Ошибочка вышла

Сорок второй, козырный

А ехал Лев не домой, как предположили коллеги, а в бар, где по пятницам собиралась вся шайка, творческих и одарённых.

Ему порядком надоело присутствие в квартире третьих лиц, хоть Соня и не выражала недовольства, скорее забавляясь со своими спектаклями. Новых приводить запретила, было дело. Имеет право. Да Лев и не собирался, но торжественно пообещал, а вот со старыми вопрос остался острым.

Самое поганое, что Соня же вступала в диалог и Лев никак не мог понять, зачем и почему просто не звонить и не просить выдворить посторонних. Это не её дело, сама об этом заявляет при любом удобном случае. Да, Лев видел, что никак она не равнодушна к нему, видел что ревнует, но был же у неё шанс это признать. Просто ответить: “Да”, на вопрос: “Ревнуешь?”

Всех «условно бывших» не отловишь и не спросишь, собирается ли та или иная приходить по его душу. Раньше он им просто говорил: “Не приходи больше!” и всё, или его не было дома и они не пересекались (так, к слову, чаще всего вопрос и решался). Но чувствовал Лев, что у этого шествия есть руководитель. И даже примерно предполагал кто он, этот генерал истеричных войск. А потому ехал на встречу “шайки”, уверенный, что нужно проблему решать начиная с головы, а не с хвоста.

Он припарковался у “Simon” и задрав голову посмотрел на собственные окна, в которых теперь горел свет по вечерам, будто кто-то Льва ждал.

Ему нравилась эта новая, ещё не изученная, часть его жизни. Свет в окнах.

Он будто значил больше, чем можно было представить.

А за спиной бар, прозрачная дверь и там видны знакомые макушки.

Друзья заняли привычный столик, они выпивают, смеются и болтают. Лев ни с кем из них, кроме Геллы и, так вышло, что Рони не виделся.

Сейчас — пора.

И стало страшно, потому что им его не узнать сходу. Они не узнали бы его в толпе, не окликнули. Их взгляды бы не зацепились за его тело, ввалившееся в бар под завывание первой, ранней ноябрьской метели. Просто какой-то парень. Тощий, коротко стриженый, незнакомый, может даже в себе неуверенный.

Лев несколько раз протягивал руку и касался ручки, и всё никак не мог решиться. Это оказалось ударом под дых. Сколько он уже в России? Два месяца? Три?.. Он знал в неделях — четырнадцать.

В очередной раз коснулся ручки, прикрыл глаза и будто кто-то невидимый снял с плеч груз, позволив потянуть дверь и войти в шумный бар.

И лучший друг встал со своего места, тут же, ему не потребовалось и секунды, чтобы задуматься. Как всегда слишком дерзкий и самоуверенный, как всегда сначала делает выводы, потом слушает объяснения.

Друг, который раньше казался более мелким и юрким, теперь вдруг превратился в богатыря. Или это Лев так почувствовал?

Тёмный суровый взгляд заполнил пространство и все теперь молчали, ещё не понимая, что произошло.

— Вернулся? — мрачно спросил друг, плотно сжав губы. Его гладкое, будто выбитое из куска мрамора лицо застыло, так что всех мурашки пробирали от этой решительности.

— Нам бы поговорить… — кивнул Лев. — Может ко мне?

И убить всех зайцев разом. И не рассказывать ничего публично. И призвать Геллу к благоразумию, наконец.

***

Сапоги скользили по обледеневшему тротуару. Ноябрь не радовал теплом, ноябрь поражал гололёдом. А на мне какие-то просто кошмарные сапоги с небольшим, но каблуком, и позади плетётся моя Матрёшка, да на такой шпильке, что впору тут же и оставаться на поиски клиентов. У меня пунктик на такую обувь. Проститутошная она.

Меня Мотя приодела… И я с тоской смотрела на горящие окна квартиры, мечтая туда вернуться и спрятаться, а ещё гадала: это Лев вернулся или я разиня свет не выключила?

Мы спешили к “Симону”, и я ловила ощущение дежавю, потому что вот как-то так же когда-то мчалась по ТОЦ “Журавли” в поисках Льва-искусителя.

— Ты не переборщила? — в последний раз уточнила я, кутаясь в чёрное Мотино пальто.

— Не-е! Ты чё!

На шесть тысяч рублей, которые Мотя по собственной воле пожертвовала в фонд “борьбы с бабами”, было куплено расчудесное платье, правда, на ярлычке был печальный сорок второй, а не привычный мне сороковой. Платье было не пошлое, стильное, всё такое оверсайз (и нафига тогда писать, что сорок второй, блин? Чтобы понизить мне самооценку?), вязаное, с воротом и с длинным рукавом, без украшений. Из плюсов — у меня в нём не торчал живот, в отличии от того, что до этого на меня натягивали, я всё-таки перестала быть “тощей стервой” но не критично, так, картохи будто бахнула. Из огромных плюсов — к платью прилагались сапожки. Не дорогие, как говорится “на сезон”, но если не приглядываться — симпатично.

На бошку мне водрузили шляпу “шапки не модно”, нацепили пальто и выпнули в большой и страшный мир.

— Тш, — я выставила руку и Матрёшка напоролась на неё животом, ойкнув и выпучившись на меня.

— Че…

— Тш, — я снизу вверх на неё зыркнула, призывая к тишине.

У двери “Симона” стоял Лев.

Он тянулся к ручке, и уже явно не в первый раз.

​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Давай же, — еле слышно напутствовала я, а первая ноябрьская метель, что гнала нас по льду до этого, теперь словно стала помогать, и доносить мои слова до нужных ушей.

Он боится.

Там… его друзья?

Должно быть так.

Эта фигура застывшая у входа, будто прямо сейчас дорассказала историю своей жизни, настолько печальную и настолько трагичную, что меня как в “Омут памяти” окунули, я поверила и прочувствовала.

— Ну же… они поймут…

Одними губами произнесла я, под очумевшим взглядом Моти, которая будто вот вот покрутит пальцем у виска.

И Лев потянул на себя дверь, а я выдохнула, не сознавая в каком была напряжении, и схватила Мотю за руку.

— Идём, через главный…

Мы вошли в парадные двери “Симона” и быстренько кивнули охраннику. Как бы хорошо я не выглядела, перепутать было всё-таки невозможно, и тот видимо решил, что мы с Мотей пришли работать, не возражая против вторжения. И на том спасибо, не хватало скандала!

Быстро миновав узкие служебные коридоры, добрались до подсобки, скинули одежду и гуськом, пригибая головы вползли за барную стойку, где скучали Нина и Лида.

— Ого… это что? — хохотнула Нина, глядя на нас.

Лида тоже обернулась и даже подмигнула.

— Приветики, — хихикнула в свою очередь она.

— Мы тут посидим немножко, хорошо? — спросила я.

Девчонки пожали плечами и продолжили вести беседу, которая шла до того.

— ...нет, ну при всём уважении к Гелле, — моё сердце будто горячей иглой прошили. Мы с Мотей переглянулись и стали прислушиваться. — Она мне конечно не подружка, — это говорила Лида. Она сделала ударение на слове “подружка” и обернулась к Нине, которая фыркнула в ответ.. — Но всё-таки она не лжёт…

— То-есть?

— Ну я точно знаю, что Лев носился с какой-то малолеткой беременной.

— Откуда?

— Егор, — вздохнула Лида. — Он же неонатолог в клинике, а там у него коллега есть, хороший дядечка, кстати. И вот это его дочка. Так она правда беременная и имеет к Льву отношение… — Лида осеклась.

— Ты чего? Дальше-то что?

— Погоди…

Лида стала шарить по ящикам, скрытым в стойке, а я закрыла глаза, молясь, чтобы беда миновала. Увы.

Лида достала мой бейджик, прочитала один раз, второй одними губами, потом вслух:

— Соня Обломова? — и уставилась на меня. — Ты беременна! — воскликнула она, и я понадеялась, что музыка играет достаточно громко, так чтобы Лев и ко не услышали. — И это ты дочка Льва Львовича?

— Я… я…

— Погоди-ка… рили? — Нина вырвала зачем-то бейджик из рук Лиды, будто он что-то доказывал. — Ты… и Лев?

— Так, это не ваше дело! — заявила Мотя, резко поднялась и шибанулась головой об полку.

Минус огромным каблукам!

— Это её дело от кого она там беременна, ясн? Раскудахтались, сплетницы! Беременна и беременна, она ни от кого ничё не просит!

— Тише… — шикнула было я и даже потянула Мотю вниз, но та скинула мои руки.

— Да нет там никого! Ушёл Ромео твой! И актрисульки нет, — рявкнула Мотя и я тоже поднялась выглянув в зал из-за стойки.

За столиками и правда никого не наблюдалось. Ни Геллы, ни Льва.

— Они все ушли, — с ядом в голосе поправила Нина, сложив на груди руки. — Не только актрисулька.

— Не защищай свою подружку, — сморщилась Мотя. — Эта… Гелла, пускает слухи!

— И что же, они не правдивые? — повысила голос Нина, а Лида так и стояла, глядя на меня и в беседу не вмешивалась.

Она явно не была ни на одной из сторон, не особенно дружила с Петровой, и не особенно дружила с нами. Мы тут вообще салаги, по большому счёту, так, помощницы, а не коллеги.

— Не правдивые! Ни за кого замуж Соня не собирается! И ни за чей счёт она не живёт! Она в этом доме снимает комнату, за бабки, потому что у нас был пожар. И Лев прост предложил матери своего ребёнка помощь!

— Ой, где помощь там и…

— Да-да, рассказывай сказки! — фыркнула Мотя, и я даже немного загордилась ей. Стало намного легче на душе от этой защиты. — Будто бы все у кого общий ребёнок в обяз после его создания становятся семьёй! Не все женятся по залёту, Нина! И не было бы у нас тогда в стране столько матерей-одиночек, ясн? И ничего криминального в этом нет, не к каждому ребёнку в комплект выдают мужика!

Я усмехнулась и поняла, что на губах Лиды тоже улыбка.

Нина закатила глаза, будто вопя “Не верю!”, а Мотя задрала нос, как настоящая победительница.

— Надеюсь, твоя подружка тоже это поймёт, и перестанет портить кое-кому кровь!

— Сегодня вообще не ваша смена, — буркнула Нина, отворачиваясь.

— А мы уже уходим, — пожала плечами Мотя и потянула меня на выход.

— А куда мы идём? — шепнула я.

— А есть идеи? Геллы тут всё равно нет.

— Нет идей… что ж ты меня зря, выходит наряжала…

— Ну хочешь пойдём потанцуем? — она снова пожала плечами. — Я лично, хочу.

— Не, это точно не для меня. Я — домой, хорошо тебе отдохнуть…

Мотя поплелась к метро, а я с каким-то лёгким сердцем домой.

Войны не случилось, фальстарт, но я воодушевилась, будто мы сделали какое-то важное дело.

И очень понадеялась, что дома не застану Льва в объятиях Геллы. Мне почему-то захотелось с ним кое-чем поделиться.