Они студентами были (СИ)

— Эй, Валюха! Под ноги смотри, покуда нос окончательно не расквасил!

— Смотрю, — «Друг моего любимого, и, кажется, теперь и мой друг тоже. Которому я, кажется, успел простить все издевательства. Сильный, властный, добрый тёзка древнерусского князя. По нему я, наверное, тоже буду немного скучать на каникулах».

К лагерю путешественники выбрались без происшествий. Костёр едва тлел, но охотно разгорелся вновь, подкормленный порцией сушняка. А в котелке настоялся травяной «походный чай», в составе которого Валька угадывал лишь молодые еловые метёлки.

— Пирожки! — Настя торжественно принесла из машины объёмный кулёк. — С вишней, поэтому могут попадаться косточки.

— Вот скажи мне, Настастья, — Серый закончил разливать по кружкам свой отвар, — зачем вам с Маргошей диеты, если ты так хорошо умеешь печь? Профанация искусства какая-то.

— Вот-вот, — подтвердил Олег. — У тебя шикарнейшая фигура и без всяких пищевых заморочек.

— Мужчины! — фыркнула Настенька. — Не было бы этих «заморочек» — не было бы и «шикарной фигуры». А пироги так, пустое.

— Пироги — важное, — не согласился Валька, уплетая третий по счёту. — Еда вообще такой вопрос, животрепещущий.

— Особенно для тех, у кого рёбра стиральной доской торчат, — хмыкнул Серый. — Может, тебе бутерброд сварганить, ценитель телесной пищи?

— Мне сваргань, — вместо Вальки откликнулся на приглашение Воевода. — Поджаристый, с сыром и сосиской, как ты делаешь.

— Пользуешься моей добротой и хорошим отношением?

— Пользуюсь. Духовная-то пища нам не грозит: редиска-Колян зажал гитару.

— Вправду зажал? — расстроилась Настя. — А я так хотела песен послушать.

— В другой раз, — развёл руками Олег. — Могу спеть для тебя а капелла, если желаешь.

— Не надо, — тут же сказал Серый. — Лучше держи бутерброд.

Воевода царственным жестом принял откуп и лукаво подмигнул Вальке: запоминай, студент, как опытные товарищи съестные бонусы получают.

— Захаров, твоё, — следующий поджаренный сандвич перекочевал к едоку. — Настасья?

— У меня дие… А, ладно! Давай.

Они ели вредную для фигуры вкуснятину, болтали и смеялись, не замечая течения времени. Сестрица-Луна всё выше взбиралась вверх по Млечной тропинке, паузы в разговорах становились длиннее.

— Настён, спишь? — Олег легонько тряхнул прикорнувшую у него в объятиях девушку.

— Кажется, да, — зевнула она, прикрыв рот ладошкой. Поднялась: — Пойду баиньки.

— Я провожу, — галантный Воевода тоже встал. — Одеялко подоткну, колыбельную спою.

— Только палатку не опрокинь, когда петь будешь, — беззлобно поддел его друг. — Как места делим? Мы с Захаровым на улице?

— Не простынет?

— Не простыну! — вскинулся задрёмывающий Валька. — У меня иммунитет.

— Ну-ну, — скептически прокомментировал заявление Олег. — Ладно, так уж и быть, соглашусь с вами. Серёг, толкни меня перед рассветом — схожу на зорьку.

— Не вопрос. Спокойной ночи, Настасья.

— Спокойной ночи.

После того, как за влюблёнными опустился брезентовый полог, Серый спросил: — Может, ты тоже ляжешь?

Валька мужественно попытался разлепить веки, но понял, что подвиги здесь неуместны.

— Лягу, — сладко потянулся он. — А ты скоро?

— Скоро. Пойдёшь утром рассвет встречать?

— Конечно, пойду! На обрыв?

— Да. Там недалеко есть заводь с приемлемым спуском. Олеже должно будет понравиться: рыбное место.

— И когда ты всё замечаешь?

— Просто умею смотреть. Примерно, как ты — мечтать.

— Твоё умение полезней, — пробормотал Валька, поуютнее устраиваясь в спальнике. — Спокойной ночи.

— И тебе.

Вроде бы он до смерти хотел спать, а глубокий сон никак не приходил. Или на самом деле ему всего лишь привиделось, будто Олег вернулся к костру?

— Спел колыбельную?

— Спел.

— А сам что?

— Да вот. Думки. О будущем.

— Вашем?

— Вашем. С нашим-то всё ясно: в июне договорюсь с замдекана о переезде к «семейникам», в сентябре вселимся. Пятый курс, диплом, аспирантура вперемешку с работой, свадьба. Стандартный план.

— Хороший план. Только с детьми не спешите. И, кстати, насчёт работы. Борисыч сделал мне недвусмысленное предложение о должности монтажника. Пока на полставки, но с трудовой и всеми делами.

— Заманивает специалиста.

— Угу. Я ответил: без проблем, только работаю исключительно с напарником. Конкретным.

— О как! А он?

— Скривился, будто лимон разжевал, и сказал, что не возражает.

— Ты, Серый, крутой дипломат, оказывается! Борисыч же клялся и божился руки мне не подать, даже если у него на глазах тонуть буду.

— Остыл, значит. Ты-то согласишься на него работать? Обещал гибкий график со сдельной зарплатой — мечта пятикурсника.

— Мечта. Серёг, так что с вами-то?

— Да ничего особенного. Если ты уйдёшь, то тоже переедем в какую-нибудь «двойку». Четыре года работа-учёба, а там видно будет.

— Аспирантуру потянешь?

— Придётся. Халявное жильё на дороге не валяется.

Молчание.

— Знаешь, я всё думаю…

— Знаю. Не думай. Сказано «вместе» — значит вместе. Отсюда и до конца.

— Успокоил, Волчара, — Олег встал с брёвнышка. Опустил ладонь на плечо другу, коротко, но сильно сжал. И ушёл обратно в палатку, в сонные объятия любимой девушки. А Серый ещё долго в задумчивости смотрел на огонь, время от времени шевеля веткой рубиновый жар углей.

========== Глава десятая, которой завершается самый небывалый год Валькиной жизни ==========

Всё в жизни, что меня не убивает, делает меня сильнее.

Ф. Ницше

Свою вторую сессию Валька встречал в бодром расположении духа. Больше всего его обнадёживала возможность «автомата» по самому нелюбимому предмету: истории. Пять положительных оценок на семинарах требовалось подтвердить рефератом — и можно было готовить зачётку под красивое «отл». Валька честно потратил день на поиски материала в Центральной библиотеке, а потом три вечера компоновал найденное в связный текст. И всё равно пролетел бы, не загляни случайно Серый в почти готовую работу.

— А кто у вас по истории? — поинтересовался он, просмотрев пару неподшитых листов.

Валька назвал фамилию.

— Тогда можешь сразу нести свои труды в сортир: она их не примет.

— Почему? — хорошенький поворот! Столько сил потрачено, неужели впустую?

— Потому что ей важно не содержание, а оформление, — из кип макулатуры, сваленных за монитором, была извлечена тоненькая замызганная методичка. — Держи. На ближайшие годы это твоя настольная книга.

— «ГОСТ 7.32-2001»?

— Именно. Все без исключения работы должны оформляться согласно ему вплоть до мелочей, вроде отступов абзацев. Правда, преподы редко ширину полей линейкой замеряют, но ваша историчка не из таких.

— То есть мне надо всё переписывать? — уточнил несчастный первокурсник. Серый лишь руками в ответ развёл: се ля ви, мой друг.

Валька поверил в волшебную силу невзрачной методички, когда оказался единственным, у кого реферат приняли с первого раза. А поскольку дело было на зачётной неделе, то и в ведомость сразу внесли наградное «отлично».

— В зачётку поставлю на экзамене, — строго сказала преподаватель. Возможно, она ожидала, что студент начнёт клянчить «а-прямо-сейчас-можно?», но Валька и так чувствовал себя на седьмом небе от счастья.

— Хорошо, — легко согласился он. В конце концов, не велик труд — на пятнадцать минут в универ сбегать. В особенности, если тебе безвыездно сидеть в студгородке до конца сессии.

Мурлыкая под нос нечто, смутно напоминающее «Не стоит прогибаться под изменчивый мир», Валька без приключений добрался до родной секции, толкнул дверь с привинченным под цифрой «4» жёстким диском и попал в эпицентр нешуточного спора.

— Олежа, я тебе русским языком говорю: эту бандуру элементарно некуда приткнуть.

— А я тебе русским языком отвечаю: ты просто не хочешь проявить смекалку.

Олег и Серый стояли посреди комнаты, отражаясь друг в друге скрещенными на груди руками и неуступчиво вскинутыми подбородками, а на полу между ними яблоком раздора лежал древний «Горизонт».

— На фиг он нужен?

— Традиция, Серёга. Каждый уважающий себя выпускник РТФ обязан после сдачи диплома сбросить с балкона телевизор.

— У тебя ведь уже один припрятан.

— Так нас же двое!

— Олежа, я чертовски ценю твою заботу, но мне персональный телик не требуется.

Воевода набычился.

— Тогда… тогда вон ему пригодится, — он ткнул за спину большим пальцем, показывая на тихонько стоящего в коридорчике Вальку. — Когда он защитится на красный диплом, такая электроника станет настоящей редкостью.

Серый задумчиво посмотрел в ту же сторону: — Хороший аргумент. Захаров, будешь следовать традиции?

Валька сглотнул: — Э-э, не знаю. Вдруг у меня не получится красный диплом получить?

— В каком это смысле «не получится»? — Олег повернулся к младшему соседу. Сурово свёл на переносице пшеничные брови: — Только попробуй нас опозорить, понял?

— Понял, — упавшим голосом подтвердил Валька. — Буду следовать традиции.

— Олежа, не дави на человека морально. Он же теперь спать спокойно не сможет, — укоризненно сказал Серый. — Валентин, а ты не принимай близко к сердцу: будет у тебя диплом с отличием. Без порванных жил и выкипевших мозгов. Что касается телевизора, то предлагаю оставить один кинескоп. Сбрасывают-то их зачем? Чтобы бабахнула ЭЛТ.

— Ладно, — нехотя пошёл на компромисс Воевода. — У нас точно все шкафы заняты?

— Точно.

— Значит, на балкон.

— Если вынесешь оттуда часть хлама.

Олег возмущённо засопел: — Сколько раз повторять, это не хлам! Это!..

— Да-да, предметы первой необходимости. Именно поэтому они который год гниют под открытым небом. Короче, уборку делать будешь?

Взъерошенная яркая синь столкнулась с насмешливым серым спокойствием и тоже притихла, возвращая себе самообладание.

— Буду. Но, Серёга, тут такое дело, — заминка. — Боюсь, у меня рука не поднимется взять и безжалостно выбросить хоть что-нибудь. Может, ты мне поможешь?

Взгляд Серого блеснул хищной зеленью: — Может, и помогу. Может, даже сам всё сделаю, без тебя, а, Олежа?

— Было бы неплохо, — Воевода чувствовал подвох, поэтому подбирал слова. — Я тебе покажу, что точно нужно оставить…

— Э, нет. Если я убираю, то решения принимаю сам. Определяйся: будешь один развлекаться или мне доверишься?

— Без ножа режешь, — Олег обречённо прикрыл глаза. — Я понял, это скрытая месть за Валюху, да? Что ж, действуй.

— Друг мой, в тебе умер великий трагик. Захаров вон на заднем плане едва слезу не пустил. Не волнуйся, ничего по-настоящему для тебя важного я не выброшу.

— Надеюсь. Ладно, пойду к Настюхе залечивать душевные раны. На ужин не ждите. И на завтрак, пожалуй, тоже — Маргоша собиралась проведать родные пенаты.

Теперь уже Валька в предвкушении сверкнул глазами, однако заметил это исключительно Серый.

Планы Олега сбылись лишь наполовину: в девять утра следующего дня он объявился в четыреста седьмой секции. Серый и Валька как раз выходили на кухню с посудой и продуктами — готовить яичницу.

— Припозднились? — Воевода многозначительно поиграл бровями.

— Ничуть, — невозмутимо парировал его друг, а Валька вдруг чётко почувствовал багровый след укуса на правом плече. — Ты здесь какими судьбами?

— Да вот, решил, что не по-товарищески вас так надолго бросать.

— Эталон верности. Сферический, в вакууме. Ты с нами?

— Спрашиваешь!

— Тогда с тебя кофе. Захаров…

— Взял весь десяток, — отрапортовал понятливый Валька. — И большую сковородку.

— Хорошо. Олежа, мы на кухне.

Кроме яичницы-глазуньи к завтраку полагались бутерброды с сыром на поджаренных остатках вчерашнего хлеба и нарезка из свежих ароматных огурцов. Воевода тоже расстарался, сварив на всю компанию по чашечке фирменного карамельного кофе. Завтракали в тишине, наслаждаясь каждым кусочком, и только в самом конце Олег завёл разговор, приподнявший завесу тайны над его незапланированным возвращением.

— Вот скажи мне, Серёга, — издалека начал он, — почему ты для меня желтки зажариваешь, а для Валька, например, оставляешь жидкими?

— Потому что помню про твой сальмонеллёз в третьем классе, а от Захарова пока возражений не слышал.

— Вот! — Олег со значением поднял вилку вверх. — Ты помнишь и тебе не сложно. Так почему кое-кто другой кривит лицо: «Я не собираюсь каждому отдельно готовить»?

— Настасья, что ли? А ей ты историю с «бабушкиным гоголь-моголем» рассказывал?

— Нет. Я просто её просил. Дважды.

— И на третий молча ушёл?

— Как облупленного знаешь, да?

— Практически. Олежа, она считает это твоей прихотью, капризом. Расскажешь про месяц больниц — станешь получать на завтрак правильную яичницу.

— Она, между прочим, утверждает, будто любит меня. Разве сложно просто принять «каприз» любимого человека? Без объяснений и выписок из истории болезни?

— Разбаловал я тебя за полтора десятка лет, — проворчал Серый. — Пойми, окружающие не телепаты. Хочешь взаимопонимания — разговаривай.

Олег хмуро покачал чашку с кофе в руке и осушил её в два глотка: — Ладно, спасибо этому дому, пойду обратно.

— Может, на балкон заглянешь?

— Нет. Не хочу ещё сильнее портить себе настроение.

— Так мы ж ничего не выбросили! — Валька решил, что сюрпризы в текущих обстоятельствах неуместны. — Только перетасовали всё и от пыли протёрли.

— Врёшь! — Воевода недоверчиво переводил взгляд с одного сотрапезника на другого. — Или нет?

— Посмотри, — у Серого было лицо игрока в покер, но глаза лукаво посмеивались.

— Ну, други! — Олег резво встал из-за стола. — Ну, вы даёте! — последняя фраза прозвучала уже с балкона.

— Как мало человеку надо для счастья, — Серый довольно откинулся на спинку стула, и Валька прыснул, вспоминая вчерашнюю игру в тетрис Воеводиным «мало».

***

Готовиться к экзаменам, когда на улице солнечная летняя теплынь, — сущее наказание. Поэтому погода сделала всем студентам подарок: первого июня небо нахмурилось, подул северный ветер, и температура с плюс двадцати двух упала до плюс двенадцати. Словом, сидите по домам и учите на здоровье.

Во время балконной уборки в самом грязном углу был обнаружен забытый масляный обогреватель с оборванным проводом. Теперь же настал его звёздный час: Серый где-то раздобыл вилку со шнуром и починил прибор буквально за пять минут.

— Пользоваться аккуратно, — предупредил он. — За пожар нас по головке не погладят.

С того дня обитателям комнаты 407/4 стало нипочём уличное ненастье, а Воевода получил очередной аргумент в пользу своей запасливости.

Валька сдал математику на «отлично», виртуально смахнул со лба трудовой пот и сел учить физику.

— Не запоминается, — пожаловался он после третьей попытки рассказать Серому особо заковыристый вопрос.

— Пиши шпоры, — посоветовал старший товарищ.

— Так за шпоры нам вж-жик! — Валька чиркнул себя по горлу ребром ладони.

— Я же не сказал «списывай». Я сказал «пиши». Выделяй главное, думай над материалом — и запомнишь.

— Самое главное, халяву не забудь позвать, — ввернул Олег, заработав скептический взгляд друга-материалиста.

Валька исписал мельчайшим почерком двенадцатилистовую тетрадь и честно поорал «Халява приди!» из форточки курилки. Какое из средств сработало лучше — вопрос интересный, однако в зачётке стало на одно «отл.» больше.

— Информатика, — Валька взъерошил давно не стриженную шевелюру. Вот тут было до конца не ясно: с одной стороны, он выполнил все условия на «автомат», с другой — преподаватель хранила партизанское молчание.

— Поставит, — уверенно сказал Серый, и Валька, как настоящий сказочный герой, поверил ему в третий раз.

На консультацию он шёл в несколько нервном настроении: вдруг ошибка? Вдруг сдавать? Зато обратно в общежитие едва ли не летел.

— Поставила! Сессия на отлично! — в полный голос провозгласил он с порога.

— Я же говорил, — новость не произвела на Серого какого-либо особенного впечатления. — Поверь, с дипломом будет аналогично, просто работай.

— Верно ли я расслышал? — вслед за Валькой в комнату вошёл Олег. — Валентин у нас теперь круглый отличник?

— Ага! — эту радость было не под силу заглушить никаким подначкам.

— Мои поздравления. Я, правда, по другому поводу заглянул: сорока принесла на хвосте, что у тёть-Поли остался бесхозный килограмм творога.

— Намекаешь? — хмыкнул Серый. — Ладно, добудете к творогу яиц и сметаны — получите на ужин сырники.

— Вот спасибо, дружище! Не хочу плохо говорить про Настёну, но это блюдо ей откровенно не даётся, — Олег сгрёб Вальку за плечи: — Что, отличник, пошли по магазинам? Точнее, ты по магазинам, а я по творогам.

— Пошли, — Удивительно, но прикосновение не вызвало прежнего отторжения и неприязни. Не из-за того ли, что в нём больше не было пошлого или унижающего подтекста?

— Серёга, ещё что-нибудь нужно?

— Вчерашний батон можно купить: сделаю утром гренки, если ты молоко не допьёшь.

— Ради такого, конечно, не допью. Ладушки, мы попёрли.

— А тёть-Поля — это кто? — задал Валька давным-давно интересующий его вопрос.

— Жена дядь-Вити. Они в деревне за лесом живут, держат хозяйство. Когда есть излишек молочки, сюда приносят. Те, кто в курсе, — держат руку на пульсе и всегда при молоке, твороге, а порой даже масле.

— Прикольно, — собеседники вышли на улицу и одновременно повыше подняли воротники ветровок: погода упорно не желала баловать теплом.

— Знаешь, Валентин, — Олег не спешил расставаться, — я хочу вынести тебе вторую благодарность. Ты, для моей пользы, чертовски положительно влияешь на Серого.

— Я? Влияю?

— Да. Думаешь, если б не твоя сессия, стал бы он вкусностями заморачиваться? Сырниками там, гренками? Или упомянул бы на днях, что в следующем году можно рискнуть и привезти в общагу отцовскую гитару? Это, приятель, практически предложение руки и сердца.

Валька засиял смущённым счастьем — словно солнышко из-за туч выглянуло.

— Олег, скажи, а ты не ревнуешь? — Однако. Радость, оказывается, развязывает язык похлеще стресса. «Пошлёт, может быть, даже матом».

— Я что, по-твоему, уродец какой? — вместо грубого предложения не лезть не в своё дело оскорблённо, но по существу, ответил Воевода. — У меня лучший друг счастлив, как сто лет не был, а я ревновать должен? Собакой на сене сидеть? Ну, Валюха, ты прям в душу плюнул!

— Прости, — раскаялся Валька. — Я не нарочно, само сболтнулось.

— Прощаю, — великодушно кивнул Олег. — Всё, разбежались, пока кто-нибудь особо ушлый наш творог не увёл.

Казалось, будто этот день — один из тех, когда жизнь непринуждённо кружит тебя в вальсе. Всё удаётся, всё складывается, любое известие — приятное, любой поворот — к лучшему. Вот почему домашний номер Валька набирал с лёгким сердцем. До ужина оставалось минут пятнадцать, то есть ровно столько, чтобы позвонить маме и похвастаться успешно закрытой сессией.

— Умница, Валюша, — почему-то мамин голос звучал тускло. Помехи на линии? Раньше он такого не замечал. — Скоро приедешь?

— Ещё не думал, — Валька поспешил увести разговор прочь от щекотливого обсуждения: — У вас как дела?

Нет, связь была отличной. Настолько, что детский плач на заднем фоне не получилось бы списать на обман слуха.

— У нас, — мама замолчала. — Меня вот три дня назад из больницы выписали. Ты теперь старший брат, Валюша.

— Кто? — можно ведь было сообразить заранее, он же знал: в конце июня. А получилось, как нырок в прорубь.

— Девочка, здоровая. 3,5 килограмма, 46 сантиметров. Мы назвали её Дианой, в честь Роминой бабушки.

— Красивое имя, — надо ведь ещё что-то сказать? — Поздравляю.

— Спасибо, солнышко. Приезжай, — плач усилился, — мы все тебя ждём.

— Ладно, не буду тебя отвлекать, — торопливо сказал Валька. — Привет Роману Игоревичу и Диане.

— Я передам. Звони, Валюша.

— Ага, обязательно.

Он повесил трубку и тут же пожалел, что это получилось слишком быстро: следовало дождаться гудков с той стороны. «Старший брат», — Вальке стало зябко. Ужасная подлость, но он не хотел ехать домой: там всё, абсолютно всё теперь было чужим.

— А у меня сестра родилась, — просто сказал он, и накрывавшие на стол соседи на мгновение замерли. — Дианой назвали.

— Хорошее имя, — сделал комплимент Олег. — И вообще, хорошо, что девчонка. С младшим пацаном знаешь сколько мороки? У-у! Матушка частенько говорит: второго меня она бы не перенесла.

— Да, сестричка — это славно, — тепло улыбнулся Серый. — Ты погоди сразу мнение составлять, прежде с ней познакомься.

Валька сел на своё место. Надо же, у него внутри всё бунтует, а они рады. «Неужели я снова что-то не понимаю?»

— Я, кстати, Настёне сказал, что первой дочку хочу, — Олег щедро налил себе сметаны из мягкого пакета. — Пускай постарается.

— Это тебе стараться надо, — Серый поставил перед Валькой тарелку с толстыми золотистыми сырниками. — Рекомендую добавить варенье.

— Почему мне? — удивился Воевода, следуя доброму совету.

— Потому что, как нам объясняли на биологии, пол ребёнка зависит от мужчины. Вроде такая тема интересная, как ты умудрился её прослушать?

— Значит, занят был. Более важным, — Олег отправил в рот первый кусочек. Театрально закатил глаза: — М-м, пища богов! Валёк, твоё мнение?

Валька перестал купать сырник в сметанном соусе и наконец надкусил: — Да, очень вкусно.

Сотрапезники молниеносно переглянулись.

— Мы тебе, Захаров, одну идею подкинуть хотели, только теперь не понятно, насколько она хороша, — Серый потёр переносицу. — В июле вам положено проходить практику, и обычно это просто формальность. Но если захочешь, то мы договоримся, чтобы тебя устроили весь месяц поработать на кафедре.

Валька прикусил губу, не поднимая глаз от тарелки. Действительно, отличное предложение, только не станет ли оно предательством по отношению к маме?

— Не спеши с решением, — негромко и очень серьёзно сказал Воевода. — Время терпит. Скатайся домой, посмотри, что к чему.

Протёртый творог комом встал в горле: они думают, заботятся. Будто Валька действительно заслужил.

— Ты ешь, остывает, — кто это сказал: Серый, Олег? Так по-доброму…

«У меня есть друзья, — сырники на тарелке вдруг начали терять чёткие контуры. — Как бы не повернулось, у меня есть друг и любимый. Вот», — Валька сморгнул.

— Спасибо вам, — он решился посмотреть на соседей. — Я подумаю.

***

День рождения подкрался к Вальке незаметно. Он, в принципе, не афишировал дату — было неловко взять и внезапно заявить: «А у меня завтра днюха!». Лучше уж втихомолку привезти из города три коробки с пиццей, трёхлитровую банку яблочного сока и какой-нибудь торт. За покупками именинник поехал сразу после того, как отзавтракал в одиночестве: соседи в тот день уже успели отбыть на последний экзамен.

Вернувшись в обед, он обнаружил комнату всё такой же пустой. «Суровый экзамен», — обычно четверокурсники «отстреливались» за час, максимум — полтора. Валька прибрался на кухне, подготовил кружки-тарелки и как раз размышлял, получится ли у него самостоятельно разогреть пиццу в духовке, когда звуки из секции возвестили о возвращении соседей.

— Ну что, новорожденный? — как всегда у Воеводы, дверь распахнулась настежь. — Подставляй уши.

«Они знают?»

— Идиотский обычай. Олежа, ты бы подвинулся — у меня противень горячий.

«Противень?»

— Сразу предупреждаю: готовил в первый раз, поэтому за результат ручаться не могу, — Серый поставил ношу на угол стола.

— Это что, лазанья? — откуда, ну откуда он всегда всё знает?

— Она самая, — Олег гордился результатом сильнее самого шеф-повара. — Ладушки, развлекайтесь, а я пошёл к Настюхиному приходу их комнату в порядок приводить. Ибо насвинячили мы там от души. Валентин, — он протянул руку, — поздравляю.

— Спасибо, — у Вальки никак не получалось собраться с мыслями. — Слушай, давай мы тебя подождём? Или вообще пошли вместе убирать?

— Действительно, Олежа, что ещё за новости с «развлекайтесь»?

Воевода посмотрел на соседей, как на идиотов: — Я им тут подарок делаю, почти романтическое свидание устраиваю, а они артачатся. Нормально, да?

Валька и Серый слегка покраснели.

— Оставите мне вашей итальянской штуки на попробовать, — из коридора распорядился Олег. — До утра же она доживёт?

— Доживёт, но, может, сразу возьмёшь половину?

— Или хотя бы две пиццы, — Валька протянул коробки. — Сегодняшние, только подогреть надо.

— Пиццы возьму, — согласился Воевода. — А лазанья — на завтра. Бывайте, други! — дверь закрылась.

— Подарок он сделал, — хмыкнул Серый. — Ох, Олежа.

— Хороший подарок, мне нравится, — Валька со спины обнял любимого за талию. Положил подбородок ему на плечо: — Давай обедать? У меня с восьми маковой росинки во рту не было.

— Нас дожидался?

— Ага.

— Самоотверженное чудо, — Серый развернулся в кольце рук, нежно коснулся губами кончика Валькиного носа. — С днём рождения тебя.

***

Ехать домой он откровенно струсил, однако неблаговидное решение не вызвало со стороны соседей и единого взгляда осуждения. Взрослый человек, сам разберётся. Поэтому они просто утрясли все бюрократические вопросы, и теперь Валька мог с чистой совестью просидеть июль в студгородке.

У закончивших четвёртый курс практики не было, её заменял месяц сборов — так завершались три года обучения на военной кафедре. Олегу и Серому предстояло сутки трястись в поезде до далёкого закрытого городка, чтобы за несколько недель ускоренным темпом пройти призывные полтора года.

— А вы «дедов» не боитесь? — на прощальных посиделках спросила одногруппников Настя. В ответ те громко заржали, будто услышав чрезвычайно смешную шутку.

— Ой, Настюха, — Олег даже слезинку смахнул, — ну ты и выдала! Это им нас бояться надо.

Жильцы комнаты 407/4 расстались первого июля. Обменялись телефонами, однако созвониться у них получилось бы лишь в августе, когда все вернутся по домам.

— Ты, Валюха, аккуратнее без нас, — дал последнее наставление Олег. — Чтоб в сентябре живым и непокоцанным приехал, понял?

— Понял, — забыв про всякую конспирацию Валька смотрел только на Серого, безотрывно, почти не моргая. — Я провожу? До вокзала.

— Не надо. С нами Настасья собралась — на пятого места в машине не хватит.

— Тогда… тогда тоже берегите себя.

— Сбережём, не переживай.

— Серёг, — Воевода мягко тронул друга за плечо. — Там дядь-Витя подъехал, наверное. Я пойду, посмотрю, а ты не задерживайся, ладно?

— Ладно.

Перед долгой разлукой поцелуи всегда самые сладкие, объятия — самые крепкие, а необходимость их разомкнуть — самая мучительная. Слова потеряны, но в них и нет нужды: настолько красноречивы взгляды.

— Удачи тебе.

— И тебе. Вам.

Закрытая дверь, затихающий звук шагов. Валька устремляется на балкон: да, «нива» уже у входа, грузят сумки. Перед тем, как исчезнуть в автомобильном чреве, оба соседа одновременно смотрят на свой четвёртый этаж. Валька машет рукой, прощаясь, и получает два ответных коротких взмаха. Машина урчит, трогается, белым облачком дыма ставя точку в очередной главе Валькиной жизни. Оставляя ему любовь и надежду на новую — такую нескорую! — встречу.

***

В отличие от аномально холодного июня, июль получился что надо: безоблачный, жаркий. Практически безлюдный студгородок поначалу казался непривычным, но вскоре Валька распробовал вкус пыльной тишины. Он жил самостоятельно, как хотел когда-то, и у этого тоже были свои достоинства и недостатки. Ему пришлось вспомнить всё, чему научился за время совместных готовок: макароны больше не подгорали, супы — не разваривались в однородную бурду, даже борщ и плов весьма походили на самих себя в исполнении старших друзей. Наконец-то нашлось время осуществить давнюю задумку: каждое утро выходить на пробежку. Валька уже несколько месяцев хотел напроситься к Серому в компанию, но прекрасно понимал, насколько слаб как бегун. Два месяца тренировок могли помочь исправить положение, и он упорно работал над своей физической формой.

Конечно, он скучал. Засыпал в обнимку с подушкой, на которой чуткий нос до сих пор улавливал размытые нотки можжевелового запаха. Перемешивая на кухне жарящуюся картошку, вспоминал лучшего из кулинаров и улыбался оттого, что, казалось, стоит обернуться — и за спиной окажется Серый, заглянувший проверить, как без него справляется новичок. Пускай из места сборов не было известий, Валька знал, чувствовал — там всё хорошо. Всё идёт своим чередом, день сменяется ночью, крутится колесо года, приближая долгожданное свидание.

Только прежде, чем оно случится, предстоит последнее испытание: возвращение в дом, который больше не был его домом.

***

В этот раз приезд не отмечался природными катаклизмами — ни тропической жары, ни бури, ни банального дождичка. Просто пасмурно, и таким же пасмурным выглядел встречающий отчим.

— У Дины третью ночь животик болит, — пожаловался он пасынку. — Лара говорит, что это нормально, но всё равно — тяжело.

Валька кивнул, вспомнив свои первые месяцы в общежитии. «Кажется, сто лет назад было. Кажется, не со мной».

— Валюша! — мама совсем истончилась, поблекла. Обнимает его, а в руках силы почти нет.

— Привет, — он идиот, круглый, как дырка от бублика. По-детски эгоистичная сволочь. — Прости, я так долго не приезжал.

— Что ты, солнышко! — мама разомкнула объятие, отступила на шаг назад. — Ох, Валюша, как ты вырос! Совсем взрослый.

Разве?

— Ларочка, там из духовки горелым пахнет.

— Боже мой, лазанья! — хозяйка метнулась на кухню. — Совершенно забыла и таймер не услышала!

— Мам, да не расстраивайся, — Валька разулся и прошёл следом. — Можно просто макарон по-быстрому отварить.

— Да-да, — из глубины квартиры послышалось хныканье. — Диночка проснулась. Рома, поможешь мне здесь?

Валька на миг прикрыл глаза, сосредотачиваясь.

— Мам, иди к Дине, а обедом я займусь. Я же теперь человек самостоятельный, готовить умею.

— Съедобно? — не удержался от язвительной реплики отчим.

— Проверите, — спокойно ответил Валька. — Особых изысков не обещаю, но салат и спагетти с яйцом и сыром — легко.

«Молодец», — улыбнулся в воспоминании Серый.

— Студент, — какой скрытый смысл был вложен в короткую характеристику, знал только отчим.

— Валюша, я не уверена… — немного растерянно начала мама, однако детский плач становился настойчивее, и она сдалась: — Хорошо, делай, как считаешь нужным.

Валька остался один на один с кухней. Восемь месяцев назад он бы жутко разнервничался и наверняка умудрился испортить элементарную овощную нарезку. Только с тех пор жизнь заставила его накрепко вызубрить урок: на белом свете есть вещи пострашнее переведённых впустую продуктов, поэтому глупо переживать из-за всяких пустяков.

— Солнышко, познакомься.

Валька обернулся. Мама стояла в рамке дверного проёма: преобразившаяся, светящаяся мягким внутренним светом, словно Мадонна с картины итальянского художника. Она держала на руках крохотную девчушку, с любопытством рассматривающую нового человека. Глаза у девчушки были точь-в-точь Валькины: большие, карие до янтарной желтизны.

— Привет, — он отложил в сторону ложку, которой помешивал макароны в кастрюле. Подошёл ближе. — Привет, Звоночек. Меня Валя зовут. Я — твой старший брат.

========== Глава одиннадцатая, в которой Олег занимается воплощением планов в жизнь и мимоходом закрывает один незначительный гештальт ==========

У ночного огня под огромной луной

Тёмный лес укрывал нас зелёной листвой.

Я тебя целовал у ночного огня,

Я тебе подарил половинку себя.

Танцы минус «Половинка»

О том, что у него должно быть всё только самое лучшее, Олегу Воеводе никто никогда не говорил: это было очевидно без слов. Лучшие люди, лучшие вещи, лучшая еда — выбирать следовало придирчиво и тщательно. К сожалению, обычно приходилось идти на компромисс: брать самое достойное из доступного, переводя поиск более подходящего варианта в фоновый режим. Но иногда — возмутительно редко — идеал находился сразу. Как это было с его другом, например.

Они повстречались в первом классе, на школьной линейке. Просто взгляд сам собой зацепился за ничем не выделяющегося из толпы будущих одноклассников мальчишку, и внутри словно птица ударилась о рёбра: моё. А раз так, то надо действовать, пока кто-нибудь другой не понял всей уникальности стоящего особняком русоволосого паренька.

— Привет.

— Привет, — мальчишка смотрел на незнакомца с дружелюбным любопытством.

— Олег Воевода, — Олег по-взрослому протянул руку: так делал отец, когда здоровался с людьми, которых уважал.

Светлые глаза собеседника зажглись бирюзовой хитринкой, но лицо осталось непроницаемо-серьёзным.

— Серый Волк, — твёрдо скрепил он рукопожатие.

С того дня они стали практически неразлучны.

За прожитые бок о бок годы у друзей естественным образом выработались свои ритуалы и традиции. Так, каждый август перед Воеводиным днём рождения они выбирались на пару суток «дикарями» в лес. Строили на берегу реки шалаш, ловили рыбу, по ночам жгли костры, а днём — вволю плескались в не успевшей растерять летнее тепло воде. Чем старше становился Олег, тем отчётливее вагон пригородной электрички напоминал ему лодку Харона: сорок минут мерного перестука колёс словно ластиком стирали тревожные мысли о скором будущем, о незаконченных делах, об ответственности за немолодеющих родителей и любимую девушку. На короткую пустынную платформу он спрыгивал уже беззаботным самоуверенным подростком, полной грудью делал первый, самый вкусный глоток долгожданного воздуха свободы и широко улыбался верному другу, настороженно принюхивающемуся к запаху близкого приключения.

«Вперёд?»

«Вперёд».

Они очень мало разговаривали во время таких вылазок, предпочитая обходиться переглядками да неуловимыми для постороннего взгляда гримасами. «Я чертовски везучий тип, — часто думалось Олегу, когда он шагал по неверным лесным тропкам, чуть поотстав от Серого. — Мало того, что нашёл такое сокровище, так ещё и до сих пор умудряюсь его не про… любить». На этой мысли проводник обычно бросал назад короткий бирюзовый взгляд: «Вот именно — сокровище. Вспоминай об этом почаще», — и Воевода делал возмущённое «Пф!»

Потому как на самом деле они оба никогда не забывали о своей феноменальной удачливости.

В этом году местом стоянки стала уютная лужайка на берегу широкой дуги заводи.

— Камыши не помешают? — на всякий случай уточнил Серый.

— Не, они же по краям. Годная получится рыбалка, нюхом чую.

Пока соорудили навес для сна да наскоро перекусили захваченной из дома снедью, пришла пора готовиться к вечерней зорьке.

— Прогуляюсь, — сказал Серый разматывающему удочку приятелю и растворился в лесной зелени.

«Волчара, — с пониманием хмыкнул Олег, привязывая блесну. — Вот поймаю однажды, как через пень перекидываться будешь, — не отвертишься потом, будто обычный человек».

Друг вернулся в поздних сумерках, когда в подвешенном над костром котелке вовсю бурлила вода.

— Щучка?

— Она любезная, — Олег закончил потрошить рыбину. — Ну-с, принимай эстафету.

Покуда он ходил к реке мыть нож и руки, улов вместе с небрежно почищенной луковицей, целой морковкой и ещё какими-то травками отправился в котелок на уху.

— Хорошо погулял? — как бы между прочим поинтересовался Воевода у повара. Тот промолчал, лишь в глазах на миг вспыхнули зелёные искорки. «Оборотень», — Здесь, в лесу, у края тёмной воды в сказочную породу Серого верилось как никогда.

Ужин получился добрым. Наевшись, друзья второй раз повесили над огнём котелок с водой для чая, а сами устроились отдыхать немного в стороне, под сенью дуба-великана. Олегу припомнился зачин «Руслана и Людмилы»: интересно, придёт русалка этой ночью, чтобы расчёсывать туманные косы, сидя в развилке могучих ветвей?

— Хочешь познакомиться?

— Не, я теперь товарищ практически женатый: такому знакомиться не с руки. А ты?

— А мне просто незачем. У меня персональный омут с чертями имеется.

Огонь затрещал, выпустив в звёздное небо золотой фейерверк. В ответ из чащи раздалось сердитое совиное уханье — правильные, привычные звуки ночного леса.

Омут с чертями. В мае или начале июня, повздорив с Настей по очередному мелочному поводу и получив «не командуй, не дома», Олег грозовой тучей пришёл на свою законную жилплощадь. Серый, как обычно в те дни, пропадал на кафедре, и в комнате сидел один Валёк, готовясь то ли к зачёту, то ли к экзамену. Его присутствие давно перестало раздражать Воеводу, поэтому вместо того, чтобы отвлекать первокурсника, он включил компьютер. Побродил по сетке в надежде отвлечься, но дурацкая размолвка никак не желала выходить из головы.

— Слушай, Валюха, — Олег сделал короткую паузу, давая себе возможность передумать и не спрашивать. — А вы когда-нибудь ссорились?

И без уточнения, кто такие «вы», Валентин всё понял верно.

— Нет, — ответил он, немного поразмыслив. Помолчал и добавил: — Наверное, оттого, что я размазня и тряпка.

— И какой же, э-э, гражданин про тебя такое сказал? — у Олега между бровей залегла глубокая складка.

— Отчим.

Н-да, тут уж ничем не поможешь.

— Ясно.

— А если бы это был кто-то другой? — полюбопытствовал Валёк. На лету смыслы ловит, паршивец.

— Тогда я бы переговорил с этим другим. Открыл бы ему глаза, так сказать.

Сосед растерянно заморгал. Вот ещё чудо в перьях: на элементарные слова и поступки реагирует, будто на нечто совсем из ряда вон выходящее.

— Спасибо.

Воеводино фырканье при желании можно было трактовать хоть «На здоровье», хоть «Да нужна мне твоя „спасиба“!». Недоразговор угас, потом вернулся Серый, и Олег, вместо того, чтобы остаться на ужин, отправился мириться с любимой.

Зачем он сейчас всё это вспомнил? Чтобы лишний раз глубоко в душе позавидовать? Ну, не было у него с Настюхой такого же стопроцентного совпадения, как с Серым. Так и она ему не друг, а возлюбленная. «Это то, что я упустил. Не проверил до конца. Зависят ли тёрки в паре от гендерного состава, или пальму первенства здесь держат личные качества?» Только где теперь взять второго человека для эксперимента? Серёга с Вальком однозначно заняты, а доверять кому-то ещё столь деликатный вопрос чревато. Увы, придётся оставить ситуацию без прояснения несмотря на то, что он крайне не любит чувствовать себя неуверенным в сделанном выборе. «Вообще, я до хрена всего не проверил, а туда же — съезжаться решил». Вот она, польза вылазок на природу: мозги однозначно начинают работать шустрее.

Итак, начнём анализировать по порядку. Количество и качество ссор при достаточно близких отношениях ему сравнить не с чем, потому как Серый — это Серый, а Валёк — такая хитровывернутая личность, которой проще с моста в реку сигануть, чем поругаться. Степень душевного комфорта: ну, тут вроде нормально. Где-то между лучшим другом и, э-м, просто другом. Однако. Ладно, про Валюху позже. Физическая близость. Вот здесь Настёна безусловно даёт фору вообще всем на свете. Она вся такая приятная, округлая, где нужно мягкая, где нужно упругая. Грудь — высокая, талия — осиная, попа — орех. Губы пухлые — одно удовольствие целовать.

На последнем соображении Олег замялся. Так-то оно так, те же медички и рядом не стояли. А вот ощущения от эксперимента пятилетней давности, заразы такие, припоминаются с трудом. «Ощущения, ха! Да твой первый детсадовский поцелуйчик с красоткой из старшей группы и то был более внятным!» Согласен, только он же не виноват в сильном, резком отторжении, которое почувствовал, когда всего лишь коснулся тонких, обветренных — дьявол, мужских! — губ?

— Олежа, мне кажется, или ты грузишься какой-то фигнёй?

Да нет, не кажется.

— Плюнь и разотри, — Серый поднялся со своего места, с удовольствием потянулся. — Сейчас чайку заварю, накатим вприкуску с тёть-Лениным пирогом и пойдём баиньки. А загрузы оставь для города.

Прав ты, Волчара, ох, как прав. Не буду думать, лучше тоже встану размяться.

Олег до последнего был уверен, что не собирается ничего предпринимать. Нормальная ориентация не предусматривала даже экспериментальные поцелуи с лучшими друзьями; друзья вообще не для того придуманы, чтобы с ними целоваться. Воевода подошёл к колдующему над котелком Серому, наклонился над плечом, нюхая травный пар: ёлок вроде бы нет, а что есть — один чёрт разберёт. Они распрямились одновременно, вдруг оказавшись слишком близко друг к другу, и Олег сам не понял, как сделал то, что сделал.

Он был готов к двум вариантам развития событий: собственному отвращению и твёрдому Серёгиному «нет», да только не случилось ни того, ни другого. Целоваться оказалось вполне себе терпимо, а верный друг стоически переносил очередную приспичившую Олегу блажь. Значит, следовало использовать ситуацию по максимуму.

«Ответь мне!» — повелительная настойчивость. Серый подчиняется, но в своей манере — лёгким укусом. «Ах, вот ты как!» — что ж, Олег тоже умеет кусаться, а после нежно гладить обиженную губу кончиком языка. О, он вообще много чего умеет и сейчас это наглядно продемонстрирует! Серёга смеётся: Олежа в своём репертуаре, — однако поддерживает игру, которая всё меньше и меньше походит на научно-исследовательский эксперимент.

Когда он сумел прервать оказавшееся таким увлекательным занятие, когда замер, прижавшись лбом ко лбу и тяжело дыша, Серый беззлобно спросил: — Ну что, закрыл гештальт? — и всё встало на свои места.

— Назубок меня выучил, да? За пятнадцать-то лет?

— Есть такое дело, — друг немного отстранился, заглянул в глаза. — Отпустило?

Олег кивнул, стараясь не обращать внимания на то, что губы по-прежнему чувствуют нажим чужого рта.

— Пьём чай? Уже должен был настояться.

— Пьём. Дружище…

— Опять ты глупости думаешь. Неужели сам меня за пятнадцать лет не вызубрил, как таблицу умножения?

«Выходит, не вызубрил. Есть в тебе тайна, Волчара, словно предчувствие сказки в обыкновенном ночном лесу, и нутром чую: разгадывать мне её до конца моих дней. Но так ведь только интереснее, согласен?»

***

Они договорились съехаться в студгородок двадцать седьмого августа: помочь Олегу с косметическим ремонтом нового жилища. Вообще-то, на обязательном присутствии Валька никто не настаивал — он вызвался абсолютно добровольно. Причём, кажется, вовсе не для того, чтобы поскорее свалить из дома. Воеводе даже сделалось несколько неуютно: года не прошло с тех пор, как он жестоко ломал пацана, а сейчас тот без тени сомнения предлагает помощь.

Вещей с собой везли по-студенчески: три баула на двоих плюс гитарный футляр, над которым Серый трясся, словно Кощей над златом. Пока выгружали багаж на автовокзале, Олег окончательно уверился: им потребуется такси.

— Серёжа! Олег! — по диагонали пересекающий платформу Валёк буксиром тянул сумку размером в половину себя.

— Блин, надорвётся же, — Воевода только заканчивал фразу, а Серый уже сунул ему в руки драгоценный футляр и поспешил на помощь.

— Привет! — У, золотоглазый! От солнца свет — и то тусклее.

— Здорово, приятель, — Олег крепко, но не до боли пожал узкую ладонь. — Давно здесь тусишь?

— Минут двадцать. Ой, а это?..

— Отцовская, — Серёга перекинул через плечо широкий кожаный ремень. — Штурмуем маршрутку?

— Может, таксо? — до жути не хотелось таскать тяжести сверх необходимого.

— «Халява» подходит! — Валюхино восклицание однозначно решило вопрос. Сумки сумками, а вот сэкономленная при проезде на бесплатном социальном автобусе денежка в хозяйстве ой как пригодится.

Трио беззастенчиво оккупировало заднюю площадку: ехать им было до конечной. Главные ценности — Валька, гитару и вещи — Олег с Серым разместили в углу, а сами встали так, чтобы отгородить пространство от напирающей толпы пассажиров.

Все сорок с лишним минут дороги студенческая компания болтала без умолку. Воевода красочно расписывал месяц сборов и то, как под занавес они с другом едва не угнали БМП. При этом он благоразумно вставлял ремарки «Серёга не даст соврать», на что сам Серёга только посмеивался. У Валюхи из новостей была одна сестрёнка, Диана-Звоночек, но говорить о ней он мог бесконечно: настолько его изумляло чудо рождения нового человека.

Под разговоры путешественники как-то совсем незаметно добрались до двора общежития.

— Дом, милый дом! — Олег поставил сумку на асфальт, подавая сигнал к передышке перед финальным броском.

— А Настя когда приедет? — полюбопытствовал младший товарищ.

— Тридцать первого. Я ей, кстати, про комнату ещё ничего не рассказывал — сюрприз будет.

— И Джорджа к себе заберёте?

— Если найдётся, то без вариантов.

— Найдётся? — с беспокойством переспросил Валёк.

— Пропал он, три недели назад и до сих пор не объявился. Настёна в слезах и соплях, а меня, честно сказать, такой расклад вполне устраивает.

— Жалко котейку, — грустно вздохнул двуногий представитель кошачьей породы.

— Ма-а-ау! — раздалось в ответ откуда-то из зарослей сирени под окнами первого этажа. — Ма-а-ау!!!

— Это что ещё?.. — Олег так и опешил. К отдыхающей компании огромными скачками мчался чёрный, худющий кошак в грязно-белых «носочках» и с треугольным «галстуком» на груди.

— Жорик! — обрадовался Валёк хвостатому знакомцу. А тот уже вовсю крутился вокруг ног, паровозно урча.

— Нашлась пропажа, — прокомментировал Серый. — За шестьдесят километров.

— Думаю, поболе, — Олегу было досадно, однако он не мог не чувствовать умиления, глядя, как кот-путешественник лезет целоваться к присевшему его погладить Вальку. — Второй сюрприз Настюхе получился.

— Мы же его на улице не бросим? — защитник усатой живности умоляюще посмотрел на соседей снизу вверх. — Он ведь голодный, наверное, и потом — тут собаки…

— Ма-ау! — подтвердил Жорик. — Мр-мр-мр! — и ткнулся лбом Серому в ноги.

— Охренеть! — возмутился Олег. — Эта скотина меня вообще ни во что не ставит!

— Не бросим, — друг проигнорировал справедливое Воеводино возмущение. — Ладно, все отдохнули? Тогда последний рывок. Джордж, дуй вперёд.

— Ма-а-а! — победоносно задрав хвост, кот поскакал к двери, а следом за ним куда как медленнее заковыляла человеческая троица.

От неминуемого купания Жорика спас любовно надетый хозяйкой противоблошиный ошейник, но лапы ему всё равно вымыли: «Неизвестно, где ты шлялся, а теперь по кроватям прыгать начнёшь». Кот обиделся, однако стоило на кухонном столе появиться кульку с пирожками, как люди вновь сделались его лучшими друзьями.

— Смотри, какая тварюга понятливая! — восхитился Олег гибкостью кошачьего подхода.

— Ты бы тоже понятливым стал, три недели на подножном корму пожив, — заметил Серый. — Что по плану — перекус и осмотр фронта работ?

— Ага, — Воевода за раз отправил в рот половину пирожка. Пожевал: — О, с капусточкой! Сто пудов, Серёга, матушка для тебя старалась. Так вот, я бы сегодня ещё хотел обои содрать. Они там на честном слове держатся.

— Ты определился, потолок будем белить или клеить?

Олег развёл руками: — Чёрт его знает. И в побелке неохота пачкаться, и обои под это дело я не привёз — покупать придётся.

— А на стены привёз? — удивился Валёк. — Я думал, мы здесь будем отовариваться.

— Да ну, время тратить, — отмахнулся Воевода. — Рулоны, клей и краска с кистями вон там, — он указал на один из неразобранных баулов.

— Я предлагаю следующее, — Серый весомо поставил на стол свою кружку. — Сейчас осмотримся, прикинем что да как, и мы с Захаровым останемся стены чистить, а ты смотаешься в город за потолочными обоями. Поскольку лично у меня нет ни малейшего желания мудохаться с извёсткой.

— Ну, так, значит, так, — согласился Олег, допивая чай. — Попёрли?

— Попёрли.

Комната на втором этаже отдельного семейного общежития представляла собой гостинку пять на шесть. Обои в ней действительно чудом держались на стенах, однако линолеум был вполне ещё ничего. По поводу потолка возникла короткая дискуссия, но в итоге Воевода позволил себя уговорить оставить, как есть.

— Значит, стены, подкрасить батарею и косяки, а после всё отдраить, — резюмировал Серый. — Фигня-война, за два дня управимся, если сегодняшний не считать. Хлам с балкона сразу на мусорку?

Олег душераздирающе вздохнул: конечно, следовало бы хоть одним глазком посмотреть, что ему оставили предыдущие жильцы.

— На мусорку, — принял он волевое решение. — Только у меня просьба: займитесь этим с Вальком сами.

— Без проблем. Ну-с, приступим.

Работа закипела и как-то сразу вошла в поток, когда лишних вопросов не возникает, а помощь приходит раньше, чем о ней успеваешь подумать. «Валюха-то нормально вписался, — мимоходом отметил Олег. — Опыта у него, пожалуй, почти что нет, но старается он по полной».

— Молодцом, Валёк! — руководитель ремонта одобрительно хлопнул помощника по плечу, и тот расцвёл, будто получил, минимум, медаль «За заслуги в труде». Вот ведь характер у человека — за доброе слово расстелиться готов.

«Не за всякое доброе слово», — поправил Серёга. Воевода приподнял бровь, желая уточнения, а Валёк посмотрел на одного, на второго и вдруг спросил: — Обо мне болтаете?

— Только хорошее, — улыбнулся Серый.

«Фигасе! — Олег почувствовал, что глаза у него становятся размером с Валюхины. Даже Настя ни разу не замечала их безмолвных переговоров. — Ох, и непростой у нас соседушка! Как там Серый его обозвал, омут с чертями? Ну-ну».

Провозились едва ли не до сумерек, зато полностью подготовили комнату.

— Ай, да мы! Трое из ларца, — довольно резюмировал Воевода. — Серёг, может, на ужин пельмешек в магазе купим? Кушать хочется аж до желудочной колики.

— Ладно, давай, — обычно Серый брезговал полуфабрикатами, но сегодня, видимо, тоже умаялся.

— Пельмени со сметаной и кетчупом, — мечтательно протянул Валёк. — А Жорику мы что принесём?

— Банку кильки. Настасья говорила, он кильку с хлебом сильно уважает.

— Такое и я уважаю, — Олег был готов пересмотреть своё предложение в пользу варёной картошки с консервами, но раз младшенький настроился на пельмени, то пускай остаётся первоначальный вариант. — Я вам рассказывал, как эта зараза мохножопая у меня бутерброд увела?

В магазине Серый долго изучал названия на пачках в холодильнике, и наконец попросил у продавца ту, которая была дороже всех.

— Если уж травиться, то хотя бы не откровенной дрянью, — объяснил он свои сомнения. Олег в это время размышлял о бутылочке хмельного, однако снова передумал. Пить в одиночку не хотелось, но вынуждать Серёгу или Валька составить компанию хотелось ещё меньше. «Совсем я добрый стал. Подозрительный признак».

После ужина Воевода посмотрел на часы и начал собираться.

— Далеко? — заинтригованно спросил друг.

— Схожу, кисточкой по батарее повозюкаю. За ночь как раз подсохнет.

— Пошли вместе! — подорвался Валёк.

— Сиди, — добродушно осадил его Олег. — Инструмент-то у меня всего один. Короче, через пару часов вернусь, — он сделал значительную паузу. — Не скучайте.

Намёк был понят верно: Серёга незаметно наклонил голову благодарным жестом, а Валюха слегка порозовел.

Пока маляр-сверхурочник шагал к месту работы, ему припомнилось полушутливое обсуждение достоинств и недостатков отношений «парень-девушка» и то, как Серый, защищая принятые нормы, сказал: — По крайне мере, твоя Настасья имеет полное право кричать под скрип постели в голос. Никаких глобальных последствий, кроме соседской зависти, это не повлечёт.

«Ну, общага пока практически пуста. Им тоже можно будет не стесняться».

***

Пускай Олег в этом и не признавался, он продолжал исподтишка наблюдать и сравнивать соседские отношения со своими. Пока самой очевидной разницей оказалось то, что внешне у Серого и Валька отношений не было в принципе. Даже в самый первый вечер, когда Воевода вернулся минута в минуту через два часа, в комнате пахло уличной августовской свежестью, а не мускусным ароматом недавнего секса. О том, что секс вообще был, говорила лишь нехарактерная для Валюхи расслабленность движений — как у натрескавшегося кильки Жорика, который вальяжно развалился в кресле своего будущего хозяина.

Следующим вечером, упахавшись на поклейке обоев, они смотрели кино под сварганенную на скорую руку Серым пиццу. Влюблённые поначалу собирались устроиться каждый на своей постели, но Олег благородно разрешил: — Да ладно, сидите уж вместе, — и они расположились на Валюхиной кровати. Памятуя о собственном опыте просмотра фильмов рядом с любимой девушкой, Воевода ожидал чего угодно, но только не того, что эти двое весь сеанс просто просидят рядом. Хотя нет, кажется — кажется! — они держались за руки.

«Не понимаю. Мою тонкую душевную организацию смутить боятся? Так Серый должен знать: я бы тогда и на покраску не ходил, и сейчас промолчал. Блин, откуда вообще берётся различие? Из характеров? Гендера? Привитых обществом правил поведения?»

— Олежа, ты думаешь настолько громко, что колонки не слышно. Расслабься и смотри кино.

Дельный совет; впрочем, других Серёга не даёт. Какая теперь разница, если Олег практически закончил обустройство их с Настюхой семейного гнёздышка? Отступать некуда.

Но на самом дне памяти углями лесного костра по-прежнему тлело воспоминание о травяном привкусе обветренных губ человека, которого он большую часть жизни называл своим лучшим другом.

========== Глава двенадцатая, в которой дружба подвергается серьёзному испытанию ==========

Джеффри нет, не слабохарактерная бабёнка, чтоб найти себе горе и захлебнуться в нём.

Просто у него есть жена, она ждёт от него ребёнка, целовал в живот их перед уходом сегодня днём.

А теперь эта девочка — сработанная так тонко, что вот хоть гори оно все огнём.

Его даже потряхивает легонько — так, что он тянется за ремнём.

Вера Полозкова «Джеффри Тейтум»

Из двух сюрпризов по-настоящему удался лишь один, с Жориком. Настя радовалась нашедшемуся коту, как иные радуются обретению давно потерянного родственника. А вот новое жилище вместо счастливых взвизгов и писков вызвало неуместную, с точки зрения Олега, реакцию: — Жить вместе? Мне казалось, ты просто так об этом в июне заговорил, в шутку.

— Вот такой я фиговый юморист, — театрально развёл руками Воевода, удерживая себя от обидок в духе «Я столько старался, а ты что, против?». — Зато теперь у нас есть отдельный, тихий уголок со свеженьким ремонтом. Чем плохо?

— Да нет, не плохо, — Настиному голосу недоставало уверенности. — Я бы, конечно, обои другие подобрала, повеселее. И потолок бы подновила.

Олег скрипнул зубами: он по всем магазинам искал рулоны именно такого цвета и фактуры, пёр их из другого города, а потом вместе с друзьями три дня вкалывал папой Карло. И всё равно не угодил.

— На завтра переезд назначим? Пока сумки толком не разобраны? — нельзя срываться: зачем начинать совместный быт с ссоры?

— Ох, я не знаю…

Дьявол!

— Да, давай завтра. Только я всё думаю: электроплитку и чайник можно из нашей комнаты забрать — Маргоша пока на общей кухне поготовит, — а с холодильником как быть?

Если это единственное, что её смущает, то вопрос выеденного яйца не стоит.

— Не переживай, лебёдушка. Насчёт холодильника я с Лёней договорился: за символическую плату он отдаст нам свой «ЗИЛ».

— Который рычит так, что вся секция слышит?

— Зато будет хорошо другие звуки заглушать, — подмигнул Олег. Сколько же терпения надо с этими женщинами! — Короче, назначай время: мы с пацанами тебя в два счёта переселим.

За суетой последних дней совершенно вылетело из головы, что ему тоже предстоит паковать чемоданы.

— Серёг, — Воевода в задумчивости стоял перед распахнутой дверцей шкафа, — вы точно решили съезжать?

— Договора с комендой ещё не было, если ты об этом.

Олег приподнялся на цыпочках и открыл верхние ящики, с первого курса предоставленные в его исключительное распоряжение. Отступил назад, прикидывая, как они с Настюхой будут распихивать общее имущество по тридцати квадратным метрам.

— Слушай, может, здесь останетесь? Вопрос о некомплекте жильцов я утрясу.

— Боишься шокировать Настасью количеством «нужных вещей»? — понимающе хмыкнул Серый. — Останемся, не вопрос. И за тобой койко-место сохраним.

Успокоенный Воевода закрыл шкафы. Он ни при каких обстоятельствах не признал бы этого, но был эгоистично рад тому, что удалось сохранить надёжный путь отхода.

Подстеленная соломка пригодилась уже через две недели. Вина целиком и полностью лежала на Жорике: во время ужина пушистый засранец попытался стащить у Олега из-под руки бутерброд со шпротами, за что получил щелбан по излишне умной башке. Любимая же девушка вместо безусловной поддержки своего мужчины вступилась за кота, присовокупив к жесткому обращению с животными общую вредность жирных копчёностей. Воевода, перед этим пять дней завтракавший ЗОЖной овсянкой, а ужинавший лёгким овощным супом с микроскопическим кусочком куриной грудки, не выдержал и встал в позу: «Если тебе этот кот так важен, пожалуйста — выбирай: или он, или я!» Вот что стоило Настюхе сразу сказать: «Ну, я тебя выбираю»? Нет, она предпочла сделать усталое лицо: «Олег, прекрати этот детский сад», — не оставив ему другого выхода, кроме как уйти. Поэтому теперь он сидел на родной кухоньке комнаты 407/4, шумно прихлёбывал чай и изливал лучшему другу не понятую жестокосердной возлюбленной душу. Фоном для монолога служили сочувствующие вздохи Валька, которые оратор предпочитал относить на свой счёт, пусть и подозревал, что младшему товарищу просто жаль Джорджа, попавшего к таким безалаберным хозяевам.

— Олежа, так тебя овсянка выбесила или кот?

Олег задумался: — Пожалуй, всё-таки овсянка. Ну не моё это, понимаешь? Ещё и без соли — буэ.

— Я-то понимаю: столько лет тебя завтраками кормил. Только Настасье откуда об этом догадаться? Ты же ей не говорил, верно?

— Не говорил, потому что ссориться не хотел. А то началось бы: вот, тебе не нравится, как я о твоём здоровье забочусь, ты меня не любишь и, вообще, вали к своему Серому.

— Так не в лоб же предъявлять надо. Ты ведь умеешь с людьми договариваться, когда хочешь.

Воевода вздохнул под стать Валюхе. Уметь-то он умеет, но почему нельзя, чтобы Настёна всё без лишних слов понимала, как Серёга? Или хотя бы не обижалась на каждый пустяк.

— Олежа, она просто очень старается быть твоей идеальной женщиной. Поэтому настолько болезненно реагирует на промахи, реальные или воображаемые. Будь к ней снисходителен.

— А ещё приходите к нам в гости ужинать, — добавил Валёк. — Мы-то вас всегда нормальной едой накормим.

На том и порешили. Олег собрался в обратный путь, дошёл до лестницы, но вдруг заметил на первом этаже поднимающуюся наверх любимую.

— Шухер! — не разуваясь, вломился он обратно в комнату. — Настюха идёт! — и заправским ниндзей исчез в шкафу-кладовке, плотно прикрыв за собой дверцу.

Вдох-выдох — раз. Надо успокоиться. Вдох-выдох — два. Может, она не сюда? Вдох-выдох — три. И чего он так переполошился? Подумаешь, встретились бы — к друзьям же пришёл, не к медичкам. Вдох-выдох — звук открывающейся двери. Воевода перестал дышать.

— Привет!

— И тебе не хворать, — Серый.

— Привет! — Валёк. Блин, они третью кружку-то сообразили спрятать?

— Олега не видели?

— Видели, конечно, — спокойно ответил лучший друг. — Вон, в шкафу прячется.

Воевода облился холодным потом: ну, Серый, ну, тамбовский товарищ!

— Очень смешно, — судя по интонации, Настенька поджала губы. — Если увидите, то передайте, что я его искала. И вообще, дома каракуль остывает.

— Передадим, — пообещал Валёк. — Насть, приходите к нам завтра кино смотреть. С нас ужин, с вас вкусняшка к чаю.

— Спасибо за приглашение. Я не против, но что Олег скажет?

— Думаю, с этой стороны возражений тоже не последует, — сделал предсказание Серёга.

— Завтра ответим точно, — заупрямилась Настя. — Ладно, я пойду — вдруг, он уже вернулся?

— Проводить тебя? — а ведь младшенький прав, на улице давно стемнело.

— Спасибо, думаю, сама нормально доберусь. Всё, пока.

— Пока.

Воевода дождался щелчка «собачки», медленно досчитал до десяти и только тогда выбрался наружу.

— Ну, вы, блин, даёте! — возмущаться или восхищаться? — Я там чуть не закончился!

— «Чуть» не считается, — глаза у Серого блестели удовольствием от удачной проделки. — Тебя дома каракуль ждёт, слышал?

— Слышал, — Олег снова затосковал. — Отмазок нет, придётся мириться.

— Мирись, — поддержал Валёк благое начинание. — Она же не просто так тебя искала.

***

Тема каракуля вызывала неоднозначные ассоциации. С одной стороны, это был любимый (после шарлотки Серого) Олегов пирог. С другой — он навевал не самые приятные воспоминания.

Когда они с Настей официально расстались в марте первого курса, в общагу Воевода вернулся с видом «краше в гроб кладут». Серёге одного взгляда хватило, чтобы понять причину, поэтому вместо расспросов он молча ушёл на общую кухню и сварил для друга большую чашку густого сладкого какао. Олег пару минут грел руки о тёплую керамику, после чего задумчиво заметил: — А настоящий суровый мужик, наверное, водки накатил бы. Полстакана, одним махом и без закуски.

Серый презрительно фыркнул.

— Не мужик я, получается, — резюмировал Воевода, отхлёбывая горячий напиток.

— Нашёл критерий. Может, мне в таком случае и каракуль завтра не печь? Поскольку суровые мужики беды сладостями не заедают.

— С лимоном, небось? — проявил Олег слабую заинтересованность.

— Со смородиновым вареньем. Последняя банка осталась.

Варенье было маминым, проверенным.

— Пеки, — грустно махнул рукой «не мужик». — Буду без Настюхи, но хотя бы с пирогом.

Потом лучший друг целую неделю готовил исключительно любимую Воеводой еду и каждый вечер играл для него на бог весть у кого отжатой гитаре. Терапия разбитого сердца оказалась действенной: в скором времени Олег смог смотреть на бывшую возлюбленную, не испытывая тянущей сердечной боли.

Три года спустя, не без помощи того же лучшего друга, случилась вторая попытка, в основании которой лежала твёрдая уверенность: все ошибки учтены и прошлое не повторится. Надо лишь немного потерпеть, пока идёт притирка, а после молочные реки потекут вдоль кисельных берегов.

В конце концов, они с Настёной так давно любят друг друга.

Однако время шло, а разногласий меньше не становилось. Он привык всё решать сам — она хотела, чтобы с ней советовались. Он не видел ничего плохого, если его тарелка будет вымыта за компанию с её, — она полагала, что каждый должен убирать за собой самостоятельно. Он продолжал еженедельно собирать компанию в четыреста седьмой секции — ей казалось, будто её бросают. Они любили друг друга, им было о чём поговорить, и во время секса галактики сходили с орбит, но проклятые мелочи портили всю идиллию.

Олег вполне допускал: жизнь стала бы легче, умей он извиняться даже считая себя правым. Однако без чувства вины извинения были ложью, а любая ложь, если это не военная хитрость, унизительна. Как всё-таки удобно с Серым: тот всегда знал, когда приятель раскаивается в сделанном или сказанном, и прощал, не требуя покаянных речей. В принципе, вербальные Воеводины извинения последних лет легко пересчитывались по пальцам одной руки. Причём одно из них случилось совсем недавно.

Дверь с винчестером оказалась закрыта на полтора оборота, и если прислушаться, то за ней можно было различить тихий гитарный проигрыш. «Походу, музыкальный вечер устроили», — разнообразия ради, сегодня Воевода пришёл не с жалобами на любимую, а просто так. Он заранее разулся и беззвучно отпер замок. Музыка стала громче, теперь в ней угадывалась песня — «Дыхание» Нау. «И чем она Вальку так полюбилась?» Незваный гость ясно представил ожидающую его за углом шкафов картинку: двое сидят на кровати, Серый нежно трогает струны, поглощённый звучанием, а Валентин подтянул колени к груди и смотрит перед собой остановившимся взглядом. То ли грезит, то ли вспоминает ледяной огонь воды, как она заливает нос и уши, как выгорают в лёгких остатки кислорода. Олег до хруста сжал челюсти: да, были и другие обстоятельства, но вину за четыре месяца издевательств с него никто не снимал.

Он угадал положение бывших соседей до последней мелочи.

— Валентин, — это будет справедливо. — Я понимаю, насколько припозднился, однако: мне чертовски жаль, что из-за меня с тобой случилось… то, что случилось. Я вёл себя как последний ушлёпок, признаю, и, — осталось самое сложное, — прошу у тебя прощения.

Прямой, прозрачно-золотистый взгляд заставил чуть-чуть смутиться: раньше так смотрел на него только лучший друг. «Олежа, ну ей-богу, к чему? По-твоему, я сам не догадываюсь?»

— Прощаю, — Валентин протянул руку. Пожатие вышло сухим и твёрдым: точно таким, какой должна быть итоговая черта под уроком давней, некрасивой истории.

«Друж-ба крепкая не сломается», — по слогам пропела гитара. Олегу не было нужды смотреть на исполнителя: он и так знал, какой улыбкой сейчас улыбается Серый.

***

Однако без стука открывать ключом запертую дверь — опасная манера. В первую очередь тем, что внутри тебя могут совсем не ждать.

Олег всего-навсего решил заскочить к друзьям за зонтом: пока он в качалке отбивал бока боксёрскому мешку, на улице успели разверзнуться небесные хляби. Комната закрыта, обувь только Валюхина стоит — по всем приметам младшенький вернулся домой раньше Серого и завалился поспать перед ужином. А зачем понапрасну тревожить человека? Поэтому Олег тихонечко отпер замок, на цыпочках вошёл внутрь и только тогда осознал, насколько был неправ.

Свет: тусклая настольная лампа на Серёгином столе. Звук: стук капель по навесу над балконом, рваные вздохи, испуганный вскрип кровати. Запах: дождевая вода, за которой чудится хвоя, и ещё один, особый, многозначительный аромат.

«Надо уходить», — чем скорее, тем лучше. Это настолько личное, интимное, что любой третий — лишний. Но любопытство, проклятое «мне надо знать» подталкивало взглянуть. Использовать шанс — редчайший! — увидеть самого близкого друга с абсолютно неизвестной стороны.

«Немедленно убирайся!»

«Всего одним глазком», — и быстро, если он не хочет быть замеченным. На задержке дыхания Олег плавно подался вперёд, заглядывая за угол шкафа.

Они оба были полуодеты, и это каким-то странным образом добавляло сцене эротичности. Моментальный снимок через объектив зрачка: задыхающийся, в полумост выгнувшийся Валентин — пальцы рвут ткань покрывала, бёдра бесстыдно раскрыты, а между бёдер…

— Серё-ёжа-а!

Олег шарахнулся назад. Его удача, что двое слишком заняты друг другом, и Серый не расслышит, как нервно возвращается в паз засов запираемого замка. Удачно, дьявольски удачно.

Он едва ли не кувырком выкатился на улицу, где злые струи холодной небесной воды помогли немного прийти в себя. «Ну-с, посмотрел? — издевательски пропел внутренний голос. — Увидел, как лучший друг делает минет второму твоему приятелю? Доволен?» — «Заткнись, заткнись, заткнись!»

Не разбирая дороги, Олег бежал сквозь дождливую ночь — домой, к свету, к любимой девушке. Вычеркнуть. Забыть.

— Вернулся? — на шум в прихожую вышла тёплая, нежная, вкусно пахнущая выпечкой Настя. — Что-то случилось? На тебе лица нет.

— Ничего. Просто промок чутка.

— Тогда бегом переодеваться! Я как чувствовала: свежий чай заварила.

Да, чай. Чай.

— Ты знаешь, мне тут в голову пришёл альтернативный и намного более приятный способ согреться, — Олег с мягкой настойчивостью теснил возлюбленную в спальный уголок комнаты.

— Олег… — жадный поцелуй небрежно отмёл любые возражения. Он собирается любить её — долго, изобретательно, до соседского стука по батареям.

До тех самых пор, пока из памяти не сотрётся пропитанная дождём и чужим возбуждением картинка противоестественной страсти.

Серый не был бы Серым, если б с первого взгляда не заметил нечто новое в поведении друга.

— Рассказывай.

Дорога от общежития до корпуса после ночного дождя превратилась в натуральное болото, отчего идти приходилось медленно, просчитывая каждый шаг.

— Я вчера глупость сделал. Не вовремя заглянул к вам на огонёк.

Молчание.

— Серёга, я беспардонный идиот, сам себе злой Буратино, я…

— Ты сможешь принять то, что видел? Не забыть, а принять?

Олег остановился перед особенно широкой лужей. Заставил обмякнуть сковавшие плечи и шею каменные бугры мышц, сознательно вызвал в памяти увиденное. Серому надо было отвечать честно.

Компактно сложившаяся в изножье кровати фигура, лицо на уровне паха того, второго, который сладострастно изгибается под лаской. Полумрак, звуки и запахи, сорвавшееся с губ имя. Кто-нибудь другой брезгливо назвал бы картинку уродливой мерзостью, а Олегу почему-то виделась в ней пусть нестандартная, но гармония. Оттого ли, что он хорошо знал обоих любовников? Оттого ли, что когда-то сам подтолкнул их к такому итогу?

— Смогу.

Пауза. Краткое, горячее пожатие ладони.

— Спасибо, Олежа.

Задним умом, которым, как известно, все мы крепки, позже он сообразил, по какому краешку умудрился провести их дружбу. Ведь будь между ними хоть чуточку меньше доверия, совпадения, понимания — не спасли бы никакие совместно съеденные пуды соли. Оказывается, теоретически знать, с кем спит твой приятель, и увидеть всё вживую — две большие разницы. Зато теперь можно с чистой совестью ответить на любую подставу от стервы-судьбы: «Я буду дружить с ним любым», — и не солгать. «А всё потому, что друг у меня — высшей пробы, лучше не найти», — Олег в очередной раз мысленно повесил медаль себе на грудь — какого человека отхватить умудрился! — и получил от сидящего рядом Серого чувствительный тычок локтем в бок. Мол, лекция идёт, пиши давай, а не в облаках витай.

Да, дружбу они сохранили без единой трещинки, но что-то другое в Воеводиной душе явно разладилось. И одним из симптомов стал болезненный интерес: что ещё он увидел бы, задержись тогда в комнате? Какое у Серого выражение лица, когда под его руками и губами бьётся в экстазе чужое тело? Каков он сам за мгновение до оргазма? Конечно, Олег на чём свет стоит костерил свою пакостную

натуру, привыкшую оценивать и сравнивать без оглядки на элементарные нормы приличия. «Но согласись, было бы интересно узнать, — нашёптывал в левое ухо внутренний голос, — с кем больше удовольствия: с Настюхой или…»

«Хлебало завали! — скалился в ответ Воевода. — Он мне друг, а не объект сексуальных исследований!»

«Одно другому разве мешает? Ты с ним уже целовался, между прочим. Два раза».

Вот тут Олег награждал боксёрский мешок совсем уж зверским ударом, выбивая из него и из себя всю дурь извращённых мыслей.

— Опять в качалку? — хмурилась вечерами любимая. — Ты и так туда почти ежедневно ходить стал.

— Всего полчасика, лебёдушка. Соскучиться не успеешь.

«Полчасика» оборачивались часом, а то и поболе, но внутреннее согласие с собой оставалось столь же далёким, как луна за плотными октябрьскими облаками.

— Олежа, что с тобой происходит?

— Да так. Стараюсь донести до своих хотелок, где у них берега.

Настёна уехала домой, Валёк тоже решил проведать маму с сестрёнкой, поэтому этот вечер друзья проводили вдвоём, как в старые добрые времена. Жарёха с солёными огурчиками на ужин, бутылочка пивка под чукалово по сетке — идеальное времяпрепровождение.

— Если хочешь о чём-то спросить — спрашивай.

— Искушаешь, Серый. Ладно, первый вопрос: есть разница, с кем спать, с девушкой или парнем?

— Кроме физических различий — нет.

— Физических?.. А, в смысле, попа, грудь и, э-э, прочее. Хм. Тогда второй вопрос: лично тебе с кем больше нравится? Объективно?

— Олежа, здесь нельзя объективно. Я люблю Валю, поэтому секс с ним перекрывает всё остальное вообще. Тебе, например, кто милее: Настасья или медички?

— Спросил! Естественно, Настёна, хотя у медичек техника позаковыристее. То есть ты хочешь сказать, что фишка в чувствах?

— Конечно. Влюбись я в девушку, мне никакой гомосексуальный опыт на фиг бы не был нужен. Вот отчего я тебе талдычу: держись за Настасью, разговаривай с ней, ищи компромиссы. Вы любите друг друга и если сейчас проявите немного мудрости, то пронесёте это чувство через всю жизнь. Только любовь ценна, остальное же — мишура и игры разума.

— Легко тебе говорить «держись»! У Валька, например, ПМСов не бывает.

— Зато у него тараканов в голове — мама не горюй. Почти как у меня. В этом смысле мы вообще два сапога пара: тяжёлое детство, деревянные игрушки, прибитые к полу, и всё в таком духе. Один ты из нас троих нормальным получаешься.

— Прям редкий вид, занесённый в Красную книгу, — Олег поднялся из кресла. — Я сейчас туда-обратно и буду настойчиво требовать ублажить мой слух гармонией музыки.

— Договорились, — ого, какой он сегодня покладистый! — Как раз опробую на тебе одну песенку.

«Нормальный». Олег криво ухмыльнулся отражению в зеркале над раковиной. Знал бы ты, дружище, от чего у меня-нормального тёмной волной вскипает кровь — не говорил бы так. Впрочем, тебе и не надо знать. Это мой личный бой.

Он вернулся в комнату, и в первое мгновение дежавю пережало шею когтистой лапой. Неяркий свет настольной лампы, запах и шорох дождя за окном, скрипнувшая кровать.

— Я уж думал, не отправиться ли на поиски, — друг вышел в коридорчик между стеной и шкафами. — Олежа?

Дьявольское наваждение всего на доли секунды прорвало стальной заслон воли, но и этого было достаточно.

Сейчас Серый сопротивлялся. Олег чувствовал его жёсткое «Нет!» в напряжении каждого мускула профессионально блокированного, вжатого в стену тела.

«Мне. Нужно. Знать».

— Хватит, Олежа.

— Хватит? — он бы впился поцелуем в этот тонкогубый, желанный рот, если бы не неприступный барьер, возведённый бездонной чернотой волчьих зрачков. — Серё-ёга, — протяжный стон в миллиметре от сомкнутых губ, — у меня же после того случая реально крышу сносит. Я же теперь от Настёны минет не могу принять — всё тебя вижу, — шёпотом вдоль виска: — Ты нужен мне, слышишь? До конца, до донышка. Я должен узнать.

— Нельзя, Олежа. У нас у обоих есть обязательства. Мы не имеем права предавать любимых.

Нахлынувшее чувство вины отрезвило лучше ушата ледяной воды, но отшаг назад всё равно потребовал нечеловеческого усилия мышц.

— Прости. Совсем я совесть потерял. Клялся же себе: ни за что, никогда не допущу, чтобы ты выбирал между мной и им, — Олег смотрел в сторону, до бескровных костяшек сжимая кулаки. Он искренне ненавидел себя за слабость, за въевшуюся в плоть и кровь привычку немедленно, любым способом получать желаемое.

— Прощаю, — друг аккуратно взял его за руку, заставляя расслабить пальцы. — Ты справишься, я знаю.

— Знает он, — рот свела горькая судорога. — Ничего ты не знаешь, Волчара.

В ответной полуулыбке Серого были мудрость и понимание волшебного зверя, по собственной прихоти прикинувшегося человеком.

— Хорошо, пускай не знаю. В любом случае, утро вечера мудренее. Ложись-ка спать, Олег-царевич, а я тебе колыбельные петь буду.

Стучали по стеклу шарики-дождинки, тихо звенели струны. «Дружба крепкая не сломается…» Удобно подложив под щёку подушку, Олег смотрел на сидящего на соседней кровати человека. Сегодня он вновь едва не потерял своё самое важное сокровище и вновь получил подтверждение его алмазной подлинности. Как там: только любовь ценна? Нет, мой друг, не только. То, что накрепко связывает нас с тобой, стоит не меньше.

— Спокойной ночи, Волчара.

— И тебе, Олег-царевич. И тебе.

========== Глава тринадцатая, в которой доказывается: закон кармы ещё никто не отменял ==========

You canʼt always get what you want,

But if you try sometimes well you just might find

You get what you need.

The Rolling Stones «You canʼt always get what you want»

Ещё не случалось, чтобы Олег Воевода чего-то сильно хотел и не мог этого получить. Бывало, желание перегорало само по себе. Бывало, на его исполнение требовались годы, как с Настюхой. Но неприступный бастион «никогда» встал между Олегом и целью впервые.

Да-да, нельзя всегда получать то, что хочется; мы все здесь взрослые, разумные люди и способны держать в узде свою тёмную сторону — в данном случае, с откровенно «голубым» душком. Но ёшкин Жорик, как быть, если эта сторона вылазит в самые интимные моменты с каверзным вопросом «А вот ежели сравнить?..», портя всё удовольствие от процесса? Что делать, когда случайно коснуться лучшего друга значит получить виртуальный ожог, а от рукопожатия сердце выписывает мёртвую петлю? Как вообще можно было умудриться прожить рядом бездну времени, но лишь сейчас заметить благородную посадку головы, уверенный разворот плеч, завораживающую пластику движений зверя в человечьей шкуре? Или красоту худощавых кистей с длинными ловкими пальцами и выступающими косточками запястий? Олег чувствовал себя последним фетишистом-извращенцем, однако всё равно не мог оторвать взгляд от перебирающих гитарные струны рук Серого. Самую капельку успокаивало то, что он оказался не одинок в своих стыдных фантазиях: потемневшие Валюхины глазищи говорили о сходном образе мыслей. «Нормальный, блин», — Олегу было обидно: этим-то двоим повезло, у них метания и страдания закончились пусть нетрадиционно, но хорошо. А когда пройдёт его наваждение — одному чёрту известно.

«Надо что-то придумать, покуда у меня совсем фундамент не растрескался. И так уже докатился до секса два раза в неделю — Настюха скоро обижаться начнёт».

Идея, как можно одним махом разрубить гордиев узел, снизошла на него в качалке, и Олег едва не уронил блин от штанги себе на ногу. «Да ты охренел! — взвыл он, отвечая внутреннему голосу. — Да ты за кого меня принимаешь?! Да я тебя!..» — и, переполненный яростью, ушёл мутузить боксёрский мешок.

Физическая нагрузка плюс изматывающий вечерний секс задвинули грязную мыслишку в дальний закуток сознания, однако это было далеко не то же самое, что прогнать её прочь. «А вдруг сработает? — искушал дьявол на левом плече. — Вдруг ты вообще слиняешь в самом начале, как это было с тем школьным поцелуем?» Угу, а вдруг не слиняю? Как это было в августе. «Тогда просто перебесишься. Закроешь гештальт». Да какой, на хуй, гештальт?! Ты о Настёне-то подумал, психолог хренов? «То есть целоваться кое с кем раздумий о любимой не требует, а тут они вдруг стали обязательны?»

— Блядь! — Олег схватился за голову. Хорошо, Настюхи дома нет, и некому спросить, отчего он ни с того ни с сего матерится, как сапожник.

— Мау? — поинтересовались из-под кровати.

— Отъебись, Джордж. Без тебя тошно.

«Не хочу я больше думать. Надоело. У меня два отличных друга: первый — самый лучший на свете, второй — тоже вполне себе годный, классная девчонка под боком и в целом радужные жизненные перспективы. Я не собираюсь всё это похерить ради какой-то светло-синей уёбищной хотелки», — Воевода уверенно кивнул самому себе и пошёл ставить чайник: любимая вот-вот должна была прийти с поздних лабораторных.

— Мог бы и ужин приготовить, — заметила Настя, снимая влажный от мороси плащ.

— То, что я готовлю, ты есть не будешь.

— Значит, приготовь то, что буду.

— Настён, не путай. Хозяйка у нас одна, и это не я.

— Ах да, ты же у нас хозяин, — фыркнула девушка. — Привык всё на блюдечке с голубой каёмочкой получать.

— Обижусь, — предупредил Олег.

— Сколько угодно, — возлюбленная гордо отправилась мыть руки.

За ужином разборки на пустом месте продолжились, хотя начинался разговор достаточно мирно: с объявления Настюхи о том, что после ГОСов она планирует на пару месяцев уехать к родителям и писать диплом у них.

— Да не вопрос, езжай, — легко согласился Воевода. — Мы с Серым примерно тогда же собираемся монтажниками к Борисычу пойти. Станем целыми днями на объектах пропадать.

— То есть, не соберись я домой, скучала бы наложницей в золочёной клетке? — уточнила Настя.

Вот к чему такое сравнение?

— Скучала бы или нет — от тебя зависит. Только смысл об этом рассуждать, если ты на родину поедешь?

— Смысл очень простой: тебе на меня наплевать. Я возвращаюсь голодная и уставшая, а у нас кастрюли чище, чем в день покупки. Хотя кое-кто, не будем показывать пальцем, прекрасно умеет готовить и раньше не гнушался кухонной работы. Потом я узнаю, как меня на полном серьёзе собирались бросить одну в четырёх стенах. При том, что у тебя и так каждый вечер то «пацаны», то «качалка». По-твоему, это нормальные отношения?

— По-моему, у тебя ПМС, — Олег отодвинул на три четверти полную тарелку. — Спасибо, наелся.

— Давай, давай, скажи: «Я к Серому».

— Хорошая идея, — Воевода выпятил нижнюю челюсть, идя на принцип. — Конечно, в первоначальных планах такого не было, но, пожалуй, последую твоему совету. Развлекайся в одиночестве.

«Это ж надо, мне на неё наплевать! И деньги я, видимо, для себя одного зарабатывать собираюсь, и кофе по утрам не варю, и вообще», — Олег был зол до такой степени, что оставалось только удивляться, почему вокруг него не шипят паром висящие в воздухе капельки воды.

— Привет всем, кого не видел! — провозгласил он, по-хозяйски входя в четвёртую комнату. — А видел я, походу, всех. Серёга, колись: куда Валька подевал?

— Он на кухне. Ты к нам каким ветром?

— Да вот, мимо шёл и подумал: а не зайти ли мне в гости? — Под тёплым взглядом серых глаз дурное настроение таяло, как льдинка у печки. А что сердце акробатические трюки выделывает — так и фиг бы с ним, мышцей безмозглой.

— Практически Винни Пух, — шутливо поддел друг. — С аналогичным нюхом на вкусности.

— Вкусности? — Олег повесил куртку на крючок и демонстративно потянул носом воздух. — Хм, это не шарлотка.

— Не шарлотка, — подтвердил Серый. — Дальше гадать будешь?

Тут в комнату вернулся Валёк с противнем, и нужда в «Угадайке» отпала сама собой.

— Печеньки!

— Печеньки, — гордо подтвердил младшенький. — Я сам делал.

— Офигеть! — преувеличенно изумился Воевода. — Слушай, да с тобой теперь дружить почти так же выгодно, как с Серёгой.

— Променял меня на печенье, — друг с укоризной покачал головой и полез в кухонный шкафчик за глубокой тарелкой. — Захаров, переложи сюда. Чайник полный?

— Ага, — обжигаясь и тихонько ойкая, Валёк по одной скинул выпечку с противня.

«Вот, у них вкусняшки, свежий чай, и никто не высказывает про „ты совсем меня забросил“, хотя с Серым мы сейчас видимся максимум на лекциях», — Полный невесёлых дум Олег механически сунул в рот печеньице и в приятном удивлении приподнял брови: — Валентин, жму руку. Ты достойный Серёгин ученик — я такое рассыпчатое только у него пробовал.

На кухоньке сразу же стало заметно светлее от Валюхиной счастливой улыбки.

«Предложу, — вдруг решился Воевода. — Пускай они сразу меня матом пошлют, зато успокоюсь».

— Короче, други, есть у меня к вам разговор. Причём в основном, пожалуй, именно к Валентину. Видишь ли, приятель, месяца три назад вскрылась одна небольшая проблема.

— Олежа, — Серый пока ещё просто предупреждал.

— Серёга, честное слово, обиды ему не сделаю. В общем, Валя, оказался у меня незакрытым один психологический гештальт. Ну, знаешь, как некоторые тридцатилетние мечтают трахнуть одноклассницу, которая на выпускном не дала им за сиськи подержаться? Так вот, у меня что-то похожее по отношению к лучшему другу.

Всё, закончилась радость: Валентин побелел, как лист бумаги «Снегурочка». И без того не маленькие, его глазищи расширились совсем уж на пол-лица.

— Не подумай дурного — Серый меня сразу и совершенно справедливо отправил в лес за ёлкой, только вопрос-то до сих пор открыт. Так что у меня к вам двоим исключительно непристойное предложение: замутить тройничок.

— Олежа, ты в своём уме?

Ох, и самообладание у Серёги! Предложи кто-нибудь такое Воеводе, он бы сразу полез морду бить. Правда, при условии, что «кто-нибудь» — не из присутствующих в комнате людей.

— Дружище, я сам знаю, как оно звучит. Только жизнью клянусь: сил уже совсем не осталось. Всю душу мне эта дрянь вымотала, а конца-края не видно.

— Олег, — шёпотом спросил Валентин, — но как же Настя?

— Настя… — Воевода сжал керамику гостевой кружки с такой силой, что ещё чуть-чуть — и во все стороны брызнули бы осколки. — Настя никак. Это моя подлость и моя вина — слабохарактерного урода, который свою дрянную натуру приструнить не может. Мне за всё и отвечать в итоге.

Над столом повисло тягостное молчание.

— Слушайте, если вы меня пошлёте, я переживу, — на всякий пожарный озвучил Олег. — Хреново, конечно, переживу, но тем не менее.

— Я не против, — зажмурившись, как всегда делал перед важным решением, выпалил Валентин. Однако, поворот.

— С-спасибо, — Надо бы чашку на стол поставить, пока не разлил ненароком. — Я и не надеялся, что… Но почему?

— Я, — Валя сглотнул, — помню, как плохо жить, если «никогда».

Помнит. А ведь Олег ни разу не полюбопытствовал, с чего у него всё началось.

— Тогда и я согласен, — Кружка Серого тоже опустилась на стол.

«Веришь, что я попробую и остыну?»

«Сильно верю».

— А можно, — робко попросил Валентин, — можно вы вслух говорить будете?

— Можно, — раз уж он в любом случае всё замечает. — Мы с Серёгой хотим верить, что, получив желаемое, я успокоюсь, и жизнь вернётся в нормальное русло. Хотя самый лучший вариант, если я сбегу от вас в первые полторы минуты. Благо, прецедент имеется.

Серый наклонил голову, подтверждая сказанное.

— Назначай день, Олежа. И ещё раз хорошенько всё взвесь: мы-то к тебе хуже относиться ни при каком раскладе не станем, зато себе с Настасьей судьбу переломать можешь запросто.

— Ладно, — по спине вдруг пробежал холодок дурного предчувствия.

«Ничего, втроём прорвёмся. А Настюха никогда не узнает».

***

Вечером первого ноября, в преддверии трёхдневных выходных Олег посадил любимую девушку в автобус, дождался, пока транспорт без заминок выедет с территории автовокзала, после чего сам отправился на остановку. Сорок минут до студгородка, ещё десять до общежития — и вот он стоит на пороге комнаты 407/4.

— Здорово, други! Приютите сиротинушку на пару дней?

— Тебе тоже не кашлять. Глупый вопрос: на сколько скажешь, на столько и приютим.

— Привет, — Валюха улыбается — добрый знак. — Я думал, ты с Жориком придёшь.

Кто о чём, а этот о своём хвостатом кореше.

— У их шерстяного лордства случился внеплановый месяц март, так что оне вчера растаяли дымкой в закатной дали. Я им форточку открытой оставил и жрачки в миску положил.

— Понятно, — слегка опечалился любитель четвероногой живности.

«Может, им котёнка на Новый год подарить?»

«Не надо», — взгляд у Серого был крайне выразительным.

— Чаю? Или посерьёзней? — на этот раз безмолвный диалог прошёл мимо младшего приятеля.

— Давай, чаю, — Олег открыл дверцу своего бывшего шкафа, на чьё содержимое никто не посягал, несмотря на переезд хозяина. — Хм, я был уверен, что оставлял какие-то домашние шмотки.

— Могу одолжить рубашку, — предложил Серёга.

— Это которую тебе моя матушка презентовала да с размером пролетела? Мне казалось, ты её давно кому-то передарил.

— Плюшкинизм — вещь заразная, — друг закопался в свой шкаф. — Так, так, так. Ага! На, держи.

— Новьё, ещё с бирочкой, — Олег оторвал ярлык и облачился в сине-зелёную клетчатую рубаху. — Нут-ка, Валюха, скажи как на духу: мне идёт?

— Бежит, — фыркнул Серый.

— Идёт, — сделал комплимент Валёк. — Я там чай заварил.

— Хозяюшка ты наш! — Воевода шутливо приобнял бывшего соседа за плечи. — Идём скорее, покуда не остыло.

Он прислушивался к себе: нормально ли? Не отталкивает ли прикосновение к мужскому телу теперь, когда они все знают о подлинной цели гостевания? Негативные ощущения отсутствовали, зато волнение нарастало в геометрической прогрессии. Да уж, перед своим первым разом он и то меньше нервничал.

— Олежа, выдыхай, — друг всё видел и понимал. — Нет никакой обязаловки: скажешь «потом» — будет потом, скажешь «не хочу» — вообще ничего не будет.

— Тогда я говорю «сейчас», — пускай он предатель и сволочь, но не трус. Раз решил — значит, сделает.

Серый с Вальком… Валей переглянулись.

— Мы начнём, а ты посмотришь — присоединяться или нет?

Бережёшь меня, да, дружище?

— Согласен.

— Ты, главное, не думай, — посоветовал Валентин. — Просто делай, как чувствуешь правильным.

Необычный подход. Из личного, что ли, опыта? Ладно, запомним.

Они целовались, сидя на кровати, а Олег стоял в самом начале ведущего к двери коридорчика и не знал, чего ему больше хочется: подойти ближе или сбежать к чёртовой бабушке. Конечно, зрелище было диковатым, но не более. «Ну его на фиг, сейчас тихо развернусь и свалю. Не буду портить людям удовольствие», — здравая мысль, только вместо шага назад получился шаг вперёд. Потом ещё один, и Олег присел на краешек постели позади Серого. Ого, как увлеклись! Серёгина рубашка уже наполовину снята и можно коснуться обнажённой, сильной спины. Провести рукой вдоль гибкого хлыста позвоночника, обнять за плечи, прижимая к себе. «Дурень я, дурень — надо было свои пуговицы тоже расстегнуть». А теперь не до того, ладони намертво приклеились к шёлковой гладкости кожи, которую зверски хочется попробовать на вкус.

«Не думай — делай».

Серый рвано выдохнул. Из-за прикушенной связки между плечом и шеей или из-за вплотную занявшегося его сосками Валентина? Олег слегка подался назад, увлекая за собой друга, сильнее раскрывая его ласкам возлюбленного. «Какой же ты беззащитный сейчас. Как доверчиво подставляешь шею моим губам и пальцам». Пожалуй, есть смысл откинуться ещё дальше, чтобы Вале стало удобнее добраться до завязок домашних брюк их общей «жертвы». Олег не видел, чем конкретно заняты губы и язык младшего на уровне Серёгиных бёдер, но ему вполне хватало шумных вздохов Серого сквозь закушенную губу да волн дрожи, то и дело пробегающих по жадно оглаживаемому и целуемому телу. В какой-то момент Валентин прервал своё захватывающее занятие, встретился с Воеводой глазами: «Хочешь? Показать тебе как?» «О чём ты?.. Ох-х!» — у Олега едва сердце не остановилось, когда его взяли за запястье и потянули ладонь вниз, к паху лучшего из друзей.

Раскалённый, шёлковый, каменно твёрдый. Валентин не убирает руки, показывая, направляя: «Вот так, ему нравится когда так, а ещё можно обхватить кольцом и тогда…» Серый почти беззвучно вскрикивает, сильная судорога пронизывает его от макушки до пяток, и Олег чувствует, как пальцы заливает огненная, вязкая жидкость. Ещё несколько движений — мягче, расслабленней, завершая удовольствие — и Валя довольно улыбается: «Видишь, как замечательно получилось?»

«Вижу».

Друг обмякает в его объятиях — о, мой хороший, я никогда не видел тебя таким. Пусть мне предстоит сполна ответить за моё предательство, я ни секунды не пожалею о том, что решился.

«Погоди, мы ещё не закончили», — Валентин подносит их по-прежнему сплетённые пальцы к губам, и Олег зарабатывает новый спазм сердечной мышцы. Кажется, или у этого непредсказуемого создания не только кошачий цвет глаз, но и шершавый язык? По крайне мере, запачкавшее ладонь семя он слизывает в совершенно Жориковой манере.

Тут до Олега доходит его второй стратегический просчёт: джинсы впиваются в плоть до адского дискомфорта, а обе руки как назло заняты.

— Помочь? — вернувшийся из посторгазменного состояния Серый разворачивается так, чтобы, не разрывая объятия, видеть лицо друга.

— Я сам, — это что, мой голос? — Я… я хочу до конца досмотреть то, с чего всё началось.

Валентин непонимающе хмурится, мимоходом прикусывает тонкую кожу на внутренней стороне взятого в плен запястья. «Что ж ты творишь, я же сейчас в штаны кончу, как пятнадцатилетний сопляк!»

— Если хочешь, значит досмотришь. Валь?

Тот понимает без лишних объяснений: мягко отпускает Олегову руку, перетекает спиной на кровать. Приглашающе, но отчего-то совсем не пошло, разводит колени: «Иди ко мне!»

Ракурс другой, и освещение, и запахи — лишь суть остаётся прежней. Закушенная губа, выгнувшееся тело, вцепившиеся в покрывало пальцы. «А он красивый. Они оба сейчас красивые». Молния джинсов наконец расстёгнута, а уж как заставить себя продержаться до одновременного финала, Олег знает прекрасно. «Механика всегда одинакова». Валя давится криком — нельзя, никак нельзя! — протяжно выдыхает имя. «Значение имеет только любовь». Олег не уверен, но, кажется, последний стон у них получается на два голоса.

***

Трое лежали на узкой кровати — переплетённые, вжатые друг в друга так, словно были одним существом.

— Определённо, сюда нужна койка пошире, — заметил зарывшийся носом в Валентинову макушку Олег.

— Угу, траходром два на два метра, — не без сарказма поддержал идею Серёга.

— Не знаю, мне и так нравится, — стиснутый с двух сторон Валя завозился, словно между их телами существовал просвет, который срочно требовалось устранить.

— Вот в этом я не сомневаюсь, — Серый легонько поцеловал его в межбровье. — Ты бы вообще под кожу забрался, будь твоя воля.

— Омут с чертями, — без задней мысли добавил Воевода. Зря — разнеженное тело Валентина сразу же встревоженно закаменело в его объятиях.

— Эй, успокойся — я просто не ожидал. Мнительная ты личность.

Фраза помогла, но прежняя расслабленность к Вале так и не вернулась. Надо будет обязательно ему растолковать, что нельзя настолько серьёзно реагировать на чужие глупости.

— Кто первым в душевую? — Умница, Серёга. Знаешь, когда пора переключить окружающих на более прагматичный лад.

— Иди ты, — Олегу было бесконечно лень шевелиться, а значит и выпускать Валю. — Всё равно с краю лежишь.

— Ладно.

Пусть ненадолго, но они остались вдвоём, а значит пора уточнить один важный момент.

— Валентин.

— Да?

— Ответь, только по чесноку: у тебя на Серого обиды нет? За сегодняшнее.

— Конечно, нет. Я вообще благодарен… Я понимаю, что вы могли бы и без меня…

— Дуралей, — грубоватость слова сгладила ласковая интонация. — Да Волчара скорее позволит себя заживо на кусочки разрезать, чем тебя обидит. Сказал бы ты «против», ничего бы не было. Никогда.

Валентин зашевелился, и Олег позволил ему повернуться, чтобы они оказались нос к носу.

— Правда? Ты же его лучший друг.

— А ты — единственная любовь. Только учти: заставлять его выбирать между нами — жесточайшая из подлостей.

Валя серьёзно кивнул.

— Ты его любишь, — с уверенностью сказал он.

То же мне, Колумб.

— Естественно, люблю. Кто бы смог столько лет прожить бок о бок — и не полюбить?

На этом месте разговор был прерван.

— Следующий, — Вроде бы оборотни сквозь стены ходить не должны, но как, в таком случае, у Серёги получилось столь незаметно вернуться?

— Я, ты? — засомневался Валентин.

— Ты, — вот, этот шумит, как нормальный человек. Даже дверью чуть-чуть хлопнул.

— Ну что? Сработало? — Серый присел на постель.

Олег задумался.

— Знаешь, вроде бы да, — удивительные тишина и наполненность внутри. Свет разъяснившихся после бури небес. — Смешно: я совсем не чувствую себя поганым извращенцем.

— А предателем?

— Чёрт. И предателем тоже. Серёг, это же пиздец полный получается: я что, на самом деле бессовестный ублюдок?

— Не думаю, — друг успокаивающе накрыл ладонью сжатый Воеводин кулак. — Погоди с выводами хотя бы до завтра.

— Утро вечера мудренее, а, Волчара?

— Мудренее, Олег-царевич. Собирайся помаленьку, душ освободился.

Когда Олег вернулся то нашёл стол накрытым для позднего чаепития, а кровати — сдвинутыми так, чтобы можно было относительно комфортно разместиться втроём.

Позже, лёжа в темноте и слушая ровное дыхание соседей, он вспомнил одну старую игру. Давным-давно они с Серым обнаружили, что умеют безмолвно перебрасываться импульсом загадочного, с трудом поддающегося описанию ощущения. Это получалось не всегда: требовались особая сонастроенность, чувствительность к миру и друг другу — но сейчас имелись все шансы на успех.

«Ты здесь?»

«Здесь. А ты здесь?»

«Да. А ты?»

Бессмысленное с точки зрения передачи полезной информации действо отчего-то дарило покой и целостность не-одиночества.

«Валь, ты здесь?» — вряд ли они стали настолько близки, но Олег из интереса решил попробовать.

Ответ пришёл с лёгкой заминкой: «Здесь. А ты?»

«Я тоже. Серый, ты здесь?»

В игре не было системы, они просто принимали и отдавали — без раздумий о природе безымянного, объединившего всех троих поля. Оно пульсировало между ними, баюкало предвечным океаном, погружая в тёмные пучины снов без сновидений. Но даже на самом дне три маячка продолжали исправно работать.

«Вы здесь?»

«Да. А ты?»

Потом настало утро с высоченной стопкой толстых, безумно вкусных блинов от шеф-повара четвёртой комнаты. Праздно-ленивый день, когда мебель вернулась на свои места, завершился вечерней прогулкой, на которую приятелей выгнал всё тот же Серый, крепким чаем и песнями под гитару. А перед сном кровати вновь оказались сдвинутыми — просто так, без малейшего эротического подтекста. «Наверное, таким и должно быть настоящее счастье, — засыпая, думал Олег. — А ведь впереди ещё целые сутки — ох, как же здорово!» Он сознательно избегал размышлений о противоестественности происходящего с любой из точек зрения. Ничего страшного, если тягомотина покаянных мыслей подождёт до послезавтра, когда придётся снова впрячься в лямку быта и нормальных отношений. Пока же он всего лишь хочет немного восстановить силы после двух месяцев в качестве гражданского мужа, из которых почти половина прошла под знаком редкого душевного раздрая.

***

Наверное, им с Настей действительно требовалось банально отдохнуть друг от друга. Из родного города любимая вернулась в куда более уравновешенном настроении, и совместная жизнь заиграла свежими красками. Угрызений совести Олег так и не дождался: те два дня и три ночи словно случились в параллельной вселенной, а потому никак не пересекались с настоящим. Итог можно было бы подвести циничным народным присловьем о «леваке» и браке, на чём успокоиться, но подспудное ощущение незавершённости мешало взять и просто перевернуть страницу.

— Знаешь, у меня задержка. Три дня.

Совершенно обычный вечер: ужин, кино, неспешный секс. Приятная рутина пока неофициальной семейной жизни.

— Ты тест делала?

— Нет ещё. Боюсь.

— Чего? Глупая, дети — это всегда хорошо, — Олег говорил правильные слова правильным голосом, ещё крепче обнимая лежащую у него на плече девушку, и падал, падал, падал в ледяную воду c горбатой спины Чёртова моста.

— Ты серьёзно не против? — Настя приподнялась на локте, заглянула в лицо. Бессмысленная попытка понять правду: в комнате слишком темно, чтобы разобрать нюансы.

— Серьёзно. Купи завтра тест.

— Ладно, — она снова легла. — Получается, Серый был прав тогда, а я не поверила.

— Чему?

— Ну, он как-то назвал тебя уникальной личностью. Я решила, что это ради красного словца.

— Глупая, — повторил Олег, закрывая глаза, сосредотачиваясь на голосовых связках. — Серёга о таких вещах всегда говорит правду.

— Буду знать, — Настя перебралась на подушку. — Спокойной ночи, любимый.

— Спокойной ночи.

Он дождался, пока дыхание спящей станет совсем неслышным, и лишь тогда осторожно выбрался из общей постели.

На улице было морозно и лунно: уверенной поступью приближалась зима. Студгородок засыпал полуночным сном середины учебной недели; заветные балконные дверь и окно на четвёртом этаже тоже темнели антрацитовыми прямоугольниками. «Разбужу ведь», — Олег с необычной для него нерешительностью топтался на пороге закрытой комнаты. Потом решил не стучать или вламываться с ключом, а тихо поскрестись. Услышит Серый — повезло. Не услышит — придётся уходить восвояси.

Серый услышал.

«Что?»

Олег сделал жест, будто курит. Друг кивнул и, не медля, вышел в секцию.

До мелочей знакомая площадка на пожарной лестнице. Жестяная банка из-под кофе, доверху набитая бычками, сквозняк по полу, сквозь не самое чистое стекло льёт холодный свет сестрица-Луна.

— Настюха беременна. А я её разлюбил.

Серый бледнеет почти до прозрачности.

— Завтра поеду за кольцом. Ты со мной?

— Да.

Олегу вдруг становится страшно и от этого механического «Да», и от бритвенной остроты скул друга.

— Серёга, — он с силой сжимает приятеля за плечи, — ты чего? Всё будет нормально, я тебе обещаю. Настёна с ребёнком будут как сыр в масле кататься.

— А ты сам?

— Подумаешь, я! Пару десятков лет как-нибудь выдюжу, некоторые, вон, всю жизнь так живут — и ничего.

— Олеж-жа, — Серого трясёт, как при температуре под сорок. — Прости, прости меня, идиота самоуверенного. Нельзя было соглашаться, ещё в августе, нельзя…

— Волчара, дружище, — Олег безуспешно пытается заглянуть ему в глаза, — ты это брось. Какая разница, когда бы я понял: сейчас, через три месяца или через год? Нету здесь твоей вины, слышишь? Одна моя натура блядская, которой всегда всего мало. Я, наоборот, по гроб жизни благодарен буду и тебе, и Валентину за то, что вы мне подарили.

— Подарили? — Серый наконец смотрит на него отчаянным, тяжело больным взглядом. — Ты о чём?

— О цели, ради которой буду жить ближайшие двадцать лет, — непонятно получилось, и словами тут фиг объяснишь. — Вот об этой, — Олег подаётся вперёд и со всей нежностью, на которую только способен, целует бледные, искусанные губы своего самого лучшего друга.

========== Глава четырнадцатая, посвящённая Елене Прекрасной и её маме ==========

Почему всё бывает так хорошо, когда люди просто любят друг друга? Куда всё девается, когда они становятся мужем и женой?

к/ф «Девять дней одного года»

Самое сложное начиналось после обеда, когда пора было ложиться спать.

— Па!

— Папа на работе.

— Се!

— И Серый на работе, — каждый будний день, вот буквально каждый — одно и то же.

Леночка нахмурила лобик в совершенно отцовской манере.

— Ва!

— Валя на учёбе, — всё, надула губы. Сейчас станет реветь. — Милая, давай ты поспишь, а когда проснёшься — они все уже вернутся. Правда-правда.

— Па! — ребёнок капризно топнул ножкой. — Па, па, па!

— Елена, ну-ка перестань, — самым строгим голосом сказала Настя. К сожалению, для её дочери существовало всего три безусловных авторитета, и мама в их число не входила. Леночка набрала полную грудь воздуха, собираясь добиваться своего по-плохому, раз уж по-хорошему не выходит, но тут раздался стук в дверь.

— Ва!

— Ма-ау! — прятавшийся под кроватью Джордж стрелой рванул в прихожую. И откуда у них обоих такая уверенность в том, кто пришёл?

На пороге действительно оказался запыхавшийся, одетый в спортивную форму Валентин.

— Привет!

— Привет. Заходи, — Настя попыталась отпихнуть в сторону путающегося под ногами кота.

— Я на секундочку, с физры смотался…

— Ва-а-а!

— Ох. Валь, зайди, пусть она тебя увидит. Да не разувайся…

— Всё нормально, мне не трудно. Привет, Ленчик! Что это ты маму расстраиваешь?

Леночка пропустила справедливый упрёк мимо хорошеньких ушек — как и её родитель, она предпочитала слышать о себе только приятные вещи. Поэтому капризница просто потянулась к вытребованному человеку.

— Я, собственно, зачем пришёл, — Валентин послушно взял девчушку на руки. — Олег звонил — у них какое-то ЧП на объекте, поэтому когда вернётся, он не знает. Сказал, чтобы вы не волновались: если будет совсем поздно, то он у нас ночь перекантуется. А ещё у тебя телефон разрядился.

— Опять! — Настя всплеснула руками. Ну, чудо современных технологий! Аккумулятора на три дня еле-еле хватает.

— Ладно, вроде бы всё рассказал — побегу обратно, — притихшую Леночку вернули в кроватку. — После пар зайти?

— Да, пожалуйста. Иначе я её полночи укладывать буду.

— Договорились. Елена Олеговна, ведите себя хорошо.

В трагическом детском вздохе отчётливо прозвучало Воеводино: «Только из уважения к тебе, Валентин».

— Всё, Насть, до вечера.

— До вечера.

Теперь дочка покладисто позволила уложить себя на дневной сон, дав матери целых полтора часа свободного времени. Конечно, дел было невпроворот, но вместо работы по дому Настя подкатила глубокое мужнино кресло к балконной двери, забралась в него с ногами и отпустила мысли за стекло, на волю.

На улице ноябрь: деревья скинули почти всю разноцветную листву, небо низкое, тёмно-серое. Такого же оттенка и асфальт на дорожке вокруг дома — дождь, что ли, был? Совсем не заметила за рутинной суетой. «Я устала, как же я устала, просто смертельно. Ничего, завтра у Олега выходной; только бы сверху не капало, чтобы они взяли Лену на прогулку. Может, и обед сами приготовят», — веки тяжелели, а держать их открытыми не находилось сил. Память мерно покачивала Настю сплетённом из воспоминаний гамаке: свадьба, беременность, рождение Лены. Три года, господи, каких-то три года прошло, а кажется — целая жизнь! «У меня всё хорошо: заботливый муж, здоровая дочка, своё жильё. Денег не сказать чтобы много, но нам хватает. Всё замечательно, так отчего я грущу?» В причудливое кружево размышлений вплёлся давний отзвук гитарных струн — «Печаль» Цоя. Серый страшно не любит играть по принуждению, но когда Леночку привезли в общежитие, и напуганный переменой места ребёнок плакал сутками напролёт, лишь гитара могла ненадолго успокоить кроху. «Они так любят Лену, все трое. Мне повезло, мне страшно повезло, только почему же настолько плохо и тошно? Почему?»

***

Свадьбу играли скромно: из гостей одни родственники да близкие друзья. Олег сам предложил организовать торжество на родине будущей супруги, в том числе потому, что с её стороны предполагалось больше приглашённых.

Из всех невест, выходивших замуж в ту пятницу, не было ни одной, которая могла бы сравниться с Настей. Даже много повидавшие работники ЗАГСа это признавали. Снежно-белое платье, которому объёмная вышивка придавала схожесть с древнерусским сарафаном, пышная фата, небрежно накинутая на плечи меховая мантилья и другая примета декабрьского времени — сапожки на невысоком каблучке. Царевна-Лебедь, Краса Ненаглядная; Олег гордился ею, как никогда. На свадебных фотографиях молодожёны представали сказочной парой: могучий витязь и нежная дева, которую он отбил у Идолища Поганого или ещё какого Змея-Горыныча.

Однако была в сказке маленькая нестыковка: отсутствие на тех изображениях верного друга, волшебного помощника богатыря — Серого Волка.

— Серёга не сможет приехать: деканат его по самую маковку бумажками завалил, — между делом заметил Олег, бросив взгляд в составленный любимой список гостей. — Останется здесь за нас обоих отдуваться.

— Подожди, разве он не твой свидетель? — пускай они не обсуждали кандидатуры, это казалось очевидным. Как Маргоша в качестве подружки невесты.

— Не, я Тоху попросил. Да, кстати, Валька тоже можешь вычеркнуть: ему пятницу пропустить смерти подобно.

Несмотря на отсутствие близких друзей, в день торжества счастливый жених улыбался во все тридцать два зуба, хохмил и вообще всячески демонстрировал непробиваемую самоуверенность. Но когда молодые уже мужем и женой спустились со ступеней Дворца бракосочетаний и от грязно-зелёной «нивы», припаркованной на дальней стороне стоянки, к ним заторопились две знакомые фигуры, маска довольства собой и жизнью пошла трещинами.

— Лебёдушка, я мигом.

Пока Настя выпутывалась из непонятным образом перехлестнувшегося подола платья, пока объясняла родителям и гостям, ради кого супруг столь резко оставил компанию, пока сама подошла к новоприбывшим — прошло достаточно времени.

— Привет, Настасья. Поздравляю.

— Спасибо, — она действительно давно не видела Серого: то ли была слишком поглощена подготовкой к свадьбе, то ли он больше пропадал на кафедре, чем появлялся в аудиториях. Наверное, поэтому ей сразу бросилось в глаза как сильно потускнел лучший Олегов друг, сейчас полностью соответствуя своему прозвищу.