Отважная

Глава 7

Впервые Вэл увидела умершее существо в торговом центре возле дома отца. Тогда ей было двенадцать лет. Она бросила монетку в фонтан на площадке с продуктовыми отделами и пожелала пару кроссовок. Через несколько минут девочка передумала и побежала обратно, чтобы найти свою монетку и загадать другое желание. Вернувшись, она увидела, как в спокойной воде плавает вялое тельце воробья. Вэл опустила руки в воду и подняла птичку – вода вылилась из клювика, как из чашки. От воробья отвратительно пахло – как от мяса, которое надолго оставили оттаивать в холодильнике. Она несколько секунд смотрела на воробья, пока не поняла, что он мертвый.

Пока Вэл бежала по улицам к Манхэттенскому мосту, она вспоминала утонувшую птичку. Теперь девушка во второй раз столкнулась со смертью.

Волшебная дверь под мостом открылась точно так же, как в прошлый раз, но теперь, войдя на темную площадку, Вэл увидела, что кто-то спускался вниз по лестнице, и только когда свечка, прикрытая рукой, осветила серебряные кольца, продетые в губу, и нос, и глаза, она поняла, что это Луис. В неверном свете он казался не менее удивленным, чем Вэл, и ужасно измученным.

– Луис? – спросила Вэл.

– Я надеялся, что ты давно уехала. – Голос Луиса звучал тихо и безжалостно. – Думал, что ты убежала обратно, к мамочке и папочке в пригород. Вы все, сучки с мостов и туннелей, только это и знаете: убегать, когда становится трудно. Убегаете в большой и злой город, а потом смываетесь домой.

– А пошел ты! – сказала Вэл. – Ты про меня ничего не знаешь.

– Ну и что? Ты тоже ни черта не знаешь про меня. Считаешь, что я вел себя мерзко, а на самом деле я делал тебе одно только хорошее.

– Что ты против меня имеешь? Ты возненавидел меня с той минуты, как я пришла!

– Любая подружка Лолли обязательно разворошит все дерьмо. Ты так и сделала. Мне пришлось всю ночь терпеть допрос разъяренного тролля – и все из-за вас, двух сучек. И ты еще спрашиваешь, чем я недоволен?

У Вэл от гнева загорелось лицо, несмотря на то, что на лестнице было холодно.

– Вот что я думаю: единственное, что в тебе необычно, – это твое Зрение. Ты говоришь про фейри всякие мерзости, но в восторге потому, что только ты их видишь. Вот почему ты так гадко ревнуешь ко всем, кто поговорит с кем-то из них.

Луис уставился на Вэл, словно она дала ему пощечину.

Вэл ехидно ухмыльнулась и добавила, осознав свои слова только после того, как они сорвались с губ:

– И я знаю еще кое-что. Пусть крысы и могут прогрызать дорогу через медь или еще что, но единственная причина, по которой они выживают, это то, что их миллионы и миллионы. Вот что особенного в крысах: они все время трахаются и рожают миллиарды крысят.

– Стой! – сказал Луис, вскинув руку так, словно хотел защититься от ее слов.

Гнев внезапно вышел из него, словно из проткнутого воздушного шарика, и он тихо заговорил:

– Хорошо. Да. Для Равуса и остальных фейри люди выглядят именно так: жалкие твари, которые размножаются как сумасшедшие и умирают так быстро, что не успеваешь даже разглядеть разницу между ними. Послушай: я уже бог знает сколько часов провел, отвечая на вопросы, после того как выпил какое-то питье, которое заставило меня говорить правду. И все из-за того, что вы с Лолли сюда вломились. Я устал и зол. – Он потер лицо ладонью. – Ты не первая беглянка, которую Лолли приводит домой, между прочим. Ты не понимаешь, с чем шутишь.

Вэл совершенно смутил изменившийся тон Луиса.

– О чем ты?

– Была еще одна девчонка, пару месяцев назад. Лолли решила привести ее под землю. Как раз в тот момент Лолли пришло в голову, что снадобьями можно колоться. Лолли и та девчонка, Нэнси, хотели уколоться наркотиком, но денег у них не было. И тогда Лолли стала искать, что еще можно вколоть, и они взяли немного этой штуки из бутылки, которую должен был доставить Дэйв. И вдруг они начали говорить, будто видят всякие вещи, которых тут нет, и, что еще хуже, Дэйв тоже стал видеть всякое дерьмо. Нэнси сбил поезд, а она ухмылялась до той секунды, пока он на нее не наехал.

Вэл отвела взгляд от мерцающей свечи и уставилась в темноту.

– Это похоже на несчастный случай.

– Конечно, это был несчастный случай! Но Лолли страшно понравилось это зелье, несмотря на все это. И она приучила Дэйва его принимать.

– А она знала, что это? – спросила Вэл. – Она знала про фейри? Про Равуса?

– Знала. Я рассказал про Равуса Дэйву, потому что Дэйв мой брат, хоть он и идиот. А он рассказал Лолли, потому что она его дразнит, а Дэйв готов на все, лишь бы произвести на нее впечатление. А Лолли рассказала Нэнси, потому что Лолли не умеет держать рот на замке.

Вэл вспомнила нервный смех Лолли.

– Ну и чего страшного, если она это станет рассказывать?

Луис вздохнул.

– Посмотри на это. – Он указал на белесый зрачок своего глаза. – Отвратительно, так? Однажды, когда мне было восемь, мать взяла меня с собой на рыбный рынок в Фултон. Она покупала перелинявших крабов, торговалась с продавцом. И она очень увлеклась, потому что обожала торговаться, а я вдруг увидел, как какой-то тип несет охапку кровавых тюленьих шкур. Он меня видит и широко ухмыляется. А зубы у него, как у акулы: маленькие, острые и редкие.

Вэл стиснула перила так, что у нее под ногтями раскрошилась краска.

– «Ты можешь меня видеть?» – спрашивает он. А я – глупый мальчишка и киваю. Мать стоит рядом со мной, но ничего не замечает. «Ты видишь меня обоими глазами?» – хочет он знать. Теперь мне становится страшно, и это единственное, что мешает сказать ему правду. Я указываю на свой правый глаз. Он бросает шкуры, и они отвратительно шмякаются, падая все разом.

Воск стек по свече прямо на большой палец Луиса, но он не вздрогнул и не перехватил свечу. Воск потек сильнее и равномерно закапал на ступеньки.

– Этот тип хватает меня за плечо и сует большой палец мне в глаз. И пока он это делает, его лицо даже не меняется. Мне ужасно больно, я кричу – и тут мать наконец поворачивается и видит меня. И знаешь, что они с тем продавцом рыбы решили? Что я как-то сам выцарапал себе глаз. Что я на что-то наткнулся. Что я сам себя ослепил.

У Вэл на руках волоски встали дыбом, а по спине побежали мурашки: так бывало всегда, когда ей становилось особенно не по себе. Она подумала про тюленьи шкуры и про труп русалки, который видела у реки, но решила, что от этих ужасов все равно никуда не денешься.

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Потому что со мной все не просто, – ответил Луис. – Один неверный шаг – и они решат, что второй глаз мне тоже не нужен. Дэйв с Лолли этого никак не хотят понять.

Его голос понизился до шепота, и он наклонился ближе.

– Они играются с этим снадобьем, крадут у Равуса, хотя считается, что я расплачиваюсь по долгам. А потом приводят тебя. – Он замолчал, но Вэл увидела у него в глазах панику. – И ты тут все разворошила. И Лолли с этим дерьмом становится не лучше, а хуже.

Тролль вышел на лестничную площадку и посмотрел вниз на Вэл. Его голос зазвучал низко и гулко, как барабан.

– Не могу понять, зачем ты вернулась. Тебе что-то нужно?

– Последняя доставка, – пробормотала она. – Это была… русалка? Она умерла.

Он застыл, молча уставившись на нее. Вэл судорожно сглотнула.

– Кажется, она умерла уже довольно давно.

Равус начал спускаться по лестнице. Полы его пальто развевались.

– Покажи мне.

Пока он приближался, его лицо изменилось: зеленый цвет кожи поблек, а черты лица сдвинулись. Теперь он стал похож на человека, на долговязого паренька чуть старше Луиса. Но у паренька оказались странные золотистые глаза и лохматые черные волосы.

– Ты не изменил свои… – заговорила Вэл.

– Так всегда с ореолом, – сказал Равус, перебивая ее. – Всегда остается намек на то, чем ты был. Ступни, развернутые в противоположную сторону, хвост, выемка в спине. Какое-то указание на твою истинную природу.

– Я уже ухожу, – заявил Луис. – Я шел к выходу.

– У нас с Луисом состоялся интересный разговор про тебя и про то, как проходила наша встреча, – сказал тролль.

Было очень странно слышать этот низкий звучный голос от молодого парнишки.

– Ага, – подтвердил Луис с иронией в голосе. – Он вел разговор. А я пресмыкался.

Равус в ответ улыбнулся, но даже в человеческом обличье его зубы, особенно резцы, казались слишком длинными.

– По-моему, эта смерть касается и тебя, Луис. Отложи сон еще ненадолго, и давай посмотрим, что нам удастся выяснить.

Когда Равус, Вэл и Луис добрались до берега, было тихо, только волны плескались о камни на кромке воды. Тело по-прежнему лежало там: волосы колебались подобно водорослям, ожерелья из ракушек и жемчуга обвивали шею, словно удавки, бледное лицо походило на отражение луны в воде. Крошечные рыбки метались вокруг ее тела и то и дело заплывали в приоткрывшиеся губы.

Равус опустился на колени, обхватил затылок русалки длинными пальцами и приподнял голову. Ее рот открылся еще шире, обнажив тонкие полупрозрачные зубы, которые, казалось, были сделаны из хрящей. Равус приблизил лицо к русалке, будто собирался ее поцеловать. Вместо этого он два раза осторожно принюхался, а потом бережно опустил ее обратно в воду.

Он устремил на Луиса мрачный взгляд, потом снял пальто и расстелил его на земле. После этого тролль повернулся к Вэл:

– Если ты возьмешься за хвост, мы сможем переложить ее на ткань. Мне нужно унести ее к себе в кабинет.

– Ее отравили? – спросил Луис. – Ты знаешь, что ее убило?

– У меня есть теория, – ответил Равус. Влажной рукой он убрал с лица волосы, а потом зашел в воды Истривер.

– Я помогу, – предложил Луис, делая шаг к нему.

Равус покачал головой.

– Тебе нельзя. Все это железо, которое ты так упрямо носишь, может обжечь ей кожу. Я не хочу, чтобы улики были загрязнены больше необходимого.

– Железо дает мне безопасность, – сказал Луис, дотрагиваясь до кольца в губе. – По крайней мере относительную.

Равус улыбнулся.

– Самое малое – оно спасло тебя от тяжелой обязанности.

Вэл зашла в воду и подняла скользкий хвост. Его края расползались, как ветхая ткань. Рыбья чешуя, отваливаясь и налипая Вэл на руки, блестела в лунных лучах, как расплавленное серебро. На боку русалки обнажилась бледная плоть: в этом месте рыбы уже начали ее объедать.

– Что за жалкий спектакль тут играют?! – произнес чей-то голос, донесшийся из ложбины между двумя дюнами.

Равус посмотрел в темноту.

– Грейан…

Вэл узнала существо, которое вышло оттуда: изготовитель манекенов с позеленевшей бородой. Но за ним показались и другие создания, которых она не знала, – фейри с длинными руками и почерневшими пальцами, с птичьими глазами и кошачьими мордами, с потрепанными крыльями, прозрачными, как дым, или яркими, как неоновые вывески в баре.

– Еще одна смерть, – сказал один из пришедших, и ему откликнулся тихий ропот.

– Не это ли ты рассылаешь? – спросил Грейан.

Раздался взрыв смущенного смеха.

– Я пришел, чтобы выяснить все, что возможно, – ответил Равус.

Он кивнул Вэл. Вдвоем они переложили тело на пальто. Вэл затошнило, когда она поняла, что рыбный запах исходит от плоти, до которой она дотрагивается.

Грейан сделал шаг вперед. В свете уличных фонарей его рога казались белыми.

– И чтобы увидеть, что выяснилось.

– На что ты намекаешь? – требовательно спросил Равус.

В своем человеческом обличье он был худым и высоким, но рядом с массивным Грейаном выглядел совсем не внушительно.

– Ты отрицаешь, что ты убийца?

– Стой! – сказал один из толпы, с телом таким длинным и тонким, что Вэл даже не смогла его назвать. – Мы его знаем. Он делал полезные снадобья для всех.

– Знаем ли мы его? – Грейан подошел ближе и из складок растрескавшегося плаща из коричневой кожи извлек два коротких изогнутых серпа с лезвиями из темной бронзы. – Он был отправлен в изгнание за убийство.

– Осторожнее, – сказало какое-то крошечное существо. – Ты ведь не хочешь, чтобы нас всех сейчас судили по тому, какова причина нашего изгнания.

– Ты знаешь, что я не могу отказаться именоваться убийцей, – сказал Равус. – Так же как я знаю, что только трус угрожает мечом тому, кто принес клятву больше не поднимать клинка.

– Красивые слова. Ты по-прежнему считаешь себя придворным, – заявил Грейан. – Но здесь тебе хитрый язык не поможет.

Одно из существ ухмыльнулось Вэл. Глаза у него были как у попугая, а пасть полна похожих на пилу зубов. Вэл наклонилась и подняла кусок трубы, который валялся среди камней. Он оказался таким холодным, что обжег ей пальцы.

Равус протянул Грейану раскрытые ладони.

– Я не хочу с тобой воевать.

– Тогда ты погиб.

Он замахнулся одним из серпов на Равуса.

Тролль увернулся от серпа и вырвал меч из руки другого фейри, зажав в кулаке острый клинок. Алая кровь потекла из его ладони. Губы тролля изогнулись в усмешке, словно от удовольствия, а ореол исчез.

– Вам нужно то, что я делаю, – бросил Равус.

Ярость исказила его лицо, сделав черты ужасающими; клыки впились в верхнюю губу. Он слизнул кровь, и его глаза вспыхнули злобой и весельем. Он крепче сжал клинок, еще глубже вонзив лезвие в ладонь.

– Я раздаю снадобье без ограничений, но даже если бы я был отравителем, вы все равно жили бы только благодаря моей милости.

– Я не буду жить по твоей милости!

Грейан снова направил на Равуса лезвия серпов.

Равус взмахнул рукоятью меча, отражая нападение. Они стали кружиться, обмениваясь ударами. Оружие Равуса было плохо уравновешено, потому что он держал меч за клинок, и стало скользким от крови. Грейан быстро наносил удары своими короткими бронзовыми серпами, но каждый раз Равус успевал их парировать.

– Хватит! – крикнул Грейан. Фейри с длинным, закрученным в петли хвостом бросился вперед и схватил Равуса за руку. Другой шагнул к ним, держа серебряный нож в форме листа.

В этот момент Грейан направил удар на запястье Равуса – и Вэл рванулась вперед, даже не осознав, что делает. Ею управлял инстинкт. Все тренировки с командой лакросса и видеоигры вдруг как-то соединились – и она ударила железной трубой Грейану в бок. Труба попала в цель с мягким, сочным шипением, на секунду лишив его равновесия. А потом Грейан развернулся к девушке, с силой опуская вниз оба бронзовых клинка. Вэл едва успела поднять трубу и упереться ногами – и клинки нанесли удар по металлу, рассыпав искры. Она повернулась – и Грейан изумленно и пристально разглядывал ее, прежде чем вонзить бронзовые лезвия ей в ногу.

Вэл ощутила жуткий холод, а все звуки извне утихли, словно у нее заложило уши. Нога даже не слишком сильно болела, хотя ее разорванные брюки уже пропитались кровью.

В прежней жизни Вэл, когда она занималась спортом и не верила в фейри, они с Томом после школы играли в видеоигры и маялись дурью в отремонтированном полуподвале его дома. Ее любимая игра называлась «Мстящие души». Главный персонаж, Акара, носила кривую саблю, которая позволяла ей сносить головы одновременно трем противникам и получать массу очков. Очки изображались в верхней части экрана как голубые шары, которые превращались в красные с громким треском, когда Акару ранили. Вот и все, что происходило. При ранениях Акара не замедляла движений, не спотыкалась, не орала и не падала в обморок. Вэл поступила именно так.

Кто-то очень сильно сжимал Вэл руку. Она чувствовала, как ногти больно впиваются ей в кожу. Боль пронизывала ее всю целиком. Вэл открыла глаза.

Какой-то молодой человек склонился над ней, и сначала она не поняла, кто это. Девушка отпрянула, стараясь отодвинуться подальше. А потом разглядела чернильно-черные волосы, опухшие губы и глаза с золотыми пятнышками. Луис стоял поодаль.

– Вэл, – сказал Луис. – Это Равус. Равус.

– Не трогай меня, – попросила Вэл. Ей хотелось, чтобы боль ушла. Горькая улыбка скользнула по его губам, пальцы на ее руке разжались.

– Ты могла умереть, – тихо проговорил Равус.

Вэл истолковала это как хороший знак: на самом деле она не умирает.

Вэл проснулась, ощущая тепло и сонливость. На секунду ей показалось, что она в постели у себя дома. Она решила, что проспала и опоздала на уроки, а потом подумала, что, наверное, болеет. Когда Вэл открыла глаза, то увидела мерцающий свет свечей и темную крышу высоко над собой. Она была закутана в кокон из надушенных лавандой одеял и лежала на горе из подушек и ковриков. Ровный гул уличного движения наверху звучал почти как дождь.

Вэл приподнялась на локте. Равус стоял у рабочего стола и нарезал кусок какого-то темного вещества. Несколько секунд она наблюдала, как длинные ловкие пальцы держат ручку ножа, а потом выпростала ногу из-под одеяла. Нога оказалась обернутой листьями и забинтованной высоко у бедра. Тролль обернулся и посмотрел на нее.

– Ты проснулась.

Девушка покраснела, смущенная тем, что он снимал с нее запачканные брюки.

– А где Луис?

– Он вернулся в туннели. Я готовлю тебе питье. Сможешь его выпить?

Вэл кивнула.

– Это какое-то снадобье?

Он фыркнул:

– Это просто какао.

– О! – отозвалась Вэл, чувствуя себя ужасно глупо, и снова посмотрела на него. – У тебя рука не забинтована.

Равус поднял руку: на ладони не было даже шрама.

– На троллях все быстро заживает. Меня трудно убить, Вэл.

Она посмотрела на его руку, на стол с ингредиентами и тряхнула головой.

– Как оно действует – волшебство? Как ты берешь обычные вещи и превращаешь их в волшебные?

Он бросил на нее пристальный взгляд, а потом снова принялся нарезать коричневую плитку.

– По-твоему, я это делаю?

– А разве нет?

– Я ничего не делаю волшебным, – сказал он. – Я мог бы, наверное, но в небольших количествах и без особой действенной силы. Это мне не по силам. Это не по силам почти никому, за исключением высокого лорда или леди фейри. – Тут он обвел рукой свой рабочий стол. – Эти вещи – затвердевшие кусочки старой жвачки, разнообразные обертки и банки, окрашенные помадой сигаретные окурки – уже волшебные. Такими их сделали люди. – Он поднял серебряную обертку из-под жвачки. – Вот зеркало, которое никогда не разбивается. – Он взял салфетку, на которой отпечатался напомаженный рот. – Поцелуй, который никогда не кончается. Сигарета. Это дыхание мужчины.

– Но зеркала и поцелуи тоже не волшебные.

Тут он рассмеялся.

– Так ты не веришь, что поцелуем можно превратить зверя в принца или разбудить мертвого?

– И я ошибаюсь?

– Нет, – ответил он иронично. – Ты совершенно права. Но, к счастью, этот напиток не должен сделать ничего такого.

Вэл улыбнулась этим словам и подумала, что замечает все его взгляды, вздохи, малейшие изменения выражения лица. И она с тревогой старалась понять, что это может означать.

– Почему ты всегда выглядишь именно так? – спросила она. – Ты ведь мог бы выглядеть как угодно. Походить на любого.

Равус нахмурился, положил пестик и обошел стол. Она ощутила трепет, который отчасти был вызван страхом.

Вэл беспокоило, что она лежит на его постели неодетая, но ей не хотелось вставать.

– А, ты имеешь в виду ореол? – Тролль помедлил. – Сделать себя не таким страшным? Менее отвратительным?

– Ты вовсе не… – начала Вэл, но он поднял руку – и девушка замолчала.

– Моя мать была прекрасна. Несомненно, у меня более широкое понимание красоты, чем у тебя.

Вэл ничего не сказала, но кивнула. Ей не хотелось слишком задумываться над тем, есть ли у нее широкое понимание красоты. Ей всегда казалось, что оно довольно узкое и включало мать и других людей, которые прилагали слишком много усилий во имя красоты. Она всегда немного презрительно относилась к красоте, потому что красота, по мнению Вэл, требовала в обмен жертвовать слишком важным.

– У нее в волосах были сосульки, – продолжил он. – Такие холодные, что покрывались изморозью, соединявшей ее косы в хрустальные камни, которые постукивали, когда она двигалась. Их надо было видеть при свечах. Этот лед светился, словно состоял из пламени. Хорошо, что мать не могла выдерживать солнечный свет – иначе она освещала бы небо.

– А почему она не могла выдерживать солнечный свет?

– Никто из моей расы не может. На солнце мы превращаемся в камень и остаемся такими до ночи.

– Это больно?

Он покачал головой, но ничего не ответил.

– Несмотря на красоту, мать никогда не показывала моему отцу истинный облик. О, с ореолом она тоже была прекрасна, но то была приглушенная красота. И мои братья и сестры – мы тоже носили ореол.

– Он был смертным?

– Смертным. Ушел за один вздох фейри. Так говорила моя мать.

– Но тогда ты…

– Тролль. Кровь фейри передается целиком.

– А он знал, кто она?

– Отец притворялся, будто не знает, кто мы все, но должен был догадываться или хотя бы заподозрить, что мы не люди. Он владел лесопилкой, где распиливали и сушили древесину с нескольких сот акров леса, который ему принадлежал. Ясень, осину, березу, дуб, иву. Можжевельник, сосну, тис. У отца в городе была другая семья, но мать притворялась, что не знает об этом. Было много всякого притворства. Она следила, чтобы доски у отца получались хорошие и ровные. Они были отлично оструганы, не коробились и не гнили. Фейри… Мы ни в чем не знаем меры. Когда любим, мы – сама любовь. Такой была и мать. Но взамен она просила, чтобы он ударял в колокол на холме, чтобы дать ей знать о своем приходе. Однажды отец забыл позвонить в колокол.

Тролль встал, прошел за кипящим молоком и перелил его в чашку из китайского фарфора. До Вэл донесся аромат корицы и шоколада.

– Он увидел нас всех такими, какими мы были на самом деле. – Равус сел рядом с Вэл, так что длинные полы пальто расстелились по полу. – И убежал, чтобы никогда не возвращаться.

Она взяла у него чашку и сделала осторожный глоток. Какао оказалось слишком горячим и обожгло язык.

– И что случилось потом?

– Большинство людей удовлетворились бы таким концом рассказа. Потом случилось то, что вся любовь матери превратилась в ненависть. Даже дети после этого стали для нее ничем – просто напоминанием об отце.

Вэл подумала о своей матери и о том, как она никогда не сомневалась в том, что любит мать. Конечно, она любила мать. Но теперь Вэл ее ненавидела. Девушке казалось неправильным, что одно чувство так легко переходит в другое.

– Ее месть была ужасной.

Равус посмотрел на свои руки, и Вэл вспомнила, как он поранил их, держа меч за клинок. Она подумала, что его ярость была такой сильной, что тролль даже не заметил боли. И еще ей стало интересно, любит ли он так же, как его мать.

– Моя мать тоже была очень красива, – сказала Вэл.

Ей хотелось добавить что-нибудь еще, но один глоток горячего шоколада наполнил ее таким сладким покоем, что она снова скользнула в сон.

Вэл разбудили голоса. Женщина с козьими копытцами стояла в комнате и тихо разговаривала с Равусом.

– Бездомную собаку я бы еще поняла, – говорила она. – Но это? Ты слишком мягкосердечен.

– Нет, Мабри, – ответил Равус – Нисколько. – Он посмотрел в сторону Вэл. – По-моему, она хочет умереть.

– Тогда, может быть, ты способен ей помочь, – сказала Мабри. – У тебя получается помогать смерти.

– Ты пришла сюда, чтобы измазать меня в моих собственных нечистотах? – спросил он.

– Это было бы достаточно веским поводом. Но пришла еще одна смерть, – произнесла Мабри, словно не услышав его. – Кто-то из морского народа в Ист-ривер. Ее тело нашел человек, но его уже сильно объели рыбы, так что я не ожидаю громкого скандала.

– Я это знаю, – сказал Равус.

– Ты слишком много знаешь. Ты знал их всех. Каждого, кто умер, – заявила Мабри. – Ты убийца?

– Нет, – ответил он. – Все погибшие – изгнанники Летнего Двора. На это следует обратить внимание.

– И всех отравили, – откликнулась Мабри. – Вот на что обратили внимание.

Равус кивнул.

– Изо рта русалки пахло крысиным ядом.

Вэл заглушила изумленный возглас, уткнувшись лицом в одеяла.

– Народ считает тебя виновным, – сказала Мабри. – Слишком большое совпадение, что все мертвые были твоими клиентами и умерли в считанные часы после получения снадобья от одного из человеческих посыльных.

– После того как Зимний Двор не получил десятины, десятки темных фейри ушли из земель Никневин. Не понимаю, почему сочли более вероятным, что я превращусь в отравителя.

– Теперь это земли лорда Ройбена. – Голос Мабри наполнился эмоциями, которые Вэл не удавалось определить. – До тех пор, пока Силариаль позволит ему ими владеть.

Равус фыркнул, а Вэл подумала, что смогла разглядеть в нем нечто скрытое, чего не видела раньше. На нем был старомодный длиннополый сюртук, выглядевший слишком новым. Она поняла, что это костюм, и внезапно к Вэл пришла уверенность в том, что Равус намного моложе, чем ей показалось вначале. Она не знала, как стареют фейри, но решила, что он слишком старается показаться Мабри опытным и искушенным.

– Меня не интересует, кто сейчас занимает места короля и королевы Зимнего Двора, – сказал он. – Пусть бы они все поубивали друг друга, чтобы нам не приходилось с ними соперничать.

Мабри мрачно посмотрела на него.

– Не сомневаюсь, что тебе этого хотелось бы.

– Я собираюсь отправить послание королеве Силариаль. Я знаю, что она не обращает внимания на народ, живущий в такой близости от городов, но даже она не останется равнодушной к убийствам изгнанников Летнего Двора. Это все же происходит на ее землях.

– Нет, – поспешно возразила Мабри уже другим тоном, – думаю, что это неразумно. Внимание Высших только усложнит дело.

Равус вздохнул и посмотрел в сторону Вэл.

– Должен признаться, мне это трудно представить.

– Подожди еще немного, прежде чем посылать вести, – сказала Мабри.

Он вздохнул.

– Ты была добра, что предостерегла меня, что бы ты обо мне ни думала.

– Предостерегла? Я просто пришла позлорадствовать! – заявила она и удалилась из комнаты, простучав копытами по ступенькам.

Равус повернулся к Вэл.

– Можешь больше не притворяться, будто спишь.

Вэл села, хмуря брови.

– Ты считаешь ее недоброй, – сказал Равус, стоя к ней спиной.

Вэл ужасно хотела увидеть выражение его лица: ей было трудно расшифровать его интонацию.

– Но это я виноват в том, что она заточена здесь, в этом городе зловонного железа, и у нее есть другие, еще более важные причины меня ненавидеть, – продолжил он.

– Какие причины?

Равус помахал рукой над свечой, и из дыма сформировалось лицо молодого мужчины – слишком красивое, чтобы быть человеческим.

– Тэмсон, – сказал Равус.

Бледно-золотые волосы касались шеи существа и были небрежно отброшены назад со лба, и он рассеянно улыбался.

Вэл ахнула: она еще никогда не видела, чтобы чары использовались таким образом.

Остальной облик Тэмсона сформировался из пустоты: он носил доспехи, сделанные из древесной коры – грубой и усеянной лишайником. У пояса висел стеклянный меч, который казался текучим, словно эту невероятную форму придали воде.

– Он был моим первым и лучшим другом при Летнем Дворе. Его не отталкивало то, что я не переношу солнца. Тэмсон навещал меня в темноте и рассказывал забавные истории о том, что происходило в течение дня. – Равус нахмурился. – Не уверен, что я составлял приятную компанию.

– Значит, стеклянный меч принадлежал ему?

– Для меня эта вещь слишком хрупкая, – ответил Равус.

Рядом с Тэмсоном появилась другая туманная фигура, на этот раз знакомая, хотя в первую секунду Вэл ее не узнала. Коричневые волосы женщины-фейри были пронизаны зеленью, словно лиственный ковер в лесу, а из-под подола красного платья выглядывали козьи копытца. Она пела балладу, и ее звучный гортанный голос наполнял слова обещанием. Тролль указал на нее:

– Мабри, возлюбленная Тэмсона.

– Она тоже дружила с тобой?

– Кажется, она пыталась, но на меня было трудно смотреть, – ответил Равус.

Призрак Тэмсона положил руку на плечо Мабри, она повернулась к нему, и песню прервали их объятия. Поверх ее плеча дымное изображение Тэмсона смотрело на Равуса глазами, горящими как угли. Губы Равуса изогнулись в улыбке.

– Он говорил о ней без конца.

Тэмсон заговорил:

– Волосы у нее цвета пшеницы в разгар лета, кожа цвета кости, губы нежные, как дым.

Вэл не знала, считал ли Равус эти описания точными. Она больно прикусила себе щеку.

– Тэмсону хотелось произвести на нее впечатление, – продолжил Равус – Он попросил меня стать его напарником в поединке, чтобы он смог продемонстрировать свое искусство. Я высокий и, наверное, могу казаться яростным. Королева Летнего Двора любит поединки больше всех других забав. Она организовывала турниры, на которых волшебный народ показывал свои умения. Я только пришел ко Двору и не любил соперничать. Мне доставляла радость моя работа – алхимия. Ночь была жаркая, я это помню. Я вспоминал Исландию, прохладные леса моей юности. Мабри и Тэмсон не переставали шептать какие-то слова. Я услышал, как он сказал: «Я видел тебя с ним». Хотел бы я знать, что именно видел Тэмсон, хотя я догадываюсь.

Равус повернулся к занавешенному окну.

– Хотя фейри ничего не делают вполсилы, мы бываем капризными. Каждая эмоция – это напиток, который следует испить до дна, но порой мне кажется, что кислое мы любим не меньше, чем сладкое. При Летнем Дворе не считали, что если Мабри встречалась с Тэмсоном и он ее любил, то ей нельзя флиртовать с кем-то еще. Доспехи Тэмсона были изготовлены из коры и заколдованы, поэтому становились прочнее железа.

Тролль замолчал, закрыл глаза, а потом продолжил:

– Он был искуснее меня, но рассеян – а я ударил первым. Меч… он рассек кору, словно бумагу.

Вэл увидела, как в дыму заколдованной свечи упало лезвие меча и вокруг него буквально рассыпались доспехи. Тэмсон смотрел удивленно, крик Мабри разорвал воздух – пронзительный и резкий, словно она на секунду раньше других поняла, что случилось. Этот призрачный звук разнесся по пыльной комнате.

– Я тролль. Когда я сражаюсь, меня охватывает ярость. Возможно, кто-то другой смог бы сдержать удар. Я не сумел. Я все еще держал рукоять своего меча, словно она приросла к руке и ее невозможно было выпустить. Клинок окрасился его кровью. Почему он снял чары со своих доспехов?

Равус посмотрел на Вэл, и на секунду ей показалось, что он ждет ответа. Затем его взгляд скользнул в сторону и устремился в никуда, а чары рассеялись. Голос Равуса стал тихим и хриплым.

– И все-таки он, должно быть, решился на это. Ни у кого не было причин желать ему зла. Я знал, что он страдает, но подумал, что это пройдет, как проходит все. И, себялюбиво, я радовался, что Мабри его разочаровала. Мне не хватало его общества. Я решил, что он снова станет моим. Тэмсон должен был разглядеть во мне эту вульгарность – иначе зачем он избрал меня средством своей смерти? Вэл не знала, что ответить. Она складывала в мыслях фразы: «Твоей вины здесь не было. Все думают ужасные, эгоистические вещи. Это наверняка была случайность». Но все слова казались бессмысленными. Это были только звуки, которыми можно заполнить тишину. Когда тролль заговорил снова, девушка поняла, как долго молча спорила с собой.

– Фейри считают смерть дурным вкусом. – Он невесело рассмеялся. – Когда после гибели Тэмсона я объявил, что ухожу в город, отправляюсь в изгнание сюда, им угодно было позволить мне это. Они не столько винили меня в его смерти, сколько считали запятнанным ею. Силариаль, королева Летнего Двора, приказала Мабри сопровождать меня, чтобы мы могли горевать вместе. Миазмы смерти тоже прилипли к ней и беспокоили окружающих. Так что ей пришлось сопровождать меня, убийцу ее возлюбленного, и здесь она должна оставаться, пока мне не надоест добровольное изгнание или пока я не умру.

– Это ужасно, – сказала Вэл, и по его молчанию поняла, какими глупыми и беспомощными оказались ее слова. – То есть я хочу сказать, конечно, все это ужасно, но я думала о том, что ее послали с тобой. Это жестоко.

Он фыркнул – почти рассмеялся.

– Я бы вырезал у себя сердце, если бы у Тэмсона оно снова забилось в груди. Даже на одну секунду. Никакой приговор меня не смутил бы. Но для Мабри наказание и изгнание вдобавок к горю оказались невыносимыми.

– А каково здесь? Я имею в виду – быть изгнанником в городе?

– Я нахожу это трудным. Меня постоянно отвлекает груз запахов, шум. Здесь повсюду яд, а железо настолько близко, что кожа зудит, а горло горит. Могу только представить себе, что чувствует Мабри.

Вэл протянула ему руку, и он взял ее, проведя пальцами по мозолям. Она заглянула ему в лицо, пытаясь передать свое сочувствие, но Равус внимательно рассматривал ее ладонь.

– Откуда они у тебя? – спросил он.

– Что?

– У тебя огрубели руки, – пояснил тролль. – Мозоли.

– Это лакросс.

Равус кивнул, но по его лицу Вэл увидела, что он не понял. Она могла бы сказать все, что угодно, и он все равно кивнул бы так.

– У тебя руки рыцаря, – проговорил он наконец и отпустил ее.

Вэл потерла кожу, не поняв, то ли она пытается стереть ощущение его прикосновения, то ли вернуть его.

– Тебе опасно продолжать доставку, – сказал Равус.

Он прошел к одному из застекленных шкафов и вытащил банку, в которой трепетал крылышками мотылек. Потом достал крошечный свиток бумаги и начал что-то мелко на нем писать.

– Я у тебя в таком большом долгу, который трудно отплатить, но я могу освободить тебя от службы.

Вэл посмотрела в полумрак, где поблескивал стеклянный меч, почти такой же темный, как и стена за ним. Она вспомнила кусок трубы у себя в руке, кайф от адреналина и ясность цели, которые приходили к ней на площадке для лакросса или во время драки.

– Я хочу и дальше заниматься доставкой, – сказала Вэл. – Но ты можешь кое-что сделать, чтобы мне отплатить, хотя, наверное, и не захочешь. Научи меня пользоваться мечом.

Свернув бумагу, Равус прикреплял ее к ножке мотылька.

– Это умение принесло мне мало радости.

Вэл ждала, ничего не отвечая. Пока он не сказал «нет».

Он закончил дело и дунул, отправляя маленькое насекомое в полет. Мотылек полетел не очень уверенно: возможно, ему мешал кусочек бумаги.

– Ты хочешь кого-то убить? Кого? Грейана? Или, может быть, ты хочешь умереть?

Вэл покачала головой:

– Я просто хочу узнать, как это делается. Я хочу научиться.

Он медленно кивнул.

– Как пожелаешь. Тебе кое-что причитается, и ты вправе просить.

– Так ты меня научишь? – спросила Вэл.

Равус снова кивнул.

– Я сделаю тебя такой грозной, как ты пожелаешь.

– Я вовсе не хочу… – возразила она, но он поднял руку.

– Я знаю, что ты очень храбрая, – сказал он.

– Или глупая.

– И глупая. Храбрая и глупая, – улыбнулся Равус, но его улыбка быстро погасла. – Но ничто не помешает тебе стать непобедимой, как только ты научишься.