Огромный бриллиант

Глава 14

Давайте просто представим, что я не делал этого.

Притворимся, что я наделен удивительным самообладанием и не дрочил прошлой ночью, думая о своем бизнес-партнере.

Пока она заказывает яичницу, картофель, тосты и черный кофе в закусочной Wendy следующим утром, я не могу не задаться вопросом, знает ли она, что присутствовала в моих фантазиях, гарцующая на мне, как наездница.

Или как потом я входил в нее сзади посреди ночи: светлые волосы рассыпаны по ее спине… мои руки на ее попке.

Или как сегодня в душе этим утром. Я опустился перед ней на колени, и она была такой вкусной — райское наслаждение для моего языка. Так что, все шло одно за другим. Попробуй один раз и вскоре поймешь, что трижды кончил, фантазируя о своей подруге.

Но на этом все. Я напряжен, но вроде в порядке. Эти три раза были восхитительны, но теперь я выбросил ее из головы. На все сто процентов. Честное скаутское.

Она одета в короткую серую юбку и фиолетовую блузку, ее волосы завязаны в небрежный хвост. Понятия не имею, что у нее под одеждой, и даже не думаю о лифчике и трусиках. Вот видите? Я исцелился.

— Что для вас? — спрашивает меня официантка.

— Мне то же самое. Но яйца должны быть хорошо приготовлены и прожарены, — говорю я ей, и она кивает, уходя на кухню.

Парень за столом рядом с нами листает New York Post. Повар бросает масло на сковороду для блинчиков, и оно шипит. Яркий свет подчеркивает каждую царапинку на выцветшем мятно-зеленом столе и каждую трещинку на бежевом плиточном полу.

Затем двери со звоном открываются, и входит четверка пижонов возрастом на несколько лет моложе меня. По глазам видно, что после долгих развлечений их мучает дикое похмелье.

Атмосфера в Wendy резко контрастирует с ночным очарованием «Джин Джоинт». Воздух закусочной наполнен ароматом раскаяния. Не знаю, исходит он от других людей или от Шарлотты.

Она теребит салфетку.

— Голова все еще болит? — спрашиваю я, так как сегодня она непривычно тихая.

Она качает головой.

— Все в порядке.

— Вода помогла?

Она кивает.

— Всегда помогает.

— Хорошо. Но на всякий случай, нужно закончить курс антипохмельных процедур, — говорю я, потому что именно для этого и привел ее сюда. — После ночной пьянки ничто не помогает лучше, чем завтрак в закусочной. Это доказанный медициной факт.

Она слабо улыбается. Официантка возвращается к нам с двумя чашками кофе.

Шарлотта берет одну.

— Именно сейчас? Кстати, я не так уж много выпила, — говорит она уныло.

Я не позволю ей отстраниться от меня. Чем больше я говорю, тем больше мы будем пререкаться и тем больше шансов, что сможем вернуться к тому, кем были раньше.

— На прошлой неделе я читал в журнале об одном исследовании …

— К вопросу о прошлой ночи, — начинает она, и благодаря этим вымученным словам беседа вновь останавливается.

Но я ловкий. Я знаю, как увернуться от летящего дротика. Останавливая ее, я поднимаю руку и качаю головой.

— Не беспокойся об этом.

— Но…

— Никаких «но». Все отлично.

— То, что я пытаюсь сказать, это…

— Шарлотта, мы оба выпили несколько коктейлей, и, эй, я все понимаю. С пьяных глаз я кажусь тебе более привлекательным, — ухмыляюсь я и подмигиваю, чтобы она не чувствовала себя виноватой за то, чего едва не случилось.

Уголки ее губ приподнимаются, но не более. Этим утром на них нет помады. Но она по-прежнему прекрасно выглядит. Она всегда такая — днем и ночью, ночью и днем, в дождливую погоду и в солнечный день.

— Это было влияние джина, но даже без него…

Я тянусь к ее руке, беру ее в свою и сжимаю в добром дружеском жесте. Нужно успокоить ее.

— Мы друзья. И это ничем не изменить. Ничто не разрушит нашу дружбу. Ну только если ты однажды не выйдешь замуж за полного ублюдка. Поэтому не делай этого, — говорю я, улыбаясь своей фирменной улыбкой и отчаянно пытаясь увести этот разговор от темы о нас, чтобы она не догадалась, где была и чем занималась моя рука в последние двадцать четыре часа.

— Или если ты не женишься на полной суке, — говорит она, прищурившись, и это моя Шарлотта. Она вернулась, и мы снова прежние. Она не собирается позволить временному помешательству прошлой ночи в такси пустить под откос отношения, о которых можно только мечтать. Хотя, помешательство — не очень подходящее слово. Скорее твердость, влажность и жар. Именно те слова, которые не должны приходить мне в голову при мысли о ней.

— Но то, что я хотела сказать о прошлой ночи ... это о нашей дружбе...

— Я тоже! — говорю я с повышенным энтузиазмом, но она только что произнесла волшебные слова. Друзья. Мы. Я должен зацепиться за них, чтобы мы не упускали из виду то, что мы друзья. — Наша дружба — самое важное для меня, так что давай просто продолжать быть друзьями.

Ее лицо застывает, словно маска. Она крутит кольцо, и мне кажется странным, что мое сердце бьется быстрее, когда я вижу эти движения. Она не обязана носить его сейчас, но оно на ней.

— Да. Друзья. Это самое главное, — говорит она монотонно.

— Это как раз то, о чем мы говорили прошлой ночью, не так ли? — говорю я, напоминая ей на случай того, если под влиянием джина она утратила память. — Пьяный просмотр ТВ, поедание мармеладных мишек и распивание текилы или вина.

— Правильно. Абсолютно верно, — кивнув, говорит она и улыбается, но я чувствую фальшь в ее улыбке.

— Мы должны повторить. Если ты, конечно, не против, — произношу я, словно карточный игрок, идущий ва-банк, чтобы доказать — мы можем быть просто друзьями.

— Конечно.

— Как насчет сегодня вечером? — говорю я, опять-таки повышая ставку. Я собираюсь взорвать свой собственный мозг, демонстрируя, насколько хорошими друзьями мы можем быть.

— Хорошо.

— У меня дома? — удваиваю я ставку.

Следует долгая пауза.

— Серьезно? — она выгибает бровь. — Ты действительно хочешь просто потусоваться?

— Конечно. Мы говорили вчера вечером, что должны.

Она кивает головой, и я не уверен, согласие это или такой вид отказа. Она вздыхает, поправляет волосы в хвосте и пожимает плечами.

— Хорошо, друзья не позволяют друг другу поедать мармеладных мишек в одиночестве. Я принесу мишек.

— Ради тебя я буду есть исключительно зеленых.

Она вздрагивает.

— Ненавижу зеленых.

— И принесу вина. Если мне не изменяет память, с мармеладными мишками ты предпочитаешь шардоне?

— Совершенно верно, но, может быть, сегодня вместо вина «Маргарита»?

Я с размаху бросаю салфетку на стол.

— Зацепила меня сразу, — говорю я снова и, кажется, нужно было дважды подумать, прежде чем произнести эти слова.

К счастью, подходит официантка.

— Вот ваша яичница, — говорит она и ставит тарелки, — хорошо прожаренная. Как вы и просили.

Эти последние слова эхом раздаются в голове, когда я понимаю, что натворил. То, что я попросил и озвучил своим дерзким ртом. Моя грандиозная идея. Мое «я могу выключить все чувства».

Я просто пригласил Шарлотту сегодня вечером к себе домой. Во всей Вселенной не хватит потных баскетболистов, чтобы они помогли мне справиться с этой проблемой.

Вторая половина завтрака проходит за планированием недельного меню в «Лаки Спот». Никто из нас не произносит ни слова о сегодняшнем и вчерашнем вечере или о наших фиктивных отношениях. Потом мы заезжаем в бар и проводим несколько часов за работой, пока во второй половине дня не заступает на свою воскресную смену Дженни — и прежде, чем отправиться в музей, наши отношения снова плавно возвращаются к дружеским и партнерски-деловым, словно прошлой ночи вовсе и не было.

Но как только мы заходим в музей, что-то словно меняется.

Та раскованная Шарлотта исчезает. Конечно, она все еще играет мою невесту, но уже не так вживается в роль, как было ночью. Понятия не имею, что скажут мама или мисс Офферман, но, когда мы смотрим на картины Эдварда Хоппера, я прилагаю все усилия, чтобы никто ничего не заподозрил.

— Картина прекрасна, — говорит миссис Офферман.

— Совершенно согласен, — поддакиваю я.

Я обнимаю за талию свою фальшивую невесту, оставляю быстрый поцелуй на ее щеке и говорю:

— Прямо как ты. Кстати, я говорил, как чудесно ты выглядишь сегодня?

Шарлотта напрягается, но благодарит меня.

Моя мама смотрит на нас и улыбается.

Но не Эмили. Ее, кажется, вообще не интересует искусство, хотя именно этим она планирует заниматься.

Все в порядке. Я возвращаюсь к начальному плану. Играю. Пока мы бродим мимо Шагала и Матиса, я оставляю остроумные комментарии, и все женщины смеются, в том числе и Шарлотта. К тому моменту, когда доходим до сада скульптур, я уверен, что мы с Шарлоттой в одной упряжке и играем достаточно убедительно.

До тех пор, пока Эмили не поворачивается к ней.

— Как давно ты влюблена в Спенсера?

Шарлотта застывает, и ее щеки вспыхивают.

— Я имею в виду, тебя влекло к нему до того, как вы начали встречаться? — продолжает Эмили. — Ведь вы были друзьями, не так ли? Так что был ли это один из…

— Эмили, дорогая. Это слишком личное, — говорит миссис Офферман, резко обрывая ее.

Девушка пожимает плечами, как будто это ничего не значит.

— Мне просто интересно. Они вместе ходили в колледж. Ничего странного в том, что мне интересно, были ли они влюблены друг в друга еще тогда.

Шарлотта поднимает подбородок.

— Мы всегда были друзьями, — говорит она, а затем прижимает руку ко лбу. — Извините.

Моя мама смотрит на меня, и первая возникшая в голове мысль — она знает. Взглядом она следит за Шарлоттой, выходящей через стеклянные двери из музея, и подзывает меня. Я подхожу. Она говорит шепотом:

— Она чем-то расстроена. Иди за ней. Утешь ее.

Конечно, так и должно быть. Супержених спешит на помощь. Мамы всегда знают, как лучше.

Я выбегаю через двери за Шарлоттой и устремляюсь по коридору, догоняя ее возле дамской комнаты и окликая по имени, но она хватается за ручку двери и толкает ее.

Дверь открывается, закрывается, и я останавливаюсь.

На секунду.

В коридоре тихо, что так не свойственно для обычно оживленного музея. Я толкаю дверь и следую за ней. Она стоит у раковины и брызгает воду на лицо.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, подходя к ней. Здесь три кабинки, и все они пустуют. Эхо чьих-то шагов затихает в коридоре.

Она качает головой. Я подхожу, кладу руку ей на поясницу и аккуратно поглаживаю. Она вздрагивает.

— Ты плохо себя чувствуешь? Болит голова из-за вчерашней ночи, или что?

Раздается скрип двери, и мы замираем. Дверь снова закрывается, но я не слышал, чтобы кто-то вошел. В дамской комнате тихо, тут только мы.

Она разворачивается, хватает меня за рубашку и тащит в кабинку.

— Я не могу больше притворяться.

Я опускаю плечи. Мои конечности наливаются тяжестью. Видимо, я отказал ей слишком грубо.

— Ты о помолвке?

— Нет. С ней все в порядке. Фиктивная помолвка — не проблема, — говорит она, глядя на меня.

Я никогда не видел в ее карих глазах столько напряжения, будто она собирается штурмовать отвесную стену. Она даже не моргает.

Я морщу лоб.

— Тогда в чем проблема? — мне действительно любопытно, потому что если речь идет не о наших фиктивных отношениях, то у меня нет ни малейшего понятия, о чем она.

Ее хватка на моей рубашке усиливается. Челюсть сжата. Она выдыхает через нос. Я никогда не видел Шарлотту такой.

— Что я сделал не так?

— Прошлая. Ночь, — бормочет она, произнося каждое слово отдельно.

— Что прошлая ночь?

Выглядя огорченной, она закрывает глаза, но, сделав глубокий вдох, снова открывает их. Кажется, ее резкость немного поутихла.

— Ты просто притворяешься, что ничего не произошло.

— Нет, — говорю я быстро, пытаясь защитить себя, — я этого не делаю.

Но на самом деле именно этим я и занимаюсь весь день. И прилагаю для этого все усилия.

— Ты делаешь именно это. За завтраком ты вел себя именно так. Мы просто делаем вид, что ничего не замечаем, но я так не могу, — говорит она довольно жестко, и это одно из того многого, что меня восхищает в Шарлотте — ее упорство и сила воли. — Ты не дал мне высказаться, но я должна кое-что знать. Я говорила тебе, что из меня хреновая лгунья, и это на самом деле так. Я абсолютно ужасный врун. Даже вчера вечером, когда я сказала, что мой отец был медбратом — это все-таки было правдой.

Вот и еще одна черта, которую я люблю в ней — она чертовски честная.

— Ладно, что ты хочешь знать? — спрашиваю я, и по коже пробегает нервная дрожь. Гребаные нервные мурашки скачут по мне, как обезьяны.

Словно могло быть иначе.

Она закатывает глаза.

— Серьезно, Спенсер?

Я вытаскиваю руки из карманов.

— Видимо, да. Почему бы тебе просто не объяснить мне? Что ты хочешь знать?

Она скручивает ткань моей рубашки в руке, притягивая меня ближе, и в доли секунды расстояние между нами уменьшается. До этого нас разделял целый метр — достаточно, чтобы гормоны оставались спящими. Теперь они проснулись, захватывая в свою вихревую воронку. Повышая температуру еще на несколько градусов.

— Я тебя не привлекаю?

Моя челюсть падает. В голове звенит. Должно быть, она сумасшедшая.

— Ты серьезно?

Она кивает.

— Отвечай на вопрос, Холидей. Это твое «давай просто сосредоточимся на том, чтобы остаться друзьями». Дело в этом, да?

— Ты великолепная. Прекрасная. Потрясающая, — говорю я, рассыпая комплименты, словно уличный торговец, — и да, я не хочу разрушить нашу дружбу. Она слишком важна для меня.

— Ты все еще не ответил на вопрос.

— Я сказал, что ты красивая.

— Ты сказал бы то же самое и о Харпер. Тебя влечет к Харпер?

Я с трудом сглатываю. Стараюсь подобрать нужные слова, но все, что приходит в голову — картинки прошлой ночи. То, что я вытворял с ней в своих фантазиях, находясь дома наедине с собственной рукой — все те гребаные вещи, которые мечтаю сделать с моей лучшей подругой. Потому что меня дико влечет к ней — и я узнал об этом в последние сорок восемь часов. Это словно притяжение всех уровней стратосферы с мощностью реактивного самолета.

— Я похож на сумасшедшего? — спрашиваю я с напряжением в голосе. Я в восторге от ее вопроса, но, вместе с тем, он меня жутко бесит, и сейчас у меня такой чертовский стояк, потому что весь этот проклятый день я должен был притворяться, что мы просто друзья.

— Ты действительно хочешь, чтобы я ответила?

— Да.

— Нет, ты не похож на сумасшедшего. Ты выглядишь раздраженным. Прямо как я. Так что, думаю, мы оба в бешенстве.

— Нет, я не взбешен, — говорю я и хватаю ее руку, распрямляя пальцы, а потом прижимаю ее тело к себе, — я не взбешен. Я чертовски возбужден. Потому что я был бы безумцем, если бы не увлекся тобой, — говорю я ей.

Ее глаза загораются, как бенгальские огоньки. Еще одна прекрасная черта в добавление к вышесказанным. В ее зрачках пляшут озорство и радость.

— Правда? — и это все, больше ни нотки гнева. Она мягкая и пушистая, а голос, доносящийся до меня, заставляет хотеть ее еще больше. Вынуждает хотеть услышать, как она этим голосом будет произносить что-то другое.

— Да, — произношу я сквозь зубы. Обнимая за талию, я прижимаюсь к ней еще сильнее и провожу пальцем по ее подбородку. — Но к лучшей подруге не должно быть влечения. Это неправильно. Мне, вероятно, придется пройти обследование, чтобы избавиться от этой нереальной тяги к тебе. Я попросил бы врачей излечить меня от этого, но они скажут: «Простите, сэр, но это распространилось на весь организм, и мы не можем справиться».

Ее улыбка становится шире.

— Правда? — спрашивает она, но это вряд ли вопрос — больше похоже на утверждение.

Теперь, когда она вызвала меня на разговор, я не отступлю. Это не в моем стиле.

— Не заставляй меня доказывать это, — говорю я, легко толкая ее.

Ее глаза искрятся.

— Докажи мне.

— Вызов принят.

Уже через несколько секунд я скольжу рукой под ее юбку, и у нее перехватывает дыхание, когда она понимает, что я делаю. Кончиками пальцев я сжимаю мягкую плоть ее бедер. Добравшись до трусиков, провожу указательным пальцем по хлопковой ткани. Они влажные, и мой член поднимается выше самого высокого небоскреба. Я стону. Не отрывая от нее глаз, проникаю одним пальцем под трусики. Ее плечи дрожат, и моя кровь закипает, когда пальцем я начинаю двигать по ее влажной, горячей, гладкой киске. Затем я провожу им по своим губам и вдыхаю ее влагу. На вкус она, как в моих фантазиях. На этот раз мой стон разносится раскатом грома. Он прокатывается по всей дамской комнате, и Шарлотта трепещет в моих объятиях.

Она смотрит, как я слизываю ее соки со своего пальца, и в этот момент все сомнения исчезают. Все уже понятно. Она открывает губы и говорит:

— У меня тоже есть кое-что, что я хочу тебе доказать. Сегодня ночью.

— Что же это?

Но прежде, чем она успевает ответить, дверь со скрипом открывается. Я отстраняюсь, и она разглаживает свою блузку, а потом поправляет юбку. И теперь ей известно — нет никаких сомнений в том, что я чертовски хочу ее, поэтому я подношу палец обратно ко рту и еще раз его облизываю. Не отрывая от нее глаз, я шепчу:

— Так чертовски вкусно.

Она вздрагивает, ее губы трепещут. Я подношу палец к ее губам и кладу ей в рот. Она тут же, посасывая, обрисовывает его своим языком.

Я смотрю на нее, прожигая взглядом, вытаскиваю палец, щипаю за уголок рта, открываю дверь и выхожу. И сталкиваюсь с миссис Офферман.

Она моргает, а затем виновато улыбается и уплывает прочь.

Я возвращаюсь к семье, уверенный лишь в одном — понятия не имею, что случится сегодня, когда придет Шарлотта.