Глава 7

— Алан, что ты здесь делаешь?

Роуэн увидела неожиданную боль в глазах Алана и поняла, что ее тон был неприветливым и очень близким к осуждающему.

— Прошло уже три недели, Роуэн. Мы подумали, что ты будешь рада знакомому лицу. И откровенно говоря… — Он убрал прядь густых песочных волос, упавшую ему на лоб. — Твой голос во время последнего звонка обеспокоил твоих родителей.

— Голос? — Она ощетинилась, но отдернула себя и изо всех сил постаралась изобразить на лице приятную улыбку. — Не понимаю почему? Я сказала, что отлично здесь обосновалась и все в полном порядке.

— Возможно, это их и беспокоит.

Его встревоженные карие глаза заставили ее почувствовать первую вспышку вины. А пока Алан снимал пальто и вешал его на спинку стула, к этому чувству добавилось негодование.

— С какой стати им беспокоится?

— Никто из нас по-настоящему не знает, чем ты тут занимаешься, или чего хочешь добиться, отрезая себя от остального мира.

— Я же все объяснила. — Теперь Роуэн почувствовала усталость. Это был ее дом, черт побери, и ее жизнь. И вот в них вторгаются и начинают задавать вопросы. Тем не менее, манеры заставили ее указать на стул. — Присядь, пожалуйста. Хочешь чего-нибудь? Чай, кофе?

— Нет, спасибо. — Она подумала, что Алан здесь выглядит совсем не на своем месте в элегантном сером костюме и накрахмаленной белой оксфордской рубашке[10]. Он до сих пор носил консервативный полосатый галстук, завязанный аккуратным виндзорским узлом[11]. Ему даже не могло прийти в голову ослабить узел во время долгого путешествия.

Присев в кресло у огня, Алан наконец-то осмотрел комнату. С его точки зрения, домик казался чересчур деревенским и изолированным. Где здесь культура — музеи, библиотеки, театры? Как могла Роуэн похоронить себя посреди леса на все это время?

Он был уверен, что ей лишь нужен хороший толчок, и она тут же соберет вещи и вернется вместе с ним. Ее родители заверили его об этом.

Он улыбнулся ей той плутовской, немного застенчивой улыбкой, которая всегда трогала ее сердце.

— Что же ты делаешь здесь весь день?

— Я же рассказывала тебе в своем письме, Алан. — Роуэн села напротив него. На этот раз она была уверена, что сможет заставить его понять. — Я взяла время, чтобы подумать, поразмыслить над некоторыми вещами. Я читаю, слушаю музыку, подолгу гуляю. Еще много рисую. Вообще-то…

— Роуэн, это все хорошо, но лишь на несколько дней, — прервал он ее. От его терпеливого тона ей хотелось заскрипеть зубами. — Ты вряд ли создана для такого места. Можно было легко прочесть между строк твоего письма, что ты считаешь, в какой-то степени, романтичной жизнь в одиночестве в каком-нибудь маленьком домике где-то в глуши. Но это далеко не Уолденский пруд[12].

Он снова улыбнулся, но на этот раз она не смягчилась.

— Ну, а я не Торо. Определенно. Я счастлива здесь, Алан.

По его мнению, она не выглядела счастливой. Уверенный, что может ей помочь, он взял ее за руку.

— Возможно, это сейчас. На данный момент. Но что произойдет еще через несколько недель, когда ты поймешь, что все это лишь… — он сделал неопределенный жест рукой, пытаясь подобрать слово, — лишь интерлюдия? Ведь к тому времени уже будет поздно возвращать твое место в школе, регистрироваться на те летние курсы, которые ты хотела прослушать для докторской. Арендная плата за квартиру заплачена только на два месяца вперед.

Она держала руки сцепленными на коленях, чтобы вдруг не сжать их в кулаки и не заколотить по подлокотникам кресла.

— Это не интерлюдия. Это моя жизнь.

— Вот именно. — Он просиял так, как будто бы трудный ученик только что успешно объяснил ему сложную тему. — А твоя жизнь в Сан-Франциско. Милая, мы с тобой оба знаем, что тебе нужна более интеллектуальная среда, чем можно найти здесь. Тебе нужны твои занятия, твои ученики. А как на счет твоего ежемесячного книжного клуба? Ты же будешь скучать. А уроки, которые ты хотела брать? И в своем письме ты даже не упомянула о работе, которую пишешь.

— Я не упомянула об этом, потому что ничего не пишу. И не собираюсь писать. — Придя в бешенство от того, что ее пальцы начинают дрожать, Роуэн расцепила руки и вскочила с места. — И я не планировала брать никаких уроков. Это делали за меня другие. Так же, как планировали каждый мой шаг. Я не хочу учиться, не хочу учить. Не желаю никакого интеллектуального стимулирования, которое не выберу сама. Именно это я говорила раньше и тебе, и своим родителям. Но вы просто отказываетесь слушать.

Он заморгал, более чем пораженный ее внезапным взрывом.

— Потому что мы заботимся о тебе, Роуэн. Очень заботимся. — Он тоже поднялся, его голос стал мягче. Роуэн очень редко выходила из себя, но когда это все-таки происходило, она возводила стену, которую не могла сокрушить никакая логика. Нужно было лишь переждать.

— Знаю, что заботитесь. — Она устало потерла пальцами глаза. — Поэтому и хочу, чтобы вы услышали, хочу, чтобы поняли, а если понимание для вас недоступно, то просто приняли. Я делаю то, что мне нужно. И, Алан… — Она опустила руки и посмотрела ему прямо в глаза. — Я не вернусь назад.

Его лицо окаменело, глаза похолодели, как это случалось, когда он излагал логичные доводы, а она не соглашалась с ним.

— Я действительно надеялся, что твоя глупость уже кончилась, и ты улетишь сегодня вместе со мной обратно. Теперь я просто найду какой-нибудь отель поблизости, сниму номер на несколько дней и подожду.

— Нет, Алан, ты меня не понял. Я не вернусь в Сан-Франциско. Вообще. Ни сейчас, ни потом.

Вот, наконец, она и сказала это. Показалось, что с сердца свалился огромный груз. Ей было по-прежнему легко, даже когда она прочла раздражение в его глазах.

— Это просто невозможно, Роуэн. Там твой дом, разумеется, ты вернешься.

— Это твой дом, и дом моих родителей. Все это не делает его моим. — Она подошла и взяла его за руку. Ей так хотелось, чтобы он был так же счастлив, как она сама сейчас. — Прошу, попытайся понять. Мне здесь очень нравится. Я чувствую себя так спокойно, как будто нахожусь на своем месте. Я никогда ничего подобного не чувствовала. Я даже нашла работу художником. Рисую для компьютерной игры. Это так весело, Алан. Так интересно. Еще я планирую поискать домик где-нибудь поблизости. Свое собственное место, рядом с морем. Собираюсь посадить сад и научиться готовить по-настоящему…

— Ты с ума сошла? — Алан сильно сжал ее руки, почти до боли. Он не заметил ни капли ее радости, лишь слышал слова, напоминающие бред сумасшедшего. — Компьютерные игры? Садоводство? Ты хоть сама себя слышишь?

— Да, впервые в своей жизни. Ты делаешь мне больно, Алан.

— Я делаю тебе больно? — Он никогда не был так близко к крику, как сейчас, и теперь вместо рук схватил ее за плечи. — А как на счет моих чувств, моих желаний? Проклятие, Роуэн, я был с тобой терпелив. Именно ты без разумной на то причины решила изменить наши отношения. Вчера мы были любовниками, а сегодня уже нет. Я не давил на тебя и не настаивал. Я старался понять, что тебе нужно больше времени.

Она поняла, что все испортила. Она все испортила и сильно его обидела, не найдя нужных слов. Они и сейчас не шли ей в голову.

— Алан, я сожалею. Я очень сожалею. Дело не во времени. Просто…

— Я старался не обращать внимания на твои перемены настроения, — продолжал он, распалившись настолько, что начал ее трясти. — Я предоставил тебе больше возможностей, чем можно ожидать, думал, что тебе лишь нужно больше свободы перед тем, как мы поженимся. А сейчас тебе нужны компьютерные игры? Игры? И дом в лесу?

— Да. Алан…

Уже почти готовая расплакаться, Роуэн подняла руку к его груди, но не чтобы оттолкнуть, а чтобы попробовать успокоить. Но, тут в открытое окно с воем влетел волк. Сверкнули обнаженные клыки, из пасти донесся угрожающий рык

Массивные передние лапы ударили Алана в плечо, повалив назад. Стол, на который он завалился, треснул под огромным весом. Не успела Роуэн и глазом моргнуть, как Алан уже лежал на полу, а над ним возвышался волк, нацелившись на горло мужчины.

— Нет, нет! — Страх тут же прибавил ей скорости и силы. Она подскочила к ним и обвила волка руками за шею. — Нет, не трогай его. Он не сделал мне ничего плохого.

Она чувствовал, как вибрируют его мышцы, слышала угрожающий рык, похожий на гром. В голове пронеслись ужасающие картины разодранной плоти, пролитой крови и криков. Без задней мысли она наклонилась, сунула свое лицо между ними и посмотрела в блестящие волчьи глаза, казавшиеся сейчас беспощадными.

— Он не сделал мне ничего плохого, — спокойно сказала она. — Алан друг. Он сейчас просто расстроен, но он никогда не обидит меня. Прошу, позволь ему подняться.

Волк снова оскалился, и ей на секунду показалось, что в его глазах мелькнуло что-то почти… человеческое. Она чувствовала его дикость, и все же осторожно прижалась к нему щекой.

— Теперь все в порядке, — шептала она против его шерсти. — Все хорошо.

Волк медленно сдал назад, но прижался к Роуэн так, чтобы быть между ней и Аланом. Она поднялась на ноги и в качестве предосторожности положила руку ему на шею.

— Мне так жаль, Алан. Ты не ранен?

— Господи Боже, — все, что он мог произнести своим дрожащим голосом. Страх превратил мускулы в кашу, легкие горели от каждого вдоха, на груди остались следы атаки животного. — Отойди от него, Роуэн. Назад. — Весь, дрожа от шока, он кое-как поднялся на ноги и схватил лампу. — Уходи, поднимайся наверх.

— Не смей его бить. — Возмущенная, она выхватила лампу у Алана из рук. — Он лишь защищал меня. Думал, что ты меня обижаешь.

— Защищал? Во имя Господа, Роуэн, это же волк.

Она отшатнулась, когда Алан попытался схватить ее. Наверное, впервые в жизни, повинуясь инстинкту, она соврала, даже не задумываясь.

— Конечно же, нет. Не говори ерунды. Это собака. — Ей показалось, что волк напрягся от ее последней фразы. Боковым зрением она заметила, что тот задрал голову и будто осуждающе посмотрел на нее. — Моя собака, — продолжала настаивать она. — И он сделал именно то, что требуется от хорошо натренированной собаки. Он защищал меня от того, что воспринял как угрозу.

— Собака? — Потрясенный и не совсем уверенный в том, что его горло находится вне опасности, Алан перевел взгляд на Роуэн. — У тебя есть собака?

— Да. — Ложь начала закручиваться вокруг ее языка. — И… как видишь, я здесь в полной безопасности. С ним.

— Что это за порода?

— Я сама точно не знаю. — Ох, она ужасно плохая лгунья. — Тем не менее, он — замечательная компания, тем более мне не нужно беспокоиться, что я нахожусь здесь одна. Если бы я его не отозвала, он бы тебя укусил.

— Он выглядит, как чертов волк.

— Подумай, Алан. — Она приложила все силы, чтобы засмеяться, но вышло как-то слабо и пискливо. — Ты когда-нибудь слышал о том, чтобы волк влетал через окно или слушался женщину? Он замечательный. — Она присела и потерлась носом о густую шерсть. — И так же добр со мной, как лабрадор.

При этих словах волк наградил ее стальным взглядом и, отойдя в сторону, лег у огня.

— Видишь? — Ей хотелось вздохнуть от облегчения, но она удержалась.

— Ты никогда не говорила, что хочешь собаку. Кажется, у меня аллергия. — Он быстро достал носовой платок и шумно чихнул.

— Я много чего не говорила. — Она снова подошла к нему и взяла его за руки. — Я сожалею об этом. Я не знала, что должна сказать и как. До этого момента.

Алан покосился взглядом на волка.

— Ты можешь выставить его на улицу?

Выставить его? подумала Роуэн с неуверенным смешком. Волк всегда приходил и уходил когда ему вздумается.

— Он ничего не сделает, я обещаю. Присядь, ты до сих пор немного дрожишь.

— Неудивительно, — пробормотал он. Ему хотелось попросить у нее принести бренди, но для этого ей, скорее всего, придется выйти из комнаты. А Алану совсем не хотелось рисковать, оставаясь наедине с огромным черным зверем.

Как бы подтверждая правоту его решения, волк оскалил зубы.

— Алан. — Роуэн села на кушетку рядом с ним и снова взяла его за руки. — Прости меня. Прости, что не смогла быстро разобраться в себе и заставить тебя понять. Прости, что не могу быть такой, какой ты хочешь. Но я ничего не могу изменить, не могу вернуться к тому, что было раньше.

Алан снова убрал волосы со лба.

— Роуэн, будь благоразумной.

— Я благоразумна, насколько мне известно. Ты мне не безразличен, Алан. Ты был для меня замечательным возлюбленным. Теперь будь другом и будь откровенным. Ты ведь не любишь меня. Тебе просто кажется, что так должно быть.

— Конечно, я люблю тебя, Роуэн.

Задумчиво улыбнувшись, Роуэн сама убрала упрямую прядь волос у него со лба.

— Если бы ты меня любил, то не смог бы принять благоразумное решение больше со мной не спать. — Ее улыбка потеплела, когда он начал неуверенно ерзать на месте. — Алан, мы были замечательными друзьями, но посредственными любовниками. Между нами не было никакой страсти, нетерпения, безрассудства.

Открытое обсуждение подобной темы смущало его. Ему хотелось заметаться по комнате, но тихий рык волка тут же его остановил.

— А почему вообще должно быть так?

— Я не знаю, но уверена, что должно. — Задумавшись, она начала поправлять его галстук. — Ты тот сын, которого всегда хотели мои родители. Добрый, умный, спокойный. Они любят нас обоих. — Она подняла глаза и подумала — понадеялась — что наконец-то увидела в его взгляде какое-то понимание. — Поэтому они и решили, что мы будем вместе, поженимся. И убедили тебя, что ты хочешь того же. Но так ли это на самом деле, Алан?

Он посмотрел на их соединенные руки.

— Ты часть моей жизни, и я не могу представить, что будет иначе.

— Я всегда буду ее частью. — Она наклонила голову, приблизилась и дотронулась до его губ своими. При этом жесте волк поднялся со своего места, подошел ближе и оскалился. Отстранившись, Роуэн положила руку волку на голову и посмотрела на Алана. — Кружится ли у тебя голова, бежит ли быстрее кровь? Конечно, нет, — пробормотала она, прежде чем он смог ответить. — Ты не хочешь меня, Алан, не так, как хочет безумно влюбленный. Любовь и страсть не поддаются логике.

— Если ты вернешься назад, мы можем попробовать. — Когда она лишь покачала головой, он сильнее сжал ее руки. — Я не хочу тебя терять, Роуэн. Ты важна для меня.

— Тогда позволь мне быть счастливой. Позволь думать, что есть хотя бы один человек, важный для меня и заботящийся обо мне, который приминает то, что я делаю.

— Я не могу тебя остановить. — Сдавшись, он пожал плечами. — Ты изменилась, Роуэн. За три короткие недели ты действительно изменилась. Возможно, ты счастлива, или лишь собираешься быть счастливой. В любом случае, мы будем рядом, если ты передумаешь.

— Я знаю.

— Мне пора. До аэропорта долгий путь.

— Я… я могу приготовить ужин. Можешь остаться здесь на ночь, если хочешь, и уехать утром.

— Будет лучше, если я уеду сейчас. — Он поднялся, кинув на волка обеспокоенный взгляд. — Я не знаю, что думать, Роуэн, и понятия не имею, что сказать твоим родителям. Они уверены, что ты вернешься вместе со мной.

— Скажи, что я люблю их. И что я счастлива.

— Хорошо, скажу, и даже постараюсь их в этом убедить. Но так как я не уверен, что верю сам… — Чихнув, он начал пятится к дверям. — Не поднимайся, — сказал он ей, убежденный, что находится в безопасности, пока она держит руку на огромной собачей голове. — Я найду выход. Тебе следовало бы надеть ошейник на это животное… и поинтересоваться о сделанных прививках…

Снова громко чихнув, он направился к выходу, не убирая платок от лица. Казалось, собака смеется над ним, хоть он и понимал, что это глупо.

— Я позвоню тебе, — выговорил он и быстро выскочил на свежий воздух.

— Я обидела его. — Глубоко вздохнув, Роуэн прижалась щекой к верхушке волчьей головы и слушала, как оживает двигатель арендованной машины. — Иного пути я не нашла. Так же, как не могу найти способа полюбить его. — Она повернула голову, успокаиваясь от ощущения теплой мягкой шерсти. — Ты такой храбрый, такой сильный, — промурлыкала она. — Напугал беднягу Алана до полусмерти.

Она тихо засмеялась, но звук больше напоминал всхлип.

— Да и меня тоже. Ты выглядел великолепно, влетая через окно. Такой дикий и свирепый. И такой красивый. Оскаленные зубы, горящие глаза и потрясающе гибкое тело.

Она спустилась с кушетки и села на колени с ним в обнимку.

— Я люблю тебя, — пробормотала она и почувствовала, как встрепенулся волк под ее руками. — С тобой так легко.

Они еще долго сидели рядом, пока волк смотрел на гаснувший огонь и слушал ее спокойное дыхание.


Следующие три недели Лиам старался как можно больше занять Роуэн и держать ее поблизости. В этом отношении она облегчала ему задачу, так как любила работать. Правда была в том, что большинство ее рисунков могли быть — или даже должны быть — сделаны ей самостоятельно. Но она не возражала, когда он настоял на почти ежедневной совместной работе.

Лиам уверял себя, что просто присматривает за ней. Изучает ее, пытается решить, что делать дальше. И когда делать. Это все не из-за того, что он жаждет видеть ее. Он предпочитал работать в одиночестве и совсем не нуждался в том, чтобы она его отвлекала своим видом или запахом. Или разговорами, которые временами были милыми и достаточно откровенными. И уж тем более, ему были не нужны сладости, которые она приносила с собой. Торты, печенья, маленькие пирожные.

Чаще всего они были либо недопеченными, либо подгоревшими — и всегда невероятно сладкими.

Он вполне мог обойтись без нее. Лиам говорил себе это каждый раз, когда беспокойно дожидался ее прихода.

Если он и приходил к ней в форме волка на ночь, то только потому, что чувствовал ее одиночество и что она ждет визита. Возможно, ему даже нравилось лежать с ней на большой кровати под балдахином и слушать, как она читает вслух какую-нибудь книгу. Наблюдать, как она постоянно засыпает с очками на носу и включенным светом.

Если он и наблюдал за ней спящей, то это не потому, что она такая милая и хрупкая, а потому что она представляла собой загадку, которую необходимо разгадать. Проблему, которая требовала логического подхода.

Он полностью заверил себя, что его сердце надежно защищено.

Он знал, что скоро нужно будет сделать следующий шаг. Он предоставит ей выбор, и уже она будет решать, кем они будут друг для друга.

Но перед этим она должна узнать кто он такой. И что он такое.

Он вполне мог стать ее любовником, не раскрывая себя. Он делал так и раньше, с другими женщинами. Его сила, его наследие и его жизнь касались только его. Но в случае с Роуэн все может быть совсем по-другому. У нее было собственное наследие, о котором она не подозревала. Поэтому наступит время, когда он должен будет рассказать ей, убедить в том, что течет в ее собственной крови.

И ей придется выбирать, что с этим делать.

Решение обучать ее было его собственным. Но он все еще защищал свое сердце. Желание было допустимым, но любовь считалась слишком большим риском.

В день солнцестояния, когда магия была сильнее, а ночь наступала позже, он создал круг. Глубоко в лесу он стоял в центре каменного танца. Ветер пел вокруг него — нежные песни древних, живые мелодии молодых, мерцающие напевы тех, кто смотрел и ждал. Свечи были белыми и длинными, как цветы, лежащие между ними. На нем была мантия цвета лунного сияния с поясом, украшенным драгоценностями согласно его рангу. Ветер трепал его волосы, когда он поднял лицо к последним лучам уходящего солнца. Закат горел на верхушках деревьев, золотистые лучи пробирались сквозь ветки и лежали на земле у его ног, похожие на острые сабли.

— То, что я здесь делаю, я делаю добровольно, но не даю никаких обязательств ни женщине, ни собственной крови. Меня не связывают ни долг, ни обещания. Услышь мой голос, прежде чем умрет этот день. Я призову ее, и она придет, но я не стану использовать свою силу помимо этого. Ей решать, что она увидит, что запомнит и чему поверит.

Он посмотрел на серебристого филина, который властно опустился на самый большой камень.

— Отец, — официально поклонившись, сказал Лиам. — Твои желания известны, но если я пойду у них на поводу, смогу ли потом мудро править другими?

Отлично зная, что подобное заявление рассердит отца, Лиам отвернулся, прежде чем улыбка тронула его губы. Он снова поднял голову.

— Земля. — Он разжал руки, показывая лежащую в ладонях землю. — Ветер. — Порывы ветра усилились, закручивая землю в воронки. — И Огонь. — Вспыхнули две колонны ледяного синего пламени. — К вам взываю

Его глаза начали светиться темным пламенем среди блестящего сумрака.

— Судьбы приговор от вас я узнаю.

Кровью поющей и силою рук

Создал для вас на земле этот круг.

Если она это, будет нам знак.

Повелеваю, пусть все будет так.

Он повернулся и зажег все свечи единственным жестом руки. Они взвились вверх, как яркие золотые стрелы. Ветер завыл, словно тысячи волков, но оставался теплым, наполненным запахами моря, хвои и диких цветов. Он играл с широкими рукавами мантии, запутывал волосы, и Лиам чувствовал в нем силу ночи.

— Луна, всей полнотой взойди на небосклон,

Пусть будет путь ко мне, тобою освещен.

У моря к кругу приведи ее.

Да сбудется желание мое.

Он опустил руки, до этого поднятые к небу, и отправился сквозь ночь, через деревья и тени туда, где беспокойно спала она.

— Роуэн, — сказал он с придыханием, — настало время. Тебя никто не обидит. Это единственное обещание, которое я могу дать тебе. Не нужно просыпаться. Ты знаешь дорогу во сне. Я жду тебя.


Что-то… звало ее. Она слышала шепот в голове, вопрос. Все еще не очнувшись ото сна, она пыталась найти ответ. Но были только вопросы. Она поднялась, сладко потягиваясь и наслаждаясь ощущениями, которые дарила коже новая шелковая сорочка. Было так здорово наконец-то выбраться из фланелевых пижам. Улыбаясь про себя, она накинула халат, такой же синий, как ее глаза, сунула ноги в шлепанцы. Кожа вибрировала от нетерпения. В этом полусне она спустилась по ступеням вниз, легко держа руку на перилах. Свет в глазах и улыбка на лице, как у женщины, идущей к своему возлюбленному.

Выходя из дома и вступая в легкий белый туман, она думала о нем, о Лиаме, возлюбленном из ее снов.

И деревья, и тропа были скрыты за плотной пеленой тумана. Чувствовалось теплое и влажное дыхание ветра на коже. Высоко в небе светила полная луна и мерцали ледяные звезды, и Роуэн без страха шла по белому туманному морю.

Деревья сомкнулись, будто часовые. Папоротники шуршали на ветру и блестели от влаги. Роуэн услышала крик филина и тут же обернулась в направлении звука. Она увидела его лишь на мгновение — большая, величественная птица, такая же серебристая, как туман, с золотой отметиной на груди и зелеными глазами. Она как будто вошла в сказку. Одна ее часть узнала, поняла и приняла эту магию, в то время как другая все еще спала, не готовая ни видеть, ни знать. Сердце билось четко и ровно, шаги были быстрыми и легкими.

Даже если из кудрявых листьев папоротника выглядывали глаза, или слышался среди раскидистых еловых веток радостный смех, она лишь наслаждалась этим.

С каждым шагом, с каждым поворотом тропы туман расступался, освобождая ей путь. Тихо пела вода. Она увидела мерцающий свет, маленькие огоньки в ночи. Чувствовался запах моря, воска от свечей и нежных цветов. Как только она вышла на поляну к каменному танцу, на ее лице появилась мягкая улыбка.

Туман кружился снаружи, как легкая пена, но не проскальзывал между камней, свечей и цветов. Лиам стоял в центре на голой земле в белой, как лунный свет, мантии. От драгоценных камней, украшавших его пояс, шли сила и свет.

Даже если его сердце дрогнуло при ее появлении, даже если затрепетало на краю недозволенного, он это проигнорировал.

— Войдешь ли ты внутрь, Роуэн? — спросил он, протягивая руку.

Какая та часть ее стремилась к этому, другая же вздрогнула. И все же она сделала шаг вперед с улыбкой на губах.

— Конечно, войду. — И она прошла между камней.

В воздухе что-то завибрировало, прошлось по коже, затронуло сердце. Роуэн услышала шепот камней. Пламя свечей вздрогнуло, качнулось, затем вновь выпрямилось.

Они коснулись друг друга пальцами. Она смотрела ему в глаза доверчивым взглядом, когда их пальцы переплелись.

— Я каждую ночь вижу сны о тебе, — произнесла она на выдохе и хотела приблизиться к нему, но он положил ей руку на плечо. — И целыми днями тоскую по тебе.

— Ты не понимаешь ни награды, ни последствий. Но ты должна.

— Я знаю, что хочу тебя. Ты уже соблазнил меня, Лиам.

Тонкие пальцы совести прошлись по его спине.

— У меня тоже есть потребности.

Она подняла руку, взяв в ладонь его лицо. Ее голос был мягким, его же наоборот — жестким.

— Я нужна тебе?

— Я хочу тебя. — Нужда слишком серьезна, слишком уязвима, слишком рискованна.

— Я здесь. — Она приблизила к нему свое лицо. — Разве ты не хочешь поцеловать меня?

— Хочу. — Он наклонился, не переставая смотреть ей в глаза. — Запомни это, — прошептал он, когда их разделял всего один вздох. — Запомни это, Роуэн, если сможешь. — И он дотронулся до ее губ своим, затем еще раз, и еще. Пробуя на вкус. Затем легонько сжал губы, заставив Роуэн задрожать.

Когда она медленно и глубоко вздохнула, он накрыл ее рот, стараясь продлить момент, магию, погружаясь в ее вкус. Медленный и жаркий танец языков заставил его пульс участиться.

Вокруг них засиял холодный синий огонь.

— Держи меня. Лиам, прикасайся ко мне. Я так долго этого ждала.

Звук, вылетевший из его горла, был чем-то средним между рыком и стоном, когда он притянул ее к себе и дал волю рукам.

Он хотел взять ее здесь и сейчас, в этом круге, где они будут связаны. Тогда все свершится. Примитивное желание овладеть ей, погрузится внутрь, отчаянно боролось с его честью. Какая разница, что она знает, чего хочет, или во что верит? Какая разница, что она при этом приобретет или потеряет? Есть сейчас, только сейчас, когда она в его руках такая горячая, с пылающими губами.

— Ложись здесь со мной. — Ее губы были для него пыткой, передвигаясь по его лицу, опускаясь к шее. — Займись со мной любовью. — Она уже знала, на что это будет похоже. Знала из собственных снов и фантазий, которые крутились у нее в голове. Нетерпеливо, неудержимо, быстро и мощно. И ей хотелось этого безумия, этой бешеной гонки.

Одним быстрым движением он сорвал сорочку с ее плеча и стиснул зубы на ее нежной коже. Ее вкус прошел сквозь него, словно отравленное вино, затуманивающее сознание.

— Знаешь ли ты, кто я? — спросил он.

— Лиам. — Его имя уже отдавалось эхом у нее в голове.

Он отстранил Роуэн от себя и заглянул в ее темные глаза.

— Знаешь ли ты, что я?

— Ты другой. — Это было единственное, в чем она была уверена, хотя в уголках ее сознания скрывалось намного большее.

— Ты все еще боишься знать. — А если она боится, как сильно ее может напугать собственная кровь? — Когда сможешь произнести это вслух, ты будешь готова отдаться мне. И принять то, что я дам.

Ее глубокие синие глаза горели. Дрожь по всему телу была не от холода или страха, а от рвущегося наружу желания.

— Почему этого не достаточно?

Он провел рукой по ее волосам, пытаясь успокоить и ее, и себя.

— У магии есть обязательства. Сегодня, в самую короткую ночь, она танцует в лесу и поет на холмам моей родины, плавает в морских волнах и парит в воздухе. Сегодня она празднует. Но завтра, как обычно, она должна вспомнить о своем предназначении. Почувствуй ее радость.

Он поцеловал ее в лоб и обе щеки.

— Сегодня, Роуэн Мюррей из рода О’Мира, ты запомнишь все, что хочешь. Завтра выбор будет за тобой.

Он сделал шаг назад и раскинул руки в стороны. Мантия развевалась на ветру.

— Ночь коротка, сойдет на нет.

Лучами тьму прорвет рассвет.

Коль отзовется кровь в груди

Тогда на зов ко мне приди.

Ко мне дорогу ты узнаешь.

Он замолчал на секунду, встретившись с ней взглядом.

— Да будет так, как пожелаешь.

Он нагнутся, взял ветку лунных цветов[13] и протянул ей.

— Спи крепко, Роуэн.

Рукава мантии загнулись, обнажая крепкие мускулы. Одним движением руки он отослал ее прочь.

Загрузка...