Пепел и экстаз

ГЛАВА 15

По прибытии в Новый Орлеан Кэтлин с Изабел Решили вновь навестить Элеонору, тогда как братья Лафиты отправились с визитом к губернатору Клэборну. Как всегда, Клэборн отнесся с пренебрежением к словам Жана о нависшей над городом опасности и, созвав братьев ни на что не годными пиратами, пригрозил им арестом при малейшей дерзости с их стороны. Братья вышли из его резиденции в полной растерянности. Если в ближайшее время Клэборн не одумается, то Новый Орлеан просто не успеет подготовиться к отражению атаки и упадет в руки англичан, как спелый плод.

Любой, кто оказался бы в эти дни в Новом Орлеане, никогда бы не подумал, что идет война. Город весь искрился весельем в предвкушении ежегодного праздника Марди гра[11]. Лишь после долгих уговоров Кэтлин все же согласилась остаться на эти дни в городе. Она все время обращалась мыслями к тем дням в Саванне, когда они с Ридом, облачившись в маскарадные костюмы, участвовали в ежегодном праздновании дня святого Патрика и рождественских балах.

— Самое худшее — это праздники, — пожаловалась она Элеоноре. — В каждом месяце, похоже, есть какая-нибудь знаменательная дата, которая напоминает мне о том, как веселились мы когда-то в этот день с Ридом, и словно нож вонзается мне в сердце. — Слезы медленно потекли по ее щекам, и она зажмурилась, стремясь остановить их поток, и закрыла лицо руками.

— Первый год всегда самый тяжелый, — согласилась Элеонора, — но скоро он кончится. К следующему Рождеству у тебя будет много других, более светлых воспоминаний о днях, проведенных с детьми, и боль слегка притупится. С каждым новым Рождеством тебе будет все легче переносить свою утрату.

— Возможно, ты и права, но мои воспоминания столь сладостны, столь драгоценны для меня, что я даже не знаю, хочется ли мне действительно все забыть. Иногда терзающая меня боль становится совсем невыносимой, я едва ее выдерживаю, однако вместе с болью приходят воспоминания о любви, столь удивительной, что я изо всех сил держусь за них, чувствуя вновь присутствие Рида, хотя бы только в своем сердце.

— Это совершенно естественно, Кэтлин, но когда-нибудь тебе придется расстаться с прежними мечтами и постараться обрести новые. Нельзя жить одними воспоминаниями, тем более, когда тебя ждет новая любовь. Он стоит и ждет, когда ты повернешься к нему лицом, признаешь его и примешь любовь, которую он тебе предлагает.

— Жан, — Кэтлин горестно вздохнула.

— Жан, — кивнула Элеонора.

Кэтлин обратила на подругу полный грусти взор.

— Мне не хочется обижать его, Элеонора.

— Сейчас он так сильно в тебя влюблен, что, думаю, его обрадует любая малость, какую ты сможешь ему предложить.

— Но это несправедливо, — простонала Кэтлин.

Элеонора пожала плечами.

— Кто знает, что в этой жизни справедливо, а что нет? Может, любовь такого человека, как Жан, это именно то, что тебе сейчас нужно, что способно вновь вернуть тебе радость жизни. Ты еще сама себе удивишься…

Итак, Кэтлин поддалась, в конце концов, на уговоры друзей и осталась на Марди гра в Новом Орлеане. Она убедила себя, что делает это ради них и, прежде всего, Изабел, у которой было так мало веселья в жизни в последние годы.

Хотя было лишь начало марта, в воздухе этого южного приморского города уже чувствовалось дыхание весны, что еще более усиливало царившую в нем праздничную атмосферу. Улицы были полны людей в разноцветных костюмах, и все они смеялись, шутили и радостно толкали друг друга, наслаждаясь последними беззаботными, веселыми деньками перед грядущим великим постом.

— Как же все это чудесно! Я так рада, что вы уговорили меня остаться, — призналась Кэтлин Жану. Лицо ее раскраснелось, и глаза сверкали.

Они сидели с Жаном за столиком в кафе на открытом воздухе, наблюдая за гуляющей публикой. Жан наклонился и взял руку Кэтлин в свою. Она не отняла ее, и сердце Жана мгновенно наполнилось несказанной Радостью. Он выглядит сегодня необыкновенно красивым, отметила про себя Кэтлин, разглядывая его изысканный наряд пирата, в который он облачился ради нее, чтобы быть ей под стать в ее одеянии Эмералд. На его голове красовалась щегольская шляпа с пером, левый глаз прикрывала черная повязка. Ворот его белоснежной шелковой рубашки был расстегнут, и в вырезе на груди, густо поросшей волосами, виднелся серебряный медальон. Поверх рубашки на нем был надет короткий зеленый жилет, такого же цвета облегающие панталоны были заправлены в начищенные до блеска черные сапоги. Наряд довершал широкий пояс на талии, из-под которого свисала сбоку шпага. Кэтлин была в своем обычном пиратском одеянии состоявшем из зеленых бриджей и такого же цвета коротенького жилета. Ради соблюдения приличий она надела сегодня под него белую шелковую блузку с пышными рукавами, и при каждом порыве ветра они раздувались как паруса. Подаренная Жаном золотая монета, висевшая на шее, слегка поблескивала сквозь шнуровку жилета; рассыпавшиеся по плечам блестящие кудри на фоне белоснежной блузки казались черными как ночь, а глаза сверкали подобно двум огромным изумрудам.

— Думаю, ты выбрал пиратский костюм не столько из-за того, что он подходит к моему, сколько для того, чтобы немного помучить губернатора Клэборна, — сказала она смеясь Жану.

— Ты слишком плохо думаешь о людях, ma petite chatte, мой прелестный котенок, — шутливо упрекнул ее Жан. — Однако ты совершенно права в том, что нашему дорогому губернатору это совсем не понравится. Мы, несомненно, увидим его сегодня вечером на балу.

— Тебе нравится дразнить его, Жан. Признайся. — Она погрозила ему пальчиком.

Жан пожал плечами.

— Не отрицаю, мне нравится время от времени подливать масла в огонь. Его высокомерие просто выводит меня из себя, и при каждой нашей встрече я стараюсь сбить с него хоть немного спеси, что только делает их более интересными.

Вечером они присутствовали на костюмированном балу, где собралось все высшее общество Нового Орлеана. Элеонора и ее друг, Рене Робино, позаботились о том, чтобы все они были допущены в этот избранный круг, даже Доминик и Пьер. Их компания производила весьма внушительное впечатление. Элеонора и Рене были в роскошных, украшенных драгоценностями костюмах куртизанки и придворного. Пьер благодаря своему небольшому росту выглядел весьма походил на Наполеона, которого он изображал, а его жена Франсуаза казалась вылитой бывшей императрицей Жозефиной.

К удивлению Кэтлин, когда Доминик предложил им с Изабел нарядиться испанским грандом и его женой, та согласилась на это без малейших колебаний. Очевидно, воспоминания о жестокостях, которым подвергал ее муж, начинали мало-помалу стираться в ее памяти. Доминик смотрелся просто великолепно в своем черном камзоле и панталонах, обшитых серебряным галуном, а Изабел походила на изящную, роскошно одетую куколку. Волосы ее были уложены в высокую прическу и сколоты украшенным драгоценностями гребнем, к которому она прикрепила тонкую кружевную мантилью. Она выглядела очень красивой и необычайно хрупкой рядом с огромным, как медведь, Домиником.

Если Кэтлин и чувствовала себя поначалу немного виноватой, решив отправиться на этот бал, очень скоро она забыла о всех своих сомнениях. Несомненно, говорила себе молодая женщина, она заслуживает немного радости посреди всей этой печали. Перед ней был целый вечер, короткая передышка, подаренная судьбой, чтобы она могла хоть ненадолго отвлечься от своих мыслей о постигшем ее горе и мести. Ее окружала радостная атмосфера, отовсюду слышались веселые голоса и смех. Музыка была просто волшебной, компания прекрасной, танцы великолепными. Вино лилось рекой, и бокал Кэтлин ни на минуту не оставался пустым.

Вскоре царившее в зале веселье целиком захватило Кэтлин и она почувствовала, как постепенно покидает ее напряжение, в котором она находилась все эти последние месяцы. Она кружилась в танце по бальному залу, полностью отдаваясь музыке и крепко обнимавшим ее мужским рукам, и громко смеялась и шутила в кругу друзей, забыв о всякой сдержанности.

Где-то к полуночи Кэтлин поняла, что пьяна, слишком много было ею выпито за вечер вина, что и сказалось наконец, хотя она и хорошо поела, попробовав почти все закуски, расставленные на столах возле стен. Внезапно голова у нее закружилась, и она уронила ее на мгновение на плечо Жана, с которым танцевала в этот момент. Перед ее глазами все плыло, и она беспрестанно смеялась. Залитый светом бальный зал стал словно еще ярче, и глаза Кэтлин сверкали, как изумруды, на ее счастливом лице. Жан привлек ее ближе, и их бедра соприкоснулись, но она не отпрянула, а охотно прильнула к нему всем телом. Он шептал ей какие-то нежности по-французски, и от его теплого дыхания завитки волос на ее виске слегка шевелились и уху было слегка щекотно. По телу Кэтлин прошла сладостная дрожь, и она прижалась к Жану еще сильнее. Жан провел рукой по ее позвоночнику, и волны столь долго подавляемого ею желания захлестнули Кэтлин. Глаза ее закрылись, и она с трудом сдержала готовый вырваться стон. В следующее мгновение колени ее подогнулись и она рухнула бы на пол, если бы не поддерживавшая ее рука Жана. Словно издалека до нее донесся его голос:

— Позволь мне отвезти тебя домой, cherie. Давай проведем эту ночь вместе. Это будет волшебная ночь, полная фантазий и любви.

Молча, она кивнула, не в силах противостоять его обаянию в эту колдовскую ночь.

Короткая поездка в карете до дома Жана почти не прояснила затуманенную вином голову Кэтлин, и вскоре, поддерживаемая им, она уже поднималась по лестнице в его спальню, великолепное убранство которой ей почти не запомнилось, так как, войдя, он сразу же увлек ее туда, где стояла огромная кровать.

Опустившись вместе с Кэтлин на кровать, Жан медленно стал раздевать ее, наслаждаясь видом каждой части этого прекрасного тела, которая по очереди представала его взору в свете единственной стоявшей на столике у кровати лампы. Наконец на Кэтлин ничего не осталось, и он оглядел ее всю, лаская взглядом в предвкушении той минуты, когда она очутится в его объятиях.

— Magnifique[12] — прошептал он благоговейно со сверкающими глазами. — Ты без сомнения самая прекрасная женщина, какую мне когда-либо доводилось видеть.

Губы Кэтлин изогнулись в томной улыбке, и, потянувшись к Жану всем телом, она подставила их в ожидании поцелуя. Он прикоснулся к ним легко, нежно, словно пробуя редчайшее из вин, но уже в следующее мгновение поцелуй его стал страстным и требовательным. Губы ее раскрылись, и его язык скользнул ей в рот.

Время будто остановилось. Наконец Жан с сожалением оторвал свои губы от губ Кэтлин и, положив ее на кровать, быстро скинул с себя одежду. Через мгновение их словно пылавшие огнем обнаженные тела соприкоснулись и, обняв Кэтлин, он вновь впился в ее рот страстным поцелуем.

Кэтлин почувствовала, что беспомощно проваливается в бездну, в которой безраздельно правила страсть. Мгновение она сопротивлялась, затем, не выдержав, отдалась ей на волю. Руки ее сами собой поднялись, и она сладострастно впилась пальцами в волосы на груди Жана. В следующее мгновение руки ее скользнули выше, к плечам возлюбленного и, стиснув Жана в объятиях, она прижала его к себе.

Все ее тело вибрировало, как струна, от ласк Жана. Сначала он только гладил ее от плеч до бедер. Затем положил руку ей на грудь и слегка стиснул ее так, что Кэтлин едва не задохнулась от прилива чувств, которые вызвала в ней эта ласка. Ее грудь словно наполнилась, и сосок, затвердев, дерзко встал, требуя к себе внимания.

Жан не остался равнодушен к сигналам, которые посылало ее тело. Губы его оторвались от рта Кэтлин и, покрывая поцелуями ее шею и плечо, начали медленно продвигаться вниз, пока не сомкнулись, горячие, влажные, вокруг ее соска. Снова Кэтлин едва не задохнулась, и ее тело, будто по команде, изогнулось, прижавшись к телу Жана.

— Сладкая, — нежно прошептал он. — Ты такая же сладкая, как амброзия богов.

Губы его продолжали ласкать ей грудь, а рука, от которой словно исходил огонь, опустилась к ее животу и скользнула меж бедер, исследуя влажное тепло, ожидавшее его там.

— Ты создана для любви, ma cherie, та beaute[13], — вновь прошептал он. — Ты настоящая богиня.

Кэтлин слегка мотнула головой.

— Я только женщина, Жан, обыкновенная женщина, — проговорила она задыхаясь и, подняв руки, стала гладить его тело. Пальцы ее сжались на его лежавшем, как раскаленная пика, меж ее бедер члене, и она постаралась тоже дать ему наслаждение в ответ на то, которое доставил ей он.

Внезапно он приподнялся над ней. Почти ничего, не соображая от страсти и чувствуя лишь исходивший от него жар, она безотчетно потянулась к нему всем телом в жгучем желании слиться с ним воедино.

— Кэтлин, — простонал Жан, нежно обхватив ладонями ее лицо. — Кэтлин, взгляни на меня. Скажи мне, кто перед тобой, кто собирается сделать сейчас тебя своей?! — Голос Жана дрожал не только от сжигавшего его желания, но и от страха, что она принимает его в этот момент за Рида.

Ресницы Кэтлин дрогнули, и она открыла затуманенные страстью глаза, потемневшие в этот момент до цвета нефрита.

— Жан… ты… Жан.

При этом ответе воздух с шумом вырвался из его легких и в тот же момент он вошел в нее. Ее изумленный вскрик тут же сменился вздохами, когда он начал ритмично двигаться в ней. Почувствовав, что она достигла вершины, он присоединился к ней, и они воспарили ввысь; тела их сотрясались в сумасшедшем полете…

Покой охватил каждую клеточку существа Кэтлин, и веки ее не желали подниматься, несмотря на все ее усилия. Улыбаясь ее сонным попыткам открыть глаза, Жан привлек Кэтлин к себе, и голова молодой женщины опустилась на его плечо, как на подушку.

— Спи, моя маленькая. Скоро рассвет. — И удовлетворенно вздохнув, он тоже погрузился в сон.

Кэтлин просыпалась медленно, не желая расставаться со сладким сном. Он был таким реальным, что ей казалось, она действительно чувствует тяжесть мужской руки на своей талии и тепло мужского тела подле себя. В том сумеречном состоянии между сном и бодрствованием, в котором она пребывала, Кэтлин поверила, что находится вновь в Чимере, просыпаясь сейчас подле Рида на их широкой кровати. Она сладко потянулась, чувствуя себя совершенно счастливой, как вдруг рядом с ней прозвучал сонный голос Жана:

— Лежи спокойно, cherie. Я еще не готов к дневным заботам.

Мгновенно Кэтлин замерла и широко раскрыла глаза, сбросив с себя остатки сна. Внезапно она охнула, осознав, что произошло, и весь покой, царивший в ее душе, моментально улетучился. Жан, почувствовав, что она застыла, и, услышав сдавленный крик, приподнялся, рывком перевернул ее на спину и заглянул в полные изумления изумрудные глаза. Под его пристальным взглядом Кэтлин опустила веки. Ее полные губы задрожали, и из-под прикрытых век покатились слезы. С необычайной яркостью ей вспомнилась вся прошедшая ночь.

— Что я наделала! — вырвалось у нее невольно.

Жан с силой встряхнул ее за плечи и резко приказал:

— Открой глаза, Кэтлин!

Она послушалась, и он добавил:

— Ты помнишь, что мы делали прошлой ночью? — Его слова прозвучали скорее как утверждение, чем вопрос.

— Да, — выдавила она нехотя.

— Ты пришла ко мне по собственной воле. Я не принуждал тебя.

— Я знаю, — она попыталась отвернуться, не в силах более выдерживать его взгляд, но он не дал ей этого, сделать, удержав за подбородок.

— А если знаешь, тогда перестань смотреть на меня с такой скорбью и растерянностью. — Скрипнув зубами, Жан заговорил еще более сурово: — Слишком поздно вздыхать, слишком поздно сожалеть о том, что ты, наконец, решила вновь жить, вновь почувствовать себя женщиной. Что сделано, то сделано. Прошлой ночью ты была полна жизни в моих объятиях, отдаваясь мне страстно, самозабвенно. Сжигаемая желанием, ты более чем жаждала дать мне наслаждение, требуя от меня в то же время все новых и новых ласк.

Его откровенные слова вогнали ее в краску. Не силах более его слушать, она зажмурилась и простонала:

— Жан, пожалуйста!

— Пожалуйста, что? Пожалуйста, не говорить тебе того, что, как ты прекрасно знаешь, является правдой. Пожалуйста, не напоминать тебе, что ты выглядела как настоящая вакханка, когда я, наконец, овладел тобой? Или, пожалуйста, вновь заняться с тобой любовью и испытать опять этот несказанный восторг?

— Нет! — воскликнула она и закрыла ладонями уши.

Жан убрал руку от подбородка Кэтлин и, схватив ее за запястья, прижал руки к подушке по обе стороны от лица.

— Да! — произнес он хрипло и впился в ее рот страстным поцелуем.

По телу ее прошла сладострастная дрожь, и руки ее сами собой поднялись и обвились вокруг его шеи. Для нее в этот момент все перестало существовать, кроме всепоглощающего желания, которое пробудил в ней Жан. Пальцы его начали медленно исследовать ее тело, которое вскоре завибрировало, как струна, от этих ласк. И все это время Жан страстно целовал ее, завораживая нежными словами любви…

По прошествии долгих мгновений они наконец вернулись к реальности, и волей-неволей Кэтлин пришлось вновь взглянуть правде в глаза. Она глубоко вздохнула, и по телу ее прошла дрожь, когда Жан приподнялся и посмотрел ей в лицо.

— Попробуй отрицать то, что у нас тобой, было, — начал он. — Попробуй отрицать, что ты принадлежишь мне.

— Я не могу, — проговорила она сокрушенно. — Не могу я бороться одновременно и с тобой, и с собой, Жан. У меня нет на это сил. — Она с трудом проглотила застрявший в горле комок. — Однако я не хочу этим сказать, что довольна собой. Даже сейчас меня всю переполняет чувство вины и стыда. Я злюсь… злюсь на себя за это и за то, что допустила, чтобы это произошло. — Она посмотрела на него долгим, грустным взглядом. — Но больше всего меня расстраивает то, что я не могу сказать тебе: «Я люблю тебя, Жан». Ты очень дорог мне, но я не могу подарить тебе свое сердце. Оно умерло, умерло в тот день, когда мы обнаружили обломки «Кэт-Энн». Ты возбуждаешь меня, и даже сейчас, разговаривая с тобой, я желаю тебя большего я не могу тебе предложить. — Она вглядывалась в его лицо, боясь увидеть на нем гримасу негодования, но оно выражало лишь понимание и железную решимость.

— Пока и этого вполне достаточно, cherie! Остальное придет со временем. — Жан чмокнул ее в нос.

— Я не хочу причинять тебе боль, Жан.

— Позволь мне самому об этом побеспокоиться Он усмехнулся и встал с постели. — Кроме того, твои предупреждения немного запоздали, ma petite chatte. Взгляни, как ты меня разукрасила. — Он повернулся спиной, демонстрируя ей глубокие царапины, которые оставили на его коже ее ногти.

— О Жан! — воскликнула она. — Что мне на это сказать?

Он пристально взглянул на нее.

— Ты можешь сказать, что понимаешь, какими отныне будут наши с тобой отношения. Пути назад нет — только вперед. Вкусив твою сладость, я не могу теперь отпустить тебя.

Хорошо, Жан, но при условии, что ты не потребуешь от меня большего, — сдалась Кэтлин. Он кивнул.

— Итак, мы пришли с тобой к согласию. Отныне ты моя женщина, хотя бы только в том, что касается чувственных наслаждений, а я твой amoureux, твой возлюбленный, и также твой друг.

На какое-то время им пришлось задержаться в Новом Орлеане, так как Жану требовалось несколько дней, чтобы разобраться с делами на складе. Кэтлин собиралась остановиться у Элеоноры, но Жан запретил ей это, лично проследив за тем, чтобы все ее вещи были перенесены с корабля к нему в дом.

— Сейчас уже все знают, где ты провела ночь со вторника на среду, — сказал он Кэтлин.

— Даже если это и так, — пыталась она его переубедить, — какой смысл в том, чтобы подкреплять их подозрения? Никого это не касается.

Жан рассмеялся:

— Когда это ты прислушивалась к тому, что говорят другие, Кэтлин? Не ты ли всегда пренебрегала всеми условностями, ничуть не заботясь о последствиях.

— Да, но… — начала, было, она.

— Никаких «но»! Ты останешься со мной. Такую же твердость Жан проявил и в отношений

своих подарков. На все ее возражения он лишь говорил:

— Позволь мне побаловать тебя. Мне это доставляет такое огромное удовольствие.

Ну что можно было ответить на это?

Она шла на эти небольшие уступки, и Жан был достаточно благоразумен, чтобы по-прежнему уважать в ней ровню себе и относиться к ней соответственно. Когда Кэтлин говорила, что она лучше отправится с ним на склад, чем будет сидеть дома или ходить по магазинам, Жан никогда не возражал радуясь ее компании. Нередко он спрашивал у неё совета в делах. Они вместе выезжали, вместе ели, вместе ходили на различные приемы и рауты. Их друзья приняли новое положение дел без всяких комментариев, сняв тем самым с души Кэтлин огромную тяжесть. Что же до остальных, то они слишком боялись Жана и его шпаги, чтобы высказывать свое неодобрение вслух.

И опять, как не раз уже бывало в ее жизни, Кэтлин оказалась в ситуации, которую не могла никак контролировать, что, как и в прошлом, немало ее тревожило. После активной супружеской жизни с Ридом и последовавшего за этим долгого периода воздержания, она с восторгом отдалась плотским утехам, получая от любви Жана огромное наслаждение. Однако в этой бочке с медом была и своя ложка дегтя. Ее ни на мгновение не покидало чувство, что она изменяет Риду. Оно было, несомненно, бессмысленным при сложившихся обстоятельствах, но все равно она ничего не могла с собой поделать. При всем этом она, как ни странно, грустила, что не может любить Жана так же, как когда-то Рида. По правде говоря, хотя она признавалась в этом только самой себе, Кэтлин боялась полюбить Жана, даже если бы это было возможно. Любовь сделала бы ее уязвимой, полностью беззащитной перед той болью, какую она испытала, убедившись в гибели Рида. Она уже побывала в аду — еще одна такая потеря, несомненно, убила бы ее. Она, которая ни когда ничего не боялась, теперь боялась рисковать своим сердцем.

Жан понимал, что чувствует Кэтлин. Он знал, что дую ночь, держа ее в объятиях, любя ее, получал от только то, чего она не могла ему не дать. Его мужское тщеславие тешили ее крики восторга, и он сознавал, что дает ей небывалое наслаждение, но ему хотелось большего. Кэтлин щедро отдавала ему себя — здесь он не мог ни в чем ее упрекнуть. Однако он жаждал полной победы, моля небеса о том, чтобы в один прекрасный день она наконец полюбила его так же как и он ее — всем сердцем. С каждым днем он все больше и больше подпадал под чары Кэтлин, мечтая о той минуте, когда попросит ее стать его женой и в ответ услышит «да».

Возвратившись на Гранд-Тер, они сразу же принялись за работу, готовя корабли к выходу в море. Корпуса судов были тщательно выскоблены и заново проконопачены, паруса отремонтированы и заменены лини. В трюмы были загружены свежие припасы и все приготовлено к долгому плаванию.

Сейчас Жан делил с Кэтлин свой дом, свою комнату и свое ложе. Все, чем он владел, он считал принадлежащим и ей. Ради нее он также пытался не вносить ничего серьезного в их отношения. Они смеялись, шутили и играли вместе. Они купались в бухте, плескаясь и окуная друг друга с головой, как двое веселых, беззаботных ребятишек. Были и пикники на острове в яркие солнечные дни, экзотические цветы в ее волосах и долгие прогулки рука об руку по берегу на закате. Вечерами они сидели на террасе и разговаривали, вдыхая приносимые с моря легким ветром нежные ароматы и слушая шум прибоя. И каждую ночь они любили друг друга, и он держал ее в своих объятиях, пока оба не погружались, в конце концов, в сладостный сон.

Однажды вечером после ужина разговор у них зашел об искусстве фехтования, который вскоре перешел в горячий спор. Хотя во многом их мнения и совпадали, в некоторых вопросах они никак не желали прийти к согласию, так как каждый предпочитал свой собственный стиль.

— Я дрался еще, когда ты была ребенком, Кэтлин. Рощу тебя, поверь мне, я знаю, что говорю! — воскликнул Жан.

— Жан, я не оспариваю твое мастерство. Твое искусство фехтования легендарно. Я лишь говорю, что в некоторых ситуациях мой способ лучше. Пожалуйста, отнесись с уважением к моему мнению. Дай мне, по крайней мере, его высказать. Если я женщина, то это совсем не значит, что я лишена всякого ума!

Жан вздохнул:

— Полагаю, мы зашли в тупик.

— Так докажи тогда, что я не права, и я изменю свою точку зрения.

Он прищурил свои карие глаза, не отрывая взгляда от ее лица.

— Что ты предлагаешь?

— Я предлагаю устроить поединок и посмотреть, чей стиль и мастерство лучше, — спокойно проговорила Кэтлин.

— И кто объявит о начале дуэли и обговорит все условия? — в голосе Жана звучало сомнение.

— Мы сами. Договоримся драться до первой крови. — Увидев, что при этих словах Жан нахмурился, Кэтлин добавила: — Ну, самое большее, до первой царапины, Жан.

— При одной только мысли, что я могу тебя ранить, cherie, меня уже бросает в дрожь.

Кэтлин ухмыльнулась:

— Ну, тогда я одержу победу!

— Попытайся, — он скривил в усмешке губы. Мало-помалу его начинала захватывать эта ее безумная идея. — На пари?

— Конечно! Хочешь, на следующий корабль, что я захвачу? — предложила она.

Ухмылка Жана сделалась еще шире.

— Ну, это совсем неинтересно. Мне бы хотелось получить нечто менее материальное. В случае моей победы ты будешь моей рабыней на протяжении всего вечера. — Глаза его сверкали. — Ты будешь прислуживать мне, зажигать сигары и вообще всячески меня ублажать.

— О? — Кэтлин невольно была заинтригована.

— Oui[14]. Я также желаю, чтобы ты приготовила мне ванну, вымыла меня, сделала мне массаж и натерла меня подогретым душистым маслом. И когда окончательно расслаблюсь, ты займешься со мной любовью.

— Согласна, — хрипло проговорила Кэтлин, глаза которой полыхали зеленым пламенем, как у кошки. — если победу одержу я, ты сделаешь для меня то же самое. Ты вымоешь мне волосы и расчешешь их так, чтобы они стали совсем сухими, после того как искупаешь меня в ванне. Затем я хочу, чтобы ты натер мою кожу ароматнейшими маслами и занялся со мной любовью, делая все то, что, как ты знаешь, доводит меня до исступления.

Жан протянул Кэтлин ее бокал с вином и, подняв свой, предложил тост:

— За наш поединок! Победитель получает все!

Раздался звон бокалов, тут же потонувший в громком смехе Кэтлин.

— И пусть победит лучший!

На следующий день они встретились в музыкальной комнате, где вся мебель по приказу Жана была сдвинута в один угол. Жан также велел всем покинуть дом и не входить, пока он не подаст знак. Все было сделано, как надо, хотя он и не дал никаких объяснений. Скорее всего, чувствовала Кэтлин, Жану не хотелось, чтобы у того из них, кто потерпит поражение, были свидетели. Такая внимательность чрезвычайно растрогала Кэтлин. Другим нечего было знать об их поединке или о его исходе.

Несколько мгновений у них ушло на проверку оружия. Кэтлин стояла, разминая запястья и локти, когда Жан спросил:

Не хочешь сначала попрактиковаться?

Улыбнувшись, Кэтлин покачала головой.

— Спасибо, нет. — Она натянула перчатки и подняла шпагу. — Начнем!

Они приняли традиционную позу, и в мозгу Кэтлин невольно промелькнула мысль, что стоит поединку начаться, как все традиции будут мгновенно забыты. Их взгляды встретились, и произнесенное Кэтлин вполголоса «en garde» положило начало поединку.

Кэтлин, как она и решила заранее, позволила Жану взять инициативу в свои руки и лишь отражала его первые легкие удары. Постепенно, однако, он стал атаковать более яростно и в его ударах она почувствовала силу. Они кружили по комнате, как танцоры, осторожно пытаясь определить способности друг друга, терпеливо ожидая шанса нанести удар. Кэтлин ни на секунду не отрывала взгляда от Жана, следя за каждым его движением. Однако, как она ни старалась ей не удалось обнаружить ни одного изъяна в его действиях. Он был мастером в фехтовании, и постепенно она начала сознавать, что поединок будет не из легких и потребует от нее всех сил.

Наконец они в должной степени оценили силы и искусство друг друга, и поединок начался по-настоящему. Кэтлин пришлось сконцентрировать все свое внимание, чтобы отражать молниеносные выпады Жана. Несколько мгновений она их только парировала, затем, дождавшись подходящего момента, изменила тактику и ринулась в атаку. Это сразу же придало ей уверенности в себе, и удары ее стали более решительными. В глазах Жана невольно вспыхнуло восхищение.

Они сражались без остановки уже более четверти часа, попеременно атакуя друг друга, но ни один не получал того преимущества, которого оба жаждали. Рука Кэтлин ныла, и шпага в ней весила, казалось, две тонны. Каждый раз, когда она отражала очередной удар Жана, ей казалось, что у нее сейчас хрустнут в запястье кости. А они все сражались и сражались, нанося и парируя удары, делая ложные выпады и отскакивая в сторону, бросаясь вперед и отпрыгивая мгновенно назад от сверкающего лезвия. Шпаги со свистом рассекали воздух в тишине комнаты, удары стали о сталь отзывались громом в ушах, а глаза их были прикованы друг к другу.

Кэтлин начала уставать и прилагала все силы, чтобы Жан этого не заметил. Один неверный шаг, одно неосторожное движение, и он поймет, что победа близка и усилит свою атаку.

Сделав ложный выпад, Кэтлин выбросила шпагу вперед, загораживая ему путь. Мгновенно он нанес встречный удар, заставив ее отвести лезвие в сторону. Так быстро, что она едва успела заметить грозящий а удар, лезвие его шпаги разрезало нижнюю шнуровку на ее жилете. Только мгновенная реакция спасла ее от укола его шпаги.

Лишь на какую-то долю секунды глаза Жана опустились туда, где белела в разрезе алебастровая кожа, но этого Кэтлин, давно поджидавшей такой момент, было вполне достаточно. Прежде чем Жан успел поднять голову и по глазам Кэтлин догадаться о ее намерениях, она ударила вперед и вверх, вложив в этот удар всю свою силу. Выбитая из руки Жана шпага со звоном упала на пол и откатилась к стене. Словно кошка, играющая с мышью, Кэтлин мгновение помедлила, затем с победной улыбкой на устах, зажегшей огонь в ее изумрудных глазах, приставила лезвие к горлу Жана и, слегка повернув запястье, нажала. Показалась алая капля крови. Голосом, в котором слышался не только триумф, но и уважение, и даже сожаление, она тихо проговорила:

— Touche.

Изумленное выражение на лице Жана сменилось улыбкой.

— Cherie, за многие годы ты первая, кто победил меня в игре, в которой мне не было равных. Поздравляю тебя. Твое мастерство может сравниться только с твоей красотой.

Кэтлин улыбнулась в ответ:

— Спасибо, Жан. Если бы я тебя не знала, то подумала бы, что ты нарочно мне поддался. Не отвлекись ты на мгновение, победа была бы за тобой. уже начала уставать.

Жан криво усмехнулся:

— Превратности сражения с таким соблазнительным противником, как ты, моя дорогая. Я просто ничего не мог с собой поделать.

— Прости, Жан, — в голосе ее звучала искренность, — у меня такое чувство, будто я сблефовала, воспользовавшись тем, что я женщина, чтобы победить в поединке.

Пожав плечами, Жан философски заметил:

— C'est la vie[15], Кэтлин. Le bon dieu[16], в его безграничной мудрости, дал нам разную силу и разные слабости. Уделом мужчины стали мускулистая спина, крепкие руки… и слабость к прекрасному полу. Женщину же он одарил соблазнительными изгибами и хитростью, чтобы завлекать мужчин и заставлять их делать то, что ей хочется. Мужчины и женщины должны сами решать, где и когда применять полученные от него дары, и быть настороже в том, что касается их слабостей. В тот же момент, как глаза мои скользнули к твоей груди, я понял свою ошибку. Это была моя вина, только моя. Ты честно выиграла сражение. Я признаю свое поражение без всякой обиды и с полным уважением к твоему мастерству. Ты оказалась одним из серьезнейших противников, с какими мне когда-либо приходилось сталкиваться. Нам стоит сразиться как-нибудь еще, хотя бы только для того, чтобы научить меня не терять головы и быть всегда начеку.

— У меня, похоже, тоже не было никогда таких противников, как ты, — сказала Кэтлин. — Я с радостью сражусь с тобой еще раз, но только после того, как немного восстановлю свои силы.

— Берегись, ma petite piratesse, — предупредил Жан, и в его карих глазах заплясали веселые искорки. — Я не попадусь снова на ту же самую удочку!

— Тогда тебе лучше держать свою шпагу подальше от шнуровки на моем корсаже, — кокетливо проговорила Кэтлин, — а все внимание направить на то, чем занимаешься, а не на мое тело.

Она звонко рассмеялась, и Жан, не удержавшись, тоже расхохотался.

— Я попытаюсь, — пообещал он, — но это должен признаться, будет нелегко.

Кэтлин блаженно вздохнула, испытывая откровенное наслаждение от прикосновений щетки в руке Жана к своим свежевымытым волосам. Согласно условиям заключенного ими перед поединком пари, он вымыл ее с головы до ног. Когда его руки в мыльной пене касались ее тела, застывая на мгновение там, где желание было совершенно нестерпимым, мытье превращалось в истинную муку. Сейчас он расчесывал ей волосы, и эта, казалось, самая обычная процедура, странным образом возбуждая ее, еще более усиливала в ней желание.

Их взгляды встретились в зеркале, и мгновение они, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза, его — блестящие, полные обещанием ожидавших ее восторгов, ее — расширенные и необычайно прекрасные от чувств, которые он в ней пробудил. Наклонившись, он поцеловал ее в шею и плечо, слегка куснув в чувствительной точке. Сладострастная дрожь прошла по телу Кэтлин, и губы его растянулись в медленной улыбке.

Нежно он поднял ее на ноги.

— Идем, ma chatte, моя прекрасная маленькая кошечка. Ложись в постель, и я разомну твои утомленные мышцы и заставлю тебя замурлыкать под моими пальцами.

— Звучит божественно.

Это были ад и небеса, слитые воедино. Масло придавало его прикосновениям особую чувственность. Ее кожа в этот вечер казалась особенно чувствительной, и руки Жана одновременно и успокаивали, и необычайно возбуждали ее. Вскоре не осталось ни одной клеточки на ее теле, к которой не прикоснулись бы его пальцы, ни одного местечка, которое не требовало бы от него все новых и новых ласк.

Под конец она уже беспомощно извивалась под ним, выгибаясь к нему всем телом и умоляя взять ее. Когда он, наконец, удовлетворил ее просьбу, она уже ничего не понимала от желания — дикое создание, которое могло усмирить только его огненное прикосновение.