Опасные забавы

12

– Вы свободны. И пусть все это запомнят: завтра вечером нужно танцевать con brio, con spirito[52].

Розали расстроили суровые упреки синьора Росси, и она с облегчением вздохнула, когда утренняя репетиция закончилась. Усталая и обескураженная, она двинулась вслед за другими солистами и спустилась в нижний коридор. Там, отыскав темный угол, она сделала замысловатый enchainement, который не слишком удался ей на сцене.

Розали было безразлично, что ее легкое муслиновое платье прилипло к разгоряченному телу, не беспокоила девушку и занывшая нога. Она не обратила внимания даже на боль в бедре, когда поднимала ногу. Розали знала – ей нужно постоянно совершенствовать мастерство, только так она сможет занять достойное место в труппе и успешно выступить в новом балете «Азиатское развлечение» на музыку Майкла Келли, где ей поручили роль знатной азиатки.

Арман Вестрис и Оскар Берн вышли из артистической уборной и остановились поодаль, продолжая что-то оживленно обсуждать. Она без особого внимания прислушалась к их разговору, пытаясь станцевать pas de basque.

Берн говорил, понизив голос:

– Не забудьте, что долги давили на него страшно. Дошло до того, что он и жена решили принять яд. Они надеялись таким образом покончить с финансовыми трудностями.

– Печальный финал для le bouston Гримальди, – отозвался Арман.

Розали застыла на месте, услышав имя комика.

– Гримальди не может умереть! – воскликнула она.

– Нет, он жив, – спокойно пояснил Берн. – Но они с женой покушались на самоубийство. Они приняли лауданум перед сном, но неверно рассчитали дозу и даже не смогли уснуть. Когда Мери спросила, его: «Джо, ты еще не умер?», он ответил: «Не думаю, а ты?» – и они расхохотались. Послушать его, получается, будто они шутили. Потом супруги Гримальди с аппетитом поужинали, выпили вина, приободрились и пришли к выводу, что жить все-таки стоит.

Танцоры принялись сплетничать о постоянных визитах Гримальди к ростовщику в Клер-кенуэлл. Армана эти истории явно позабавили, но Розали нашла их скорее трогательными, чем смешными. В последний раз она разговаривала с Мери Гримальди несколько недель назад и теперь чувствовала неловкость из-за своей забывчивости. Ведь эти люди не однажды помогали ей и добрым словом и деньгами.

Она вернулась домой, быстро вымылась, переоделась и отправилась в наемном экипаже на Бейнз-Рау. По дороге в Айлингтон она с удовольствием подмечала первые признаки весны: расцветшие белые примулы в ящиках на подоконниках особняков, изогнутые головки нарциссов на кладбище в Клеркенуэлл. Добравшись до дома Гримальди, она оглядела окрестности Уотерхаус в сторону от Нью-Ривер к Айлингтону и Седлерз-Уэллз – безмолвных свидетелей ее первых встреч с Джервасом и молодым лордом Свонборо.

Мери Гримальди обрадовал неожиданный приход Розали. Она ласково улыбнулась девушке и обняла ее.

– Вы только посмотрите на нее! – воскликнула Мери. – Какая модная шляпка, какая красивая шаль, я вижу, что вы о себе неплохо позаботились. Не жалеете, что ушли из театра со зрелищами в подводном царстве?

– Только потому, что теперь я редко вижу вас и вашу семью.

– Но мы тоже потеряли вас из вида. Правда, Джо? – Мери пригладила темные волосы сына и вновь переключила внимание на Розали, проговорив: – Вы должны рассказать нам об оперном театре, как вы там танцуете и много ли у вас появилось поклонников.

– Я здесь не для того, чтобы занимать вас своей особой, – возразила девушка. – Я хочу узнать, как обстоят дела у вас, Мери.

Ее хозяйка тяжело вздохнула.

– Наверное, вы уже наслушались сплетен о нас. Меня это не удивляет – мой муж всегда рассказывает о себе небылицы, а другие только смеются. Джо, дорогой, почему бы тебе не развлечься, пока мама беседует с мисс Роз, а потом мы выпьем чая с пирожными.

Когда сын отправился играть, Мери спокойно продолжила:

– Мы изнемогаем от долгов. Между нами говоря, я и мой муж получаем жалованье в трех местах, но расходы съедают все до последнего. Я пыталась экономить, но когда речь заходит о Джо, мне очень трудно, и я, как правило, уступаю.

Розали окинула пристальным взором маленького мальчика, увлеченно игравшего в заводной обезьянкой. Он поворачивал ключ, и голова куклы начинала дергаться из стороны в сторону. Должно быть, и эта и другие игрушки, лежавшие на ковре, влетели родителям Джо в копеечку.

– Я очень боюсь, что нас заставят покинуть Типпети Коттедж. Нам это будет очень горько. Джо уже уволил грума и отказался от лошади и экипажа. Теперь он запретил мне покупать что-либо для дома и нанимать слуг. Он надеется расплатиться с кредиторами и поручить свои дела адвокату, а это, несомненно, потребует от нас дополнительных средств.

– Но, по крайней мере, адвокат поможет вам разобраться с вашими трудностями, – ободряюще произнесла Розали.

– Мы оба виноваты, что не сумели справиться, – пояснила Мери. – Мы тратили деньги в основном на образование сына. Сначала мы отправили его в местную школу, затем наняли учителей французского и итальянского, а сейчас у него появился гувернер. До последнего времени у него был также преподаватель музыки. У Джо хорошие способности, и для маленького мальчика он прекрасно играет на скрипке. Бернсы и Фэрбразеры, у которых дети уже выступают на сцене, решили, что мы сошли с ума и собираемся сделать из него джентльмена, а не актера. Но наш Джо очень умный и со временем из него выйдет толк.

Мальчик услыхал свое имя и взглянул на них.

– Подойди сюда и сядь со мной, – пригласила его Розали, похлопав по подушке на диване. – Скажи, кем ты хочешь стать, когда вырастешь? Только не говори, что еще не знаешь. Я решила это для себя, когда мне было восемь лет.

Джо усмехнулся.

– Я собираюсь стать клоуном в панталонах, как мой папа, – снова взяв игрушку, он поклонился Розали. – Папа был моложе меня, когда впервые вышел на сцену – он играл роль обезьянки. И я тоже могу. Посмотрите! – Он зашевелил ушами и скопировал движения обезьяны.

– Перестань корчить гримасы, – с мягкой укоризной обратилась к нему мать. – Веди себя как хороший мальчик и попроси кухарку приготовить нам чай. Возможно, позднее мисс Роз поговорит с тобой по-французски. Боже мой, – негромко вздохнула она, когда он выбежал из комнаты, – если он и правда станет актером? У них такая трудная жизнь, и Джо не хочет, чтобы его сын мучился.

– Вполне естественно, что он желает играть. Когда я была маленькой и видела, как танцует моя мать, то мечтала о балете и ни о чем другом.

– Да и я тоже, – откровенно призналась жена клоуна. – У нас в роду все были актерами и актрисами. И у Джо. Старик Гримальди вывел его на сцену, едва он научился ходить. Я поговорю с ним сегодня вечером, – уверенным тоном пообещала она Розали. – Может быть, он согласится, что глупо обкрадывать самих себя, лишь бы Джо сделался джентльменом, когда у него все задатки комического актера.

По возвращении в Лондон Розали попросила кучера отвезти ее на Пиккадилли. Остаток дня она провела в магазинах по обе стороны этой фешенебельной улицы, выбирая себе ткани и безделушки для сценических костюмов. Она сразу отвергла бархат и атлас как тяжелые и жесткие материалы, а серебристое тиснение как слишком дорогое. Найдя подходящий бирюзовый газ, украшенный золотистыми нитями, она выбрала белый подкладочный шелк для нижней юбки. В том же магазине она купила ленты и другие украшения. Розали не устояла перед искушением приобрести катушку со сверкающей золоченой тесьмой и шелковыми кисточками. Ее портниха, мадам Феррье, привыкла творить чудеса с подобными вещами. Наверное, она придумает какой-нибудь потрясающий наряд, и все остальные танцовщицы станут завидовать Розали.

Помощник продавца уже начал мести пол, готовясь к закрытию модной лавки, когда девушка заплатила за покупки. Владелец завязал ей последний сверток и осведомился, не хочет ли она, чтобы товары доставили ей на дом. Розали отказалась: она жила совсем рядом и донести все самой не составило труда.

Завернув за угол Хаймаркет и Пентон-стрит, девушка заметила парный двухколесный экипаж и лошадей, ждущих, чтобы их запрягли. Она подошла к двери, миновав кучера, который держал лошадей под уздцы. При виде нее он ухмыльнулся и лукаво подмигнул. Розали захотелось показать ему язык, но она сдержалась и не удостоила его вниманием.

Поднимаясь по лестнице на второй этаж, она еле волочила ноги. Понедельник всегда казался ей самым длинным днем недели, и она радовалась, что вечером может отдохнуть от спектаклей. Перед следующей репетицией она усовершенствует enchainement для Росси и на завтрашнем представлении станцует без ошибок.

Она вспомнила, что отпустила Пег на полдня, взяла свертки в одну руку и принялась рыться в своем ридикюле в поисках ключа. Пока она вставляла его в замочную скважину, из полутьмы навстречу ей двинулась массивная фигура.

– Мистер Бекман! – испуганно вскрикнула она, и в эту же секунду ключ со звоном упал на деревянный пол.

Он наклонился и поднял его. Но когда Розали отдернула руку, он лишь улыбнулся и сжал ключ в ладони.

– Прошу вас, сэр, отдайте мне ключ.

– Позвольте мне.

Он открыл дверь и пропустил ее в темную прихожую. Она положила свертки на столик, безмолвно взывая к Господу и судьбе, чтобы Пег вернулась как можно скорее.

Не успела она спросить мистера Бекмана о цели визита, как он с гордостью заявил:

– Это моя карета стоит на углу. Я проезжал в ней по Хаймаркет за оперным театром и подумал о вас. Я хочу пригласить вас немного покататься. В будущем мы познакомимся ближе, а пока предлагаю вам отправиться в Солт-Хилл. Как вы на это смотрите? Уинд-милл – уютная таверна, и обеды в ней вполне устраивают парней из «Клуба Возничих».

– Я никуда не поеду, мистер Бекман, – твердо проговорила она. Хотя он был ей крайне неприятен, она старалась держаться вежливо и достойно.

– Мои лошади пробегают по тринадцати миль в час, и мы доберемся туда за два часа, а, может быть, и быстрее. Повеселимся вволю до завтрашнего утра, а потом я отвезу вас в театр танцевать. Мне хотелось бы прбывать с вами в Брайтоне, но с этим можно подождать до конца сезона в опере.

– Вы меня неправильно поняли. Скажу яснее: я не желаю с вами ехать. Ни в таверну, ни тем более в Брайтон.

– Ну, ну, не надо со мной кокетничать, – нетерпеливо произнес он. – Мы оба знаем, что вы от меня никуда не денетесь, особенно теперь, когда ваш прекрасный герцог оставил вас ради девицы из королевской семьи. Вот за кем охотится Солуэй, неужели вы этого не знали? Она такая же молодая, как вы, эта дочка регента, и неприятная, как ее мамаша, а избавиться от нее можно лишь одним способом – поскорее женившись на ней. Но не сходите с ума из-за его светлости – я здесь для того, чтобы занять его место в вашем сердце и в постели. У меня нет ни золотой короны пэра, ни замка, но вы смело можете на меня положиться, со мной вам будет надежно.

В конце этой нелепой речи он схватил ее за локоть своей тяжелой рукой. Его светлые глаза жадно и горячо сверкнули, и она начала нервничать.

– Не приближайтесь ко мне, мистер Бекман, – взмолилась Розали, вплотную придвинувшись к двери в спальню.

– Держу пари, что с герцогом вы так не шутите, черт бы вас побрал, – недовольно проговорил он. – Чем это я вам не угодил? Я достаточно богат и под моим покровительством вы станете жить как настоящая дама. А я-то думал, что вы меня поблагодарите. Ведь это я помог вашему старому отцу вас найти. Герцог для вас ничего подобного не сделал.

Розали на ощупь отыскала медную дверную ручку и принялась незаметно ее поворачивать.

– Мне не за что вас благодарить, – волнуясь, заявила она, – и я не буду вашей fille de joie. Jamais!

Он резко повернулся и двинулся к ней. Она воспользовалась моментом, проскользнув, скрылась в спальне, захлопнула дверь прямо перед его носом и дрожавшими пальцами повернула задвижку.

Ее преследователь злобно и громко засмеялся.

– Ну и хитрая же вы, мадемуазель. Впрочем, все вы, лягушатники, таковы. Что ж, давайте поиграем, я не возражаю. Если вам так нравится.

Розали ничего не ответила. Половицы заскрипели от его тяжелой поступи.

– Я ухожу, но скоро вернусь. И запомните, ваш ключ у меня!

Самонадеянность и полная уверенность Бекмана в том, что его предложения придутся ей по вкусу, изумили Розали. К тому же он не сомневался, что герцог Солуэй ее любовник, и это еще больше удивило девушку. Если Бекман сказал правду, то теперь Джервас ухаживает за дочерью принца-регента. Вот почему он не показывался ей на глаза в последние недели!

С недавних пор он перестал читать ей письма от лорда Свонборо, а раньше такое случалось часто, хотя и не слишком регулярно. Не жаловался он ей больше и на растущее разочарование в политических союзниках и противниках.

Пег Райли вернулась в сумерках и застала свою госпожу запертой в спальне. Рассказ Розали о преследовании привел ее в ярость, и она решила спать этой ночью на диване в гостиной на случай, если мистер Бекман сдержит свое грозное обещание и возвратится.

– Первым делом вы должны завтра вызвать слесаря, мисс Роз. И когда этот мерзкий тип явится к вам тайком, словно вор, то поймет, что вы много умнее, чем он о вас думал!

Весна наступила рано, но в первую неделю апреля ее бурному приходу помешал холодный восточный ветер. Эта мрачная перемена погоды усугубила дурное настроение Розали. Правда, мистер Бекман пока не преследовал ее и не вламывался к ней в дом, но по-прежнему прогуливался в антрактах по дорожке для «щеголей». А сплетни за кулисами подтверждали его слова о герцоге Солуэй и принцессе Шарлотте Уэльской.

Слухи о помолвке в королевском семействе заняли место поднадоевших разговоров о министрах его величества и сделались излюбленной темой бесед как в артистических, так и в политических кругах.

Будущей наследнице было всего пятнадцать лет, и некоторых актеров шокировало ухаживание герцога. Арман Вестрис, давно вздыхавший по четырнадцатилетней Лючии Барталоцци, только что кончившей танцевальное училище, не мог понять их возмущения. Мнением Розали никто не интересовался, и это ее утешало. Она предпочитала держать его при себе.

Поскольку в Страстную пятницу и на Пасху спектакли были отменены, ей удалось полмесяца отдохнуть. Но она беспрестанно думала о Джервасе, его измене и тяжело страдала. Попытавшись хоть немного отвлечься, Розали написала письмо тетке в Глостершир, умоляла ее приехать и была разочарована, когда та ответила ей отказом. Матильда пояснила, что бремя обязательств не позволяет ей покинуть Бибери до лета.

На Пасху Розали отправилась в католическую церковь неподалеку от Голден-сквер, где присоединилась к толпе эмигрантов. Многих из них она совсем не знала, но встретила там и близких знакомых, вроде гедониста Армана. Священник читал и пел молитвы на латыни. Сильный запах ладана напоминал ей детские годы, когда посещение мессы считалось чем-то вызывающим. Во время службы она заметила мужчину в пудренном парике. Он повернул голову, взглянув на нее, и она поняла, что это Этьен Лемерсье.

– Я столько слышала о вашем английском due, – сказала ей миссис Хьюз после окончания службы. – Pauvre petite, вы должны были поймать его в ловушку. Ведь у вас была такая возможность. Если он женится на la Princesse, ее суровая родня просто запретит ему бывать в опере!

Розали стало горько от этих слов, и она пришла в замешательство, когда Этьен Лемерсье предложил ей отобедать с ним сегодня вечером. Она вежливо отказалась и покачала головой, но он отнесся к ее отказу спокойно, словно ничего иного и не ожидал. И хоть она пожалела, что невольно причинила ему боль, но по-прежнему не чувствовала себя связанной с ним родственными узами.

Она надеялась хорошенько выспаться, но в пасхальный понедельник проснулась с первыми лучами солнца и лежала в постели, когда Пег принесла ей завтрак.

Она против воли взяла кусок вареного яйца, тщательно очистив скорлупу, и съела бутерброд с маслом, но пища, казалось, застряла у нее в горле. Остаток утра она переделывала белую тунику, в которой дебютировала в роли Юноны. В этом месяце Розали предстояло надеть ее в балете «Любовь Марса и Венеры». Она никогда не любила шить, и с удовольствием отложила тунику, решив почитать что-нибудь захватывающее и трогательное. Весь день она не вставала с софы, подперев ноги в носках подушечкой и наслаждаясь «Опасными связями». Она была так увлечена чтением, что не обращала внимания на громкие звуки, доносившиеся из кухни. Это Пег рубила капусту для супа. Резкий стук в дверь вернул Розали в реальный мир. Она поспешно села, напряглась и напомнила себе, что Пег получила указания не впускать мистера Бекмана, если он вернется.

– Это вы, – с облегчением вздохнула она, когда в гостиную вошел Джервас. Розали давно подметила его странную особенность – появляться в тот момент, когда она никак не надеялась его видеть. А опыт научил девушку, что на короткое время его присутствие способно успокоить ее.

Он снял шляпу, отдал ее Пег и спросил:

– Вам неприятно меня видеть?

– Нет, что вы, конечно нет, но меня смутило, что вы пришли, когда весь дом пропах капустой. – Она инстинктивно подняла руки поправить прическу, однако его открытая улыбка говорила о том, что ему понравились ее распущенные волосы.

– Суп готов, мисс Роз, – сообщила ей служанка, – и я нарезала хлеб. Можно мне подать две тарелки?

Розали повернулась к гостю:

– У меня хватит обеда и для вас.

– Я с удовольствием с вами отобедаю. Но вы не ждали гостей, и я позволю себе немного дополнить вашу трапезу.

Он обернулся к Пег и вручил ей пригоршню монет:

– Ступайте в кондитерскую и купите пирожков с мясом, горячих кренделей и фруктовых пирожных. Я предпочитаю с крыжовником, если они там будут. И выберете что-нибудь для себя на ваше усмотрение.

Пег сделала реверанс.

– О, ваша светлость, благодарю вас.

– Сегодня вечером открывается Седлерз-Уэллз, – сказал он Розали, когда они остались одни.

– Да, я знаю.

– Я послал моего лакея Роберта заказать там два места в ложе. Могу я отвезти вас в Айлингтон и посмотреть, как идут дела у мистера Дибдина в ваше отсутствие?

Она понимала, что соглашаться с его предложением глупо, но у нее не было сил для возражений. Она вновь прдумала, что это счастье оказаться в его полной власти, и нагнулась за комнатными туфлями. Он сел на софу и взял в руки оставленную ею книгу.

– Шодерло де Лакло. Мне знакомо имя автора, но я никогда не читал этот роман. Каков он, по-вашему мнению?

– Это очень волнующая история. И трагическая.

– И шокирующая, n’est-ce pas?[53]

– Только англичан, – шутливо заметила она.

За обедом она не решилась задать откровенные и не слишком тактичные вопросы о его отношениях с принцессой Шарлоттой. Очевидно, если бы он собирался сделать ей предложение, то не пришел бы сюда. А вдруг, с ужасом мелькнуло в голове у Розали, Джервас хочет рассказать ей о своем будущем браке? Подозрение, что он намерен разорвать все и без того необязательные и ослабевшие связи между ними, усугубилось, и она догадалась, что его приглашение в театр – тщательно продуманный поступок.

Он просто желает доставить ей напоследок удовольствие, а потом навсегда ее забыть, заключила Розали. Пусть ее сердце будет разбито, до этого ему нет дела, и он никогда не узнает, как он ей дорог.

У нее пропал аппетит, она почти не могла есть. Розали отставила тарелку с пирогом Перигорта смесью мяса, трюфелей и несладкого печенья. Ее куда больше интересовало аристократическое лицо Джерваса, озаренное причудливой игрой свечей, чем горячие крендели из кондитерской.

Когда он похвалил ее овощной суп, она сказала:

– Он приготовлен по рецепту ma marraine, моей крестной матери. Она была бездетна и относилась к актерам и танцорам как к родным, кормила их обедами, считая, что сами о себе они не позаботятся. Она часто подавала этот суп, и он ей впоследствии помог. Он даже принес ей удачу.

– Как же это вышло? – с любопытством осведомился он.

– Как вы заметили, у него сильный и приятный запах. Как-то вечером королева, она тогда была беременна, услышала его. Ей сказали, что владелица театра приготовила свой любимый суп. Ее величество в тот день не обедала и послала слугу выяснить, нельзя ли ей его попробовать. Вот как мадемуазель де Монтансье завоевала расположение и дружбу Марии-Антуанетты. После их первой встречи ее пригласили к petits levées[54], а потом она стала директрисой театров в королевских дворцах Сент-Клу, Марли, Фонтенбло, Компьен. И Версаля.

– Где иногда выступала ваша мать, – сказал он и нежно улыбнулся.

Когда Пег начала убирать со стола, Розали извинилась и оставила герцога допивать вино в одиночестве.

Войдя к себе в спальню, она собиралась переменить платье, надев более подходящее для вечернего спектакля: Розали стояла перед зеркалом в сорочке и размышляла, сможет ли она изменить собственную участь, пригласив к себе Джерваса. Она представила, как он ласкает ее, гладит руками тело, а его серые глаза затуманены страстью. Но она не была уверена, что он надолго, и уж тем более навсегда, останется с ней. Наверное, он проведет с ней ночь, а потом покинет ее, и она сгорит от стыда. Нарушив клятву, она почувствует себя виноватой и перестанет уважать себя. Розали с трудом управилась со своими волосами, высоко подняв локоны и заколов их золотыми гребешками, которые ей подарили в день рождения. Тогда ей исполнилось шестнадцать лет, и ее мать только что продала картину Фрагонара. Она вспомнила, с каким достоинством и душевной силой держалась в тот трудный период Дельфина де Барант. Пример матери вдохновил ее, и она решила, что воспримет известие о помолвке Джерваса, как должно другу, и непременно поздравит его. Она танцовщица, а не актриса, но сумеет сделать так, что ее пожелания прозвучат вполне искренне.

Ее лучшее шелковое платье было украшено кремовыми валансьерскими кружевами. В будущем, если ему захочется вспомнить последние часы, проведенные вместе с ней, пусть он увидит мысленным взором, как она была хороша.

По дороге в Айлингтон она старалась казаться веселой и беспечной.

– Как жаль, что лорда Свонборо нет в Лондоне, он получил бы от спектакля истинное удовольствие, – заметила она.

– Он и Даффилд сейчас в Уайльтшире, они уехали на Пасху в Кавендер-Чейз, – сказал ей Джервас. – Мать Ниниана тоже там, так что им предстоит заново узнать друг друга.

– Я рада, – откликнулась Розали и припомнила, как Ниниан показал ей в елизаветинской галерее Хабердин портрет леди Свонборо. – Однажды мы говорили о ней. Я поняла, что они виделись только раз в жизни.

– Да. Но теперь ей намного лучше, и она захотела встретиться со своими детьми. – Поглядев на нее, он спокойно добавил: – Наверное, французы считают меланхолию типично английской болезнью.

– C'est vrai. Даже ваш король болен ею. Наш король, – поправила она себя, не желая, чтобы к ней относились как к иностранке.

– В прошлом королю удавалось лечиться, но, похоже, теперь он серьезно занемог. Когда я был в Виндзоре с принцем-регентом, мне разрешили прочесть неутешительное заключение королевских медиков.

Розали поняла, что он стал близок ко двору, и от этого кровь застыла у нее в жилах.

– Мой визит получил широкую огласку, о нем говорили больше, чем он того заслужил. К счастью, мне удалось скрыть правду о цели посещения Виндзора, а причина была в скандале в королевской семье. Я постараюсь рассказать вам, сколько смогу, но обещайте мне, что вы ни словом не обмолвитесь со знакомыми.

– Нет, никогда, – прошептала она, и от волнения у нее побледнели и пересохли губы.

– Принцесса Шарлотта влюбилась в своего гувернера. Не удивительно, ведь бедная девочка выросла в достаточно скучном женском окружении. Единственные мужчины, которых она видела – это ее дяди-принцы и министры регента. Герцог Йоркский первым догадался о ее чувствах. Он сказал об этом своему брату-регенту, который пришел в ужас, узнав, что его пятнадцатилетняя дочь увлеклась простолюдином. Принц Уэльский вспомнил, что я присутствовал на церемонии, где он дал клятву, а также что я первый, кого он видит вставая, и пригласил меня в Карлтон-Хаус. Принц потребовал, чтобы я сопровождал его в Виндзор.

– Зачем? – еле выговорила Розали.

– Я не был свидетелем его разговора с матерью, но полагаю, что он хотел добиться ее согласия на мое знакомство с принцессой. Насколько я понимаю, ему показалось, что я подхожу принцессе больше, чем ее ученый духовник. Но королева воспротивилась этому и осталась непреклонна. Вскоре она сама посетила Уорик-Хаус и выругала внучку за своенравие. Но принцессу Шарлотту трудно переубедить, она не только бойка и легкомысленна, но и чертовски упряма. Знаете, как она поступила? Составила завещание, по которому все ее драгоценности, книги и другие вещи должны достаться гувернеру в знак благодарности и уважения к его заслугам. Она сама сказала мне об этом.

– Так вы ее все же видели?

– Не официально. Премьер-министр Персеваль надеялся, что я посоветую ей помириться с королевой, пока о ссоре еще не узнали в свете, и я подстерег ее, когда она гуляла в садах Карлтон-Хаус. Я проводил ее и фрейлину, леди де Клиффорд в Блекхит, куда она ходит каждую субботу обедать со своей матерью. В последний раз нас развлекали выступлениями каких-то оперных певцов.

Розали кивнула.

– Налди и Трамеццани, я слышала об этом, но не о том, что вы там были. А принцесса Шарлотта хороша собой? – спросила она, стараясь говорить ровно и спокойно.

– У нее очень светлая кожа, а волосы золотисто-рыжие, как у ее отца. Глаза большие и голубые. Очень выразительные черты лица и для такой молоденькой девушки на редкость зрелая и чувственная фигура.

Это подробное описание вместе с предыдущим рассказом о суровом обращении родственников с будущей наследницей напомнили Розали романтические сказки о принцессах. Любая одинокая и отверженная принцесса должна отнестись к Джервасу, потомку знатного и знаменитого рода, как к блестящему кавалеру, мрачно подумала она.

Лакей герцога заказал два места в ложе, из которой были прекрасно видны и сцена, и отремонтированный свежевыкрашенный зрительный зал, ставший гораздо элегантнее. Обращали на себя внимание и новые сверкающие люстры. На открытие сезона в театр собралось множество зрителей, но Розали была поглощена своими невеселыми размышлениями и не почувствовала никакого удовольствия от праздничной обстановки.

В этот вечер балет в программе не значился, и Розали так и не узнала, кто занял ее место в труппе. Представление началось с новой арлекинады «Англия, земля свободы». Занавес поднялся, и все увидели нарядный домик, где проводили свой медовый месяц Арлекин и Коломбина. Они устали от тихой, размеренной жизни и решили отправиться в дальние страны. Этот замысел дал возможность мистеру Дибдину сравнить Англию и враждующие с ней страны, превратив спектакль в политическую пропаганду. Джозеф Гримальди играл напыщенного и воинственного Наполеона и был освистан патриотически настроенной толпой. Потом комик появился в своем привычном клоунском обличий и спел веселую песенку. По окончании он выразительно продекламировал:

– О, дайте мне маленькую Англию, где человек свободно распоряжается своим умом, а его дом – его крепость. И тот, кто коснется хоть одного волоса у него на голове или попробует прийти в дом без приглашения, пусть знает – дверь захлопнут прямо у него перед носом!

Зрители дружно рассмеялись, дамы замахали своими платочками, а джентльмены – шляпами. Розали и Джервас присоединились к ним, их тоже воодушевил этот чувствительный монолог.

Действие завершилось показом «Рыцаря-призрака», драмы в подводном царстве, популярной в прошлом сезоне. Повернувшись к своему спутнику, Розали прошептала:

– Эта пьеса мне до смерти надоела. Сомневаюсь, что сейчас она лучше, чем прошлой осенью. Вы не возражаете, если я вас ненадолго покину? Я хочу поговорить с мистером Гримальди прежде, чем он уедет в Миддлтонз-Хед.

Обновление театра не коснулось знакомых ей мест: узкие, извилистые коридоры были так же темны и грязны, как прежде. Гримальди только что смыл красный и белый грим со своего смуглого лица. Он удивился, увидев Розали.

– Как поживают Мери и маленький Джо? – спросила она, желая узнать, что произошло в его семье за последние дни.

– Оба прекрасно себя чувствуют. Теперь мой сын твердо решил стать актером, и я начал учить его акробатике и мимике. Лично я выбрал бы для него другую профессию, но не буду отрицать – я тщеславен и обрадуюсь, если он повторит мой успех. Еще при жизни моего отца имя Гримальди сделалось синонимом пантомимы, и я не огорчусь, если эта традиция продолжится и в следующем поколении.

Розали вышла из-за кулис, остановившись на минуту, чтобы перемолвиться словом с мистером Уилером. Он стоял на страже у двери и благодушно покуривал трубку.

Джервас ждал ее, и когда он предложил ей немного прогуляться, она охотно согласилась.

Вечер выдался мягким и теплым. Она позволила ему провести ее по свежей траве и дальше по дорожке под фонарями к стоянке карет. Легкий ветерок шевелил верхушки вязов и кудрявые лепестки нарциссов.

– Слышите, как поет соловей? – нежно произнес Джервас. – Я впервые слышу его этой весной. – Говоря в унисон со звонкой птичьей трелью, он добавил: – Идеальное сопровождение для любовной сцены, не правда ли?

Ее сияющие глаза и поднятое кверху лицо выражали желание во всем повиноваться герцогу. Несколько поцелуев под звездным небом вот к чему от всей души стремилась Розали. Неужели об этом нельзя даже мечтать, неужели она опоздала? Его ищущие губы помогли ей забыть, что скоро им суждено расстаться, а в крепких объятьях Джерваса девушка почувствовала себя невесомой и способной воспарить высоко над деревьями.

– Итак, сегодня ночью вы от меня улетите? – прошептал он, прижавшись лицом к ее щеке. – До конца недели в оперном театре перерыв, и вы совершенно свободны. Мы, как Арлекин и Коломбина, можем спрятаться от мира в каком-нибудь тихом, укромном уголке, где нас никто не знает и не станет искать.

Это предложение было куда соблазнительней приглашения мистера Бекмана. Как трудно, как страшно отпускать его, не изведав наслаждения и страсти, которые сулят его глаза и чувственные губы!

– Не надо больше ни о чем спрашивать, Джервас, а не то у меня заболит сердце.

– Ваше сердце для меня дороже всего на свете! – воскликнул он и посмотрел на Розали, словно собираясь сказать что-то еще, но добавил лишь, что следует поскорее вернуться и сесть в карету.

По дороге в Лондон они почти не разговаривали. Розали поняла, что словами уже ничему не помочь, и думала о том, как сложилась бы ее судьба, не будь он герцогом, а она танцовщицей.

Вскоре они добрались до Пентон-стрит. Он помог ей выйти из кареты, и, когда на прощание пожал ей руку, она была абсолютно уверена, что даже теперь должна отказаться от столь соблазнительного приглашения.

Розали опустилась на колени на жесткие, деревянные половицы, держа вместе с другими нимфами в белых платьях свою часть длинной гирлянды цветов. Сегодня вечером она танцевала в кордебалете. В новой постановке о Марсе и Венере была занята только одна солистка.

Арман Вестрис и Фортуната Анджолини, любовники на сцене и в жизни, прыгали и раскачивались прямо перед ней. Миниатюрная фигурка прима-балерины повторяла движения своего сильного и умелого партнера, а ее хорошенькое личико красноречиво доказывало, как она наслаждается этой близостью.

Легкая и радостная музыка противоречила подавленному настроению Розали. Со сцены ей была прекрасно видна королевская ложа и сидящие в ней зрители. Принц-регент занял место посередине, рядом со своей новой любовницей, леди Хертфорд, и братом, герцогом Йоркским. За ними сидели два человека, незнакомых девушке, и еще один, которого она знала слишком хорошо, чтобы не тревожиться. Несомненно, присутствие в ложе герцога Солуэя лишний раз подтвердит слухи, что принц-регент уже выбрал мужа для принцессы Шарлотты.

Даже преданность любимому искусству не могла помочь Розали забыть знатного дворянина, которого она продолжала любить. Очевидно, она навеки потеряла его. Она напрягла все силы, стараясь выглядеть беззаботной и улыбаться, когда ее хорошо натренированное тело онемело и налилось свинцовой тяжестью от отчаяния и душевной боли.