— Хорошо, Кузнецова, — Антон Павлович постукивает ручкой по столу, — ну, хоть два определения понятию «сознание» вы мне дать можете?
— Это совокупность феноменов… В западной философии…
— Да не нужна мне ваша философия. — Сердится и поправляет маленькие, круглые очки. Из-за них и связки имени-отчества студенты за спиной называют его Чеховым. — Я прощу четкое определение. Это база.
К сожалению, это уже третий вопрос подряд, на который я не могу дать ответ. В голове — каша. Мысли бегут от меня, как тараканы от тапка. Антон Павлович был расположен ко мне с первого семинара, а теперь явно разочарован.
Чувствую на себе взгляды одногруппников. Мне ужасно стыдно. Обычно я люблю поумничать на занятиях по профильным предметам, но в меру, конечно. Мы даже пару раз сцеплялись в агрессивных дискуссиях с ботаном — Николаевым. Но сегодня мои память и логика покинули чат. Рассматриваю плитку на полу, выложенную елочкой.
«Ничего, я все успею, главное — не паниковать».
— Садитесь, — вздыхает Антон Павлович. — Доучите все, как следует, если не хотите на пересдачу.
Поднимаю глаза. Марина смотрит на меня обеспокоенно, но как только мы сталкиваемся взглядами, она опускает глаза и начинает что-то слишком старательно выводить в тетради. Иду к своему месту. Она выпрямляется и провожает меня взглядом.
Все оставшееся занятие я мысленно пилю себя за то, что мало занималась последние дни. Вернее, я старалась учить, но вся информация утекала, как песок сквозь пальцы. Получив от Антона Павловича задание, все тянутся на выход. Я плетусь последней. Он складывает книги в портфель. Смотрит на меня и снова поправляет очки.
— Выучите все, настоятельно вам рекомендую, Маргарита.
— Извините, Антон Павлович. Я все выучу, обещаю.
— Ошибки не приговор, — наконец, улыбается он уголками губ, смягчившись. — Просто над ними нужно вовремя успеть сделать работу.
Во мне снова зарождается надежда. Ну, и что, что все идет кувырком. Ошибки ведь не приговор. Я справлюсь.
— Спасибо вам. — Настроение становится лучше, а мое мычание уже не кажется таким позорным.
Выхожу из аудитории. Марина стоит рядом с Аленой и Пашей. Прижимает книгу к груди. На ней плиссированная юбка и чокер на шее. Выглядит, как популярная среди парней, американская школьница. Сейчас мы с ней могли бы пойти вместе в парк, есть мороженое в стаканчике и болтать ни о чем. Эта мысль отзывается тяжестью в груди. Марина снова задерживается на мне взглядом, а потом отворачивается к Алене и что-то тихо ей говорит. Я ловлю лишь обрывки слов.
Переплетаю в уборной растрепавшуюся косу, крашу губы гигиенической помадой и отправляюсь к папе. Последнее время он много работает. Приходит поздно и до ночи сидит над бумагами. Мама постоянно его за это пилит. Через месяц он поедет на конференцию в Москву. Мне последнее время его не хватает. На фоне не самых позитивных изменений в моей жизни я ощущаю какую-то слишком острую потребность побыть с ним.
Сегодня у папы частная практика, по-моему, до пяти. Если пойду пешком, он как раз успеет закончить. Поедем вместе домой, а может, у меня даже получится уговорить его выпить вместе кофе где-нибудь в центре.
Выхожу на улицу. Жмурюсь на солнце. Стягиваю теплую кофту, оставаясь в черной футболке. Быстрее будет пройти через парковку, но я боюсь встретить там Соколова или кого-нибудь из его друзей. Влада я последнее время почти не вижу и радуюсь этому: так легче. По крайней мере я себя в этом усиленно убеждаю.
Включаю в наушниках подкаст и направляюсь в сторону центральной площади. Папа снимает небольшое, офисное помещение в одном из центральных переулков. С ним соседствует нотариус, бюро переводов, а весь верхний этаж занимает дорогое ателье. «Люксовое» — при любой возможности говорит его владелица с накачанными губами и маленькой собачкой. В здании даже есть маленький пост охраны.
На входе здороваюсь с седым мужчиной в форме и получаю одноразовый пропуск. Иду дальше по коридору. Здесь прохладно и тихо, как-то даже умиротворяюще. Захожу в приемную.
— Маргарита, привет! Какой сюрприз, — улыбается папина помощница, Оля. Она ведет клиентскую запись и занимается картотекой. — Чай будешь?
Смотрю на время, еще десять минут до конца приема.
— Давай, можно с лимоном?
— Конечно, дорогая. — Оля открывает шкафчик с импровизированной кухней и быстро делает нам чай: не пакетированный, а крупнолистовой, ароматный.
— Как дела? — Спрашиваю я и забираю у нее из рук смешную кружку с котиком в очках.
— Хорошо, скоро диплом допишу. Вторую собаку взяла из приюта. — Она сдвигает тонкие брови и делает глоток чая. — Правда, Алик мой телится, никак предложения от него не дождусь. Не сделает до конца года — пошлю его лесом.
— Я бы на его месте ушами не хлопала, — улыбаюсь я, разглядывая ее рваную челку.
Мне так уютно и спокойно, что я бы, пожалуй, осталась здесь жить. Кресло удобное, чай в меру горячий с кислинкой, жалюзи немного припущены, чтобы яркий свет не врывался в помещение. Я сбрасываю кроссовки и поджимаю ноги под себя.
— У папы последний клиент на сегодня?
Оля ставит чашку на блюдце и говорит, понизив голос.
— Ага, странный тип. Ходит уже вторую неделю, иногда даже оплачивает дополнительное время, — она косится на светлую дверь в кабинет и продолжает, — красавчик, но взгляд такой, как будто сейчас голову откусит, а парню всего двадцать три. Страшно подумать, что потом будет.
Дверь открывается, и мы с Олей поворачиваем головы. Из кабинета выходит папа в темно-коричневом костюме, а следом за ним Артур. Это становится для меня совершенной неожиданностью. Тревога невесомо касается натянутых нервов. Совпадение? Не думаю.
Приемная наполняется резким, острым ароматом. У папы другой одеколон: это парфюм Артура, тот самый, как в первую встречу
— Маргарита, — папа удивленно приподнимает брови, — проходи, мы уже закончили.
Артур проходит мимо и незаметно подмигивает мне. Видно, что нога причиняет ему дискомфорт. Несмотря на это он идет ровно, плечи расправлены, взгляд прямой.
— До свидания, — улыбается Оле.
Она кивает и опускает взгляд в кружку.
— Я на минутку, пап, сейчас вернусь, — пока я зашнуровываю обувь, Артур успевает удалиться.
Выскакиваю в коридор и упираюсь взглядом в его спину в белом свитере.
— Стой, — мои слова разлетаются эхом, пробегаясь по стенам и потолку.
Артур поворачивается и останавливается. Я подхожу к нему, настороженно всматриваясь в лицо. Какие у него темные глаза, почти черные. Он растягивает губы в улыбке.
«Сейчас начнет валять дурака», — отмечаю про себя.
— Привет, сладкая, — убирает руки в карманы широких брюк. — Не стоит бегать за парнями. Все должно быть наоборот.
— Ты что здесь забыл? — Делаю еще один шаг навстречу к нему.
— Здесь? — Он наигранно обводит пальцем помещение и касается уголка губ, — дай-ка, подумать… пришел на прием к психоаналитику, прикинь. Хочу быть в ресурсе и в потоке, начинать день со стакана воды и аффирмаций.
— Не ерничай, — мне приходится собрать мужество в кулак, чтобы говорить с ним в таком тоне: на дне его глаз плещется что-то странное. — В городе мало специалистов?
— Мне нужен лучший. Мне всегда нужно все самое лучшее. — Он многозначительно смотрит на меня, потом продолжает с укором, — ты заблочила меня. Это обидно.
— Ты был надоедлив и сыпал дурацкими обращениями, — сама не замечаю, как он втягивает меня в диалог. Я же просто хотела, чтобы он больше не появлялся в кабинете у отца.
— Я хотел пообщаться с симпатичной девушкой. Узнать ее получше, что в этом плохого? Или полиция нравов такое не приветствует? — Артур протягивает руку к моим волосам, но я дергаюсь назад. — Ты чего шуганая такая?
— Непременно, захотел пообщаться после того, как увидел меня у Влада, да? Может, мы с ним вместе, а ты лезешь.
— А вы вместе?
— Короче, отстань и от меня, и от папы. — Разворачиваюсь, но Артур мягко останавливает меня за голое предплечье. У него ужасно холодные пальцы. У меня сразу же бегут мурашки по коже.
— Владик не такой хороший, как ты успела себе нарисовать в своем девичьем царстве единорогов и сахарной ваты.
— Неинтересно, — с вызовом смотрю ему в глаза.
— Ну-ну, — разжимает пальцы и медленно направляется дальше по коридору, напевая:
— Ты устала, устала ждать, а ведь когда-то умела летать… (прим. — «Маргарита», В. Леонтьев).
Его голос удаляется, спустя время хлопает уличная дверь. Все еще стою посреди пустого коридора. Что все это значит?
Когда я возвращаюсь, Оля уже собирается домой. Папу нахожу в кабинете. Он что-то вносит в компьютер, постоянно сверяясь с листом на столе.
— Подожди две минуты, Марго, — говорит, не отрываясь от монитора.
Я подхожу к окну, чтобы проверить землю хлорофитума на сухость. И как раз, застаю Артура, тот садится в машину. Он усаживается на водительское место, берет двумя руками больную ногу и бережно заносит ее в салон, потом разворачивается и заносит здоровую ногу. Захлопывает дверь и видит меня. Смотрит надменно: он, как и Влад, не может показать свою уязвимость. Мне, как будто бы неловко, что я застала Артура в момент слабости. Он посылает мне воздушный поцелуй и срывается с места.
— Ты по делу или соскучилась? — Слышу папин голос.
— Соскучилась, — подхожу и целую его в щеку. — Выпьем вместе кофе?
— Только если недолго, — он выключает компьютер, — прости, дочка, аврал. Но в конце июня я весь ваш с мамой. Может, махнем на недельку к морю?
Я улыбаюсь и киваю. Мои мысли заняты Артуром.
— Пап, а что это за парень у тебя был?
Папа одной рукой застегивает пиджак, а другой закрывает пухлый ежедневник.
— Ты же знаешь про этику профессиональной деятельности.
— Просто это друг моего знакомого, — вру я.
— И тем не менее я не вправе разглашать, о чем мы говорим в кабинете. — Папа опускает жалюзи и поворачивается ко мне. — Я готов, идем?
— Идем.
— Ты знаешь, что странно? — Гремит ключами. На связке висит брелок, потрепанный, вязаный зайчик, которого я привезла из летнего лагеря.
— Что?
— Обычно девяносто процентов времени клиент говорит о себе. У многих так болит, что их прорывает фонтаном еще на пороге, не считая каких-то совсем уж сложных случаев, а этот парень периодически пытается перевести тему на меня. Сначала я подумал, что ему просто сложно начать говорить о себе, но потом понял, что это не так.
Мы минуем пост охраны. Мысли хаотично скачут в голове. Нужно будет расспросить Олю, она любит посплетничать.
— В кондитерскую или кофейню? — Спрашивает папа.
— Давай в кондитерскую. Маме морковный пирог купим. — Папа притягивает меня к себе и целует в макушку.