Освобождение Атлантиды

Король зарычал и поднял свой окровавленный меч, делая шаг в сторону Кили, но в комнату вошло новое действующее лицо. Дрожащий, но решительный женский голос раздался за спиной Кили.

– Да, муж мой. Мы должны помочь ей. Немедленно позови Верховную Деву Храма Нереид, чтобы принять роды.

Кили почти боялась попытаться посмотреть, кто это говорил, хотя она догадывалась, что это была мать Конлана и Вена.

– Спасибо, – прошептала она, своим кровоточащим раненым горлом.

Королева медленно двинулась вперед, попадая в поле зрения Кили, ее лицо было белым, как мел, то ли от шока, то ли от боли. Сначала она едва взглянула на Кили, но потом повернула голову, уставившись на раненое горло хозяйки Кили.

– Пожалуйста, – сказала королева едва слышным шепотом. – Теперь мы найдем целителя для тебя и Верховную Деву для этой женщины и ее ребенка.

Облегчение, усталость или все вместе, нахлынуло на Кили, все еще запертую в уме ее хозяйки, и ее незначительная власть над сознанием исчезла. Когда края комнаты стали погружаться в темноту, она упала, крутясь и вращаясь в вихре видения, которое определенно еще не закончилось.

За спиной Кили открылась дверь, она стояла в темной комнате, смотря вниз на запеленатого младенца в деревянной колыбели. Знакомый голос пробормотал приветствие. Королева.

Прядь серебристых волос упала на лицо Кили и это, и отсутствие боли дали ей понять, что теперь она уже не в теле той же самой женщины. Избавившись от ран и ужаса служанки, Кили теперь могла мыслить более четко.

Мать Джастиса. Эйбхлин, должно быть, мать Джастиса. Но где она? И в чьем теле Кили теперь? Слезы хлынули из ее глаз и сжали ее горло, когда нашла ответ в уме хозяйки.

Эйбхлин была при смерти. Роды были слишком тяжелыми. Больше ничего нельзя было сделать, только молиться.

Волна горя и жалости накрыла Кили, когда она посмотрела вниз на изгиб тонкой, крошечной ручки младенца, его пальчики изгибались как хрупкая актиния. Это должно быть Джастис. Не удивительно, что у него такие повреждения, с таким началом как у него.

– Верховная Дева, – сказала королева, входя в комнату. Она держала свечу, и свет пламени осветил ярко синие волосы спящего малыша.

– Как ребенок?

Кили поняла, что Верховная Дева была она/они, когда ее хозяйка ответила на вопрос.

– С ним все хорошо, Ваше Величество. Но мать … боюсь, не в моей власти исцелить ее.

Королева повернулась лицом к Кили. Она держала голову высоко, спокойная решимость в каждой черточке ее лица, она заговорила мягко, но с определенной целью.

– Хоть эта женщина Нереида познала моего мужа из‑за мерзких манипуляций Анубизы, я не желаю причинять ей вред. Пожалуйста, сделай все, что сможешь, чтобы исцелить ее. Для меня и для этого ребенка, который ни в чем не виноват.

– А если она не выживет? Она очень больна, а у нас в Храме уже не одну тысячу лет не было Певчей драгоценных камней. Легенды гласят, что Певчая драгоценных камней может вызвать силу самой богини, чтобы исцелить более сильную, чем может даже Верховная Дева.

– Тогда я воспитаю его сама, как своего собственного ребенка, – сказала королева, в ее глазах была опустошающая боль, но они все еще оставались сухими. – В нем течет кровь моего мужа, он брат моего сына Конлана и любого другого будущего ребенка, которого я могу родить. Могу ли я сделать меньше?

– Сможете ли Вы любить этого ребенка? – спросила Кили, про себя отмечая смелость Верховной Девы, посмевшей задать королеве такой вопрос. – Он заслуживает, чтобы его любили, чтобы его не заставляли чувствовать себя нежеланным.

– Я буду любить его, – твердо ответила королева, будто пытаясь убедить саму себя. – Я должна любить его.

Малыш сонно открыл глазки и посмотрел на Кили. Она протянула руку, чтобы прикоснуться к его щечке, и упала, погружаясь обратно в темноту.

Видения приходили все быстрее и быстрее; одно за другим. Короткие отрывки воспоминаний, которые собрал меч за свое долгое существование. К счастью Кили наблюдала за всем этим как свидетель, когда ее перекидывало от одного момента к другому.

Тронный зал.

– Он не должен знать, – сказал король мужчине и женщине, которая смотрела вниз на ребенка у себя в руках, вне себя от радости. – Он никогда не должен узнать.

Когда они согласились, слова спешно падали друг за другом. Королева стояла позади своего мужа, по ее лицу струились слезы.

Скалистый берег, середина грозы.

Волны обрушивались на скалы, король стоял один, его силуэт выделялся на фоне разрисованного бурей неба. Голос, каким‑то образом больше и громче волн, окружал его.

– Ты должен сказать ему. Его будут звать Джастис, и он будет служить напоминанием несправедливости, которой всё закончится, если Анубизе удастся расширить свою власть на людскую расу.

Король склонил голову, сжав кулаки.

– Я не могу ему сказать. Я не могу рисковать своими сыновьями, если враги моих сыновей, узнают о его существовании.

Голос, снова. Голос, который Кили откуда‑то знала – хотя, было невозможно, чтобы она его знала, было невозможно, что это была правда – что это голос морского бога.

Посейдон.

– Не бросай мне вызов в этом вопросе. Ты скажешь ему, как я приказал. Я наложил на него проклятие, он проклят никогда не раскрывать обстоятельства своего рождения, иначе ему придется убить каждого, кто его услышит.

– Значит, ты создал чудовище и убийцу, – выкрикнул король, направляя свой меч – меч – на волны.

– Нет, – прогремел бог. – Я создал оружие, какого никогда еще так не затачивали для сражения. Он будет служить твоим сыновьям и будет служить моему правосудию. Когда ему исполнится десять лет, ты отдашь ему свой меч и переименуешь его в Ярость Посейдона, чтобы гарантировать, что моя ярость из‑за обращения Анубизы с моим избранным королем никогда не будет забыта.

Над волнами сверкнула молния, и темная фигура метнулась сквозь воду к берегу, но прежде чем Кили успела хоть мельком ее увидеть, она вновь упала во тьму.

На улице, перед маленьким домиком.

Маленький мальчик с синими волосами посмотрел на короля, на его лице отразилось замешательство, потом посмотрел на меч в своих руках, вложенный в ножны.

– Но, я не понимаю, Ваше Величество. Почему Вы отдаете мне свой меч?

Король посмотрел на него без выражения какой‑либо нежности на лице.

– Мне надо кое‑что тебе рассказать …

И Кили упала.

Скручиваясь, поворачиваясь и кружась сквозь столетия, Кили попадала из видения в видение. Единственной константой был Джастис, меняющийся из ребенка в мужчину, закаленного воина, всегда с мечом, либо закрепленным у него за спиной, либо используемым в битве. Битва за битвой. Отчаянное сражение за отчаянным сражением. Вампиры и оборотни, все имеющие цель поработить или съесть людей.

Всех их победил Джастис, владеющий Яростью Посейдона.

Кили упала, и падала, и падала в бесконечное видение. Видение, завернутое в видение, кровавая битва за кровавой битвой, пока она не могла уже вспомнить ничего кроме резни, боли и смерти.

Но она начинала узнавать его – о, да, она начинала узнавать этого дикого мужчину, который ее похитил. Мука, жившая глубоко внутри него. Одиночество. Горечь от столетий жизни в качестве оружия в руках сердитого бога, ищущего мести.

Ее сердце разрывалось, и Кили почувствовала слезы, струящиеся по ее лицу.

– Достаточно! – закричала она. – Хватит уже. Пожалуйста, я не могу больше этого выносить. Пожалуйста, пожалуйста. Не надо больше.

Она упала, снова, во тьму. Но в этот раз, вместо того, чтобы падать вниз, она упала вперед – она упала на воина с синими волосами, с пламенем в глазах.

Глава 18

Сент‑Луис

Вонос материализовался в просторном логове, особняке в пригороде Сент‑Луиса, где жили нувориши Ладу[17]. И было совершенно ясно, что никто его не ждал. Они искали Ксинона. По сведениям Воноса тот как раз недавно скончался. Так что они были абсолютно не готовы к появлению среди них вампира, потому что всё равно ожидали своего лидера (Ксинона) не раньше конца недели.

И именно это Воносу и нравилось.

Одетый в тщательно отутюженный, изготовленный на заказ костюм от Сэвил Роу[18], дополненный изысканным галстуком от Зегна и туфлями Феррагамо, он точно знал, какое производит впечатление на людей в рубашках‑поло и брюках‑хаки, которые находились в комнате. Даже выбирая, что надеть, он всегда преследовал при этом какую‑то цель, намеренно позволяя этим тупым баранам недооценивать его.

Пресса нарекла его – вампир‑супермодель. Законодатель высокой моды. Они не знают, то ли восхищаться им, то ли насмехаться над ним за его отполированный до совершенства внешний вид. Политика– человека выгнали бы из Конгресса, если бы он был слишком элитарным. Не «человек из народа».

Эта мысль насмешила Воноса. Он был человеком из народа. Только он предпочитал их есть.

В любом случае, очарование – и страх – которые он пробуждал в народных массах, только усиливались его тщательным изысканным стилем. Он был лидером Праймуса, новой третьей палаты Конгресса только для вампиров, а его избиратели никогда не будут уважать того, кто не был сильнее их.

Наконец, он соизволил заметить людей, столпившихся вокруг стола. Они уставились на него, как особенно безмозглая разновидность карпа. Однако, тот, кто, возможно, обладал хоть крупицей ума, отвесил глубокий поклон.

– Мой господин Законодатель. Чем мы заслужили эту честь?

– Честь – очень интересное слово, человек. Могу я называть тебя человеком? Или ты предпочитаешь назвать мне свое имя, которое я сразу же забуду, как и все остальные мелкие раздражители? – Вонос достаточно широко улыбнулся, чтобы показались клыки, и повеселился, когда один из мужчин, худой как скелет с очень плохой стрижкой, потерял сознание.

Но человек, который заговорил первым и, должно быть, был кем‑то вроде их лидера, обладал большим присутствием духа.

– Конечно же, можете называть меня так, как пожелаете, Законодатель Вонос, но меня зовут Родригес.

– Конечно. Очень подходит. Знаете, раньше я жил в вашей прекрасной местности, когда она еще была испанской территорией? Они называли ее Северной Луизианой, полагаю, – он улыбнулся своим воспоминаниям, но потом нахмурился, когда приятные воспоминая о простых временах и огромном количестве людей, чтобы питаться, уступили место другим, намного более неприятным. Это было уже не в первый раз, когда Атлантийцы перешли ему дорогу на этой контролируемой территории. Более двух столетий назад их группа пришла в город и с помощью колониальных поселенцев и местные Иллини жестоко поубивали почти всех его собратьев по крови. Естественно, столкнувшись со смертью всей своей вампирской семьи, он был вынужден бежать. Благоразумие, бесстрашие, и так далее, и так далее.

– Я больше никогда не сбегу, – сказал он, так сильно вонзая ногти в край стола, что дерево сломалось.

Человек вздрогнул.

– Сэр?

– Не имеет значения. Я узнал, что ваша группа очень честолюбива, когда дело касается сбора членов Отступников, мистер Родригес.

Уровень нервозности человека понизился, и он нетерпеливо наклонился вперед.

– Да, это была моя привилегия. Надеюсь оказаться в первых рядах новой волны новообращенных. Мы определенно уже можем предвидеть будущее, и оно включает в себя сотрудничество между видами.

Вонос всегда поражался способности людей к полному и абсолютному отрицанию. Каким‑то образом, подчинение овец стало сотрудничеством. Ну, как они и сказали, не важно, что поможет тебе прожить день.

– Мы недовольны деятельностью местных вампиров и их семей. – Сказал Вонос. – С этого момента ты будешь заведовать всей деятельностью по пополнению моего офиса с помощью моего представителя здесь, которого я представлю тебе в ближайшие дни.

Один из мужчин, съежившихся за спиной своего лидера, что‑то пробормотал, что было слишком неразборчиво, чтобы Вонос сумел расслышать и понять.

– Не хочешь ли повторить это? – спросил Вонос. – Что бы это ни было, поделись с группой.

Он на самом деле наслаждался этими странными человеческими понятиями.

– Я не … я не … – мужчина слишком сильно заикался, чтобы суметь произнести хоть слово. Страх имел тенденцию разрушать в овцах способность к речевой деятельности.

– Пожалуйста, скажи мне, – спокойно и вежливо сказал Вонос, делая небольшой акцент на слове «пожалуйста». Потом он послал человеку нежную подбадривающую улыбку. – Или я вырву твой язык с корнем, и тебе не придется беспокоиться о том, чтобы когда‑нибудь сказать что‑нибудь кому‑либо.

Овца упала на колени, что‑то бессвязно бормоча, и Вонос вздохнул.

– Честно, он начинает раздражать меня, – сказал он их лидеру. – Может быть, ты сможешь перевести, прежде чем я выйду из себя и убью вас всех?

– Он боится того, что могут сделать с нами местные вампиры, если мы прекратим сотрудничать с ними, – торопливо ответил их представитель. – Мы …

– Меня не интересуют ваши объяснения, – прерывая его, сказал Вонос. – Знайте, местные вампиры больше никогда не будут представлять угрозы для вас или для кого‑либо другого. Своей беспечностью они вызвали наше всеобщее недовольство.

Зазвонил мобильный Воноса, и вампир поднял вверх один палец, требуя тишины. Овцы, по крайней мере, были хороши своими достижениями в технологии. Он так сильно обожал свой iPhone. Может, стоит обратить этого Стива Джобса[19]? Хммм. Праздные мысли лучше отложить на другой раз.

Вонос бросил взгляд на имя звонящего и увидел, что это был его личный помощник, один из немногих вампиров, кому он доверял. Он со щелчком открыл телефон.

– Да?

– Вам поступил срочный звонок от одного из человеческих лидеров Отступников в Огайо, – сообщил ему помощник. – Он заявляет, что знает о том, что Вам нужно.

– Эти люди начинают удивительно сильно меня утомлять, – сказал Вонос в телефон, одновременно прощупывая взглядом сжимающихся мужчин, старающихся оказаться как можно дальше от него. – О чем именно знает?

– Я знаю, что это кажется безумием, но он заявляет, что это касается Атлантиды. Он говорит, что воин Атлантиец похитил одну из его коллег прямо из ее офиса. Вы говорили мне, чтобы я посматривал, что мы сможем использовать против Атлантийцев, как доказательство, когда они захотят вести переговоры с правительством США. Это может оказаться тем самым.

Глаза Воноса сузились, и минуту он размышлял.

– История кажется неправдоподобной. Атлантийцы очень осторожны, чтобы позволить кому‑то увидеть что‑то настолько неизящное как похищение.

– Он клянется, что это правда, – с волнением в голосе сказал его помощник. – Атлантиец сделал с ним что‑то, какой‑то вид умственного контроля, от которого он отключился, но он недолго был без сознания. Он просто лежал там, на полу, притворяясь бесчувственным, и все слышал. Он сказал, что знал о том, что такие известия будут решающими в нашей миссии.

– Он на самом деле так сказал, не так ли? Решающими в нашей миссии? Ох уж, эти людишки и их мелодраматичность.

– Ах. Бессмертие. Неуловимый приз в конце радуги овец. Это, однако, бросает определенную тень сомнения на его заявление. Возможно, он преувеличивает в надежде получить почести, – скептически сказал Вонос, но он позволил себе немного осторожного оптимизма. Анубиза хорошо наградит его за веский вклад в дело против вмешательства Атлантийцев в международную политику. Определенно, спонсируемое государством похищение американских ученых очень хорошее начало.

– Думаю, я сам нанесу визит этому человеку, – решил Вонос. – Кто он такой и где живет?

Минуту из телефона доносилось шуршание бумаги, а потом на линии снова раздался голос помощника Воноса.

– Вот оно. Доктор Джордж Греннинг из Государственного университета Огайо.

Глава 19

Региональный штаб мятежников, Сент‑Луис

Аларик вышел из портала, и пред ним предстала сцена, контролируемая хаосом. Жрец сразу же огляделся в поисках Атлантийцев. Алексиос стоял рядом с фасадом штабного склада, его золотые волосы, покрытые кровью, превратились в тяжелые комки. Он выкрикивал приказы тяжело вооруженным людям, когда они проносились мимо него вперед и назад, многие из них прихрамывали или несли раненых товарищей.

Аларик поморщился от едкого дыма пистолетов, витающего в воздухе. Кристоф, уперев руки в бедра, будто бы поддерживая самого себя, стоял, прислонившись к стене, разрисованной граффити. Аларик заметил слабый остаточный отблеск зеленовато‑голубой энергии, окружающей Кристофа; должно быть, совсем недавно воин израсходовал огромное количество энергии.

Дэнала не было видно нигде. Ни Рейзена, ни Джека или Квинн. Что‑то болезненно сжалось в груди Аларика при мысли о Квинн, но он не позволил этому одолеть себя. С ней все будет в порядке. С ней должно было быть все в порядке.

Если Квинн умрет, у него не останется причин для существования.

Хотя она ясно дала понять, что для нее нет места в его будущем, просто знание того, что она жива и дышит одновременно с ним, каким‑то образом делало однообразие его жизни терпимее.

Он был первосвященником, заключенным в плен диктатурой прихотей бога. Она была лидером мятежников, мучимая воспоминаниями о черных деяниях. Для них быть вместе было невозможно. Никакого потенциального будущего в реальности, которая обещала бы хоть какую‑то надежду.

Но одна мысль о ее смерти уничтожала любую надежду, а он не мог согласиться с этим. Он быстро пересек комнату и подошел к Алексиосу, который, бросив единственный взгляд на лицо Аларика, немедленно прекратил выкрикивать приказы.

– Она жива, Аларик. Она была ранена, но незначительно, – сказал Алексиос с грубоватым состраданием в голосе.

Аларика накрыла странная слабость, и ему пришлось бороться со своими собственными легкими за каждый вдох. Квинн была ранена.

– Насколько незначительно? – прорычал он. – Говори, сейчас же.

– Расслабься. Просто царапина. Слишком переполненный энтузиазмом оборотень цапнул ее когтями пару раз. Дэнал ее подлатал, и они вдвоем и Джек погнались за лидерами вампиров. Просто на разведку. Они собираются выяснить, где те скрываются, чтобы позже мы смогли пойти на них во всеоружии. Они послали Рейзена куда‑то еще в другое место.

Аларик сузил глаза.

– Ничего мне не говори о предателе.

Джек в течение нескольких лет был партнером Квинн. Они были предводителями Северо‑Американских мятежников, и Джек оказался одним из самых яростных оборотней, каких Аларик когда‑либо видел. Хотя, вертигры никогда не славились кротким характером.

Джек пользовался большим доверием, и Аларик подозревал, что тигр был намного больше, чем просто собрат по оружию, прилагавшийся к Квинн. Не то, чтобы его касалось, что делала Квинн, напомнил он себе, даже при том, что боль от этого пронзила его.

Он вырвался из ядовитых мыслей. Алексиос был ранен, а жрец, которому следует его исцелить, хныкал как проклятый юнец.

– Твоя голова. Насколько это серьезно?

Алексиос резко отдернул голову прочь от рук Аларика.

– Ничего страшного. Царапина. Ты знаешь, как кровоточат раны на голове. На этот раз я даже не вырубился.

Аларик поймал взгляд воина своим, одновременно вызывая исцеляющую силу.

– Если бы у меня было время баловать упрямых воинов, то я бы прошел через обычный обмен с вами, так как прекрасно знаю, как сильно ты и остальные из Семерки любите доказывать, насколько вы яростные и что ничто вас не остановит. Но вы нужны нам целые, так что стой смирно, пока я не потерял последние остатки терпения.

С плохо скрываемым собственным плохим настроением Алексиос прорычал что‑то о «сующихся не в свое дело жрецах», но сделал так, как просил Аларик. Определенно это было больше, чем простая царапина, и воину очень повезло, что он умудрился не потерять сознание. Аларик быстро исцелил его рану и, чтобы убедиться, что удалил всю грязь и кровь, направил поток чистой воды, окружившей и очистившей голову воина.

Алексиос отошел от него сразу же, как только жрец закончил, все еще бормоча себе под нос, но потом усмехнулся.

– Должен признать, что теперь чувствую себя намного лучше. Полагаю, вы – храмовые крысы, все‑таки, имеете свои плюсы.

– Рад быть полезным, – сухо ответил Аларик. – По крайней мере, ты не стал дуться в отличие от Дэнала …

Дэнал. При мысли о молодом воине, отправившемся с Квинн, кровь застыла у него в венах. Достаточно ли он опытен в сражении, чтобы оказать помощь, если Квинн на самом деле будет нуждаться в нем? Он попытался озвучить эту мысль, внезапно охрипшим голосом.

– Дэнал?

Алексиос покачал головой.

– Даже не произноси этого. Все мы думаем о нем как о юнце, каким он был. Но не забывай, что Дэнал отдал жизнь за будущую королеву Конлана. Только ее собственное самопожертвование, в свою очередь, вернуло его. Битвы, которые он повидал в последние месяцы, сделали его старше. Кроме того, Конлан и Вэн отбирали самых яростных воинов Атлантиды не наугад.

Прежде чем Аларик смог ответить, к ним подошла одна из мятежниц, темноглазая женщина‑человек с золотистой кожей.

– Алексиос, нам надо перевезти раненых в больницу. Ты уверен, что можно идти?

Женщина едва взглянула на Аларика и сразу же забыла о нем, а все свое уважительное внимание отдала Алексиосу. К ее телу был прикреплен лук со стрелами, будто бы ей был очень хорошо знаком вес такого оружия, и к обеим ее длинным стройным ногам у бедер поношенной лентой, намотанной на рукоятки, были прикреплены кинжалы.

– Все хорошо, Грейс. Перед тем как уйти с Квинн и Дэналом, Джек позаботился об оборотнях, которые заблокировали джипы. Передай остальным, что мы выдвигаемся. Ты поведешь, а я буду охранять во время поездки, – сказал Алексиос.

Она кивнула, потом быстро ушла, а Алексиос остался, уставившись ей вслед.

– Я все еще считаю неправильным, что стольким женщинам приходится браться за оружие в этой битве, – сказал он, настолько тихо, что Аларик едва услышал его слова.

– И все же именно их будущее и будущее их детей портят вампиры и мерзавцы‑оборотни. Какая сила может быть больше, чем сила матерей, действующих сообща? – ответил Аларик.

Алексиос ничего не сказал. Он продолжал наблюдать за женщиной, когда она отправляла других собирать раненых. Наконец он отвел взгляд и снова повернулся к Аларику.

– Я должен идти. Им понадобится защита в случае, если на пути в больницу поджидает какая‑нибудь опасность.

– Я тебе не нужен? – Аларик поднял руку, и мерцающий шар чистой энергии образовался у него на ладони. – Мне доставит огромное удовольствие преподать нападающим парочку уроков силой Посейдона, – сказал он, ярость и неудовлетворенность нескольких прошедших дней пронзили его нервные окончания.

Алексиос уставился на него, сузив глаза, затем откинул свои спутанные волосы с лица.

– Что мне нужно, так это душ. Если бы у мен в запасе было пять минут, я бы вызвал яростную грозу и очистил бы себя от их зловонной крови. Так или иначе, пошли они к черту, эти ублюдки‑мародеры. Мы не можем продолжать сражаться с ними на стольких фронтах без подкрепления. Лучше бы Конлану и Вэну скорее воплотить свои планы по обучению воинов.

Аларик согласился с ним, но просто кивнул. Не время и не место для обсуждения военной стратегии. Женщина, Грейс, снова подошла к ним, на этот раз, держа в руках выглядящий смертельным пистолет, направленный в пол. Даже Аларик, который редко пользовался человеческим оружием, узнал первосортное оружие, как только увидел его.

– Пора. Мишель истечет кровью, если мы не доставим ее в операционную, – сказала она.

– Если Вы мне позволите, я исцелю ее, – предложил Аларик.

Она выглядела пораженной.

– Я … я не знаю.

– Будет достаточно просто доставить ее в больницу, Аларик, – сказал Алексиос. – Тебе следует сохранять свои силы в случае, если Квинн …

Для Аларика эти слова были как удар в грудь, но он запер эти эмоции в комнатку в глубине своей души. Квинн была живчиком. Он исцелит эту женщину, а с Квинн все будет в порядке.

Он опустился на колени рядом с носилками и растопырил пальцы над раненой женщиной. Она была миниатюрной, не больше ребенка, с короткими темными кудрями. Ее размеры и темные волосы напомнили ему Квинн, и на мгновение он увидел ее лицо у Мишель. Потом поразительно синие глаза открылись, и, несмотря на ужасную рваную рану от укуса у нее на горле, Мишель посмотрела на него с искрой юмора в глазах.

– Я умру, да? Просто великолепно. Мое первое задание и я вышла из него покусанная, если можно так выразиться, – пошутил она, удивляя его свежим британским акцентом. – Здесь эти проклятые вампиры даже хуже, чем в Лондоне.

Ее юмор тронул искру теплоты, погребенную глубоко внутри него, и он сделал попытку улыбнуться.

– Сегодня ты не умрешь. Считай это моей версией дипломатических отношений между странами.

Он призвал силу и, как всегда, поблагодарил Посейдона за то, что тот наградил своего верховного жреца силой исцелять. Как только обжигающая сине‑зеленая энергия просочилась сквозь его тело и полилась вниз из кончиков его пальцев внутрь и поверх ее ран, слабо пульсирующая глубокая рана на горле женщины закрылась, и на ее щеки вернулся румянец.

Когда он откинулся назад, завершив исцеление, она моргнула и у нее на лице расцвела великолепная улыбка.

– Если бы послы на самом деле выглядели так, как ты, любовь моя, думаю, наши международные отношения были бы намного лучше. Есть ли шанс, что у тебя появится свободное время для чашечки чая, теперь, когда я могу пить его, и при этом он не будет вытекать из дырки у меня на горле?

Внезапно Аларик разразился смехом и поднес ее руку к своим губам.

– В другой раз, храбрая.

Прежде чем он успел подняться, она поймала его за руку, при этом ее лицо омрачилось.

– Спасибо. Я не думала, что смогу добраться до больницы живой, и … ну, спасибо. Если тебе когда‑либо что‑то понадобится, пожалуйста, позови меня. Грейс сможет меня найти.

В самое неподходящее время – моменты, случавшиеся настолько редко за тысячелетия – люди делали что‑нибудь такое, что давало Аларику надежду на будущее их видов. Этот был одним из таких моментов.

Он не мог сделать ничего иного, как отдать должное ее храбрости. Он встал и низко поклонился, а ей в это время помогли сесть.

– Я всегда рад встрече с союзником, особенно с таким смелым. Спасибо, миледи.

Грейс упала на колени рядом с Мишель и обняла ее, потом глазами, полными слез, посмотрела на Аларика.

– Спасибо. Все. Все что бы тебе не понадобилось, в любое время, я буду здесь.

Внезапно почувствовав смущение из‑за ненужных излияний благодарности, Аларик склонил голову и направился к двери, где стоял необычно мрачный Алексиос, который смотрел на Грейс и Мишель.

– Мы должны отправляться сейчас, Грейс. Есть еще огромное количество людей с незначительными ранениями, которых лучше отвезти в больницу, чем выкачивать еще больше силы Аларика, – приказал Алексиос. – Аларик, тебе тоже пора уходить. Дай мне знать, если что‑то найдешь или если я тебе понадоблюсь.

Жрец просто кивнул, неспособный решить, что он будет делать дальше.

Алексиос сделал знак первой группе идти к двери.

– Давайте сделаем это.

Одной рукой Грейс подняла свой пистолет, а другой рукой обхватила Мишель и пошла к двери. Остальные, неся раненых, направились следом за ней.

Алексиос вытащил свои кинжалы и последовал за ними, но потом обернулся.

– Аларик, отправляйся за ней. С тех пор как Дениэл установил с ней кровную связь. Квинн сильно изменилась. Выглядит потерянной. Она заслуживает лучшего, чем, чтобы ты покинул ее, жрец или нет, но ты это знаешь.

Аларик утратил над собой контроль при мысли о вампире‑иногда‑их‑союзнике‑Дениэле, также называвшем себя Дракосом, спасшем жизнь Квин, несмотря на то, что при этом привязал ее к себе. Аларик швырнул энергетическую сферу в самую дальнюю от людей стену и с мрачным удовлетворением наблюдал, как от взрыва осколки стекол вылетели на пустынную улицу.

– Квинн Доусон заслуживает намного больше, чем я когда‑либо смогу ей предложить, несмотря на то, связана она кровно с вампиром или нет.

– Три обмена, Аларик. Чтобы стать вампиром человеку требуется три обмена. Он спас ей жизнь, сделав это, но это было всего лишь раз, – Алексиос с отвращением покачал головой. – У меня нет на это времени. Делай, как знаешь. Я ухожу.

Он выбежал в дверь за последними людьми, вытащив оружие. Аларик двинулся следом. Остановился.

Сделал еще один шаг. Остановился. Возможно, впервые за все века своего существования он застыл в нерешительности.

Все его инстинкты вопили ему, что бы он шел за Квинн. Логика диктовала ему помочь Алексиосу. Эмоции боролись с разумом. Тоска боролась со здравым рассудком.

Эмоции дали логике пинка под зад.

Он шел за Квинн.

Глава 20

Атлантида, пещера

Кили с трудом приходила в сознание, чувствуя последствия слишком отчетливого видения, которое отдавалось в ней, словно похмелье после выпитой текилы. Она находилась в ловушке; что‑то придавило ее. Что‑то… или кто‑то.

Открыв глаза, она посмотрела ему в лицо. Лицо, знакомое ей за многие годы, хотя встретились они лишь теперь. Ее рука автоматически потянулась к фигурке рыбки, которая всё еще находилась в целости и сохранности под ее рубашкой.

В ее памяти мелькнуло то видение, где он был младенцем, и отвлекло ее. Она не могла ничего с собой поделать; ей необходимо было коснуться его лица. Джастис слегка вздрогнул от ее прикосновения, но потом опустил голову на ее руку, всё еще сжимая ее в объятиях. Она поняла, что лежит у него на коленях, и задумалась, почему это кажется ей абсолютно правильным.

Часть ее сознавала, что ей следовало бы отодвинуться. А другая – желала оставаться в его объятиях еще очень‑очень долго.

Она чувствовала себя в безопасности в совершенно небезопасной ситуации, несмотря на то, что это было безумием. Но опять‑таки, она только что прожила несколько веков его жизни и знала его на более фундаментальном уровне, чем кого‑либо прежде.

– Ты несколько часов была без сознания. Если я причинил тебе вред…

Он оставил это предложение незавершенным, но его лицо ожесточилось, а глаза заледенели от собственной вины.

– Нет, – сумела сказать она. – Это меч. Ты не мог знать. Я… у меня бывают ведения при прикосновении к предметам. Особенно к древним артефактам с такой жестокой и эмоциональной историей. Я никогда не реагировала настолько сильно на предмет, как на твой меч.

Джастис посмотрел на меч, показал зубы, потом моргнул.

– Так значит, ты – чтец предметов? Мы считали подобный Дар утраченным тысячелетие назад.

– И Лайам так его назвал. Я думаю, что можно и так назвать мою способность. Есть талант, называемый психометрией, который состоит в том, чтобы улавливать впечатления от человека, прикасаясь к предмету, который ему/ей принадлежит. То, что делаю я – намного необычнее. Я практически всегда выбираю лишь одно видение, обладающее наибольшим эмоциональным резонансом для предмета. Это целая сцена, дополненная также диалогом и действием.

– Так ты не могла…

– Я не могу, например, подержав в руках рубашку пропавшего ребенка, знать, куда его забрали, – пояснила она, вспоминая боль и шок, когда однажды попыталась сделать именно это. Попыталась сделать свой дар полезным еще в каком‑то деле, помимо узнавания фактов от древних артефактов. Фактов, которые не было никакой возможности подтвердить. – Я скорее увижу то, как он впервые увидел своего щенка, одетый в эту рубашку, из‑за той огромной радости, которая вошла в волокна полотна. Или боль и горе, если тот щенок погиб…

– Я понимаю. И сожалею.

– Всё в порядке. Признаю, что испытываю своего рода облегчение от того, что могу поговорить об этом с кем‑то, кто верит мне. Я действительно не хочу закончить в атлантийской психушке.

Он притянул ее ближе к себе, и ее голова оказалась на его груди. Она почувствовала спокойствие от уверенного биения его сердца под своей щекой.

– Под психушкой ты подразумеваешь приют для умалишенных? Кто‑то когда‑то угрожал поместить тебя туда просто потому, что твой Дар – редкость среди людей?

Он крепче обнял ее, как будто в ответ на угрозу, и она тихонько запротестовала. Он тут же ослабил свою хватку, и она глубоко вздохнула.

– Не совсем угроза. Скорее длинная история пребывания в различных учреждениях. Мое детство… ну, скажем так, приятного было мало.

Кили поняла, что сидение на коленях Джастиса хотя соблазнительно успокаивало ее, но не придавало ей сил. Внезапно она стала рассказывать ему то, что не говорила прежде никому, и вовсе не желала говорить об этом прямо сейчас.

Она передвинулась, положив руку ему на грудь, чтобы оттолкнуть, но застыла, когда почувствовала твердость под попкой. Девушка перестала дышать, ее охватил жар, расплавляя ее защиту. Он определенно хотел ее, и крошечная частичка ее хотела вскочить и радоваться.

Вот только, только он так долго находился в Пустоте. Она не знала, что это такое, но казалось, что в этом месте не было возможности встречаться с женщинами. Вероятно, Кили просто стала удобным выходом – женщиной доступной и оказавшейся под рукой? И ничего больше. Она покраснела от смущения.

Нет. Тысячу раз «нет».

Физически она была ему неровней, так что она перестала пытаться оттолкнуть его.

– Прошу, отпусти меня, я хочу встать, – тихо попросила она.

На мгновение он застыл. Потом вздохнул, и она почувствовала тепло его дыхания на своих волосах. Когда он отпустил ее, она отступила от него, схватила перчатки и натянула их на дрожащие руки.

– Спасибо. За то, что поймал меня, когда я… свалилась.

– Прошу, не благодари меня, ведь именно мой поступок отослал тебя в то болезненное видение, – он нахмурился, вставая и начиная бродить по пещере. – Если я бы только знал, – чтец предметов, которого без подготовки заставили коснуться предмета, наполненного вековой жестокостью. Я не знаю, как ты это вынесла.

Он разразился длинной тирадой на языке, который она помнила из своего видения. Судя по всему, она только что услышала множество отборных атлантийских ругательств. Она едва не улыбнулась, несмотря на обстоятельства; ее ученая часть просто жаждала добраться до лэптопа или, по крайней мере, заполучить ручку и бумагу, чтобы записать транскрипцию.

Это было даже лучше библиотеки в Александрии. Живой носитель древнего мертвого языка. На ум ей пришли такие выражения, как «ребенок в кондитерской» или «свинья в грязи». Это было открытие десятилетия. Даже века.

Если она это переживет.

Эта мысль заставила ее подняться. Ей нужно было находиться с ним на одном уровне.

– Это было весьма непросто, – признала она, быстро осознав, что ее признание, вероятно, станет преуменьшением года. – Но в видении не всё было связано с насилием. По крайней мере, с насилием на поле битвы. Сцена с твоей матерью…

Он развернулся.

– Ты сказала «с моей матерью»?

Она едва не отпрянула, увидев его взгляд. Его глаза снова стали яркого сине‑зеленого цвета, едва ли не дикими. Горящими.

– Что тебе известно о нашей матери? – он прыгнул к ней, и на сей раз она отступила на шаг. Теперь он был воином, вся нежность, которую она видела в нем прежде, исчезла, как будто это было иллюзией. – Расскажи нам. Расскажи нам всё.

Он снова стал говорить о себе во множественном числе. Она рассмотрела варианты, а потом, наконец, решила выбрать самое простое. Правду.

– Да, я видела твою мать. Я пыталась ей помочь, но он… он… – Он вздрогнула и запнулась, отрицательно качая головой.

Не эту историю она хотела бы ему рассказать. Не сейчас, ни когда‑либо еще. Особенно не тогда, когда Джастис снова стал «ими». Кили задумалась, кем была вторая личность, и откуда она появилась.

Сможет ли он когда‑либо от этого излечиться?

Но его лицо выражало не гнев, а скорее задумчивость, смешанную с изумлением, когда он упал на колени перед ней.

– Расскажи нам, – повторил он. Но на сей раз, это была просьба, а не приказ. – Прошу, расскажи нам.

Она не могла ему противостоять. Не могла противостоять явной мольбе на его лице. Не могла противостоять звуку потерянного маленького мальчика в его голосе.

Кили стала на колени рядом с ним, взяла его руки в свои и рассказала ему всё, не обращая внимания на слезы, стекающие по ее лицу.

Джастис слушал девушку с нарастающим ощущением печали. Потери. Он всё время крепко удерживал свои боль и гнев. С тех пор, как его старший брат, сын по рождению от мужчины и женщины, которых Джастис считал своими родителями, с досады рассказал ему правду: его усыновили. Его настоящие родители не хотели его.

Никто его не хотел.

Его брата наказали за ложь, а Джастиса обнимала и успокаивала женщина, которая, как мальчик уже стал подозревать, не была ему кровной родней. Несмотря на ее заверения, он уже стал достаточно взрослым, чтобы понимать, что не похож ни на кого из семьи. Хотя, если честно, Джастис не встречал ни одного атлантийца с голубыми волосами, хотя первые десять лет своей жизни он искал. И, разумеется, он перестал спрашивать об этом после своего десятого дня рождения. И в ярости побрил себе голову.

Голубой ежик был еще хуже. Ему едва не сломали ребра в трех‑четырех драках на школьном дворе именно из‑за прически.

Когда сам король встретился с ним и рассказал правду о его рождении, это было едва ли не облегчением. Горько‑сладким, наполненным замешательством и болью, но, тем не менее, облегчением. Он не обезумел. Он действительно имел своё место в жизни. Он кому‑то принадлежал.

Он был сыном короля. Короля всей Атлантиды! Но его облегчение и радость сгорели дотла в его горле до того, как он успел их показать. Король рассказал ему о приказе Посейдона и о заклятии. Джастис не мог открыть правды, или ему пришлось бы убить любого, кто услышал бы историю его рождения и наследия.

Хуже всего то, что король – его кровный отец – никогда его не хотел. Собственный отец Джастиса отверг его. Рассказал, что и его мать никогда его не хотела, подтверждая самый темный, тайный страх ребенка: что он не достоин даже родительской любви.

Мальчик с облегчением подчинился приказу обучаться в военной академии. Постоянные физические упражнения предоставляли цивилизованный способ освободить ту ярость, которая его переполняла. Он огрызался и изливал свое возмущение на тренеров и собратьев по обучению, как синеволосое животное, испытывая границы своей выносливости, и даже более того. Намного более. Целители стали презирать один его вид.

Но потом, в один прекрасный обычный день, всё изменилось. Он встретился с Вэном и Конланом. Они ему понравились. Он ими даже восхищался, хотя ненавидел их за то, чего никогда не имел, – настоящую семью, которая их любила. Собственное место.

Теперь эта женщина, этот чтец предметов, эта человеческая женщина, представляющая спасение его души, рассказала ему, что он был желанным. Его мать хотела его. Он прошептал ее имя. Эйбхлинн .

Нереид молчал, потом повторил текущие слоги имени их матери в их сознании. Эйбхлинн .

Их охватила мука. Эйбхлинн – старинное нереидское имя, означающее «Любимая Богиней». Какая фальшивая ирония.

Кили замолчала. Она закончила рассказывать о видениях, которые она видела, видения, которые она пережила. Видения его жизни.

– Джастис? Ты… я знаю, что это звучит глупо, но ты в порядке?

Нежная обеспокоенность в ее голосе почти сломала его, а ведь века битв такого не сделали. Она, казалось, волновалась за него. За него, а ведь ей следовало ненавидеть его за то, что он с ней сотворил. Сначала похитил ее, потом подверг ее такой опасности, причинил столько страданий.

Он был чудовищем. Независимо от того, в чем он нуждался, она заслуживала лучшего.

Лучше нас нет никого , – закричал Нереид в его разуме.

Джастис попытался захлопнуть ментальную дверь, но сумел закрыть ее лишь частично. Руки Кили дрожали в его руках; он сжимал их слишком сильно.

– Я не уверен, что сейчас чувствую. Но, несмотря на мою реакцию на эти новости, спасибо тебе. Спасибо тебе за то, что сообщила мне правду, которой я не знал.

– Твоя мать любила тебя, и она хотела тебя, – сказала Кили. – Ее чувства были очень сильными, Джастис. То, что они сказали, что тебя не хотели, – ложь. Ужасная ложь, созданная трусами.

Он улыбнулся возмущению в ее голосе. Она пришла в ярость из‑за их обращения с ним. Его захлестнуло тепло при одной мысли. Кто‑нибудь раньше переживал из‑за него? Они зависели от него, они сражались рядом с ним, и они спасли его жизнь.

Но чтобы прийти в ярость? Нет. Никогда.

Только Кили защищала его.

– Так значит, ты ему сказала, – прошептал он. – Ты сказала самому королю Атлантиды, что он был не прав. Я отдал бы всё, что имею, чтобы посмотреть на это.

Она улыбнулась ему в ответ, и разделенное веселье что‑то перевернуло в его груди. Он знал, что хочет ее; он признавал, что жаждет ее. Но, вероятно, было нечто большее. Вероятно, она пробилась сквозь барьеры, которые он давно установил вокруг своих чувств.

Его разум содрогнулся от шока, и Нереид снова вырвался. Да. Впусти ее. Она рассказала нам правду. Моя, – наша, – мать была женщиной воином, как и все девы Нереиды. Она боролась за нас, и умерла ради нас. Каким‑то образом она говорила с нами через эту женщину. Разве этого недостаточно, чтобы мы узнали, что эта женщина принадлежит нам?

Джастис снова посмотрел на Кили, но на сей раз, он увидел ее через призму глаза Нереида. Ее спокойная красота стала отчетливей, чувственней. Зеленый цвет ее глаза сиял, как драгоценный нефрит. Изгиб ее губ стал греховным, почти моля его завладеть ее ртом. Биение пульса на ее горле зачаровывало его. Он хотел попробовать на вкус ее кожу. Он хотел провести дорожку от ее горла к миленьким, соблазнительным грудям, спрятанным под рубашкой.

Ртом. Руками.

Да. Да , шептал Нереид. Она – наша. Возьми ее. Возьми ее сейчас же.

Джастис наклонился вперед, пойманный, словно под гипнозом, в паутину жаркого желания. Кили широко раскрыла глаза, но не возражала и не пыталась отпрянуть от него. Вместо этого, вдыхая, она слегка раскрыла губы.

Внутри него извивалось острое и дикое желание. Член напрягся до боли, что он даже подумал, что это давление сведет его с ума. Она была ему необходима.

Он должен завладеть ею.

Воин поднял руки и, наконец, запустил их в эти великолепные волосы, и она вздохнула, испытывая облегчение или сдаваясь. Он точно не знал, что именно этот вздох значил. Ему было всё равно.

Пока она позволяла ему пробовать себя.

Обе части его разбитой души соединились в одной неистовой потребности.

– Кили, – нетерпеливо простонал он. – Прошу, позволь мне тебя поцеловать. Всего… лишь раз, – сказал он, сознавая, что это – ложь. Он никогда бы не смог довольствоваться лишь одним прикосновением к ее губам.

Никогда.

Она застыла в нерешительности, и перед ним разверзлась бездна. Если она ему откажет, сможет ли он следовать ее желаниям? Или потеряет себя, свою душу в темных желаниях и возьмет ее, заставит ее, завладеет силой этой женщиной, которая так ему необходима?

Она продолжала колебаться, и хотя его разрывала ужасная боль, он остановился. Он остановил обе свои половинки. Воин отпрянул, хотя Нереид внутри него ревел и скрипел зубами от ярости.

Прежде, чем он успел освободить руки из ее волос, она положила на них свои ладони. Посмотрела ему в глаза. Раскрыла рот и нервозно увлажнила губы языком.

– Да, – прошептала она. – Да. Всего лишь раз.

Потом она подняла голову и нерешительно коснулась губами его рта.

И он пропал.

Пламя, жажда, грандиозный экстаз захватили его при первом же нежном прикосновении ее губ. Он вздрогнул и попытался не двигаться, попытался не пугать ее, но она трепетала под его руками и прижалась к нему, – и вся надежда на рассудок исчезла.

Он резко притянул ее к себе на колени, когда они оказались на полу, и завладел ее ртом, его язык пришел завладеть, захватить, завоевать. Джастис оставил руку, всё еще запутавшуюся в ее волосах, поддерживать ее голову, притянув Кили ближе к себе, а другой ласкал ее от затылка до прелестной, крепкой попки.

Давление ее на его член заставил его издать горловой стон, а ее ответный стон безрассудно воспламенил его. Она обхватила рукам его шею и поцеловала его в ответ – поцеловала его в ответ – и он потерял логику и рассудок, упав в сияющие волны чистого желания.

Джастис целовал ее, как никого и никогда прежде, и реальность перед ним раздвинулась, когда он на космической скорости отправился в мир фантазий. Она на вкус оказалась как мед, фрукты и самое ароматное вино.

На вкус она была спасением.

Он целовал его, пульсирующая жажда охватывала его. Это было всем и, каким‑то образом, этого было недостаточно. Ему нужно было почувствовать ее обнаженной, теплой и желающей под собой. Ему нужно было войти во влажное тепло ее тела. Ему нужно было попробовать каждый дюйм ее кожи, пока он не поставит на ней что‑то наподобие своего клейма.

Он отпустил ее губы, тяжело дыша, не в состоянии отдышаться, думая лишь о том, как сорвать одежду с ее тела. Она смотрела на него широко открытыми, затуманенными глазами. Ее губы разбухли от его поцелуев, а волосы формировали вокруг нее дикие облачка пламени. Словно она провела в его постели долгую ночь, занимаясь неистовой любовью.

Ради всех богов, именно это он ей обеспечит.

Схватив с двух сторон ее рубашку, он туманно подумал о том, что можно ее разорвать, но в его мысли проник странный звук.

Странный, грохочущий шум. Он моргнул и заметил, что щеки Кили порозовели.

– Гм, это была я, – сказала она, закусывая губу. – Вообще‑то, то был мой желудок. Грохотал. Я умираю от голода.

Она сидела на его коленях, покрасневшая, теплая и невероятно желанная. Внезапно испытывая стыдливость. Его охватило странное, незнакомое ощущение, и он издал резкий, хриплый звук. Через мгновение он осознал, что это был смех. Настоящий смех, впервые за очень долгое время.

Она немного склонила голову на бок, улыбаясь.

– С небес на землю, верно? Ты целуешь меня так «словно вселенная перевернулась», а я могу думать лишь о своем желудке. Но я действительно очень голодна, – ее улыбка исчезла, и девушка осмотрелась. – Не говоря уже о том, что, несмотря на безумие из‑за травмы, мы все еще в ловушке, и нам нужно понять, как отсюда выбраться.

Разочарованный Нереид ревел в голове Джастиса, но он продолжал улыбаться, чтобы Кили этого не заметила. Не догадалась, что его разум разделился надвое, не узнала, что часть его – жестокая и нестабильная.

Возьми ее, возьми ее, возьми ее. Она хочет нас; ты знаешь, что она желает нас.

Джастис на мгновение закрыл глаза, резко концентрируясь на том, чтобы снова запереть Нереида. На сей раз, это было сложнее, но он сумел.

Когда он открыл глаза, она всё еще была там. Значит, не видение, а реальность, намного прекраснее, чем он заслуживал.

– Спасибо.

В ее милых, зеленых глазках появилось ошеломленное выражение.

– За что ты меня благодаришь?

– Спасибо, что сказала, что не только на меня повлиял этот поцелуй, – сказал он и увидел, что ее щеки опять немного порозовели. – И спасибо, что напомнила мне о наших приоритетах. Еда и выход. Или выход и еда. В любом случае, наш разговор следует отложить.

– Разговор?

– Раскрыв одну тайну, ты открыла другую, Кили. Я забыл о видении‑поиске Нереида и его последствиях. Я определенно никогда не думал, что это касается меня. Но нет другой причины, почему, будучи в Пустоте, я видел твое лицо. Ты – часть моего видения‑поиска.

Улыбнувшись, он заставил себя сказать, хотя знал, что не это она хотела бы услышать.

– Я рад, что поцелуй был из разряда «словно вселенная перевернулась», потому что ты – моя суженая.

Глава 21

Кили бродила по уголкам пещеры, держась как можно дальше от безумца, называвшего ее «своей суженой». Джастис что‑то делал, стоя у стены; она не знала, что именно. После его заявления девушка сначала в шоке молчала, а потом отпрянула от него, пробормотав, что ему не помешал бы сеанс электрошоковой терапии.

Полчаса спустя она всё еще бормотала что‑то себе под нос. Судя по тем взглядам, которые он бросал на нее, вероятно, Джастис понимал, что ее бормотание было далеко не лестным. Он не подходил к ней, даже когда она мылась в водоеме и заметила, что он смотрел на нее так, словно хотел бы проглотить.

По крайней мере, он не пытался прыгнуть на нее. Она не знала, насколько далеко он готов зайти в своем поиске «суженой». Пока что им надо было решить безотлагательную проблему.

– Нам нужно выбраться отсюда, – сказала она, вероятно, в двадцатый раз достаточно громко, чтобы он услышал ее. – Мы выберемся отсюда.

Джастис не ответил, что ее вовсе не обидело, так как он отвечал на один и тот же вопрос дюжину раз. Он, несомненно, уже устал слушать ее так же, как она устала говорить одно и то же. Но на всякий случай Кили держалась от него по меньшей мере футах в десяти[20], боясь, что он потянется к ней после того поцелуя.

Тот поцелуй.

Тот переворачивающий мир вверх тормашками, полный фейерверков поцелуй. У нее в голове возникло северное сияние, а ответила она бурчанием своего желудка.

Идеально. Просто идеально. Хотя она всегда была слишком практичной девушкой, чтобы верить в сказки, так что встреча со сказочным принцем ничего не меняет. Хотя принцем оказался мужчина изумительной красоты.

Эй, он, вполне возможно, безумен, мистер «Я – твоя судьба» и всё такое, но, по крайней мере, он просто роскошен. Зная, что Джастис пережил за свою жизнь, он мог себе позволить быть немного не в себе. Намек на сочувствие поднялся в ней, когда она вспомнила свое видение. Просто удивительно, что атлантиец вообще сохранил хоть какой‑то здравый смысл.

Кстати говоря, сколько людей считало ее безумной? Никто лучше нее не знал, что разумность – понятие относительное. В любом случае, она так давно не была обнаженной с мужчиной, что должна была снизить свои ожидания. Безумный? Без проблем, если у него великолепные волосы.

Она вздохнула и взглянула на него украдкой. Теперь его волосы высохли. Шелковистые, блестящие и великолепные; они стекали волнами голубого по его спине, прямо до самой прекрасной задницы в истории человечества. Или атлантийцев. Или что‑то вроде этого.

Он не был Прекрасным принцем, он был Высоким, Темным и Смертельно опасным принцем. Джастис являлся не тем идеальным, элегантным принцем, а реальным мужчиной с очень травмированной психикой.

Однако она, не уставала себе напоминать Кили, не психиатр. Так что ей, вероятно, следует держаться на расстоянии, несмотря на то, что ее гормоны продолжают играть роль марширующего духового оркестра.

Он, наконец, заговорил оттуда, где стоял, уставившись на стены, заполненные драгоценными камнями.

– Я думал, что это – спрятанная дверь к другому проходу, но тут нет ничего. Только еще один уголок, наполненный бесполезным хламом.

Он поднял что‑то, и свет от ламп осветил этот предмет, как вспышки фотоаппаратов репортеров – кристаллы Сваровски. Она не могла ничего с собой поделать. Всё‑таки Кили была археологом, и ее убивало профессиональное любопытство.

– Что это?

– Еще камни. Тут везде множество ничего не стоящих камней, – сказал он, бросив их на пол.

Она подошла к ним, осторожно, чтобы не подойти слишком близко.

– Я не уверена, что использовала бы слово «ничего не стоящие», – сказала она, наклонившись, чтобы взять сапфир, величиной с ее ладонь, из множества камней, усеивающих пол. – Я ощущаю себя Индианой Джонсом, обнаружившим древнее сокровище. Один этот камень, вероятно, стоит больше, чем моя годовая зарплата.

Он небрежно пожал плечами.

– Твоя зарплата больше не важна, так как мы проследим, чтобы у тебя было всё необходимое. Бери сапфир, если хочешь. Если хочешь, бери все камни. Для нас они просто камни. В лучшем случае – средство исцеления, ведь теперь у нас есть певчая драгоценных камней.

Ее рот наполнился горечью, похожей на сгнивший грейпфрут. Он думал, что она хотела его камни. Он думал, что она недооценивала самое невероятное археологическое место, в котором оказалась.

Он не слишком хорошо ее знал.

Она решила быть выше этого и проигнорировала его замечание, протянув камень к свету, обследуя его.

– Этот напоминает мне тот камень, который Лайам заставил меня взять в офисе. Камень – часть Звезды Артемиды, о которой говорил Нерей.

Джастис отреагировал так, словно его ударило электрическим током.

– Что? Звезда Артемиды? Нерей? Расскажи мне всё, и я подарю тебе все камни, какие только захочешь за двенадцать жизней.

Ладно, он снова это сделал. Снова пытался купить ее драгоценными камнями. Кили стала на колени и аккуратно положила сапфир на пол рядом с другими. Потом встала и сложила руки на своем всё еще громко бурчащем желудке, подняла подбородок и дерзко посмотрела на него.

– Я не желаю дурацких камней. Я хочу лишь пиццу. Или полную тарелку блинчиков, сочащихся маслом и горячим липким сиропом. Я не знаю, что и думать, когда ты говоришь, что моя зарплата больше не важна. Но знаешь что? Я пытаюсь не обижаться. Я собираюсь притвориться, что меня это всё совсем не беспокоит. Я лишь хочу убраться отсюда, и найти что‑нибудь поесть.

И до того, как она закончила свое предложение, Джастис преодолел одним прыжком расстояние между ними и схватил руками ее запястья. В его глазах горело дикое волнение, и он улыбнулся ей.

– Скажи это снова. Скажи это снова, прямо вот так. Только дополни красочным описанием.

– О чем ты говоришь? Я не хочу твердые, синие, блестящие, драгоценные камни.

Он рассмеялся.

– Нет, Кили. Моя прекрасная, великолепная Кили. Блинчики. Снова опиши блинчики. С маслом и сиропом. Их запах, вид, вкус.

Она вздохнула. Качая головой.

– Ты совсем свихнулся, верно? Жаль, конечно, что после всего, что ты пережил в жизни, последней соломинкой оказались блинчики.

Он снова рассмеялся, потом наклонился и поцеловал ее в макушку.

– Нет, я не безумен. Завтрак не заставил меня свихнуться, как ты сказала. Я обнаружил источник моих сил Нереида и полагаю, что нашел то, что дает доступ к способности транспортировки, которая и привела нас сюда. Я также голоден, как и ты, Кили, и когда ты описала блинчики, я почти почувствовал их запах.

Он отпустил ее руки и отступил на полшага.

– Опиши их снова, пожалуйста. Я думаю, что каким‑то образом могу перенести нас к блинчикам.

Кили подняла бровь, думая, что с этим планом кое‑что не так.

– Ладно, не хочу накаркать, но я хотела бы обсудить пару вопросов до того, как приняться расхваливать миссис Баттерсворт[21]. Во‑первых, что за блинчики? Где? Что если мы появимся на завтраке в Сен‑Квентин[22]?

– Какая‑то проблема?

– Я так полагаю, что ты не смотрел «Переступить черту»[23]. Тюрьма, Джастис.

– Сен‑Квентин или другая тюрьма, или вообще завтрак оборотней, – она помолчала. – А оборотни вообще едят блинчики?

– Не знаю, – сухо ответил он. – А знаю я, что в любом случае то, что мы уже не будем находиться в пещере глубоко под землей, в ловушке завала, явится улучшением наших теперешних условий.

– Понятно.

– Держи меня за руку, – приказал он.

Она схватила его руку и закрыла глаза. Кстати о сумасшедших, она может оказаться в обитой войлоком палате вместе с ним.

– Какого черта. Вкусные, мягкие блинчики, от которых исходит пар. Масло – настоящее масло, а не маргарин – тает и стекает с них. Кленовый сироп прямиком из Канады, налитый на блинчики, струится с блинчиков на тарелку…

Ее прервал его крик, но она не почувствовала никакого временного перемещения, как тогда, когда они попали сюда. Она открыла глаза и поняла, что ничего не изменилось. Они всё еще в пещере. Всё еще нет выхода.

Он не перенес их к блинчикам, несмотря на то, что ее воображение передавало насыщенный, аромат масла и кленового сиропа. На мгновение ее плечи опустились, но потом она попыталась не наседать на Джастиса.

– Это лишь первая попытка. Мы можем попробовать снова, – сказала она, добавив в голос немного оптимизма.

Но он совсем не обращал на нее внимания. Он смотрел на землю. Она взглянула вниз и рассмеялась.

Рядом с ними появилась идеально расстеленная скатерть. Тарелки с блинчиками, беконом, яйцами, сосисками покрывали каждый ее дюйм. Рядом с пустой тарелкой лежала аккуратно сложенная газета, открытая на страницах финансовых новостей, а сверху – очки.

– Ну что же, – дипломатично заметила она. – По крайней мере, ты перенес к нам блинчики. В следующий раз, возможно, ты сможешь поработать над доставкой кофейника.

Выражение ужасного возмущения на его лице заставило ее беспомощно рассмеяться. Она сложилась вдвое, схватившись за живот обеими руками, и смеялась, пока слезы не полились у нее из глаз. Может, это была истерика, может – усталость или потолок стресса, который не стоило переживать спокойному археологу. Или всё вместе охватило ее сразу, и она смеялась до боли в ребрах.

В какой‑то момент она услышала тихий звук и, вытирая глаза, посмотрела и увидела, что Джастис хихикает. Это не было полноценным смехом, и не смешком. Но, по крайней мере, он хихикал.

Это было началом. Этот мужчина обладал чувством юмора. Она могла с этим работать.

Глубоко дыша, чтобы успокоиться до того, как смех превратиться в икоту, она плюхнулась на край скатерти и взяла вилку.

– Эй, если мы окажемся в тюрьме за воровство блинчиков, мы можем ими насладиться.

Его глаза потеплели, превратившись в растопленный нефрит, и она затаила дыхание. Странно, насколько что‑то такое простое, как цвет глаз, могло так затронуть ее чувства.

– Я согласен. Я также умираю с голода.

Когда он сел рядом на другой стороне скатерти, Кили положила в рот кленовое блаженство и едва ли не замурлыкала, молчаливо благодаря повариху, которая, вероятно, теперь стояла посреди кухни с открытым от удивления ртом.

– Ох, ух ты! Это чудесно.

Он кивнул, выглядя действительно счастливым.

– В пустоте не готовят домашние завтраки, – сказал он хрипловато.

– О, я не… я не хотела лезть не в свое дело. Но если ты хочешь рассказать мне об этом, я с удовольствием послушаю, – предложила она, положив вилку на край тарелки.

Его челюсть напряглась, потом он расслабился. Что‑то темное мелькнуло в его глазах до того, как он, наконец, кивнул.

– Может быть. Может быть, ты должна узнать. Я не всегда был похитителем симпатичных археологов.

Его улыбка была неуверенной, но свидетельствовала об огромном прогрессе, и она не могла не улыбнуться в ответ.

– Ешь, или я тебе ничего не расскажу. Ты такая худенькая, что легкая волна может сбить тебя с ног, – предупредил он ее.

– Я сильнее, чем выгляжу, – ответила она, но снова взяла вилку и воткнула ее в мягкую горку омлета.

Джастис в молчании поедал здоровую порцию завтрака, потом отставил тарелку в сторону.

– Ты видела моего… короля.

Она кивнула.

– Твоего отца.

Его лицо исказилось.

– Да, если хочешь. Не то, чтобы этот человек выказывал ко мне что‑то кроме презрения. В любом случае, ты знаешь о заклятии – проклятии, согласно которому я не мог никому раскрыть обстоятельства своего рождения.

– Но ты же рассказал, не так ли? – сказала она, сложив всё, что слышала от других во время хаоса у портала. – Ты сказал им, когда принес себя в жертву, чтобы спасти своего брата и всех остальных.

– Самопожертвование – слишком благородное слово. Я сделал то, что сделал бы каждый, после того, как оценил бы ситуацию и разработал стратегию.

– Верно, разумеется. Многие бы из нас сдались… Что там было? Вампирше? Нет, постойте, вампирской богине. Чтобы спасти жизни других людей. Да. Ты прав. Это – не благородно. Я делаю это каждый день до завтрака. Дважды по пятницам.

Он прищурился.

– Не думай, что я не понимаю, что ты пытаешься совершить.

– Ладно. Я сама так редко знаю, чего пытаюсь достичь, что так мило, что ты видишь меня насквозь, – сказала она, насмешливо невинно раскрыв глаза.

Он рассмеялся, и удивительно, но она почувствовала себя очень счастливой. Кили решила не анализировать это ощущение.

– Продолжай. Ты не благороден, ты ушел с богиней, что потом? – ей пришла в голову неприятная мысль. – Богиня? Должно быть она очень красивая.

– Ее ужасная красота практически непостижима для человеческого воображения, – мрачно ответил он. – Каждый ее дюйм – пособие по темному и величественному идеалу.

– Замечательно. Богиня. Непостижимая красота и идеал. Мы, вероятно, можем уже продолжать.

Лааадно. Вот и получается, что в области внешности она проигрывает: как она может сравниться с богиней. Она жаловалась на то, что один из ее парней фанател от Джессики Альбы.

По крайней мере, Джессика была человеком. Ух.

Джастис сжал кончики своих заплетенных в косу волос так крепко, что костяшки побелели.

– Ты не понимаешь. Ее привлекательность – словно огонь для мотылька, словно змея, гипнотизирующая свою жертву. Она – смерть, отчаяние, безумие, каким‑то образом упакованное в темных фантазиях больного разума.

Исчезли все признаки ее ребяческой ревности при виде его стараний объяснить всё это ей.

– А твой разум? То есть, он поврежден? Что она с тобой сделала?

Его лицо застыло, и он едва заметно покачал головой.

– Нет. Я тебе это не расскажу. Я никому никогда этого не скажу.

Джастис молчал так долго, что она подумала, что он передумал и не желает говорить с ней. Но потом он кивнул, как будто придя к какому‑то внутреннему решению.

– Мой рассудок пошатнуло уничтожение заклятья. Такое проклятие всегда подразумевает, что тот, кто его нарушит – умрет. Но, может быть, что‑то в Пустоте изменило его природу. Не знаю. Лишь знаю, что Анубиза хотела… Она хотела, чтобы я… сделал кое‑что. Невозможные. Ужасные вещи. Но мой разум раскололся на тысячу кусочков, когда я не смог исполнить проклятие и оказался при смерти. Она не позволила мне умереть.

Ком в горле мешал ей говорить. Никто не должен терпеть столько, сколько он. Неважно, что Джастис прожил века. Она едва сумела сказать:

– А потом? Когда ты не умер?

На его лице появилась такая страшная улыбка, что она почти физически отпрянула от него.

– Потом она сослала меня в Пустоту и сказала, что возьмет вместо меня моего брата.

– У тебя есть еще брат? Кроме Вэна и Высокого Принца?

– Нет. Она держала Конлана в плену, пытала его много лет, так что я знаю, что она собирается отправиться за Вэном. Но теперь я буду здесь, чтобы ее остановить.

Кили не показала ему, что очевидно они не на многое способны, пока застряли в ловушке этой пещеры. Она всё больше начинала верить, что они выберутся.

Кили начинала ему верить.

– Сможешь ли ты оправиться от вреда, причиненного тебе уничтоженным проклятием? Ты же говоришь о себе во множественном числе, – рискнула спросить она.

– Кили, моя мать была Нереидой. Ты видела ее. Она дала мне способности и, очевидно, силы по наследству. Силы, о которых я пока понятия не имею. Я думаю, что когда мой рассудок повредился, каким‑то образом он выпустил на свободу Нереидскую часть моей души. Он борется со мной даже теперь, потому что желает…

Джастис запнулся, его лицо густо покраснело.

– Он желает? – переспросила она, хотя внезапно поняла, что не очень‑то уверена, что хотела бы узнать, что желал Нереид. Не сейчас. Когда лицо Джастиса стало похожим на ледяной мрамор.

– Он желает тебя, – просто ответил он. – Он желает раздеть тебя и уложить под себя, независимо от того, согласна ли ты. Он желает взять тебя Кили, и я умру, прежде чем позволю ему.

Ее вздох был хорошо слышен в молчании, опустившемся между ними, и она едва не споткнулась, стараясь отойти от него.

На лице Джастиса появилась тревога, и его глаза стали черными, когда он сел и смотрел на нее, не двигаясь.

– Так что теперь ты знаешь кое‑что. Ты знаешь тьму, смерть и отчаяние. Был также свет. Но я не стану тебя осуждать, если ты не сможешь сейчас слушать.

Какая‑то ее часть откликнулась на боль в его голосе и хотела его успокоить, но реальность того, что она – одна, в ловушке с безумцем, полностью охватила ее. Независимо от того, какую симпатию или эмпатию она чувствовала к нему, она не могла ему помочь, если умрет.

Или будет жестоко ранена его злой стороной.

Воспользовавшись всеми умениями и навыками, она смогла заговорить спокойно:

– Разумеется, я бы хотела услышать твой рассказ о счастливых временах, но ты прав. Сейчас – не самое подходящее время. Мы должны найти выход отсюда, разве не так?

Он грациозно поднялся, она почувствовала чрезвычайную гордость за себя, что не вздрогнула. Когда они выберутся из пещеры, пережив это, она сможет столкнуться с чем угодно.

Если они когда‑нибудь выберутся из пещеры.

Силой заставляя замолчать голос, предрекающий беду в ее голове, Кили снова повернулась к стенам пещеры. Здесь должен быть выход, и она его найдет.

Глава 22

Джастис бродил по пещере, понапрасну отыскивая выход. Какую бы силу он ни сумел призвать прежде, чтобы перенести их, теперь она молчала, словно насмехаясь над ним. Ему, разумеется, был известен еще один вариант. Но он еще не желал выпустить на волю Нереида, который пытался завладеть его разумом, просто для того, чтобы обсудить стратегию.

Хотя к этому всё шло. Черт, и это, вероятно, произойдет. Но пока что, он и Кили сыты, и воин пытался найти проход, который пропустил прежде. Отчаяние не казалось таким острым на сытый желудок, хотя теперь он напугал ее так, что она молчала. Теперь девушка совершенно избегала его, и он не мог ее в этом винить. Но в то время правда казалась наилучшим выходом.

Хотя теперь Джастис сильно об этом жалел.

Он посмотрел туда, где она сидела на полу, отложив тарелки в сторону и поставив жадеитовые статуэтки из одного углубления с математической точностью на скатерти.

В стороне от статуэток находилась коллекция камней, которые он отбросил, выставленная в ряд, словно игрушечные солдатики, ожидающие генеральского приказа.

Она завязала богатство своих волос, убрав его с лица, и в то время как Кили концентрировалась на предметах, между ее шелковистых бровей появилась морщинка. Она какое‑то время не говорила. Он извращенно негодовал по поводу той легкости, с которой она перестала думать о нем, хотя его и восхищала ее сосредоточенность.

Для него это стало бы невозможным. С каждым шагом, с каждой мыслью он ощущал ее присутствие. Приступ негодования вызвал теперь уже знакомый результат: Нереид попытался вырваться из щитов разума Джастиса, рыча всё громче с каждым часов.

Пещера лежала прямо под храмом его предков Нереид, и эта половина его души продолжала кричать, что ему не следует отказывать. Джастис провел рукой по волосам, задумавшись, как победить одну часть его сущности, чтобы не уничтожить психику.

Может, он сбежал из Пустоты, но теперь безумие всегда будет его преследовать? Жить в нем? Жертва Фарнатия не должна быть напрасной.

Озадаченность превратилась в беспомощную, неясную ярость. Кили так легко могла не обращать на него внимания, а он не мог даже игнорировать голос в своей голове. Это осознание горело внутри него, – огненная вспышка огня его бешенства, – не менее сильная оттого, что оказалась неразумной.

Боль объяла его голову. Стальные пики протыкали его виски, извещая, что Нереид прорвался сквозь щиты. Она отбрасывает тебя в сторону, словно ты – ничто, атлантиец. Если бы мы ее взяли, то она осталась бы привязанной к нам навечно.

Джастис покачал головой, отрицая это, но движение лишь усилило его головную боль, сжимая его череп, и он вздохнул.

– Нет. Мы не станем… я не стану заставлять ее. Я ей пообещал.

Тогда я не стану делиться с тобой Нереидским искусством переноса, и мы останемся в этой ловушке, пока не умрем.

Искусство переноса? Но даже просто обдумывая эту фразу, атлантиец знал. Именно так он принес еду; украв ее, без сомнения у очень удивленных и голодных людей.

Важнее всего то, как он перенес Кили с собой в свое давно забытое убежище.

Да. Есть путь внутрь и наружу. Это просто, когда знаешь ключ , – соблазняющее шептал Нереид.

Закрыв глаза, он вступил в краткую, но яростную битву со своей второй половиной: бесполезно. Он уже всерьез рассматривал то, чтобы стукнуться головой о покрытые драгоценными камнями стены и выбить информацию, когда Кили позвала его.

– Джастис? У меня возникла мысль, как мы сможем выбраться отсюда.

Кили сидела на полу, скрестив ноги, разглядывая статуэтки. Бесценные предметы, невероятно важные в ее серьезном изучении атлантийского прошлого. Даже через перчатки, ей на разум давил настоящий возраст этих фигурок, проходя по нервным окончаниям. То, что она предполагала сделать, являлось невероятным саморазрушением. Вероятно, даже самоубийством.

Но она оказалась в ловушке между молотом, – завалом, – и наковальней.

Джастис не знал, как им отсюда выбраться. Он даже не понимал, как перенес их сюда. Ладно. Она видела его прошлое через видение меча и знала достаточно, чтобы сознавать его честность. Его честь. Даже боль, которую он так контролировал.

Он не стал бы ей лгать. Он бы скорее умер, чем позволил бы Нереиду причинить ей вред. Она примет эти факты, как проверенные гипотезы.

Так что ей следовало заняться поиском выхода.

Он прошел через комнату, напоминая лоснящуюся пантеру, мышцы напрягались при грациозной, смертельно опасной ходьбе. Он лишил ее воздуха и перепутал ее аккуратно подобранные, научные мысли.

Ей следовало бы бояться сильнее. В особенности после того, в чем он сам ей сознался, но она достаточно доверяла Джастису, чтобы чувствовать себя в безопасности.

Став перед ней на колени, он подвязал конец своей косы кожаной веревочкой. Эта вещица, вероятно, содержалась в одном из углублений, подвязывая мешок с драгоценными камнями. Девушка покачала головой, изумляясь себе. Вот она, сидит в помещение с кладом, который стал бы мечтой наяву вора драгоценностей, и всё, о чем она могла думать – выбраться отсюда.

Практичная, прагматичная Кили.

Вот только она не чувствовала не капли практичности, желая, чтобы руки Джастиса касались ее кожи, а не его волос.

– Если ты не перестанешь так на меня смотреть, я позволю себе окунуться в фантазии о том, что я бы хотел сделать с оставшимся кленовым сиропом и твоим милым телом, – хрипло, едва ли не рыча, сказал он. Он натянуто улыбался, и на челюсти дергалась мышца. – Есть большая разница между насильственным обладанием и добровольной сдачей.

Тогда она покраснела от груди до щек, закусила губу и попыталась перестать смотреть на него. Кили, правда, пыталась, но не могла ничего с собой поделать. Она просто не могла.

Посмотрела на сироп.

На сей раз он действительно зарычал, и первобытная дикость этого звука выпустила примитивные желания Кили. Жидкий жар разлился от центра ее тела, ей пришлось постараться, чтобы не дергаться на месте. Внезапно ее трусики стали слишком тугими, а кружево ее лифчика невыносимо терлось о чувствительные соски.

Если он мог сделать такое с ней, лишь зарычав, то если он окажется обнаженным, она пропала.

– Сконцентрируйся, – выдохнула она, решив смотреть на стол. Или на пол. На что угодно. – Я не знаю, что за безумное влечение у нас с тобой, но нам нужно сконцентрироваться. Я не хочу также усугублять твою… проблему.

Он застыл, а потом осторожно сел, скрестив ноги, на разумном расстоянии от нее. Кили глубоко вздохнула, подняла подбородок, и готова была прямо рассмотреть их проблему. Логически ее обсудить.

Но его опасная улыбка и чисто мужская надменность, сияющая в его глазах, разрушила ее намерения.

– Значит, ты это признаешь, – спокойно сказал он. – Влечение. Как ты это назвала, хотя я бы сказал, что это еще мягко сказано. Это не имеет никакого отношения к Иному внутри меня, Кили. Это желание поднимается, как приливная волна, лишь между предназначенными друг другу.

Она затаила дыхание от жара, содержащегося в его словах.

– Я стала бы дурочкой или лгуньей, отрицая подобное. По крайней мере, то, что касается желания. Но это просто реакция на стрессовую ситуацию. Гормональная реакция на выброс адреналина.

Он скептически посмотрел на нее, и эти удивительные, изменчивые глаза превратились из черных в бледно – зеленые.

– Я так не думаю, моя Кили, и я это тебе докажу. Рассчитывай на это.

Пытаясь не обращать внимания на жар, охвативший ее от его провокационных слов, она спросила то, что ее волновало уже какое‑то время.

– Твои глаза. Лайам тоже так делал, изменял цвет глаз. Цвет глаз атлантийцев связан с их эмоциями? Как кольцо настроения?

Он долго смотрел на нее до того, как ответить.

– Возможно. Какие цвета ты видела в моих глазах?

Она пожала плечами.

– Я вообще‑то список не составляла, но они переходили от черного до полуночно синего, потом до сияющего зеленовато‑голубого, а теперь они прекрасного бледно‑зеленого оттенка, напоминающего мне о весне. О, и иногда в черном цвете появляется крохотный сине‑зеленый огонек в центре зрачков.

Его рот широко открылся, а потом закрылся, став узкой линией. Его зрачки стали черными, пока она смотрела, словно ночь внезапно наступила, сменив замечательный весенний день. Она едва не улыбнулась собственной причуде. Может быть, ей стоило побольше ходить на уроки поэзии. Она могла бы написать «Оду глазам атлантийца».

– Вот сейчас, например, – заметила она, пытаясь сдержать улыбку, – они поменялись с ярко‑зеленого до черного, когда я сказала про огоньки.

– Ну, только не паникуй, не прыгай и не броди по пещере, прошу, но, кажется, что на тебя заявили права обе мои половины, Кили, – ответил он, медленно выговаривая слова. Словно она вытягивала их из него. – Ты можешь оказаться в большей опасности, чем я думал.

Она открыла рот, собираясь сделать остроумное замечание, но потом поняла, что он вовсе не шутил. По позвоночнику поползли мурашки, что совсем не способствовало фокусировке.

– Две половинки твоей натуры. То есть это имеет отношение к тому, почему ты говоришь «мы», имея в виду себя и Нереида?

Прежде чем он ответил, она покачала головой.

– Нет. Не сейчас. Когда мы выберемся отсюда, я обещаю тебе, что мы обо всём этом поговорим. Я не убегу со всех ног еще часок‑другой.

Его лицо помрачнело, он прищурился.

– Ты не убежишь от меня, Кили, – властно сказал Джастис. – Нет такого места, куда я не последую за тобой. Знай это.

– Да, значит, тебе тоже не мешало бы знать, что я очень плохо воспринимаю приказы, – заметила она в ответ. – Вместо того чтобы спорить, почему бы не сделать что‑то более продуктивное? Например, выбраться?

Она выбрала один из самых больших сапфиров и подняла его, чтобы показать Джастису.

– Я думаю, что у меня есть план.

Осторожно положив драгоценный камень на скатерть, она решила, что время пришло.

– Есть кое‑что, чем я бы хотела поделиться с тобой. О том ведении, когда я коснулась сапфира Лайама.

– Лайам? – одно это слово содержало в себе множество опасного. Внезапно он снова превратился в дикого хищника, и она не знала, почему. Вероятно, между ними была кровная вражда. Но сейчас не было времени углубляться в детали.

– Да, Лайам, но не он тут важен. Тебе нужно узнать о моем видении. Я была в комнате с Верховным жрецом Нереем и его женой, Зелией, когда они обсуждали Звезду Артемиды.

– Это невозможно. Должно быть, твое видение было ошибочным. Я знаю это имя, Нерей, но он не мог быть женат. Посейдон постановил, что его верховные жрецы не могут жениться. Если они не соблюдают целибат, то теряют слишком много своих сил. Нерей был одним из самых могущественных верховных жрецов в истории, так что он не мог быть женат.

Она пожала плечами.

– Может быть, записи о браке потерялись. Я живу с этими видениями с детства, и они никогда не были ошибочными. Нерей был женат на Зелии.

Она рассказала историю своего видения о Нерее и Зелии и то, что они говорили о Звезде Артемиды. Когда она закончила свой рассказ, ее заинтересовала важная подробность.

– Джастис, они говорили, что у этого предмета есть способности исцелять поврежденный рассудок. Может быть. Ты бы мог…

Испугавшись того, что чуть было не сказала, она замолчала на полуслове. У нее не было права. Совсем не было права.

Джастис сжал руки в кулаки и удерживал их у своих бедер. Когда он заговорил, то вовсе не сказал ей не совать свой нос не в свое дело, как она ожидала, и, если честно, именно этого заслуживала.

– Он знал? Лайам знал, что это видение причинить тебе вред и всё же отправил тебя в него без предупреждения? – тон его голоса изменился, став смертельно опасным.

– Ну, нет, он…

– Он – покойник, – просто сказал Джастис. – Он попадет в ад.

Мурашки побежали по ее позвоночнику от его слов, которые были скорее не угрозой, а простой констатацией факта. Кили внезапно почувствовала сочувствие к Лайаму.

– Да. Это очень поэтично, но совсем нечестно. Он понятия не имел, что видение так сильно на меня повлияет.

– Он не должен был вообще прикасаться к тебе, – непреклонно ответил Джастис. – За это я его убью.

– Хорошо. Ладно. Ты немного преувеличиваешь, разве не так? Никто не будет никого убивать. В любом случае, я, кажется, устанавливаю глубокую эмоциональную связь с любым атлантийским предметом, который читаю. Я подумала…

Она запнулась и попыталась наполнить воздухом свои внезапно опустевшие легкие, потом снова начала фразу, заставляя слова прорываться через комок страха в горле.

– Я подумала, что могла бы начать читать предметы, один за другим, пока, возможно, один из них даст нам информацию о том, как выбраться отсюда.

Она оптимистично улыбнулась и попыталась не думать обо всем, что могло пойти не правильно. Пыталась не думать о том, что может оказаться в ловушке вихря нескончаемых видений. Пыталась не думать о том, что однажды она умрет в видении, наконец доказав тем или иным способом: смерть в видение означает смерть в реальности.

Из всех гипотез, которые она сформулировала, именно эту она вовсе не горела желанием подтверждать.

Так как ее мысли кружились, словно хомяк, пойманный в колесо, она решила спросить мнение Джастиса.

– Ну и что? Ты меня слышал?

Он сидел молчаливо и неподвижно, черты его лица были бледно‑ледяными.

– В каком же возможном бредовом состоянии ты могла поверить, что я позволю тебе рисковать собой таким образом?

Его лицо окаменело от ярости, и на мгновение он стал сам похож на карающего Бога. Хотя она не собиралась бояться.

Во всяком случае, не сильно.

– У нас нет лучшего варианта; ты же сам так сказал. Ты не знаешь, как перенес нас сюда, и ты не знаешь, как выбраться отсюда. Мы должны попробовать что‑нибудь, Джастис. Я – ученый и исследую различные пути, различные гипотезы, пока не найду подходящие.

Чувствуя себя так, словно шла за львом в его логово, она наклонилась вперед и коснулась его руки.

– Это может быть не так плохо. Если я медитирую и приготовлюсь, мои видения обычно не столь яркие, как недавние.

– Это. Может. Быть. Не. Так. Плохо, – выдавил он сквозь стиснутые зубы. – Правда.

Со сверхъестественной скоростью он схватил ее за плечи и подтянул через покрытую камнями и статуэтками скатерть в свои объятия.

– Я это запрещаю, – сказал он, лед покрывал каждый слог. – Я скорее буду бороться со второй половиной моей души, чем позволю тебе рисковать здоровьем и жизнью.

Он прислонился своей головой к ее макушке и обнял ее так крепко, что она почти не могла дышать. Она собиралась возразить, когда поняла, что он дрожит. Его внутренняя борьба была невероятно трудной, и хуже всего было то, что она не знала, как ему помочь.

Она могла придумать только одно, и это было проще всего. Она обхватила его за талию руками и обняла его. Тело Джастиса затрясло, и он немного ослабил мертвую хватку, сжимающую ее ребра.

Они молчаливо, не двигаясь, сидели так несколько минут, а потом воин поднял голову.

– Я знаю, что я должен сделать. Я должен заключить сделку с демоном и надеяться, что мы все не окажемся в аду.

Глава 23

Атлантида, дворец

Приняв продолжительный горячий душ и сменив одежду, Алексиос направился по огромному украшенному гобеленами коридору, собираясь отчитаться Конлану. Он почти не обращал внимания на замысловатые узоры и блестящие события истории Атлантиды, сотканные за тысячи лет, идя прямо в военную комнату.

Военная комната. Эти стены, молчаливо и без предубеждения, выслушивали планы атлантийцев более одиннадцати тысяч лет.

Алексиос задумался, могут ли стены смеяться.

Планы, интриги, бесконечные встречи, на которых обсуждались бесконечные войны. Они – лишь простые пешки в игре Богов, и даже самые сильнейшие воины Посейдона редко становились чем‑то поважнее пешек.

Он не раз задумывался о том, что пешками очень часто жертвовали.

Наконец, достигнув места назначения, он остановился, удивившись при виде охранников у дверей. Конлан или, скорее всего, Вэн, должен быть опасался предательства в самом дворце. Он об этом не задумывался, но присутствие охранников доказывало, что кто‑то именно так и думал.

– Лорд Алексиос, – сказал старший, закаленный в битвах, ветеран. – Принц Конлан и Лорд Мститель ожидают вас внутри.

Другой открыл тяжелую дверь, и Алексиос вошел в комнату, по пути рассматривая стены. Молчаливые свидетели, усмехнулся он про себя. Штукатурка, мрамор, деревянные вставки, специально вырезанные инструментами.

Похожие на него.

Качая головой, отвергнув мрачные мысли, Алексиос осмотрелся. Конлан и Вэн склонились над длинным деревянным столом в центре комнаты, сосредоточенно изучая карты. Вэн подошел с одной стороны, проводя пальцем по карте и что‑то бормоча. Потом он поднял голову и поприветствовал Алексиоса кивком головы.

Когда тот подошел к ним, то снова изумился. Женщина, человек, Тиернан Батлер, одетая в джинсы и белую рубашку с убранными от лица темными волосами стояла между двумя братьями. И судя по выражениям их лиц, они обсуждали что‑то не слишком приятное.

Конлан и Вэн носили простую одежду: темные рубашки и штаны, похожие на его собственные. Ничто в их одежде не говорило о том, что они – особы королевской крови. Высокий принц, будущий король Атлантиды и его младший брат, следующий в очереди на престол, никогда не кичились своей наследственностью, не ставили себя выше других. Но даже так от них исходила аура решительной властности, молчаливое свидетельство их права по рождению.

Право по рождению, по крайней мере, наполовину, еще одного мужчины. Который снова пропал.

– Какие‑то новости о Джастисе?

Конлан покачал головой.

– Никаких. И с Алариком тоже нет связи. У тебя есть новости о нем?

Алексиос низко и долго присвистнул.

– Я думал, что он вернется сюда до меня. Он отправился за Квинн; ее ранило в бою.

Вэн сжал руки в кулаки, смяв карту, которую держал. Принц уважал Квинн за бойцовские качества, и даже более того, она стала его другом. В самом деле, она стала частью семьи теперь, когда ее сестра Райли выйдет замуж за Конлана.

Человеческая женщина выйдет замуж за атлантийца. Он подумал о Бастиене – атлантиец, женившийся на оборотне. Больше запутанных мотков пряжи для будущего гобелена, который однажды будет украшать дворцовые коридоры, вероятно предсказывая конец бесконечным войнам, о которых он раньше размышлял.

– Это была небольшая рана, – заверил он их. – Но вы знаете Аларика. Между ним и Квинн есть… связь. Он последовал за ней, чтобы убедиться в ее благополучии, – он поспешно рассказал им о том, что произошло в Сент‑Луисе. – Квинн, Джек и Дэнал отправились за лидерами вампиров.

Алексиос не стал говорить о том, что эти трое собирались сделать с вампирами, когда их догонят. В этом не было нужды.

Конлан посмотрел на брата. Потом кивнул.

– Если рана Квинн небольшая, Аларик скоро вернется. Пока мы не можем выследить Джастиса, так что нам следует сосредоточиться на текущей проблеме. Тиернан передала нам много сведений о планах Отступников.

Алексиос посмотрел на женщину. Потом на своего принца.

– Это мудро? Особенно принимая во внимание, где мы нашли ее. Мы станем считать, что она говорит нам правду, а не устраивает ловушку, в которой выступит в качестве наживки?

Вместо того чтобы защищать себя, Тиернан улыбнулась ему.

– Ты стал бы хорошим репортером, атлантиец. Никогда не верь тому, что слышишь. Проверка фактов, проверка фактов, проверка фактов.

Она замолчала и густо покраснела.

– По правде сказать, я прыгнула выше головы. Я думала, что знаю, во что ввязывалась. Я вошла туда с ресторанным обслуживанием и знала, что они не начнут вечеринку, пока не уйдет обслуживающий персонал, но я подумала, что могла бы услышать что‑то полезное. Вместо этого меня оглушили.

– Заставили снять одежду и участвовать в оргии? – поинтересовался Алексиос, не веря не единому ее слову.

– Нет, я… Поставщики тоже участвовали. Мне приказали отнести много пустых тарелок в фургон доставки и не возвращаться. Но я заглянула в ванную, а потом сумела спрятаться за тем диваном так, что никто не заметил, – она дотронулась до синяка на лице. – Получила этот фингал, когда кто‑то швырнул бутылку за диван, а она попала в меня. Было сложно не заплакать. И один из тех мерзких старикашек заметил меня, и мне пришлось сыграть, что я просто стесняюсь, и это моя первая вечеринка. Бежать было опасно; это вызвало бы его подозрения. Так что мне пришлось раздеться, пока этот извращенец смотрел. Потом он забрал мою одежду и сказал, что сейчас вернется. Я пыталась понять, как мне выбраться из переделки, когда вы ребята туда вломились.

– Очень подходящее время, не так ли? Если вообще то, что ты говоришь нам – правда, – заметил Алексиос. – Может, нам бы лучше перепроверить несколько раз твою версию событий.

– И этим мы и займемся, проверим все детали, которые она нам сообщит, – просто сказал Вэн. – Но она была права насчет Пустоты, и то, что она говорит нам сейчас, подтверждает информацию, которую мы получили от независимого источника. Другими словами: пока что все в порядке.

Тиернан указала на одну из карт, и Алексиос подошел поближе, чтобы рассмотреть.

– Они начинают в наиболее населенных областях и выбираются оттуда. Большие города, крупные центральные области. Конечно, Нью‑Йорк. Бостон. Сиэтл, Джексонвиль, Флорида. Я полагаю, что глобализация отразилась также на вампирах, – сказала она. – Мы работаем над этой историей вот уже почти три года. Отступники и культ Алголагнии.

– Кто это «мы»? – спросил Конлан.

– Да, мне тяжело поверить, что твои боссы в Бостон Геральд послали тебя распутывать эту историю, – заметил Вэн, качая головой. – По последним сведениям, эта газета – одна из почти трех дюжин в Соединенных штатах, управляется консорциумом оборотней.

Тиернан взглянула на него, улыбаясь уголками губ.

– Кажется, у вас много сведений. Правда ли, что Дональд Трамп – оборотень, или это просто необоснованные слухи?

Вэн фыркнул.

– С такими волосами?

Алексиос не мог веселиться после того, как отправил половину команды бунтовщиков на лечение.

– Может, нам стоит оставить шутки в сторону до более подходящего момента, – он понимал, что сказал грубость, но не собирался извиняться. Извинятся – значило не уважать раненых… и Грейс.

Конлан посмотрел на него мгновение, о чем‑то размышляя, а потом кивнул.

– Алексиос прав. Но я снова должен спросить, к кому относится это «мы»? Мы ничего не слышали о расследованиях по Отступникам. Проводимых людьми.

– Если бы вы о нас узнали, то это значило, что мы не справились с нашей задачей, – возразила Тиернан. – Мы – репортеры‑ищейки и не работаем на виду. Мы собираем источники, факты и важные улики. Тогда и только тогда мы опубликовываем историю. Это будет самая великая история в моей карьере, когда ее напечатают.

Алексиос решил попытаться блефовать.

– Мы также слышали о тебе, репортер. Мы знаем, что ты – искательница славы, которая полагает, что Пулитцер – ее второе имя. Мы слышали, что на тебя нельзя положиться, и ты небрежна. Зачем нам вообще работать с тобой?

На мгновение, так быстро, что Алексиос чуть было не упустил этот момент, темные глаза Тиернан затуманились и ни на чем не концентрировались.

– Это – ложь, – сказала она жутко спокойно. – Вы никогда обо мне не слышали, и вы также не слышали о моем расследовании. Вы не знаете, кому доверять и переживаете за вашего друга.

– Есть еще кое‑что, – сказала она, повернувшись к Конлану. – Вы опасаетесь, что то, что он, Джастис, сделал с тем археологом, будет иметь последствия для Атлантиды. Ужасные последствия.

Внезапно она моргнула и немного вздрогнула, словно птица, стряхивающая капли воды с перьев. И снова улыбнулась, внезапно побледнев.

– Не пытайтесь блефовать с игроком в покер.

В воздухе повисло тяжелое молчание. Что‑то странное только что произошло, но Алексиос не был уверен, что именно. Все его чувства говорили ему, что Тиернан – всего лишь человек.

Но такими же людьми были Квинн и Райли. Люди и анэши. Первые эмоциональные эмпаты за тысячелетия. Эрин – певчая драгоценных камней. Никто больше не удивлялся странному.

– Ладно, давай предположим, что ты говоришь правду, – сказал Конлан. Он указал на карту. – Покажи нам.

Тиернан быстро указала около дюжины многолюдных областей.

– Все эти. Культ Алголагнии вовсю занимается набором членов. К несчастью, их понимание набора очень напоминает вербовку солдат.

Вэн крепко выругался на древнеатлантийском, без сомнения из уважения к Тиернан. Несмотря на язык, значение это было ясным.

– Так ты говоришь…

– Что это не добровольное вступление, – закончила предложение девушка. – Не так уж много людей, что бы вы ни думали о нас, людях, подписываются на то, чтобы их мозги превратили в пюре.

– Очень яркая картина, но как интерпретировать данное сравнение? – спросил Конлан. – Ты говоришь, что Анубиза и ее приспешники порабощают людей? Как бы мерзко это не звучало, но это – временное явление. Мы видели подобное веками, тысячелетиями.

– Тут нет ничего временного, – решительно ответила Тиернан. – У нас есть доказательства явного, постоянного искривления мозговых процессов. С нами работают нейрохирурги, специалисты по мозгу и нейропсихиаторы. Магнитные томограммы мозга пострадавших совсем отличаются от снимков людей, прошедших лишь временное порабощение.

Она запнулась, посмотрев на всех них по очереди, как будто чтобы подчеркнуть свою точку зрения.

– Анубиза создает армию людей‑рабов с поврежденными мозгами, которые никогда в жизни не вернутся в нормальное состояние. Она играет в судоку[24] с нашими мозгами, и кто‑то должен положить этому конец.

Если только она не была актрисой, лучшей, чем Алексиос видел когда‑либо на сцене, Тиернан говорила правду. Страсть и боль в ее голосе едва ли заставили ее сорваться, но в этой женщине был стержень. Сталь, закаленная в насилии, а не в огне, тем не менее, у нее был этот стальной стержень.

– Расстроенный разум можно излечить, – сказал Конлан.

Вэн посмотрел на него.

– Звезда Артемиды? Но это…

Конлан легко махнул рукой, сбивая брата с мысли.

Вэн прищурился, но послушался. Потом ударил кулаком по столу, испугав их всех.

– Всё возвращается к ней, – рявкнул он. – Как же вселенная настолько потеряла равновесие, что Посейдон лениво сидит в сторонке, позволяя вампирской богине играть в кости на будущее трех рас?

– Ты святотатствуешь, нужно отметить, хотя не могу не согласиться, – сказал Конлан.

– Может быть, сейчас нам следует сосредоточиться на том, в каком направлении нам можно участвовать в этой битве, а не сетовать на действия Богов.

Тиернан тихонько вздохнула.

– Вы говорите, что Анубиза – в самом деле богиня? А Посейдон – вы имеете в виду мифического морского бога? – она прищурилась. – Я пришла к вам с настоящей проблемой, с настоящей информацией о вашем друге, ожидая реальной помощи. Вы так понимаете шутки? Давайте покормим сказками человека?

Алексиос взмахнул рукой, указывая на комнату, в которой они стояли.

– Ты в Атлантиде, Тиернан Батлер. На мифическом потерянном континенте Атлантида, как называют его тебе подобные. Ты, правда, желаешь отрицать существование морского бога, когда находишься в этой реальности, глубоко на дне океана?

Тиернан открыла было рот, чтобы ответить. Потом резко закрыла его. Через мгновение она улыбнулась, и им довелось увидеть ту беззаботную женщину, которой она была в не такие тяжелые времена.

– Ты действительно прав.

Потом улыбка пропала.

– Твой другой друг… тот, что вроде сошел с ума в Бостоне. С ним всё в порядке?

Алексиос посмотрел на Конлана, который кивнул.

– Бреннан в порядке и не помнит о своем нехарактерном поведении. Однако мы решили, что его следует держать от тебя на расстоянии, так как что‑то в тебе заставляет его реагировать… враждебно.

– Черт побери, вы ребята умеете красиво выражаться, – протянула она, внимательно глядя на них. – Враждебно реагировать. Интересно вы завернули.

– У нас нет сейчас времени рассматривать это, даже если бы мы склонны были подумать об этом, – рявкнул Вэн. – Бреннан не будет находиться поблизости от тебя. А ты останешься в Атлантиде, пока мы тебя проверяем.

Прежде, чем она успела возразить, что было ясно по ее губам, Вэн криво улыбнулся.

– Проверка фактов, проверка фактов, проверка фактов? Прямо с твоих губ ко мне в уши.

– Ладно, – ответила она. – Думаю, что соглашусь, так как другого выхода нет. Я даже не знаю, как мы здесь оказались, а дворцовые слуги не слишком‑то близки к человеческой пленнице.

– Ты – наша гостья, леди Тиернан. – сказа Конлан, и снова его королевское происхождение стало ясно всем. – А не пленница.

– Но мы проявим недобросовестность, если не проверим твою историю, как ты сама понимаешь. Дай нам несколько дней, и вернешься в Бостон, чтобы продолжить свою работу.

– Если говоришь правду, – добавил Алексиос.

– Правда, всегда правда, сияющая в движущихся песках нюансов, намерений и обмана, – прошептала Тиернан, глядя вдаль. – Я говорю правду так, как вы даже не сможете представить.

По позвоночнику Алексиоса прошла дрожь. Что‑то определенно было не так с Тиернан Батлер. Вероятно, им бы стоило это проверить.

Конлан наклонил голову.

– Мы надеемся, ради нас всех, что ты говоришь чистую правду. Если вампиры дошли до настоящего уничтожения мозговых процессов у людей, тогда мы должны ответить им.

Принц снова склонился над картой.

– Может быть, у тебя и будет свой Пулитцер.

Тиернан хотела было ответить, но Алексиос понял по словам Конлана, что тот отпускает девушку.

– Если ты пойдешь со мной, Тиернан, я, разумеется, найду удобную…

– С ней хочет встретиться Эрин, – прервал его Вэн. – Она в Храме и сказала, что проведет экскурсию для Тиернан.

– Храм? – глаза девушки засверкали, и Алексиос уже научился узнавать журналистское рвение. – Какой Храм?

– Храм Нереид, – ответил воин, указывая на дверь. – Еще одни мифические создания, о которых мы говорили ранее.

Пока она осыпала его вопросами, Алексиос сумел направить ее к двери. Он открыл дверь, чтобы она вышла первой, а потом повернулся к Конлану и Вэну.

– Я буду готов, что бы вы ни решили.

Они кивнули одновременно, выглядя в этот момент одинаковыми близнецами, а не просто братьями.

– Мы знаем, – сказал Конлан. – Как только Аларик вернется, мы спланируем наши следующие шаги.

– Сначала Джастис, – сказал Вэн, и решительность его голоса была похожа на клятву. – Потом Анубиза и Отступники.

Алексиос кивнул, совершенно согласившись с таким планом. Он закрыл за собой дверь и пошел спасать охрану от вопросов Тиернан, повторяя клятву про себя.

Сначала Джастис[25], а затем – правосудие.

Репортерше бы это понравилось. Напоминало заголовок для первой полосы.

Глава 24

Атлантида, пещера

Джастис заставил себя сделать то, против чего боролся сотни лет. Он открыл щиты в своем разуме и отпустил нереидскую половину своей души. Сначала его ответом было молчание, словно Иной насмехался над ним.

Как будто он ждал слишком долго.

Однако постепенно сила, словно жидкий огонь, закружилась в невосприимчивых уголках его разума. Жар наполнил его тело, сверкая и переливаясь по его венам и артериям, как кровь, смешанная с шампанским.

Наконец‑то, наконец‑то ты воззвал ко мне, и пригласил показать мою силу. Голос нереида раздался в его разуме с грохочущими ударами, словно тот исполнял триумфальный марш.

– Я воззвал к тебе, чтобы разделить твою силу, – вслух ответил Джастис. – Если мы не сможем выбраться из пещеры, то тебе это тоже ничем хорошим не светит.

Кили нахмурилась и озадаченно посмотрела на него, и он понял, что напоминала его часть разговора.

– Я не сумасшедший, я лишь разговариваю сам с собой, – ответил он. – Единственный способ выбраться отсюда – если моя нереидская часть научит меня тому, чего я никогда не знал. Нас сюда перенесла не атлантийская способность. Я не уверен, что сделал и как. Нереид знает, так что я научусь.

– Это, вероятно, тема на потом, но, не кажется ли тебе, что говорить о своей половине в третьем лице – не слишком разумно? Разумеется, вы себя называли «мы», так что я полагаю, что это всё относительно, – сказала она, слабо улыбнувшись. – Я соглашусь на всё, что поможет нам выбраться отсюда.

Джастис улыбнулся ей, как он надеялся ободряюще, а потом закрыл глаза и погрузился в своё двойственное сознание. Воронки и спирали светящегося цвета танцевали во тьме в его разуме, как будто нереидская половина была призмой, отражающей самые яркие камне в пещере.

Хотя он не понимал природу высвобожденной силы, он ясно чувствовал ее мощь. Он всегда обладал сильными способностями в атлантийской магии, но это было нечто другое. Темнее. Не более могущественное, а просто Иное. Глина, вылепленная скульптором с загадочными намерениями.

Его разум перемещал новые понятия. Новые конструкции. Другая точка зрения на вселенский порядок.

Вопрос передачи. Знание и техника засветились перед ним. Это было так просто; разумеется, он мог это сделать. Разумеется, он сделал это.

Разумеется, он мог сделать это снова.

Это – простой процесс. Он жертвовал своим положением во вселенской материи. Это была ссуда – ничего больше. Мгновенное возвращение к энергии создания. Он представит себя и Кили там, где он хотел, чтобы они находились, и они пройдут сквозь волны, являясь частицами этого потока.

Он это видел. Он это слышал, касался, пробовал на вкус. Куда бы он ни смотрел, лучики энергии танцевали и играли. Проходя по материи самой жизни. Было так просто скользнуть в эту энергию. Оседлать ее.

Он повернулся к Кили и, по настоящему увидев ее, рассмеялся, испытывая внезапную радость. Сверкающие лучики оранжевого, жёлтого и красного летали, переливаясь, вокруг неё. Она существовала внутри калейдоскопа всех оттенков заката, увенчанная ярко рыжим пламенем волос. Она представляла собой силу, изумление, невинность, но присутствовали также тёмные оттенки. Проблески охры переходили в насыщенный оттенок красного дерева, указывая на негатив. Боль в ее прошлом.

Он не должен был знать это, но всё же он знал. Он уже был не только Джастисом. И не только Джастисом и Нереидом. Он был частью сетки всего сущего в галактике, путешествовать внутри нее не будет таким уж сложным. Как плавание в спокойной воде бассейна.

Не так уж просто , – предостерёг его нереид. Ты не должен попасть в ловушку. Невероятные возможности существуют, чтобы соблазнить неосторожных. Если ты отдашься вселенной без оглядки, есть шанс, что ты никогда не вернешься.

Джастису неприятны были мысли о границах, но потом он укротил свое нежелание. Заставил себя выслушать нереида.

Кили. Он должен защитить Кили. Выбраться вдвоём из этой пещеры, в которой они были заключены. Сконцентрируйся на практическом; магия может подождать. Он повернулся к ней.

– Я знаю, как это сделать. Он рассказал мне, и это так просто. Ну, просто, когда знаешь, что делать.

– Ты, правда, можешь вытащить нас отсюда? – хрупкая надежда засияла на ее лице, и на мгновение он остановился, изумившись ее красоте.

– Да. Я бы спросил, куда ты хочешь направиться, но я считаю, что необходимо вернуться кое‑куда. Нам следует объясниться. Мне следует объясниться. Мы направимся во дворец. Это сначала, хотя мы и не знаем, чем всё закончится.

Кили глубоко вздохнула и кивнула.

– Часть меня желает вернуться домой, принять горячую ванну и выпить пару бутылок вина. Но нам нужно рассказать принцу о Звезде Артемиды и Трезубце. Вся Атлантида может оказаться в серьезной опасности. Если они попытаются совершить Восхождение без полного набора драгоценных камней.

Он протянул руку, и она переплела свои пальцы с его. Фонтан сверкающего света превратился в гейзер вокруг них. Очарованный гипнотической привлекательностью этого зрелища, он едва не пропустил ее следующие слова.

– Просто скажи мне, что это – безопасно, – попросила она, робко улыбнувшись. – Я знаю, что мы уже делали подобное, но я не могу стряхнуть с себя ощущение того, что я – подопытный кролик. Я, правда, не хочу, чтобы половина моих атомов оказалась в Борнео, а вторая – осталась тут во дворце Атлантиды. Я смотрела «Звёздный путь» на DVD, знаешь ли. Там переносное устройство не всегда было надёжным.

В своём прошлом он нашёл намёк на веселье, которое не было выбито из него годами сражений и месяцами в Пустоте.

– Я слышал, что Борнео в это время года – замечательное местечко.

Несмотря ни на что, Кили рассмеялась. Джастис воззвал к магии своих нереидских предков. И, всё ещё сжимая ее в объятиях, ступил за грань реальности в материю вселенной. Они растворились в чистой энергии, и обе его половинки – Нереид и атлантиец – были очарованы яркостью пойманного солнечного света, который они так осторожно сжимали в своих объятиях.

Кили растворилась в ничто, снова, а может быть, и нет. Каким‑то непонятным образом, это казалось чем‑то иным. Она чувствовала себя более активной участницей процесса, хотя определённо, магией управляла не она. Будучи учёным, она пыталась наблюдать и составлять список. Ощущения, реакции, опыт в ходе эксперимента.

Но этот перенос не поддавался описанию. По крайней мере, не поддавался рациональному описанию. Любому разумному описанию. Магия поглотила ее, захватила ее. Она лишь могла надеяться, что эта магия выплюнет ее назад в целости и сохранности, когда перенесёт на другую сторону.

Цвета и звуки сталкивались вокруг неё, как будто она приняла наркотик, изменяющий сознание и попала в самую середину симфонии. Это было прекрасно и ужасно; ощущение переходило в ощущение, пока она не подумала, что сойдёт с ума.

А потом всё закончилось.

Они упали, неважно вниз или вверх, но они выпали из потока, из водоворота, назад в реальность. Приземлились на ноги в комнате, которую Кили не видела ни в одном из своих видений. Девушка задумалась, почему реальность кажется такой пресной.

Вокруг нее раздались удивлённые крики, и прежде, чем она смогла сориентироваться, кончики двух кинжалов и меча оказались направлены в ее сторону. Вообще‑то, в сторону Джастиса.

Джастис крепче обнял ее, а потом передвинулся, чтобы ее защитить. Он двигался так быстро, словно вихрь.

– Как вы осмелились поднять оружие против нас? – рыкнул он, но Кили поняла его слова и намерения совершенно точно. Она видела дрожь в его мышцах, что дало ей понять: он вне себя от ярости.

Кили знала, что должна что‑то сделать. Атлантийцы угрожали разрушить то краткое перемирие, что Джастис установил со своей нереидской половиной, и она не собиралась позволять им этого.

Она выступила вперёд и подняла руки, сдаваясь и ища глазами Конлана, стоявшего впереди Вэна.

– Эй, я пришла с миром. Археолог, Кили МакДермотт. Вы меня пригласили, припоминаете?

– Благодарю, – сказала она, беря Джастиса под руку. Он рычал низко и по‑животному, рассматривая комнату, прищурившись и показывая зубы. Он был похож на того самого хищника, каким она его посчитала вначале; но теперь она знала, что в нем существовало нечто большее.

Годами занимаясь археологией, Кили знала, как вести дела с иностранными правительствами. Это правление было самым иностранным, мрачно веселясь, подумала она. На ее стороне все‑таки была правда.

Комната была простой, отсутствовали королевские регалии. Это место было рабочим пространством – ей это было понятно. Она открыто проявила своё любопытство, осматриваясь.

– Это что‑то вроде комнаты стратегий, не так ли?

Брат принца кивнул, но никто больше не заговорил. Вот тебе и краткая беседа.

– Джастис, – прошипела Кили. – У меня что‑то тут нет прогресса. Ты должен мне помочь.

Конлан и его брат медленно опустили оружие, на их лицах появилось одинаковое выражение шока. Они переглянулись, но она не смогла определить их взгляды. Потом Вэн бросил свой меч на стол.

– Ты здесь, и ты в порядке, – пылко заметил Вэн. – Слава Богам, вы оба в порядке.

Конлан наклонил голову, и Кили увидела, как его губы двигались, но не расслышала слов. Когда он поднял голову, то улыбнулся Джастису.

– Я тоже благодарю Богов за то, что ты вернулся из Пустоты, брат мой. И примите мои извинения, доктор МакДермотт. Вы в порядке? – он вложил свои кинжалы в ножны и шагнул к ней, рык Джастиса уже напоминал рёв.

– Мне не причинили вреда, – ответила она. – Хотя я не отказалась бы от горячей еды и ванны. Но нам нужно сперва поговорить. У Джастиса сложный период, как видите. Я не совсем это понимаю, но ему пришлось заключить сделку со своей Нереидской половиной, чтобы научится искусству переноса, которое позволило нам перенестись сюда.

– Откуда? Куда вы попали? – Конлан провёл рукой по волосам в жесте, по‑настоящему озадаченном. – Мы не можем выразить, насколько сожалеем обо всем этом. Мы и предполагать не могли, что ваш визит Атлантиду начнется с похищения. Вы уверены, что всё хорошо?

Кили заметила, что Вэн глаз не сводил с Джастиса. Его бледное лицо и крепко сжатые челюсти показали, что он испытывает чувство вины из‑за жертвы брата, который добровольно сдался Анубизе.

Внезапно рычание рядом с ней прекратилось.

– А за моё состояние ты не переживаешь, братец? – спросил Джастис, в его хриплом голосе содержалась насмешка. – Я провёл четыре месяца в Пустоте, а ты даже не спросил?

Кили заметила, как лицо Конлана омрачила мука. Он сделал шаг вперёд, к брату, но Джастис отступил, потянув ее за собой.

– Забудь, – презрительно ответил он. – Мы не впечатлены твоими стараниями. Мы слишком долгое время провели в плену у вампирской Богини, но ты же знаешь, что это такое, ведь так, Конлан? Она, кажется, предпочитает принцев Атлантиды, верно? Даже того, кто является нежеланным ублюдком, непризнанным собственной семьёй.

– Мы не знали, – выдавил сквозь зубы Вэн. – Мы не знали. Черт, Джастис, ты же должен лучше знать нас, ведь мы сражались бок о бок сотни лет? Я тебя звал братом, даже не зная, что у нас одна кровь. Ты действительно думаешь, что зная, что ты мой брат, я бы вёл себя по‑другому? Меньше переживал за тебя?

Кили заметила, что Конлан не высказался настолько прямо. Он смотрел на Джастиса. Но ничего не говорил, а его лицо ничего не выражало.

– Должно быть, вас этому в школе для принцев обучают, – заметила Кили, пытаясь разрядить невероятное напряжение в комнате. – Этому лицу игрока в покер.

Конлан, на удивление, рассмеялся.

– Ты – уже вторая женщина, заговорившая про покер в нашей военной комнате в последнее время. Вероятно, этот стол больше бы подошёл для игры в карты, чем для игр стран и королей.

Джастис обнял ее рукой и притянул к себе. Только понимая, что он был так близок к потере контроля, заставил ее остаться на месте, несмотря на недовольство его поведением пещерного человека.

Она заметила повторение слова «мы» в его речи. Значит, нереид был сильнее, и она не была уверена, что хотела бы посмотреть на то, как он берет власть в свои руки.

– А! Теперь я делаю это, – сказала она, посмотрев на Джастиса. – Я даже думаю о тебе, как о двух разных людях. Тебе нужно справиться с собой или со своими частями. Нам нужно рассказать им о Звезде.

Конлан тут же ответил.

– Звезда? Звезда Артемиды?

Джастис глубоко и прерывисто вздохнул, и. казалось, вместе с кислородом впитал в себя самоконтроль.

– Звезда, верно. Та, что, как нас учили, может вылечить повреждённый рассудок. Однако, ее значение даже важнее. Нам нужно найти Звезду, нам нужно найти все потерянные камни Трезубца. Без них Атлантида не сможет возродиться.

Глава 25

Слова Джастиса походили на камень, упавший во вновь раскопанную могилу. Он мрачно смотрел, как Вэн и Конлан физически поёжились от значения этих слов.

Первым пришел в себя Конлан:

– То есть как? Атлантида не может возродиться, если все камни не будут вставлены обратно в Трезубец? Это не может быть правдой. Когда древние отправили эти драгоценные камни в семь уголков земли, они тогда еще не знали о существовании портала. Если лишь использование всех камней одновременно с Трезубцем позволит Атлантиде подняться на поверхность, то они в самом деле обрекли Семь островов на исчезновение.

– В этом нет логики, – заметил Вэн. – Конлан прав. Как могли наши предки вообще надеяться вернуться на поверхность без тех камней? Это не имеет никакого смысла, Доктор МакДермотт.

– Я не знаю, – сказала Кили. – Я ничего не знаю про логику или ваших предков, как вы их называете, ничего такого. Никогда не увлекалась политикой. Может быть, они видели будущее и знали, что вы найдете способ появляться на поверхности. Но я это видела в своем видении, а мои видения всегда были правдивыми. Тот сапфир стоит вернуть в Трезубец вместе с другими камнями, или вы уничтожите Атлантиду при попытке Восхождения.

На их лицах был явно заметен скептицизм. Они не знали Кили. Они не видели ее подавленной от боли во время одного из видений. Им понадобится доказательство.

Хотя всё в нем протестовало против этого, Джастис осознал, что будь он на их месте, тоже потребовал бы доказательства.

Но нереид внутри него смеялся над ним. Всё, что ты делаешь, всегда будет значить меньше для них. Им следует поверить тебе на слово?

Кили вздохнула, ее плечи опустились.

– Вы не собираетесь принять это на веру, не так ли? Вы не знаете меня со времен Адама, – или лучше, наверное, сказать, Посейдона, – и вам нужно доказательство.

Отчаяние в ее фигуре коснулось чего‑то глубоко внутри Джастиса, в том месте, которое он считал давно похороненным.

– Нет. Нет, они не хотят, им не нужно доказательство. Твоего слова вполне достаточно.