Память Древних

Глава 23

Все померкло, вспыхнуло и снова померкло. Оглушительный рев Поющей Погибели был неистов, все, кто попал под действие чар, утратили слух. Однако контрзаклинания стражей Вечного на щитах все-таки сплелись в единую защитную стену. Некоторые маги, еще способные держаться на ногах, постарались подстраховать также барьерами — кто как умел и мог. Осознав, что настоящая волна смерти прокатилась над ними, относительно миновав, защитники Цитадели осторожно, словно боясь спугнуть удачу, выдохнули.

Теократы архонта большей частью уже не поднялись — без «животворящей» силы Темного в них ничего не осталось, и дуновение ночного ветра развеяло их, как пепел. А с ними и большую часть исчадий. Тех, кто уцелел, тут же по приказу Дагора принялись рубить руамардцы.

— Данан, — шепнул Гессим. Оклемавшись и встав на ноги, он вскинул голову на башню.

Наверху Фирин, измученный, опирающийся в плиты одной рукой, держал другую вытянутой. Длань чародея дрожала, лоб покрылся испариной. Но Фирин не позволял себе лечь и прижаться лбом к прохладным камням цитадели, пока не увидел, как, трескаясь, опадают созданные им в последний миг барьеры в форме шаров, которыми он укрыл товарищей.

Самый трудный перепал Жалу: облачить в защитный, наспех сотворенный купол того, кто приклеился к архонту, не защищая при этом самого архонта, оказалось ужасно сложно. И Фирин мог поклясться, что обеспечил Жала защитой только после того, как оказался в куполе сам — то есть после того, как первый миг удара Погибелью все-таки настиг эйтианца.

Жал, измученный и обессиленный, пережил его сам, видимо, благодаря способности становиться бесплотным амниритовым рубакой. Борво и Дей, кажется, шевелились. Данан… Фирин боялся даже проверить, что с ней. А вот за Хольфстенна он всерьез опасался. Поэтому, нашарив у себя на поясе магический секретер, он с удивлением нащупал в нем два пузырька: один с восстанавливающим зальем, другой — с эликсиром сокрытия. Да, второй сейчас бесполезен, но первый…

Выпив, Фирин пополз, ожидая эффекта, в сторону гнома, который и затащил их сюда. Бесстрашный коротышка, ей-богу — или как он там сам всегда говорит? Фирин добрался ползком, осмотрел и ощупал Стенна прямо так, лежа рядом с ним, кое-как налепил восстанавливающую печать и печать исцеления.

— Я не знаю, что ты за маг, Фирин, — протянул Жал, растерянно, и как мог громко, чтобы эльф расслышал, — но определенно — спасибо, — и грузно выдохнул, не двигаясь.

На «определенно, пожалуйста», Фирина, быть может, и хватило бы, но он поленился. Поэтому просто хмыкнул.

— Данан, — шепнул Жал.

— Данан, — словно соглашаясь, повторил Борво. Он, кое-как приподнялся, огляделся и… изо всех внезапно вспыхнувших сил рванулся к чародейке. Та, еще распластанная, пыталась, опираясь на руки, хоть как-то встать. Едва ей хоть как-то удалось отскрести себя и попытаться удержаться на двух конечностях, как подлетевший Борво пнул девчонку, заставляя упасть и перекатиться в сторону.

— Ты… совсем… идиот… ДЕЙ?!

Данан оглянулась, и увидела, что Борво, оттолкнувший прочь, занял её место под мечом Диармайда. Новоявленный король Даэрдина стоял, тягая туда-сюда на пол-ладони клинок, засаженный в грудь недоумевающего лучшего друга. Его губы беспокойно двигались: «Это ты виновата! Скольких ты убила после меня? Сегодня, вчера, в тот день?».

— Дей, — выхрипел Борво, пытаясь остановить меч у себя в груди обеими руками.

— Борво! — крикнул Диармайд, даже не понимая, что Борво перед ним. — Ты не понимаешь! Она — уже не она! Это Темный архонт! Она убьет нас всех!

Борво попытался из последних сил съездить Дею по лицу, но рука, едва поднявшись до уровня груди, обвисла плетью. А сам он, пошатываясь, начал заваливаться вперед.

— Темный… пал… Дей, — прохрипел он, сваливаясь в беспамятство агонии.

— Борво? — Диармайд толкнул друга в плечо, надеясь удержать на весу. — Борво! — Ему пришлось отпустить меч, чтобы удерживать обеими руками. Залитыми кровью, увидел Дей. Обычной, человеческой кровью. Он опомнился, затряс товарища, крича: — Вечный! Борво! Борво!! БОРВО!!!

Как же так?! Это он?! Он, своими руками?!

— Ох, Митриас, Борво! Пожалуйста, живи!!! Живи!!!

Борво, наваливаясь, оседал мертвым кулем.

— НЕТ, БОРВО!!! НЕ-Е-ЕТ!!!

Не удержав, Диармайд упал вместе с товарищем на пол, затрусил его, мол, хватит прикидываться, давай вставай!

— Эй, парень, — протянул Хольфстенн, подползая к погибшему другу.

Погибшему не по воле архонта, а от руки… другого друга? Стенн не смог сообразить. Факт смерти Борво вышибал воздух из легких и мысли — из черепа.

Данан кое-как перевалила набок голову:

— Бор… во… — выдохнула она с трудом. Больше попыток встать на ноги чародейка не предпринимала.

Борво не слышал. Стенн сел рядом с Деем, подергал Борво так и эдак, прижал пальцы к его шее, приложил ухо к груди.

Борво был мертв.

Кратко, скоропостижно умер по вине архонта, в последнем поветрии завладевшим умом Диармайда. Не в силах цепляться и бороться за жизнь, утомленный двумя битвами и переходом, голосом в голове, голосами вокруг…

И пронзенный им, Диармайдом, потому что попытался спасти Данан. Почему он, Дей, вообще хотел убить Данан, о, небеса?! Почему архонт выбрал именно его голову?! Если бы он только лучше боролся с собой! Если бы только архонт не говорил голосом Редгара Тысячи Битв! Ред бы ведь никогда, никогда не призвал его убить Данан! Он сам её спас когда-то! Если бы у него, Дея, был какой-нибудь артефакт, вроде того эльфийского камня, что не позволял Темному проникать в их сознание у Тальвады! Если бы…

— С дороги! — зло, раздраженно бросил Фирин, ковыляя к Борво. По его лицу читалось, что он ненавидит всех этих сопливых детишек, неспособных сделать хоть что-то по уму. По дороге Фирин отвлекся, оглянулся на тело убитого архонта. Присел рядом и коснулся ладонью. Какой же силой он обладал, если даже в момент гибели ухитрился подчинить себе смотрителя? Самого нестойкого, быть может, но все-таки! Ведь по замыслу, видимо, Дей должен был убить Данан до того, как она справится с Погибелью, и если бы Фирин со своими щитами не подоспел, итог битвы мог бы оказаться совсем другим.

— Да уйди ты! — снова рявкнул Фирин, оставив в покое труп монстра и подбираясь ближе к Борво.

— По… поздно, — раскачиваясь взад-вперед протянул Дей и застенал: — БОРВОООО!!! — вздергивая друга и прижимая его к себе.

— Я. СКАЗАЛ. С ДОРОГИ! — растеряв последние крупицы былого терпения гаркнул Фирин и, толкнув Дея в плечо с неожиданной силой, сел рядом с трупом.

— Ты же говорил, никто не может воскрешать мертвых? — с трудом сложив слова в смысл, выдавил из себя Хольфстенн. Фирин ничего не ответил, сосредоточенно сплетая сложный рисунок заклинания промеж ладоней.

Дей и Хольфстенн смотрели на манипуляции телеманта, задержав дыхание. Дей, по мнению Стенна, бился в истерике по самые уши. В другой ситуации он мог бы пошутить: «Боже, что ждет Даэрдин с таким нытиком во главе? Мало, что девственник — какой слюнтяй!». Но, пошарив по всем потаенным углам собственной сущности, Хольфстенн не наскреб и крохи оптимизма. Только смотрел, как серебристое облако освобожденной Пустоты оседает вокруг мертвого Борво, былым узором ложится на мужское лицо и гаснет, лишенное основного источника скверны. Лишь у самых глаз Борво остались тонкие полоски серебристого мерцания.

Разойдясь в груди, Борво вдохнул. Дей, сотрясаемый ужасом и хохотом, тут же подполз к другу. Хольфстенн, потрепав Борво ниже колена, только кивнул:

— Ну и хорошо, — и откинулся на спину.

Данан прикрыла глаза, встать она больше не могла. Зато сжала пальцы, обхваченные ладонью подползшего Жала, и тот сжал в ответ. Собравшись с силами, Фирин поднялся на ноги, осмотрелся, увидел брошенный посох. Приблизился, поднял, придирчиво осмотрел и потер, словно разглядел на непримечательной палке царапины. Потом бросил взгляд на измученную чародейку. Подошел. Жалу он не стал говорить: «С дороги!», удовлетворившись небольшим пространством, которое, подобравшись, уступил ему убийца. Взял Данан за руку и практически очистил женское предплечье от остатков рукава. Подранная вырывавшейся в бою Пустотой, одежда чародейки сыпалась трухой. Фирин погладил большим пальцем место с внутренней стороны возле локтя. Жал точно знал, что именно там когда-то стояла необычная печать. Защитная со слов Недотроги, а он, Тальвес, не верил.

Сейчас рука чародейки была чистой.

Фирину с трудом давался каждый вдох, но он заставлял себя делать необходимое. Коснулся места, где прежде ставил печать, вмял пальцами. Второй рукой он удерживал посох — ниже середины из-за того, что колдовал сидя. С третьей попытки Фирин все-таки прилепил на Данан новую защитную печать, а ниже пустил по руке восстанавливающую и исцеляющую. Последняя была той самой, которую умела ставить и Данан. Значит, на большее непревзойденного телеманта уже не хватило.

— Ты молодец, Данан, — шепнул эльф-колдун, как мог ободряюще. Опираясь на посох, встал и побрел в сторону лестницы. Жал оглянулся ему вослед, недоумевая, как Недотрога вообще держится на ногах! После всего, что произошло, после Поющей Погибели, от которой он их спас, после сколдованных исцелений…

— Фирин! — окликнул телеманта эйтианец. Когда тот обернулся, Жал безмолвным кивком спросил: «Помочь?», намекая на ступени.

Фирин усмехнулся открыто — как прежде ни разу не усмехался ни в одной беседе с товарищами. Кивнул в ответ жестом благодарного поклона и сказал:

— Я справлюсь.

У Жала скрутило под легкими от интонации чародея: сквозь них он услышал Данан, которая еще несколько минут назад твердила: «Я удержу».

Жал оглядел площадку: истрепанный труп огромной летучей мыши с остекленелыми затекшими глазами валялся там, где его повергла Таламрин.

Данан, точно!

Проводив глазами мага, который, видимо, отправился искать, кому еще нужна срочная, посильная помощь, Жал сосредоточился на чародейке. Данан трясло, но она была в сознании и дышала. Это уже многого стоило.

Древняя воля, ведущая тьму мира, была сломлена.

За лечение пострадавших, кого еще можно было спасти, взялись большей частью маги Цитадели Тайн, которые, когда там объявился архонт, высыпали в страхе наружу. Бегство отняло у них много нервов, но сэкономило хоть какой-то запас сил. Впрочем, они еще всерьез пригодятся — позже, когда придет срок восстанавливать разбитую, разрушенную башню. Ллейд, Диармайд, которого парой крепких ударов привел в чувство восставший Борво, Ресс и еще с три десятка человек занимались устранением разора, погребением убитых. Маги, кто не мог лечить, жгли трупы — и исчадий, и обычных пехотинцев, и теократов, и даизгаров.

Данан, когда её немного привели в чувство, отказалась двигаться куда бы то ни было и попросила оставить одну. Холфьстенн и Жал, не сговариваясь отошли к самой лестнице, которая вела на площадку наверху башни, но все-таки остались. Мало ли — сейчас могло в самом деле случиться что угодно.

Данан сидела почти самом на краю. Заклинания Фирина помогли: чародейке удалось сесть, расставить согнутые в коленях ноги и даже завалиться на конечности обмякшим туловищем. Раны, сквозь которые недавно сочилась Пустота, затянулись, но не зажили. У неё не было какой-то особенной боли — в груди, в голове или еще где. Все просто ныло, словно она лично за прошлую ночь перетаскала все кирпичи королевского дворца Галлора с одного места на новое.

Но вместе с тем все её тело оказалось одной новой, прежде незнакомой Данан болью — как болят отрезанные конечности. Данан, не открывая глаз, прислушивалась к себе и чувствовала: из неё вырезали — её. Словно осталась только оболочка из кожи, а все, что было внутри, вынуто извергом-пекарем, который решил нашпиговать чародейку какой-нибудь экзотичной начинкой.

А затем извлек и ту.

Магическая и жизненная сила, высосанная из архонта, израсходовалась вся, до капли, в Поющей Погибели. Потому что перевес в душах и жизнях, которые присвоила себе Данан, был невелик, и пришлось отдать все, даже распоследние крупицы собственного могущества, чтобы одолеть Ас-Хаггардского колдуна. Однако Пустота, которую Данан вытянула вместе с жизненными токами Темного, никуда не делась. И сейчас чародейка ощущала, как где-то глубоко внутри, под заросшими от заклятий Фирина бороздами, перекатывались густыми клубами чернь и скверна.

Пустота, над которой она никогда не будет властна.

Вскоре на башню поднялся Йорсон, настаивая, что каждый командор смотрителей должен взять как можно больше крови архонта для будущих поколений. За его спиной возвышался Ресс, явно посланный Тальвадой с той же целью, и Гарн, науськанный, наверное, Диармайдом. В простых и доступных жестах Хольфстенн объяснил, как надолго и далеко прибывшим стоит отправиться. Труп никуда не денется, разделкой «добычи», как он выразился, можно заняться и потом.

Прибывшие пытались настаивать, но личное появление командора Тальвады решило вопрос. Жал и Стенн сопротивлялись, колеблясь, но все-таки пропустили эльфийку. Данан нужна была помощь, которой они, наймиты, не имеющие отношения к Смотрителям Пустоты, просто не могли оказать.

Поскрипывая доспехами, командор неспешно, но твердо подошла к чародейке. Сверху открывался убогий, устрашающий вид растерянных людей, гномов и эльфов, опешивших от предательства Смотрителей, от необходимости убивать тех, кто был их надеждой, от неизбежной участи совладать с последствиями Пагубы. Едва ли чародейка наслаждалась подобным зрелищем, трезво рассудила Тальвада, и нарушила шумную тишину.

— А эти стражи Вечного неплохо научены, правда? — спросила командор, встав от Данан сбоку. Та даже не оглянулась. — Никто внизу не пострадал от этой твоей атаки.

Данан чуть качнулась: согнутые ноги все-таки расслабились и опали на плиты крыши прямыми. Руки, устроенные промеж ног, безвольно обвисли. Голова болталась, как на волоске, плечи ссутулились. В глазах невозможно было разглядеть ни согласия, ни несогласия, ни даже тени заинтересованности в происходящем.

— Впрочем, как и этот твой Фирин. Он, кажется, действительно многое умеет.

— М, — неразборчиво откликнулась Данан. Тальвада сочла этот звук хорошим знаком и продолжила:

— Его труп и кровь послужат на благо будущих поколений Смотрителей.

— Наверное, — выдохнула Данан, мечтая, чтобы Тальвада просто оставила её в покое.

— Ты хорошо постаралась, Данан, — сказала она голосом, в котором чародейка слышала истую похвалу. Будто бы не зря она, Тальвада, доверила Данан глоток священной эльфийской реликвии. В другой раз это вызвало бы у женщины легкую улыбку, но не сегодня.

Тальвада, словно чувствуя, улыбнулась вместо Данан. Но когда она, глядя на чародейку сверху-вниз, заговорила, в словах её сочился яд.

— Гордись собой, чародейка Таламрин. Теперь ты можешь прожить в радости и почете, сколько тебе осталось, зная, что благодаря тебе дело Смотрителей не умрет.

Яд, знакомый ей самой, безошибочно расслышала Данан и подняла голову в ответном взгляде.

— Знаешь, Данан, — говорила она цинично и горько, как никогда прежде, — ты… отличаешься от своих товарищей. — Тальвада подняла руки, завела под волосы, чтобы открепить тонкие, едва заметные завязки металлической маски. — Тот, кто принял Пустоту исчадий — больше или меньше — становится человеком, похожим на монстра. Но тот, кто принял Пустоту архонта, становится монстром, похожим на человека.

Тальвада отвела руки, убирая маску, и развернулась к чародейке целиком.

Данан затряслась в молчаливой, беззвучной дрожи. Под левым глазом командора не было ничего, напоминавшего лицо. Пустота, не имеющая никакого прикорма, но жадная и поглощающая все, до чего способна дотянуться, изъедала голову Тальвады изнутри. Не червями, не кислотой — а самой собой. У эльфийки не было щеки. Скуловая кость, покореженная, торчала наружу неровным мелкими углами и сколами. Сквозь них Данан частично могла разглядеть, на что крепится помутневший снизу командорский глаз. Едва ли Тальвада им еще видит. В челюсти были пробоины: если от верхней еще что-то осталось, включая почти все зубы, нижняя местами завалилась внутрь или выпала вовсе, открывая просвет, в котором был виден почерневший язык. Оголенная выщербленная небная кость шла шершавыми оспинами — её черед будет следующим. Вдоль виска и возле уха жирными пиявками ворочались черные сгустки, взбухая и истончаясь так, будто пытались проникнуть дальше и выжрать эльфийский череп насквозь.

Тальвада улыбнулась — и Данан поняла, что более страшного зрелища ей не приходилось видеть еще воистину никогда.

— Гордись, Данан, — требуя, повторила Тальвада с необъяснимым мрачным торжеством. — И радуйся: теперь ты — герой.

Жал и Хольфстенн по-прежнему сидели на битых камнях у лестницы, не чувствуя себя в праве уйти и не находя в себе сил и храбрости приблизиться к смотрительницам.

Данан сотрясалась от рыданий всем телом. Она раскачивалась и тянула себя за волосы и одежды, заламывала руки, вскидывала к небу голову. И Тальвада не снизошла до чародейки — ни чтобы поднять на ноги, ни чтобы утешить или потрепать по затылку. Она стояла, молча всматриваясь в горизонт, и слушая, как грудным плачем надрывается девчонка, чью жизнь отныне тоже принесли жертвой в уплату гордыне Ас-Хаггардского могущества.

Вдалеке брезжила бледная, свинцово-серая, холодная и ко всему безразличная полоска рассветного зарева.