это время Каули принесла из шатра кинжал с ручкой из слоновой кости. Передавая его Лачи, она сказала:

— Ну, сама видишь — ты проиграла. Теперь ты должна танцевать танец невесты!

Но тут Гуль подошел к Лачи вплотную. Увидев его, цыгане расступились. Бубен смолк. Все затаили дыхание.

— Лачи!

Она вскрикнула, обернулась и тут же низко опустила голову.

— Лачи, я пришел за тобой! Пойдем!

Но она не двигалась.

— Я вижу на тебе наряд невесты, — продолжал он. — Но разве ты не помнишь, что обещала мне вчера?

— Помню, Гуль, — заговорила она наконец. — Я обещала, что буду твоей невестой.

— Так пойдем же!

Она вся поникла, словно под тяжестью огромного груза.

— Гуль, те деньги у меня украли, и я не смогла заплатить долг.

— Украли? — повторил Гуль. — Что за вздор? Ты смеешься надо мной?

Лачи стояла неподвижно, глядя в землю. Его охватила ярость.

— Ложь! — закричал он. — Деньги ты отдала Дамару, а теперь выходишь за него замуж! Отец был прав, когда говорил, что нельзя верить цыганкам. Они завлекают в свои сети честных людей, чтобы выманить у них деньги, а потом убегают…

Она только подняла на него глаза, полные слез, но ничего не сказала.

Гуль замахнулся, чтобы ударить ее, но сдержался и пошел прочь, едва передвигая ноги. Проводив его глазами, Лачи сказала:

— Мама, дай мне кинжал. Я буду танцевать танец невесты!

Загудел бубен, зазвенели колокольчики. Цыгане снова пустились в пляс. Зазвучали песни — все громче и громче. Ноги все быстрее ударяли в землю, руки плыли в воздухе, как крылья. Бил бубен, заливалась свирель. Ритм танца все ускорялся. Танцуя, цыгане дико вскрикивали от радости и удовольствия. Лачи, как требовал обычай, то приближалась к Дамару, касаясь рукояткой кинжала его ног, то опять удалялась. Так красиво, стремительно, упоенно она еще никогда не танцевала. Казалось, этим своим танцем Лачи хотела сказать, что она, простившись со всеми красивыми мечтами, возвращается в лоно родного табора и покоряется своей доле. А вокруг стояла пыль от пляски, и там вдали на ярко-зеленых ветвях смеялись красные цветы.

Последний круг танца… Лачи остановилась перед Дамару с поднятыми руками. Согласно обычаю, он должен был теперь подхватить ее на руки. Он шагнул и обнял ее трепещущее тело, разгоряченное танцем. Но в тот же самый миг, когда он поднял ее, Лачи вонзила кинжал ему в грудь…

Гуль стоял у калитки и ногой вращал точило. Рядом с ним стояла жена Дауда. Нож на кремне пронзительно визжал. Летели огненные брызги.

— Суд над Лачи уже состоялся? — спросила она его.

Склонившись над колесом, Гуль внимательно рассматривал нож, словно заметил на нем какой-то изъян.

— Да, ее приговорили к трем годам тюрьмы, — тихо сказал он.

— Что же ты будешь делать? — сочувственно глядя на него, спросила она.

— Буду ждать!

Он снова привел в движение колесо, повернул нож и стал его точить с другой стороны.

— Что ты делаешь? — удивилась женщина. — Ты же всегда точил ножи только с одной стороны!

— Что делать, тетушка! Мир слишком жесток. Придется точить клинки с обеих сторон!