Отважный герой, нежные поцелуи

Глава 3

Увидев просторный холл с дубовым полом, Кэтлин на мгновение утратила дар речи.

С этой минуты она совершенно забыла о Уэйде Баркли с его грубостью и неотесанностью. Ощущение комфорта, простора и тепла поразило ее. Значит, это и есть ранчо «Синяя даль» — этот большой дом с высокими балочными потолками и натертым до блеска деревянным полом и красивой мебелью.

Неожиданно словно комок застрял у Кэтлин в горле — она догадалась, что это помещение было когда-то единственной комнатой хижины. Комнатой, где она жила с матерью и Ризом Саммерзом.

Теперь это был великолепный холл. Дубовые полы были тщательно натерты, с потолка спускалась затейливая медная люстра, у стены стояли стол орехового дерева и квадратное зеркало. Широкая лестница вела на второй этаж.

Она глубоко вздохнула. В воздухе пахло лимонной политурой. И… жареной говядиной, поняла она. И свежим хлебом. Соблазнительное сочетание.

Она внезапно ощутила себя очень надежно и уютно, особенно когда увидела большие удобно обставленные комнаты, выходившие в холя: гостиную с акварелями в позолоченных рамках на стенах, с изящным каменным камином, кабинет с висящими друг над другом книжными полками, с дубовым столом и огромным турецким ковром, покрывающим почти весь пол.

Да, пожалуй, ранчо «Синяя даль» — не примитивное спартанское жилище. На свой лад этот дом так же удобен и красив, как и их последнее жилище в Филадельфии.

И почему-то от этого ей стало опять тяжело дышать.

— Франческа! Мы приехали! — позвал Уэйд, поставив сундук Кэтлин у стола.

— Кто такая Франческа?

— Наша кухарка и экономка. А вот и она.

Впервые за все это время суровое лицо Уэйда смягчилось. В холл торопливо вошла невысокая женщина; кожа у нее была оливкового цвета. На вид ей было лет пятьдесят с лишним, она казалась довольно привлекательной, с темными седеющими волосами, скрученными в тугой пучок на макушке, и волевым точеным лицом.

— Сеньор Уэйд! Господи, вы же вымокли до нитки, — нахмурилась она. Испанский акцент придавал особую живость ее речи. Она всплеснула руками, испачканными мукой, но едва ее взгляд упал на девушку, как вся ее ласковая заботливость исчезла. — А, значит, это и есть дочка сеньора, — пробормотала она.

Темные глаза Франчески, обрамленные густыми ресницами, оглядели Кэтлин с головы до пят. Во взгляде этом было явное неодобрение. Она фыркнула.

— Ради сеньора Риза, сеньорита, добро пожаловать. — Она произнесла эти слова весьма равнодушно, даже неприязненно. — Если хотите, я провожу вас в вашу комнату.

— Благодарю вас, — спокойно сказала Кэтлин. — Боюсь, что закапаю водой ваши великолепные полы.

— Хм. — Экономка с каменным лицом пожала плечами. — Вы не виноваты, что гроза. И потом, — добавила она, — мне сказали, что полы теперь принадлежат вам.

«И вы крайне недовольны этим», — подумала Кэтлин и повернулась к Уэйду:

— Я решила, что вы можете остаться, пока мы все не обсудим… и пока не кончится гроза. После чего я хочу, чтобы вы немедленно покинули мое имение.

— Не может быть.

— Может.

Кэтлин говорила надменно, но, внезапно заметив, что его льняная рубашка намокла, как и ее платье, несколько сбавила тон. Мокрая ткань облепила мускулы его торса и рук — и какие же развитые у него мускулы, тут же подумала она. Такую мускулатуру можно нарастить и поддерживать только при ежедневной тяжелой работе. Кэтлин почувствовала, что у нее перехватило дыхание. Не смотри на него, велела она себе и решительно перевела взгляд с мощного тела Уэйда на его лицо. На его мрачное, спокойное, красивое лицо.

— Будьте добры, отнесите сундучок в мою комнату. Это будет моим последним поручением.

— Боюсь, избавиться от меня будет не очень легко, мисс Саммерз.

— Посмотрим.

— Совершенно с вами согласен. — И, подняв сундучок, он прошел мимо нее к лестнице. — Встретимся в кабинете Риза через час. Не заставляйте меня ждать — нужно обсудить завещание до обеда.

Кэтлин досадливо поморщилась. Можно подумать, что он — владелец ранчо «Синяя даль», а не ковбой, с возмущением отметила она. Тем временем Уэйд уже поднимался по лестнице, шагая через ступеньку, а потом исчез за углом.

Ладно, скоро она положит конец этой самонадеянности.

— Пойдемте, сеньорита. — Экономка жестом указала на лестницу. — Вы, должно быть, устали с дороги. Сеньор Риз хотел бы, чтобы вы отдохнули.

«Устала» — это было слишком слабо сказано о том, как она себя чувствовала. Она опасалась, что нервы ее не выдержат, такими противоречивыми были впечатления сегодняшнего дня. Кэтлин пошла за Франческой вверх по лестнице — ее комната была расположена на втором этаже. Уэйда нигде не было видно, но дверь была приоткрыта, и ее сундучок стоял посреди комнаты на полу, рядом с кроватью с четырьмя медными столбиками для балдахина.

— Я принесу вам горячей воды, чтобы умыться, — отрывисто сказала Франческа, остановившись на пороге. — Потом мне нужно вернуться на кухню.

И она хотела уйти.

— Подождите, Франческа, — сказала вдруг Кэтлин. Экономка остановилась и посмотрела на нее своими темными глазами.

— Кажется, вы не очень рады моему приезду. Экономка пожала плечами.

— Не понимаю почему, ну да это и не важно. Я здесь надолго не задержусь — мне нужно только продать ранчо.

Наступило молчание, во время которого Кэтлин слышала только шум дождя и свист ветра за окном. Франческа медленно покачала головой.

— Дело не в том, рада я или нет видеть вас, сеньорита. Это меня не касается. — Она выпрямилась. — Просто вам понадобилось слишком много времени, чтобы приехать сюда. Вот и все.

И прежде чем Кэтлин успела что-либо ответить, она вышла в холл.

С глубоким вздохом Кэтлин закрыла дверь и прислонилась к ней. Комната была большая, с широким окном, задернутым чистыми белыми занавесками, на кровати лежало толстое стеганое одеяло желтого цвета. Все выглядело красивым и новым. Огонь, горящий в маленьком камине напротив окна, сразу же поманил ее к себе. Наверное, его разжег Уэйд Баркли, когда принес ее сундучок.

Дрожа, Кэтлин поспешила к пляшущему жаркому пламени и принялась стягивать с себя мокрую одежду.

Пожалуй, этот человек не так уж плох, подумала она, исполнясь благодарности за этот добрый жест и стараясь быть справедливой, но потом покачала головой. Нет, плох. Что ни возьми, все плохо. Он красив так, что словами этого не выразишь, груб до невозможности, высокомерен и до смешного любит командовать. Меньше всего на свете ей нужен человек, который постарается управлять ею, — этого с нее достаточно. Ни один мужчина больше никогда не будет властвовать над ней, поклялась Кэтлин, наклоняясь поближе к огню. Она продрогла до костей и жаждала тепла.

Внезапно ей вспомнился отвратительный Доминик Трент с торжествующим выражением на лице в ту ночь, когда он, решив, что загнал Кэтлин в угол, хотел взять ее силой…

Она вздохнула и отогнала омерзительные воспоминания.

Доминик Трент дорого заплатил за то, чтобы понять — ее не так-то просто заставить покориться. Уэйд Баркли тоже скоро поймет это.

Растирая руки, чтобы согреть их, Кэтлин принялась размышлять о том, что ждет ее впереди. Она разберется с этими неожиданными сложностями и велит Уэйду Баркли складывать пожитки и без лишних слов убираться с ее ранчо.

А потом отправится назад, на восток, к Бекки. Может быть, если все пойдет хорошо, ей все-таки удастся уехать завтра.

Что бы ни сказал и ни сделал Уэйд Баркли, это ее не остановит.

— Ранчо принадлежит не только мне? Что вы хотите этим сказать? — Кэтлин сидела на зеленом кожаном диване, занимавшем всю стену кабинета Риза Саммерза, и смотрела на Уэйда с таким изумлением, словно не веря своим ушам. — Это, должно быть, какая-то ошибка!

— Никаких ошибок. Смотрите сами.

Он открыл ящик стола, достал толстый пакет с бумагами и подал ей.

Но когда он протянул документы, Кэтлин молча уставилась на него, боясь прикоснуться к завещанию, словно это была змея.

Сойдя вниз, чтобы встретиться с Уэйдом Баркли, она считала, что готова ко всему. Она умылась, причесалась, уложила волосы на затылке в гладкую безукоризненную прическу, надела платье из темно-синего шелка с узкими рукавами, ожерелье из жемчуга и граната и такие же изящные серьги. Посмотрев на свое отражение, Кэтлин почувствовала себя сильной и уверенной, готовой преодолеть любые трудности, которые встретятся на ее пути, но когда она вошла в кабинет Риза, самообладание оставило ее. Слабый запах сигарного дыма, витавший в воздухе, вызвал смутные воспоминания — очень далекие приятные воспоминания о том, что ее держат на руках и убаюкивают, что она счастлива и защищена и что чей-то низкий голос разговаривает с ней, даже что-то поет…

Кэтлин решительно отогнала их прочь. Они ей ни к чему. Они ничего не значат.

Запах сигарного дыма растаял. Но тут Уэйд Баркли ошеломил ее своим сообщением, и остатки самообладания покинули ее.

Она смотрела на толстый пакет с бумагами, который Уэйд держал перед ней, и чувствовала, что руки у нее стали холодными и влажными.

— Вы будете читать или нет? Кэтлин схватила бумаги.

— Не будете ли вы так добры сказать мне, кто еще становится владельцем ранчо? — выпалила она.

— С удовольствием, мэм. — Уэйд невозмутимо встретил ее пылающий взор. — Я.

Она похолодела с головы до пят. — Вы?!

— Верно. — Он подошел к письменному столу и прислонился к нему, небрежно сунув большие пальцы в карманы. — Я. И мои братья. Клинт и Ник Баркли.

— Братья? Вы хотите сказать, что на этом свете существуют еще такие же, как вы?

— Вы хотите узнать насчет завещания или нет?

— Продолжайте, — бросила она, чувствуя, что ее охватывает паника, и, чтобы немного успокоиться, стала смотреть в окно.

Уэйд взял со стола карандаш и принялся перекатывать его в пальцах. Когда он заговорил, голос его звучал спокойно и твердо.

— Фактически Риз оставил вам сорок процентов ранчо «Синяя даль». И мне столько же. А Клинту и Нику — по десять процентов. — Он взглянул на Кэтлин, но было невозможно рассмотреть выражение его глаз в неярком свете кабинета. — Это значит, что братьям Баркли ранчо принадлежит на шестьдесят процентов, принцесса, а вам только на сорок.

— Я умею считать! — выпалила она. Голова у нее закружилась. — Мой отец никогда бы этого не сделал! — Она вскочила с дивана. — С какой это стати он оставил ранчо своему ковбою?

Уэйд какое-то время изучающе рассматривал ее. В окно барабанил дождь, вытер выл, как волк.

— Потому что я больше, чем ковбой. Я был… и остаюсь… его сыном.

Ее зеленые глаза метнулись к его худому, жесткому лицу, недоверчиво рассматривая его.

— Мне говорили… он больше не женился…

— Нет, не женился. Он меня усыновил. И Клинта, и Ника. Когда мы были совсем маленькими. Он вырастил нас троих как своих сыновей.

Кэтлин смотрела на него, утратив дар речи. Каждое его слово ударяло ее, как камень.

— Риз Саммерз был лучшим из отцов, какой только мог у нас быть, — спокойно продолжал он. — Мы осиротели, когда мне было одиннадцать лет. Клинту было девять, а Нику… Нику всего семь. Он взял нас к себе, дал нам дом, научил, как работать на ранчо… и множеству других вещей. — Уэйд замолчал, но до того она успела заметить боль в его голосе — он скорбел из-за потери Риза Саммерза. Потом он откашлялся и продолжал голосом твердым и ровным:

— Оказалось, что только я разделял его страсть к этой земле, к этому ранчо. Поймите меня правильно — Клинт и Ник любят ранчо «Синяя даль». Они здесь выросли, считают его своим домом, но захотели пойти другими путями. Риз дал им благословение, но все же ему хотелось, чтобы и они считали этот дом своим.

Он положил карандаш на стол, перевел тяжелый взгляд на Кэтлин и продолжал:

— Ваш отец, мисс Саммерз, был прекрасным человеком. Самым лучшим из всех, кого я знал. Я горжусь, что могу называть его своим отцом.

Наступило молчание, сопровождаемое торопливой дробью дождя. Кэтлин попыталась заговорить.

— Он… взял вас к себе… вас троих… оставил это ранчо вам…

Ей стало не по себе. Внезапно колени у нее подогнулись, и она опять опустилась на диван, чувствуя, что почти не может дышать.

Риз Саммерз не ответил ни на одно из ее писем, отказался повидаться с ней, даже не прислал ей свою фотографию — но при этом усыновил троих чужих мальчишек. Он вырастил их как своих детей, завещал им большую часть ранчо — и ни разу не поинтересовался, как живется его родной дочери.

Боль, острая, как нож, пронзила ее и смешалась с бешеным негодованием. Дрожащими пальцами она стиснула завещание.

— Я его ненавижу, — прошептала Кэтлин. Губы у нее дрожали. — Я рада одному — что не затруднила себя приездом к нему, когда он в конце концов надумал за мной послать!

Уэйд в два прыжка подскочил к ней. В следующий момент ее схватили, подняли с дивана, и оказалось, что ее держат так крепко, что вырваться нет никакой возможности. Завещание выпало из ее пальцев. Она была потрясена, увидев ярость в глазах Уэйда, и, чувствуя, как напряжен каждый мускул его рослого сильного тела, понимала, что он охвачен негодованием таким же гневным, как и она сама.

— Хватит, — сказал он предостерегающе.

— Пустите меня!

— Пущу, когда будет нужно. Нам предстоит кое-что выяснить.

— Вы делаете мне больно, — выдохнула Кэтлин и увидела, что глаза его скользнули вниз, туда, где его руки сжимали ее плечи. На мгновение их железная хватка ослабла, но затем его пальцы скользнули к ее запястьям, стиснув их, словно тисками.

— Я уже предупреждал вас. Я не желаю слышать о нем ни одного дурного слова.

— Я буду говорить то, что мне угодно.

— Не в этом доме и не мне.

Кэтлин попробовала высвободиться, но не смогла. Уэйд мрачно улыбнулся.

— Так хотите прочесть остальную часть завещания или нет?

— Чего я хочу, так это чтобы вы меня отпустили!

— С удовольствием, мисс Саммерз.

Это было сказано с презрением, но когда она посмотрела ему в лицо, то увидела в его глазах нечто большее, чем презрение. Они горели каким-то сильным чувством, которое могло быть отчасти гневом, а возможно, чем-то еще — чем-то не поддающимся определению, но от чего по ее телу пробежала жаркая волна и сердце по какой-то необъяснимой причине забилось часто-часто.

— Так отпустите же меня, — прошептала она, сознавая его силу, его душевное состояние и вполне ощутимый жар, пульсирующий между ними. Грозное выражение его глаз хлестнуло ее, словно бичом.

Уэйду хотелось отпустить ее. Черт, он и намеревался ее отпустить, но продолжал удерживать, на мгновение утонув в этих бездонных зеленых глазах. Забылся, глядя на соблазнительные выпуклости под красивым облегающим платьем. Опьянел от исходящего от нее сладкого запаха диких фиалок.

Но сама Кэтлин Саммерз совсем не дикая, напомнил он себе, и, уж конечно, отнюдь не сладкая. Избалованная девица, привыкшая ко всяческим удовольствиям, которая только и знает, что топать ножкой, раздавать приказания и обожать себя. Девица, которая разбила сердце Ризу.

Он отпустил ее, его большие пальцы снова оказались в карманах штанов.

— Запомните, что я сказал.

Как могла Кэтлин забыть? Каждое слово, которое он говорил о ее отце, о братьях Баркли, было словно выжжено у нее в мозгу.

Кэтлин быстро подошла к камину, пытаясь собраться с мыслями, и в этот момент увидела две фотографии, стоявшие рядышком на каминной полке.

Одна была в бронзовой рамке — фотография Кэтлин в детстве, сидящей на коленях у матери в кресле с цветастой обивкой. На другой три юноши-подростка, стоящие рядом с красивым широкоплечим мужчиной, с напряженными лицами позировали перед фотоаппаратом, держа в пальцах сигары.

Риз Саммерз и братья Баркли.

Кэтлин резко отвернулась от фотографии, хотя ей хотелось получше рассмотреть ее, изучить человека, который был ее отцом и любви которого она за всю свою жизнь ни разу не почувствовала, но делать это в присутствии Уэйда Баркли не намеревалась.

— Значит, мы вдвоем… нет, вчетвером владеем ранчо «Синяя даль», — сказала она, сердито блестя глазами. — Чудесно. Я делаю вам выгодное предложение — я продам вам свою долю.

Он снова прислонился к столу, холодно глядя на нее.

— Нет.

Ливень за окнами внезапно превратился в тихий шелест. Ветер переменился. В освещенном огнем кабинете Риза Саммерза, где книги, бумаги и графины с виски выстроились на полках, где еле уловимый запах табака все еще смешивался с запахом старой кожи, повисла гнетущая тишина. Лицо Уэйда Баркли напоминало неподвижную маску, глаза безжалостно смотрели на Кэтлин, будто подтверждая его ответ, а Кэтлин в отчаянии умоляюще смотрела на него.

— Почему же нет? Я ничего не знаю о том, как управлять ранчо, и мне это неинтересно. Я… у меня своя жизнь, там, на востоке. — Это была не совсем ложь, хотя жизнь ее была вовсе не такой блестящей, как он, должно быть, решил.

— Я думаю, — продолжала она, стараясь, чтобы он не заметил, насколько все это важно для нее, — вы не захотите, чтобы я вмешивалась в ваши решения, говорила, как делать то или это… — Она подыскивала слова. — Или вообще мешала вашему делу.

— Полагаю, теперь это и ваше дело тоже.

— Но вы же не захотите, чтобы я стала вашим партнером!

— Попали в точку, леди. Только важно не то, чего хочу я, а чего хотел Риз. И по какой-то причине — черт меня побери, если я это понимаю, — он хотел, чтобы вы жили здесь.

Кэтлин бросилась к нему, охваченная желанием сделать что-нибудь, только бы с его лица исчезло это жесткое, каменное выражение.

— Он так поступил со мной нарочно, чтобы разрушить мою жизнь. Неужели вы этого не видите? Он был мстительный, злой человек — мстительный потому, что моя мать покинула его, потому что она уже тогда ненавидела это место точно так же, как я ненавижу сейчас! Он решил наказать меня за то, что она оказалась остаться на этом проклятом ранчо, в этих диких краях, и теперь я должна…

Она осеклась, потому что Уэйд отошел от стола и наклонился над ней с выражением холодной ярости на лице. Она инстинктивно отступила назад, готовясь снова почувствовать на себе его сильные руки. Но Уэйд, наверное, заметил страх, вспыхнувший в ее глазах, и понял, что если еще раз коснется ее в гневе, то может не совладать с собой. И он сдержался, но его голос был исполнен тихой угрозы.

— Хватит.

Кэтлин с облегчением вздохнула.

— Разрешите мне продать мою долю. — Голос ее задрожал. — И вы избавитесь от меня навсегда! Разорите ранчо в пух и прах — мне все равно!

Блестящие зеленые глаза умоляюще смотрели на него. Глаза, устоять перед которыми было почти невозможно. И эти золотые, как у ангела, волосы, так гладко зачесанные назад. Уэйд почувствовал, как у него внезапно пересохло во рту, и подумал: каково это будет, если она когда-нибудь их распустит.

Проклятие! Она так хороша, так изящна! Ему захотелось придушить ее.

— Давайте говорить напрямик. Я никогда не позволю вам сделать что-нибудь такое, из-за чего ранчо «Синяя даль» придет в упадок. Решения здесь принимаю я. Я управляю ранчо.

— Нет, не только вы, поскольку отказываетесь купить мою долю. — Вдруг лицо Кэтлин озарилось надеждой. Решение проблемы показалось ей таким ясным, что она поразилась, как это не пришло ей в голову до сих пор. — Я продам свою долю кому-нибудь другому, — прошептала она. И чуть не рассмеялась от облегчения. — Когда адвокат приедет, я велю ему подготовить все документы. Он поможет мне найти человека, который даст самую большую цену, и тогда вы и ваши братья останетесь совладельцами ранчо и будете иметь дело с чужим человеком в качестве партнера, а целиком ранчо вам принадлежать не будет.

Уэйд подошел к камину и оперся о него плечом.

— Вы не поняли условий завещания, мисс Саммерз, так что позвольте мне все объяснить. Вы не можете продать свою часть ранчо постороннему человеку, не получив согласия моего и обоих моих братьев. А этого вы никогда не добьетесь. Надеяться вы можете только на то, чтобы продать долю одному из нас. А никто из нас не купит вашу долю — только через год.

— Через год? Но почему… — Кэтлин была совершенно сбита с толку.

— Риз хотел, чтобы вы прожили здесь год. Не спрашивайте почему, но так он написал, вот здесь, черным по белому. Если вы захотите через год продать вашу долю мне, Нику или Клинту — или всем троим, — я ее выкуплю.

— Я не могу остаться здесь на год… я не хочу…

— Забыл упомянуть, — холодно продолжил Уэйд. — Пока вы будете жить здесь, то каждый месяц станете получать неплохое пособие. По-моему, Риз наградил вас чертовски щедро. Хотя, судя по вашему виду, вы ни в чем не нуждаетесь, — добавил он, окидывая взглядом ее ожерелье, серьги и темно-синее шелковое платье. — Сдается мне, у вас и так есть всякие побрякушки и безделушки, какие вам хочется, но я полагаю, что женщинам вроде вас всегда хочется чего-то еще.

Уэйд так произнес слова «женщинам вроде вас», что они прозвучали как оскорбление.

Он совершенно не понимает, каково ей сейчас живется и через что она уже прошла. И никогда этого не узнает.

Если людям известны ваши слабые стороны, они либо жалеют вас, либо пытаются использовать — таков один из уроков, которые Кэтлин получила в Филадельфии. И дался ей этот урок весьма дорогой ценой.

Кэтлин задумалась над словами Уэйда о ежемесячном пособии. Если она остается на ранчо, то будет каждый месяц получать деньги. Щедрую сумму. Кэтлин показалось, что вокруг ее горла медленно затягивается петля и она вот-вот задохнется. Ей нужны были деньги, и нужны немедленно. Она задолжала за последний семестр обучения и за стол Бекки в Давенпортском пансионе. Она задолжала слугам, работавшим у них в филадельфийском доме, которых уволили, не выплатив жалованья, после того, как банком были выплачены другие долги Джиллиса Тамарлейна. Ей нужно было купить билеты на поезд для себя и для Бекки, чтобы можно было уехать из Филадельфии, и нужно еще было на что-то жить, пока она не сможет найти работу — возможно, гувернантки или продавщицы — на новом месте.

И вот теперь Уэйд Баркли говорит, что ей придется остаться на ранчо вместо того, чтобы получить деньги за свою долю.

— Как велико это… ежемесячное пособие? — Она старалась говорить спокойно. Пусть думает, что деньги пойдут на шляпки и ленты.

— Достаточно. Более чем достаточно, даже для вас, я считаю.

— Я хочу прочесть завещание.

— Нет проблем. — Он отошел от камина, присел на корточки и достал документы, которые упали под стол, когда он схватил ее. В тот момент, когда он протянул завещание Кэтлин, в дверях появилась Франческа.

— Все готово, сеньор Уэйд.

— Идите в столовую, Франческа. Спасибо. — Он провел рукой по волосам и бросил на Кэтлин острый взгляд. — Пора обедать. Пошли?

Кэтлин, развернув бумаги, внимательно вгляделась в ровные черные строчки.

— Нет. Я не голодна.

— Маккейн завтра будет здесь. Он все вам объяснит.

— Я предпочитаю прочитать сама.

На мгновение Уэйду показалось, что в голосе ее прозвучали панические нотки. Интересно, о чем ей беспокоиться? Огорчаться есть из-за чего. Злиться — тоже. Это он понимает. Ей не нужно ранчо — ее интересуют только деньги, которые оно может принести. Она принадлежит к людям, которые преклоняются перед деньгами и тем, что на них можно купить. И вдруг она узнает, что с продажей придется подождать. Естественно, что от этого ее великолепные планы рухнули, как карточный домик.

Но голос у нее был почти… испуганным. Он внимательно посмотрел на Кэтлин. Нижняя губа у нее дрожала.

— Может, хотите глотнуть виски? — предложил Уэйд.

— Я уже говорила. — Она все еще не отрывала глаз от завещания. — Я не пью виски.

— Верно. Говорили.

Он украдкой бросил на нее взгляд. Кэтлин обошла письменный стол, упала в глубокое кресло Риза, обитое темно-бордовой кожей, и снова стала внимательно просматривать текст.

Она так сосредоточилась на этом, что даже не заметила, как Уэйд вышел.

Длинный стол с красивой резьбой, стоявший в столовой, был накрыт для двоих, но пока Франческа подавала деревянные тарелки с толстыми кусками мяса в густой коричневой подливке, картофельным пюре и зелеными бобами с маслом, Уэйду пришло в голову, что в конечном счете хорошо, что мисс Кэтлин Саммерз не пришла обедать, — без нее было куда спокойнее.

Ему не очень нравилось обедать одному. С тех пор как умер Риз, с ним разделяли трапезы либо Клинт, либо Ник, а когда они уехали, он зачастую ел с работниками у них в доме или у друзей и соседей. Чаще всего его приглашала к себе новая учительница из Серебряной долины, Луанн Портер. Когда он сидел здесь, за этим столом, то слишком часто вспоминал Риза — их ежедневные семейные обеды, когда они разговаривали, спорили, строили планы относительно ранчо. Большой дом казался каким-то пустым без человека, который построил его, но в этой комнате это ощущалось особенно.

Стряпня Франчески была, как всегда, восхитительна. Обед Уэйд закончил горячим кофе и яблочным пирогом. Кэтлин так и не появилась — странно, ведь после своего путешествия она наверняка умирает с голоду. Но очевидно, упрямство в ней преобладало над рассудком. Уэйд нахмурился, вспомнив ее решимость прочесть завещание самостоятельно. Если она надеется найти способ продать ранчо, не выполнив условия Риза, то будет разочарована. Уэйд все просмотрел вместе с Ризом, строчку за строчкой, и обещал ему, что все будет сделано точно в соответствии с его пожеланиями. Он ни за что не станет покупать у Кэтлин ее долю и не позволит ей продать ее Нику или Клинту, пока не пройдет один год.

Подобрав остатки пирога с тарелки, Уэйд поднялся и направился в кабинет. Он нашел девушку по-прежнему сидящей в кресле Риза, внимательно всматривающейся в лежащие перед ней страницы.

— Если вы голодны, остатки ужина можно найти на кухне.

— Я не голодна. — Уэйд увидел в ее глазах усталость и понял, что она побеждена.

— Я пойду к себе.

Кэтлин медленно прошла мимо него, стиснув в пальцах бумаги, ее плечи утомленно поникли. Сколько же раз она намеревается перечитать завещание, пытаясь отыскать выход?

— Здесь, на ранчо, не так уж и плохо, — заметил он и увидел, как напряглась ее спина. — Восходы очень красивые, да и закаты тоже. Зимы суровые, но, черт побери, сейчас еще только весна. Вам долго не нужно будет опасаться холодной погоды.

Кэтлин молча смотрела на него. Уэйд рассчитывал, что слова облегчат боль, которую он читал в ее глазах, но, судя по всему, боль стала еще сильнее. Внутри у Уэйда все сжалось. Кэтлин совсем не походила на Риза. Ее интересовала только цивилизованная беззаботная жизнь — мир, который она знала с детства. Если Риз хотел что-то затронуть в ней, заставить полюбить эту землю, открытые просторы, небо, ветер и суровую красоту долины, которые так любил сам, то он потерпел поражение. Совершенно ясно, что, когда пройдет год, она продаст свою долю.

Если только Кэтлин не жадна по-настоящему, она не останется здесь даже до завтрашнего вечера, вдруг подумал он. Она пожертвует своей сорокапроцентной долей и вернется на восток, к своим богатым друзьям и красивому дому.

— Я хочу видеть мистера Маккейна, как только он завтра появится, — тихо сказала Кэтлин. Глаза ее были полны невыразимой грусти, и Уэйду почему-то стало от этого не по себе.

— Располагайтесь. Спокойной ночи.

Она вышла, оставив после себя слабый запах фиалок.

Войдя в свою комнату, Кэтлин сморгнула слезы. Дождь кончился. Она открыла окно и глубоко вдохнула горный воздух, стараясь успокоиться. Ей хотелось снова перечитать завещание, но она была вконец измучена. Это можно сделать и завтра.

Завтра, подумала она, сжимая пальцами виски. Завтра она что-нибудь придумает, найдет выход. Не может она остаться в Вайоминге на год, не может! Ей нужны деньги — вся сумма целиком — и немедленно!

Конечно, пособие за первый месяц помогло бы ей, но ведь до пособия еще нужно дожить. И как быть с Бекки? Нельзя же тащить сестру сюда, в это Богом забытое, ужасное, безлюдное место, на многие мили отстоящее от крохотного городишки.

Когда Кэтлин наконец улеглась, ее охватило чувство безнадежности. Она думала, что не сможет уснуть, потому что уже и не помнила, когда в последний раз спала крепко и хорошо, — каждую ночь, преследуемая своими заботами о будущем, она ворочалась без сна, но сегодня, убаюканная песнями бесчисленных кузнечиков, потоками влажного, сладко пахнущего горного воздуха и пьянящим молчанием пустыни Вайоминга, она уснула мгновенно и не пошевелилась до утра.