Несколько минут Клеона с отчаянием думала, что никогда не отыщет «Le Dernier Chien». Она расспрашивала с полдюжины прохожих, но те или просто качали головой, или, видя перед собой женщину, отвечали какой-нибудь непристойностью. Наконец старик указал ей на узкую улочку позади Пале-Рояль.
Сам Пале-Рояль найти оказалось нетрудно. Громадный дворец, превращенный герцогом Орлеанским в средоточие игорных домов и борделей Парижа, что, кстати, за ночь сделало его богатейшим человеком Франции, сиял огнями.
Вокруг дворца бродили женщины в прозрачных платьях на манер древнегреческих туник; были здесь и иные, чья откровенная нагота явно свидетельствовала об их профессии.
Франты в парчовых фраках и белых панталонах до колен слонялись из одного казино в другое или из одного винного магазинчика в другой. Улицы были запружены теми, кто надеялся чем-то поживиться в этой мекке разврата.
Скрипачи, танцоры и певцы соперничали с разносчиками сладостей и возбуждающих средств. Были здесь и более зловещие личности, по-видимому, сводники, занятые поисками охотников до непристойностей или чего-то необычного, и конечно же множество зевак, пришедших просто поглазеть на сомнительные развлечения невиданного размаха.
Клеона лавировала на уставшем коне среди толпы, пока, наконец, не очутилась на улице позади дворца и здесь, к огромному облегчению, увидела вывеску «Le Dernier Chien».
Девушка спрыгнула с коня и еще плотнее запахнула плащ Бонапарта, чтобы скрыть порванное платье. Откинув назад волосы, она подошла ко входу. Дверь открыл слуга в роскошной, но довольно замызганной ливрее.
Он оглядел ее и уже собирался закрыть перед ней дверь, но она сказала по-французски:
– Мне непременно нужно поговорить с герцогом Линкским. Приведите его сюда по возможности незаметно, чтобы его приятели не знали о моем приходе.
– Зачем это вам герцог понадобился? – спросил слуга таким тоном, каким никогда бы не осмелился заговорить с ней, будь она с сопровождающим.
Клеона с отчаянием поняла, что вызвать герцога будет непросто. Сделав над собой огромное усилие, она улыбнулась и сказала:
– Вы же понимаете, monsieur, здесь замешано сердце.
Слуга цинично улыбнулся и неторопливо ответил:
– Что ж, я, пожалуй, попробую, но думаю, если герцог здесь, то он очень занят.
Он стоял, выжидательно глядя на нее. Догадавшись, в чем дело, Клеона с ужасом вспомнила, что у нее нет с собой ни сантима. Лихорадочно соображая, что делать, она вспомнила о бриллиантовых звездах герцогини в своей прическе. Торопливо вытащив одну из них, она протянула ее лакею.
– Возьмите, – сказала она, – и покажите это герцогу. Он поймет, кто хочет говорить с ним. Видите, у меня две звезды. Они бесценны. Если он придет, вторая ваша.
Человек взял у нее бриллиантовую звезду, поглядел ее на свет, затем подышал на нее и потер о рукав. Очевидно, он остался доволен осмотром.
– Attendez,[69] – бросил он и ушел, закрыв за собой дверь.
Клеоне показалось, что прошла целая вечность, пока она стояла на улице, каждую секунду ожидая увидеть наполеоновскую кавалерию во главе с майором Дюаном. Она уже начала отчаиваться, решив, что лакей вовсе не собирался звать герцога, а просто оставил звезду себе. Но вот двери чудесным образом отворились, на мостовую легла полоска золотистого света, и на пороге возник знакомый силуэт. У нее вырвался слабый возглас облегчения.
Герцог двинулся навстречу Клеоне, с изумлением глядя на ее растрепанные волосы и накинутый на плечи кавалерийский плащ.
– Клеона, что все это значит… – начал было герцог, но замолчал, когда девушка перебила его.
– Наполеону все известно, – проговорила она. – У Фуше в Линк-Хаусе был агент. Они направляются сюда, чтобы… убить вас, у… топить в… Сене.
От волнения она говорила сбивчиво, задыхаясь и захлебываясь словами. В одно мгновение точно по мановению волшебной палочки беспечный ленивый аристократ превратился в энергичного, деятельного человека.
– Подите сюда, – резко сказал он. – Дайте вашу руку.
Она задержалась лишь для того, чтобы высвободить из полос бриллиантовую звезду и отдать ее лакею, стоявшему поодаль.
Тот поклонился:
– Merci beaucoup, madame.[70]
Но она была уже далеко. Держа Клеону за руку, герцог увлекал ее за собой вниз по узкой улочке; в другой руке у нее были поводья коня, на котором она прискакала из Мальме-зона.
Он не задавал никаких вопросов. Собственно, он не произнес ни слова. Улица закончилась, и они вышли на площадь, запруженную каретами, двух – и четырехколесными колясками и другими экипажами, поджидающими хозяев, которые развлекались в Пале-Рояль. К изумлению Клеоны, герцог вложил два пальца в рот и пронзительно свистнул, как это делают уличные мальчишки, так что свист эхом разнесся по площади. Внезапно в дальнем конце ее возникло какое-то движение, и несколько секунд спустя высоко поднятый фаэтон герцога, управляемый одним из его собственных грумов, помчался в их сторону.
Герцог подбежал к экипажу со стороны кучера, забрал вожжи и вскочил в него в тот самый момент, когда грум спускался на землю.
– Забери у мисс Мандевилл лошадь, – распорядился герцог, – и помоги ей сесть рядом со мной. Теперь возвращайся и разыщи в «Le Dernier Chien» мистера Фредерика Фаррингдона. Отведи его в сторону и сообщи, что мы с мисс Мандевилл тайно бежали вместе и он должен немедленно уведомить об этом ее светлость. Да смотри, чтоб ни одна душа не слышала твоих слов.
– Очень хорошо, ваша светлость, – бесстрастным голосом сказал грум. Он явно привык выслушивать необычные приказы хозяина, не задавая вопросов.
– И, Джейк… – добавил герцог, взмахивая кнутом.
– Да, ваша светлость?
– Возвращайтесь домой как можно быстрее. Ты понял?
– Да, ваша светлость.
Экипаж тронулся с места. Колеса стучали по булыжной мостовой; застоявшиеся лошади рвались вперед. Клеона с сожалением отметила, что их только две. Это была хорошо подобранная пара чистокровных рысаков, но лучше бы их было больше, ибо девушка без всяких объяснений понимала, что задумал герцог.
Они мчались по булыжным мостовым, так круто заворачивая на углах, что у Клеоны захватывало дух, но каким-то чудом не переворачивались. Наконец они оказались у парижских ворот. Впереди простиралась широкая дорога.
Золотая гинея перешла от герцога к стражникам, и через несколько секунд ворота были открыты. Клеона затаила дыхание. Что, если от них потребуют разрешение на выезд? Однако вопросов не последовало. Стражник, открывавший ворота, лишь улыбнулся и помахал рукой, когда через низкую арку они выезжали на проезжую дорогу.
Ей показалось, что лицо герцога несколько помягчело.
– Это был лакей, уронивший тарелки, верно? – спросил он, перекрикивая стук копыт; казалось, ветер срывает слова прямо с его губ.
– Да, – прокричала в ответ Клеона. – Он спускался по потайной лестнице.
– По какой потайной лестнице? – спросил герцог, не отрывая глаз от дороги.
Они мчались с такой скоростью, что отвечать было трудно, да, впрочем, видимо, и не нужно.
Дорогу освещал лишь тусклый свет луны. Клеона понимала, как опасно ехать в темноте без света, без луны, да еще по незнакомой местности.
Они проехали мили три или четыре, прежде чем герцог заговорил вновь.
– Как вы узнали об этом? – спросил он.
– Я подслушала под окном, – ответила Клеона.
У него дрогнули губы и насмешливо заблестели глаза.
Герцог спрыгнул на землю и протянул руки. Клеона почувствовала, как он обхватил ее за талию, и даже в этот короткий миг ощутила внезапный восторг; в жилах закипела кровь, в горле перехватило дыхание.
Голос его прозвучал резко и бесстрастно.
– Вы умеете ездить верхом? – спросил он.
– Конечно.
– Дальше мы поскачем верхом. Я рассчитывал, что со мной будете не вы, а Фредди.
– Вы рассчитывали на такое? – начала было она, но поняла, что он не слушает.
Хозяин постоялого двора торопливо вышел к ним с бутылкой вина и двумя бокалами. Герцог наполнил их и один вручил Клеоне.
Она отрицательно покачала головой.
– Спасибо, но мне не нужно, – сказала она.
– Не глупите! – Он говорил чуть ли не со злостью. – У нас впереди долгий путь. Одному Богу известно, хватит ли у вас сил.
Без возражений она осушила бокал. Вино обожгло ей горло, вернуло на щеки румянец, согрело холодные руки.
Герцог бросил на поднос с бокалами несколько монет, и вновь перед ними расстилалась дорога. Теперь они скакали еще быстрее. Под Клеоной была лошадь, о какой она всегда мечтала, чуткое резвое животное, которое откликалось на каждое касание ее руки.
Они ни разу не задержались с того самого мгновения, как отправились в путь. Разговаривать теперь было невозможно, оставалось лишь мчаться бок о бок в бешеной скачке сквозь ночь, в которой бушевали все стихии сразу. Они испытали и дождь, и ветер; на какой-то миг все стихло, показалась луна, и стала ясно видна дорога. Но тучи вновь затянули небо. Было несколько страшных минут, когда они сбились с дороги и пришлось возвращаться назад.
Клеона тревожно оглядывалась в сторону Парижа, но вокруг была лишь темнота да слышался неизменный топот лошадиных копыт. На постоялых дворах они меняли лошадей, сколько раз, она сбилась со счета. Каждый раз герцог трубил в охотничий рог, и после зычного «толли-хо!» – крика, каким традиционно науськивали гончих на лисьей охоте, – из конюшни торопливо выводили коней, конюхи подбегали к их собственным усталым животным и появлялся хозяин с вином.
Чем дальше в ночь, тем крепче становилось вино, пока Клеона не поняла, что пьет огненный коньяк, вонзавшийся в горло точно клинок. Но она была рада этому, ибо атласные туфельки насквозь промокли от дождя и ноги у нее до того закоченели, что она их просто не чувствовала.
Грубое седло натерло ей ноги, покрытые лишь тонкими чулками. Сообразив это, на одном из постоялых дворов герцог потратил несколько драгоценных минут, потребовав обычное седло на лошади Клеоны заменить дамским. Она была благодарна ему, но не смогла высказать это словами.
Вновь она порадовалась плащу Бонапарта. Теперь он прикрывал не только порванное и перепачканное платье, но и заляпанные грязью чулки, покрытые синяками ноги.
Еще на одном постоялом дворе им вынесли поесть, хрустящие, только что из печи, французские хлебцы с сыром. На какое-то время это частично сняло усталость, которая стала одолевать Клеону.
С наступлением рассвета девушку начал занимать вопрос, как долго им еще ехать, но не было сил задать его вслух. Скачка все продолжалась; казалось, ей не будет конца. Длинная пыльная дорога, обсаженная тополями, уходила в бесконечность. Еще один постоялый двор, и еще один. Повсюду наготове стояли лошади, единственная задержка была связана с переносом дамского седла на свежую лошадь.
В тот момент, когда всходило солнце, Клеона поняла, что больше не выдержит. Ей уже виделось, как она соскальзывает с лошади и падает на землю, а герцог продолжает мчаться вперед. Девушка цеплялась за луку седла, радуясь тому, что она существует, кусая губы, чтобы не заснуть, и глядя прямо на солнце глазами, которые нестерпимо болели.
«Одному Богу известно, хватит ли у вас сил» – именно эти слова герцога заставили ее дать себе клятву: она не будет жаловаться, не будет просить даже передышки, которой жаждало все тело. Не раз он выказывал ей свое презрение, ясно давая понять, каким ничтожеством считает ее. Ну что ж, по крайней мере, тут она ему покажет, что деревенская девушка способна вынести то, что не под силу знатным лондонским дамам.
Такая гонка не для женщины, он прекрасно понимал это. Раз уж она сюда попала, тем важнее выдержать. Нельзя дрогнуть или упрашивать избавить ее от этой изнурительной скачки, от которой болело все тело.
Все дальше и дальше. Снова бокал бренди и ломтик сыра – из-за усталости и распухшего горла она не могла проглотить ни кусочка – и снова в путь. Наконец она почувствовала, что наступил предел. Больше ей не выдержать. Где-то миль через пять после последнего постоялого двора герцог, видимо, сообразил, что происходит. Протянув руку, он забрал у нее поводья и теперь держал их вместе со своими, так что ей лишь оставалось обеими руками ухватиться за луку седла и молить Бога о том, чтобы не свалиться.
Ночью ветер сёк лицо, а теперь немилосердно жгло солнце. Синяки и ссадины на ногах, Клеона не сомневалась, что они превращаются в открытые раны, были страшно болезненными. Она уже с отчаянием думала, что нужно отказаться от безнадежных усилий, ибо все тело отзывалось мучительной болью, как вдруг увидела на горизонте ослепительно синюю полосу. Море!
Это зрелище подействовало на нее живительнее всякого коньяка. Ей хотелось закричать, сказать герцогу о том, что она видела, но голос не слушался. Клеона могла лишь неотрывно глядеть вперед, покачиваясь в седле, но не падая.
Они проскакали по городу, придержав лошадей возле оживленной рыночной площади. Клеона видела, что на них устремлены любопытные взгляды; женщины в красных камлотовых блузах показывали на них пальцами, дети кричали что-то грубое, но от усталости она ничего не понимала. Потом они очутились на узкой улочке, мощенной булыжником, ведущей к причалу.
«Сейчас я упаду, обязательно упаду!» – подумала Клеона, но – о чудо! – удержалась в седле. Но вот она огляделась вокруг, и у нее сжалось сердце от страха. Яхты нигде не было видно.
Повернувшись к герцогу, она взглянула на него широко раскрытыми испуганными глазами и тут увидела корабль, но не у пристани, где они оставили его. Он стоял на якоре на самом выходе из гавани. В этот самый миг она услышала пронзительный звук охотничьего рога.
Словно бы зная, что больше рог ему не понадобится, герцог завершил последнюю ноту и швырнул его в воду. Поразительно глухим и хриплым голосом он спросил:
– Кто довезет меня вон до того судна за золотой луидор?
С полдюжины рыбаков бросились вперед.
Герцог быстро спрыгнул с коня, взял Клеону на руки и обратился к ближайшему из них:
– Получишь еще один луидор, если довезешь меня туда меньше чем за две минуты.
Затем он повернулся к двум разочарованным мужчинам, стоявшим рядом.
– Отведите этих лошадей в ближайшую конюшню, – сказал он. – Скажете старшему конюху, что они принадлежат герцогу Линкскому. Он знает, что делать.
Герцог передал еще несколько золотых, после чего рыбак повез их на лодке через всю гавань. Помня об обещанной награде, он греб так стремительно, что лодка почти летела над водой. Когда они подплыли к яхте, якорь был уже поднят, паруса развернуты, и с полдюжины рук с готовностью помогли герцогу и Клеоне подняться на борт.
– Капитан Робинсон, отплывайте как можно быстрее, – приказал герцог.
– Да, сэр!
Сильный ветер с берега раздул паруса; рыбак не успел еще развернуться, а яхта уже тронулась с места.
Клеона стояла рядом с герцогом, держась за поручни. Она до того обессилела, что не могла шевельнуться и просто стояла там, куда ее поставил матрос, поднявший девушку на палубу. Было такое ощущение, будто и она, и стоящий рядом мужчина чего-то ждут, но чего – этого она не знала. Они молча стояли, глядя в сторону пристани; внезапно на булыжной мостовой, по которой они только что ехали, возникло какое-то движение и что-то засверкало на солнце.
Клеона почувствовала, что герцог шевельнулся, и проследила за его взглядом. Она мгновенно узнала наполеоновскую кавалерию. Красные мундиры и белые панталоны нельзя было перепутать ни с чем.
Солдаты с невероятной скоростью промчались по дороге, остановились у причала и неотрывно глядели на яхту, которая грациозно скользила в сторону открытого моря.
Издалека Клеона не могла разглядеть их лица, но знала, что они выражают досаду и злость.
– Мы победили! – вскричала она. Из горла вырвался сиплый звук, но в нем слышалось ликование. – Мы выиграли!
– Нет, мы проиграли, – тихо возразил герцог с неожиданной горечью. – Мы всего лишь сумели спастись. Это настоящий провал.
Оттого, что она любила его, ее поразило разочарование, с каким он произнес эти слова. Повернув голову, девушка взглянула на него, словно увидела впервые. Прежде ей слишком мешали ее собственные страхи.
Странно было видеть этого человека не в привычном для него элегантном виде. Лицо посерело от пыли; от усталости под глазами залегли глубокие морщины, волосы словно присыпало пудрой. Элегантный вечерний наряд был заляпан грязью. Белоснежный и накрахмаленный галстук, всегда завязанный тщательнее, чем у прочих щеголей, теперь превратился в изжеванную грязную тряпку.
Она любила его еще сильнее за то, что он так выглядит. Перед ней стоял настоящий мужчина, который умеет действовать; не франт, не испорченный и изнеженный аристократ, а мужчина, который смотрел опасности в лицо и одержал победу благодаря самому себе, собственному мужеству и, нужно было отдать ему должное, – великолепным организаторским способностям. Теперь она понимала, почему герцог и Фредди так опередили их на пути в Париж. Должно быть, во всех постоялых дворах они договаривались о замене лошадей, предвидя, что может случиться нечто подобное.
Это приключение, думала Клеона, она запомнит на всю жизнь. Даже в самых немыслимых своих фантазиях она и представить себе не могла, что ей придется спасать любимого от смерти.
Вновь она услышала голос Бонапарта, холодный и повелительный: «Столкните его в Сену и держите голову под водой».
Так должно было случиться, и она одна предотвратила это убийство. Клеона вновь вспомнила сумасшедшую скачку в Париж на лошади майора Дюана и долгий, долгий путь, который они проделали, спасаясь; теперь было ясно, что им удалось опередить солдат всего лишь на несколько минут.
Яхта уходила от берега все дальше, и гавань Кале уже скрылась за горизонтом.
– Что ж, с этим покончено, – произнес герцог. Очнувшись от воспоминаний, Клеона заметила, какой у него унылый вид. Причина была понятна: как он только что сказал, это была не победа, а поражение. Ведь ему не удалось выполнить то, ради чего все и затевалось.
«Нужно спросить его, что же это такое», – сказала себе Клеона. Чувствовала она себя так, словно голова у нее набита ватой. Не было сил ни думать, ни двигаться, хотелось только спать – этой роскоши она так долго была лишена!
Но тут она ощутила на груди что-то шершавое. Окоченевшая и дрожащая маленькая ручка вынула из декольте изодранного бального платья листок бумаги, взятый в библиотеке Наполеона. От долгого лежания на груди листок измялся и стал теплым. Клеона протянула его герцогу.
– Что это? – спросил он без особого интереса. Голос его по-прежнему звучал глухо и безжизненно, словно после страшного удара, от которого он никак не мог оправиться.
– Мне кажется, это то, что вам нужно, – ответила она. – Список. Вы говорили Фредди, что хотите заполучить его. Перед тем, как отправиться искать вас, я выкрала его у Наполеона из библиотеки.
– Выкрали! – недоверчиво воскликнул герцог. Взяв у Клеоны листок, он развернул его.
Какое-то время он неподвижно стоял, вглядываясь в написанные там фамилии, потом внезапно испустил торжествующий, радостный крик, обнял Клеону и прижал ее к себе так крепко, что у нее перехватило дыхание.
– Список! – воскликнул он. – Действительно, тот самый список! О Клеона, чудесная, удивительная девушка! Дорогая моя, любимая моя! Ну что я могу сказать?
Клеона слышала его слова, как во сне. Они взволновали девушку, но откликнуться на них не было сил.
– Клеона, милая моя, как тебе это удалось? И это ты сделала для меня, который так грубо обошелся с тобою!
Он обнимал ее прямо на открытой палубе. Если кто-то из матросов и поглядывал на них с любопытством, ему это было безразлично.
– Клеона, – снова и снова повторял он, и вдруг, поглядев ей в лицо, понял, что она его не слышит. Она заснула от изнеможения и усталости, словно ребенок, положив голову ему на плечо.
Подхватив ее на руки, он понес ее вниз в каюту, которую она занимала прежде. Там он опустил ее на постель, стянул с холодных ножек бальные туфельки, снял забрызганный грязью плащ и накрыл одеялами.
Когда он убирал руки, Клеона протестующе забормотала, словно у нее отнимали что-то дорогое и желанное. Она не проснулась, но даже в той темноте, куда она провалилась, почувствовала прикосновение его губ и попыталась пробудиться. Клеона ощутила, как по телу взметнулось пламя; затем сознание покинуло ее, и больше она ничего не помнила.