Ошибочка вышла

Тридцать два — несчастливое число

Тридцать два… несчастливое число. Это у меня с детства пошло. Во-первых ни в одном месяце нет тридцати двух дней, вопреки моим надеждам во время заполнения дневника. Во-вторых, тридцать вторая маршрутка возила меня в универ и она была вечно переполненной, а люди там дьявольски злые, да ещё и чесать от неё до ВУЗа было не особенно близко, а другие варианты только с пересадкой. В-третьих, тридцати двухлетие было последним днём рождения когда я написала маме письмо и навсегда закрыла эту страницу в жизни, убедившись, что люди ничего тебе не должны.

С тех пор, всякий раз, когда видела это “тридцать два” была уверена, что встретила знак и весьма дурной.

Тридцать два дня назад я пошла в “Ромашку”.. так что-ли?

Или тридцать один?

Мы со Львом сидели за столом и ужинали на новой чистой кухне, в которой я бы и рада уже всё расставить по своим местам и притащить пакет с ништяками из “Икеи”, но сил почему-то не было.

— Выглядишь очень уставшей, — не то ухмыльнулся не то усмехнулся Лев.

— Да, наверное… Мало спала. Потом магазин. Уборка.

— Сейчас иди спать, а утром поедем за твоими вещами, если их можно спасти.

— Я сама, — резко выпалила и подалась вперёд, отчего ударилась коленкой о стол и завопила. — Ай-й, блин… я сама, короче. Не надо. На чём тут можно доехать?

Тут же достала телефон, чтобы хоть как-то замять неловкую паузу после столь бурного восклицания, и с ужасом поняла, что Лев живёт вообще-то совсем рядом с ВУЗом, одна остановка буквально разницы… “Тридцать второй”. Выходит, если останусь тут — попрощаюсь навсегда с этой гребаной тормознутой маршруткой, которую можно и не дождаться порой, особенно когда на улице холодно или ливень льёт.

— Ты не хочешь, чтобы я тебе помог?

— Это как-то входит в наш контракт? Полагаю, что нет. Посуда — на тебе, — быстро протараторила, составила тарелки в раковину, отметив что кто-то (и явно не Падла) убрал мусор и чашки с мыльной грязной водой. Даже ведра с половой тряпкой не наблюдалось.

Пока я поднималась в свою новую комнату, так и подмывало обернуться. Вдруг стоит там отверженный мною Лев, как грустный котик, а я такая ухожу… нет! Взрослые мужчины с кошачьими глазками вслед не смотрят.

И я имела право отказаться от помощи.

Меня и так пугал тот факт, что я с кем-то тут собираюсь жить. И да, я сублимировала стресс по этому поводу в уборку, выложилась даже больше чем планировала, чтобы оплатить сразу побольше долга, это в моём стиле, но легче-то особо не стало. Ну куда с добром? Это всё по-прежнему странно. И Мотя там наверное рвёт и мечет… Только с тех пор, как я скинула ей деньги, мы больше никак не контактировали.

Я упала на свой диванчик, кайфуя в который раз от его мягкости и запаха свежевыстиранного белья и мгновенно провалилась, будто меня весь день били палками, а теперь дали, наконец-то отдохнуть.

И проснулась через час, чтобы поплестись в туалет. Проклятие моё… в жизни никогда не просыпалась среди ночи, вообще подобных проблем не знала! Дайте мне уснуть и вы меня не увидите до утра. Но нет, теперь моя жизнь подчинялась каким-то иным законам.

Дорога в туалет, для начала вела в длинный коридор за отдельной дверью, из которого также можно было попасть в прачечную (маленькая холодная комната с протекающей крышей, бетонными стенами и стиральной машинкой. Жуть) и в студию Льва, куда я носа не совала, боясь показаться наглой.

Даже туалетом пользовалась тем, что был на первом этаже, и в сторону шикарной ванны не смотрела. Быстро в душ и на выход.

Но тут… свет в конце тоннеля.

В студии, что была самой последней по коридору отсутствовала дверь, буквально горел свет. И не знаю, наверное, долг гостя был проверить не забыл ли хозяин его выключить?

Как дочь бюджетника, я понимала как дорого стоит не выключенная лампочка. Потому на цыпочках, осторожно подкралась к проёму из которого коридор заливало мягким желтоватым светом и заглянула в оббитую мягкими треугольничками комнату.

Лев был там. Сидел над синтезатором или чем-то вроде того, в больших наушниках на которых крупными буквами значился неизвестный мне лейбл. Он качал головой в такт чему-то что я не слышала, периодически касался клавиш, а потом водил по тачпаду стоящего рядом ноутбука.

Сначала я думала что быстро-быстро смоюсь, пока меня не поймали с поличным, но через пару минут поняла, что уже довольно долго тут стою и не шевелюсь (а пара минут, к слову, это только на словах мало).

А ещё поняла, что слежу за длинными пальцами порхающими по клавишам, и мысли возвращаются на тридцать один… уже два дня назад. А ещё к тому, что я всё-ещё чувствовала его поцелуй на лбу, возможно приснившийся, допускаю и такое. И к тому, как он обнял меня в этой квартире, у камина, когда я снова потерялась. И как терпеливо сидел напротив меня там, в подъезде.

Жгучий стыд за себя-колючку.

Ты его, Соня, потеряешь.

Я его и не находила. Он не мой, не для меня и всё такое… И эта сказка закончится очень скоро, я точно знаю.

Я снова захотела в туалет и так же на цыпочках ушла, оставшись незамеченной.

***

Тридцать два — несчастливое, проклятое число. Это точно!

Шестое октября оказалось-таки тридцать вторым от той ночи в “Ромашке” и я весь день ждала катастрофы, будто мало их случилось за последние дни.

Октябрь вообще начался так, что ни дня без прикола.

И когда это всё закончится — непонятно. Потому что ещё две беды свалились на мою голову, в который раз доказывая, что ничто не вечно и не прекрасно в этом мире. Проснувшись в десять утра и обрадовавшись своему официальному больничному на ближайшую неделю, я сползла вниз, позавтракала и поехала в старую квартиру.

Митинги, конечно уже закончились, пожарных спустя два дня не наблюдалось, зато наблюдалась жуткая грязь у дома, до сих пор грязный подъезд и какие-то объявления у лифта, про ремонт потолков и стен. На трагедии активно наживались.

А в квартире было и правда всё печально. Водой оказались залиты и кухня, и наша комнатка. Матрас лежал окружённый взбухшим ламинатом. Наш дешёвый модульный гардероб из которого Мотя уже изъяла свои вещи, жалобно покосился и лежал теперь в луже, мои джинсы выпали и насквозь промокли. Воняло в квартире чудовищно.

Только ванна оказалась не тронута.

Мотя забрала свои вещи… когда успела? Почему не спасла мои хоть от лежания в луже?..

Мне так жалко стало эту горстку одежды, что я села и начала всё разбирать, а потом поморщилась и швырнула без сил обратно.

Позвонила Моте, но та трубку не взяла. Лёхе, но и он оказался недоступен. Зато Хозяйка Квартиры объявилась и что примечательно… на пороге.

— О-о… Сонечка! — ядовито прошипела она.

— Д-да…

— И что же вы меня тут дожидаетесь, да? Я уж и не надеялась! — шипела она.

— В… смысле?

— Ну я-то думала всё, канули, как и подружка ваша. Деньги кто платить будет?

— Мы же… платили. И вроде как съезжаем… Тут же жить нельзя…

— Ага, я с разгромом в квартире и без денег??

— Да без каких таких денег? Мы платили вам.

— Вы мне половину платили. Второй я так и не дождалась. Скидывала Матрёна, больше я не видела. Значит ваша половина. И где? Как знала, не пускать студенток! Мало того что срач, — Хозяйка осмотрелась по сторонам, сморщившись будто это мы и пожар устроили и залили всё водой. Обидно стало — жуть. — Так ещё долг!

— Я позвоню Моте, разберусь и мы всё решим. Я перечисляла деньги ей и у меня есть подтверждение.

Я говорила спокойно, даже показала Хозяйке приложение банка, где и правда был перевод на шесть тысяч Моте. Причём это был ежемесячно повторяющийся платёж, а уж она рассчитывалась с Хозяйкой.

— Я разберусь. Вот ключи.

И не прощаясь вылетела из сырой пропахшей гарью квартиры, силясь не разрыдаться.

Вещей оказалось не так много, как я думала. Внизу ждало такси, шик, оправданный продажей системного блока Лёхой.

Я чувствовала, как замерзают промокшие в квартире ноги, надеялась поскорее доехать до квартиры Льва и сунуть их под горячую воду, и попутно звонила Моте.

— Д-да, — Мотя… рыдала?

— Моть?

— Прости-и-и…

— За что? — внутри всё сжалось, будто в предчувствии какого-то жуткого предательства и даже захотелось отключиться и зажать уши.

— А ты… не… не знаешь?

— Мо-оть? Рассказывай уже. И что блин с Хозяйкой Квартиры.

— Ой бли-ин… ещё и э-э-это… — ныла Мотя, а я не могла разобрать, что она там лопочет.

Таксист остановился, заехав прямо в элитный двор, даже вытащил мои вещи из багажника, а я только и сделала, что нетерпеливо кивнула.

— Ну… я решила… ты же теперь с ним…

— Ты о Льве? — всё ещё не понимала я.

Стояла, пристукивала ногами от холода и мысленно материлась.

— Потом поговори-им, х-х-х-хорошо? — зашлась в истерическом икании Мотя и отключила телефон.

— Да что за… проклятые тридцать два!

Я уставилась на вызов и поняла, что мы говорили ровно три минуты и двадцать секунд.

Злой рок! Не иначе!

Затащила в подъезд сумки, поднялась на этаж Льва, выгрузила всё из лифта и замерла.

Шикарнейшая тёлка стояла и колотила в дверь Льва, размазывая по лицу тушь.

— Или помогите, или отойдите, — вздохнула я, не имея уже сил справляться с эмоциями.

— Ты кто? — взвизгнула мадам.

— Жена! Пшла вон отсюда! — шикнула, как всегда мечтала. Как в кино! Ещё и сощурилась.

А тёлка попятилась, да так и села на край цветочной клумбы, украшавшей подъезд.

Я же беспрепятственно вошла в квартиру и выдохнула.

Отсюда больше ни ногой! И желательно никого (включая Льва) не впускать! Заколебали!