Огонь ласкает

Глава 10

Прогноз погоды обещал, что это Рождество не будет снежным, и действительно, в субботу холмы были чернильно-синими, а небо чистым.

— Зеленое Рождество, зеленые могилы! — весело распевала Линда. — Ну что? Никто же не собирается умирать, — беззаботно заявила она, когда я выгоняла ее на улицу нарезать падуб.

Она простила меня за то, что Кена выселили в мансарду, и показала это, втянув меня в игру в салки. Ножницы лежали на траве, она пряталась за деревом, а я подкрадывалась, чтобы дотронуться до нее, как вдруг меня поймали чьи-то руки и веселый голос спросил:

— А можно поиграть с вами?

— Саймон!

— Когда мне приходить?

— В любое время. Чем раньше, тем лучше.

— И как я тогда буду готовить обед? — осведомилась мама.

Первый раз в жизни я пожелала, чтобы мы питались одними ягодами, и возмущенно заявила об этом. Линда душераздирающе завопила, и мама мягко заметила ей, что у меня, похоже, не все дома. В это время Саймон ненадежно угнездился на дереве падуба и кричал Линде: «Бревно летит!» — каждый раз, когда отрезанная ветка падала на землю.

— Что за манера обращаться с гостями! — заметила мама, когда он внес охапку веток в дом.

— Этот гость совсем не против! — рассмеялся Саймон, глядя на нее. — Я не делал этого с тех пор, как мне было семь или восемь. У меня был дедушка в Хэмпшире. Мы всегда ездили к нему на Рождество. Это были самые светлые времена в моей жизни. — Он сменил тему. — Не думайте, что я собираюсь свалиться на вас так рано. Я, собственно, пришел предложить, чтобы мы все вместе пошли куда-нибудь пообедать. Или это не подходит? — спросил он, глядя на маму.

Я знала, что не подходит. Мама так ему и сказала с сожалением, потом улыбнулась и добавила:

— Но вы с Кон идите, если хотите. Я тут никого не держу.

— Ну? — Саймон улыбнулся мне.

Я бегом бросилась наверх, надела колготки и кремовое платье, накинула на плечи пальто, сбежала по лестнице вниз и поспешила к машине.

Саймон не спросил меня, куда мы поедем, он сам инстинктивно догадался, что, когда мы вместе, надо ехать к морю. Мы пообедали в Скеррис и остались посмотреть, как к причалу подходят лодки в облаке чаек. Одна из них камнем бросилась вниз и поймала рыбу. Моряк кинул веревку на пристань, Саймон поймал ее и завязал вокруг столба. Было совсем не похоже на Рождество, но все равно здорово. Был отлив, серели отмели, но, кроме чаек и болотных птиц, вокруг не было никого.

— Как странно быть здесь на Рождество, — заметила я.

— Я приезжал сюда на прошлое Рождество, — сказал мне Саймон.

— И что ты делал?

— Сидел, думал, потом поехал в отель обедать, а на следующий день принимал пациента. Честно! Это был не мой пациент. Он постеснялся беспокоить своего семейного врача.

Несколько минут я с чувством расписывала, что Саймону следовало бы с ним сделать.

— Ну не мог же я прогнать его, — с улыбкой заметил тот.

— Ладно, но ты же не всегда встречаешь Рождество один. Как же Брайан?

— Обычно он уезжает. И это к лучшему. Он — общественное животное. А я нет.

— Но ты же рискнул приехать к нам, — мягко заметила я.

— И это самое приятное, что произошло со мной за последние несколько лет, я не шучу, — сказал он. Его рука легонько обнимала меня за плечи. Я оперлась на нее поудобнее. Это было самое приятное, что произошло и со мной, но не за сколько-то лет, а за всю жизнь.

— Тогда обещай, что снова придешь на следующий год?

Он молчал. Я вопросительно вздернула голову:

— Ты же не уедешь?

— Вполне возможно. Если решу, что делать с Брайаном.

Он воспринял мое ошеломленное молчание за вопрос и рассказал, что месяц назад ему предложили двухлетнюю научную поездку в Нью-Йорк. Он должен был все решить до конца января, и если согласится, то уедет в июне.

— А практика?

— Я продам ее. Нет смысла оставлять заместителя. Когда два года пройдут, я вряд ли вернусь назад.

Он смотрел на отмели, медленно исчезающие в сумерках. Я вдруг подумала, что это лучшее место для того, чтобы разбить кому-либо сердце. Серые отмели и стального цвета вода были отражениями моей опечаленной души.

— Вот почему я сказал Марии, чтобы она забыла про меня, — сказал Саймон.

Его слова причинили мне боль.

— О боже, только не говори, что ты ничего не знала. — У него был виноватый вид. — По-моему, она собирается теперь попытать счастья как нянечка. Твой друг Фрейзер рассказал ей о какой-то детской больнице на севере, с которой она сможет начать.

Это было еще одно неожиданное доказательство независимости Марии, но я пропустила его мимо ушей.

— Перестань называть его моим другом Фрейзером. Я знаю, он приезжает на Рождество, но это мама его пригласила. Если бы она знала обо всем этом, у нее бы поубавилось энтузиазма.

— Приезжает на Рождество. — Саймон изумленно смотрел на меня. — То есть к вам в гости?

Я кивнула.

— Черт меня побери! А я взял и увез тебя! Почему ты не остановила меня?

— Потому что не хотела, — коротко ответила я. — Я уже сказала: я не приглашала его, и я не знаю, во сколько он приедет.

А в моих ушах звучали слова Фрейзера: «Я приеду где-нибудь в половине четвертого. Вы как раз успеете спокойно пообедать».

— Он мне не нужен, — по-детски добавила я. — Мне нужен ты.

— Не может быть! — усмехнулся он. — Я ем чеснок и бросаю пустые сигаретные пачки посреди улицы.

Он замолчал, нежно положил руку мне на шею и повернул лицом к себе. Никто не целовался так, как Саймон, — нежно, медленно, немного лениво. Теперь я знала, что мечтала об этом с того момента, как впервые вошла в его кабинет.

Вдруг он отстранился:

— Наверное, мне не стоило этого делать…

— Вот еще, почему это? — поинтересовалась я.

— Мы с тобой должны хорошенько все обдумать.

Я молча пожала плечами, но на душе стало как-то печально.

Мы вернулись домой около девяти. Венок из падуба с красными лентами висел на двери, лампа на стене была зажжена. «Тир-на-Ног», надо признать, был очень красив на Рождество. Саймон так долго сидел и смотрел на него, что я наконец тихо сказала:

— Мы дома.

— Да, — ответил он. — Именно об этом я и думал.

— Есть кто живой? — Я распахнула дверь в гостиную, и передо мной открылась пустая комната. Вдруг послышалось осторожное покашливание.

— Простите, — вежливо попросил голос. — Боюсь, тут только я.

Говоривший отложил газету, которую читал, и поднялся. Сегодня он казался особенно большим и впечатляющим. Я только надеялась, что он заметил, что мы с Саймоном держимся за руки, это должно убедить его в абсурдности подозрений, будто я имею на него виды. Странным было и неизменное рукопожатие и приветствие:

— Привет. Заходите, вы, наверное, замерзли.

Я не должна была бы рассердиться, но рассердилась. Я даже подумала, не встречает ли он нас так торжественно потому, что я не встретила его. Но все же что происходит?

— А где все? Вы что, один здесь? — недоуменно спросила я.

— Нет. Твоя мама наверху с Марией, а папа поехал за Линдой.

Он закончил объяснения, и тут меня позвала мама.

— Я сейчас, — торопливо сказала я Саймону. — Садись. Чувствуй себя как дома.

— Ты очень опоздала, Кон.

Как только мама затащила меня в спальню, я поняла, что происходит, и готова была защищаться. Мы ничуть не опоздали. Девять часов — я никогда в жизни не возвращалась с ужина с кем-то так рано.

— Но мы ждали тебя после обеда. Ты забыла про Кена?

— Едва ли, — коротко ответила я.

— Тогда от тебя бы не убыло, если бы вы взяли его поужинать с собой. Могли бы поехать вчетвером.

— Мама, нет! — сердито выпалила я. — Кен бы все испортил. Ну мам, честно, он такой зануда, и если за ним надо ухаживать, как за младенцем, почему он не поехал с Фионой в Швейцарию? В конце концов, они, — я запнулась на слове «помолвлены» и быстро выкрутилась, — давние друзья.

Мама не ответила. Она в ужасе смотрела на дверь, которую я не закрыла, и тут я услышала то, что она услышала секундой раньше — шаги на лестнице. Уверенные, тяжелые, они простучали мимо нашего этажа наверх.

— О нет! — выдохнула я. — О нет! Думаешь, он слышал? Если да, я не смогу смотреть ему в лицо. Я не смогу…

— Ну, не знаю, как ты теперь будешь выпутываться, — сухо заметила мама и добавила, что истерики еще никому не помогали. — В любом случае, если и теперь он ничего не понял, то я ошибалась на его счет.

— Ох, мама, мне очень жаль, — сказала я.

— И мне тоже. Мне не следовало уговаривать его приехать, теперь я это понимаю. Это значило требовать от тебя невозможного, уж я-то должна была понимать. Когда я познакомилась с человеком, которого полюбила, я тоже ни о ком больше не думала, — мягко добавила она.

Я выиграла, но чувствовала себя ужасно. Мама хотела устроить для Кена настоящее Рождество так же, как я для Саймона, а я все испортила в самом начале.

— Конечно, это не твоя вина, мама, во всем виновата я. Я найду Кена и извинюсь.

— Кон, побойся Бога! — Она удержала меня. — Это поставит его в неловкое положение и только все ухудшит. Думаю, нам остается только надеяться, что он ничего не слышал, и постараться забыть об этом. К тому же у нас есть еще проблемы. Слушай.

Оказалось, что Скэмп, наш кот, умер. Мария нашла его, пока мы резали падуб, и весь день была сама не своя. Сейчас она лежала в постели с головной болью.

— Не мигрень, — сказала мама. — Просто она слишком много плакала.

На следующее утро Кен кашлял, но это не особенно волновало его. Он сказал, что это продолжается уже неделю, так что вряд ли он может кого-то заразить.

Сразу после завтрака он и мой отец отправились на долгую прогулку. Они прекрасно ладили. Саймон, честно объявив, что предпочитает взбираться вверх на машине, был вполне согласен пойти погулять с Марией, Линдой и Лулу. Я отказалась, сославшись на то, что должна помочь маме.

— Не стоило этого делать, детка, — сказала мама, когда я пришла к ней на кухню. Она провожала глазами эту компанию. Когда они поравнялись с деревом, на котором любил сидеть Скэмп, мы обе заметили, что Мария отвела глаза. Вчера вечером я много думала о ней. Она очень уж глубоко ушла в свои планы насчет работы медсестрой… Робина мы за всю неделю вообще не видели, и, как ни странно, он куда-то уехал на Рождество.

— Не хочешь взять пальто и догнать их? — предложила мама.

Я бы так и поступила, но надо было вытащить Марию на улицу, даже если пришлось внушить ей неверную мысль, что она должна пойти, чтобы не оставлять Саймона на растерзание Линде. Были и другие причины. У меня из головы не шел наш вчерашний разговор. Я покачала головой, и мама продолжила говорить:

— Ну, я все равно рада, что Мария пошла. Я за нее очень переживала вчера. Было так неудобно, еще при Кене. Он старался помочь, но не думаю, чтобы он знал, что надо делать.

— Еще бы, — заметила я. — Если бы он увидел, как кто-то плачет, готова поспорить, он убежал бы за милю.

— Ты думаешь? — небрежно спросила мама.

— Вот Саймон бы понял, — рискнула я.

— Возможно. — Она задумчиво посмотрела на меня. — Он очень милый человек, детка. Он нравится и мне и папе. Как жаль его жену.

Я уронила нож. Они знали! Но кто рассказал им? Не Мария, я была уверена. Она сама сказала, что это никого не касается.

— Я не говорила об этом, мам, — напряженно сказала я. — Он не любит вспоминать об этом.

— Разумеется нет, и мы не будем. Кен нам вчера обо всем рассказал.

— Рассказал о чем?

— Ну, о том, что он потерял ее, когда они были женаты всего год. Правильно?

Насколько я знала, да. С какой стороны ни посмотри, Жаклин была потеряна для своего мужа. Кен, все равно по каким причинам, намного облегчил мое положение.

— Да, совершенно верно, — сказала я.

Одеваясь на следующее утро в церковь, я решила надеть шляпку из золотистого меха, которую купила для свадьбы кузины. Саймон, Кен, Мария и я шли на раннюю службу, родители — на позднюю. Когда я спустилась, Кен в куртке из овечьей кожи уже ждал.

— Счастливого Рождества! — радостно окликнула я.

Он повернулся, но больше не сделал ни одного движения. Это был один из тех моментов, когда он выглядел умиротворенным, совсем не таким, как на работе. Потом он неторопливо пошел мне навстречу, широко улыбаясь:

— Счастливого Рождества! Честное слово, ты выглядишь просто ослепительно!

— Ты про шляпку? Я купила ее для свадьбы, — призналась я. — Когда вернемся, вы не хотите позвонить Фионе?

— Нет, — вдруг ответил он. — У меня нет ее телефона.

— Для этого и существует справочная служба.

— Нет. Эти трехминутные разговоры совершенно бессмысленны.

Я в замешательстве сдалась.

Дорога до Рэтнези была просто сказочной. Звонили церковные колокола, фонари все еще горели, золотые на фоне темно-синего неба. Саймон, Мария и я пели «Я увидел три корабля». Кен не пел ни с нами, ни в церкви. Он много кашлял и не пошел причащаться, но, когда я спросила его, не обострилась ли его простуда, он отрезал:

— Я же сказал, что уже выздоравливаю. После завтрака пришло время открывать подарки.

Саймон подарил нам красиво упакованную корзину разных вин. Кен, в противоположность ему, купил каждому по подарку. Когда он выложил охапку свертков, у меня как-то глупо сжалось горло. Сколько хлопот! Я еще не встречала мужчину, которого не раздражали бы походы по магазинам перед Рождеством.

Под восторженные вопли Линды я получила свой подарок и уставилась на него, открыв рот. Я уже видела эту упаковку. Она приехала в офис у Кена под мышкой в пятницу, и он выглядел усталым, но довольным. Тогда я подумала, что это что-нибудь для Фионы, но вот карточка, на которой летящим почерком написано: «Для Кон. Наилучшие пожелания в это Рождество и все последующие. Кен».

— Ой, ну зачем вы так! — Я начала сражаться с оберткой. — Это же…

Я замолчала, подняв крышку.

— О Кон! — воскликнула мама. — О Кон, он чудесен!

Он действительно был чудесен — золотой свитер из ангоры.

— Он слишком красив, — неуверенно произнесла я. — И я никогда не видела такого цвета. Это мой любимый.

И снова остановилась. Я уже говорила ему об этом, когда благодарила в больнице за хризантемы. Неужели он запомнил? Было не похоже. Он довольно бесцеремонно отмахнулся от моей благодарности.

День был просто потрясающий, и после обеда мы отправились покататься на машине — впятером плюс Лулу; родители остались дома у камина.

— Повяжите что-нибудь на шею, — попросила мама Кена. — Вы уверены, что горло не болит?

Он сказал, что нет, и долго сопротивлялся, но мама была непреклонна, и наконец он взял один из папиных шарфов.

— За вами нужен глаз да глаз!

— Это предложение? — Он весело взглянул на маму.

Это был единственный проблеск оживления за весь день. Он вроде бы любил Ардбаун и его окрестности, но сегодня смотрел по сторонам молча, со скучающим видом. Мы приехали на холм возле Пайн-Форест, с которого открывался самый замечательный вид на много миль вокруг. Я думала, Кену хоть здесь что-то понравится, но он стоял, засунув руки в карманы, и явно не мог дождаться, пока все вернутся в машину.

— Вы сняли шарф, — упрекнула его я.

— Да, слишком жарко.

— Что-то по вашему виду не скажешь, будто вам жарко.

— Ничего не могу поделать со своим видом, — огрызнулся он, и я сдалась.