Анастасия Анфимова И Ко
Отважная лягушка

Часть I
Глава 1 Скучный путь в цивилизацию

— Это нелегкая жизнь, — наставлял его бродяга, — но на свой лад она хороша, а ты парень вроде крепкий, выдержишь. Он рассказывал о дорогах, о том, что и дороги, и местности бывают разные.

Герберт Уэллс. «Билби»

"Скорость — понятие относительное", — с сердитой усталостью думала девушка, ощущая седалищем каждый камешек и рытвину, попадавшиеся на дороге двум деревянным колёсам повозки.

Для её спутников, не знавших транспортного средства быстрее несущегося во весь опор горячего коня, темп, с которым переставлял копыта по выбитой до серо-жёлтой пыли дороге лопоухий ослик, казался вполне приемлемым и даже подходящим в данных условиях. Действительно, к чему зря скотину напрягать?

Но для человека, чья жизнь прошла среди автомобилей, самолётов, поездов и Интернета, их маленький караван из двух фургонов тащился невыносимо медленно, вызывая знакомое чувство нетерпеливого раздражения.

Это выматывающее ощущение неспешности всегда обострялось именно тогда, когда исчезало или сильно притуплялось ожидание опасности, а сознание не терзали заботы о хлебе насущном, по крайней мере, на ближайшие несколько дней.

Хотя за то время, которое девушка провела в этом мире, подобные моменты случались чрезвычайно редко. Чаще всего её жизнь оказывалась до предела насыщена разнообразными событиями: борьбой за выживание, путешествиями и приключениями.

Даже имя пришлось менять дважды. И это без учёта того, которое дали при рождении. Его, как и многое другое, она начисто забыла, очнувшись на берегу озера в дремучем лесу, где её встретили охотники-аратачи из племени Детей Рыси. К сожалению, попаданка так и не смогла с ними поладить, то и дело влезая в различные неприятные истории. А вот воспоминания к ней вернулись, но не принесли ничего хорошего, кроме, пожалуй, имени: Виктория Седова. Хотя аборигены всё равно продолжали звать её Бледной Лягушкой за светлую кожу и умение плавать. Аратачи этим искусством не владели и даже боялись воды.

Скорее всего, она так бы и сгинула в тех дебрях, не сумев приспособиться к суровым реалиям дикой жизни в первобытном коллективе, если бы не Лаций Юлис Агилис, сын имперского сенатора, волей беспощадной судьбы заброшенный в те ужасно далёкие от цивилизации места.

Он спас её от клеветы и навета, обучил великому множеству полезных навыков, необходимых для выживания, а потом, объявив дочерью, отправил за океан на свою родину.

Даже самые опытные мореходы считают подобное плавание чрезвычайно опасным. Много раз Ника Юлиса Террина смотрела в глаза смерти, проявляя силу характера и дьявольскую изворотливость, чтобы уцелеть и добраться до Континента.

Но оказавшись в одном из городов Западного побережья, тут же умудрилась попасть в детективную историю, из-за чего проторчала там целый месяц, выводя из терпения капитана, обещавшего помочь девушке добраться до Империи.

Правда, в конце концов, Ника спасла его дочь. Вот только радость морехода и по совместительству консула Канакерна омрачило то, что какая-то девчонка из варварских лесов оказалась умнее его. Поэтому расстались они довольно холодно. В прочем все условия сделки с Лацием Юлисом Агилисом Картен выполнил честно, и сейчас путешественница тряслась на личной повозке рядом с собственной рабыней.

Впереди так же удручающе неторопливо тащился большой, запряжённый парой мулов фургон труппы, или, вернее, урбы, местных бродячих актёров, перебиравшихся из Канакерна на новые места.

Эти попутчики казались Нике ничем не хуже других. Разъезжать же по местным дорогам без внушительной компании сопровождающих могли либо герои, либо дураки, либо безнадёжные оптимисты. А эти артисты, несмотря на сугубо мирный характер профессии, уже доказали, что вполне способны за себя постоять.

Отогнав от лица особо наглую муху, девушка тихо выругалась. Едва успев начаться, поездка уже начинала ей надоедать. Перестала привлекать даже новизна окружающего пейзажа, менявшегося с черепашьей неторопливостью.

Опасливо глянув на хмурую госпожу, обычно говорливая Риата мудро предпочла помалкивать. Её хозяйка, ещё не привыкшая срывать зло на рабах, тяжело вздохнув, протиснулась внутрь фургона. Пытаясь чем-то занять себя, она взялась ещё раз пересматривать рекомендательные письма, которыми снабдил её десятник конной стражи Канакерна Румс Фарк.

С этим молодым человеком Нику связывали непростые отношения. Когда-то казалось, что она влюблена в него по уши. Стройный красавец тревожил девичьи сны, заставляя сердце замирать в сладкой истоме.

Впрочем, путешественница не настолько потеряла голову, чтобы остаться в городе и продолжить их роман, понимая, что никогда не сможет стать его женой. В здешнем обществе родители обладали для детей непререкаемым авторитетом, до самой смерти распоряжаясь их судьбой. А папочка Румса — богатый и влиятельный консул Канакерна ни за что не даст согласия на брак сына с непонятно откуда взявшейся девицей, пусть даже знатного происхождения. Именно поэтому ей пришлось ответить отказом на предложение возлюбленного выйти за него замуж. Хотя пылкий кавалерист, кажется, всерьёз собирался бежать с ней даже на край света. Вот только там она уже была. Поэтому прощание их вышло нелёгким, несмотря на страстный роман. Ника долго плакала, то привычно ругая себя, то наоборот нахваливая за единственно правильное решение.

Убедившись в её непреклонности, при последней встрече десятник подарил путешественнице на прощание несколько рекомендательных писем для своих друзей и знакомых.

Скрестив ноги на разложенном овчинном одеяле, девушка с усилием открыла крышку цилиндрического кожаного футляра, набитого желтовато-белыми трубочками.

Когда их маленький караван останавливался, чтобы дать отдохнуть тягловым животным, она постаралась выучить написанное на обратной стороне писем, чтобы знать, к кому и где можно обратиться, не перебирая свитки, скреплённые не слишком прочными восковыми печатями.

А вот адресов в привычном понимании здесь не знали, указывая в качестве ориентира храмы, площади, либо военные лагеря. По-видимому, Румс полагал, что добравшись до места, Ника легко отыщет нужного человека методом сплошного опроса прохожих.

С величайшей осторожностью девушка вытаскивала письма, тихо бормоча себе под нос.

— Миус Акр — командир конной стражи Гедора. Собственный дом за храмом Пелкса. Верас Влатус — торговый партнёр Тренца Фарка в Цилкаге. Свой дом возле площади Наклува в сторону невольничьего рынка. Кед Дирк, гостиница в двух асангах от Цилкага по дороге в Нерангу из Восточных ворот. Аста Брония — элитная проститутка в Этригии. Дом Серапия по улице от храма Аниры в сторону Новых ворот. Минтар Рутлин Калвит — командир конной сотни Третьего Победоносного Пограничного легиона, военный лагерь у крепости Ен-Гадди. Уф!

Убедившись, что память её пока не подводит, она убрала свитки и растянулась на полу, упираясь пятками и затылком в стенки фургона, но очень скоро поняла, что подремать не получится. Повозка дребезжала, подпрыгивала и тряслась на ухабах, прогоняя даже тень сна. Повозившись, путешественница слезла на землю и долго шла рядом, отгоняя докучливых мух.

К вечеру добрались до постоялого двора. И хотя глава урбы предупреждал, что данное заведение ни в коем случае нельзя назвать комфортабельным, действительность превзошла самые мрачные прогнозы.

Низкий, наклонившийся наружу забор, кое-где подпёртый кольями, окружал группку столь же неприглядно смотревшихся строений, центральное место среди которых занимал большой дом, сложенный из кое-как скреплённых глиной камней и покрытый потемневшей от времени соломой.

Стоявший возле настежь распахнутой двери мрачного вида бородач, задрав кожаную рубаху, сосредоточенно чесал почерневшей от грязи пятернёй волосатое брюхо, бодро торчавшее вперёд половинкой арбуза. Увлечённый столь важным занятием, тип, казалось, совсем не замечал ни фургонов, ни выбиравших из них людей.

Нисколько не смущённые таким холодным приёмом, артисты со смехом направились к дому.

— Да будут милостивы к тебе небожители, господин Турпал Оол! — громко поприветствовал пузана Ус Марак. — Здоровы ли твои жены и сыновья? Много ли скота появилось у тебя со дня нашей последней встречи?

— Хвала богам, все живы и здоровы, — проворчал хозяин постоялого двора. — И стада множатся, хотя и не так, как на склонах благословенного Вермантау.

Сокрушённо вздохнув, он хмуро оглядел гостей и равнодушно поинтересовался:

— Легко ли вы добрались до моего дома? Как далеко лежит ваш путь?

— Бессмертные хранили нас на пути к твоему гостеприимному жилищу, — важно сообщил актёр. — А остановимся мы там, где нас ждут.

Турпал Оол сделал приглашающий жест, лениво пробурчав себе под нос:

— Проходите в дом, согрейтесь у очага, отведайте хлеба и мяса.

Закончив короткий диалог, видимо, представлявший из себя обмен ритуальными фразами, хозяин постоялого двора и артисты прошли внутрь. А Ника ещё раз с тоской огляделась вокруг. Грязная лужа, по краю которой копошатся мелкие, словно полуощипанные, куры. Куча навоза возле низкого каменного хлева, крытого камышом. Груда хвороста, бревенчатая конюшня, сквозь распахнутые ворота демонстрировавшая пустые денники, заметно покосившиеся столбы с какими-то верёвками и плотно утрамбованный земляной пол. Рядом пустой каменный загон с плетёными воротцами, вроде того, что ей пришлось видеть на хуторе Руба Остия Круна неподалёку от Канакерна.

Однако девушка не заметила ничего похожего на баню или уборную. Отсутствие последней в данный момент заботило её больше всего. Тут как раз из фургона артистов стали вылезать их жёны, и путешественница решила уточнить у них расположение мест общего пользования.

Криво усмехаясь, Приния сообщила, что таковых здесь вообще не водится, и к услугам путешественницы вся окружающая территория, как до забора, так и за ним.

— Только в овечий загон не ходите, госпожа Юлиса, — заботливо предупредила жена старшего урбы. — Там грязи по колено.

— Спасибо, — хмыкнула Ника, направляясь за низкий, покосившийся сарайчик. Присаживаться в присутствии свидетелей даже своего пола она не собиралась. Но отнюдь не из-за природной стыдливости. Ни к чему им видеть привязанный к ноге маленький кинжал.

— Плохое здесь место, госпожа, — посетовала невольница, когда девушка вернулась, вытирая руки пучком травы.

Распрягая осла, рабыня хмуро качала головой. Анний Мар Прест и Ун Керат уже освободили мулов от упряжи, и переговариваясь с тощим пареньком, лет двенадцати, в донельзя замызганных кожаных штанах, вели животных в конюшню.

— Другого места у меня для тебя нет, Риата, — вздохнула хозяйка и пошагала к дому.

Внутри он выглядел так же отвратительно, как и снаружи, только удушающая вонь ещё сильнее била в ноздри, заставляя першить горло и слезиться глаза. Окна в помещении отсутствовали. Свет шёл из дверей и от большого, обложенного булыжниками, очага, расположенного прямо в центре зала. В подвешенном над ярко оранжевыми углями котле весело булькало густое варево, распространяя вокруг совсем не аппетитные ароматы. Голый по пояс молодой мужчина, обливаясь потом, перемешивал его длинной ложкой, не забывая время от времени поворачивать металлический прут с нанизанными на него тощими куриными тушками.

Дым и жирный чад поднимались вверх, скапливаясь под крышей туманным облаком, частью просачиваясь сквозь солому, частью выходя через дверь.

Едва глаза привыкли к едучему полумраку, путешественница с удивлением обратила внимание на то, что артисты расселись вдоль длинного стола вперемешку с жёнами и детьми, тогда как раньше мужчины всегда ели первыми. Высокой чести делить с ними трапезу удостаивалась только Ника, ввиду знатности происхождения и статуса гостьи.

Но, видимо, в дороге распорядок приёма пищи соблюдался не так строго. Тем не менее, не представляя, как обстоят дела с соблюдением других правил этикета, и не желая лишний раз попадать впросак из-за подобных мелочей, девушка поискала взглядом Гу Менсина, потому что сидела обычно около старшего урбы. Увы, но тот всё ещё о чём-то спорил с хозяином постоялого двора.

Понимая, что изображать столб посредине зала глупо, путешественница вспомнила поучения наставника, решив занять место подальше от входной двери. Тем более, что именно с того края стола расположился Превий Стрех, а с ним Нике было о чём поговорить.

— Присаживайтесь, госпожа Юлиса, — радушно пригласил молодой человек, сметая ладонью мелкие соринки с грубо отёсанной скамьи. — Вы, наверное, устали от дороги?

Так получилось, что из всей урбы девушка сошлась ближе всех именно с ним. Возможно потому, что он показался ей самым безобидным ввиду нетрадиционной ориентации или из-за того, что пытаясь писать пьесы, парень живо интересовался сюжетами, которые попаданка щедро подкидывала ему из книг и фильмов?

— Мало что утомляет сильнее однообразия, — улыбнулась она, поправляя платье. — Я даже завидую вам, господин Стрех. Вы хотя бы можете сочинять свою трагедию.

— Уверяю вас, госпожа Юлиса, дорога — не самое подходящее место для этого, — скорбно вздохнул начинающий драматург. — Вдохновение боится скрипа колёс, многолюдства и духоты.

Увы, но достаточно цветисто и многословно выразить сочувствие собеседнику путешественница не успела. Гу Менсин и Турпал Оол наконец-то договорились об оплате, и варвар, приняв деньги, что-то скомандовал на своём языке.

Невысокая, плотная женщина с злым, некрасивым лицом выложила прямо на грязный стол большую стопу лепёшек. Парень у очага стал разливать похлёбку по глубоким глиняным мискам, которые расставляла перед артистами высокая, худая девушка в кожаном фартуке поверх ужасно застиранного хитона. Она же принесла охапку обкусанных деревянных ложек.

Грустный старшина урбы плюхнулся на лавку рядом с Никой.

— Сущий грабитель, клянусь коленями Нолипа, — бурчал он себе под нос, привязывая к поясу заметно похудевший кошель. — В рабских сараях чище и кормят, наверное, лучше, чем здесь, а этот дикарь дерёт столько… словно у него дворец, а не двор!

Одна миска полагалась на двоих, а то и на троих едоков. Однако при одном взгляде на буровато-серое месиво из разваренных зёрен с вкраплениями кусочков кожи и каких-то жил девушку покинули последние остатки аппетита. Несмотря на долгие тренировки, она не рискнула подвергнуть свой желудок столь рискованному испытанию.

Отложив ложку с непонятными присохшими комками, путешественница решительно заграбастала лепёшку, и выйдя из-за стола, направилась к владельцу заведения.

— Кувшин вина, чашу оливок или маслин, — потребовала она не терпящим возражения тоном.

Густые, тёмные брови медленно поползли на низенький, морщинистый лобик. Толстые, лоснящиеся от жира губы скривились в пренебрежительной ухмылке.

— Нет.

— Что же это за постоялый двор, где даже вина нету?! — презрительно фыркнула Ника, понимая, что собеседник врёт.

— Оливок нет, а маслины кончились, — счёл нужным пояснить пузан.

— Вино есть? — продолжала допытываться девушка, кожей ощущая тревожно-любопытные взгляды не только своих спутников, но и местных обитателей.

— Десять дебенов за риал, — осклабился варвар.

— Ты, почтенный, хотел сказать двадцать? — нахмурились путешественница.

— Двенадцать, — выдвинул встречное предложение Оол.

— Пятнадцать, — покачала она головой.

После недолгой торговли Ника все-таки получила кувшин вина и, не задерживаясь, пошла к выходу.

Взглянув на неё, Риата с явным сожалением тоже стала подниматься из-за стола.

— Сиди! — махнула рукой хозяйка.

Багровое солнце зависло над холмами, чётко высвечивая их закруглённые вершины. Положив лепёшку на переднюю скамеечку фургона, девушка сделала осторожный глоток. Результат дегустации оказался не столь печален, как она ожидала. Тем не менее, выпивать всё Ника не стала, оставив немного рабыне.

Вскоре выяснилось, что здесь не только нельзя есть, но и негде спать! Хозяин предложил гостям расположиться либо прямо на земляном полу у очага, или на нарах, отделённых от большого зала дырявыми циновками.

Глядя на покрывавшую доски слежалую солому, девушка даже подумать боялась о том, сколько и какие паразиты там притаились в ожидании тёплых человеческих тел. Процедив сквозь зубы благодарность радушному Оолу, путешественница отправилась ночевать в фургон. Не одна она пришла к такому мудрому решению. Женщины и дети урбы тоже улеглись в повозке, а мужчинам, возможно, там просто не хватило места.

Риата, прихватив овчинное одеяло, попыталась лечь на земле, но хозяйка, указав на покрытое тучами небо, приказала лезть в фургон и скоро пожалела об этом.

Из-за корзин с вещами двоим внутри было малость тесновато. Но прогонять невольницу наружу или отправлять спать в дом путешественница не стала, ограничившись предупреждением:

— Будешь возиться или храпеть — разбужу.

— Что вы, госпожа! — привычно запричитала рабыня. — Я сплю тихо, как мышка…

Оправив ночную рубашку, Ника насмешливо фыркнула. Однако, пришлось отдать должное Риате. Проспав почти всю ночь в одном положении, она лишь изредка вздрагивала, громко причмокивая губами.

А вот её хозяйке по-настоящему заснуть так и не удалось. Мешали корзины, соседка, чьё, дышащее жаром, тело делало заполнявшую фургон духоту совершенно невыносимой. Поэтому девушка очень обрадовалась, заметив в дверную щель первые признаки зари. Наконец-то появилась веская причина встать и растолкать мирно посапывавшую невольницу.

Воспользовавшись тем, что даже хозяева постоялого двора ещё спали, путешественница хорошенько умылась, беззастенчиво используя воду из поилки для овец. Купание немного взбодрило её, слегка примирив с окружающей действительностью, даже любопытство пробудилось.

Этот постоялый двор настолько отличался от гостиниц, которые Ника видела в приморских городах во время своего плавания, что она спросила самого старшего и умудрённого из своих спутников:

— Господин Гу Менсин, почему здесь так отвратительно? Вроде бы место бойкое, торговцы туда — сюда шныряют, а тут ни выспаться, ни поесть, ни помыться по-человечески. Да если бы этот постоялый двор в хорошие руки — можно озолотиться!

— На самом деле не так много купцов пользуются этим путём, госпожа Юлиса, — покачал седой головой собеседник. — Товары в основном морем переправляют, так дешевле. Или напрямик через горы в Империю. Торговцы, которые этой дорогой ходят в сезон штормов, чаще всего собираются в большие караваны и все необходимое везут с собой.

Понизив голос, артист наклонился к притихшей слушательнице:

— Конечно, любой цивилизованный человек мог бы в два счета превратить этот двор в приятное и доходное место. Да кто же ему даст?

Девушка удивлённо вскинула брови.

— Турпал Оол — нурак. Тут земля их племени, и никому другому они здесь селиться не позволяют. Представляете, госпожа Юлиса, эти варвары не берут пошлину за проезд через свои владения. Но оставаться здесь надолго не позволяют ни в коем случае. Дикари!

Толстяк презрительно скривился и продолжил тем же доверительным тоном:

— Я слышал, двор построили всего лет шесть или семь назад. До этого путники просто ночевали у ручья. Говорят, вождь нураков долго не мог отыскать человека, чтобы его содержать…

Он хотел ещё что-то добавить, но тут из дома вышел угрюмый хозяин этого несимпатичного места, и бородатая физиономия Гу Менсина расплылась в широченной улыбке.

— Господин Оол! — радостно вскричал артист и, оставив озадаченную путешественницу, поспешил к нему навстречу.

Покачав головой, Ника направилась к фургону актёров.

— Господин Превий Стрех!

— Вы меня, госпожа Юлиса? — на всякий случай уточнил молодой человек, прижимая к груди свёрнутую овечью шкуру.

— Да, — подтвердила она, подходя ближе. — Мне бы хотелось поговорить о вашем творчестве.

— Мы уже уезжаем, госпожа Юлиса, — напомнил возлюбленный начинающего драматурга.

— Я заметила, господин Корин Палл, — нахмурилась девушка. — Поэтому и приглашаю его в свою повозку.

— Ну, я не знаю, — скромно потупил глазки будущий гений.

— Не беспокойтесь, — мягко улыбнулась Ника. — Там вам будет удобно, а беседа поможет скоротать время.

Всё ещё колеблясь, парень посмотрел на милого друга. В глазах того злой искоркой мелькнула ревность.

"Странно, — хмыкнула про себя путешественница. — Превий же не интересуется женщинами? Или он того… всеядный?"

— А, может, и вы, господин Палл, составите нам компанию? — попыталась она разрядить обстановку, тут же предупредив. — Только тесновато будет.

— Хорошо, — милостиво кивнул артист. — Сейчас постели отнесём. А то у вас в повозке и без того места мало.

Посадив Риату на переднюю скамеечку, девушка с гостями кое-как разместилась внутри фургона.

Бодро светившее на ясном, словно выстиранном небе, солнышко щедро нагревало просмолённую крышу. Чтобы пустить внутрь немного прохлады, путешественнице пришлось открыть заднюю дверцу. Тем не менее, она с отвращением чувствовала, как постепенно покрывается липким противным потом. Но желание, как можно быстрее приступить к осуществлению грандиозного плана мести Мерку Картену, помогало стойко переносить все тяготы и лишения.

У Ники имелись веские основания на него обижаться. Мореход, купец и по совместительству член городского совета Канакерна относился к своей пассажирке с плохо скрываемым презрением, при каждом удобном случае осыпал насмешками, а однажды едва не придушил за не вовремя сказанное слово.

Всё это она, успевшая привыкнуть к пренебрежительному отношению местных мужчин к женщинам, могла бы и забыть. Но чёрная неблагодарность Картена потрясла её до глубины души. Мало того, что консул спасибо не сказал за спасение своей дочери, он ещё и зажал обещанную награду, выдав вместо пяти тысяч золотых только одну, из которой девушке досталось лишь пятьсот. Вот подобного издевательства путешественница прощать ему не собиралась.

Сознавая свои скромные возможности и не желая доставлять неприятности знакомым, Ника решила отомстить Картену через театр, который тот любил до самозабвения. Именно для этого ей понадобился молодой, подающий надежды, драматург Превий Стрех.

Хорошо изучив местные обычаи, девушка начала издалека, высказав всё, что думает о постоялом дворе Турпала Оола. Собеседники её дружно поддержали, добавив красочных эпитетов в описание не только самого заведения, но и душевных качеств варвара.

Дав молодым людям выговориться, она предложила Превию Стреху вставить хозяина постоялого двора в одну из своих бессмертных комедий. Первоначально загоревшийся идеей, драматург быстро скис, заявив, что одного неряхи маловато для захватывающей истории.

Тогда путешественница посоветовала добавить к нему хвастливого моряка, который рассказывает всем подряд необыкновенные истории, все сильнее запутываясь в собственной лжи.

— Комедии надлежит быть весёлой, госпожа Юлиса, — назидательно заявил скромно молчавший до этого актёр. — А вы пока не сказали ничего смешного.

— Как вам такая история, господин Палл, — холодно усмехнулась Ника. — Некий моряк с товарищами, обманом заманив девушек на корабль, запер их в трюме. Но по пути домой пленницы освободились, и уже матросы стали их узниками.

Слушатели озадаченно переглянулись. Рассказчица продолжила, словно ничего не замечая.

— Девушки собираются казнить тех, кто посягнул на их свободу и честь. Моряки молят богов о спасении. Сжалившись над ними, добросердечная Диола заставляет бывших невольниц полюбить своих врагов…

— Не вижу из чего здесь можно сделать комедию! — насмешливо фыркнув, ещё не вкусивший славы драматург демонстративно скрестил руки на груди.

— Возможно, вам покажется смешным то, что вернувшись домой, матросы стали говорить всем, что это они спасли красавиц из плена? — предположила собеседница. — Рассказывая хвастливые истории о схватках с врагами и о собственном бесстрашии.

— Всё равно, госпожа Юлиса, — уныло покачал головой Превий Стрех, обменявшись с любовником многозначительными взглядами. — Звучит это как-то не очень весело…

— Но это же вас лучезарный Нолип наградил даром сочинять непревзойдённые комедии, — улыбнулась девушка. — Вот и сделайте историю смешной. Главное, чтобы в ней присутствовал пленённый женщинами хвастливый моряк, освобождённый ими, но всем рассказывавший о своих невероятных подвигах. И за это я заплачу вам…

Она прищурилась, закусив нижнюю губу, словно высчитывая что-то в уме.

— Пятнадцать риалов!

— Вы заказываете у меня пьесу?! — вытаращил глаза молодой человек, а Корин Палл решительно мотнул головой. — Это слишком дёшево, госпожа Юлиса!

— Нет, нет, — поспешила внести ясность путешественница. — Это всего лишь подарок будущему гению. Я хочу, чтобы он получал от своего творчества не только заслуженные похвалы, но и что-то более… весомое.

— Не знаю, госпожа Юлиса, — задумчиво протянул Превий Стрех, изображая мучительные раздумья. — Обстановка не слишком подходящая. Боюсь, я не смогу ничего сделать.

Ника чувствовала, что видя её заинтересованность, собеседник просто набивает себе цену. Она могла бы заплатить и побольше, но не хотела давать спутникам повод подозревать наличие у неё больших денег. Так, на всякий случай.

— Понимаю, — с серьёзным видом закивала девушка. — Но, возможно, за пятнадцать серебряных монет вы сможете сочинить хотя бы эпиграмму или несколько?

— Э — э — э, — замялся драматург, явно не зная, что ответить, и вопросительно посмотрел на интимного друга.

— Думаю, можно попробовать, — нерешительно пробормотал тот.

— Только пусть это будет нашим маленьким секретом, — улыбаясь, предложила путешественница, тут же пояснив. — Я имею ввиду деньги.

— Конечно, — не задумываясь, кивнул Корин Палл, видимо, тоже не желая делиться с коллегами дополнительным заработком.

— А если в ближайшее время я увижу хвастливого морехода на одном из представлений в Радле, — решила дополнительно простимулировать драматурга Ника. — Вы получите от меня тысячу риалов. Думаю, к тому времени они у меня будут.

Переглянувшись, собеседники не смогли удержаться от довольных улыбок. Наблюдая за ними, она обрела надежду на то, что многочисленные театралы Канакерна рано или поздно узнают о существовании данного шедевра. Возможно, Картен, используя своё служебное положение, не даст поставить его в родном городе, но тогда у его многочисленных врагов тем более хватит ума связать хвастливого моряка с рассказами консула о спасении женщин варварского племени гантов. А уж если недоброжелатели начнут раскапывать подробности этой истории — Картену точно не поздоровится.

Мало что губит репутацию политика сильнее, чем смех. Выставив морехода обманщиком, путешественница рассчитывала, что канакернцы больше не выберут его консулом. А для самолюбивого и амбициозного Мерка это будет большой неприятностью. Насмешливая пьеса станет подходящей местью за жадность.

Когда остановились на отдых, погода начала портиться. Похолодало, по небу, всё сильнее сгущаясь, потянулись лохматые облака.

— Госпожа! — окликнула хозяйку Риата, привязывая ослика возле куста, который тот сразу же начал объедать. — Позвольте за мхом сходить?

— Зачем он тебе? — машинально ответила путешественница, глядя вслед сладкой парочке, уже подходившей к своему фургону.

А выслушав ответ, нахмурилась:

— В корзине тряпки есть, и заячьи шкурки ещё остались.

— Они вам ещё самой понадобятся, госпожа, — отмахнулась невольница. — Мне так привычнее.

— Ну, как знаешь, — с лёгким раздражением пожала плечами Ника. — Только далеко не уходи.

"Всё-таки дальние путешествия — не женское дело в эти дикие времена", — подумала попаданка, с грустной завистью вспомнив предметы гигиены, реклама которых раздражала настолько же насколько сами они облегчали жизнь представительницам прекрасного пола в двадцать первом веке.

Ностальгически вздохнув, девушка направилась к костру, над которым артисты уже повесили закопчённый котёл.

Пренебрежение вчерашним ужином вызвало обильное слюноотделение и ворчание в животе. Хорошо ещё, что жены актёров готовили гораздо лучше стряпух с постоялого двора. Хотя в их каше мясо не встречалось вовсе.

Сытно рыгнув, Гу Менсин, аккуратно облизав ложку, посмотрел на облака.

— Если могучий Питр не пошлёт дождя, к вечеру будем в Каане.

— Большой город? — спросила путешественница, прожевав очередную порцию разваренных бобов.

— Деревня, госпожа Юлиса, — пренебрежительно махнул рукой толстяк. — Под властью Меведы живут, но та далеко. Так что каанские, можно сказать, сами себе хозяева.

Холодный ветер прервал отдых урбы. Артисты стали собираться, тревожно поглядывая на небо. А у Риаты неожиданно заупрямился осёл, наотрез отказавшийся уходить от понравившегося кустика.

— Иди же, мешок дерьма! — отчаянно ругалась рабыня, оттаскивая упирающееся животное.

Заметив гримасу боли и капли пота на лбу невольницы, хозяйка, забыв про аристократическое происхождение, бросилась ей помогать. Вдвоём им удалось кое-как затащить упрямца в оглобли.

— Спасибо, госпожа, — тяжело дыша, поблагодарила женщина, с явным усилием забираясь на повозку.

— Вот возьми, — проворчала путешественница, набросив ей на плечи плащ.

Предосторожность оказалась совсем не лишней. Примерно через километр дорога внезапно вышла на склон, сбегавший к берегу моря, по которому ходили мелкие, злые волны. Клубившиеся наверху тучи добавляли мрачного ожидания в картину окружающей действительности. Сразу похолодало.

Сберегая тепло, девушка плотнее запахнулась в толстую накидку. Очевидно, торопясь скорее добраться до деревни, артисты, выбравшись из фургона, бежали рядом, кутаясь в плащи и одеяла.

— Скорее, госпожа Юлиса! — оглянувшись, крикнул Тритс Золг. — Вот-вот пойдёт дождь!

Когда стало ясно, что осёл начинает отставать от своих дальних родственников, Риата протянула поводья хозяйке.

— Возьмите, госпожа.

— Сядь! — зло рявкнула Ника, спрыгивая на ходу.

Ловко приземлившись на дорогу, она крепко ухватилась за поводья и скомандовала:

— Погоняй!

Смущённая рабыня от души ударила осла по спине длинным, гибким прутом. Обиженно взвыв, животное сразу прибавило скорости. Путешественнице пришлось постараться, чтобы не отстать. Несмотря на то, что фургон защищал её от ветра, резкие порывы время от времени обдавали холодом кожу, норовя сорвать покрывало.

"Вот батман! — мысленно выругалась девушка. — Дождь пойдёт, сами под крышей отсидимся. А что с ослом будет? Осень, холодно, как бы не заболела скотинка? Околеет ещё. Нового придётся покупать".

Запнувшись о не вовремя подвернувшийся камень, она едва не упала, с трудом удержавшись на ногах. Но накидку все же сорвало, уронив в клубящуюся дорожную пыль.

Пришлось возвращаться, а потом, подобрав подол, догонять удалявшуюся повозку. Ухватившись за неё, Ника перевела дух, с облегчением замечая, что дорога впереди переваливает через седловину между двумя холмами. Ещё метров двести, и гребень защитит путников от ветра. Только до него пришлось бежать вверх по склону, оставляя море за спиной, в которую тут же ударил словно поджидавший этого шквал. Накидка затрепетала раздутым парусом, норовя сорваться и придавая девушке дополнительное ускорение.

"Так можно и улететь как на параплане", — усмехаясь про себя, она крепче вцепилась в плотную грубую ткань.

Непрерывно понукаемый Риатой, осёл наконец-то втащил фургон на перевал. Путешественница увидела уходящую за холмы дорогу и повозку актёров, которые уже не бежали, а быстро шли рядом с ней.

Не дожидаясь приказа, рабыня остановила осла и помогла хозяйке подняться на скамеечку. Чем ниже они спускались, тем меньше свирепствовал ветер, только чаще приходилось щуриться, оберегая глаза от пыли.

"Может, все-таки обойдётся без дождя?" — думала Ника, с надеждой глядя в тёмно-серое небо.

Похоже, что на этот раз небожители изменили своей привычке и не стали её разочаровывать. Сырой, пронзительный ветер, забираясь под свободную одежду, заставлял девушку ёжиться. Тучи, угрюмо клубясь, всё собирались с силами, но на пересохшую дорогу не упало пока ни одной капли.

Когда их фургон догнал торопливо шагавших артистов, Тритс Золг обернулся и крикнул, довольно улыбаясь:

— Почти добрались, госпожа Юлиса! За поворотом Каана. Там есть где переночевать и укрыть животных.

— Скорее бы, — глухо проворчала путешественница.

Помня слова Гу Менсина, она ожидала увидеть разбросанные по берегу убогие хижины, как в Рыбном месте, так называлась деревня возле Канакерна, или добротные дома за крепкими заборами, способными защитить жителей от стремительных набегов варваров.

Но открывшееся зрелище заставило Нику удивлённо вскинуть брови. Насчёт ограды она не ошиблась. Невысокий, потемневший от времени частокол окружал изрядный кусок берега, упираясь в отвесные стены утёсов.

Но всё пространство перед ним оказалось заполнено повозками, шатрами, огороженными плетнём загонами, наспех сооружёнными навесами. Охваченная любопытством, девушка спрыгнула с повозки, и догнав Тритс Золга, спросила, кивнув в сторону непонятного лагеря.

— Что это?

— Не знаю, госпожа Юлиса, — устало пожал плечами тот, кутаясь в заплатанное одеяло. — Похоже на стоянку работорговцев. Кажется, Оол говорил, что дня три назад прошёл караван Туна Ралия с рабами для каменоломен Готонима. Только непонятно, что они тут делают?

Очевидно, этот вопрос занимал не только его одного. Выступив вперёд, Гу Менсин спросил о чём-то шагавшего навстречу мужчину в длинном плаще с накинутым капюшоном. Присмотревшись, путешественница заметила под ним тусклый блеск панциря.

Прохожий отвечал на вопросы старшего урбы с явной неохотой и так тихо, что до Ники доносились только обрывки слов. Наконец, он пошёл по своим делам, а озабоченный Гу Менсин сообщил актёрам, что недавний обвал засыпал участок дороги в Медведу. Поскольку сами жители Кааны не слишком в ней нуждались, то и разбирать завал не стали, поджидая купцов, справедливо полагая, что им дорога нужнее.

Первым в деревне появился Глар Сасс с парой повозок и слугами. Так и не сумев переправиться через завал, он уже собирался возвращаться в Канакерн, когда к Каане подошёл большой караван Туна Ралия, в котором кроме телег с товарами гнали рабов. Как ни злился купец, узнав о неожиданном препятствии, угроза потери времени и прибыли заставили его направить часть невольников на разборку завала, пока остальные обустраивали временный лагерь, поскольку деревня не могла вместить всех нежданных гостей.

Внимательно слушая старого толстяка, Ника вспомнила, что уже слышала имена этих торговцев. Тот, что оказался здесь первым — муж Луилы Сасс, подруги жены господина Картена, а о втором говорил Румс Фарк, предлагая девушке отправиться в Империю вместе с ним.

Как сообщил Гу Менсину охранник, дорога расчищена, и уже завтра купцы покидают Каану.

— Но сегодня ночевать придётся в фургоне. Тот стражник-варвар сказал, что все дома в деревне заняты. Пойду сам узнаю. За одно попробую купить сена или овса для мулов.

— Нам тоже осла кормить нечем, госпожа, — робко напомнила рабыня. — Можно, я с ним схожу?

Бросив хмурый взгляд на бледное лицо женщины и вспомнив себя в её положении, путешественница буркнула:

— Я сама.

Прихватив пустой мешок, она поспешила за старшим урбы, который в сопровождении навьюченного большой корзиной Убия Власта направился к воротам в частоколе.

Первый же попавшийся навстречу местный житель в длинной тунике сказал, что сена в деревне не запасают.

— Мы же рыбаки, морем живём, — гордо заявил он, вытирая скользнувшую на кончик носа мутную каплю. — А про овёс спросите у нашего старейшины — Хромого Хемона. Вон его дом виднеется под новой черепицей.

Несмотря на сгущавшиеся сумерки, Ника догадалась, где проживает местный голова. Даже среди добротных каменных строений, так непохожих на убогие хижины Рыбного места, этот дом выделялся размерами и невысоким заборчиком из плетня.

— Вы же уже были здесь, господин Гу Менсин? — поинтересовалась девушка, слегка озабоченная услышанным разговором.

— Когда ехали в Канакерн, — ответил собеседник, обходя кучу отбросов.

— Почему же вы не знаете, что в Каане нет сена? — недоверчиво хмыкнула путешественница.

— Потому что тогда мы просто пустили мулов пастись! — раздражённо проворчал актёр. — А сейчас весь луг занят!

В маленьком дворике стояла пара осёдланных лошадей, а возле костра суетились два парня в хитонах. Едва Ника со спутниками вошли в воротца, как из дома вышел плотный мужчина в коротких кожаных сапогах вместо привычных сандалий.

— Мусаку нести, отец? — звонким голосом спросил один их молодых людей.

— Мать где? — вместо ответа спросил мужик.

— Ушла к Сурпену за яйцами, — сказал сын.

— Чего она там так долго шляется? — проворчал хозяин и тут же деловито поинтересовался. — Перец положили?

— Всё как ты велел, — заверил парень. — Гостям понравится.

— Господин Хемон! — вскричав так, будто встретил давешнего приятеля, Гу Менсин шагнул к старейшине, широко раскинув руки, словно собирался заключить его в тёплые, дружеские объятия.

— А вы ещё кто такие? — уперев руки в бока, очень нелюбезно осведомился тот.

Гордо выпрямившись, толстяк поспешно представился:

— Я Гу Менсин, старший лучшей урбы на всём Западном побережье! Мы гостили у вас весной, когда ехали в Канакерн по приглашению городских консулов.

Собеседник молчал, то ли вспоминая, то ли ожидая продолжения.

— Сейчас мы возвращаемся в Империю, чтобы там радовать зрителей своими представлениями, — уже чуть тише проговорил явно озадаченный актёр.

Усмехнувшись про себя, девушка подумала, что местный начальник, кажется, не желает вспоминать каких-то бродяг. Но тот внезапно широко улыбнулся, сверкнув белыми зубами.

— Так вы артисты?! Ну конечно! Очень рад! Сам блистательный Нолип прислал вас в наше забытое селение!

Подойдя к Гу Менсину, он дружески приобнял его за плечи.

— Проходите в дом! Гостей у меня сегодня много, но для вас тоже место найдётся.

— Благодарю за радушие, — заметно приободрился глава урбы. — Только сначала мне бы хотелось приобрести немного овса для наших мулов. Траву у деревни уже всю вытоптали… Во имя Гиппии, покровительницы быстроногих, не откажите в такой малости.

На миг задумавшись, Хромой Хемон беспечно махнул рукой.

— Да, из-за обвала у нас скопилось много людей и животных. Но для вас я отыщу скулупов двадцать овса. А о цене поговорим завтра.

— Пусть небожители сто крат воздадут вам за щедрость! — несмотря на талант, в голосе толстяка заметно пробивалась озабоченность. Видимо, умудрённый жизнью старик уже прикидывал, во сколько обойдётся ему это зерно.

— Мапат! — обратился старейшина к сыну, с интересом следившему за разговором. — Вернётся мать, возьми у неё ключ от амбара и насыпь артисту двадцать скулупов овса. Бери из бокового сусека, что ближе к двери.

Отдав необходимые распоряжения, каанский начальник повёл главу урбы в дом.

Почувствовав, что её осел может остаться голодным, Ника решила напомнить о себе.

— Господин Хемон!

— Кто это? — старейшина вопросительно посмотрел на Гу Менсина, явно не желая общаться с девушкой напрямую.

— Ника Юлиса Террина, — опередив толстяка, представилась та. — Я еду с господами артистами в Империю к родственникам. Не могли бы вы и мне продать немного овса?

— Госпожа Юлиса — дочь друга одного из консулов Канакерна, — решил помочь ей старший урбы. — Господина Мерка Картена.

Очевидно, это обстоятельство оказалось решающим для главы маленькой деревни.

— Эй, Мапат, насыпь десять скулупов и госпоже.

— Хорошо, отец, — отозвался отпрыск, тут же напомнив. — Так мусаку нести или попозже?

— Да-да, давайте, — подтвердил хозяин, гостеприимно распахивая дверь перед слегка озадаченным Гу Менсином.

Поскольку путешественницу и Убия Власта никто не приглашал, они остались стоять у плетня, терпеливо дожидаясь возвращения хозяйки дома.

Сынок старосты и ещё какой-то парень, поддев палкой дужку котла, унесли его в дом. От одуряющего запаха жареной рыбы, овощей и специй рот Ники уже давно наполнился слюной. Голодный актёр рядом жадно сглотнул, пробормотав с откровенной завистью:

— А нам сухие лепёшки с водой жевать придётся.

— Здесь есть колодец, родник или ручей? — тут же поддержала разговор девушка, пытаясь отвлечься от сосущей пустоты в желудке.

— Речка течёт неподалёку, — мрачно проговорил собеседник. — Там как раз шатры торговцев стоят. Значит, нам выше подниматься придётся. Тут они уже, наверное, всю воду загадили.

Тяжело вздохнув, актёр пожаловался:

— Весной здесь хорошо было. Мы в деревне ночевали, а сегодня в фургоне спать придётся…

Его слова прервал звук отворяемой двери. Выставив угощение, парни вернулись. Убий Власт замолчал, видимо, не желая разговаривать при них.

Путешественница с тревогой почувствовала, как всё сильнее мёрзнут ноги в лёгких сандалиях. Чтобы хоть как-то согреть их, она стала поджимать и разгибать пальцы. К счастью, озябнуть по-настоящему Ника не успела. Во дворик стремительно вошла полная женщина в наброшенной на голову длинной накидке и с корзиной в руке.

Мапат тут же шагнул к ней и что-то тихо проговорил, кивая на замерших у забора гостей.

— Твой отец нас разорит, — проворчала хозяйка дома, бренча ключами. — А тут ещё эта свадьба…

Неожиданно дверь дома опять распахнулась. В коричнево-жёлтом от огня светильников прямоугольном проёме появилась кряжистая фигура старосты.

— Вы здесь, госпожа Юлиса?

— Да, — отозвалась мгновенно насторожившаяся девушка.

— Зайдите, пожалуйста.

Поскольку предложение прозвучало достаточно вежливо и даже слегка просительно, путешественница сочла возможным для себя его принять.

Планировка дома отличалась простотой и функциональностью. Всё пространство занимало одно единственное помещение, разделённое на две части циновкой, висевшей на натянутой поперёк комнаты верёвке.

Почти напротив входа на полочке стоял ярко начищенный медный светильник с двумя носиками, а на стене слева в специальном держателе ярко пылал факел, освещая уставленный посудой стол. За ним вольготно расположились трое незнакомых мужчин и уже пьяненький Гу Менсин.

Тот, что постарше, с пышной окладистой бородой, в плаще, перехваченном на плече серебряной пряжкой, ткнул в сторону гостьи недоеденным куском рыбины.

— Это вас консул Мерк Картен привёз из-за моря?

Сам вопрос, пренебрежительный тон, и то, что её голодную заставляют стоять возле стола с разными вкусностями, ужасно разозлило Нику.

— Прежде чем расспрашивать девушку знатного рода, — процедила она сквозь стиснутые зубы, глядя на каменную кладку позади невольно застывших от удивления слушателей. — Ей нужно для начала хотя бы предложить сесть.

Путешественница презрительно скривила губы.

— Если вы, конечно, действительно хотите с ней говорить. Если нет, то я пошла.

Она развернулась. За спиной кто-то насмешливо фыркнул, и тут же раздался незнакомый вкрадчивый голос:

— Простите, госпожа Юлиса. Вдалеке от цивилизации мы несколько огрубели нравом и немного забыли о правилах приличия. Добрый хозяин сейчас принесёт табурет и чашу для такой красивой гостьи.

Восседавший на самом почётном месте лицом к входной двери широкоплечий мужчина в кожаном жилете поверх туники с привязанными рукавами говорил серьёзно, но на красивом лице с аккуратно подстриженной бородой блуждала насмешливая улыбка.

Ника заколебалась. Хромой Хемон резво, по-молодому метнувшись за циновку, почти сразу же выскочил с трёхногой табуреткой в одной руке и чёрно-красным бокалом в другой.

— Присаживайтесь, госпожа Юлиса, — засуетился старейшина, наливая черпаком из красиво расписанного сосуда разбавленного вина.

— Благодарю, — чуть кивнув, девушка осторожно принюхалась.

— К какой же ветви славного рода Юлисов принадлежит ваша семья? — всё с той же плохо скрываемой иронией спросил мужчина.

— Младшие лотийские Юлисы, — сделав глоток, путешественница поинтересовалась. — Но подскажите, кому я всё это рассказываю?

Собеседник рассмеялся. По суровому, грубо вырубленному лицу его соседа справа проскользнула тень улыбки. Обладатель красивой пряжки недовольно засопел. Гу Менсин сосредоточенно обгладывал баранье рёбрышко, делая вид, будто всецело поглощён данным занятием.

— Меня зовут Тун Ралий, — представился мужчина в жилете. — Это старший над моими охранниками — Квин Тулин Ванон, а это…

Работорговец кивнул на бородача, всё ещё державшего в руке недоеденный кусок рыбины.

— Господин Глар Сасс.

— Не ожидала вас здесь встретить, господин Сасс, — покачала головой Ника, делая маленький глоток и с удовольствием убеждаясь, что каанский старейшина гостей чем попало не угощает. — Ваша супруга рассказывала, что вы торгуете с горцами, а здесь берег моря и живут вполне цивилизованные люди.

Она с усмешкой взглянула на притихшего Хромого Хемона.

— Только вот гостям тарелки подавать забывают.

Тун Ралий вновь громогласно рассмеялся, а хозяин дома, громко крякнув, опять исчез за занавесью.

— Как же вы оказались так далеко от Радла, госпожа Юлиса? — буравя собеседницу светло-карими глазами, продолжал расспрашивать работорговец.

— Я родилась ещё дальше, — заявила путешественница, рассматривая разложенные по блюдам яства.

— Где? — переспросил мужчина, на всякий случай уточнив. — За океаном?

Старший охранник недоверчиво хмыкнул.

— Я же говорил, господин Ралий, — вступил в разговор сосед.

— Подождите, господин Сасс, — поморщился работорговец, останавливая его жестом руки. — Мне хочется послушать саму госпожу Юлису.

Недовольно засопев, муж подруги Тервии Картен налил себе вина. Воспользовавшись их короткой перепалкой, Ника успела поддеть куском лепёшки изрядную порцию мелко нарубленных овощей и отправить их в рот.

— Как же ваши родители туда попали? — обратился к ней Тун Ралий. Судя по всему, этот разговор его сильно заинтересовал.

Неторопливо прожевав, путешественница аккуратно вытерла губы платочком.

— Спасаясь от несправедливого обвинения. Мой дед — сенатор Госпул Юлис Лур и его старший сын Скунд пали жертвами подлой клеветы. По приказу императора Константа их казнили. Всеблагие боги спасли моих родителей, укрыв их за океаном.

— Они, что же, госпожа Юлиса, не смогли отыскать места поближе, чтобы спрятаться? — ухмыляясь, поинтересовался командир стражников.

— Я думала, вы знаете, господин Тулин, что не так просто скрыться от гнева радланского Императора, — скептически качая головой, девушка положила на расписную тарелку большой кусок жареной рыбы.

— Когда же это случилось? — быстро спросил работорговец.

— В тысяча пятисотом году от основания Радла, — ответила собеседница, вновь принимаясь за еду.

Мужчины переглянулись, а Квин Тулин Череп внушительно проговорил:

— Заговор Квитуна…

— Сенатора Госпула Юлиса Лура объявили одним из его сторонников, — подтвердила Ника, облизывая ложку.

— Когда же стало известно, что вашего деда оклеветали? — чуть прищурившись, подался вперёд Тун Ралий.

"Вот батман! — мысленно выругалась рассказчица. — Чего он до меня докопался? А может, он что-то знает об этом? Плевать, буду говорить так, как условились с Наставником".

— Справедливость восторжествовала только тринадцать лет назад, — грустно вздохнула она. — Богам торопиться некуда — они бессмертны.

Работорговец вопросительно взглянул на командира охранников. Тот сосредоточенно молчал, сведя густые брови к переносице. Глар Сасс, наоборот, приоткрыв рот, поднял глаза к потолку, видимо, пытаясь что-то вспомнить.

Пока собеседники помалкивали, погрузившись в размышление, девушка деловито наложила себе оливок и отломила изрядный кусок от ещё тёплой лепёшки.

Очевидно, никому из них так и не удалось отыскать в памяти какие-то достаточно важные события, происходившие в Империи в те времена, потому что торговец живым товаром с издёвкой поинтересовался:

— Почему же вы так долго собирались к своим родственникам, госпожа Юлиса?

— Потому, господин Ралий, что расстояние от Радла до нашего дома в Некуиме немного больше, чем от Императорского дворца до Сената, — так же ехидно ответила Ника, аккуратно выплюнув косточку на тарелку, и продолжила уже совсем другим тоном. — Отец рассказывал, что первое время просил морехода, раз в год навещавшего нашу семью в той земле, узнавать о событиях в Империи. Но новости приходили неутешительные, и он постепенно, особенно после смерти матери, перестал интересоваться происходящим на родине, полагая, что Радл потерян для нас навсегда.

Сделав драматическую паузу, путешественница промочила горло глотком вина, с удовольствием замечая, что смогла завладеть вниманием слушателей. Даже Гу Менсин перестал жевать, застыв с полуобглоданным бараньим ребром в руке.

— Пять лет назад, — продолжила рассказчица. — Отцу приснился сон, о содержании которого он умолчал, но на следующей встрече с капитаном очень просил выяснил судьбу наших родственников. Можете представить себе мою радость, господа, когда нам сказали, мой дед и дядя оправданы!

Девушка улыбнулась, словно вспоминая что-то хорошее, потом, сурово нахмурившись, покачала головой.

— Только отец не поверил. После всего, что с ним случилось, он уже не ждал такого щедрого подарка от судьбы, поэтому попросил ещё раз всё выяснить и проверить. Один хороший знакомый нашего канакернского друга, будучи в Радле, зашёл в здание Сената, где служитель показал ему выбитые на стене имя Госпула Юлиса Лура. Узнав об этом, отец заплакал и возблагодарил богов, верность которым он сохранил, проживая среди варваров.

Если верить воспоминаниям Наставника, ничего такого он тогда не думал, но настоял, чтобы его названная дочь обязательно вставила в свой рассказ родственникам эту душещипательную историю. Немного сомневаясь, Ника решила вначале проверить реакцию на эти слова посторонних людей.

Судя по поведению слушателей, её рассказ произвёл надлежащее впечатление. Иронично-недоверчивый Тун Ралий отвёл взгляд, артист и каанский старейшина замерли с полуоткрытыми ртами, а Глар Сасс усиленно моргал подозрительно блеснувшими глазами.

— Но где же ваш отец, госпожа Юлиса? — нарушил молчание работорговец. — Почему он не с вами?

— Годы и болезни подточили его здоровье, господин Ралий, — путешественница смахнула с ресниц вымученную слезинку. — Отец просто не перенёс бы тяжёлого плавания. А умирать на корабле посреди океана ему очень не хотелось.

— Вы бросили больного старика одного среди дикарей?! — вскричал поражённый собеседник.

Привычная к подобным обвинениям девушка мысленно поморщилась, но на этот раз решила не оправдываться и никому ничего не доказывать.

— Ваши слова незаслуженно оскорбительны, господин Ралий, — выпалила она, швырнув тарелку с недоеденными маслинами на стол, и резко встала на ноги. — Я почитаю отца, как велят бессмертные боги и завещают обычаи предков! Ничего не могло заставить меня с ним расстаться, кроме его священной воли, которую я исполнила, как подобает истинной дочери Юлисов! Прощайте, господа!

Успев кое-как подкрепиться, девушка обрадовалась тому, что собеседники дали ей такой замечательный повод прервать затянувшийся и очень неприятный разговор. С видом оскорблённого достоинства она развернулась, картинно перебросив край накидки через плечо.

— Постойте, госпожа Юлиса! — остановил её отрывистый окрик работорговца. — Здесь никто не хотел вас задеть или как-то обидеть.

Застыв у самой двери, Ника медленно обернулась, стараясь, чтобы лицо оставалось в тени. Собеседник тоже встал, чуть развёл в сторону руки, словно извиняясь за некстати сказанные слова. Вот только притаившаяся в бороде усмешка выглядела скорее угрожающей, чем виноватой. Его собутыльники имели несколько смущённый вид, только старый актёр, склонив голову на грудь, смотрел в пол, пряча странную усмешку.

Мысли путешественницы лихорадочно заметались. Успев изучить местные нравы, она понимала, что после таких слов Тун Ралий расценит её уход, как оскорбление, к тому же нанесённое в присутствии людей, для которых он является несомненным лидером. А на что способны обиженные альфа-самцы ей прекрасно известно. Придётся остаться и отвечать на злые вопросы. Впервые девушка с предельной ясностью осознала, как оберегало её в Канакерне имя консула Картена. Сейчас она полностью лишена этой защиты и может рассчитывать только на себя.

— Прошу, не покидайте нас так рано, — продолжил торговец живым товаром, делая приглашающий жест и тут же предлагая Хромому Хемону налить всем вина.

— Восславим Диноса! — торжественно провозгласил Тун Ралий, поднимая бокал из синего стекла, и выпив, поинтересовался. — Родственники ждут вас, госпожа Юлиса?

— Нет, — покачала головой та и тут же мысленно отругала себя за глупость. — "Вот дура! Надо было сказать, что они обо мне знают и если я не появлюсь, будут искать".

Но слово — не воробей, и она продолжила:

— Слишком далёк путь от Некуима до Радла, и трудно отыскать достойного посланца, чтобы передать такую… странную новость.

— Но у вас есть хоть какие-то доказательства вашего происхождения? — допытывался собеседник. — Кроме слов.

— Разумеется, — солидно кивнула Ника. — Отец написал письмо своему шурину, регистру Трениума Итуру Септису Дауму, моей бабушке и тёткам. Кроме того, он передал мне своё кольцо с печатью.

Она достала из-за ворота платья висевший на кожаном шнурке перстень. Все сидевшие за столом подались вперёд, стараясь рассмотреть рисунок герба Юлисов.

Убирая кольцо, девушка добавила с нескрываемой гордостью:

— А ещё отец говорил, что я очень похожа на свою мать.

— Вы поведали нам необыкновенную историю, госпожа Юлиса, — в задумчивости покачал головой работорговец. — Я даже готов в неё поверить.

— Чего только в жизни не случается, — усмехнулся командир наёмников и посочувствовал. — Вашей семье боги послали нелёгкие испытания, госпожа Юлиса.

— Когда небожители играют судьбами людей, происходят ещё более потрясающие вещи, — назидательно проговорила Ника, отвлекая внимание слушателей от своей будущей родни. — Когда мы пересекали океан, ветер занёс нас на спину Змеи… Слышали о ней, господин Ралий?

— Кто же на Западном побережье не знает о Змее! — фыркнул тот и пояснил в ответ на немой вопрос Квина Тулина. — Дочь Нутпена и Такеры.

— Подхватывает корабли неосторожных мореходов и уносит их в холодное царство своей матери, — решил блеснуть эрудицией Глар Сасс. — Мало кому удавалось вырваться из её объятий.

— Погибая от голода и жажды, мы из последних сил молили богов о помощи, — трагическим голосом продолжила путешественница. — И вот когда всем казалось, что надежды уже нет, а впереди только гибель, тяжелокрылый Яроб прислал северный ветер! Свирепые волны швыряли корабль как ореховую скорлупку, грозя утопить, но сорвали его со Змеи и принесли к берегам Континента.

— Об этом чудесном спасении до сих пор судачат в портовых трактирах Канакерна, — авторитетно подтвердил её слова Глар Сасс.

Как и рассчитывала рассказчица, собеседники тут же принялись вспоминать не менее увлекательные происшествия, случившиеся с ними или с их друзьями и знакомыми. Пользуясь этим, девушка спокойно доела маслины, не забывая в нужном месте качать головой, многозначительно хмыкать или вставлять короткие замечания.

От тепла, сытости, вина и ощущения отступившей опасности стало неудержимо клонить в сон. Поэтому, едва работорговец закончил рассказ о каком-то необыкновенно везучем разбойнике, Ника встала.

— Благодарю хозяина дома за щедрое угощение, а вас, господа, за интересную беседу. Было очень приятно познакомиться.

— Вы уже уходите? — встрепенулся Тун Ралий. — У господина Хемона ещё осталось хорошее вино.

— Ратсор Кларийский считал умеренность одной из главных добродетелей радланских женщин, — кстати вспомнила гостья древнего философа, чей тяжеловесный трактат, полный самого дремучего сексизма, ей пришлось по настоянию Наставника прочитать целых два раза. — Отец чрезвычайно высоко ценит наставления этого мудреца и меня приучил им следовать.

— Да, господа! — проснувшись, Гу Менсин обвёл окружающих осоловелыми глазами. — Нам пора, уже пора.

— Ну, так мы договорились? — неожиданно спросил у него старейшина.

— Договорились, господин Хемон, — важно кивнул толстяк, выбираясь из-за стола.

— О чём? — мгновенно насторожилась девушка.

— Через два дня достойный хозяин этого дома женит своего сына Мапата, — пояснил старший урбы, опираясь рукой о стену. — Мы дадим на свадьбе представление.

Заметив неудовольствие на её лице, актёр пожал плечами.

— Я предупреждал вас, госпожа Юлиса.

— Помню, господин Гу Менсин, — со вздохом согласилась та.

— Разве у вас нет своей повозки? — удивился работорговец.

— Почему? — искренне обиделась путешественница. — У меня прекрасный крепкий фургон, в котором я собираюсь сегодня выспаться.

— Тогда присоединяйтесь к нашему каравану? — предложил Тун Ралий. — Вы же не против такой попутчицы, господин Сасс?

— Ничуть, — торговец растянул в улыбке блестящие от жира губы. — Мне хочется послушать ваши рассказы о Некуиме, госпожа Юлиса.

— Я подумаю об этом, господин Ралий, — вымученно улыбнулась девушка. — Но только завтра. Сегодня я слишком устала.

Снисходительно улыбнувшись, работорговец многозначительно взглянул на хозяина дома. Тот недоуменно вскинул брови, но быстро сообразил, что от него хочет знатный гость.

— Я скажу сыну, господин Гу Менсин, он вас проводит.

— Благодарю, господин Хемон, — толстяк неуклюже поклонился, продолжая держаться за стену.

Ещё раз попрощавшись с тёплой компанией, Ника с артистом покинули гостеприимный дом старейшины.

Снаружи царила кромешная тьма, освещённая лишь тусклым светом догоравших в очаге углей. Выслушав распоряжение отца, молодой человек зажёг факел и сухо велел гостям следовать за собой.

Холодный, пронизывающий ветер быстро выдул из головы дрёму и винные пары. Старший урбы, наверное, меньше мёрз или больше выпил, потому что ночная прохлада, кажется, никак не повлияла на его самочувствие. Ноги артиста заплетались, и чтобы не упасть, он то и дело хватался за плечо проводника.

Ворота деревни оказались закрыты. Возле них скучал какой-то мужик в меховом плаще и с копьём в руках.

"Охрану держат, — уважительно хмыкнула девушка. — Молодцы. Только что они сделают против наёмников работорговца?"

Выспросив у караульного, где стоит фургон актёров, Мапат расстроился ещё больше. Причина этого стала понятна, когда пришлось идти метров восемьсот мимо вонючих загонов, где вокруг тлеющих костров жались одетые в лохмотья рабы, мимо озабоченных охранников и шатров, светящихся изнутри огоньками светильников.

Артисты тоже развели костёр, рассевшись возле которого терпеливо дожидались возвращения старшего.

— Теперь сами дойдёте, — недовольно буркнул провожатый и, развернувшись, торопливо зашагал к деревне.

Навстречу Гу Менсину тут же устремились несколько человек. Пресекая величественным жестом поток вопросов, толстяк, пошатываясь, пошёл к огню, и уперев руки в бока, объявил о предстоящем выступлении на свадьбе сына старейшины.

— Что будем представлять? — хмуро спросил Анний Мар Прест.

— "Змею и кувшин", — не задумываясь, ответил старший товарищ. — Селянам нравятся грубые комедии.

Артисты зашумели.

Поискав глазами Риату, путешественница уже хотела спросить о своей рабыне, но тут увидела её с кувшином в руках.

— Я как раз на речку ходила, госпожа, — вымученно улыбнулась женщина. — Сейчас воду согрею, и можете умываться.

Дождавшись, когда она поставит кувшин к костру, Ника отозвала невольницу в сторону.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, госпожа, — с наигранной бодростью отозвалась та, но взглянув на недоверчиво хмурившуюся хозяйку, пояснила. — У меня такое бывает, госпожа. Я слышала, господин Гу Менсин сказал, что мы здесь на пару дней остановимся. За это время всё пройдёт.

— Ну, тебе виднее, — пожала плечами девушка и спросила. — Ела что-нибудь?

— Госпожа Приния лепёшкой угостила, — со вздохом потупила глаза невольница.

— И я тебе лепёшку принесла, — сказала хозяйка. — Извини, больше ничего незаметно взять не получилось.

— Пусть боги вознаградят вас за заботу, добрая госпожа, — дрогнувшим голосом пробормотала Риата. — Вы не забыли о своей ничтожной рабе…

— Опять начинаешь? — поморщилась Ника.

— Простите, добрая госпожа, — женщина в деланном испуге прикрыла ладонью рот.

Рождённая в неволе, не знавшая другой жизни, Риата пребывала в твёрдой убеждённости, что хозяевам надлежало льстить при каждом удобном случае и желательно побольше. Ника, всё ещё видя в рабах людей, а не одушевлённые орудия труда, прекрасно понимала всю лживость подобных славословий.

В первые дни она ужасно злилась на рабыню и даже грозилась продать, если та не перестанет льстить хозяйке на каждом шагу. Почувствовав серьёзность намерений новой госпожи, женщина поумерила пыл. Но накрепко вколоченные в сознание привычки нет-нет да и давали о себе знать.

Ночевать вновь пришлось в фургоне, и Ника опять не выспалась. Кроме тесноты, духоты и запаха ужасно раздражала рабыня, которой то и дело приходилось выходить из повозки. В одну из таких отлучек девушка резко села, зло отбросив в сторону одеяло. Голова гудела, ужасно хотелось на кого-нибудь наорать. Большого труда стоило не рявкнуть на приоткрывшую дверку невольницу. Впрочем, той хватило одного вида разъярённой госпожи, чтобы, втянув голову в плечи, поспешно попятиться назад.

Вслед за ней хозяйка тоже выбралась из фургона. Небо почти очистилось от облаков, а на востоке уже показались нежные отблески приближавшейся зари. Вокруг погасшего костра, закутавшись в шкуры и одеяла, спали артисты. Услышав шум, один из них приподнялся на локте. Сонный взгляд Тритса Золта встретился со злыми, не выспавшимися глазами путешественницы.

Пробормотав что-то себе под нос, мужчина с удовольствием вернулся к прерванному занятию, а девушка поплелась к реке, машинально отметив, что ветер стих, и стало заметно теплее. Спрятавшись за кустами, Ника стянула платье, и тихонько повизгивая от холода, вошла в речку. Зайти далеко духу не хватило, настолько обжигающей оказалась быстрая, прозрачная вода. Быстренько ополоснувшись и стуча зубами, она выскочила на берег, где её уже ждала Риата с полотенцем в руках.

Купание помогло. Когда со стороны лагеря купцов послышались крики и шум, девушка взбодрилась достаточно для того, чтобы более-менее адекватно соображать.

Сборы соседей разбудили артистов, которые тоже один за другим потянулись к реке. В ожидании дальнейшего развития событий Ника, усевшись на волчьей шкуре, стала наблюдать, как ловко стражники выстраивают колонной связанных рабов, которых, на первый взгляд, казалось не меньше сотни. В основном крепкие мужчины с длинными отросшими патлами и зверообразными бородищами, хотя встречались и старики, и совсем молодые парни.

Невольно представив себя на их месте, девушка зябко передёрнула плечами. Глядя, как споро сворачивают лагерь, она решила, что работорговец уже забыл о своём вчерашнем предложении, но тут заметила всадника, направлявшегося к стоянке артистов. Узнав командира наёмников, Ника встала, застыв в тревожном ожидании. Всё обдумав, девушка поняла, что категорически не желает присоединяться к купеческому каравану, а недомогание Риаты только укрепило её в этом решении.

Она честно призналась себе, что просто боится работорговца. И дело не в специфике товара и даже не в том допросе, который тот учинил ей вчера вечером. Просто Ника уже вдоволь насмотрелась на подобных альфа-самцов, уверенных, что весь мир существует исключительно для их личного употребления. Девушка знала, как болезненно самолюбивы данные субъекты, и понимала, что простой отказ может сильно ранить тонкую душу Туна Ралия.

Выход из этой ситуации, сама того не желая, подсказала невольница. И теперь её хозяйка надеялась выпутаться с помощью измождённого внешнего вида и синих кругов вокруг глаз от недосыпания.

— Доброе утро, госпожа Юлиса! — громко поприветствовал путешественницу верховой. — Господин Тун Ралий просил меня узнать, вы едете с нами?

— Здравствуйте, господин Тулин, — чуть поклонилась Ника. — Передайте господину Туну Ралию мою благодарность, но, к сожалению, я не могу принять его предложение. Мне нездоровится. Пользуясь тем, что мои спутники…

Она сделала красноречивый жест в сторону артистов, с интересом следивших за их беседой.

— Задержатся в Каане, я тоже решила остаться и немного отдохнуть.

— У господина Ралия с собой искусный лекарь, — с сочувствием проговорил собеседник. — Быть может, прислать его к вам, госпожа Юлиса?

— Не нужно беспокоиться, господин Тулин, — заверила девушка наёмника. — Я нуждаюсь только в покое.

— Как пожелаете, — пожал затянутыми в кожу плечами мужчина. — Тогда прощайте, и пусть Пелкс пошлёт вам выздоровление!

— Прощайте, господин Тулин, — отозвалась путешественница. — Надеюсь, что небожители и вас не оставят своими милостями.

Развернув коня, всадник погнал его к повозкам каравана.

— Тун Ралий — богатый и влиятельный человек, госпожа Юлиса, — тихо пробормотал Гу Менсин. — Говорят, у него есть знатные друзья в Империи.

— Даже если это так, господин Гу Менсин, — девушка пристально взглянула на толстяка. — Я действительно неважно себя чувствую.

Неопределённо хмыкнув, собеседник обернулся к артистам, и махнув рукой, направился в деревню, важно выпятив брюхо. За ним, прихватив корзины, поспешили Ун Керат и Анний Мар.

А к хозяйке робко приблизилась Риата.

— Вы из-за меня не поехали с ними, госпожа? — пролепетала она, опустив глаза.

— Не только, — покачала головой Ника. — Не хочу иметь дел с работорговцами.

Она хотела добавить, что Глар Сасс тоже не внушает ей доверия, но замерла, знаком велев рабыне помолчать.

Актёры, неспешно шагавшие к деревне, вдруг бросились бежать, криками и взмахами рук стараясь привлечь внимание пассажиров выехавшей из ворот повозки, в которых девушка с удивлением узнала старейшину и его сына. Видимо, повинуясь приказу отца, тот натянул поводья, остановив торопливо трусившего ослика.

Между Хромым Хемоном и артистами завязался оживлённый разговор, сопровождавшийся энергичными жестами и тряской бород. Внезапно Гу Менсин, как-то резко успокоившись, поклонился, а тележка покатила догонять удалявшийся купеческий караван.

"Странно, — хмыкнула про себя путешественница. — У людей свадьба на носу, а они куда-то покатили ни свет, ни заря?"

Глава урбы вернулся примерно через час. Пока Ун Керат и Анний Мар выкладывали из корзин сушёную рыбу, лук, чеснок, капусту и прочие продукты, Гу Менсин щедро потчевал артистов новостями.

Хромой Хемон с Мапатом отправились в Меведу за невестой и её родителями, пообещав вернуться завтра к вечеру. Подтвердив все вчерашние договорённости, каанский старейшина категорически отказался платить деньгами, пообещав щедро кормить артистов и снабдить их едой в дорогу.

Не всем пришёлся по душе подобный гонорар. Корин Палл заявил, что деревенские получили от купцов и наёмников кучу серебра, а для служителей Нолипа, небесного покровителя театров, даже меди пожалели. Распаляясь все больше и больше, артист кричал, что лишь невольники работают только за еду. На что Гу Менсин резонно возражал, что полученные здесь продукты помогут им сэкономить деньги в Меведе.

Слушая их страстный диалог, Ника отчаянно зевала. Едва не вывернув в очередной раз челюсть, она громко осведомилась:

— Мы так и будем здесь стоять или переедем в деревню?

— Хромой Хемон сказал, что вечером за нами придут и разведут по домам, — поспешно сообщил толстяк, весьма довольный тем, что может отвлечься от перебранки. — Там мы будем ночевать, но питаться из своего котла.

Понимающе кивнув, девушка вспомнила убогую обстановку жилища старейшины и решила спать в фургоне, а вот Риата пусть воспользуется гостеприимством добрых жителей Кааны.

Всё ещё не угомонившись, Корин Палл хотел ещё что-то сказать, но Гу Менсин его опередил:

— Превий, найди свиток со "Змеёй и кувшином". Мы недавно её представляли, но все-таки надо повторить слова. Нам нельзя опозориться даже перед жителями этой деревни.

С трудом дождавшись обеда, Ника проглотила пару ложек каши и завалилась спать. Ближе к вечеру из деревни явился представительный мужчина, назвавшийся Ламотом, младшим братом Хромого Хемона.

Фургон артистов поставили во дворике старейшины. Посовещавшись, они решили, что в нём будут спать женщины и дети. Мужчины разбрелись по домам, прихватив скудные постельные принадлежности.

Племянник Хромого Хемона отвёл повозку путешественницы на другой конец деревни почти к самому берегу моря и велел остановиться у небольшого домика с прогнувшейся, словно седло, крышей, поросшей зелёным лишайником.

Видимо, услышав скрип колёс, из покосившихся дверей выскочила сухопарая женщина в застиранном хитоне, с обвязанной тряпьём поясницей.

Даже не дав провожатому возразить, она тут же закричала:

— Куда мне этих бродяг девать! У меня детей двое, коза с козлёнком! Мужа Нутпен прибрал, так теперь Хромой Хемон покоя не даёт! Пусть твой отец их к себе забирает!

— Мы много места не займём, — попыталась немного успокоить разъярённую хозяйку Ника.

— А ты кто такая? — подозрительно щурясь, поинтересовалась та, как будто только что заметила гостью.

— Путешественница это, тётка Роза, — опередил её с ответом паренёк. — В Империю к родственникам пробирается.

Женщина подошла ближе, пристально вглядываясь в лицо Ники, так, словно плохо видела.

— Что же вы, госпожа, с этими бездельниками и бродягами в путь пустились? — чуть сбавила тон Роза.

— Так получилось, — виновато пожала плечами девушка, предупредив. — Я буду спать в фургоне, а вас попрошу приютить мою невольницу.

Заметив, что собеседница начинает хмуриться, заверила:

— Она не доставит вам неудобств.

Воспользовавшись их разговором, парнишка-провожатый поспешно скрылся, посчитав свою миссию выполненной.

— Ну, если так, — проворчала хозяйка дома. — Оставайтесь.

К счастью, в небогатом вдовьем хозяйстве отыскался полуразвалившийся сарайчик для недовольного ослика.

Риата к перспективе ночёвки в доме, переполненном людьми и скотиной, отнеслась без особого энтузиазма, но спорить не стала.

На следующий день Риата действительно выглядела лучше. С обычной для себя лёгкостью она умудрилась найти общий язык с Розой, узнав её трагическую, но такую типичную историю. Младшая дочь в семье, она рано вышла замуж за своего односельчанина. О покойном муже женщина говорила без особой любви или уважения, упрекая того за мотовство. Случалось, семья жила впроголодь, потому что деньги, вырученные за рыбу, супруг тратил по кабакам и борделям.

Но настоящую нужду Роза с детьми узнала, когда супруг погиб, выйдя в море в непогоду. Её родители к тому времени умерли, а обременённый многочисленным семейством брат помогать не спешил. Чтобы хоть как-то прокормиться, вдова бралась за любую работу: чинила сети, собирала хворост, пряла нитки из купленной овечьей шерсти, даже разбила огород, сорвав спину, возделывая местную каменистую почву.

Умываясь, хозяйка слушала рассказ рабыни и с пугающей ясностью поняла, что горести чужой жизни не находят отклика в сердце. Она сочувствовала несчастной женщине, но как-то лениво, не от души.

"Какой же я стала сухой и чёрствой, — удручённо думала Ника, вытираясь, и неожиданно для самой себя до боли сжала зубы. — А меня кто пожалел? Кто мне хотя бы раз искренне посочувствовал?! Кроме мамы…"

Воспоминание о прошлом стегнули, словно раскалённым бичом. Слишком много там такого, от чего горько и за что стыдно до сих пор.

Раздражённо бросив опасливо притихшей невольнице полотенце, Ника буркнула:

— Помоги причесаться.

Сама не ведая того, Риата своим рассказом всколыхнула скопившийся на дне души мрачный ил, который так и не превратился в равнодушные, холодные камни. Девушка, как могла, старалась отвлечься, заполнить голову другими более своевременными и актуальными проблемами, но снова и снова мысленно возвращалась в тот роковой день, когда она, измученная горем и пылающей совестью, решила свести счёты с жизнью, но вместо этого попала в новый мир.

Она погуляла по берегу, долго вглядываясь в светло-голубую гладь моря. Пытаясь забыться, спряталась от людей за густо разросшимися у реки кустами и многократно, до боли в мышцах и связках выполняла гимнастические упражнения, пока рабыня пасла осла.

Уже в сумерках в деревню въехали две повозки с людьми и вещами. Не останавливаясь, они быстро прошмыгнули в дом старейшины, где и исчезли, вызвав активное шушуканье местных жителей.

— Невеста с родителями приехала, — тихонько проговорила невольница. — И, наверное, жреца Немига привезли?

— А почему тайком? — обернулась к ней хозяйка.

— Потому что невесте полагается прибыть в дом жениха в праздничном платье, на украшенной повозке, — начала обстоятельно отвечать Риата. — А жених перед встречей с ней должен принести жертву богу покровителю — Нутпену и омыться в морской воде. Потом надлежит провести обряд жертвоприношения Ноне, хранительнице очага, и домашним богам. Далее следует церемония возжигания очага от огня из дома невесты. И всё это надлежит совершать пред ликом Нолипа, дабы его божественный свет отгонял от будущей семьи все беды и напасти.

— Так, значит, невеста с родителями приедет только завтра, — понимающе усмехнулась Ника. — А сейчас их как бы нет?

— Точно так, госпожа, — авторитетно подтвердила собеседница.

Видимо, Риата действительно прекрасно разбиралась в местных обрядах, потому что её предсказания начали сбываться с самого утра.

Ещё до восхода солнца невеста с роднёй тихо покинула деревню, жители которой стали усиленно готовиться к свадьбе своего старейшины. Ворота ограды, некоторые дома украшались гирляндами, сплетёнными из веток тальника, берёзы и можжевельника.

Жених в сопровождении папаши и толпы празднично одетых рыбаков отправился на берег, где после торжественного утопления ни в чём не повинного голубка, голышом вошёл в море, чтобы под пение гимнов погрузиться с головой в уже не такую тёплую воду. После чего здесь на гальке его торжественно обрядили в относительно белый хитон с красивыми серебряными пряжками на плечах и водрузили на мокрые волосы большой венок из виноградных листьев.

Возвратившись на родное подворье, жених вместе с матерью принёс жертву благодетельной Ноне и ещё кому-то из местных богов. На всех ушла одна средних размеров рыбка, торжественно сожжённая в очаге.

После чего папа с сыном удалились в дом для проведения некой настолько секретной церемонии, что тайну её бдительно оберегали два вставших у двери седобородых старца.

Пока мужчины пытались задобрить небожителей, женщины ударно трудились над свадебным угощением. По всей деревне пахло жареной рыбой, мясом, лепёшками, пряностями и ещё чем-то очень вкусным.

Едва Мапат с папой успели перевести дух и выпить по стаканчику разведённого вина, примчался мальчишка, отправленный на утёс следить за дорогой.

Повинуясь распоряжениям Хромого Хемона, парни тут же запрягли вымытого осла с расчёсанной гривкой в украшенную зелёными ветками, цветами и разноцветными тряпочками телегу, на которую, кроме старейшины и его сына, взгромоздились ещё трое мужчин и в сопровождении весело гомонящих односельчан проследовали к деревенским воротам.

Девушка не любила тесниться в толпе, но очень хотела понаблюдать за местной свадьбой, поэтому поднялась на склон холма метрах в ста и стала наблюдать за происходящим, выслушивая пояснения Риаты.

К этому времени обе повозки уже успели встретиться.

— Сейчас невеста пересядет к жениху, — проговорила рабыня.

Присмотревшись, Ника сообразила, что голову новобрачной прикрывает тёмно-синяя, расшитая узорами накидка, видимо, достаточно плотная, так как неуверенно шагавшую девушку с двух сторон поддерживали какие-то люди, которые и помогли ей взобраться на телегу к будущему мужу. Под нестройное, но громкое и бодрое пение процессия направилась в Каану.

Поразмыслив, путешественница передумала возвращаться в деревню, вместо этого, пройдясь дальше по склону, нашла подходящее место для наблюдения.

Возле дома старейшины бросался в глаза высокий, одетый в длинную бледно-серую хламиду мужчина с окладистой бородой. Величественная осанка и дымящийся у самых ног маленький костерок ясно указывали на род его занятий.

Здесь невесте вновь пришлось помогать — на этот раз сойти с повозки.

— Сейчас жрец принесёт жертву Немигу, — пояснила из-за спины Риата. — И будет просить у бессмертного покровителя новобрачных счастья для новой семьи, много сыновей, богатства и благополучия.

Вместо привычных голубей или кусочков ароматной смолы, служитель культа бросил в пламя горсть чего-то плохо различимого на таком расстоянии. Дым тут же стал гуще, а жрец затянул песню, широко разевая рот и воздев руки к небесам. Закончив сольное выступление, он провёл молодую пару вокруг костерка, так чтобы они прошли сквозь клубы дыма, и только после этого жених снял с головы невесты покрывало. А дальше произошло нечто неожиданное.

Молодой человек подхватил её на руки и аккуратно внёс в дом, дверь в который заранее распахнула супруга старейшины.

"Вот батман! — хмыкнула про себя попаданка. — Совсем как у нас".

На этом, правда, совпадение закончилось. Женщина в зелёной, ярко расшитой накидке бережно передала невесте какой-то предмет.

Хозяйка вопросительно взглянула на невольницу.

— Это горшок с углями, госпожа, — торопливо пояснила та. — Я же говорила. От них невеста должна разжечь очаг в своём новом доме.

Рабыня вздохнула.

— Пойдёмте, госпожа. Сейчас начнётся свадебный пир. Деревенским может не понравиться, если вас там не будет. Народ здесь такой. Ещё подумают, что вы ими пренебрегаете. Смотрите, артисты уже пришли.

Погода стояла великолепная, поэтому столы, собранные, наверное, со всей деревни, расставили двумя рядами прямо на берегу. За одним уселись мужчины, за другим — женщины, кроме тех, кто занимался обслуживанием гостей.

"Во сколько же это мероприятие обойдётся Хромому Хемону? — гадала девушка, оглядываясь вокруг и делая очевидный выбор. — Знать, денежки у него водятся".

Очевидно, ввиду знатности происхождения, Нику посадили на почётное место рядом с матерями молодожёнов. Правда, супруге самого старейшины приходилось то и дело отлучаться, дабы проследить хозяйским взглядом — всё ли есть у гостей и не нужно ли что кому-нибудь? Кроме них тут же расположились несколько дам, явно послебальзаковского возраста с густо размалёванными белой краской лицами и длинными серебряными серьгами в ушах. Они по какой-то причине старательно игнорировали путешественницу, оживлённо болтая между собой. Сначала подобное демонстративное пренебрежение и холодность покоробили девушку. Но потом она решила, что так даже лучше, и перестав обращать внимание на соседок, принялась за еду. Тем более, глаза просто разбегались от такого обилия блюд. Рыба различного вида и способа приготовления. Моллюски в маринаде и без, салаты, жареная баранина, варёная фасоль, бобы и даже пшённая каша, правда, на воде, овощи, фрукты и, конечно, много разбавленного вина. Употребление его в чистом виде считалось среди цивилизованных людей дурным тоном.

А вот стол молодых, которые сидели отдельно, выглядел бедновато. Лепёшки, плошки с оливковым маслом и уродливая рыбина, одна на двоих. Употреблять алкоголь любой крепости новобрачным на свадьбе не полагалось.

За них это с большим удовольствием проделывали гости. Если первые чаши: за долгую счастливую жизнь молодых, за их родителей, за море и ещё пару каких-то малопонятных постороннему тостов, осушали более-менее организованно, то дальше каждый наливал себе сам по мере надобности.

Внезапно Ника ощутила какое-то смутное беспокойство, через некоторое время сообразив, что чувствует чужой, не добрый взгляд. Потянувшись за уложенной на плоской тарелке жареной рыбкой, она, как бы невзначай, обернулась. Из-за соседнего стола на неё пялился осоловелыми глазами крепкий, сухощавый мужик в заляпанном свежими пятнами хитоне. Толстые, лоснящиеся губы кривила пьяная улыбка, а в густой, с проседью бороде белели застрявшие крошки.

"Вот и первый поклонник", — усмехнулась про себя путешественница, на всякий случай проверив закреплённые за спиной ножны.

Едва солнце коснулось краем горизонта, родители в сопровождении кучи провожатых повели молодых в дом старейшины, давая при этом довольно скабрёзные советы и распевая похабные песенки.

Негромко хмыкнув, девушка ещё раз подивилась странному совпадению. Убедившись, что до неё никому нет дела, она отыскала свою рабыню, сидевшую вместе с жёнами артистов на другом конце стола. Угощение здесь оказалось не столь разнообразным, тем не менее, женщины выглядели вполне довольными.

Услыхав о том, что госпожа отправляется спать, захмелевшая невольница не смогла скрыть досаду и разочарование. Очевидно, ей совсем не хотелось покидать такую весёлую кампанию.

Внезапно Ника ощутила болезненный укол зависти.

"Вот уж кому везде весело, — промелькнула в голове обидная мысль. — Да и пусть гуляет! Должна же я иногда добрые дела делать?"

— А ты можешь оставаться хоть до утра, — улыбнулась девушка. — Только не забудь утром воду приготовить.

— Спасибо, добрая госпожа! — мгновенно просветлела лицом невольница. — Всё сделаю! Пусть небожители осыпят вас многими милостями!

Хорошо, что дом, во дворе которого стоял фургон, располагался не далеко от берега моря. Тем не менее, путешественнице предстояло пройти около ста метров. Едва она завернула за ближайший сарай, куда прятали лодки во время особенно сильных зимних ненастий, как из-за угла выскочила тёмная фигура, и прежде чем что-то сообразить, Ника очутилась в крепких объятиях с прижатыми к телу руками.

— Куда бежишь, красавица? — прошелестел над ухом сдавленный шёпот.

Пахнуло рыбой, луком и гнилыми зубами. Чьи-то губы уже слюнявили шею, а пальцы сдавили грудь. Вспыхнув молнией, страх обжёг душу, тут же уступив место злости. Наклонив голову, девушка резко ударила затылком и хотела закричать. За спиной кто-то недовольно хрюкнул. Ладонь оставила в покое грудь, захлопнув рот жертве.

Путешественница рванулась, пытаясь вырваться, но смогла лишь освободить руку. Кинжал продолжал оставаться недоступным, прижатый телом неизвестного. Тогда Ника протянула руку назад и изо всех сил надавила на глаз. Охнув, насильник отшвырнул её в сторону, прикрыв лицо ладонью. И тут вместо того, чтобы бежать на берег моря к людям или позвать на помощь, девушка с визгом вцепилась в густые кудри неизвестного и швырнула его об угол строения. Сильно поддатый мужчина, не удержавшись на ногах, с грохотом рухнул на какие-то палки.

— Сампак! — внезапно послышался совсем рядом тревожный женский голос. — Сампак, где ты старый пьяница?

Подхватив подол и накидку, путешественница метнулась к соседнему сараю и притаилась в его тени. Быстро приближался свет факела, в свете которого Ника узнала одну из своих соседок за столом. Ругаясь, мужчина с трудом поднялся на ноги, всё ещё прикрывая ладонью глаз.

"Поклонник!" — мысленно охнула девушка, разглядев знакомую бороду и грязный хитон.

— Чего ты тут делаешь? — строго спросила женщина, упирая руки в бока.

— Чего пришла? — буркнул Сампак, отворачиваясь. — Помочиться пошёл!

— Ага! — свирепо ощерилась собеседница. — Думаешь, я не видела, как та дылда тебе глазки строит?! Чуть заезжая меретта поманила, так сразу и побежал, кобель старый!

"Ну, это уже клевета!" — возмутилась Ника, чувствуя, как потихоньку успокаивается бешено колотившееся сердце.

— Ну, где она? — продолжала бушевать ревнивая супруга. — Я ей все космы выдергаю, глаза… Ой!

Очевидно, женщина заметила поцарапанную физиономию благоверного.

— Неужели, это она тебя так, змея подколодная!? Да, что же это делается, о благодетельная Нона, явилась не знамо откуда, чужих мужей соблазняет…

— Да заткнись ты, Алнята, — вымученно рыкнул Сампак. — Упал я неловко, вот и всё. Выпил много, а тут какие-то деревяшки под ноги попались. И вовсе я ни на кого не гляжу, кроме тебя.

— Ну, что же ты такой неловкий?! — запричитала женщина, подставляя мужу толстое плечо. — Пойдём к костру, я посмотрю.

"Иди, иди", — облегчённо перевела дух путешественница, от души надеясь, что теперь до утра эта парочка не расстанется надолго.

Тем не менее, укладываясь спать, она задвинула щеколды на дверках и положила под руку кинжал.

Назавтра веселье продолжилось, хотя и без прежнего накала. Молодожёны сменили белые одежды на хитоны более подходящего цвета и фасона. Их родители и гости произносили приветственные речи, пили вино и закусывали, славя молодых. А после полудня на лугу перед оградой заезжие артисты показали представление.

Критически наблюдая за ним, Ника решила, что актёры сегодня явно не в ударе, да и шутки звучат на редкость грубо и незатейливо. Тем не менее, не избалованная каанская публика, полукольцом рассевшаяся на лавках, табуретах и прямо на земле, искренне смеялась, а в конце разразилась громкими овациями.

Ночной ухажёр девушки с красным, как у вампира, глазом старался даже близко к ней не подходить. Тем не менее, путешественница несколько раз ловила на себе неприязненные взгляды его расплывшейся супруги.

Хромой Хемон честно рассчитался с артистами. Поздно вечером Мапат с незнакомым парнем принесли мешок солёной рыбы, корзину свежей и сверх оговорённого — маленькую амфору вина.

Утром Каану вместе с урбой и путешественницей покидали новые родственники местного старейшины. Его невестка долго не выпускала из объятий мать, видимо, только теперь окончательно понимая, что теперь у них началась по-настоящему новая жизнь.

Глядя на них, попаданка почувствовала, как тоска сжимает сердце, а глаза наполняются слезами. Она же так и не простилась со своей мамой, перед тем как расстаться с ней навсегда. Даже письма или записки не оставила. Морщась от нахлынувшего чувства вины, девушка отвернулась.

Первой покинула деревню повозка артистов, за ней — фургон путешественницы, и замыкала маленький караван уже лишённая каких-либо украшений телега родичей каанского старейшины.

— Хорошее здесь место, госпожа, — негромко проговорила Риата, явно стараясь завязать разговор.

— Чем же? — лениво усмехнулась та.

— Рыбу вкусно готовят, госпожа, — пояснила невольница. — В Канакерне так не умеют.

Девушка рассмеялась.

Довольная тем, что развеселила хозяйку, рабыня принялась пересказывать деревенские сплетни, которыми с ней щедро делилась обиженная на односельчан Роза. Ничего особо оригинального Ника не услышала, но болтовня женщины помогала коротать время.

Остановившись на обед, артисты не стали распрягать мулов. Девушка многозначительно посмотрела на Риату. Понимающе кивнув, та остановила фургон у невысокого кустарника, к которому тут же потянулся вечно голодный осёл.

Путешественница полагала, что новые попутчики, торопясь домой, не станут терять времени. Но те неожиданно тоже присоединились к стоянке, правда расположившись несколько поодаль, словно отделяя себя от артистов, и не стали разводить костёр, ограничившись сухим пайком.

Рыба сварилась быстро. Принимая из рук рабыни миску, хозяйка вполголоса поинтересовалась:

— Не знаешь, почему они с нами встали?

— Варваров опасаются, госпожа, — полушёпотом объяснила Риата. — А у нас народу много. Легче отбиться.

Как и следовало ожидать, на этот раз актёры долго рассиживаться не стали.

— Собирайтесь, госпожа Юлиса, — проходя мимо, бросил Тритс Золт. — До вечера надо добраться до Меведы и найти ночлег.

Причудливо петлявшая между холмами дорога навевала скуку. Пригрело солнышко. Разморённая теплом, Ника, прикрыв глаза, лениво размышляла: может, к другому каравану пристать? А то артистов здесь как-то не слишком жалуют. Стоит ли появляться в Империи с такими спутниками?

Не успела Ника как следует обмозговать эту мудрую мысль, как прорезавший воздух крик заставил её вздрогнуть. Громкое "л-л-л-а-а-а-а" раздалось ещё раз, когда из-за ближайшего холма вылетели всадники, оглашая окрестности оглушительными воплями.

— Варвары! — охнула рабыня.

Привстав, путешественница тревожно оглянулась. Сзади их маленький караван нагоняли ещё трое.

"Восемь! — быстро подсчитала она любителей конных прогулок. — Нет, девять. Точно девять!"

Испытывая серьёзные сомнения в их добрых намерениях, девушка нырнула в фургон за дротиками и копьеметалкой. А когда выбралась обратно, кавалеристы уже нарезали круги вокруг вставших повозок.

Молодые чернявые юноши, почти подростки, в грязной, покрытой заплатами кожаной одежде, весело скалясь, сжимали в руках деревянные дубинки и короткие кинжалы, а двое держали луки с уже наложенными на тетиву стрелами.

Посчитав, что именно они представляют наибольшую опасность, Ника не спускала с них глаз. С гиком и хохотом всадники успели объехать вокруг каравана пару раз, когда из своего фургона посыпались актёры с ножами, топорами и короткими копьями. Сбившись плотной группой и выставив оружие, они бесстрашно встали на пути варваров, заставляя коней объезжать их.

— Госпожа!!! — отчаянно завизжала Риата.

Резко развернувшись на узкой полочке, девушка с ужасом увидела, как один из из всадников, незаметно подъехав с другой стороны, умудрился схватить рабыню и теперь, весело скаля белые зубы, тащил её на коня.

С пронзительным криком женщина, вцепившись побелевшими пальцами в крышу фургона, устремила на хозяйку полный мольбы о помощи взгляд. Отбросив в сторону копьеметалку, Ника сделала выпад дротиком на всю длину руки и тут же отдёрнула её назад, со злорадным удовольствием заметив на железном острие блестящее мокрое пятно. Отпрянув от неожиданности, парень выпустил упиравшуюся добычу и замахнулся дубинкой на неожиданную противницу.

Девушка нанесла ещё один укол, целясь в коня. Сильным ударом всадник сломал лёгкое древко, но наконечник успел глубоко оцарапать шею скакуна, заставив того с ржанием отскочить в сторону. Ника тут же схватила другой дротик, готовая отразить новое нападение.

Риата, чтобы не мешать госпоже, рыбкой нырнула в фургон.

Заметив, что конь ранен, варвар, тут же перестав скалиться, разразился гневной тирадой, грозно вращая вытаращенными глазами, размахивая дубиной и брызгая слюной.

— Да пошёл ты! — не в силах сдержать бушевавший в крови адреналин, путешественница по-русски объяснила парню, куда тому следует идти.

Родственники Хромого Хемона, стоя спина к спине, отмахивались мечами от крутившихся вокруг конников.

Артисты, размахивая оружием, теснили варваров от своего фургона. Неожиданно один из всадников что-то крикнул, перекрывая царивший на дороге гвалт. Ему ответило несколько явно недовольных голосов. Но молодой человек, уже успевший отрастить густую чёрную бороду, грозно рявкнул, подкрепляя приказ взмахом руки с зажатым кинжалом. Только после этого варвары развернули коней и помчались в сторону Кааны.

— Уехали, госпожа? — спросила невольница, опасливо приоткрыв дверцу фургона.

— Мальчишки! — пренебрежительно фыркнула девушка, спрыгнув с повозки и подбирая обломок дротика с окровавленным наконечником. — Хотели что-нибудь своровать по-быстрому, но получили отпор и удрали.

Такого же мнения придерживался и Гу Менсин. После отступления противника он навестил путешественницу, чтобы узнать, как она пережила налёт варваров?

Остаток дня прошёл без приключений, и к вечеру караван вошёл в ворота Меведы. С первого взгляда путешественница определила, что сей город значительно меньше Канакерна.

Хорошо хоть, постоялый двор ничем не напоминал заведение Турпал Оола. Расположенный неподалёку от ворот, он походил на букву "Г". В одной двухэтажной части находился обеденный зал, комнаты для гостей и хозяев. В другой двухэтажной — баня, конюшня, хлева, кладовые.

Хозяин, высокий сухощавый мужчина, в синей тунике с привязанными рукавами и с вышивкой по подолу встретил новых клиентов чрезвычайно радушно, но после беседы с Гу Менсином энтузиазм его несколько потух.

Артисты отказались брать отдельные апартаменты, предпочитая ночевать в общей зале, и к тому же не могли сказать, как долго здесь пробудут.

Их спутница, решив не экономить, сняла себе комнату.

Несмотря на то, что владелец постоялого двора гарантировал сохранность вещей в фургоне, она всё же велела принести в номер две корзины и попросила приготовить баню.

Предоставленное помещение никак не тянуло на категорию "люкс" и уж тем более совсем не напоминало покои в доме Мерка Картена. Но тут имелась дверь с массивным засовом, небольшие окна с крепкими ставнями, кое-какая мебель и даже цветные циновки на грубо отёсанных плахах пола.

Ещё раз напомнив молодой, жуликоватого вида гостиничной рабыне о бане, путешественница, закрыв за ней дверь, рухнула на широкую кровать, с удовольствием ощущая, как шуршит под спиной солома в матрасе. Судя по запаху, она казалась не такой уж и старой.

Риата с озабоченным видом рылась в корзине, отыскивая полотенце, гребень, круглую деревянную коробочку с пастообразной массой, заменяющей здесь мыло, и старое платье, которое госпожа собралась одеть после купания.

Перед тем, как идти мыться, Ника сняла одетый прямо на голое тело пояс с деньгами. Полученное в награду золото она зашила в широкий матерчатый кушак, с которым не расставалась, снимая только перед сном. Жизнь приучила девушку носить с собой если не всё своё, то хотя бы значительную его часть. Вот только благородный металл оказался изрядно тяжёлым, и пояс, несмотря на мягкую ткань, натёр на коже болезненные красные пятна.

— Ой, госпожа! — испуганно всплеснула руками рабыня. — Да как же это я недоглядела! Тут болячки могут быть, шрамы останутся. Нельзя вам такую тяжесть таскать.

— А куда я его дену? — раздражённо фыркнула хозяйка, кивнув на валявшийся поверх одеяла пояс.

— Да уберите в корзину! — торопливо зашептала собеседница, косясь на дверь. — Никто же ничего не знает, госпожа.

— Нет, — подумав, решительно заявила та. — Нельзя это без присмотра оставлять.

Озабоченно качая головой, невольница, присев на корточки, принялась внимательно рассматривать вспухшую кожу на боку чуть выше бедра. Осторожно потрогала пальцем.

— Больно, госпожа?

— Не очень, — поморщилась девушка.

Ладонь Риаты, как бы ненароком скользнула вперёд и вниз, а на губах заиграла лукаво-блудливая улыбка.

Почувствовав, как невольно напряглись мышцы живота, Ника с трудом заставила себя не отпрянуть в сторону, хотя голос её всё же чуть дрогнул:

— Ты руки не распускай. Я с женщинами… не кувыркаюсь.

— Слушаюсь, госпожа, — деланно смутилась невольница, с замедленной грацией поднимаясь на ноги и стрельнув глазами в хозяйку. — Я только хотела сказать, что надо бы чем-нибудь смазать. Если хотите, я схожу в город и куплю мазь?

— Не нужно, — проворчала Ника, оправляя платье. — У нас своя есть.

Она лично отыскала в корзине мешочек с набором "скорой помощи", собранный ещё в Канакерне. Бинты, берестяная коробочка с наборами сушёных трав от жара, поноса, запора и глист, средство от нежелательной беременности и глиняная плошка с очень полезной мазью.

Девушка развязала верёвку и приподняла край обернутого вокруг горловины куска кожи. В нос ударил неприятный запах. Лекарь уверял, что эта грязно-серая субстанция с заметными зелёными вкраплениями помогает не только от ушибов с растяжениями, но и от мозолей, и даже от ожогов.

— Нет, лучше после бани, — покачав головой, сказала Ника, подумав, что мазь следует наносить на чистую кожу.

— Как прикажете, госпожа, — кивнула рабыня с лукавой улыбкой.

Нахмурившись, хозяйка отправила её узнать: всё ли готово для купания?

Пока Риата отсутствовала, путешественница гадала, куда бы ей спрятать золото? Так ничего и не придумав, бросила пояс в корзину, уложив сверху припасённые невольницей вещички.

— Вода нагрелась, госпожа, — довольно улыбаясь, с порога заявила рабыня.

— Артисты где? — спросила Ника, впуская её в комнату.

— Ужинают, госпожа, — с многозначительной улыбкой сообщила невольница. — В бане никого нет.

— Бери корзину, — приказала хозяйка, с раздражением подумав: "Видимо, одних слов недостаточно".

Они спустились в зал уже заполненный народом. Посетители не обратили на них никакого внимания, занятые едой, выпивкой и душевными разговорами.

Снаружи здания по обе стороны от входа горели два факела, чьё неровное, трепещущее под ветром пламя освещало сгрудившиеся на дворе повозки, среди которых выделялся своими размерами фургон артистов.

Тут же неторопливо прохаживался, поигрывая тяжёлой шипастой дубинкой, здоровенный раб в облезлой меховой безрукавке, с обмотанными тряпьём ногами.

"Прямо трехзвездочный отель, — усмехнулась Ника. — С охраняемой стоянкой".

— Сюда, госпожа, — засуетилась Риата, показывая дорогу к малозаметной в темноте двери.

— Светильник забыли! — вдруг всполошилась девушка.

— Там есть, госпожа, — заверила рабыня. — Я проверяла.

Душную темноту низкого помещения с привычной ямой в каменном полу не мог разогнать тусклый желтоватый огонёк. Тем не менее, даже столь скудного освещения хватило, чтобы убедить путешественницу не лезть в эту мутную, подозрительного вида воду. Мало ли кто тут до неё купался? Не хватало ещё какую-нибудь заразу подхватить.

— В такой грязи даже лягушки сдохнут, — брезгливо морщась, пробормотала она себе под нос.

Успевшая изучить привычки госпожи, невольница торопливо выпалила:

— Я специально для вас воду в кувшинах приготовила. Вон у стенки стоят.

— Вот спасибо! — облегчённо выдохнула Ника. — А то я уже забыла, когда в последний раз мылась по-человечески

И тут же распорядилась:

— Корзину под светильник убери, чтобы на виду была.

Учитывая то, что дверь в ванную комнату изнутри не имела даже крошечного шпингалета, предостережение казалось совсем не лишним.

— Вы сложены, как прекрасная Анаид, богиня охоты, — мурлыкала Риата, помогая хозяйке снять платье и будто невзначай проводя ладонью по спине чуть ниже поясницы. — А гладкости вашей кожи позавидуют даже небожительницы.

Резко обернувшись, девушка перехватила запястье невольницы.

— Плохо слышала? Повторяю — я не кувыркаюсь с женщинами!

Однако, вместо того, чтобы отпрянуть, рабыня подалась вперёд, почти прижимаясь к хозяйке и призывно приоткрыв губы для поцелуя. Нике ничего не оставалось делать, как только воспользоваться одним из тех приёмов, которым обучил свою названную дочь Наставник.

Никак не ожидавшая ничего подобного, женщина, взвизгнув, рухнула на колени с неестественно вывернутой рукой.

— Говорю в последний раз, — змеёй прошипела хозяйка. — Попробуешь меня соблазнить, вырву глаз!!

Риата дёрнулась, но хозяйка была крупнее, с детства занималась балетом, потом спортивными танцами, а жизнь на лоне дикой природы только добавила силы её мышцам.

Почувствовав себя в капкане, невольница взглянула на госпожу уже с непритворным испугом. В эту минуту девушка чувствовала себя способной провести свою угрозу в жизнь. Она не собиралась вмешиваться в сексуальную жизнь рабыни, но категорически не желала становиться её частью.

— Уяснила? — с той же угрозой поинтересовалась Ника.

Очевидно, внешний вид хозяйки убедил Риату в серьёзности намерений, потому что, втянув голову в плечи, она тихо пролепетала:

— Да, госпожа.

— Вот и хорошо, — вздохнула девушка, выпуская её руку. — Давай мыться.

Сначала промыли волосы, наклоняясь над ванной, потом рабыня протёрла спину и плечи Ники пенной губкой, но на этот раз в её движениях уже не чувствовалось никакого эротизма. Так же спокойно и деловито невольница нанесла мазь на кожу хозяйки и замотала бинтом.

Переодевшись, госпожа замерла в нерешительности. Риате тоже надо вымыться. Но не оставлять же её один на один с золотом? Особенно после такого душевного разговора. А таскать корзину самой, значит, привлечь ненужное внимание.

— Мойся, — махнув рукой, решила девушка. — Я тут посижу. Только в эту помойку не окунайся, там в кувшине ещё вода осталась.

Проведённая с подчинённой политико-воспитательная работа возымела своё благотворное действие. Невольница-рабыня торопливо ополоснулась, столь же быстро оделась и замерла в ожидании приказа, скромно опустив глаза.

Веселье в большом зале постоялого двора всё ещё било ключом, несмотря на царившую за стенами ночь.

Поднявшись к себе, Ника переоделась в ночную рубашку и завалилась на постель, с удовлетворением убеждаясь, что ни пятки, ни затылок ни во что не упираются. Она заснула почти сразу же, в последний миг расслышав, как раскладывавшая на полу шкуры Риата что-то очень тихо, на грани слышимости бубнит себе под нос.

Но девушке показалось, что не прошло и нескольких минут, как в ухе зашелестел её мягкий, вкрадчивый голос:

— Госпожа, госпожа!

"Ну, что ещё!? — скрипнув зубами, мысленно взвыла путешественница. — Какого батмана нужно этой дуре? Сейчас точно все космы выдеру!"

Однако, когда свинцовые веки, наконец, смогли подняться, вся злость куда-то улетучилась. В комнате властвовал день. Косые лучи били сквозь окно, и в световых потоках плясали, вспыхивая на солнце, невесомые пылинки.

— Завтракать будете, госпожа? — с несвойственным ранее подобострастием и даже страхом, предложила невольница. — Я принесла лепёшки, оливки и мёд.

— Мёд? — переспросила хозяйка, со вкусом потягиваясь. — Мёд — это хорошо. Но сначала другие дела.

В мятой и уже не очень чистой рубашке выходить из комнаты не хотелось. Мало ли на кого наткнёшься в заполненном народом постоялом дворе по пути в уборную? Нужно поддерживать имидж аристократки. Но садиться на горшок там же, где собираешься есть — тоже не стоит. Поэтому пришлось вначале умыться, потом переодеться и только затем, набросив на голову покрывало, с трудом удерживаясь от перехода на рысь, посетить настойчиво зовущее место.

Повозок возле постоялого двора заметно убавилось. По камням мостовой бегали дети артистов, а их матери устроили тут же постирушку, развесив на оглоблях какие-то тряпки.

— Где Гу Менсин и остальные? — первым делом спросила Ника, вернувшись к себе.

Не знаю, госпожа, — по-прежнему не поднимая глаз, пролепетала рабыня, с испугом косясь на хозяйку.

Нике вдруг стало её жаль. Что ни говори, в последние месяцы именно Риата оставалась для неё самым близким человеком, делившим все трудности опасного путешествия. Даже появилось сожаление о возможно слишком грубых словах и поступках. Кажется, она сумела по-настоящему напугать бедную невольницу.

Но вспомнив рассказы Риаты о прежних хозяевах и их отношениях к рабам, девушка заподозрила, что та, зная мягкий характер госпожи, пытается сыграть на этом, внушив чувство вины.

Поэтому, старательно делая вид, будто ни скорбно опущенные уголки рта, ни тоскливая обида и немой укор в глазах собеседницы её нисколько не волнуют, Ника продолжала отдавать распоряжения:

— Потом постираешь рубашку, сегодня тепло, до вечера высохнет.

— Да, госпожа, — смиренно вздохнула невольница, поспешно доложив. — Ваше платье я уже выстирала.

— Вот это ты правильно сделала! — как ни старалась Ника сохранять равнодушие, приличествующее владелице говорящего орудия труда, похвала вышла все же несколько более эмоциональной, чем ей хотелось. Видимо, она все же невольно пыталась вернуть былую душевную близость. Всё-таки такое поведение Риаты несколько… напрягало.

Спустившись, путешественница подошла к хлопотавшим у фургона жёнам артистов, и поздоровавшись, спросила, как долго они намерены здесь пробыть?

— Не знаем пока, госпожа Юлиса, — пожала плечами Приния. — Муж ушёл к консулам.

И понизив голос, продолжила доверительно:

— Сами видите, госпожа Юлиса, город маленький. Вряд ли стоит задерживаться здесь надолго…

— А вот и они! — прервала её Дипта Золг.

Обернувшись, девушка увидела приближавшихся актёров, возбуждённо переговаривавшихся между собой.

— Добрый день, госпожа Юлиса, — первым делом поприветствовал её глава урбы. — Рад видеть вас в добром здравии.

Ответив на поклон, Ника поинтересовалась:

— Что вам сказали консулы, господин Гу Менсин?

Огорчённо крякнув, толстяк озабоченно почесал начавшую заметно лысеть макушку.

— Нам разрешили показать представление на рынке или на площади народных собраний…

Девушка краем глаза заметила, как просветлело лицо Принии.

— Но только с помоста, — с сожалением закончил старый актёр.

— Обязательно? — с робкой надеждой спросила какая-то женщина.

— Да! — жёстко отрезал глава урбы. — Здешний хранитель городского порядка почему-то возжелал, чтобы все жители Меведы хорошо рассмотрели наше выступление.

— Разве это плохо? — спросила путешественница, с недоумением оглядев враз посмурневших артистов.

— Ах, госпожа Юлиса, — скорбно покачал головой толстяк. — Нам придётся заплатить за помост и за его разборку местным мастерам, и это не считая обычных городских сборов. Мы больше потратимся, чем заработаем.

— Если давать по два представления в день, — пробормотал Корин Палл. — И менять пьесы…

— Всё равно ничего не получится! — фыркнул Анний Мар. — В этой дыре слишком мало народу. Мы за три дня успеем всем надоесть…

— Вам виднее! — громкий голос Ники заставил спорщиков замолчать. — Я готова ехать хоть завтра.

С этими словами она ушла, оставив урбу решать столь животрепещущий вопрос. Риата тут же у колодца занялась стиркой, а её хозяйка отправилась осматривать местные достопримечательности.

Путешественница знала, что девушкам благородного происхождения не полагается появляться в общественных местах без рабыни или служанки, но в данном случае решила наплевать на условности. Вряд ли кто в Меведе узнает, что она принадлежит к древнему роду младших лотийских Юлисов.

Ей понадобилось менее часа, чтобы обойти центр города, заглядывая во все встречные лавки и внимательно разглядывая каждое мало-мальски примечательное здание.

По результатам прогулки Ника сделала вывод, что все города Западного побережья, где ей удалось побывать, построены по одному плану. Храм бога-покровителя, площадь народных собраний, от которой расходятся центральные улицы, большинство из которых не превышают шести-семи метров в ширину. На пересечениях с боковыми, ещё более узкими переулками встречаются святилища других небожителей или небольшие площади с источниками воды — колодцами либо фонтанами, как в Канакерне.

Пока она изображала праздную туристку, артисты решали, оставаться им в городе или нет? По словам Риаты, решающим аргументом в пользу продолжения путешествия стали неудачные переговоры с мастерами, заломившими, если верить Луксте Мар, просто сумасшедшую цену за помост.

Выслушав её, девушка с тайным облегчением убедилась, что невольница почти перестала на неё дуться. Видимо, за время отсутствия хозяйки она пересмотрела своё поведение и теперь говорила лишь чуть почтительнее, чем до банного недоразумения. Хотя прежнего взаимного расположения друг к дружке между ними уже не чувствовалось. Но, наверное, в отношениях рабов и хозяев так должно и быть? А Нике стоит подыскать друзей среди свободных людей.

Однако, чтобы лишний раз подчеркнуть своё доверие к невольнице, девушка вручила ей кошелёк и отправила на базар, купить в дорогу что-нибудь вкусненькое и долго хранящееся: сыр, колбасу, изюм, яблоки.

Перед тем, как распрощаться с хозяином постоялого двора, артисты приобрели у него немного фасоли, крупы и муки, чем сильно удивили свою попутчицу. Ника знала, что на рынке эти продукты дешевле. Но, видимо, у актёров имелись какие-то свои резоны.

Погода испортилась. Зарядивший с утра ленивый дождь перешёл в клубящуюся в воздухе мелкую водяную пыль, оседавшую каплями на блестящей шерсти осла. Под копытами и колёсами противно зачавкала грязь. Риата сидела на скамеечке снаружи, закутавшись в тёплый плащ, а её хозяйка предпочла валяться на разложенных внутри шкурах.

К полудню воздух прояснился, но небо по-прежнему оставалось затянуто плотным слоем светло-серых облаков.

Только, даже сегодня урба не изменила распорядок дня, встав на отдых под сенью невысокого, но раскидистого дерева.

Ника, предусмотрительно запасшаяся сухим пайком, с интересом наблюдала за суетой на стоянке, гадая, сумеют ли её спутники разжечь костёр после такого дождя. Но бродячие артисты оказались приспособлены к трудностям путешествия не хуже дикарей-аратачей.

Пока Анний Мар и Балк Круна, вооружившись топорами, лазили по зарослям в поисках сухих дров, прочие мужчины деревянными лопатами срезали верхний сырой слой почвы на площади примерно в квадратный метр.

Не успели они закончить яму, как появились дровосеки, с трудом волоча толстую, блестевшую от влаги лесину. Девушка разочарованно отвернулась, дальше смотреть нечего. Сейчас кто-нибудь расколет бревно пополам и нарубит из сердцевины сухих щепок.

Уяснив, что жевать в сухомятку не придётся, она пожертвовала в общий котёл одну из колбасок, а Приния густо заправила разваренную фасоль оливковым маслом из большой, разрисованной амфоры.

"На помост денег нет, а такую прорву масла купили", — недоумевала Ника, провожая взглядом двух женщин, со смехом тащивших двадцатилитровый сосуд обратно в фургон. Немного разбираясь в ценах, она предположила, что артистам где-то удалось достать по дешёвке залежалый товар. Однако, осторожно попробовав, убедилась в свежести и качестве продукта.

Кулинарные сюрпризы на этом не закончились. Лукста Мар принесла из повозки целый подол крупных яблок.

— Кушайте, госпожа Юлиса.

— Спасибо, госпожа Мар, — поблагодарила она женщину, с хрустом вгрызаясь в фрукт и тут же зажмурившись от удовольствия, чувствуя во рту кисловато-сладкую мякоть.

Долго не рассиживались, торопясь засветло добраться до деревни Внажки.

Не в силах выбросить из головы странную историю с оливковым маслом, путешественница поделилась своими смутными сомнениями с рабыней. Риата насмешливо фыркнула, но тут же испуганно втянула голову в плечи.

— Не бойся! — раздражённо махнула рукой хозяйка. — Говори, что я не так сказала?

— Да своровали они эту амфору, госпожа, — понизив голос, невольница кивнула на тащившийся впереди фургон. — Все знают, что артисты любят брать то, что плохо лежит. Вот и масло спёрли. Может, на базаре, а, может, и прямо на постоялом дворе, пока хозяин им фасоль да муку продавал. Яблоки точно оттуда. Вчера вечером какой-то крестьянин две корзины привёз.

Хмыкнув, её хозяйка покачала головой, ещё раз похвалив себя за предусмотрительно сшитый пояс.

Дальнейшее странствие перестало радовать новизной, но и не особо беспокоило приключениями. Места вокруг становились всё более обжитыми. Кроме поселений рыбаков всё чаще стали попадаться деревни земледельцев. Как правило, в тех и других артисты только ночевали, лишь иногда устраивая короткие представления в день приезда. Увы, но ещё раз попасть на деревенскую свадьбу не удалось. В одном месте, правда, пригласили выступить на деревенском празднике, где артистов от души накормили, но заплатили лишь продуктами.

Два раза их маленький караван не успевал добраться до жилья, и ночевать приходилось под открытым небом. Тогда актёры отгоняли фургон от дороги, маскируя за деревьями или в густых зарослях. Жгли костры, разводя их так, чтобы свет не видели со стороны гор, и караулили всю ночь напролёт, надеясь больше не на свои глаза и уши, а на чуткость животных, которых выпускали пастись.

Хищники на побережье встречались, но основательно прореженные охотниками, вели себя осмотрительно, как и подобает дикому зверю в цивилизованных местах. Поэтому артисты больше опасались людей. Понимая их настороженность, Ника спала, не раздеваясь, положив рядом дротики и копьеметалку.

В приморских городах, похожих один на другой, задерживались на два или три дня. Где-то выступали за городскими стенами, где-то на площадях, иногда даже сооружая помосты, но большими заработками похвастаться не могли.

В деревнях Ника ночевала в фургоне, но если останавливались на постоялом дворе, всегда брала комнату, чтобы после бани поспать по-человечески. Кроме того, чтобы занять время, она взяла за правило при каждом удобном случае отрабатывать приёмы самообороны и оттачивать навыки работы с кинжалом. Ещё и поэтому ей приходилось занимать отдельные апартаменты.

Случалось, городские богатеи, узнав о прибытии артистов, приглашали их на домашние праздники, дабы порадовать гостей культурными развлечениями. Артисты читали стихи, монологи, разыгрывали короткие сценки. Как правило, за подобные выступления не платили, ограничиваясь кормёжкой. Но иногда хозяева или кто-то из их приятелей проявляли завидную щедрость, причём исключительно к молодым и симпатичным членам урбы. Путешественница полагала, что эти деньги и ценные подарки были получены отнюдь не за актёрское мастерство. Подобный промысел не считался чем-то зазорным. Тем более, что большую часть заработанного на подсобных промыслах актёры честно отдавали в общий котёл. Не брезговали они и мелким воровством, предпочитая безвозмездно брать чужую собственность непосредственно перед тем, как покинуть населённый пункт. Как правило, крали продукты, изредка прихватив попавшуюся под руку хозяйственную утварь, которую продавали по дешёвке в первом же городке.

Путешественница узнала, что артисты рассчитывают на хороший заработок в Гедоре, городе, расположенном в месте впадения в Западный океан крупной реки Ишмы, по долине которой и проходит дорога в Империю.

Именно там Нике предстояло принять окончательное решение: остаться с урбой или продолжить путь самостоятельно? За время в дороге девушка успела привыкнуть к артистам и даже стала чувствовать к ним какую-то симпатию. Ей нравилась их простота в общении, сплочённость, готовность стать на защиту товарища, искренняя любовь к своему нелёгкому ремеслу. Путешественнице казалось, что и они относятся к ней хорошо. Помогают при необходимости, охотно отвечают на вопросы, поддерживают разговор, но не лезут в душу, пытаясь сблизиться.

Только Анний Мар Прест пробовал время от времени оказывать попутчице знаки внимания, и то скорее с целью поддержания славы записного сердцееда и дамского угодника, чем по велению души.

Тем не менее, если урба останется в Гедоре, Ника будет вынуждена искать новых попутчиков. Нельзя сказать, что подобная перспектива её сильно вдохновляла. Трудно сходясь с людьми, она так же тяжело переживала расставание, предчувствуя, что какое-то время будет скучать, особенно по парочке нетрадиционалов.

Как неглупые люди, они быстро сообразили, кого именно девушка хочет видеть героем заказанных эпиграмм. Подойдя к делу творчески, Превий Стрех составил десяток коротких обидных стишков-дразнилок, в которых, не называя имени, зло посмеялся над одним из консулов Канакерна. Прожив в городе дольше Ники, начинающий драматург использовал все известные ему сплетни, припомнив Картену и историю с болтливой дочерью должника, ставшей потом рабыней морехода и любовницей его жены, и интрижку консула с сыном одного уважаемого купца, и даже обсчёт избирателей на выборах, при этом не обходя вниманием главной темы — безудержного хвастовства Картена.

Оставив себе заполненный ровными каллиграфическими строчками папирусный свиток, девушка без сожаления выплатила талантливому стихоплёту обещанную награду, напомнив ему о комедии и повторив просьбу держать язык за зубами.

Именно от них она узнала о планах урбы задержаться надолго в Гедоре. Рассказывая об этом городе, молодые люди не жалели восторженных эпитетов. По словам поэта, Канакерн в сравнении с Гедором не более чем жалкая деревня. С горящими глазами он описывал великолепный храм богини земли Артиды и не менее чудесные святилища Рунана, бога неба, Нутпена, Анаид и Ноны, большой театр, где устраивает представления постоянная урба, чем может похвастаться не каждый имперский город. А на обширной площади народный собраний выставлены на всеобщее обозрение прекрасные статуи богов и героев.

Его более приземлённый приятель больше говорил о кораблях, заполнявших порт, где жизнь не замирала даже зимой. Вещая о многочисленных гедорских рынках, Корин Палл со знанием дела утверждал, что там можно купить всё: от венских мехов до келлуанских украшений из золота и ляпис-лазури.

Возможно, артисты, как натуры творческие, немного преувеличивали, но после таких слов Ника с тревогой поняла, что начинает чувствовать знакомое волнение, охватывавшее её перед приближением опасности. Кажется, именно там девушка завершит свой скучный путь в цивилизацию.

Загрузка...