Они студентами были (СИ)

Как бы сильно не увлекали Олега возрождённые отношения, о горьком опыте Стеньки Разина он тоже помнил. И поскольку бросание любимой девушки «в набежавшую волну» в его планы не входило, то примерно раз в неделю, чаще под выходные, в комнате 407/4 стояли чад и угар суровой мужской пьянки. Обычно повода не требовалось, но в этот раз формальным лозунгом попоища стал «первый день весны». В принципе, Валька успел неплохо адаптироваться к таким событиям: как только в комнату начинали стекаться гости, он потихоньку уходил к своему «любимому» окну на пожарной лестнице. По уровню комфорта место было так себе, на троечку, зато тихое и безлюдное. Подобная тактика всех устраивала и, не засопливь Валька накануне, продолжила бы устраивать. К несчастью, то, что начиналось как шмыганье носом, за сутки плавно перетекло в хорошую простуду с ломотой во всём теле и температурой за тридцать семь с половиной. В таком состоянии сидеть на лестничных сквозняках — удовольствие ниже среднего, только вариантов-то нет.

— Знаешь, Захаров, а побудь-ка ты сегодня в комнате, — за ужином заметил Серый.

И без того замученный Валька совсем спал с лица. Пускай компания знакома и относится к нему терпимо — именно сейчас он был органически не готов к социальным играм.

— Перекантуешься на моём месте, — между тем продолжил сосед. — И в тепле, и народ тебя особо видеть не будет.

Зря он так сказал. Бедное Валькино сердце ухнуло куда-то в область пупка, горло моментально пересохло, а размякшие от болезни мозги с визгом забуксовали, изобретая немедленный, весомый повод для отказа. Тут в дверь ввалились Олег и сосед по секции Антоха в обнимку с ящиком пива и пакетом закуски, крайне удачно переключив на себя внимание Серого.

— Серёга! Почему пространство не готово? — начальственным тоном потребовал ответа Воевода.

— Потому что, в отличие от некоторых, я всего двадцать минут назад пришёл из корпуса, — у его друга давным-давно выработался иммунитет к подобным командирским замашкам. — Голодный, как мой однофамилец. Это веская причина?

Олег поджал губы: — Веская или нет, помогай давай: пацаны вот-вот подойдут. Валёк посуду помоет, да, Валёк? Тоха, заноси бухло в комнату.

Никогда ещё Валька так не радовался обязанностям Золушки. Сейчас бы оперативно всё отдраить и под шумок смыться на лестницу, благополучно избежав предложения, вызывающего весьма двусмысленные реакции у предателя-организма. Больной не по-больному резво подхватил собственную, давно опустевшую тарелку и кастрюлю из-под супа, попытался проскочить мимо сотрапезника к двери, но неудачно.

— Захаров, — Серый выставил руку, перекрывая узкий проход между столом и шкафами. — Наверх, — и взгляд у него при этом был весьма недобрый.

— А посуда? — вякнул Валька.

— Хорошо, вместе убираем, и наверх.

«А Олег?» — незаданный вслух вопрос поддержало недовольное: — Серый, ну где ты там?

— Сейчас, здесь закончу и иду. Валентин?

Валька сдался.

Всё оказалось совсем не так плохо, как он ожидал. Во-первых, его действительно не дёргали, особенно после небрежного объяснения старших хозяев, что «молодой» болеет. Во-вторых, наблюдать за посиделками со стороны оказалось достаточно интересно, хотя определённый перебор с обсценной лексикой порой резал слух. И в-третьих, даже через покрывало от подушки Серого исходил едва заметный хвойный аромат. Блаженно улыбающегося Вальку уже начал смаривать сон, которому нипочём были ни трепотня, ни всплески хохота собравшихся, ни яркий верхний свет, когда ровное течение вечера вдруг вспенилось буруном.

— Да пускай салажонок метнётся! — в сетку второго яруса ощутимо стукнули снизу. — Слышь, как там тебя, Захаров? Сбегай-ка нам с пацанами за пивком!

Выдернутый из температурной дрёмы Валька приподнялся на локте, осоловело моргая глазами. За пивом? Но ведь у них с Олегом уже пару месяцев как перемирие.

— Давай, чё залип? — незнакомый голос. Валька посмотрел вниз и встретился глазами с бугаём из делегации соседнего общежития, чьё имя успел благополучно позабыть. «Идти?» — но мышцы как желе, и голова мутная. Правда, к разборкам он сейчас тоже не сильно готов. Терзаясь вставшей перед ним дилеммой Валька совсем не обратил внимания, что прочий народ в комнате как-то притих.

— Ну и гости нынче пошли, — в голосе Олега слышалась скорбь убелённого сединами старца о манерах современной молодёжи. — Болеющих хозяев за пивом гоняют.

— Не говори, — согласился его друг. — Воспитание на грани фантастики.

— Чё воспитание-то сразу? — обиделся бугай. — Ему чё, тяжело?

— Ему-то, может, и не тяжело, — вместо Вальки ответил Серый. — Но, думаю, ты тоже нормально справишься. По «троечке» на брата, а, Олежа?

— Прокатит, — одобрил Воевода. — Сколько нас? Два, четыре, шесть… Короче, еще одного ящика хватит. Тох, что с закусоном?

— Неплохо бы добавить, — Антоха ненавязчиво расправил широкие плечи завсегдатая общаговской качалки.

— Ящик «тройки», пару пакетиков арахиса, штуки по три — сухариков и рыбки для любителей. Что сидишь, Илюх? Собирайся.

— Да чё я-то?

— Потому что, как говорил Иосиф Виссарионович, «предлагаешь — делай», — терпеливо объяснил Олег.

— Да как я один всё попру?

— Женька возьми, — подсказал Серый, назвав второго «делегата». — Только ко всему списку добавьте ещё бутылочку тёмной «Балтики». Персонально для обиженного тобой Захарова.

«Я ж не пью!» — у не ожидавшего подлянки Вальки даже сознание прояснилось.

А вот Олег всё понял правильно.

— Лечить будешь? — хохотнул он. — Ох, Серый, все-таки есть у тебя определённые садистские наклонности. Илюх, я не понял: кого ждём?

Возможно, будь расклад сил не «двое против семерых», бугай-Илья ещё мог бы заартачиться. Но тут выбора у него не оставалось.

Пока «посланцы» гуляли до магазина и обратно, Валькино болезненное состояние стало ещё хуже. Адреналиновый всплеск обернулся ознобом, от света начали поднывать виски. Но как бы плохо ему не было, Валька не переставал удивляться: они все вступились за него! Ладно Серый, но Тоха, всегда сверху вниз посматривающий на «дохляка»? Но Олег — тот самый Олег, который не так давно сам грешил подобными просьбами? «Надеюсь, это не бред воспалённого сознания», — больной свернулся жалким калачиком, отреагировав на внешний мир только тогда, когда его аккуратно тряхнули за плечо.

— Эй, Захаров, ты там ещё живой? — вроде бы Серый юморил, но взгляд у него был встревоженный. — Ну-ка, накати.

Валька заставил себя сесть и взял протянутую ему высокую кружку. Керамика оказалась приятно-тёплой, а внутри было налито нечто тёмное с запахом алкоголя.

— До дна, — скомандовал Серый, и Олег снова хмыкнул: — Ох, не завидую я тебе, Валюха. Та ещё отрава, между нами говоря.

— Зато работает, — проворчал лекарь. Ну откуда им обоим было знать, что из рук Серого Валька принял бы и чашу с цикутой? Хотя, возможно, цикута вкуснее подогретого тёмного пива, щедро сдобренного какой-то огненной приправой.

— Пацаны, дайте я до одеяла докопаюсь, — из-под восседающей на Валькиной кровати компании было извлечено одеяло и тут же отправлено на второй ярус. — Ну что, допил?

— Угу, — Валька последним волевым глотком осушил кружку. — Спасибо.

— Пожалуйста. Всё, ложись и не отсвечивай.

***

Так сладко Валька не спал, пожалуй, с каникул. Он бы и просыпаться не стал, если бы не естественные физиологические потребности организма, употребившего на ночь пол-литра жидкости. Валька недовольно разлепил веки и в первый момент не понял, почему картинка перед глазами отличается от привычной. «Меня же вчера наверх отправили!» — что полностью подтвердила тень можжевелового запаха не-Валькиной подушки. После такого открытия вставать расхотелось совершенно, но злосчастный организм требовал своё всё настойчивее. Три минуты спустя его хозяин поддался и слез на пол, мимоходом отметив отсутствие соседей и вернувшиеся к телу силы.

После совершения утренних (в данном случае, поздно-поздно-утренних) процедур Валька постеснялся снова забираться на второй ярус. Вместо этого он стащил своё одеяло вниз, с армейской аккуратностью заправил постель Серого и решил, что неплохо было бы позавтракать, а ещё лучше — пообедать. «Я действительно выздоровел?» — ничего себе чудодейственное снадобье! Может, спросить рецепт? На будущее. Валька выбрался в кухонный закуток, не ожидая, впрочем, наличия там особых разносолов после вчерашнего собрания. Хорошо, если хлеб остался.

Хлеб не просто остался: кто-то успел расстараться и купить свежую буханку. Следующим Валька обнаружил блюдечко начищенного чеснока, который обычно полагался к… «Борщ! — целая кастрюля ещё тёплого наваристого борща. — Живём!» Тут совесть и воспитанность напомнили, что, во-первых, готовил не он, во-вторых, готовили не для него и поэтому, в-третьих, неудобно просто взять и натрескаться соблазнительно пахнущего блюда. «Я чуть-чуть, — поклялся совести урчащий Валькин желудок. — Самую капелюшечку, никто внимания не обратит». Совесть скорбно поджала губы, но замолчала.

Валька как раз заканчивал первую тарелку, размышляя над тем, сильно ли себя выдаст, если положит ещё одну, когда без стука открылась входная дверь.

— Привет! — судя по ярким мазкам румянца на скулах, до общежития Серый бежал. — Здоров?

— Как космонавт! — Валька аж с места вскочил по стойке смирно.

— Это отлично, — отозвался стремительно разувшийся сосед уже из глубины комнаты. — Ты, я смотрю, с обедом разобрался.

— Э-э, — Валька слегка покраснел, скосив глаза на пустую миску.

— А то я задним числом подумал, что надо было записку оставить, — Серый снова появился в поле зрения. — Ты ж у нас существо щепетильное, мог и голодом себя заморить.

Вот тут Валька вспыхнул пунцовым цветом. «Это что, специально для меня?..»

— Да не красней ты так. Стеснительность — нормальное человеческое качество. Просто иногда жизнь усложняет.

«Вот уж верно», — Валька вздохнул и опустился обратно на стул.

— Ты ешь без смущения, только Олеже немного оставь на ужин. Вдруг его Настасья кормить откажется?

— А тебе? — к Вальке наконец вернулся дар речи.

— А меня сегодня тётки с кафедры пирогами угощать будут, не отвертятся, — Серый мстительно помахал в воздухе коробочкой с «болванкой», за которой, по всей видимости, и забежал. — После того, как я им нормальные «винды» поставлю. Понабрали, блин, хакеров-линуксоидов с руками из задницы! Ладно, Захаров, бывай — у меня пара через десять минут.

— Серёж!

Серый обернулся с порога: — Что ещё?

— Спасибо! За вчера, за борщ, за!.. — Валька запнулся, не зная, как продолжить. Счётчик благодарности зашкаливало, грозя вот-вот сорвать все предохранители.

Сосед состроил обычную мину «вечно вы придаёте значение всякой ерунде», но вслух ответил: — Не за что. Работа у меня такая, сероволчья, — весело подмигнул и исчез за дверью, оставив растерянного, безумно счастливого, по самые уши влюблённого Вальку в одиночестве.

***

Естественно, Воеводе Валька тоже выразил признательность за защиту, но и тот не воспринял это, как нечто важное.

— Да на здоровье. Будут ещё всякие ушлёпки моими людьми распоряжаться.

Позже, размышляя над формулировкой «мои люди», Валька пришел к выводу, что звучит она, конечно, обидно — крепостное право отменили аж в позапрошлом веке, — но какие-то приятные струны в душе задевает. В конце концов, всего четыре месяца назад Олег скорее откусил бы себе язык, чем добровольно признал навязанного соседа «своим».

Начало марта почти не отличалось от конца февраля: те же сугробы, тот же сильный северо-западный ветер, приравнивающий минус семь по Цельсию к добрым минус пятнадцати. Как и календарной зимой, в просторных лекционных аудиториях уже через десять минут начинали коченеть пальцы рук, а одежду в гардероб студенты предпочитали не сдавать.

С Валькой же творилось нечто непонятное. Тепло первых сентябрьских недель прошло мимо него, осень осталась в памяти сырой темнотой и холодом; он вообще постоянно замерзал тогда, лишь каким-то чудом избежав гулявшего по университету ОРВИ. Пожалуй, впервые Валька отогрелся только на Новый год и с тех пор больше не мёрз, даже полдня пробегав в насквозь промокших ботинках. Заболеть — заболел, но внутреннее тепло не растерял.

Он, в общем-то, догадывался о причине: банальность про греющую любовь на практике вышла не такой уж выдумкой. И ему хотелось — до покалывания в кончиках пальцев — сделать для Серого что-то большое и хорошее, вернуть хоть самую малость щедро отданной доброты. Но когда такой случай предоставился, Валька от души проклял все свои глупые желания.

Почему неприятности чаще всего происходят, когда ты в цейтноте? Это закон наподобие закона Мёрфи или просто несчастливая Валькина звезда? Он торопился на вечерние лекции, решил срезать путь через чахлую рощицу на окраине стадиона и напоролся на приснопамятного Илюху из соседнего общежития. В первый момент Валька его даже не узнал — проскочил мимо, но был невежливо пойман за рукав куртки.

— Эй-эй, помедленнее! Такой гордый, что с людьми не здороваешься?

— Привет, — буркнул Валька, припоминая историю пьянки в честь первого марта. — Извини, я на пары опаздываю.

— Да брось, подумаешь — пары! У тебя пять лет впереди, успеешь научиться, — Илюха по-свойски приобнял Вальку за плечи. — Ты, Захаров, извини, что я тогда тебя дёрнул. Я ж по-доброму, без умысла какого.

— Забей, всё нормально, — Валька попробовал вывернуться — фигушки. Зар-раза, а время-то не резиновое!

— Может, по бутылочке? — собеседник не обратил на Валькины трепыхания особого внимания. — За мир, дружбу, жвачку?

— Илюх, мне правда бежать надо, — вторая попытка. — Давай позже вечером, а? Или завтра?

— Захаров, ты меня обидеть хочешь? — показушно оскорбился Илья. — Я разве тебе девка, что ты меня до завтра посылаешь?

— Да никого я не посылаю! — ситуация ощутимо накалялась. — Блин, что тебе от меня надо, вообще?

— Сатисфакции, — осклабился Илюха. — В виде ящика пива, например. Хотя, разрешаю и деньгами отдать.

Справедливое возмущение вскипело в жилах огненной волной: как же они все надоели, почему каждая мразь считает себя в праве помыкать Валькой? «Больше никогда, — холодная, спокойная мысль пришла будто со стороны. — После Олега, после давящей тяжести речной воды — никогда».

— Хрен тебе, а не сатисфакция, — ровно сказал Валька, прекратив свои жалкие потуги вырваться. — Трусам она не полагается.

— Чего-о?! А ну повтори, кто здесь трус?!

— Ты, — а вот это уже ответил кто-то другой, незаметно подошедший сбоку. — Всё, финита ля комедия: пора расходиться.

Серый. У Вальки дрогнули колени, но он зло приказал им не расслабляться. Ишь, привыкли, что его постоянно кто-то спасает! Нет бы воспользовались шансом вырваться из недружелюбного полуобъятия.

— Ах, ты! — Илюха слишком поздно сообразил: не стоило расслабляться. — Значит, я у вас трус получаюсь? А вы все смельчаки? — взгляд у него сделался совершенно бешеным. «Ё-моё, с чего он так взблененился?» — Валька рефлекторно попятился, не сводя глаз с тёмной, набычившейся фигуры, в руках у которой вдруг мелькнула серебристая рыбка лезвия. Илья бросился на него молча, без предупреждения, и не отличавшемуся хорошей реакцией Вальке пришлось бы туго, если бы не стремительная серая тень.

Двое замерли, как на моментальном снимке. Серый был на полголовы ниже и килограмм на пятнадцать легче противника, но всё равно целых три секунды удерживал разъярённую тушу. А потом он что-то сделал, и Илюха взвыл не своим голосом, отшатываясь назад.

— Су-у-ка! — правая кисть у него была вывернута под неестественным углом.

— В следующий раз ноги переломаю, — ровно проинформировал его Валькин защитник. — В трёх местах, чтоб надолго запомнил.

— Да я!.. Да мы вас всех!..

Валька не видел, с каким лицом его сосед шагнул вперёд, но Илюха вдруг сделался белее лежавших под деревьями сугробов.

— Серёг, всё нормально, я всё понял, — забормотал он. — Ухожу, ухожу, — и действительно, сначала боком, прижимая к груди пострадавшую руку, а после того, как набрался духа, повернувшись спиной, Илья споро ретировался.

— У тебя, Захаров, настоящий талант к неприятностям, — резюмировал столкновение Серый, и у Вальки отчего-то появилось тревожное предчувствие.

— Серёж, слушай, у него ведь нож был, я видел…

— Нож? — сосед нахмурился и зачем-то приложил ладонь к левому боку. — А я-то гадаю: в чём дело?

Он медленно отнял руку. На пальцах алела кровь, незаметная на черном сукне пальто.

***

Серый шёл сам: скованно, зажимая рану ладонью, но категорически отказавшись от помощи. Единственное, о чём он попросил Вальку: найти в снегу нож и забрать с собой. Они благополучно прошли турникет в вестибюле общежития, добрались до лестницы, и тут Валька не выдержал: молча подставил плечо бледному до синевы спутнику. В этот раз упрямец артачиться не стал, позволив довести себя до секции. Но у входа он всё равно коротко сказал: «Сам», демонстрируя то ли гордость, то ли глупость. Валька послушался, однако был готов в любой момент снова поддержать товарища.

— Ты сегодня прям рано… — заваривавший на кухоньке чай Олег осёкся на полуслове. — Что случилось?

— Случайно налетел на кинжал одного абрека, — Серый попробовал выпрямиться, но тут же зашипел сквозь зубы от боли. — Олежа, я не разуваясь пройду: мне сейчас не наклониться.

— Конечно, не разуваясь, сдурел что ли — такие вещи уточнять? — Олег бережно приобнял друга. — Лучше за меня цепляйся, а не за стену.

— Тут идти-то… — однако вопреки словам Серый тяжело опёрся на предложенное плечо. — Нет, погоди, не на кровать. Надо что-то подстелить, кровью же перемажем.

Молчаливый, до предела собранный Валька уже застилал Олегову постель стянутым со своей кровати покрывалом, для надёжности свернув его в несколько раз.

— Так-так-так, сейчас мы аккуратненько… — Воевода со сноровкой профессиональной медсестры снял с пострадавшего верхнюю одежду. — Дьявол, Серёга! Херасе ты на кинжалы налетаешь!

Маячивший на заднем плане Валька только шумно сглотнул: левая пола тёмно-синей клетчатой рубашки была насквозь пропитана кровью.

— Походу, сосуд зацепил, — философски заметил Серый. — Так, руками я пока не особенно махать могу, поэтому предлагаю лишние тряпки банально срезать.

— Согласен. Валёк!

Валька оперативно протянул валявшиеся на тумбочке ножницы.

— Серёг, может, в больничку? — уверенные движения Олега поражали быстротой и чёткой экономностью.

— Не говори ерунды. Всего лишь рассекло мышцы, максимум — царапнуло по ребру. Вот был бы я не в зимней форме одежды или попади лезвие чутка пониже, дела обстояли бы печальнее. Промоем, пластырем стянем и всё заживёт, как на собаке.

— Угу, серой. Друг, я серьёзно.

— Олежа, везти ножевое в травму — значит огрести ментов. Оно нам надо? Захаров!

Тот вытянулся во фрунт.

— Посмотри, в чайнике кипячёная вода есть?

— Есть, но она не просто кипячёная, она кипяток, — ответил Олег прежде, чем Валька успел метнуться на кухню. — Перекисью зальём?

— Жалко.

— Там минералка оставалась. Неоткрытая, — немота оставила Вальку так же внезапно, как и возникла.

— Тащи. И тряпочку бы чистую найти…

— Ща, — Олег нырнул в недра своего шкафа и извлёк оттуда два белоснежных вафельных полотенца. — Ну что, берёшь обратно «Плюшкина»?

— Беру, — Серый устало смежил веки.

— Эй, эй, Серёга, только не отъезжай! — всполошился Воевода. — Валёк, давай аптечку!

— Уже, — коричневая сумка с красным крестом лежала на постели рядом с раненым.

— Ну-с, приступим, — Олег закатал рукава домашней рубахи.

Начал он с дезинфекции, вылив на руки с четверть полулитровой пластиковой бутылочки без опознавательных знаков, зачем-то лежавшей в аптечке. По комнате сразу же поплыл запах спирта, выдавая природу жидкости.

— Фу, — наморщился Серый. — Медичек, что ли, раскулачил?

— На фиг надо их кулачить, сами предложили поделиться. Кстати, вот у кого надо будет проконсультироваться.

— Не надо ни с кем консультироваться. Олежа, я тебя по-человечески прошу… — Серый с шумом втянул воздух сквозь сжатые зубы.

— Чёрт, прости, не хотел зацепить. Но рана хорошая, чистая.

— Говорю же: само заживёт. Вон уже сворачиваться начало.

Стоявший рядом Валька как никогда остро ощущал собственную ненужность. Эти двое просто фантастически чувствовали друг друга, замыкаясь единым контуром. Жестокая ревность кислотой выедала нутро, на сердце давил груз вины: опять он вляпался и вляпал хорошего, важного, близкого человека. Из пучины самоедства его выдернул металлический привкус крови на языке. Достаточно, твёрдо сказал себе Валька. Он ещё успеет настрадаться: позже, когда Серому больше не будет нужна помощь.

— Захаров, что это тебе в голову пришло? — перевязка была почти закончена, и раненый наконец обратил внимание на странные манипуляции младшего соседа. А тот занялся перемещением постельных принадлежностей с верхнего яруса на свою кровать.

— Меняюсь с тобой местами. Ты же не собираешься пока прыгать по второму этажу?

Обрезавший последнюю полосу бинта Олег хмыкнул: — Видал, какое самостоятельное поколение выросло? Ещё и командует.

— Всё он правильно командует, — Серый, покачиваясь, встал на ноги. — Блин, про обувь забыли.

— Сейчас помогу, — Воевода уже поддерживал друга под локоть. — Только перебазируйся сначала, хорошо?

— Стыдоба, — тихо, будто мысль вслух, сказал раненый, пока Олег помогал ему перебраться на расстеленную Валькой кровать, а потом стягивал с него высокие армейские ботинки.

— А вот этого чтобы я больше не слышал, понятно? Придумал тоже: передо мной стыдиться. Воды дать?

— Давай; сушняк как после пьянки пробивает.

Серый жадно осушил две кружки подряд и с медлительной осторожностью занял горизонтальное положение.

— Всё, отдыхай, — Олег укрыл товарища одеялом.

— Антибиотик надо выпить, — вспомнил тот.

— Потом выпьешь. Тем более, что у нас его нет. Валёк, сбегаешь в аптеку?

— Без проблем! — ура, для него опять есть задание!

— Купи марлю, пару широких бинтов, пачку ваты. Всё стерильное, естественно. Пластырь в рулоне и метронидазол, да, Серёг?

— Да. Он ещё трихополом может называться. Возьми мой бумажник во внутреннем кармане куртки.

Валька упрямо выпятил подбородок: а вот это уже чёрта с два! В конце концов, он не нищий: найдёт средства на лекарства для… «Любимого», — ух-х, как с крутой горки вниз.

— Я быстро, — и пусть хоть одна дрянь попробует попасться ему на дороге.

***

Не успел выполнивший миссию гонец войти обратно в комнату, как его выцепил Олег, с непререкаемой интонацией сказав: — Валёк, на два слова.

«Хорошо, только в секцию зачем выходить?»

— Олежа! — в голосе без сил лежавшего раненого лязгнула сталь.

— Да? — с порога обернулся Воевода.

— Не впутывай Захарова.

— Пф!

— И сам не лезь; я просто недосмотрел, что там был нож.

— Разберёмся, — по-милицейски отрезал Олег. — Идём, Валюха, расскажешь, какой злыдень посмел обидеть моего друга.

Для разговора Воевода выбрал стихийную студенческую курилку на пожарной лестнице этажом ниже облюбованного Валькой окошка.

— Итак, я слушаю, — Олег жадно затянулся толком не раскуренной сигаретой.

Валька заговорил: короткие ёмкие фразы, только информация, без грамма сантиментов. Завершил историю пресловутый нож.

— Ильяс, значит, — внимательно слушавший Воевода выпустил клуб густого дыма. Покрутил отданное ему оружие. — Вывихом, значит, отделался. Ну-ну.

Валька промолчал.

— Ладно, Валентин, — сигарета была жестоко погашена о подоконник. — Что я хотел узнать — узнал. Не пойму только, почему Серёга не захотел сам рассказать. Ну, не суть. У тебя какие-то неотложные дела на вечер имеются?

Отрицательный жест: нету.

— Хорошо. Возвращайся в комнату и ни шагу оттуда, пока я не вернусь. Серого не тревожь, пускай восстанавливается. Дверь захлопни и обувь внутрь занеси — будто нет никого. Я открою ключом. Да, ещё одно, самое основное: без меня никакой самодеятельности. Пожар, террористы, землетрясение — сидите на месте, как привязанные. Задание ясно?

— Ясно.

— Тогда выполняй.

Вальке показалось, что Серый спит: он даже не шелохнулся на шум вернувшихся. Но когда Олег снова ушел, накинув старую осеннюю куртку вместо обычной зимней дублёнки, раненый подал голос.

— Всё рассказал?

Валька не до конца понимал, что подразумевалось под «всё», однако кивнул.

Серый посмурнел. Зашевелился, словно желая встать.

— Серёж, ты чего? — всполошился Валька. — Тебе лежать надо!

Упрямец скрипнул зубами, но попытки активных действий оставил.

— Антибиотик купил? — спросил он.

— Да. Принести?

— Неси.

Валька ушёл на кухню, где оставил пакет с аптечными покупками, и тут его с головой накрыла нервная реакция: адский коктейль из чувств вины, бесполезности, ревности, страха потери. Он сумел удерживать клокочущие в горле слова, пока носил таблетки и воду, но потом они всё равно прорвались покаянно-надрывным: — Серёж, прости меня пожалуйста!

— Захаров, у тебя совесть есть? — голос отвернувшегося к стене Серого звучал глухо. — Мне и без того хреново, чтоб ещё тебе сопли вытирать.

Словесная затрещина отрезвила лучше настоящей: действительно, нашёл время и слушателя для своей рефлексии.

— Конечно, извини, — Валька постарался придать голосу деловые интонации. — Сделать тебе чаю? Или, может, что посерьезнее сообразить?

— Чаю, — коротко ответил больной.

— Сейчас, пять минут.

Он слегка ошибся со временем: чайник стоял полупустым и пришлось наливать новый. Пока в кружке настаивалась заварка, Валька притащил к постели раненого табурет, который собирался использовать в качестве импровизированного стола.

— Почти готово, — он развернулся идти за чаем.

— Валь.

Валька замер.

— Прости, я зря на тебя сорвался.

— Проехали, — ох, ну нельзя же радоваться элементарному извинению, будто признанию в любви! — Слушай, у нас же к чаю нет ничего. Давай я по соседям пробегусь: вроде бы вчера к Коляну мать приезжала.

— Если только для меня, то не нужно, — остановил Серый доброхота. — Я пока больше пить хочу, чем есть. И потом, Олежа обязательно какую-то вкусность притянет, у него с детства сладости — лучшее лекарство от любой беды.

— А мне казалось — пиво, — поспешил пошутить Валька, перебивая словами новый приступ ревности.

— Про пиво он больше позёрствует. Ты сам-то чай будешь?

— Ага, — и, возможно, даже с бутербродами: от всех этих приключений появляется просто зверский аппетит.

Олег вернулся через пару часов и действительно приволок пакет выпечки. Первым делом он заглянул в основную комнату, где встретил внимательный взгляд неспящего друга.

— Ого! Я думал, ты тут в полуобморочном состоянии валяешься, а ты прям огурцом!

— Ну да. Такой же зеленый и в пупырышках. Как прошло?

— О чём ты? — Воевода состроил непонимающее лицо, на что Серый многозначительно промолчал.

— В общем, Илюха ужасно раскаивается. Мы немного поговорили, и он осознал свою вину: меру, степень, глубину. Да так сильно, что не заметил, как налетел на дверной косяк. Пару раз.

— Ты не один был?

— Тоху брал для подстраховки. Но он парень немногословный, тем более я попросил его особенно не распространяться о случившемся.

— То есть военные действия с той общагой нам не грозят?

— Брось, какие военные действия! Я ведь прежде, чем нашего абрека искать, душевно поговорил с их старшими. Они тоже согласны: на безоружного с кинжалом кидаться — последнее дело. Поэтому хорош на всякую чушню время и нервы тратить. Я там булочек принес, с корицей — как ты любишь. Употребим под чаёк?

— Употребим, — Серый завозился, принимая сидячее положение.

— Тихо, дружище, без подвигов, — шутливый тон Олега как ветром сдуло. — Куда тебя вообще нелегкая понесла?

— В сортир, — сердито буркнул раненый, позволяя, однако, помочь себе встать на ноги.

— Ну, пойдем, провожу, — друг бережно обнял его за талию.

— Может, еще и подержишь? — если судить по количеству яда в голосе, Серому было чертовски плохо.

— Только при условии, что ты очень-очень хорошо попросишь.

Тем вечером тишина и покой в четыреста седьмой секции установились задолго до одиннадцати. И всё благодаря абсолютной власти её старосты: Олег всего лишь прошёлся по комнатам с просьбой не шуметь. «С ума сойти, — думал Валька, поудобнее устраиваясь в коконе из одеяла. — Вот это он нас выдрессировал».

Но вопреки благоприятным условиям спалось ему так себе. Где-то около часа ночи неверную дрёму прервал тихий диалог.

— Водички?

— Да. Что не спишь?

— С Настькой по чату трындим. Блин, дружище, да ты горячий, как печка!

— Это нормально, кинжал у нашего абрека был далеко не стерильный.

— Может, полотенечко холодное на лоб? Или уксус на растирание развести?

— Пока рано. Ложись спать, завтра военка.

— Ложусь, ложусь. Тебе кружку у кровати поставить?

— Да.

— Станет хуже — буди меня, понял. Не изображай героя.

— Понял, понял, — шорох одеяла. — Спокойной ночи.

— И тебе.

Валька тоже завозился: он почти не дышал, пока слушал.

Следующий разговор, куда более сердитый, разбудил его в хмурых предутренних сумерках.

— Олежа, хватит играть в мать Терезу. Полкан и так тебя не любит, чтобы без уважительной причины военку пропускать.

— То есть ты — не уважительная причина?

— Я же не при смерти, и кругом люди.

— Серёга, у тебя температура тридцать восемь.

— Думаешь, она устыдится и спадёт от твоего присутствия? Олежа, специально для тебя повторяю: я остаюсь не в гордом одиночестве. В конце концов, здесь Захаров.

— Нашёл, кого в пример привести, — Воевода не без презрения посмотрел на второй ярус кровати. Валька тут же зажмурил глаза, делая вид, будто спит и ничегошеньки не слышит.

— Иди. Всё будет в порядке.

После того, как Олег негромко закрыл за собой дверь, сон ещё чуть-чуть посидел у Валькиного изголовья и сбежал, изгнанный мыслью: «Вот я дрыхну, а вдруг Серому что-то нужно?». Но больной сам спал как убитый, даже не шелохнувшись на утреннюю возню соседа. А тот сжевал бутерброд, немного послонялся по комнате и уселся с книжкой в Олегово кресло. Валька честно собирался лишь время от времени поглядывать в сторону спящего, однако в один прекрасный момент позабыл отвести глаза. Замечтался, любуясь, и пропустил тот момент, когда на его взгляд ответили.

— Привет, — Валька смущенно кашлянул. — Как себя чувствуешь?

— Привет, — раненый зашевелился, меняя положение тела. — Ещё не понял.

— Температура есть?

— Чёрт её знает. Но дышать пока больновато.

— Чем помочь? — Валька торопливо поднялся из кресла.

— Собственно, ничем… Хотя нет, погоди. Какова тема завтрака?

— Э-эм. Ну, есть немного батона. И масла. Чай. Гречка вчерашняя, Олег варил.

— Вдохновляющий перечень. Молоко в холодильнике осталось?

— Сейчас посмотрю. Не, нету.

— Зашибись. Ладно, тогда сделай доброе дело: сходи в магазин, купи свежий хлеб, большую пачку шоколадного печенья и литр молока, 3,2% жирности. Деньги есть?

— Найду! — беспечно отмахнулся Валька, окрылённый чувством собственной нужности. — Я мигом, подождёшь?

— Как будто у меня есть варианты, — хмыкнул сосед, поудобнее устраиваясь на спине и закидывая правую руку за голову.

Вернувшись, Валька застал Серого в том же положении, однако топорщащаяся влажная чёлка раненого с головой выдавала нарушение постельного режима.

— Удачно? — поинтересовался больной.

— Угу, — в Валькину душу закралось нехорошее подозрение, что его специально отсылали за покупками, дабы не путался под ногами со своей помощью.

— Тогда я тебя ещё слегка поэксплуатирую, не возражаешь?

Валька пожал плечами: не возражаю, с чего бы?

— Найди на кухне эмалированный ковшик и подогрей для меня кружку молока. Не до кипения, просто чтобы пар пошёл.

— Не вопрос, сейчас всё сделаю.

Ковшик нашёлся легко, более того — его даже не потребовалось отмывать. С подогревом дела обстояли сложнее: Валька страшно боялся недогреть или наоборот вскипятить молоко, но в итоге температура вроде бы получилась, как заказано.

— Готово, — объявил кулинар, перелив напиток в кружку. — Тебе принести?

— Не надо. За столом позавтракаю.

Идея не казалась особенно разумной, но кто взялся бы переубеждать упрямца? Медленно, держась за стену Серый выбрался в кухонный закуток. Валька занялся организацией для себя чая, чтобы иметь полновесную причину не уходить от стола, но при этом старался надолго не выпускать из поля зрения завтракающего соседа. Тот, в свою очередь, на «сиделку» особенного внимания не обращал: знай, размачивал в молоке печенюшку за печенюшкой.

— Вкусно? — не удержался от невежливого вопроса Валька. Ему никогда не приходило в голову таким образом сочетать эти два продукта.

— Попробуй. На вкус и цвет, сам знаешь, товарищей нет. Молоко ведь ещё имеется?

Имеется, конечно, но вдруг этого остатка не хватит больному?

— Захаров, ты просто находка для всяких экстрасенсов-шарлатанов. Всё, о чём думаешь, крупными буквами на лице написано. Сходи, нагрей ещё ковшик для себя и для меня.

Ну, раз он так ставит вопрос, то Валька согласен. Поскольку от утреннего бутерброда давно не осталось и следа, а что будет на обед сказать затруднительно: шеф-повар комнаты временно нетрудоспособен.

Молоко и печенье отлично дополняли друг друга, Валька даже не заметил, как схомячил добрую половину купленной пачки.

— Ой. Извини.

— Да было б что извинять, — Серый бросил короткий взгляд на наручные часы. — Тебе, кстати, к какой паре сегодня?

Памятуя о выдающейся честности собственного лица, Валька постарался не дрогнуть ни единым мускулом: — К последней, в полшестого.

— Врёшь, — сощурился сосед. — И не краснеешь.

Предательский румянец только этого и ждал.

— Я на лабы с другой подгруппой схожу.

— Так. И во сколько же лабы?

— В час, — только фигушки он Вальку на них выгонит.

Всё-таки Серый был мудрым человеком, который знает, когда стоит настоять, а когда спустить дело на тормозах. Хотя вполне возможно, причиной было его далеко не прекрасное самочувствие. В любом случае разговор перешёл на более животрепещущую тему: — Хорошо, раз уж ты тут до вечера сидишь, то тебе и обедом заниматься.

— Э-э, — Валька сразу почувствовал себя неуютно. — Ну, ты же помнишь, какой из меня повар?

— Помню. Поэтому кашеварить будешь под моим чутким руководством. Не дрейфь, Захаров, здесь нет ничего сложного: нужна лишь практика. Как раз к концу года подучим тебя готовить да морды обидчикам бить, чтоб не страшно было одного на каникулы отпускать.

«Да ладно, не такой уж я беспомощный!» — шутливо-возмущённый возглас так и не прозвучал — Серый вдруг переменился в лице, будто получил второй удар, да прямо под рёбра.

— Серёж, ты что? — Валька пружиной вскочил со стула.

— Нормально, всё нормально, — блин, ну кому он сказки рассказывает! — Не рассчитал силы, бывает, — раненый кое-как встал на ноги. — Пойду дальше бока пролёживать.

— Давай…

— Я сам. Всё нормально, — как глухую стену между ними поставил. — Вообще, не стоит со мной сидеть. Насколько я знаю Олежу, он как раз отстрадал две полковничьи пары и сейчас собирается по-тихому смотаться с самоподготовки. Через час примчится, к бабке не ходи.

— Серёж…

— Захаров, серьёзно: иди на занятия. Толку больше будет.

========== Глава седьмая, в которой подтверждается старая истина о том, что от себя не убежишь ==========

Судьбу конём не объедешь.

Народная мудрость

Что-то сломалось. Валька не сумел бы дать имя этому «чему-то» — тем более, внешне всё оставалось по-прежнему — только нутром чуял: в тонком взаимопонимании, появившемся между ним и Серым после новогодних событий, случился сбой. Он не понимал причины, а потому не мог даже попытаться исправить положение, и с каждым днём маялся всё сильнее.

Между тем, сосед семимильными шагами двигался к выздоровлению. Через три дня после инцидента он пошёл на пары, оставив без внимания неодобрительную гримасу Олега и сердито рявкнув на Вальку, осмелившегося вслух высказать робкий протест. Правда, через полтора часа вернулся, лёг на кровать, не переодевшись в домашнее, и до самого вечера почти не шевелился.

Это было в четверг, седьмого числа. После ужина Валька ушёл в вестибюль к телефону — звонить домой и объяснять, почему не приедет на предстоящие длинные выходные. В прошлые переговоры мама впервые спросила, ждать ли его на праздники, но радостное «Конечно!» умерло на губах после того, как она добавила: «Как ремонт сделали, посмотришь — мне, например, очень нравится». И вместо согласия Валька попросил время на раздумье: мол, с учёбой завал, кататься особенно некогда — однако решение принял уже тогда. Он не хотел видеть, во что превратилось место, которое пятнадцать лет считал своим персональным убежищем.

Естественно, невнятный отказ расстроил маму, отчего Валькино настроение тоже сравнялось с уровнем цокольного этажа. Горестно вздыхая, он вернулся в секцию и неслышно приоткрыл дверь комнаты: как правильные хозяева, соседи поддерживали замок и петли в идеальном состоянии.

— Серёг, ну будет тебе. Сам же всегда говоришь: не надо торопить события.

Тихий разговор обратил невольного слушателя в соляной столп.

— Олежа, не могу я больше, понимаешь, не могу. Это унизительно, чёрт возьми!

— Болеть унизительно? Чушь какая!

— Нашёл болезнь — сраную царапину.

— Сраная она или нет, дай себе время восстановиться, а мне — редчайший шанс за тобой поухаживать. Я ведь тоже тебе друг, не забыл? Чем плохо принять от меня помощь?

— Ничем. Прости. Просто я не привык.

— Ох, Волчара, чудо ты серое! Со всеми нянчишься, а как сам в беде, так сразу начинаешь: «не привык», «бла-бла-бла». Разве это годится?

— Не со всеми, не преувеличивай степень моего альтруизма. Однако согласен — подход в корне неверный. Буду перевоспитываться.

— Вот и договорились. Обмоем чаем? Настюха как раз ватрушек передала.

— Обмоем. Где там Захаров?

Тут Валька аккуратно прикрыл дверь, пошумел в секции и, наконец, официально вошёл.

Чего у него в душе было больше — ревности или радости — не взялся бы определить даже египетский суд мёртвых.

Март постепенно вспоминал, что на самом деле он — весенний месяц. Сугробы таяли на глазах, грозя превратить студенческий городок в подобие Венеции, только без архитектурных достопримечательностей. Вот почему витать в облаках по дороге из корпуса в общежитие категорически не рекомендовалось, однако Вальке пока было не до здравых рассуждений. Грязно-снежная каша под ногами — недостойная внимания мелочь, особенно сейчас, когда в комнате 407/4 закручивается нечто непонятное, но важное. Два дня назад Серый перебрался обратно на второй ярус, проделав рокировку в Валькино отсутствие. С одной стороны, знак был несомненно добрым: сосед выздоровел настолько, что мог позволить себе забираться на верхний этаж. А с другой: почему втихаря? Почему даже полусловом не озвучил своё намерение? И вообще, отчего Олег вновь смотрит на Вальку в точности, как в первые месяцы их знакомства? Словно последний по незнанию вновь умудрился где-то перейти дорожку самодержцу Воеводе. «А может, мне всё кажется? Весеннее обострение паранойи на фоне безответной влюблённости? — Валька обогнул по стёкла заляпанную зелёную „ниву“, которую какой-то альтернативно одарённый гражданин припарковал у самого крыльца общежития. — Как бы разузнать наверняка?» Он взмахнул пропуском перед скучающим охранником в будке и легко взбежал на свой этаж.

Дверь четвёртой комнаты четыреста седьмой секции была открыта нараспашку.

«Не понял?»

Однако стоило войти, и всё стало очевиднее белого дня.

«Ох, нет!»

Первым бросался в глаза девственно чистый стол Серого, возле которого больше не стояло его кресло. Вторым — раздутая дорожная сумка посреди комнаты. Третьим — скатанный матрас на втором ярусе сдвоенной кровати.

— Захаров? Рановато ты сегодня.

Валька вздрогнул и посторонился, давая соседу возможность пройти.

— Лекцию по физике отменили, — автоматически объяснил он. Тряхнул головой, отгоняя призрак светской беседы. — Серёж, что случилось?

— Ничего, — Серый взвалил на плечо собранную сумку. — Съезжаю.

— Куда?

— В город.

В город. Валька вдруг ясно почувствовал вес атмосферного столба, который, как говорят, давит на каждого обитателя дна воздушного океана.

— Почему? — спросил он одними губами.

— Потому что, — грубо ответил уезжающий.

— Серёж…

— Захаров, дай пройти.

Оказывается Валька умудрился перекрыть выход из комнаты, но вместо того, чтобы привычно уступить, он вдруг закусил удила.

— Сначала ответь, почему ты уезжаешь?

— Захаров, — угроза в низком рыке была более чем осязаемой.

А они, оказывается, почти одного роста. Вот ведь странность, и почему он всегда чувствовал себя ниже?

— Не пущу.

— Валентин!

Валька бестрепетно выдержал гневный взгляд из серой стали. «Можешь попробовать прорваться силой, но учти: я стану сопротивляться». Серый ощерился. Шагнул вперёд, совсем-совсем близко.

— Не пустишь, значит? Так понравилось, когда Олежа тебя по углам зажимал, что и от меня на такие знаки внимания согласен?

Благоразумная Валькина часть выключилась с громким щелчком, предоставив полную свободу своей нерассуждающей, импульсивной близняшке: — Согласен!

Словно в замедленной съёмке он видел, как яростный прищур распахивается недоверчивым изумлением, как Серый отступает: «Не врёшь?» — «Нет, конечно!» И радость, щекотными пузырьками поднимающаяся из живота к гортани: «Если ты сейчас мне не поверишь, захочешь подтверждения — то я тебя поцелую, понял?»

Должно быть, он слишком громко подумал последнюю мысль.

— Ну уж нет! — у Серого злым тиком дёрнулась щека. — Не будет этого, слышишь? Никогда!

Он рванулся к выходу, напролом, как пушинку отбрасывая Вальку прочь с дороги. Шарахнул дверью — в вестибюле штукатурка посыпалась. И вместе с нею рассыпались, в асбестовую пыль разлетелись все наивные, глупые, несбыточные, но такие сладкие Валькины мечты.

***

С того дня время перестало существовать. Точнее, его река вдруг изменила русло, оставив Вальку в илистой стоячей воде старицы. Он, хоть и не видел в этом особого смысла, зачем-то продолжал есть, спать, ходить на занятия — как единожды заведённая механическая игрушка. «Ещё лет пятьдесят, если повезет — сорок, — размышлял Валька ночами, пялясь в потолок и слушая мерное дыхание спящего Олега. — Долго, только что поделать? Не топиться же идти». После неудачной новогодней попытки мысли о самоубийстве вызывали у него стойкое отвращение.

Неизвестно, как Серый объяснил другу решение о переезде, но никаких репрессий для Вальки оно не принесло. Оставшиеся вдвоём жители четвёртой комнаты поддерживали вежливые соседские отношения, обмениваясь исключительно бытовыми фразами о том, что купить, что приготовить, кто во сколько вернётся с пар и тому подобным. Правда иногда Вальке казалось, будто он боковым зрением улавливает задумчиво-оценивающий взгляд Воеводы в свою сторону. Тем не менее, произошедшие в составе жильцов перемены они ни разу не обсуждали.

Неделю или полторы спустя, за мирным ужином, когда ничто не предвещало беды, Олег мимоходом заметил: — И всё-таки надо было тогда тебя трахнуть.

Валька чуть не подавился фрикаделькой.

— Не нервничай, Валюха, — хотя под таким пронизывающим взглядом и памятник занервничал бы. — История не знает сослагательного наклонения. А жаль.

— Почему? — наконец прокашлялся Валька.

— Потому что я не верю, будто ты был бы нужен ему порченым. Ладно, проехали. Слушай внимательно и запоминай. Завтра у нас отменили первые две пары, это раз. Парковый, двенадцать, квартира тридцать один, это два. Не переубедишь его вернуться — сам тоже можешь не приходить, это три. Вопросы по существу?

— Нет вопросов, — а те, что теснятся на языке, существенными не считаются. «Завтра», — Валька подобрался, словно перед прыжком с моста. Понятие времени больше не было умозрительной абстракцией.

***

Если бы ему кто-нибудь задал вопрос: «Слушай, а зачем ты бегаешь?» — Серый бы ответил: «Для синхронизации». Себя с собой, себя с миром. Бег отключал суетливый разум, оставлял наедине с ощущениями работы мышц, биения сердца, ритма дыхания. Реальность сужалась до петляющей между деревьев тропки или асфальта парковой дорожки, до глухого стука подошв, до скольжения вдоль кожи воздушных потоков. Серый с трудом представлял, как люди могут нормально жить, не счищая с себя хоть иногда липкую грязь бытовой суеты, неважных тревог, мелочных обид. Не встречаясь с собой лицом к лицу, без прикрас и осуждения. Ежеутренние полтора часа были невеликой платой за душевную гармонию; он привык к ним так же, как привыкают мыть руки перед едой. В частности поэтому вынужденные недели бездействия после идиотского ранения стали для него в настолько тяжёлым испытанием.

Олежа, кстати, прекрасно понимал суть происходящего: у него была своя собственная перезагрузка — боксёрский мешок в качалке общежития. Пускай не каждый день, но пару-тройку раз в неделю он методично отрабатывал удары на спортивном инвентаре, сражаясь с воображаемым противником. Здесь тоже заключалось различие между ними: то, что Серый искал внутри, Олег находил вовне. Идеально подогнанные шестерни противоположностей, где зубцу самой сложной формы на микронном уровне соответствовала подходящая впадина, соединяли их в единый сложный механизм дружбы. Серый чётко знал: если содрать с него шкуру, то на изнанке можно будет легко прочесть намертво выжженное клеймо «Олежа — друг».

Рядом с которым, похоже, теперь появилось второе: «Валя — любимый».

Серый ускорился. Говоря откровенно, ему не слишком нравилось бегать по парку: нет того простора, свободы выбора троп и направлений, как в лесу или в поле. Но что поделать, теперь он жил там, где ни лесами, ни полями и близко не пахло.

«Серёга, я не понимаю. Давай перетрём с комендой: что она, не найдёт, куда Валька пристроить?»

«Олежа, это не по-человечески. Всё равно, как взять с улицы котёнка, отогреть, приручить, а потом спихнуть за ненадобностью совершенно чужим, равнодушным людям».

Поворот, поворот. Мало места — приходится бегать кругами и петлями.

«Дружище, он тебе что-то сделал?»

«Нет».

«Тогда почему ты не хочешь жить на одной территории с ним?»

«Потому что всё вышло так, как у нас с тобой обычно бывает: там, где ты поиграл и забыл, я… я влюбился».

Быстрее! Сердце заходится в некомфортном темпе, лёгкие работают, как кузнечные мехи. Долго ему так не выдержать.

«Бля, Серёга! Ой, бля…»

«Всё, закончилось кино про верных друзей?»

«Херню не неси. Я с тобой не из-за ориентации дружу. Но какое же бля… И, главное, было бы, в кого! Слушай, но, может, это несерьёзно? Давай по бабам, а? Медички будут в экстазе».

«Теперь ты херню несёшь. Со мной не случается „несерьёзно“, забыл? А уж в каком экстазе от нашего загула будет Настасья — словами не передать».

Дружат и любят просто так, если, конечно, по-настоящему. Серый привык полагать индикатором «настоящести» меру добровольно взятых на себя обязательств за другого: наподобие тех, что сам нёс за Олежу и всех близких тому людей. Завершись стычка с Ильясом без кровопролития, возможно, на следующее утро получилось бы «добежать» до осознания, насколько важным вдруг стал для него навязанный сосед-первокурсник с огромными светло-карими глазищами на треугольном, неуловимо кошачьем лице. Разложить чувства по полочкам, спокойно решить, что делать дальше, а не медленно сходить с ума в замкнутом пространстве комнаты, получив откровение кирпичом по темени во время застольной болтовни. Серому было безразлично собственное отклонение от принятых норм — ещё в школе, обдумав первый опыт с симпатичной одноклассницей, он пришёл к выводу об одинаковости механики процесса с любым партнёром. Следовательно, принципиальное значение имеет только эмоциональная связь между участниками действа, обязательная разнополость которых — общественный стереотип, уходящий корнями в биологию вида Homo Sapiens. Таким образом, сама по себе инаковость вреда не несла, однако могла привести к серьёзным неприятностям у лучшего друга и любимого. Вот в чём заключалась её опасность, а немедленно исправить положение мешала треклятая, никак не желавшая затягиваться рана.

Всё-таки, нельзя настолько резко останавливаться, кардиосистема спасибо не скажет. Но раз уж на то пошло, то и разгоняться до таких скоростей тоже пока не стоит: левый бок болит, как сволочь.

Неудачно, чертовски неудачно сложился его отъезд. Каких-то пять минут — и они бы разминулись, машина уже стояла под парами.

«Не пущу!»

Пребывавший в рассинхроне Серый был уверен, что злая, пошлая фраза одним махом разрубит все непрочные ниточки, которые успели протянуться между ними за несколько недель мира. И меньше всего ожидал золотом вспыхнувшего взгляда: «Согласен!».

— Блядь! — У деревьев в парке кора такая же твёрдая, как и у их лесных сородичей. Серый оскалился: хренушки, никогда! Разлука позволит Захарову, как гриппом, переболеть втемяшившейся в башку глупостью, а Олежа проследит, чтобы не возникло осложнений. Сам же Серый вырвет, клыками выгрызет из души создающее столько проблем чувство. Оно не нужно никому из них троих, оно всё портит — и значит, подлежит безжалостному уничтожению. Поэтому пока он будет нарезать круги в душном парке, дважды в день трястись в набитом под завязку автобусе и перебиваться подножным кормом вместо полноценной еды. Он заставит глупое сердце подчиниться воле — или… «Никаких „или“. Я обязан беречь их обоих, а значит справлюсь. Я справлюсь».

***

Тридцать первая квартира располагалась на последнем этаже старой пятиэтажки. Вальке пришлось изрядно поплутать прежде, чем он нашёл дом — микрорайон недаром назывался «Парковым». Наградой за труды стала обитая тёмным дерматином дверь, при виде которой всю его решимость как корова языком слизала. «Что я скажу? — Валька грыз костяшки пальцев, не имея сил поднять руку и нажать на прямоугольную кнопку звонка. — Он же открытым текстом дал понять: никогда». Да, но ведь Олег тоже неспроста завёл вчерашний разговор. «Вдруг я не справлюсь, провалю единственную попытку, как обычно, всё испорчу?» Нет, думать в критические моменты ему определённо не следует. Валька отключил мысли и позвонил.

Секунда. Две. Пять. Щелчок замка, открывается… Они встретились глазами буквально на удар сердца, а потом дверь захлопнулась прямо перед Валькиным носом. Так резко, что он рефлекторно покачнулся назад. «Всё. Поговорили».

По этажам гуляло эхо хлопка. Или это у Вальки в ушах никак не хотел улечься громкий звук? «Какая, собственно, разница?» — он прислонился к холодной стене, а потом и вовсе сполз на корточки. Надо уходить, ему не рады, ему нигде не рады, наверное, справедливо: он бесполезный, лишний, он…

Дверь открылась так же внезапно, как перед этим захлопнулась, выпуская стремительную серую молнию. Заметив, что на лестничной клетке она не одна, молния обернулась человеком у самого начала уходящих вниз ступеней.

— Ты здесь?

Валька молча кивнул, боясь не просто глаза отвести — моргнуть. О том, что людям надо дышать, он вообще позабыл.

— Заходи.

Мебели в единственной комнате почти не было: компьютер и тот стоял на полу, а вместо стола, похоже, использовали широкий подоконник. Серый сгрёб с узкой кровати кучу одежды, небрежно свалил её в угол на не разобранные до конца сумки: — Садись. Чаю?

Валька вновь кивнул китайским болванчиком. Слова не желали находиться, но, возможно, к лучшему: он был в том состоянии, когда брякнуть какую-нибудь глупость — раз плюнуть.

— Олежа сдал? — из кухни спросил хозяин. Валька бы и в третий раз кивнул, однако вовремя сообразил, что его не видят.

— Да.

— Ну, друг!

Чёрный чай «по-общаговски» — в чашке кружат тёмные листочки. Тусклый свет — на улице пасмурно, вот-вот пойдёт то ли дождь, то ли снег.

— Серёж, возвращайся.

Молчание.

— Не могу.

— Честное слово, я даже смотреть в твою сторону не буду, я… Чем хочешь поклянусь: ты меня замечать перестанешь!

— Валь, ну что ты несёшь. Как я смогу не замечать тебя? Как сам смогу не смотреть? Думаешь, будь всё так просто, я бы ушёл?

— Тебе противно?

— Нет. Погоди вскакивать! Дело же не в этом, дело в самой ситуации. Ты понимаешь, сколько геморроя можно получить за такие вот связи? Как можно изломать себе жизнь?

— Никто не узнает!

— Шутишь? Общага — как деревня, здесь все всё и про всех знают. Валь, пойми, я не всесилен — однажды я не сумею защитить тебя. И потом, так подставлять Олежу тоже нельзя: он-то вообще никаким боком не виноват, что у его друга на двадцать втором году жизни прорезалась нестандартная ориентация. Самым правильным здесь будет разбежаться и забыть, покуда забывать почти нечего.

Конечно, он прав. Груз на чашах весов совершенно не сопоставим. Валька поставил кружку с нетронутым чаем на пол. Подошёл к подоконнику, на краешке которого примостился гостеприимный хозяин, аккуратно забрал у Серого из рук его посуду и тоже отставил в сторону.

— Серёж, — очень близко, можно чувствовать чужое тепло, — не беспокойся о нас. Олег наверняка всё продумал и согласился с рисками, раз уж дал мне твой адрес. А я… я, конечно, тот еще воитель, но за себя постоять умею, правда-правда. Вместе мы со всем справимся, вот увидишь.

— Не знаю, не уверен, и вообще — так же неправильно! Ненормально, сплошные проблемы, как ты себе это представляешь…

Валька мягко закрыл ладонью рот излишне говорливого собеседника. Улыбнулся не без лукавства: знал бы Серый, сколько раз и в каких подробностях он себе всё представлял.

— Серёж, — твёрдые скулы, упрямый подбородок, а кожа — нежнее самого изысканного бархата. Горячие обветренные губы, подушечки пальцев царапает сухая корочка. — Возвращайся.

***

— Интересный ты товарищ, Валентин, — вечером заметил Олег. — Рис подай.

Они готовили плов: большой казан, которого бы на несколько дней хватило. Хотя, если вдуматься, то Воеводе ничто не мешало столоваться у Насти, а Вальку предоставить его грустной дошираковой судьбе.

— Почему интересный? — Наверное, оттого, что потерял страх задавать вопросы этому человеку.

— Потому. Обычно, когда Серёга так упрямится, уломать его даже мне не под силу. Не знаю уж, чем ты его соблазнил, да и знать не хочу, но результат меня устраивает.

— Он вернётся?

— Через две недели. А ведь не уболтай я тогда хозяйку взять плату за месяц вместо трёх, сидеть бы ему в городе до конца сессии.

Две недели. Совсем не срок.

— Ё-моё, Валюха, ты сейчас в точности, как обожравшийся халявной сметаны Жорик. Совесть-то поимей: может, окружающим неприятно смотреть на твои светло-синие мечтания.

Валька пристыженно сжался. Помрачневший Олег сердито надорвал упаковку крупы и высыпал всю пачку в глубокую миску: — На, иди промывай, пока вода более-менее чистой не станет.

— Угу.

— Блин, Валёк… Валентин. Только не надо делать такое лицо; схамил я, признаю. Беру свои слова назад, а то будто котёнка ударил.

— Проехали, — с ума сойти. Олег — и почти извинился! Неужели наконец признал Вальку таким же человеком, как он сам? Причём именно в тот момент, когда любой другой на его месте начинал бы плеваться даже при случайном взгляде на соседа. Чудеса.

Точнее, одно чудо. Обыкновенное. Серое.

Вплоть до самого дня возвращения Серый в общаге не появлялся. То ли давал Вальке возможность передумать в спокойной обстановке, то ли ещё по каким своим соображениям. Было это разумно, но бесполезно: поговорка «с глаз долой — из сердца вон» здесь не работала. Валька ждал с терпением караулящего мышиную норку кота и даже мысли не имел что-то переиначивать в своих чувствах.

Утром очередного погожего апрельского денька Олег предупредил соседа: — Чтобы в шесть был дома, как штык. Будем вещи через дядь-Витю таскать.

— А почему не через главный вход?

— Потому что формально Серёга никуда не съезжал. Зачем вызывать лишние вопросы у охраны?

Втроём они справились играючи, за два захода разгрузив зелёную «ниву», которую Валька, кажется, уже когда-то видел.

— Ну-с, welcome back, — не скрывающий удовлетворения Олег шумно поставил на пол комнаты последнюю сумку.

— Благодарю-с, — возможно, Серый и не хотел демонстрировать свои чувства, только тихая радость всё равно светилась в нём отблеском весеннего солнца. — Дело за малым: распихать барахло обратно по местам.

— Да уж, — Воевода потёр переносицу. — Предлагаю начать самого главного — с чая.

— С козинаками?

— Бери выше, дружище. С тортом.

— Сами пекли, — вставил Валька свои пять копеек. — Вчера.

— Благородный дон поражён в самое сердце, — «блудный волк» приложил ладонь к груди и склонился в шутовском поклоне. — Серьёзно, что ли, пекли?

— Ага. Сначала хотели купить, но потом Олег решил, что мы тоже не безрукие, — Валька включил чайник и с гордостью вытащил из холодильника их чуть кособокое ореховое творение.

— Ну, спасибо, уважили, — когда бы ещё Серый так широко улыбался?

— Для тебя, Серёга, хоть луну с неба, — Олег подмигнул Вальке, — хоть гитару от Коляна, — он вытащил из шкафа красно-чёрную красавицу.

— Надеюсь, не силой отбирал?

— Ни в коем случае. Всё было добровольно и с челобитием.

Последнее звучало несколько двусмысленно, но умница-Серый не захотел уточнять его подтекст.

Торт, пускай и выглядел неказисто, на вкус получился как надо.

— Вот никогда не поверю, будто вы крем руками взбивали, — заметил Серый, раскладывая сотрапезникам по второму куску.

— Я у Настьки миксер попросил, — признался Олег.

— И мы его сожгли, — простодушно добавил Валька.

Воевода укоризненно кашлянул: — Валюха, ну нельзя же так безапелляционно. Может, не сожгли. Вот Серёга приехал, инструмент привёз — разберём, посмотрим. Починим, наконец.

— «Мы починим» или «Серёга починит»? — с подозрением осведомился мастер на все руки четыреста седьмой секции.

— Дружище! — Олег шумно сгрёб его за плечи. — Я знал, ты меня не бросишь! Слышал, Валёк, Серый пообещал нам миксер починить.

Конечно, это было бессовестно, но Валька не удержал смешливое фырканье: до того потешным было растерянно вытянувшееся лицо Серого.

— Пятнадцать лет знаю этого человека, — принудительно назначенный ремонтник смиренно покачал головой, — и всё равно никак не привыкну к его фантастическому умению перекладывать на других неприятную работу.

— Приятель, но ты же не обижаешься? Я честно-благородно обещаю тебе помогать.

— Естественно, ты будешь помогать, причём не зудением над ухом: «Серёг, ну скоро там?». Завтра с утра я разберу вашу технику и выдам тебе список необходимых запчастей. Где находятся радиомагазины, ты, надеюсь, в курсе?

Теперь уже у Олега разочарованно вытянулось лицо.

— Пятнадцать лет знаю этого человека, — трагический вздох из самой глубины души, — и всё равно никак не запомню, что с ним шлангануть, в принципе, нереально.

Как бы не забавлял Вальку шутливый разговор друзей, ему всё равно стало немного жаль Воеводу.

— Хочешь, вместе завтра съездим? У меня пары только до обеда, — добросердечно предложил он, заработав одинаково удивлённые взгляды соседей.

— Спасибо, Валентин, — Олег отставил в сторону шутки-прибаутки. — Я сам. Потому что если поедешь ты, то поедет и он, — кивок в сторону друга, — а тогда пропадает весь воспитательный эффект.

Когда торт был на две трети съеден, вещи разложены, а миксер раскручен и отремонтирован (там банально переломился провод), пришло время музыкальной паузы.

— Я сегодня добрый, поэтому принимаю заявки, — Серый нежно тронул гитарные струны.

— «Дым над водой», — моментально отреагировал Олег, — пинкфлойдов и полирнуть «Шоу маст гоу он».

— А почему сразу не губозакатайку? Кто тебе вообще сказал, будто я умею это играть?

— Вот только давай без ложной скромности. Можно подумать, не я через весь город пёр для тебя гитару, после чего пять этажей к закрытой двери на концерт приходили.

— Угу, рассказывай сказки про пять этажей. Олеж, кроме шуток, к этому позору я ещё морально не готов. Давай заказ попроще.

— Хм-м, «О любви»? Давно хотел её спеть на два голоса. Валюха, ты чего молчишь? Предлагай, пока маэстро не прикрыл лавочку.

— «Дыхание», — почти шёпотом попросил Валька. — Если можно.

— Отчего ж нельзя? — Серый слегка подкрутил колки. Улыбнулся краешком губ: — Заявки приняты, но начать предлагаю кое с чего другого. Скажем так, более энергичного.

Пуля спела, что ей за дело,

Какой у песенки конец.

Похоже, друг попал на тот весёлый бал,

Где пляшет сталь, поёт свинец.

Наши души морям и суше

Возражают в часы разлуки,

Это, дескать, конечно, дерзость,

Но не чаем души друг в друге.

А стало быть,

А стало быть,

А стало быть, вперёд!

========== Глава восьмая, в которой выясняются глубина тихого омута, толщина водящихся в нём чертей, а также отдельные моменты биографий героев ==========

Share my life,

Take me for what I am.

‘Cause I’ll never change,

All my colors for you.

Take my love,

I’ll never ask for too much,

Just all that you are

And everything that you do.

Whitney Houston «I Have Nothing»

После недель штормов и туманов в комнате 407/4 наконец-то установилась тихая ясная погода. В точности такая же, как на улице, где балом правил юный месяц апрель. Снег сошёл давным-давно, золотое весеннее солнце просушило разбитый асфальт и утоптанные грунтовки, деревья заканчивали последние приготовления, чтобы облачиться в новенькие зелёные одежды. Словом, гулять по студгородку стало одно удовольствие.

Валька и Серый неспешно шли домой из университета, где случайно столкнулись у самого выхода, и обсуждали самый романтичный предмет на свете — квантовую физику. Как это обычно бывает, дорога закончилась раньше интересного разговора, и они, не сговариваясь, прошли мимо родного общежития. Тезис о невозможности адекватно понимать явления микромира с бытовой точки зрения привёл к дискуссии, посвящённой принципиальной ограниченности человеческого восприятия в целом.

— Ну, не знаю, — щурился в яркую небесную синеву Валька. — Лично меня устраивают и видимый световой спектр, и доступный звуковой диапазон, и прочие вкусы-запахи. Вот сейчас, например, идёшь, а всё кругом такое, — он потянул носом воздух, — такое чистое, свежее, обновлённое. Птички вон щебечут. Какой смысл искать от добра добра?

— Тут без пробы трудно судить, — Серый тоже запрокинул голову к начинающим зеленеть верхушкам старых берёз. — Но я с тобой согласен: весна — отличное время года.

— Она тебе больше всех нравится?

— Сложно ответить однозначно. Мне есть за что любить и осень, и лето, и зиму. Каждый сезон хорош по-своему, поэтому не вижу смысла выделять из них один-единственный. Это Олежу хлебом не корми — дай повыбирать самое лучшее. Он, кстати, официально предпочитает именно весну.

— А на самом деле нет?

— Как мне кажется, на самом деле ему глубоко безразлична погода за окном. Главное, чтобы одежда подходящая была.

— Не понимаю. Зачем, в таком случае, нужно его «официально»?

— Вдруг кто-нибудь поинтересуется. Тогда Олежа не просто ответит, но ещё и рационально обоснует выбор. Ты не представляешь, сколько он в своё время по этому вопросу заморачивался. Даже таблицу чертил: с плюсами и минусами каждого времени года.

— Однако, — удивительно, как в одном человеке могут уживаться такие противоречивые черты? Те же «плюшкинизм» и гусарская щедрость, например. — И что, у него ко всему такой подход? К вещам, к людям?

— Практически. Если, конечно, не случается любовь с первого взгляда, как с Настасьей. А до этого столько девчонок рыдать заставил — мне и то неудобно было.

— Только девчонок? — Валька прикусил язык, но поздно. Надо же было вспомнить дурацкую историю с «зажиманиями»! Только отчего Серый так долго молчит?

— Это было в одиннадцатом классе, после летних каникул. Олежа без меня съездил в лагерь на море, где умудрился соблазнить свою первую девушку. Теоретически он давно был подкован — вот и на практике опробовал. Но главный-то фокус в чём? Чтобы выбирать, надо иметь представление обо всех вариантах. В том числе и, м-м, однополовых. Короче, он полтора месяца выедал мой мозг чайной ложечкой. А потом свинтил после первого поцелуя.

— Почему? — от неловкости за свою беспардонность Вальке хотелось провалиться сквозь землю, но кто бы удержался от вопроса?

— Сказал, что на инцест он не подписывался. Собственно, кроме этого больше ни разу ничего не было, а то, насколько Олежа свободно подходит к данной теме — преимущественно эпатаж и рисовка.

— Ясно, — ну-с, выяснил? Успокоил ревнивое чудовище внутри? Как теперь в глаза смотреть будешь?

Дорога вывела путников к развилке: прямо пойдёшь — в лес забредёшь, направо пойдёшь — назад круг сделаешь.

— Домой?

— Угу.

— Эй, всё нормально. Это же не какой-то великий секрет, особенно от тебя. Зато теперь ты будешь правильнее его понимать.

«Особенно от тебя», — сердце окатило жаркой волной. «Правильнее понимать», — ядовито напомнила зеленоглазая, острозубая тварь, которой тут же приказали заткнуться. Олег — слишком важная часть жизни Серого, не считаться с ним просто невозможно.

— Вот, держи, — Валька машинально повернулся к спутнику, и вся страдальческая рефлексия мигом вылетела у него из головы.

Непостоянный цвет глаз Серого сейчас в точности отражал нежный оттенок лепестков пролески, которую он держал в руке.

— Спасибо, — так горячо Валька не краснел ещё ни разу в жизни.

— Пожалуйста. Скоро их в лесу будет — видимо-невидимо. Тогда назначим день и пойдём гулять, да?

— Да, — тысячу, сто тысяч раз да! Куда угодно, когда угодно, только бы вместе.

Отношения между ними складывались непонятно. Вроде бы никаких особенных перемен не произошло: Валькину душу всё так же согревали дружелюбием и ненавязчивой, каждодневной заботой. Просто исчез мерзкий ползучий страх ненароком выдать себя и быть отвергнутым, когда-то отравлявший самые светлые минуты. Теперь Валька имел полное право смотреть, улыбаться и смущаться, когда ему улыбались в ответ. Ещё случалось, что они встречались глазами и на миг замирали, ведя безмолвный разговор. Так порой Серый «переговаривался» с Олегом: мимолётная гримаса, тихое ответное фырканье — а кажется, будто всё на свете обсудили и по полочкам разложили. Валька всегда страшно завидовал этой способности — и вот научился сам.

«Ты очень красивый».

«Правда?»

«Когда я врал?»

«Никогда. Почему ты не подходишь?»

«Жду».

«Чего?»

«Кого. Тебя».

Меня. Валька плавился от сладости этой мысли, ему до мурашек хотелось большего, но проклятая стеснительность позволяла лишь ходить по самому краешку.

Дневной сон — тягостная повинность, когда ты детсадовец, и неземное счастье, когда студент. «Полтора часа!» — думал Валька, прискакавший в общежитие раньше обычного. Конечно, было бы неплохо сначала перекусить, только спать хотелось совсем уж со страшной силой. «Передремну, потом Серый с Олегом вернутся, будем ужин готовить», — Валька плотно задёрнул шторы. Проверил, что дверь закрыта на один оборот ключа — как всегда, когда дома кто-то был, но не хотел видеть чужих, — и блаженно вытянулся на постели.

Его разбудило чьё-то близкое присутствие. Неопасное, поэтому Валька позволил себе выплывать из сна постепенно. Обоняние слегка щекотал можжевеловый запах, но всамделишный или воображаемый, разобрать не получалось. По щеке мазнуло теплом, как рукой рядом провели. В ответ Валька улыбнулся расслабленным счастьем: это же ты здесь?

«Конечно, я».

Смотреть на Серого из-под ресниц было приятно особенным, утончённым удовольствием.

— Валь, — шёпот тише дыхания.

— Да?

— Можно, я тебя поцелую?

— Можно.

Прикосновение губ к губам: горячее, сухое, очень-очень нежное. Замирает время, замирает сердце.

«Любимый!»

Не оторваться, вот только воздуха в лёгких вдруг перестаёт хватать.

— Красивый, — шепчет Серый, — какой же ты красивый, — и в глазах его тёмная, безлунная ночь. Тогда Валька решается, обвивает руками за шею: — Иди ко мне, — но в этот миг кто-то в секции шумно роняет на пол что-то железное, матерится, и двое шарахаются друг от друга перепуганными мартовскими котами.

— Общага, — кривится Серый, а Валька молчит и улыбается про себя: пускай общага, не страшно. У них впереди есть целая огромная жизнь. Они ещё всё-всё успеют.

***

Олег Воевода дураком не был. Он отлично понимал, что происходит между двумя другими обитателями их комнаты, однако не вмешивался. Более того, его отношение к «третьему лишнему» сделалось самым человечным за всё время их знакомства.

— Это как в поговорке? «Любишь меня — люби и моего Захарова»?

Сразу после занятий официальные влюблённые умотали в город на сеанс свеженьких «Звёздных войн», оставив влюблённых неофициальных сумерничать вдвоём. Сидеть на кровати бок о бок, пряча в складках покрывала крепкое сплетение пальцев, и вполголоса разговаривать, пока комнату по капле затапливает синий весенний вечер.

— Вначале — да. Но теперь, мне кажется, он ценит тебя самого по себе, как личность. Второй взгляд оказался вернее первого; жалко лишь, что он вообще понадобился. Моя вина.

— Ничего подобного! Если б не ты, то не было бы ни второго, ни следующих взглядов. Да и меня самого тоже, — Валька покусал губу. — Знаю, для тебя глупо прозвучит, только всё равно скажу: я перед тобой в неоплатнейшем долгу, и когда понадобится…

— Не понадобится, — прервал Серый благодарное словоизлияние. — Не долги это, а нормальные человеческие взаимоотношения. Не без гиперопеки, конечно — есть у меня такой психологический пунктик, — но тем не менее.

— Знаешь, мне как-то с трудом верится в «нормальные». Очень уж редко они встречаются.

— В том-то и суть, что не редко, просто у тебя так сложилось… Валь, прости, если лезу грязными сапогами в душу, но я абсолютно не понимаю твоих родителей. Как можно было воспитать доброго, смелого, отзывчивого человека с настолько низкой самооценкой? Отпустить в жизнь, не привив ему элементарные способности самозащиты?

Валька шумно вздохнул и уткнулся носом Серому в плечо.

— Не «родителей», Серёж, — невнятно поправил он. — Маму. Отчим с нами всего полтора года живёт.

— Она тебя одна воспитывала?

— Угу. Папа умер, когда мне было четыре — перитонит, слишком поздно вызвали «скорую».

Молчаливое, крепкое объятие, как жест поддержки.

— Знаешь, зимой, на каникулах, я решил уйти насовсем, — давно копившиеся под сердцем слова хлестали неудержимым потоком. — В самом деле: отчиму я досадное напоминание о папе, у мамы скоро родится мой брат. Ну, или сестра — пока не понятно. Им втроём будет хорошо, а я один как-нибудь да приспособлюсь.

— Больше не один. У тебя есть я и, в определённой степени, Олежа. Мы всегда поможем, не сомневайся.

— Даже через год? Когда закончите универ?

— Пф, звучит так, будто «корочки» диплома способны в корне переменить настоящие чувства.

«Это тебе, слышишь? — с нажимом сказал внутренний голос. — Это для тебя, а ты всё стесняешься, трусишь, пусть и хочешь до нестерпимого стояка по утрам, когда исподтишка наблюдаешь, как он одевается на пробежку».

Набраться смелости во второй раз было проще, чем в первый. Это ему кажется, или губы Серого стали ещё слаще? Оторваться от них почти невозможно, но он слишком давно мечтает попробовать на вкус бархатистую кожу шеи, особенно на перегибе к плечу. Может быть, даже прикусить — вот так, ощутимо, но не до багрового клейма.

— Эй-эй, полегче! У нас дверь открыта.

К дьяволу дверь. Слушай, зачем они нашили на рубашку такое дикое количество пуговиц?

— Нет, нельзя, Олежа с Настькой скоро вернутся.

Мы успеем.

— Валя, Валя, Валя, погоди, не надо, я не хочу наспех, я хочу видеть тебя, наслаждаться тобой…

Крайне неохотно, но Валька отступил: — Тогда давай хотя бы целоваться, пока со мной не случился приступ острой сероволчьей недостаточности.

— Не случится, уж я постараюсь, — Серый подтвердил слова крепким поцелуем. — Омут ты мой тихий.

***

С наступлением тепла Олег перенёс «попоища» на лоно природы и теперь объявлялся в комнате наскоками «переодеться-поесть-поспать».

— Настасья не обижается, что ты периодически от её ужинов сбегаешь? — однажды поинтересовался Серый.

— Понятия не имею. Но если я буду жить только на их диетической жрачке, то скоро ножки протяну, — Воевода бухнул к себе в тарелку добавки наваристого борща. — Валёк, ты со мной?

— Угу, — Валька как раз подъедал первую порцию.

— Серёга?

— Половину от того, что себе положил. Там на завтра останется?

— Лишь счастливчику, который первым прискачет в обед.

— Понятно, значит Захарову. Валентин, можешь не стесняться — мы в столовку сходим.

Олег скорчил гримасу: «Добрый ты, Серый, местами чересчур», — однако поправлять друга не стал.

— А давайте, я картошки сварю! — Вальке было до жути некомфортно: он получался совсем уж каким-то тунеядцем-троглодитом. — Я научился, честное слово, и в морозилке сало осталось.

Воевода одобрительно хлопнул добровольца по плечу, повернулся к Серому: — Видал, какого человечищу мы воспитали?

— Олежа, боюсь тебя разочаровать, но он всегда таким был. Принимаем предложение?

— Принимаем. Валюх, хлеб не покупай: мы из буфета пирожков притянем. Они стали печь шикарные пирожки с рыбой — не иначе, как тайное Серёгино влияние.

Беспечная трепотня перескочила на универ, а Валька в который раз поймал себя на любопытстве: где Серый мог научиться так потрясающе готовить?

Картошка получилась идеальной: не жёсткая, не разваренная, в меру рассыпчатая. Валька закутал кастрюлю отведённым специально под эти нужды куском шерстяного пледа и собрался идти подогревать себе вчерашний борщ.

— Здорово, Валюха! — вернувшийся домой Олег выгрузил на стол пакет обещанных пирожков. — Ещё не обедал?

— Привет. Нет, только приготовить успел. Картошка укутанная стоит.

— Ответственная ты личность, — прищёлкнул языком Воевода. — Да разогревай, не стесняйся. Я Серого подожду — его тётки с кафедры отловили, но, вроде бы, ненадолго.

— Тогда и я подожду, — Валька вернул кастрюлю на подставку под горячее.

Олег добродушно хмыкнул: — Ишь, компанейский. Ладно, ждём вместе. Заодно обсудим кое-что.

Валька подобрался: после такого начала жизненный опыт приятного разговора не сулил.

— Садись и не напрягайся: чай, не у стоматолога на приёме. Я хочу не столько поговорить, сколько рассказать. Конечно, рано или поздно ты и от Серёги бы всё узнал, только я считаю, что по-правильному надо сейчас.

Валька обратился в слух.

— Валентин, я ни капли не сомневаюсь в серьёзности происходящего между вами. Сразу скажу: до тех пор, пока Серый счастлив, мне плевать, с кем именно — девушкой, парнем или кракозяброй с альфы Центавра. По качествам характера и отношению к моему другу твоя кандидатура меня вполне устраивает. Вот почему я вообще затеял наш разговор. Обычно мы стараемся не афишировать тот момент, что у Серёги всей родни — двоюродная тётка с материнской стороны. У которой, естественно, есть своя семья, поэтому он выходит практически сиротой. Я помню его маму — когда мы познакомились в школе, она ещё была жива. Носила под сердцем будущего брата или сестру Серого.

Рассказчик нахмурился и замолчал.

— Её сбил какой-то столичный мудак на иномарке, — после паузы продолжил он. — Ублюдка так и не нашли, но я искренне желаю суке гореть в аду до конца мира. В том числе потому, что после похорон Серёгин отец начал выпивать. Ты не представляешь, каким редким человеком он был: инженер-золотые руки, знал пару языков, играл на гитаре, как бог или Джими Хендрикс. Но бухло — это такая дрянь… Дьявол, даже мне, постороннему школяру, невозможно было смотреть, как Дим Юрьич медленно себя убивает, что уж про Серёгу говорить. Он ведь не просто так алкоголь крепче пива на дух не переносит. Да и пиво — не больше бутылки, смешная доза. Курит, кстати, тоже исключительно за компанию со мной: мол, какая разница, сам я дымлю или ваш дым нюхаю?

В общем, оттуда у Серого и кулинарные навыки, и умение чинить всё, что чинится, и медицинские познания, и до фига всего прочего. Отец прожил с ним ровно до совершеннолетия, а потом угостился палёным спиртом под Новый год — и не стало Дим Юрьича. Само собой, тётка Серёгу не бросает, мои родители тоже к нему как к родному, только всё равно — это не то.

Олег грузно встал из-за стола. Тяжело посмотрел на слившегося с мебелью Вальку: — Валентин, полагаю, ты навряд ли представляешь всю бесценность ваших отношений. Я не буду сотрясать воздух пустыми угрозами, но запомни: за Серого я на что угодно пойду. Без оговорок.

— Я тоже, — Валька с поразительной лёгкостью выдержал многотонную синеву взгляда собеседника.

— Значит, мы друг друга поняли, — Воевода приподнял уголки губ в подобии усмешки, и тут дверь открылась.

— Все в сборе, как я посмотрю, — Серый с порога поймал необычную серьёзность атмосферы. Быстро просканировал обоих соседей рентгеном прищуренных глаз: всё ли в порядке? — и расслабился, получив ответом дружное «Всё!». — Обедали?

— Тебя ждём, желудочный сок вырабатываем, — как обычно, Олег говорил «за себя и за того парня». — Валёк вон чуть ли не в голодные обмороки падает.

— Тогда надо срочно исправлять положение. Накрывайте потихоньку на стол, я покуда переоденусь и руки помою. Есть ведь, чем накрывать?

— А то! — Валька деловито полез за тарелками.

Вечером он позвонил маме, и впервые ему не пришлось совершать над собой усилие, набирая первые цифры номера.

***

— Короче, ночевать меня не ждите, — за ранним субботним ужином объявил Олег. — Завтра вернусь. Наверное.

— Выжил-таки Маргошу на выходные? — многозначительно покосился на него друг.

— Ничего, пускай родителей проведает, — с хищным превкушением осклабился Воевода. — А то меня вся эта торопливость уже стала порядком раздражать.

— Вы только особенности местной шумоизоляции учитывайте, если не хотите, чтобы всё крыло сбежалось в секцию из-за двери советы давать.

— Молча пускай завидуют, советчики, — отрубил непревзойдённый герой-любовник, отодвигая опустевшую тарелку. — Ладушки, вы тоже тут не скучайте, — он поднялся из-за стола.

— Погоди, Казанова, а посуду за тебя кто мыть будет?

— Валёк. Всё, пока-пока, меня Настюха заждалась.

— Ни капли совести, — покачал головой Серый вслед захлопнувшейся двери.

— Он макароны варил, — вступился за Воеводу Валька. — И салат делал.

— Угу, перетрудился, не иначе. Будешь добавку?

— А есть?

— Для тебя найдём.

Возможность была редчайшей, и у Вальки от нервного напряжения даже пальцы начали слегка подрагивать. Последующая деятельность превратилась в недлинный список, из которого методично вычёркивались пункт за пунктом. Закончить ужин: готово. Помыть посуду: готово. Убрать со стола: готово. Занести в комнату обувь с порога, закрыть замок на два с половиной оборота, чтобы даже ключом не открывался. Всё.

— Ну-с, есть предложения на вечер?

Дурацкий вопрос, ещё успел подумать Валька перед тем, как наглухо отключил рациональную часть сознания. Для исполнения его давно лелеемых планов в ней не было и следа необходимости.

Формально говоря, он не был девственником. Знаковое событие случилось на выпускном вечере в тёмном кабинете химии, куда слегка пьяного, а потому присутствующего в реальности лишь частично Вальку увлекла единственная золотая медалистка выпуска. Глядя на неё в обычной жизни никак нельзя было догадаться, что милая скромная девушка способна разложить симпатичного одноклассника на парте, несколькими движениями заставить его член обрести каменную твёрдость и, изящным движением облачив вздыбленный орган в силикон презерватива, оседлать объект желания. Из-за «резинки» это вышло или бродящего в крови алкоголя, но Валька умудрился продержаться достаточно долго, что по достоинству оценила его партнёрша.

— А ты неплох, Захаров, — заметила она, заворачивая в салфетку использованное средство контрацепции. — Жаль, мы раньше не договорились.

Валька промолчал: его вдруг накрыло дурнотой.

— До сортира доберёшься? — заботливо осведомилась одноклассница.

— Угу.

— Тогда я пошла. Не задерживайся здесь.

Вальке повезло дойти до туалетов, ни на кого не наткнувшись. Там он с горем пополам привёл себя в порядок, а потом вторая тошнотная волна заставила его ещё минут десять провести в обнимку с «белым другом».

Результатом всей истории стало практическое, но нечёткое представление о сексе. Конечно, бурное воображение вносило определенную лепту, однако жизнь играючи продемонстрировала: прежнее — не более, чем бледная тень настоящего.

Он целовал Серого, умирая от жадности: хотелось ещё, ещё, ещё, больше, сильнее.

— Две-ерь!

— Я закрыл, — проклятие, почему эти пуговицы такие вёрткие?!

— Шумят, народ по домам возвра…

Валька перехватил кисть партнёра и раскрытой ладонью прижал к своему паху, где тесноту ширинки рвало возбуждённое до предела естество. Да, вот чего он хотел! Диковатого взгляда затопивших радужку новолуний зрачков, глухого низкого рыка, и чтоб до кровати полшага, и футболку — в сторону, и неудобные джинсы соскальзывают одним движением, прихватив с собой нижнее бельё.

— Кр-расивый!

«Я? Ах-х!» — кожа на кончиках пальцев гитариста всегда загрубелая, а соски такие чувствительные — Валька даже представить себе не мог…

— Кричать нельзя, — предупредил Серый, левой рукой фиксируя Валькины запястья за головой. С дразнящей медлительностью огладил жёсткой ладонью бока, живот, скользнул ниже.

— Издевае?.. М-м-м! — нет, когда твой стон запирают поцелуем, тоже приятно, однако хотелось бы кое-чего другого. Валька ужом вывернулся из захвата и перевернул их, очутившись сверху.

— Что там было нельзя? — он совсем по-Олеговски заломил бровь и утёк вниз.

— Валя!

Неоспоримое преимущество домашних брюк над джинсами заключается в отсутствии у них молний и тугих пуговиц. Достаточно всего лишь оттянуть широкую резинку пояса, чтобы получить доступ к вожделенной, горячей, нежно-гладкой плоти.

— Сумасошёлчтотыделаешь!

А на вкус очень даже ничего. Жалко, глубоко взять в рот пока не получается, но он обязательно будет практиковаться.

— Ва-аля!

— Кричать нельзя, — мстительно напомнил Валька, на секунду отрываясь от своего увлекательного занятия.

— Не смогу долго!

«И не надо. Мне интересно: какой ты?»

Семя оказалось горьким и его было так много, что Валька едва не захлебнулся. «Терпимо», — он слизнул с головки последние капли. Потянулся к собственному паху, громогласно требующему разрядки, и вновь оказался на спине, вдавленным в матрас сильным жилистым телом.

— Услуга за услугу? — не в волчьей манере мурлыкнул ему на ухо Серый.

— Я и двух движений не выдержу, — честно предупредил Валька.

— Сейчас проверим.

Проверка неожиданно затянулась. Валька бессильно царапал простынь, заходясь в беззвучном крике, умоляя: давай же, давай! И когда страсть взорвалась тысячей солнц, умер, чтобы через кратчайшую вечность вновь возродиться в том же теле, на той же кровати, в той же вселенной, но совсем-совсем другим.

— Ох, и омут! — Серый сытым зверем вытянулся рядом. — Чёрт на чёрте и чертом погоняет!

Валька покраснел: это комплимент или намёк, что ему следовало бы вести себя целомудреннее?

— Люблю тебя, — разрешил сомнения Серый, прижимаясь губами к Валькиному виску.

— Я тебя тоже. Крепче жизни.

— Ну, это мы проверять не будем, согласен?

— Согласен.

— В секции вроде бы притихли: пойдёшь в душевую?

— А ты?

— А потом я.

— А потом?

— Накатим по чайку и повторим. Пару раз, м? Надо же мне перезнакомиться со всей твоей нечистью.

========== Глава девятая, в которой боги громко смеются ==========

Двенадцать месяцев в году,

Считай иль не считай.

Но самый радостный в году

Веселый месяц май.

«Робин Гуд и шериф» (перевод С.Я. Маршака)

«207: Invalid floating point operation» сообщил Турбо Паскаль.

— Где?! Ёшкин ты кот, где у тебя инвалид?

Красное окошко с сообщением об ошибке осталось равнодушным к воплю горе-программиста.

— Последняя задача, ё-моё, последняя! Ну что тебе не нравится?

Нет ответа.

— Чаю, мне надо чаю, — пробормотал Валька, выбираясь из кресла. — Пока ум за разум окончательно не зашёл.

Из секции донеслись невнятные звуки разговора, дверь в комнату открылась, и диалог стал разборчивым.

— Олежа, ты хочешь из меня Акелу раньше срока сделать?

— Говорю тебе, это как на велике кататься: раз научился, то не забудешь. И вообще, ты что, трус?

Разувшись, соседи вошли.

— Привет, Валюха.

— Привет, Захаров, — и уже отвечая другу: — Да, трус. Заячья душонка, которая даже в двенадцать лет не велась на «Слабо?».

Олег упрямо выдвинул нижнюю челюсть.

— Валёк.

Валька насторожился: что же там такое случилось, отчего Воеводе посреди спора понадобилось его мнение?

— У тебя на майские планы есть?

— Нету.

— Хотел бы на природу выбраться с ночёвкой? Палатка, костёр, рыбалка — всё включено.

— Ты забыл добавить древнюю «ниву» с собой в качестве водителя, — едко дополнил рекламу Серый.

— Э-э, — последнее обстоятельство действительно смущало. Валька задумался. — Серёж, а ты водить умеешь?

— Я? Умею. Немного.

Вот и отлично, можно больше не сомневаться: — Тогда я бы поехал.

— За-ши-бись, — вместо того, чтобы обрадоваться, почему-то обиделся Олег. — То есть без Серёгиной подстраховки я тебя не устраиваю?

— Ну-у, — дипломатия, дипломатия и ещё раз дипломатия. — Просто так надёжнее.

Воевода оскорблённо сложил руки на груди, собираясь высказать всё, что думает о Вальках-недоверяющих, но тут заговорил Серый.

— На четверых будут нужны две палатки, пенки, спальники, котелок, большая фляга под питьевую воду, фонарики, лопата. Хорошо, если и топор найдётся. Запомнишь, или мне лучше записать?

— Запомню, не первый год замужем. Удочки, гитара?

— Опционально, особенно последнее. По поводу машины я сам с дядь-Витей поговорю, продукты тоже на мне. Ты Настасью-то в известность поставил?

— Пока нет. Да она согласится, смысл заранее спрашивать?

— В таком случае, начни с разговора со своей девушкой, а потом уже занимайся поиском инвентаря.

— Устроим приключение, — Олег предвкушающе потёр ладони. — Давненько мы ничего не мутили.

— К счастью.

— Серый, ты пессимист.

— Я реалист, у которого лучший друг — с шилом в заднице. Между прочим, сегодня по календарю двадцать девятое.

— Намёк понял, — Воевода устремился к выходу. — Валюха, несмотря на нелепые сомнения, объявляю тебе благодарность. Грамота и фото на доске почёта будут позже, — обещание прилетело уже из секции.

— Зря согласился, да? — спросил Валька, когда они с Серым остались вдвоём.

— Нет, почему? Тебе же хочется.

— А тебе?

— И мне теперь, — Серый притянул Вальку к себе. Легонько дунул в глаза, заставляя смешно наморщиться. — Всё в порядке, не заморачивайся по пустякам.

«Получается, я для него теперь важнее друга?» — да нет, вряд ли. Наверняка и без Вальки он бы поворчал-поворчал, а потом согласился. Но сам по себе эпизод всё равно приятно согревал.

Первого мая, в девять утра у входа в общежитие стояла зелёная «нива», а рядом с ней на асфальте громоздились тюки разных размеров, готовые к немедленной погрузке. В самый последний момент выяснилось, что палатку Олег раздобыл всего одну, а значит половину компании ожидал сон под открытым небом.

— Уступим комфортабельные условия женщинам и котам? — непонятно спросил Воевода у Серого товарища.

— Можно так, а можете с Настасьей под крышей ночевать. Спальники хорошие, мы с Захаровым нормально перекантуемся.

— Ладно, я подумаю. Блин, ну где эта царевна-Лебедь? Уговор же на девять был.

Фраза оказала волшебный эффект: на крыльце показалась опаздывающая Настя.

— Всем привет!

— Привет, радость моя, — Олег без капли стеснения наградил девушку звонким поцелуем. — Готова?

— Да. А кто поведёт?

Трое парней переглянулись.

— А я-то голову ломаю, отчего она так быстро согласилась, — в пространство заметил Серый. — Олежа поведёт.

Настя несколько изменилась в лице, но, к своей чести, говорить ничего не стала.

— Экипаж просит пассажиров рассаживаться согласно купленным билетам, — Воевода тоже оставил щекотливую тему без развития. Он откинул водительское кресло «нивы» и галантно помог возлюбленной забраться внутрь. Валька составил ей компанию на задних сидениях, Олег с Серым заняли места впереди, пристегнулись — всё, можно отправляться.

— Права, доверенность? — вполголоса спросил штурман.

— Взял, — перекинутый через плечо ремень безопасности сделал водителя необычайно серьёзным.

— Ручник.

— Помню. Карта у тебя?

— Да.

— Ну, вперёд и с песней, — мотор закашлялся, машина ощутимо дёрнулась, однако поехала. Приключение началось.

Они протошнили в правой полосе двадцать километров трассы, после чего указатель с надписью «Заречье» подал знак свернуть на широкую укатанную грунтовку. «Нива» рывком прибавила скорость и, ревя, запылила вперёд.

— Сделай передачу повыше, — посоветовал Серый. Машина снова вздрогнула, однако уровень шума упал до нормальных децибел.

— Господа пассажиры! — громко сказал Олег, не отрывая глаз от дороги. — Я сейчас окошко приоткрою; станете замерзать — кричите.

В пропахший выхлопными газами салон ворвался свежий весенний ветер, и Валька решил, что пусть его лучше продует, но жаловаться он не станет.

Заречьем, которое обещала табличка на трассе, называлась небольшая сонная деревенька. «Нива» без остановок прошила её насквозь, но вдруг затормозила у последних домов.

— Схожу, с местными аксакалами пообщаюсь, — Серый оказался снаружи раньше, чем улеглась поднятая колёсами пыль. — Товарищ водитель, вы как?

— Иду, — Олег тоже выбрался из салона, небрежно смахнув со лба выступившую от напряжения испарину.

— Валь, — Настя воспользовалась моментом, чтобы задать соседу немаловажный вопрос: — Ты знаешь, куда мы едем?

— Не-а, — беспечно ответил тот. — Но у Серого есть карта.

— Это утешает, — хотя называть картой обрывок бумажки с начерченным от руки маршрутом было несколько смело.

Водитель и штурман вернулись с довольными выражениями на лицах: аксакалы подтвердили уже имеющиеся инструкции.

— Полчаса, максимум сорок минут, — Олег повернул в замке ключ зажигания. — Там такое место — вы себе не представляете! Шишкин и Левитан плачут горькими слезами: они не сподобились его нарисовать.

— Где там-то? — рык двигателя неудачно заглушил Настин вопрос, но повторять девушка не стала.

Спустя полчаса пассажирам показалось, будто они едут куда-то не совсем туда. Раскатанная дорога сменилась условной стёжкой через невысокие холмы, чью нежно-зелёную шёрстку яркими всполохами украшали островки полевых цветов.

— Тормозни-ка, — на одном из перекрёстков попросил Серый, до того внимательно изучавший мелькающие за окном окрестности. — Надо осмотреться.

Снова он первым выпрыгнул из машины и легко потрусил вперёд — туда, где дорога огибала очередной круглый гребень, украшенный меловым останцем. Следом размашисто шагал Олег, а двум прочим участникам экспедиции осталось лишь с места наблюдать, как друзья взбираются на макушку холма.

— Заблудились, — с уверенным пессимизмом сказала Настенька.

— Да ну! Банальная рекогносцировка. Смотри, вон уже обратно идут.

Обе дверцы «нивы» открылись одновременно.

— В общем, ты понял: сейчас чутка прямо, а потом по правой тропке, — закончил объяснение Серый.

— Понял, — водитель пристегнулся ремнём безопасности. Повернулся к притихшим в глубине салона спутникам: — Всё по плану, не дрейфьте. Пять минут; Валёк, можешь засекать время.

Традиционный рывок, машина покатила вперёд, а Валька для интереса взглянул на часы. Пускай Воевода слов на ветер не бросал, но было любопытно: действительно пять и ни минутой больше?

***

Предводитель путешествующей компании обладал редкостным чувством времени: точно через оговоренный срок машина остановилась на полукруглой опушке мелколиственного леса.

— Приехали! — передние сидения наконец были откинуты, позволяя пассажирам выбраться наружу.

— А где же левитановские виды? — наморщила носик Настя, обозревая вполне стандартный пейзаж.

— Там, — Олег махнул рукой дальше вдоль края леса. — Чуть-чуть сквозь деревья пройдёшь и увидишь.

— Только вниз с обрыва не слети, — добавил Серый. — Поэтому лучше всего будет, если вы с Захаровым возьмёте флягу и не просто сходите на природу полюбоваться, но заодно принесёте воды из родника. Раньше более-менее нормальный спуск был в двухстах метрах ниже по течению.

— То есть там река?

— Ну да, — Воевода как раз извлёк из машины удочку. — Ты думаешь, для чего я у Витька снасти вытребовал?

— С миру по нитке, — себе под нос прокомментировал Валька, доставая тюк с брезентовой, ещё советских времён палаткой.

— Не имей сто рублей, — так же негромко подтвердил Серый.

— Олег, скажи честно: вы здесь уже бывали? — живописные виды интересовали Настю меньше, чем расстановка точек над i.

— Угу, с пацанами из группы после первого курса. На шашлыки ездили.

— А я где была?

— А мне почём знать? Ты тогда со мной принципиально не общалась.

Настенька надулась.

— Домой ты уехала, — не давая разгореться конфликту, пояснил Серый. — У тебя последний экзамен «автоматом» получился, а мы ещё неделю тут тусовались.

— Ясно, — девушка успокоилась. — Что там, воды надо принести? Валь, идём?

— Идём, — он бы предпочёл прежде помочь с установкой палатки, но отпускать даму гулять по лесам в одиночестве тоже не годилось.

На разбивку лагеря у начинающих туристов ушло около часа. Зато облюбованный уголок опушки принял настоящий походный вид: палатка, кострище, в стороне — рукомойник из пластиковой бутылки, подвешенной на ветку стоявшей отдельно от прочих берёзы. Парни притащили из глубины леса два бревна под сидения, дрова для костра и охапку тонких веток для импровизированной платформы под спальники. Вопрос, кто где будет ночевать, до сих пор оставался открытым: с Настенькой-то понятно — её без вариантов под крышу, а вот мужская часть компании никак не могла определиться. В итоге принятие решения отложили до вечера, когда станет ясна фактическая температура. Сейчас, например, даже в тени было по-летнему жарко, поэтому куртки и кофты остались в салоне «нивы». Олег же, упарившийся ещё при вождении, вообще снял футболку, не без гордости демонстрируя торс древнегреческого атлета. Какое-то время он наслаждался восторженными взглядами любимой девушки и грустно-завистливыми Валькиными вздохами, а потом лучший друг (единственный, кого этот показ не впечатлил) тихо ему заметил: — Слушай, звезда бодибилдинга, ты бы оделся, покуда не сгорел. Солнце злое.

Воевода презрительно фыркнул.

— Олежа, как человека прошу. Красуешься сейчас ты, а выхаживать тебя потом мне. Забыл, что год назад было?

Напоминание оказалось малоприятным: Олег состроил недовольную мину, но футболку надел.

— Я рыбалить! — громко объявил он. — Ставьте воду, минут через двадцать будет рыбка на уху.

— Самоуверенности — хоть в палату мер и весов, — ехидно прокомментировала Настя вид удаляющейся спины «добытчика мамонтов».

— Напрасно ты так, — костёр у Серого разгорелся, как у профессионала, с одной спички. — Понятия не имею, каким образом он это делает, только рыба к нему сама на крючок прыгает, можно даже червяка не насаживать.

— Правда? — не до конца веря, спросила девушка. — Выходит, наш Олег — настоящий кладезь талантов?

— И не сомневайся, — серьёзно подтвердил друг талантливого Воеводы. — Олежа — личность уникальная во многих смыслах. Захаров, принеси из багажника коробку с продуктами.

— Сейчас, — по Валькиному скромному мнению, Серый сказал только половину правды. Оба друга — люди особенные, редкие, и если смотреть непредвзято, то «просто Захарову» чертовски повезло с ними познакомиться. «Хотя всего шесть месяцев назад мне бы и во сне такая мысль не приснилась». Да уж, порой жизнь совершает «шпильки» похлеще, чем болиды на трассах «Формулы 1».

— Эй, Земля вызывает Захарова!

— А? Да, иду, несу.

Замечтался, как всегда. Обыкновенный, ничем не выдающийся просто Валька.

Олег вернулся, когда вода вот-вот должна была закипеть. Сначала до его прохлаждавшихся в тенёчке спутников донеслось бравурное насвистывание «Турецкого марша», а потом показался сам Воевода: с удочкой и пакетом, из которого торчал крупный рыбий хвост.

— Скучаете? — громогласно вопросил знатный рыболов. — А я такую щучку отловил — просто загляденье!

Он подошёл к костру и гордо вытащил из пакета уже потрошёную добычу: — Вот она, моя красавица!

— Силён, — по достоинству оценил улов Серый. — Килограмма на три?

— Я бы четыре дал. Эх, весов нет! Да и фотика тоже: не поверят же, когда рассказывать буду.

— С ума сойти, — охотничьи навыки любимого поразили Настеньку в самое сердце. — Где ты её такую найти умудрился?

— Это, Настёна, чутьё, — Олег многозначительно постучал себя по носу. — Я тебе не рассказывал, какого сомика мы с Серым однажды поймали?

— Потом расскажешь, — прервал его друг. — Готовить пора.

— Готовить так готовить, — прекрасная часть компании сунулась к закрытому крышкой котелку, но была ловко перехвачена за талию.

— Уйди, женщина, твоё место в шезлонге! — словно игрушку переставил её в сторону Воевода. Игриво хлопнул по пятой точке, задавая направление в сторону складного стульчика: — Тут работа для суровых мужиков.

— Ты потроха-то нормально вычистил, суровый мужик? — вскользь поинтересовался Серый. — Или по принципу «прокатит для сельской местности»?

— Серёга, обижаешь. Как для любимой матушки!

— Значит, сойдёт. Давай-ка быстро организуй с десяток картошек, остальным я займусь.

— А я? — Валька категорически не хотел оставаться без работы.

— Принеси ещё воды. То, что сейчас болтается во фляге, можно вылить в рукомойник. Потом, если захочется, начинай без спешки накрывать на стол.

— Хорошо, — Валька споро опрокинул остатки содержимого шестилитровой пластмассовой фляги в бутылку-рукомойник и отправился по знакомой тропке к роднику.

***

Речные виды и впрямь были достойны кисти великого русского пейзажиста. Обрывистый правый и более пологий левый берега укрывались сочной зеленью лиственных рощ. Среди осин и ясеней ярко светились девушки-берёзки, плакучие ивы склоняли длинные косы к самой воде. Пышные кучевые облака вальяжно плыли сквозь лучистую синеву, а их отражения не менее величаво скользили по водной глади. Уже возвращаясь обратно, Валька остановился передохнуть после крутого подъёма и загляделся, растворился в чистой красоте обновлённой природы.

— Валёк, тебя только за смертью посылать. Мечтательный ты наш, — голос Олега раздался за спиной чересчур неожиданно и громко. Стоявший в опасной близости к краю мелового откоса Валька резко развернулся, оступился и почувствовал, как земля под ногами вдруг потеряла всякую надёжность. Панические махи руками помогли лишь в том, что теперь он вместо падения спиной вперёд съезжал по склону на животе, судорожно пытаясь ухватиться хотя бы за жалкий клочок прошлогодней травы.

Броску Олега позавидовал бы иной профессионал-регбист. И всё равно: это была сказочная удача, что он успел поймать падающего за запястье.

— Валюха, блин! — рывок. — Вечно с тобой! — рывок. — Что-нибудь приключается! — последнее усилие, и Валька наверху — лежит на твёрдой поверхности, не до конца осознавая произошедшее. — Ну скажи, как тебя такого на целых два месяца одного оставлять? Серый же изведётся весь — к бабке не ходи.

— С-спасибо.

— Что ты там бормочешь? Горе наше луковое!

— Спасибо, — Валька тяжело перевернулся на спину. Небо, облака. Безбрежный покой.

— Всегда пожалуйста. Без травм, надеюсь?

— Вроде да, — штаны и рубашку он, правда, изговнякал, но это фигня — отстирается.

— Дай посмотрю, — умиротворяющую синеву заслонил сердитый Олег.

Валька со скрипом принял сидячее положение. Ох-хо-хо, синяки будут шикарные. Повезло ещё, что и ноги, и живот защитила одежда, а вот предплечья… Н-да, предплечья он неслабо стесал.

— Хорошенькое у тебя «вроде», — съязвил Воевода, бесцеремонно покрутив Валькины руки, дабы лучше оценить полученные ссадины. Заглянул в лицо: — Ё, да ты и нос расцарапать умудрился!

Валька совсем не ждал быстрого прикосновения, бережно стирающего меловую пыль со спинки носа, поэтому не успел отшатнуться.

— Горе-горюшко, — повторил Олег, и в его небесных глазах было столько неподдельных тревоги и заботы, что им верилось больше, чем пренебрежительным интонациям. Всё верно: первоначальная злая неприязнь сто лет назад утекла с талой весенней водой, а природа не терпит пустоты вежливого нейтралитета.

— Идём в лагерь, — Воевода пружинисто поднялся. Протянул ладонь: хватайся, несчастье ты этакое. Валька, чуть стесняясь от сделанного открытия, принял помощь и тоже оказался на ногах.

— Вода…

— Какая-такая вода? — Олег непринуждённо подхватил флягу. — Сам-то доковыляй как-нибудь, водонос.

«Спасибо. Друг».

Возившийся у костра Серый обернулся именно в тот момент, когда двое вышли из леса. Приложил ладонь козырьком ко лбу и со звоном опустил крышку котелка.

— Всё хорошо! — во весь голос крикнул Олег. — Жертв и разрушений нет! — но друг не поверил оптимистичному заявлению. Он что-то сказал обеспокоенно поднявшейся со стульчика Насте и заспешил навстречу бредущей по опушке компании.

Стоило им встретиться, как Валька быстро произнёс: — Просто чуть-чуть руки рассадил, — предупреждая самый насущный вопрос.

— С обрыва он сверзился, — добавил Олег. — Я успел поймать.

Скулы Серого заметно заострились, но вместо дополнительных уточнений он сообщил: — Уха готова, стол накрыт, ждём только вас.

Вальку кольнуло чувство вины: похоже, он и впрямь слишком замечтался.

— Олежа, помоги Настасье разлить суп по тарелкам. Пусть остывает, пока я первой помощью занимаюсь.

— Не вопрос, — Воевода пошёл к костру, перед которым был разложен самодельный походный столик, а Серый с Валькой направились к стоявшей за кустами «ниве».

— Запасную рубашку или футболку брал?

— Нет, — груз вины стал ещё тяжелее.

— Тогда держи, — из недр салона появилась тенниска камуфляжной расцветки. — Только перед тем, как наденешь, давай с ран грязь смоем.

— Чем?

— Сначала минералкой, — не машина, а волшебный сундук! — Потом перекисью зальём.

— Давай, — стыдящийся собственной «попадальческой» натуры Валька предпочёл бы заниматься всем сам, только в миропонимании Серого опция «оставить без помощи» отсутствовала в принципе.

— Ты не сердишься? — перекись шипела на ранках, неприятно пощипывая.

— Головой ударился? За что мне сердиться?

— Ну, за то что от меня опять столько хлопот…

— Стоп. Нет никаких хлопот, понял? Забудь вообще эту чушь.

— Ладно.

— Научили, блин, — что-то в глупом Валькином вопросе всерьёз зацепило Серого. — Можно подумать, люди специально в неприятности попадают. Для собственного удовольствия, — особенно глубокую царапину закрыл последний кусочек пластыря. — Всё, свободен.

— Спасибо, — по идее, кусты и «нива» должны полностью закрывать их от оставшейся на костровой площадке компании. Валька поймал Серого за запястье и благодарно коснулся губами центра раскрытой ладони.

Время задержало дыхание на два удара сердца. Потом опомнилось: зашуршало ветерком в кронах деревьев, басовито загудело неповоротливым шмелём.

— Там уже, наверное, остыло всё.

— Да и чёрт бы с ним. Помочь с рукавами?

— Помоги.

Случайный контакт кожи с кожей — как замыкание накоротко. Сплелось дыхание — кто распутает? Время переминается рядом с ноги на ногу: жаль вас тревожить, ребята, но долго отлынивать от работы не в моей власти.

— Надо возвращаться.

— Надо. Чёрт.

Призрак можжевелового запаха на воротнике заёмной рубашки.

— Иди первым, я пока машину закрою. Только не улыбайся такой блаженной улыбкой — летателям с обрывов она по статусу не положена.

— Постараюсь. Так лучше?

— Да. Но только для конспирации. Всё, вперёд.

— Ушёл.

Определённо, время — отличный товарищ. У костра прошло не больше десяти минут, и уха как раз успела остыть до приятной температуры.

***

После обстоятельного обеда Олег с Настей коротко переглянулись и объявили, что отправляются к реке мыть посуду. Серый оценил эвфемизм по достоинству, однако заметил: если через час парочка не объявится в лагере, то пусть не обижаются — он пойдёт их искать. Валька тоже сунулся с вопросом: не надо ли чем по хозяйству помочь? — но оба друга в один голос отправили его лодырничать на расстеленном в тени раздвоенной берёзы спальном мешке.

После сытной еды глаза закрывались сами собой, шелест листвы складывался в тихую мамину колыбельную. Валька заснул, да так крепко, что не услышал возвращения влюблённых и слов Серого: — Нагулялись? Отлично, теперь моя очередь.

— Куда? — спросила Настя, на что Олег загадочно ответил: — За чаем.

— И найти место, — добавил интриги его друг. — Не шумите сильно, Захаров спит.

— Ничего не обещаем, — Воевода сделал независимое лицо, однако, когда позже любимая предложила сыграть неподалёку в волейбол, мастерски отвлёк её от этой идеи.

Валька проснулся к ужину.

— Правильный студент растёт, — отметил Олег данное обстоятельство. — Чётко знает, когда выгоднее спать, а когда — бодрствовать. Серёг, что готовить будем?

— Ничего, всё уже готово, — Серый был занят выкатыванием из костровой золы неких серых шариков. — Картошка как раз испеклась.

— Восхищён, — прищёлкнул языком Воевода. — Стол раскладывать?

— Да, пора.

— А котелок с чем? — Валька без спроса сунул нос под крышку. — Пахнет ёлкой.

— Это, Захаров, особый походный чай, который мы будем пить после того, как вернёмся.

— Откуда?

— С проводов дня.

Серый выбрал место в получасе ходьбы от лагеря. Длинный меловой язык выдавался из береговой линии обрывом, да таким крутым, что Валькин «обидчик» показался бы рядом склоном неглубокого овражка. Компания подошла к пункту назначения как раз в ту минуту, когда ярко-алый диск самым краешком коснулся линии горизонта.

— Смотрите! — Настя взмахнула рукой, показывая вверх по течению, на восток. — А там луна!

Бледный круг ночной красавицы зеркальным отражением копировал заходящее дневное светило. Как в сказке, где брат-Солнце с порога прощается с сестрицей-Луной, уступая ей место в наливающихся фиолетовой темнотой небесах. Одна за другой вспыхивали хохотушки-звёздочки, с любопытством посматривали вниз: кто тут нас сегодня встречает? Ой, интересные какие! Жаль, не слышат ничего — люди, что с них взять? Молчат и только смотрят так заворожённо, будто никогда прежде не видали рек, лесов, полей, закатов. Смешные.

Догорели последние угольки в небесном костре, и промозглый речной холод многозначительно намекнул: май — ещё совсем не лето.

— Идёмте? — первым зашевелился Серый.

— Идём, — Олег обнял ёжащуюся любимую, делясь теплом. — Фонарики у тебя?

— У меня, держи. Замыкаешь?

— По традиции.

Валька шёл вторым и думал, что даже со светом вряд ли сориентировался бы в темноте незнакомого леса. А Серый ведёт их так, словно шагает по хоженым-перехоженым дорожкам студгородка. «Удивительный. Необыкновенный. Ума не приложу, как я умудрился ему понравиться? И как проживу без него целых шесть десятков дней?» — Валька запнулся о притворившийся тенью корень.