Падающая звезда

Глава 2

Когда Харм следил за людьми, он старался быть деликатным, насколько это возможно. Он понимал, что все законно, что это – его профессия. И все-таки, его не оставляло чувство, что он врывается в чужую жизнь, подглядывает, снимая людей таким образом. Несчастная женщина целует мужчину в шею за утренним кофе. Она ничего не подозревает.

Он поймал их в видоискатель. Рука женщины скользнула под халат мужчины. Тот опустил газету, поцеловал женщину в губы.

Ее муж, клиент Харма, уехал из города, заплатив по 85 долларов за час, чтобы Харм заснял жену с его деловым партнером на видеокассету.

«Интересно, – подумал Харм, – этот малый принес свой халат или надел халат своего партнера? Надо быть толстокожим, чтобы спать с чужой женой и носить халат её мужа.

Женщина села и протянула любовнику чашку с клубникой. Этот жест заставил Харма почувствовать себя настоящим подонком. Как низко снимать эти сцены маленького домашнего счастья, чтобы использовать их против людей, ломая их жизнь. Потом он подумал, что их жизнь и так запутана, а он только обеспечивает документальное доказательство.

Он установил объектив на крупный план, когда мужчина отодвинул чашку с клубникой и, взяв женщину за руку, увлек ее в дом. Все в порядке, это – его дело. Харм решил посмотреть, сможет ли забраться на стену и сделать пару снимков через окно.

Вернувшись в офис, Харм Воланд вставил кассету в видеомагнитофон. Было еще довольно рано – он успел управиться до девяти. Очень хорошо. За кадры, отснятые крупным планом, полагается премия. Харм едва не свалился с глинобитной стены, балансируя с видеокамерой в руках и снимая через щелку в цветных занавесках.

Просмотрев отснятое, Харм выключил видеомагнитофон и телевизор. В старую треснувшую чашку налил себе кофе, и, отпивая мелкими глотками, поглядывал на утреннее движение вдоль Серрилос. Год назад он ни за что бы не поверил, что будет вот так сидеть в кресле, радуясь успешному началу дня. До пенсии еще далеко.

Опершись на спинку подержанного вращающегося стула, Харм откинул со лба прямые светлые волосы, начинающие редеть на макушке.

Были веские, как ему думалось, причины, по которым Хармон Е. Боланд-младший ушел из Лос-Анджелесского отдела Федерального Бюро Расследований и открыл дело как бухгалтер и частный детектив. Он устал носить тяжелые черные ботинки. Ему перевалило за сорок. Его чуть не убили в перестрелке с гнусным типом, уклоняющимся от уплаты налогов.

Он напомнил себе об этих причинах, разглядывая прохудившийся мыс своего полицейского ботинка, выставленного на деревянном столе в офисе, который он открыл по соседству с дешевым кинотеатром.

Когда-то это были хорошие ботинки. Из крепкой воловьей кожи со змеиными вставками по бокам и замечательными ушками. Плюс удобные старые джинсы с поношенной белой хлопчатобумажной рубашкой. Такая одежда вполне подходила для погони за злостными неплательщиками налогов. Допив кофе, Харм, не торопясь, принялся пересматривать почту.

Он подумал о том, как возьмет Никки на целую неделю в июле. Они будут рыбачить в холодных и прозрачных реках гор Сангре-де-Кристос, вываживать нежных радужных форелей. Он вспомнил, что надо бы натянуть струны старого «Джибсона», на котором он играл только в присутствии сына. Никки никогда не отказывал себе в удовольствии, чтобы еще раз послушать перед сном «Мы с Бобби Мак-Джи».

Все это было чертовски хорошо. Ради встреч с сыном Харм был готов потерять в деньгах. Всего полгода назад он открыл свое дело и надеялся на лучшее. Это гораздо надежней, чем быть застреленным и не получить ничего, кроме дешевой деревянной таблички с медными буквами: «Хармон Е. Боланд-младший».

Вот так рассуждал он мысленно о своей жизни. Его бывшая жена Санди жила в паре миль от него. Они перебрасывали между собой Никки, словно мяч. Он делает все, что в его силах, ради спасения хотя бы обломков кораблекрушения.

Оглядывая захламленный офис, он подумал, что жизнь, в конце концов, не так уж плоха. Когда зазвонил телефон, он снял ноги со стола и взял трубку.

– Боланд и Компаньоны. Учет и расследования. Говорит Боланд.

– Мистер Боланд, – произнес низкий женский голос. – Мне нужна очень осторожная, деликатная работа в интересах довольно важной персоны.

– Кто эта очень важная персона? – спросил Боланд.

– Актриса. Меня зовут Мирина Джакобс. Мой муж – Леонард Джакобс – кинорежиссер. Наша кинокомпания «Визионфильм» основана в Лос-Анджелесе. Но у нас есть дом в Тесукве. Еще две недели мы будем снимать фильм, а наша ведущая актриса в страшной тревоге. Прошлой ночью ее машину обстреляли, когда она возвращалась из Альбукерке. На старом шоссе, неподалеку от Мадрида. Полиция считает, что, вполне возможно, это – случайный инцидент. Просто какой-то ненормальный пьянчуга. Но у нас есть причины полагать, что на карту поставлена не столько жизнь актрисы, сколько интересы «Визион-фильма».

Харм быстро записывал в блокноте, пока она говорила.

– Когда вы сможете подъехать? – поинтересовался он, – мне хотелось выяснить детали лично, если вы не возражаете.

– Вы не можете приехать к нам? Мы готовимся начать съемки послезавтра, и нам, всем троим, хотелось бы встретиться с вами. Ваше время будет оплачено, даже если вы не возьметесь за это дело. Согласны?

Харм задумался. Пятнадцать минут езды до Тесукве. Кофе, чай и черт знает, что еще за восемьдесят пять долларов в час. У него была утренняя съемка, но кого это волнует? Неплохо прокатиться туда, да и судя по рассказу, дело довольно важное.

– Кто эта актриса? – спросил он, поразмыслив.

– Конфиденциальность составляет часть вашей работы, верно?

– Абсолютно.

– Ния Уайтт.

Харм прикрыл микрофон ладонью и торжественно произнес:

– Ния Уайтт!

«О, конечно, безусловно, – подумал он. – Мы наносим визиты на дом!»

– Да, я, скорее всего, смогу выбраться к вам. Позвольте я только взгляну, что там у меня в списке на сегодняшнее утро. Да, – сказал он, – Ния Уайтт. Около одиннадцати вас устроит?

Харм Боланд выехал из Санта-Фе по дороге Св. Франсиса, направляясь на север к въезду в Тесукве. Знак вдоль шоссе гласил: «Въезд в резервацию индейцев Тесукве». Но единственным свидетельством туземной культуры, заметным с дороги, была деревянная лестница, прислоненная к белому жилому автофургону. Коричневый джип Боланда покрывала пыль, внутри машины валялись обертки от жвачки и помятые банки из-под кока-колы, которые он собирался выбросить уже несколько недель.

Он свернул на дорогу к Охотничьему Домику Епископа. Ему пришлось сбавить скорость, когда он проезжал мимо табуна черных лошадей, потому что одна лошадь улеглась прямо на дорогу, греясь на солнышке.

Большие дома, окруженные заборами и колючей проволокой поверх заборов, с металлическими табличками на воротах: «Под защитой национального попечительства», перемежались с маленькими глинобитными хижинами и старыми сараями, на склонах покрытых сосняком холмов. Он затормозил возле каменной стены, доходившей ему до пояса. На металлических воротах, преграждавших грунтовую дорогу, небольшая красная табличка гласила: «Внимание: частное владение. Проезд запрещен».

– Подходящее место для Джакобсов, – подумал Харм.

Может ему следовало смутиться, когда женщина произнесла: «Мирина и Леонард Джакобс. Визион-фильм». Он никогда не слышал о них. Женщина говорила с европейским акцентом, похожим на австрийский. Он не мог определить точно. Может быть, они из тех людей, что знамениты в Париже и о ком не слыхивали в Денвере. А вот о Нии Уайтт он слышал. Не она ли завоевала Приз Академии как лучшая актриса вспомогательного состава в том фильме, что снимался в Южной Африке? Он видел клип об «Усадьбе Арсенио». Но сам фильм ему так и не удалось посмотреть. Зато он видел ее в детективах и фильме ужасов со специальными эффектами. Актриса превращалась в фиолетовую голограмму, сливалась с другими людьми, объединяла их черты, пока не составилось подобие мутантов-близнецов.

Он нашел вход, остановился на дороге, вышел из джипа, открыл деревянные ворота. По траве возле дороги прогуливался павлин. Собак видно не было. Боланд проехал по круговой подъездной аллее и припарковал машину возле грубоватого колеса автофургона, прислоненного к скамейке у стены глинобитного дома. Неподалеку под деревом стоял красный пикап-полутонка, модель, похожая на «Форд». У Харма зародилось странное чувство, что «Форд» всего лишь реквизит.

Он пожалел, что у него не было времени сходить в библиотеку и собрать хоть какие-то сведения, чтобы случайно не выставить себя на посмешище. Впрочем, обойдется и так. Стоит в начале беседы задать пару вопросов, и большинство людей начинают болтать. Он легко освоится, и сумеет связно поговорить, а потом уж действовать по обстоятельствам. Он постучал в сводчатую дверь, и она почти мгновенно распахнулась.

– Мирина Джакобс. Я видела, как Вы въезжали, – сказала женщина, протягивая руку и сдержанно улыбаясь, по-деловому, но, кажется, сердечно.

Она относилась к тем женщинам, которые, старея, не теряют привлекательности. Должно быть ей где-то за пятьдесят. Черты лица – мелкие, резко очерченные, морщинки в уголках глаз, но кожа приятная, чистая, розовая, без загара. Возможно, не курит. Гладкие, длинные, кое-где отливающие рыжиной волосы зачесаны назад и заплетены в косу. Может быть, она подкрашивает седину хной или еще каким-либо красителем. Глаза – живые, золотисто-карие. На миссис Джакобс была черная шелковая рубашка и джинсы. В этой одежде женщина выглядела довольно неплохо.

«Имея деньги, можно оставаться молодой, – подумал Харм. – Впрочем, вполне возможно, она занимается йогой и не переедает».

– Спасибо, что не пожалели времени, сразу же приехали, – поблагодарила Мирина Джакобс. – Мой муж ожидает в кабинете, а мисс Уайтт присоединится к нам через несколько минут.

Женщина повернулась и повела Боланда в дом. Ее кожаные сандалии слегка поскрипывали, когда она шла по коридору, выложенному терракотовой плиткой.

– Сюда, – показала она.

Стеклянная стена веранды выходила на внутренний двор, в котором нежные розовые розы и шелковистые оранжевые маки окружали небольшой пруд. Окна в прихожей были открыты, и Харм услышал, как неподалеку храпят и фыркают кони.

– Мистер Боланд, – Джакобс встретил их стоя. Почему-то Харм представлял его старше, похожим на Джона Хастона, – крупным, с выступающим вперед животом, с мешками под глазами. Леонард Джакобс оказался довольно высоким – чуть выше шести футов, хорошо сложенным, худым. Похоже, что он много работал физически или бегал. У него были седые длинные волосы и борода с проседью, но выглядел он гораздо моложе, чем представлял Харм. Скорее всего, ему сорок три года, не более. Седина его была ранней. Харм подумал, что в молодости Леонард был настолько красив, что, наверное, его называли «прекрасным мужчиной». Он понял, почему Леонард и Мирина оставались вместе. Своим сложением и манерой держаться с уверенностью и грациозным достоинством, они немного походили на богов, а не на обычных людей с заурядной внешностью.

«Вдобавок, они богаты! – подумал Харм. – И на них работает Ния Уайтт!» Все же он решил, что не стоит слишком очаровываться. И спокойно сел в обитое кожей кресло напротив Леонарда.

Джакобс подвинул папку с подшитыми бумагами к Харму и надел очки в черепаховой оправе, выражая при этом признательность Харму за то, что тот сам, без чьей-либо помощи, приехал в Тесукве. Потом попросил детектива просмотреть дело.

– Это поможет вам сэкономить время. Здесь есть кое-какие сложности – я попросил своего ассистента подготовить для вас материал, вспомогательные бумаги, документы, всю информацию.

Харм открыл папку, пролистал страницы. Верхний лист содержал отпечатанный на машинке отчет о ночных выстрелах. Включая номер разрешения на право вождения автомобиля, название и адрес компании, выдавшей напрокат машину, фамилию и номер полицейского, доставившего Нию после аварии на ранчо. Подготовлено умело. Все по-деловому. Под отчетом лежали отпечатанные на ксероксе копии газетных статей об убийстве женщины по имени Робин Риз. Харм быстро просмотрел вырезки, еще раз внимательно прочитал заголовки и вопросительно взглянул на Джакобса. Режиссер откинулся на спинку стула, сцепив перед собой пальцы.

– Мистер Боланд, я перейду сразу к сути дела. Мне необходимо рассмотреть возможность, что кто-то пытается саботировать мои фильмы, убивая моих актрис, – он коротко рассмеялся, смех напоминал шипение, но в самой глубине голоса слышался надлом.

«Этот человек на грани срыва», – подумал Харм. – Старается скрывать, но в глубине души он напуган». Харм почувствовал облегчение при мысли, что Джакобс тоже человек, а не просто голливудский символ.

– Может показаться, что я – шизофреник, не так ли? – спросил Джакобс. – Мирина думает, что у меня, возможно, легкий сдвиг.

Мирина опустилась на стул возле Харма.

– Мне кажется неразумным принимать скоропалительные решения, но я полностью поддерживаю мысль Леонарда, что кто-то должен заняться этим делом. Профессионально! – Она сделала ударение на последнем слове. – По крайней мере, расследованием возможности угрозы и источника беспокойства, – добавила она.

– Мистер Боланд, если вы обратитесь к последним вырезкам в деле, вы увидите, что такое случается не первый раз. На самом деле было два инцидента. Примерно полтора года назад мы завершали работу в Мексике над фильмом «Мертвая жара». В Манзанилло была убита одна из наших актрис, молодая женщина по имени Робин Риз. Она припозднилась после вечеринки в местном клубе. На следующее утро ее труп обнаружил торговец фруктами и большими круглыми буханками хлеба. Он разъезжает по городу ранним утром в повозке, запряженной мулом. Робин убили выстрелом в голову. Она лежала в грязи рядом с черным входом на небольшой местный рынок.

Леонард Джакобс сделал паузу, и Харм Боланд испытал странное ощущение, что Джакобс мысленно рисует эту картину, словно профессионал-кинематографист: дыни, бананы, хлеб, мертвая женщина, лежащая лицом вниз на улочке позади саманной стены рынка. Джакобс продолжал:

– Местная полиция провела короткое расследование. В деле, что у вас, есть копия отчета. Я попросил перевести его для меня. Они решили, что ее убил какой-нибудь наркоман – в припадке озлобления или просто из хулиганства. Никто не был арестован, они понятия не имеют, кто это сделал. Никаких свидетелей. Ее убили из «Винчестера 30/30», единственная улика, которая у них была. Прекрасная и талантливая молодая женщина погибла. Вся ее жизнь… ну, вы понимаете.

Мирина Джакобс положила ногу на ногу и продолжила историю, как только замолчал ее муж:

– Семья Робин Риз пыталась возбудить дело против «Визионфильм» за халатное отношение к безопасности актеров, – сказала она. – У них не было никаких доказательств, наши юристы посоветовали нам не связываться с судом, не вмешивать прессу, не допускать судебных издержек. Объяснили, что судебное разбирательство по поводу халатности разорит нас и сделает почти невозможными финансовые и страховые обязательства… Но мы чувствовали, вернее – знали, что судебного дела не будет. С нашей стороны не было вины. Убийство явилось ужасной трагедией – но оно случилось не во время съемок и не на съемочной площадке. Оно произошло за пределами кооперативного жилого дома, где остановились актеры и служебный персонал. Находиться в доме действительно было безопасно. Как бы там ни было, мы отказались улаживать это дело, и Риз, в конце концов, бросили затею о судебном расследовании, – она остановилась и взглянула на Леонарда.

«Удивительно, – подумал Харм, как они перекидывают рассказ между собой. Должно быть, они уже много лет вместе. Такое свойственно супружеским парам, долго прожившим бок о бок.

Леонард продолжил:

– Второй инцидент произошел год назад. Поздней весной взломали Лос-Анджелесский дом мисс Уайтт в Каньоне Лорель. Она случайно оказалась дома в это время. Завязалась борьба. Потом он скрылся. Это нападение произошло в то время, когда большое жюри[1] проводило расследование убийства Робин Риз. Было довольно много сообщений в Лос-Анджелесской «Таймс». Вы найдете копии почти всех статей в деле.

Харм откинулся на спинку кресла, позже он ознакомится с вырезками. А сейчас внимательно рассматривал Джакобса. Довольно крутой парень. Объясняется, словно бизнесмен, выдающий информацию при проверке бухгалтерских книг и документов. Но что за всем кроется? Режиссер избегает прямых взглядов – глаза в глаза. Когда он стоял возле стены, то перебрасывал с ладони на ладонь золотую монету – привычка нервного человека. Торопится. Самое лучшее для него – убрать со своей дороги все. Убийство женщины, ограбление, нападение были «инцидентами» – он использовал именно это слово, как и вчерашнее событие – все стояло на его пути.

Джакобс глубоко вздохнул:

– Они не могли обнаружить никаких отпечатков в доме. Тот человек был в перчатках. Ничего не было украдено. Но на дороге полиция обнаружила шесть использованных боевых патронов. Он разрядил револьвер в какую-то цель до того, как вошел в дом.

– Между этими инцидентами не было явной связи. Использовалось совершенно разное оружие. Но в любом случае, Робин Риз была личной подругой Нии, а не просто коллегой. Взлом в доме подействовал на мисс Уайтт угнетающе. У нее было что-то вроде травматического шока. Она боялась оставаться в доме одна. Фактически, она вообще не жила там в прошлом году. Позволю заметить, она почти обезумела от горя.

– Мы все почти обезумели, – добавила Мирина. – Подобные вещи невозможно игнорировать.

Джакобс повернулся к жене.

– Сейчас мы подходим к нашему фильму «Испытание и заблуждение». Мы снимали на Манхэттене, потом недалеко от Канады, а сейчас готовы отснять серию заключительных эпизодов. Мы надеемся завершить съемки через несколько дней. Потом возвращаемся в Лос-Анджелес, чтобы все смонтировать и отредактировать.

Леонард вышел из-за стола и прислонился к стене.

– Мне хотелось бы, Боланд, чтобы в эти несколько дней кто-то находился на съемочной площадке. Беседовал с людьми. Наблюдал. Но слежка не должна быть явной. Вы же понимаете: детектив на съемках фильма! – Он провел пальцем в воздухе, словно заключил слова в невидимые кавычки. – Необходимо провести тайное расследование. Давайте скажем, что вы проводите изучение процесса создания фильма, исследуете приемы постмодернизма. Я пригласил вас на несколько дней. Скажем, что вы из какого-нибудь университета, работаете не по найму, ну я не знаю… Вот поле деятельности для вас. Иначе все станут нервничать, а это разрушит динамику съемок. Люди чрезмерно разволнуются. Потом, когда фильм будет закончен, мы уедем в Лос-Анджелес. Там вы сможете поговорить с моим бухгалтером, взглянуть на книги, на подноготную. Посмотрим, не упустил ли я чего-нибудь. Почему и кто желает насолить «Визионфильму»? Кто заинтересован в разрушении того, что я пытаюсь создать? – он протянул раскрытую ладонь, словно Харм тут же мог дать ему ответ.

Харм снова кое-что записал в блокнот.

– Вы не догадываетесь, кто бы это мог быть? – спросил он режиссера.

Джакобс пожал плечами.

– Мой прежний партнер отбывал срок за мошенничество с ценными бумагами. Я давал против него показания в суде.

– Джон Санд, – сказала Мирина. – Он отсидел примерно полтора года в тюрьме обычного режима в Сан-Диего.

– Меня интересует также семья Робин Риз, – продолжал Леонард. – Хоть они и прекратили судебное дело, они по-прежнему считают нас ответственными за смерть Робин, – Джакобс поднял ладонь, словно пытаясь остановить кого-то жестом. – Я так хотел оставить Манзанилло позади, забыть о нем. Ожидалось, что «Испытание и заблуждение» будет незапятнанным началом. Я просто не могу допустить, чтобы случилось еще что-то, – он добавил, словно в раздумье: – с Нией.

Мирина, тронув Харма за локоть, сказала:

– С другой стороны, вы будете находиться на съемочной площадке ради безопасности мисс Уайтт. Вообще-то именно она и просила провести расследование. И она будет единственной, кроме Леонарда и меня, кто будет знать, что вы – детектив, а не писатель. Мы хотим, чтобы она немного успокоилась.

– Когда она работает, она впитывает все, как губка – таков ее талант, но… – Леонард сжал руку в кулак, потом медленно расслабил пальцы, обрисовав круглое пространство, похожее на объектив кинокамеры. – Она открыта всем эмоциям. Воспринимает впечатления, усиливает их. Она пропускает через себя события, которые происходят не с ней и использует их в своей игре, но не хотелось, чтобы это зашло слишком далеко.

Харм почувствовал, что Джакобс осторожно подбирает слова.

– Вы хотите сказать, что она может отнестись к событиям прошлой ночи слишком серьезно? – спросил он. – Свяжет их с предыдущей травмой, хотя, как говорит полиция, на самом деле это – просто случайный инцидент? – сейчас он тоже применил это слово.

Леонард вздохнул:

– Я думаю, нам всем хотелось бы верить в их случайность. Но даже если это и так, сейчас нам нужно чувство безопасности на съемочной площадке. Полной безопасности для Мисс Уайтт и нас.

– Вообще-то, она легко возбудима, – добавила Мирина. – Она обладает творческим напряжением, и иногда не совсем адекватно воспринимает действительность…

– И воображаемый мир. Совершенно верно, Мирина. Совершенно верно! – Джакобс похвалил жену, словно мысль принадлежала ей. – Послушайте, я сделаю все, чтобы Ния почувствовала себя спокойно и уверенно. Когда я занимаюсь режиссурой, я не могу предложить ей эмоциональную поддержку. Фактически, наоборот, мне приходится нажимать на нее. Я так работаю со всеми актерами, я создаю напряжение, а не снимаю его. Актерское напряжение, – подчеркнул он. – Если кто-то займется охраной Нии, у меня гора с плеч свалится, я мог бы полностью сконцентрироваться только на съемках. У нас будет чувство защищенности. Поэтому хотелось, чтобы, кроме расследования, вы проводили время с мисс Уайтт, держались поближе к ней, болтались рядом, разговаривали, приглашали ее на завтраки…

Наступила тишина, нарушаемая лишь громким карканьем вороны в кроне дерева. Харм Боланд посмотрел на свои записи. Итак, его работа сводится к следующему: крутиться возле кинозвезды в качестве тайного телохранителя под маской вездесущего кинокритика. Определенно превосходный заказ, не то, что расследование по выявлению – запоздалых налоговых деклараций. Но его беспокоила одна вещь.

– Вы считаете расследование серьезным аспектом? – спросил он. – Вы не считаете первостепенным обеспечение защиты мисс Уайтт, не так ли?

– Мы, безусловно, считаем расследование крайне серьезным делом, – согласился Джакобс. – Здесь явно поставлено на карту очень многое. Состояние Нии Уайтт – ее талант, а ее талант – мои капиталовложения. Она – это мой фильм.

– Наш фильм, – поправила его Мирина.

Леонард улыбнулся жене. Харм обратил внимание, что они говорят о Нии Уайтт, словно о какой-то ценной вещице.

– Почему бы не подумать о вашей роли как неотъемлемой части процесса создания фильма? – спросил Джакобс.

На этот раз улыбнулся Харм:

– А я сдам зачет?

– Еще бы.

С веранды послышался голос Нии:

– Леонард? Мирина с тобой?

– Я здесь! – отозвалась Мирина.

Леонард вышел поприветствовать Нию, когда она входила в дом. Положив руку ей на спину, он ввел ее в кабинет.

Неожиданно Харм почувствовал себя школьником, гоняющимся за автографами. Как странно видеть эту женщину лично. Такое ощущение, словно ее лицо – всего-навсего маска. Она оказалась невысокой, но прекрасно сложенной – обнаженные плечи, руки довольно мускулистые, похоже, она занималась гантелями, чтобы оставаться в форме. Тонкая талия, узкие бедра. Так как был обычный день, она надела перед ланчем короткое кожаное фиолетовое платье без бретелек. Прилегающий лиф четко обрисовывал выпуклость груди. Влажные волосы она зачесала назад. Даже без косметики она явно была самой потрясающей женщиной, которую Харм видел когда-нибудь. Это была не просто красота. Он видел миловидность девушки с обложки, он видел восхитительный, пластично-хирургический тип красоты, столь часто встречающийся в Лос-Анджелесе, городе тысячи и одной звезды.

По правде говоря, в ее облике было что-то необычное и отчужденное. Слегка изогнутый нос, большой рот, широко посаженные глаза, тонкие, почти незаметные, высоко поднятые дуги бровей. Ее широко распахнутые глаза затаили какое-то постоянное выражение – одновременно детское и страстное.

Ния пригладила ладонью влажные волосы.

– Извините, – сказала она. – Я не знала, что вы здесь. Мирина, это платье, что я… – Вы – детектив?

– Ния, это – Харм Боланд. Несколько лет он служил в ФБР, а сейчас – частный детектив в Санта-Фе.

Харм встал и пожал ее руку.

Ния опустилась на стул позади стола, скрестив длинные ноги. Харм подумал, что довольно странно, как она сидит здесь. Он заметил, что она чувствует себя очень уверенно в этой комнате, она привыкла бывать здесь. Он постарался овладеть собой, не показать явно, что он в смятении.

– Мы посвящаем мистера Боланда во все подробности, начиная с Мексики, – сказал Джакобс. – Он согласился, что лучше всего наблюдать тайно.

«Неужели?» – подумал Харм, потом вступил в разговор. Последний раз, когда он проводил тайное расследование, он не испытывал особого удовлетворения.

– Должен признать, меня волнует эта часть дела, мистер Джакобс. Есть много способов расследовать дела легально. Я – не актер.

– Если проблема в оплате, если секретная деятельность потребует больше времени и затрат, все можно уладить. Как насчет секретности до тех пор, пока мы снимаем здесь, в Санта-Фе? Как только мы вернемся в Лос-Анджелес, продолжайте вести дело так, как сочтете нужным, – Джакобс снова глубоко вздохнул. – Я хочу сохранить все в тайне еще и потому, что в последнюю неделю здесь будет полно представителей прессы. «Вэнити Фэа» приезжает через день-два. «Виллидж Войс» присылает корреспондентов. Прибывает фотограф из «Роллинг Стоунз». Приезжают актеры, занятые в фильме: Джек Дризер, Тэсс Джуран. Зачем им знать что-либо об этом? Особенно, если окажется, что это дело рук какого-то чокнутого. Вы подумали об этом?

Харм взглянул на досье.

– Я могу нанести удар, – сказал он, соглашаясь, – Да, возможно, так будет даже легче.

Харм вытащил контракт из скоросшивателя, который принес с собой. Вписал более высокую оплату за секретность и протянул документ Леонарду. Тот подписал, отошел к столу и низко наклонился над Нией Уайтт, подписывая чек для исполнителя. Ния оставалась на редкость спокойной.

– Вот и хорошо, – сказала Мирина. – Мы начнем съемки послезавтра. Я думаю, было бы самое лучшее для вас обоих побывать там завтра. Может быть, встретимся здесь завтра в десять утра?

Мирина продолжала:

– Я пошлю нашего ассистента-постановщика, чтобы он показал вам место съемок. Заодно он ответит на все ваши вопросы, если они у вас возникнут. Завтра вечером я устраиваю обед и предобеденный прием в семь часов. Мне хотелось, чтобы вы присоединились к нам. В своей секретной роли.

Мирина встала и пожала руку Харма, Джакобс сделал то же самое. Ния осталась сидеть за большим столом.

Харм не видел ее до тех пор, пока не запустил мотор джипа. Она появилась неожиданно. Харм выключил зажигание.

– Мистер Боланд!

– Зовите меня просто Харм.

– Харм?[2]

– Хормон. Это заслуга моей матушки. Она назвала меня в честь своего большого братца.

– Мы можем поговорить наедине? Я имею в виду не здесь, не в кабинете Леонарда завтра в десять утра.

Ее обнаженная рука прикасалась к нему, но она, казалось, совершенно не замечала этого, каким-то простодушным образом не осознавая своего физического присутствия. Она была настолько великолепна, что Харм смутился. Она прислонилась к дверце джипа, разглядывая хлам в салоне машины.

«Вымой машину, – подумал он. – Пора немного прибраться, да, сэр, мистер Боланд – зовите меня просто Харм.

– Есть еще кое-что. И довольно много, – сказала Ния Уайтт. Ее волосы подсохли, солнце играло на золотистых прядях, падавших на губы. – Они ничего не знают. Никто не знает. Но вы должны знать.

Она предложила встретиться сегодня, когда начнет темнеть, прогуляться по дороге в Каньоне. Не надо, чтобы их видели в его офисе.

Почему все привлекательные женщины, которых он встречал после развода, были или клиентками, или связанными с кем-то еще, или свободными, когда он имел связи? Если только можно назвать связями те недоразумения, что у него были? Потом он мысленно улыбнулся.

Да. Ния Уайтт серьезно заинтересовалась бывшим бухгалтером ФБР, только начинающим дело частным детективом, доход которого равен, в данный момент, доходу мальчика-газетчика.

Он взял блокнот, написал на листке: «Пинк Адоб», семь тридцать», – и показал ей. Отъезжая от ранчо, Харм дважды взглянул в зеркало на Нию Уайтт. Она становилась все меньше, удаляясь, превращаясь в фиолетовое пятно.

«Возможная сцена:

Он на расстоянии наблюдает, как она встречается с другим мужчиной. Он сидит в машине, наполовину скрытой ветками плакучих ив, потом выходит, садится на каменный забор. Панорама: позади дома предгорье, типично Нью-Мексиканский кадр – низкие песчаные холмы, сосны.

Крупный план: он с биноклем в руках, припал к земле. Кадр через телеобъектив, словно он старается отыскать ее местоположение. Потом: он находит домик, в котором она живет, с большими окнами. Окна всегда открыты, шторы постоянно раздвинуты. Он может видеть внутреннюю обстановку и днем, и ночью. Иногда по ночам она наглухо задергивает шторы, хоть это случается не всегда.

Но сейчас день. В бинокль он видит, как она и ее любовник двигаются на небольшом расстоянии друг от друга. Ее любовник женат.

Приходит новая идея: он начнет снимать ее на видеокассету, чтобы запечатлеть документально эти тайные моменты и потом представить его жене. Так что у него есть и цель, а не просто наблюдение за ней и ее любовником.

Он заснимет их в минуты интимной близости, любовных ласк и спрячет пленку до нужного момента.

Еще одна возможность: позже, с того места, где он стоит, он смотрит видеокассету на телеэкране. Изображение немного не в фокусе и чуть подрагивает, когда объектив поднимается. В нем закипает гнев. Он всегда в этом положении, вдали от центра, в роли наблюдателя. Неожиданно он разбивает телевизор вдребезги. Когда телевизор разбивается о стену, на экране застыла сцена физической близости любовников.

Наконец он понимает, что устал просто наблюдать. Он больше не может оставаться отделенным от сюжета. Он оставляет обломки телевизора разбросанными по полу, снова садится в машину, возвращается на ранчо, к тому месту, где прятался сегодня днем, откуда мог видеть ее домик».