Опасные забавы

1

Лондон, 1810

Сила привычки была столь велика, что Джервас Уильям Марчант остановился у порога кабинета, инстинктивно ожидая приглашения. Он задумчиво поглядел на пустое кожаное кресло, стоявшее около окна. В остальном комната не изменилась.

Книжные шкафы красного дерева были заставлены томами классиков в переплетах телячьей кожи, сводами биографий, путешествий, сборниками эссе и политических трактатов. Даже в полутьме угасающего дня их корешки соблазнительно поблескивали. Проход к самому высокому шкафу оставался свободным. Джервас вспомнил, как мальчиком стоял там, изучая содержимое в почтительном отдалении от взрослых. Мудрый и терпеливый отец никогда не бранил его за пристрастие к играм в этом уютно обставленном убежище и не выговаривал за то, что сын постоянно вертел огромные глобусы в углу.

Он прошел по кромке роскошного персидского ковра и вгляделся в портреты предков, украшавшие стены. Здесь были генерал-роялист, отмеченный Карлом I за доблесть в гражданской войне, и его сын кавалер, придворный франт, соблазнивший незаконную дочь замученного сына Стюарда. Рассказы об их подвигах на поле брани и в Уайтхолле поразили Джерваса еще в ранней юности, а позднее он прочел о них в книгах по истории.

Теперь, как и в детстве, он сожалел о своем несходстве с предками в том, что глаза у него, скорее, серые, чем романтически темные, волосы обычного каштанового цвета, аккуратно подстрижены и ничем не напоминают локоны Марчантов былых времен. Он унаследовал лишь одну фамильную черту – гордый и крупный нос. Простой черный сюртук Джерваса не мог соперничать с их яркими бархатными и атласными костюмами. У него не было широких манжет с серебряным шитьем, его сорочку не украшали кружева, и он не имел при себе серебряного меча, а золотая печатка, которую он носил, отнюдь не поражала воображение, чего не сказать о драгоценных перстнях его дедов и прадедов.

Он сел за письменный стол, где его отец готовил свои хорошо продуманные и четко аргументированные речи. Джервас кивнул бюсту Уильяма Питта, стоявшему на пьедестале в другом конце комнаты, словно тот был живым и мог ему ответить. Однако мраморный лик покойного премьер-министра оставался неподвижным, а глаза, как и прежде, ничего не выражали.

Выдвинув верхний ящик, он достал лист бумаги и положил его на обитый кожей стол.

В этот момент в комнату вбежал темноволосый мальчик.

– А, вот ты где! – воскликнул он. – Я тебя повсюду ищу. Парри говорит, что сегодня вечером ты уходишь в свой клуб. – Его настороженные голубые глаза, казалось, обвиняли Джерваса.

– Да, это правда, – откликнулся тот и потянулся к продолговатому подносу на подставке, который его дед заказал у знаменитого серебряных дел мастера Поля де Ламари. На подносе стояли чернильница, коробочка для угольного порошка, футляр для перочинного ножика, пенал для перьев все с выгравированными гербами герцогов Солуэй.

Достав новое перо из верхнего ящика, обладатель этого громкого титула стал подрезать его верхушку миниатюрным ножиком.

– Но сначала я должен написать твоей сестре. Ты хочешь чиркнуть ей строчку-другую?

– У меня нет времени, – отозвался вошедший. – Отвлекись на минутку, Джер. Я собираюсь сказать тебе нечто крайне важное.

Герцог отложил перо.

– Что такое, Нин?

– Я слышал, как лакей Роберт рассказывал о представлении в подводном царстве в Седлерз-Уэллз. Там идет отличный спектакль под названием «Рыцарь-призрак». Я просмотрел газеты и узнал, что его будут играть сегодня вечером, – с важным видом произнес мальчик.

– Убежден, что его еще повторят, – заметил Джервас. Его голос прозвучал твердо и уверенно.

– Но ты же говорил, что я мог бы развлечься до отъезда в Харроу.

Не отрицая этого, Джервас усомнился в исполнимости столь щедрого предложения.

– Не вижу, когда именно ты смог бы развлечься.

Ниниан, бесспорно, походил на аристократов с портретов с их благородной красотой. Он унаследовал не только черные, вьющиеся волосы, молочно-белую кожу и гордый нос Марчантов, но и стать одного из них, владельца графства с двухлетнего возраста. Он был высок и поэтому в свои двенадцать лет выглядел совсем взрослым. Джервас полагал, что причина его худобы в неуемной энергии, поскольку на отсутствие аппетита Ниниан отнюдь не жаловался. Знавшие его мать, некогда прославленную красавицу, неизменно отмечали, что она наградила его прекрасной внешностью. Однако никто не назвал бы женственным смелый размах его бровей и решительный подбородок.

– Ты не сможешь мне отказать! – невозмутимо продолжал мальчик. – Я уже заказал экипаж, и он ждет на улице. Театр открывается в половине шестого, нам нужны лучшие места. Не забудь взять с собой деньги, ложа обойдется нам в два шиллинга.

Подойдя к окну, Джервас увидел, что его городская карета стоит на Парк-Лейн, а кучер и застывший у двери лакей в ливрее ждут хозяев. Он растерялся, не зная, что делать, и вновь пожалел о своей беспомощности. «Был бы сейчас рядом отец! Впрочем, даже покойный герцог вряд ли бы сладил с Нинианом», – с грустью напомнил он себе.

Едва он задумался об этом, как его лицо приняло озабоченное выражение. Он стал нервно теребить волосы, сводя на нет все усилия парикмахера. Это был его первый вечер в Лондоне после пятимесячного отсутствия, и он собирался направиться в Уайт-Клуб в Сент-Джеймс. Однако он понимал, как опасно оставлять юного лорда Свонборо без развлечений и должного надзора.

– Ты просто гаденыш, – заявил он, смиряясь со своей участью. «Очевидно, избежать похода в театр никак не удастся, а там теперь в моде пышные феерии с целыми фонтанами воды». – Интересно, где мы будем обедать?

– Что за вопрос! Рядом с театром есть симпатичный кабачок. В прошлом году я заходил туда с Джастином. А можно перекусить и в театре. В антрактах там продают разные закуски и напитки.

– Превосходно, – отозвался герцог. Его тон свидетельствовал о том, что он вынужден принять это предложение.

Во время поездки в северный пригород Лондона Айлингтон лорд Свонборо развлекал опекуна описанием зрелища, которое он видел в Седлерз-Уэллз вместе с мужем своей сестры.

– Наверное, многие твои ровесники предпочитают цирк Эстли? – спросил Джервас.

– Да разве можно сравнивать танцующих лошадей с морским боем! – с презрением отозвался Ниниан.

– Я думаю, Джастин взял тебя в Уэллз ради Миранды.

– Он и сам хотел пойти. Это было в первый раз, а после он сказал, что разочаровался в Эстли.

– Он, как всегда, дипломатичен, – пробормотал Джервас. – Не знаю, согласился бы виконт Кавендер жениться на Миранде и войти в нашу семью, если бы предвидел, что ему придется за тебя отвечать. А это – нелегкий труд.

– Джастин любит меня, – весело откликнулся Ниниан. – Но если бы и не любил, то все равно соблазнил бы Миранду. Когда я был на Пасху в Кавендер-Чейз, они каждый день подолгу гуляли и целовались, по углам, думая, что их никто не видит. А сейчас она собирается родить ребенка.

– Ты полагаешь, что одно непременно следует за другим?

– Мне лучше знать, – с улыбкой ответил мальчик. – Лорд Филипп Уонслоу недавно сделал ребенка деревенской девушке. Ему шестнадцать лет, и у него пять любовниц, по крайней мере, он так утверждает. Он рассказал нам об этом перед тем, как его выгнали.

– Мой отец отправил тебя в Харроу, чтобы ты стал достойным молодым джентльменом. А что ты себе позволяешь? Подумать только!

Сам Джервас учился в Итоне и прекрасно понимал, как опасно воздействие привилегированных школ, однако мысленно благословлял Харроу. В первый же день осеннего триместра он избавится от своего нахального и капризного подопечного, и в его холостяцкой жизни опять воцарится желанный мир. Ниниан частенько раздражал его, но в глубине души Джервас сочувствовал мальчику ведь в его короткой жизни было столько горя и трагедий.

Покойный лорд Свонборо, знаменитый спортсмен, слыл закоренелым холостяком. Роман с леди Гермией Марчант, владелицей соседнего поместья, начался, когда он был уже немолод. Он знал, что, подобно многим красавицам, леди Гермия подвержена приступам тяжелой меланхолии. Когда на нее нападало уныние, она не могла удержаться от слез. Герцог Солуэй, как любящий брат, с самого начала относился к их браку весьма холодно, но не сумел ему воспрепятствовать.

К сожалению, первой у них родилась дочь, а не сын, о котором они страстно мечтали. Частые выкидыши расстроили и без того хрупкое здоровье графини. После поездок на курорты и водных процедур она все же родила мужу наследника. Но это испытание оказалось непосильным для ее психики, и врачи надолго отправили ее на воды в надежде, что она когда-нибудь излечится. Через год граф Свонборо умер от горя и пьянства, оставив маленькую леди Миранду и ее крохотного брата Ниниана на попечение дяди Уильяма. Маленький пэр унаследовал блестящее состояние. Аббатство Свонборо в Лестершире и великолепная свора охотничьих собак – все перейдет к нему, когда он достигнет совершеннолетия.

До того дня, о котором Джервас мечтал больше, чем человек, просто рассчитывающий на материальную выгоду, оставалось еще девять лет. Он наделся, что ему хватит выдержки и он сумеет достойно встретить предстоящие трудности.

Летом в Понтсбери, шрогплирском имении Джерваса, Ниниан вел себя просто непочтительно. Вот и сейчас в Лондоне своенравный мальчишка сразу по приезде принялся тиранить слуг. Даже Парри, обычно невозмутимый ирландец, получивший место дворецкого, когда его предшественник решил остаться при вдовствующей герцогине, пребывал в постоянном напряжении.

«Слишком много домов, слишком много зависимых от меня людей и уж конечно слишком много ответственности», – мрачно подумал Джервас.

Когда его карета миновала ворота заставы на Айлингтон-Роуд, он решил не вспоминать об этой обузе, свалившейся на него после смерти отца, не вспоминать хотя бы один вечер. Возможно, и он, подобно лорду Кавендеру, порадуется представлению в Седлерз-Уэллз.

К массивному кирпичному зданию театра со множеством фронтонов и флигелей вела аллея вязов. Оно было окружено низким деревянным забором и рядами фонарей и стояло на северном берегу Нью-Ривер, где раскинули свои сети рыбаки. Джервас позавидовал их мирному занятию – он и сам любил рыбную ловлю и провел немало приятных часов, пытаясь перехитрить изворотливую форель и серую щуку.

Кучер торопливо осадил лошадей во дворе главной таверны Миддлтона. Джервас и Ниниан вышли из кареты. Заметив толпу у входа в театр, Джервас дал восемь шиллингов лакею.

– Выберите лучшую ложу, Роберт, и побудьте там, пока мы с его светлостью пообедаем. – Он с улыбкой подбросил слуге еще несколько монет и добавил: – Поищите себе место на галерке и купите немного пива.

Ниниан захныкал и стал отговаривать Джерваса обедать в отдельном кабинете, но тот угрюмо ответил, что не желает есть в обществе актеров и циркачей.

– Но среди них может оказаться клоун Гримальди!

– Сомневаюсь, – проговорил Джервас, когда они заняли свободный стол. – Актеры не любят рисковать и перед выходом есть или пить лишнее. От этого может пострадать весь спектакль. – Он передал меню своему кузену.

Завидный аппетит Ниниана определил их выбор: пирог с голубями, хлебный пудинг и пирог с вишнями.

– Который час? – спросил он, когда официант унес первое пустое блюдо. – Представление начинается в половине шестого, и нам нельзя опаздывать.

– Мы никуда не опоздаем, но все-таки ешь поскорее.

Джервас лишь недавно, после смерти отца, оказался причисленным к самой верхушке британской аристократии. Новоявленный герцог не брезговал простой пищей, если та была хорошо приготовлена и подана с нужными приправами, а Миддлтон славился хорошей кухней. Наблюдая, как его подопечный расправляется с куском пирога, он понял, что и сам с нетерпением ждет начала спектакля. Наверное, «Рыцарь-призрак» интереснее однообразных споров в Уайт-Клубе. Несколько лет назад имя обеспечило ему членство в клубе его отца, он принял это с благодарностью, но все же не чувствовал себя там как дома. Он не мог решить, стоит ли ему заниматься политикой и в какой мере, но ни игра, ни сплетни его особенно не привлекали.

Когда Ниниан и Джервас заняли места в ложе, нанятой Робертом, балет уже шел полным ходом. Оркестр играл что-то резкое и напыщенное, и танцоры скользили по сцене. Балерина в расшитой блестками пачке сделала изящный пируэт. Ее партнер держал в руках трезубец и постоянно размахивал им, короткая туника обнажала его мускулистые ноги. Когда солисты скрылись за кулисами, на сцене появились танцовщицы из кордебалета. У всех в руках были гребни и зеркальца. Длинные виноградные лозы обвивали их обнаженные плечи, а короткие переплелись с распущенными волосами.

– О чем идет речь в этом спектакле? – спросил Джервас Ниниана, раскрывшего афишу.

– Действие балета происходит в подводном царстве, – откликнулся мальчик. – По-моему, эти девушки изображают русалок, а вокруг на сцене – водоросли. Мужчина с трезубцем – Нептун, а дама – его королева. На самом деле ее зовут мадам Луи. Как ты полагаешь, она француженка?

– Все лучшие танцовщицы – француженки. Или итальянки.

– Любопытно, почему?

Джервас побоялся оставить вопрос без ответа и вздохнул.

– Честное слово, не знаю. Но убежден, что наши актеры способны превзойти всех иностранных.

Оба они не слишком переживали, когда танцы завершились и началась пантомима. Это была юмористическая пьеска с нехитрым сюжетом, и в ней участвовал самый знаменитый лондонский клоун. В одной сцене Джозеф Гримальди крепко ударил по заду старого Панталоне, и зрители расхохотались. Какой-то джентльмен проговорил сквозь смех: «Вот он, наш Джо! Поддай ему еще!»

– Интересно, сколько раз Гримальди вытирает себе лицо каждый вечер? – произнес Ниниан во время очередного перерыва. – Вероятно, этот белый и красный грим нелегко смывать.

Джервас повернулся в кресле.

– Как тебе это нравится, Нин?

Его подопечный пожал плечами и неуверенно отозвался:

– Балет так себе, а вот пантомима забавная. Я хочу, чтобы поскорее началась драма в воде, для этого я сюда и пришел.

Он порывисто схватился за ручку кресла и принялся рассказывать про огромный бассейн с водой, который постановщик соорудил на деревянный сцене. По этому искусственному озеру, сообщил он своему кузену, плавали маленькие лодочки, в нем тонули злодеи, а доблестные рыцари спасали дам.

Чарлз Дибдин, автор почти всех постановок с лирическими песнями, положил в основу «Рыцаря-призрака» известную поэму Вальтера Скотта «Мармион». В результате получилось нечто крайне мелодраматическое, а кульминацией стала сцена в пещере Фингала, со всеми подробностями воспроизведенная изобретательным художником. Сентиментальный финал вызывал содрогания у зрительниц, и когда опускался занавес, платки многих из них бывали залиты слезами.

– Мне очень хотелось бы поглядеть, как они наполняют бассейн, – заметил Ниниан. – Воду накачивают из Нью-Риверс, да будет тебе известно. Как ты думаешь, мы можем пройти за кулисы и посмотреть, что они там делают с водой?

Джервас взглянул на часы.

– Сейчас уже около одиннадцати, Нин, и тебе давно пора ложиться спать.

– Давай останемся, пока они не уберут все со сцены. – Его глаза потемнели, сделавшись черно-синими, и он упрямо выдвинул подбородок. – Я не хочу уходить.

– Перестань дразнить меня, дьяволенок.

– А ты не командуй мной, Джер. Ну скажи – да.

Уверенность уже во второй раз за день покинула Джерваса.

– Ладно, мы ненадолго останемся, если ты не будешь вмешиваться и пойдешь за мной, когда я скажу. И беспрескословно.

Ниниан открыл было рот, собираясь возразить, но после минутного молчания произнес:

– Отлично.

Актеры и рабочие сцены наблюдали, как Джервас и Ниниан двинулись по лабиринту коридоров за сценой. Какой-то встревоженный человек, узнав, что они желают осмотреть бассейн и насосы, предложил позвать из казначейства мистера Харриса или мистера Дибдина. Владельцы театра подсчитывали доходы за вечер.

Джервас ответил, что в этом нет необходимости, и, встретившись с его непреклонным, стальным взором, Ниниан запротестовал.

– Неужели ты не хочешь взглянуть на бассейн? – заныл мальчик, когда обратившийся к ним незнакомец отвернулся и быстро зашагал по коридору.

– Нет, если мы помешаем постановщику или владельцу театра. Похоже, что всем этим деловым людям не терпится разойтись по домам, как и мне.

– Если кто-то станет на нас коситься, ты можешь сказать, кто мы такие, – посоветовал Ниниан. – Знаешь, там, в конце прохода, есть дверь! – воскликнул он, когда они завернули за угол. – Убежден, что она выведет нас на сцену.

– Неужели? – устало отозвался Джервас. Он уже давно перестал ориентироваться. – Давай попробуем.

У ближайшей двери отсутствовала ручка, но им хватило одного толчка, чтобы ее открыть.

Комнату тускло освещала свеча, стоявшая на каминной полке. Они увидели молодую женщину в зеленом газовом платье. Она стояла у окна, положив руку на подоконник и подняв вытянутую ногу. Заметив Джерваса, она тут же опустила ногу, явно смущенная.

– Простите меня, – сказал Джервас. – Я не собирался вторгаться к вам.

Он хотел выйти, но она повернулась к нему. Лицо ее казалось Джервасу взволнованным.

– Вы никому не скажете, что застали меня здесь? – робко поинтересовалась девушка.

– Конечно, нет, – успокоил ее Джервас.

– Мистер Дибдин не разрешает нам пользоваться фойе, – пояснила она. – Он оштрафует меня, если узнает, что я тут тренируюсь.

В ее голосе ощущался легкий акцент, и она чуть-чуть пришепетывала.

В комнате было слишком темно, и Джервас не смог определить точный цвет ее огромных глаз под изогнутыми бровями. Они были обрамлены темными ресницами. Однако он догадался, что пушистые волосы, упавшие ей на плечи, светло-каштановые. Девушка была миниатюрна и худощава, но с прекрасной, точеной фигуркой, которая хорошо просматривалась под ее прозрачным нарядом.

– Черт побери, Джер! – заявил Ниниан, входя в комнату. – Дверь в конце коридора заперта.

– Сторож всегда запирает ее, – сказала ему девушка. – За сценой нет ничего интересного, только трубки и цистерны с водой.

– Я хочу их видеть, – надменно произнес Ниниан.

– Мистер Уилер уже отправился к себе наверх, – смущенно проговорила она. – Может быть, вы с вашим отцом зайдете в следующий раз?

Джервас объяснил, что он опекун мальчика, а не отец.

– Мы надеялись посмотреть на насосы и всю сценическую механику, но если сторож ушел, то и нам тоже пора.

Ниниан с любопытством разглядывал молодую женщину и внезапно спросил:

– А вы не русалка в балете? Я вспомнил! Это вы карабкались по скалам, а потом так легко спрыгнули. Как вам удается сохранять равновесие?

– Как правило, без особого успеха, – со смехом ответила она. – Антраша почти невозможно совершенствовать, а когда лезешь на скалы, делать их еще труднее.

– Пошли, Ниниан! – торопил Джервас своего подопечного. – Не надо отвлекать даму от ее занятий, а не то она в следующий раз оступится и проклянет тебя за это.

Но его племянник явно не желал уходить.

– Я граф, – с важным видом заявил он. – Неужели этого недостаточно, чтобы сторож открыл дверь и проводил меня за сцену посмотреть на бассейн?

– Не думаю.

– Но, как вы думаете, возможно туда отправиться?

В размышлении она глядела на своего мучителя.

– Рабочий, наполняющий бассейн во время спектаклей, жалуется, что вода портится, она начинает скверно пахнуть через несколько недель. Неужели вашей светлости хочется увидеть, как выкачивают старую, прелую воду и наливают новую?

– А вы в это не верите? – с жаром воскликнул Ниниан, поглядев на нее, словно она была волшебницей, угадавшей его заветное желание.

– Мистер Гарланд, машинист и рабочий сцены, ко мне хорошо относится. Убеждена, что он позволит вам понаблюдать за его работой и покажет все, что вы пожелаете. Я поговорю с ним завтра.

Джервас одарил ее любезной улыбкой.

– Если он будет так добр, вы можете послать весточку в особняк Солуэй и сообщить, в какой день нам лучше явиться, мисс... – Он запнулся, не зная, как к ней следует обратиться.

– Меня зовут Розали.

Ниниан никак не мог успокоиться и поинтересовался, не собирается ли она сама пойти в бассейн.

Розали покачала головой:

– Некоторые актеры пользуются им, пока вода чистая, но я этого не люблю. Мистер Дибдин не одобряет, когда все купаются вместе. Он человек очень строгих правил и даже молится перед каждым спектаклем.

– Какая тоска! – отозвался Ниниан.

– Нин, – одернул его опекун, – поблагодари мисс Розали за ее предложение и пожелай ей всего доброго. Время близится к полуночи.

– Неужели? – воскликнула танцовщица. – Мне надо торопиться, а не то моя квартирная хозяйка заподозрит неладное. Обычно она ждет возвращения жильцов из театра, а я всегда прихожу последней.

Джервас достал визитную карточку и вручил девушке, любуясь изящным изгибом ее руки, держащей свечу.

– Вы живете далеко от театра? – осведомился он.

Она с опаской взглянула на него, гадая, почему он задал столь личный вопрос.

– Я живу совсем рядом, ваша светлость. – Она как будто оборонялась, и Джервасу захотелось проводить ее до дома.

– Пошли, Ниниан, – суровым тоном повторил он.

Его племянник поклонился молодой женщине, сказав с несвойственной ему галантностью:

– Я польщен встречей с вами.

– Вы очень добры, ваша светлость, – столь же учтиво ответила она.

– И вы вскоре сообщите нам, когда можно будет повидать бассейн?

– Обязательно,– пообещала она, улыбнувшись его настойчивости.

Джервас положил племяннику руку на плечо и повел его к двери. Перед тем как покинуть комнату, он искоса посмотрел на обаятельную танцовщицу и заметил, что она закусила губу, пытаясь сдержать смех. Ему оставалось только надеяться, что причиной тому был Ниниан, а не он.

Утром Джервасу удалось спокойно позавтракать. Дворецкий-ирландец сказал, что лорд Свонборо с утра отправился в Гайд-парк и взял с собой миниатюрную модель корабля.

– Он пошел один?

– Я уверен, что его светлость сопровождал лакей, – спокойно пояснил Парри. – Он особо выделяет Роберта, потому что его брат служит в королевском флоте. И Роберт своими глазами видел, как лорд Нельсон отплыл из Портсмута перед битвой при Трафальгаре.

– В самом деле? Ну что ж, я полагаю, он сумеет увести Ниниана подальше от доков. Герцогиня все время боится, что он тайком уплывет в море.

– Вряд ли, ваша светлость. Роберт рассказал ему о морских пайках. А лорд Свонборо привык к хорошему столу.

Джервас слышал, что Ниниан недоволен поваром в особняке Солуэй, и решил, что мальчик уже успел пожаловаться дворецкому.

– Еще одна неделя,– раздраженно проговорил он, – и я отправлю его к доктору Батлеру и учителям в Харроу.

Вскоре Парри вернулся с серебряным подносом для писем.

– Это для вашей светлости.

Женский почерк на конверте был незнаком Джервасу. Сорвав печать, он развернул лист.

«Высокочтимый герцог, – прочел он, — мистер Гарланд из Седлерз-Уэллз будет польщен встречей с Вами и лордом Свонборо в субботу в полдень. Всегда к вашим услугам Розали де Барант».

– Это письмо принесла сама леди? – спросил он дворецкого.

– Лакею лучше знать. Я должен его спросить?

– Не беспокойтесь. Это несущественно.

Джервас вернулся в кабинет, чтобы закончить не завершенные прошлым вечером дела, сел за обитый кожей, стол, где его ждала кипа нераспечатанных писем, но он отложил их в сторону и принялся писать леди Кавендер в Уилтшир. Его перо двигалось решительно и уверенно, четко выводя строку за строкой.

Вдруг до него донесся шум из холла. Когда он повторился, Джервас понял, что кричит экономка. Она предупреждала его, что Ниниан вернулся и настроение у него не блестящее.

Через минуту в кабинете появился его подопечный. Судя по грязной одежде и растрепанным черным волосам, утром он изрядно потрудился.

– Как потрясающе я провел время, – заявил Ниниан. – Но мне нужно судно побольше «Викториуса».

– Скоро ты пойдешь в школу, – сухо заметил Джервас, – и надеюсь, что там ты не будешь тратить время зря.

– Наверное, я смогу выдержать Харроу, если мне позволят посмотреть, как наливают воду в бассейн в Седлерз-Уэллз.

Джервас дал ему записку от Розали, и мальчик с жадностью прочел ее.

– У нее прекрасный почерк, – одобрительно проговорил он, кончив чтение. – Такие ровные буквы, с легкими завитушками. А что это за фамилия – де Барант?

– Французская. – Ниниан сразу приуныл.

– Ты и правда так думаешь? – разочарованно спросил он. – Она мне понравилась. Я не хочу, чтобы она была иностранкой.

– Может быть, ее зовут иначе, – поспешил успокоить его Джервас. – У многих танцовщиц сценические псевдонимы.

– Ты говорил, что лучшие танцовщицы приехали из Франции, – напомнил Ниниан. – Впрочем, может быть, ей хочется убедить зрителей, будто она француженка.

Он положил записку в карман и, не откланявшись, вышел.

Джервас закончил последний абзац письма и расписался. Отложив его в сторону, он просмотрел утреннюю почту и не нашел в ней ничего интересного. От некоторых приглашений он собирался отказаться с наигранным сожалением.

Сознавая свое новое и не слишком приятное положение, он не собирался задерживаться в Лондоне дольше намеченного строка. Когда-нибудь в будущем, если он пленит незнакомую ему ныне даму, то научится радоваться балам, раутам и выставкам. Но сейчас он мечтал лишь об одном – вернуться к себе в имение.

Он провел лето в мире и уединении в своем поместье в Шропшире, то объезжая поля, то читая книги о новых методах ведения сельского хозяйства, и был свободен от любых обязательств, кроме визитов два раза в неделю к своей любовнице в Шрусбери. Теперь стояла осень – пора ловли рыбы, стрельбы в отличном заповеднике и охоты на лис в аббатстве Свонборо. Прежде он наслаждался всем этим в замке Хабердин, родовом имении, в самом сердце своих владений.

Лондон всегда был для него тяжелым испытанием. Город неизменно напоминал ему о времени, когда Джервас обманул ожидания своих преданных родителей. Большую часть жизни особняк Солуэй казался ему всего лишь первоклассным отелем с вышколенными слугами и отличным столом, и он покидал его без сожаления.

«Пусть подождут политики и общество», – твердил он себе. Джервас полагал, что это дело для людей немолодых и умудренных опытом.