Первородный грех. Книга вторая

Ноябрь, 1973

Барселона

Как уже не раз случалось прежде, звонок раздался поздно ночью. Они сидели напротив друг друга за маленьким столиком и молча играли в вист, вслушиваясь в приглушенный гул проезжающих по площади автомобилей.

Их глаза встретились.

– Ответьте вы, – спокойно сказала Мерседес. Он снял трубку.

– Хоакин де Кордоба.

– Это Пол, старик.

Полковник мгновенно узнал резкий голос похитителя Иден и облегченно произнес:

– Мы уже почти три недели ждем вашего звонка.

– Я готов. Деньги должны быть доставлены мне к полудню среды.

– Куда?

– В Мексику.

– В Мексику? – Он тупо уставился на свои часы. – Значит, на то, чтобы собрать деньги и добраться из Испании в Мексику, вы даете нам меньше трех суток. Это невозможно.

– Деньги давно уже должны быть приготовлены! – рявкнул голос в трубке. – Какого черта вы помещали все эти объявления, если еще не набрали всей суммы?

– Деньги у нас есть. Вопрос лишь в том, чтобы получить их…

– Так получайте же!

– Я сделаю все возможное, – проговорил де Кордоба. В голосе преступника ему послышались какие-то безумные нотки, отчего у него оборвалось сердце. Неужели случилось что-то страшное? Он постарался взять себя в руки. – С деньгами проблем не будет. Просто понадобится некоторое время.

– У вас нет времени! – в бешенстве заорал человек на другом конце линии.

– Но почему?

Голос в трубке сорвался на истерический вопль.

– Не спорь со мной! Эрмосильо. Ты знаешь, где это?

– Да.

– Так вот. Остановишься в отеле «Сан-Себастьян» в Эрмосильо. Там я с тобой снова свяжусь. Под каким именем тебя искать, старик?

– Хоакин де Кордоба.

– Что ж, до среды, де Кордоба. До среды.

– Вы еще не сказали, какого достоинства должны быть купюры.

– Что?

– Какие вы хотите получить купюры? Двадцатки, сотни, пятисотенные…

– Не мельче полтинников. И никаких тысячных. Бумажки должны быть старые, уже бывшие в употреблении. Ты понял?

– Вполне.

– Деньги сложишь в сумку, чтобы я мог ее унести.

– Десять миллионов долларов, – осторожно заметил де Кордоба, – даже в пятисотдолларовых купюрах займут огромный чемодан, который будет неподъемным.

– Делай, что тебе сказано!

– Хорошо, но, если я не успею к среде, прошу вас проявить терпение. Все это не так просто организовать, как вы думаете…

– Делай.

– Пожалуйста… позвольте мне поговорить с Иден, ну хотя бы услышать ее голос…

– Это невозможно.

– Почему?

– Потому что я сказал – невозможно!

– Но нам необходимо быть уверенными, что Иден жива. Сеньора Мерседес Эдуард крайне обеспокоена. Прошло уже несколько недель, с тех пор как она последний раз разговаривала со своей дочерью.

– Иден жива. – В знакомом хриплом голосе похитителя зазвучали ядовитые нотки. – И скажи этой бешеной суке, что, если бы она была лучшей матерью, ничего подобного никогда бы не случилось.

Линия разъединилась.

Де Кордоба положил трубку. Мерседес сидела бледная и напряженная. Ее карты упали на пол и в беспорядке валялись возле ног.

– Он требует, чтобы мы к среде доставили деньги в Мексику, в Эрмосильо.

– Это невозможно сделать.

– Придется нам постараться.

– Как он разговаривал?

– Кричал. Мне показалось, что он на взводе.

– Почему?

– Не знаю. И не позволил мне поговорить с Иден…

– Тогда откуда нам знать, что она жива?

– Остается только положиться на его слово.

– Что еще он сказал?

– В общем, ничего… Обычная брань.

– Что еще он сказал, Хоакин?

Полковник поколебался.

– Он обозвал вас бешеной сукой. Просил передать вам, что, если бы вы были лучшей матерью, ничего подобного никогда бы не случилось.

Мерседес молча отвернулась.

Де Кордоба протянул руку к телефону.

– Я звоню в аэропорт.

Тусон

Когда он снова спустился в подвал, ей было все так же плохо. Ее била дрожь. Она сгорбившись сидела на кровати, закрыв лицо руками. Это было настолько похоже на ее болезнь в первые дни заточения, что Джоул пришел в ужас.

Он бессильно опустился на ее кровать.

– Иден, ты извини меня…

Она даже не взглянула на него.

– Иден, ну пожалуйста…

Она медленно подняла свои потухшие зеленые глаза. Ее лицо было мертвенно-бледным.

– Все это ты сделал из жалости к себе. Потому что меня всегда баловали, а тебя нет.

– Я сделал это из чувства справедливости, – сдавленно произнес Джоул. – И ты, Иден, просто не способна представить, какое у меня было детство.

– Как ты можешь винить ее за это?

– Но она ведь была моей матерью!

– Просто ты появился на свет в тяжелые времена.

– Верно, в тяжелые, – с горечью сказал он. – Я был помехой в ее жизни. Препятствием в осуществлении ее амбиций. И она продала меня! Как собаку. Продала этим чудовищам, чтобы они терзали меня.

– И поэтому ты в отместку решил заставить страдать ее. Ее и меня.

Джоул порывисто схватил руку Иден. Ее кожа была покрыта испариной.

– Но как мне тебе объяснить?! Ведь тебя же никогда не били. Ты никогда не голодала, тебя не сажали на цепь, твой детский мозг не мучили кошмары. Ты не знала даже минутной боли. Тебе никогда не хотелось стать кем-нибудь другим или жить в каком-нибудь другом месте. А я постоянно жалел, что родился, Иден. В восьмилетнем возрасте я хотел умереть! Меня держали на цепи в подвале, как бешеного зверя.

– То же самое ты сделал и со мной.

– Я не хотел, чтобы ты страдала…

– Чушь! Именно этого ты и хотел – чтобы я страдала точно так же, как когда-то страдал ты. Все это было дико и бессмысленно.

– Просто я был на грани помешательства, Иден. – Голос Джоула звучал почти умоляюще.

– А сейчас ты в здравом уме? – с досадой спросила она.

– Нет. Я чувствую себя совершенно потерянным. Может быть, я уже никогда не стану нормальным. Но в этом я видел способ установления равенства.

– Не существует никакого равенства, Джоул. Кругом полным-полно таких же потерянных, как ты, людей. Отпусти! – Иден попыталась вырваться, но у нее не хватило сил. По ее телу пробежала дрожь, и она начала раскачиваться взад и вперед. – О Господи, Господи. Да отпусти же ты меня!

– Иден! – Он крепко обнял ее, отчаянно желая утешить и объяснить. – Иден, ведь я же был ее законным ребенком. Не каким-нибудь ублюдком. Не какой-нибудь ошибкой молодости. Перед тем как уехать из Испании, она вышла замуж. За американского добровольца по имени Шон О'Киф. Я видел его фотографию. Но он умер еще до моего рождения. И, вместо того чтобы воспитывать меня одной, она продала меня Элдриду Ленноксу. «И о народе моем они бросали жребий, и отдавали отрока за блудницу, и продавали отроковицу за вино, и пили».

– Ты ведь не все знаешь, – возразила Иден. – Как ты можешь судить о том, каково ей тогда было?

– Я знаю то, что она сделала со мной! Избавилась от меня, как от ненужной вещи, и выскочила замуж за твоего отца. И разбогатела на страданиях других, щедро осыпая тебя тем, что должно было принадлежать мне!

– Ты не имеешь права наказывать ее за то, что она сделала столько лет назад!

– Но это мои годы! Я и есть эти годы. Годы, которые пожирали саранча, черви, жуки и гусеница. Теперь она должна заплатить мне за них. Это касается только ее и меня. Ты тут вовсе ни при чем. «Вот, Я подниму их из того места, куда вы продали их, и обращу мзду вашу на голову вашу».

– Меня уже тошнит от твоих цитат!

– Но это же Библия, – зловеще улыбаясь, произнес Джоул. – Я был на ней воспитан. Меня заставляли учить ее наизусть, главу за главой, стих за стихом, а чтобы лучше запоминалось, сажали в темном подвале на цепь. В ней присутствует чудесный дух мщения. Ничто не должно оставаться безнаказанным. Ничто.

– Месть ничего не решает. Мы все связаны одной цепью.

– Это точно. Мы все связаны одной цепью. А месть служит топором, способным разрубить эту цепь.

По измученному лицу Иден потекли слезы.

– Но, может, она думала, что они будут лучше заботиться о тебе. Ведь он все-таки был священником. Служителем Господа…

– Он был дьяволом! – в бешенстве закричал Джоул. – Она продала меня дьяволу. За две тысячи долларов. Я видел бумаги, Иден. Женщина, у которой я вырос, показала мне их, уже лежа на смертном одре. Моя родная мать получила две тысячи долларов и отдала меня людям, готовым растерзать меня…

– Откуда она могла знать, что они такие изверги?

– Это всем было известно. Ни одно агентство по делам несовершеннолетних Калифорнии не согласилось отдать им на усыновление ребенка!

– Но, так или иначе, каждый человек испытывает страдания, – всхлипывая, проговорила Иден. – Посмотри на меня, Джоул. А ведь у меня было счастливое детство, которого тебя лишили. И взгляни на себя. Ты такой сильный. У тебя есть талант. Ты можешь сам распоряжаться своей жизнью. А кто я? Никудышная, опустившаяся, несчастная наркоманка. Скажи, кому из нас больше повезло?

– Ты не никудышная! – с жаром возразил он. – Из всех нас ты единственная, кто заслуживает лучшей жизни. И ты еще поднимешься. У тебя все будет хорошо.

– Я так тебя любила, – разрыдалась она.

Он провел ладонью по ее лицу. Ее кожа пылала, губы стали сухими и потрескавшимися.

– Ты самое дорогое, что у меня есть. Я всегда буду любить тебя, Иден. Ты ведь моя сестра. И даже больше чем сестра. Всю мою жизнь я был словно прикован к тебе. И теперь я хочу разрубить эту цепь. Чтобы мы стали свободными.

Иден дрожала как в лихорадке.

– А что ты собираешься делать с деньгами?

– Я их сожгу.

– Это же глупо, глупо! Ты хочешь разрушить свою жизнь только ради того, чтобы отомстить матери, которую ты никогда даже не видел!

– Я делаю это ради справедливости.

– Я так много могла бы рассказать тебе о ней. – Она схватила его за руки. – Такие вещи, о которых ты понятия не имеешь. Какой нежной она может быть. Какой чудесной. Как любят ее все, кто знаком с ней…

Его лицо сделалось чужим.

– Я не хочу слышать об этом.

– Но это же правда! Она вовсе не такая, какой ты ее себе представляешь, – бессердечная, холодная. Она добрая. Она совсем как ты…

– Нет.

– Поезжай к ней, Джоул. Познакомься с ней.

– С какой это стати я буду знакомиться с ней?

– Потому что она нужна тебе!

– Все, что мне нужно, – натянуто произнес он, – это знать, что она понесла наказание.

– Ты затеял все это, представляя ее совсем не такой, какая она есть на самом деле. Джоул, пожалуйста, выслушай меня. Прошу тебя, пожалуйста. Позволь мне поговорить с ней. Я ей объясню…

– Объяснишь, когда все закончится.

– Тогда будет поздно! – Страсть, с которой она говорила, почти пугала его. Казалось, эта страсть ярким пламенем горит внутри нее, прямо у него на глазах иссушая ее кожу, пожирая ее красоту. – Послушай меня, Джоул, ну послушай! Я так боюсь того, что может случиться! Так боюсь… Мне очень плохо, Джоул. Я совсем разбита… Умоляю тебя, не делай этого! Не делай… – Не в силах больше говорить, она согнулась, словно пораженная невыносимой болью.

– Я должен это сделать, – твердо сказал Джоул. – Завтра мы отправляемся в Мексику. Постарайся отдохнуть.

Он поднялся и вышел из каморки, закрыв за собой дверь.

Майами, Флорида – Хьюстон, Техас

Хоакин де Кордоба задумчиво смотрел в иллюминатор самолета. В тридцати тысячах футов под ним лежал Техас – бескрайняя, выжженная солнцем темно-желтая земля. Сидящий на соседнем сиденье человек заснул, и время от времени его голова падала полковнику на плечо.

Де Кордоба чувствовал, как его одолевает усталость. Он не спал уже двое суток, а из последних тридцати шести часов двадцать три провел в самолетах. Вечером в понедельник он перелетел из Барселоны в Мадрид, затем ночью – из Мадрида в Нью-Йорк. Там он получил первую часть денег, шесть миллионов долларов, которые ожидали его в Первом Национальном банке и по заранее оговоренному плану были доставлены в сопровождении небольшой охраны в аэропорт.

Следующим вечером де Кордоба вылетел из Нью-Йорка в Майами, где в разных банках получил оставшиеся четыре миллиона. И снова в сопровождении охраны деньги были доставлены в аэропорт.

В результате пачки долларов составили колоссальный вес. Большая часть суммы, уложенная в громадный алюминиевый чемодан, была в мелких купюрах. Этот чемодан оказался совершенно неподъемным. Полковник лично проследил за тем, как его погрузили на самолет.

Меньшая часть денег была значительно легче – шестнадцать пачек пятисотдолларовых купюр, которые он аккуратно уложил на дно кожаной сумки. Четыре миллиона долларов. Сверху лежали кое-какие личные вещи, взятые им в дорогу. Сумку он поставил себе под ноги.

Легкие деньги… Веки Хоакина де Кордобы потяжелели. Усталость наваливалась на него все сильнее, предательски звала погрузиться в сладкие грезы и в конце концов заснуть. Легкие деньги, тяжелые деньги… Большие деньги – легкие… Маленькие – тяжелые…

Он встрепенулся, отгоняя от себя сон, и сел прямо, стряхнув с плеча голову соседа. Протер ладонями покрасневшие глаза, сделал глубокий вдох и снова устремил затуманенный взор в иллюминатор. Он не мог спать, не имел права, пока не доберется до Монтерея.

Дипломатический паспорт, который помог получить Джерард Массагуэр, до сих пор позволял ему беспрепятственно проходить через все таможенные и иммиграционные службы. Полковник надеялся, что и впредь все будет идти гладко.

Он взглянул на часы. До Хьюстона оставалось еще два часа. Затем пятичасовое ожидание рейса до Монтерея. А из Монтерея последний перелет в Эрмосильо. Только бы у похитителя хватило терпения.

Тусон

«Додж» был уже готов. Джоул загрузил в него все необходимое – запас воды, продукты, спальные мешки, палатку, одежду. Он сам тщательно подготовил машину к долгой дороге, не забыв прихватить целый набор запчастей. Этот «додж» он купил почти новым, и, если не считать старых покрышек, которые он заменил, автомобиль был в отличном состоянии. Так что они будут чувствовать себя в нем вполне удобно и уверенно, даже несмотря на тяжелое путешествие, ожидающее их впереди.

Джоул знал, где они пересекут границу. К востоку от Ногалеса, в месте, которое ему уже приходилось использовать для этой цели. Двадцатипятимильная ночная поездка по пустыне – и они в Мексике. Вероятность, что их остановят, была ничтожна, так как нелегальный въезд в Мексику не интересовал никого.

Он очень хотел взять с собой винтовку М-16, но спрятать такое оружие в небольшом автомобиле было довольно трудно. А пистолета у него не было. Так что ему пришлось довольствоваться лишь массивным, острым как бритва десантным ножом, который он сунул в бардачок.

Теперь, когда конец уже был так близок, Джоул вновь обрел решимость и целеустремленность. Последние проведенные с Иден недели стали для него своеобразным отпущением грехов, даром Божьим. Но сейчас оба они снова оказались на пути к их судьбе.

Было четыре часа дня. Они тронутся в путь с наступлением сумерек.

Джоул прилег, пытаясь немного отдохнуть. Его тревожили мысли об Иден. Похоже, ей становилось хуже. В течение двух дней она не притрагивалась к еде и едва ли выпила стакан воды. Она очень ослабла. Он молил Бога, чтобы Иден все-таки съела свежие овощи и соблазнительно сочные фрукты, которые он ей оставил и которые она так любила.

Зря он рассказал ей правду. Казалось, это буквально раздавило ее, лишило присутствия духа.

«Она поправится, – убеждал себя Джоул. – С ней все будет хорошо».

Ближе к вечеру он спустился в подвал посмотреть, поела ли она. Еда осталась нетронутой.

Иден спала тревожным сном, постоянно металась, вздрагивая и что-то бормоча в горячечном бреду. Джоул приложил руку к ее лбу, с ужасом ощутив, что она буквально горела. Время от времени ее веки приоткрывались, и в узких щелочках можно было разглядеть беспокойно блуждающие зрачки.

Ее кожа сделалась неестественно сухой и, казалось, потемнела.

Он смотрел на нее, чувствуя, как в его сердце входит холодное лезвие. Такой Иден была лишь в самый тяжелый период своей ломки. Неужели болезнь могла вернуться? Неужели нервное потрясение могло вызвать новый приступ абстинентного синдрома? Этого Джоул не знал.

Он встал и тихо вышел. Ей оставалось спать еще два часа.

Джоул вернулся за ней в девять. Она уже не спала, но, увидев ее лицо, он ужаснулся.

– Мне плохо, – прошептала Иден. – Обними меня, Джоул.

Он крепко прижал к себе ее дрожащее тело. «Нет, – стучало у него в голове, – нет, нет, нет. Ты не можешь так поступать с ней. Ты просто не имеешь права!»

– Что с тобой? – спросил он. – Снова ломка?

– Я не знаю. Но я чувствую себя не так.

– А как ты себя чувствуешь?

– Мне так… жарко. Так плохо…

С бесконечной нежностью Джоул засунул ей в рот две таблетки парацетамола и уговорил ее проглотить их.

– Попей еще, – умоляющим тоном проговорил он. – Ну еще чуть-чуть.

Большая часть воды текла мимо ее рта. Наконец она начала давиться и замотала головой.

– Не могу.

– Скоро тебе станет лучше. Это просто пустынная лихорадка. Она быстро пройдет.

Обнимая и прижимая к своей груди, он ласково гладил ее по волосам.

Минут через двадцать дрожь начала ослабевать. Он потрогал ее лоб. Жар, казалось, несколько спал.

– Как ты? – спросил Джоул.

– Лучше.

– О'кей. Нам пора ехать.

– Куда? – вяло пробормотала Иден.

– Я тебе уже говорил. В Мексику.

Он помог ей встать, но, когда она попыталась идти, у нее подкосились ноги. Он едва успел подхватить ее.

– Придется тебе нести меня, – грустно улыбнулась Иден.

Джоул поднял ее на руки и понес наверх к «доджу», где бережно усадил на переднее сиденье, положил под голову подушку и укрыл одеялом. Затем пристегнул ее ремнем безопасности.

– Ну как?

– Нормально, – проговорила она, не открывая глаз.

– Постарайся заснуть.

Он сел за руль, завел мотор и поехал по дороге, петляющей среди великанов-сагуаро, даже не оглянувшись на оставляемый навсегда дом.

По той же дороге милях в двух впереди ехала еще одна машина – потрепанный грузовик без бортов, который, должно быть, направлялся за партией наркотиков или на встречу с группой нелегальных иммигрантов. Однако, без сомнения, это был не полицейский автомобиль. Завидев «додж» Джоула, водитель грузовика сбавил скорость, давая Джоулу догнать его, чтобы получше рассмотреть, кто сидит у него на хвосте. Джоул охотно приблизился к грузовику, как бы говоря его пассажирам, что они могут не опасаться его, а заодно и сам убедился, что ему ничто не угрожает. После этого он немного подотстал и затем ехал, уже придерживаясь дистанции.

Облака поднимаемой грузовиком пыли служили ему удобным ориентиром в ночи. В свете фар пустынная растительность выглядела зловеще, словно армия призраков, протягивающих к нему свои скрюченные руки. Дорога оказалась гораздо труднее, чем он рассчитывал. «Додж» петлял, подпрыгивая на ухабах, как удирающий от погони заяц.

Иден снова забылась тревожным сном. Время от времени она стонала и что-то неразборчиво бормотала. Когда колесо автомобиля попадало в яму, она испуганно вскрикивала или начинала хныкать во сне. Джоул старался вести «додж» одной рукой, другой придерживая Иден, чтобы она не ударилась на очередной колдобине. Ее голова так болталась из стороны в сторону, что порой казалось, будто у нее вот-вот сломается шея Но она все равно продолжала спать.

Он потрогал ее лоб. У нее снова был жар. Но она уже не потела. Казалось, в организме Иден больше не осталось влаги и ее кожа пересохла.

«Проклятье!» Джоул с досадой ударил кулаком по рулю.

Он остановил машину и достал бутылку с водой, затем, осторожно поддерживая голову Иден, попытался заставить ее сделать несколько глотков. Вода пролилась мимо ее безвольных, вялых губ.

Он намочил руку и обтер ей лицо и шею, взволнованно приговаривая:

– Осталось немного, потерпи. Еще пара часов, и мы приедем.

Иден пробормотала что-то невразумительное. Он поцеловал ее в губы. Они были сухими и потрескавшимися.

– Я люблю тебя, – прошептал Джоул.

Он сверился с компасом и снова погнал машину вперед.

Может, сегодня ночью она пропотеет и жар спадет. Может, к утру ей уже станет легче. Может быть.

Лос-Анджелес

После утреннего обхода врачи решили разрешить Доминику ван Бюрену выйти из палаты, чтобы немного посидеть на осеннем солнышке. Конечно, возможные осложнения вызывали у них определенные опасения, однако проведенное лечение возымело положительное действие и справиться с приступом буйства им все-таки удалось. Явился чернокожий санитар, который помог ван Бюрену встать с кровати и надеть поверх пижамы больничный халат, затем обтер тампоном его губы и причесал волосы. Он поинтересовался, не хочет ли пациент в туалет. Ван Бюрен ничего не ответил, но санитар все равно подвел Доминика к писсуару, вытащил из штанов его пенис и держал, пока тот мочился. Потом они отправились по длинному коридору в сад.

Проходя мимо чужих палат, ван Бюрен каждый раз останавливался и с интересом разглядывал находившихся там больных, одни из которых безразлично лежали на своих койках, другие тихо сидели, подперев головы руками, или пели, или смеялись, или жалобно выли. Сначала санитар проявлял определенное терпение, но скоро ему это надоело, и он стал более энергично подгонять своего пожилого пациента.

И все же ван Бюрен упорно продолжал заглядывать в каждую дверь, словно стараясь отыскать знакомое лицо.

На улице ярко светило солнце. В утопающем в зелени саду было очень приятно. Санитар провел Доминика к удобному желтому шезлонгу, что стоял посреди зеленой лужайки, и осторожно усадил его.

– Позагорайте немножко. А то зима уже не за горами, – весело сказал он и зашагал через лужайку к кучке своих приятелей, вышедших покурить. Глаза ван Бюрена бездумно уставились на плывущих взад-вперед одетых в белые халаты служащих больницы.

Монтерей, Мексика

Де Кордобу обдало удушливой волной. Он уже успел позабыть обжигающее солнце и необъятное небо Центральной Америки. Будто во сне, окруженный мягким говором мексиканцев, он миновал иммиграционную службу. Алюминиевый чемодан с биркой дипломатического багажа был пропущен таможенниками без досмотра.

У выхода его поджидал приятный молодой человек из испанского консульства.

– Полковник де Кордоба? Я Оливейро Маркес. Добро пожаловать в Мексику. Господин посол приказал мне оказать вам всяческую помощь. Вот ваш билет на следующий рейс до Эрмосильо. Самолет вылетает через несколько часов. Уверен, вы не откажетесь принять душ, перекусить и, возможно, отдохнуть.

Де Кордоба устало провел ладонью по лицу. Ему смертельно хотелось спать.

– А где это можно сделать?

– Недалеко от аэропорта есть вполне приличный отель. Там сейчас моя жена. Я на машине.

– Отлично. Благодарю вас. Ради Бога, осторожней, – попросил полковник, когда Маркес стал помогать ему грузить багаж на тележку. – Если с этими вещами что-нибудь случится, мы оба можем считать себя трупами.

Оливейро Маркес улыбнулся. Но затем он увидел выражение лица де Кордобы, и его улыбка погасла.

Сонора, Мексика

Он проснулся еще до рассвета и лежал, вслушиваясь в робкий щебет первых утренних птиц. Рядом, прижавшись к нему, неподвижно лежала Иден. Ночь они провели в одном спальном мешке, в объятиях друг друга, будто влюбленные. На разложенных сиденьях «доджа» спать было неудобно. Сначала Иден стонала, но потом все же забылась глубоким, тяжелым сном. Джоул решил не будить ее до тех пор, пока она не проснется сама. Сейчас ей отчаянно нужно было как следует отдохнуть.

Бережно прижимая к себе ее голову, он через заднее стекло посмотрел на небо. Оно медленно розовело. Только бы ей стало лучше.

В тишине утра Джоул думал о том, что сегодня, должно быть, они проведут свой последний день вместе. И он уже никогда больше не сможет обнять свою несостоявшуюся сестру, свою несостоявшуюся любовницу. Но ощущения горя у него не было. Пока не было.

Он любил ее как сестру и как женщину, но это его не смущало. Они подарили друг другу счастье любить – раз и навсегда. И, когда в будущем его память будет возвращаться к этим дням, он будет вспоминать о них с чувством радости.

Теперь, уже без злости и душевной боли, Джоул увидел то, что не мог видеть прежде, – он держал в своих объятиях существо, ставшее для него самым дорогим на свете. Любовь Иден стала теперь важнее, чем даже справедливость. Она излечила его лучше, чем это могла бы сделать месть.

Она была первой женщиной, которую он по-настоящему полюбил. Первым человеком, которого он обожал и боготворил. И она научила его заглядывать в себя, открывать в себе качества, о которых он никогда бы не догадался, не прикоснись он к ней.

Сблизившись, они дополнили, обогатили друг друга. Возможно, в этом и состояло их истинное предназначение. Стать единым целым. Познать друг друга. Познать себя. Понять, что всю жизнь их просто использовали другие, которые отдавали отрока за блудницу и продавали отроковицу за вино.

Он вытащил ее из ее рабства и не сомневался, что и она могла сделать его свободным от его оков. Его любовь к Иден была безграничной, всепоглощающей. Может быть, он уже стал свободным. Может быть, она уже сотворила чудо и избавила его от злобы, горечи, от жгучего чувства обиды, которое отравляло всю его жизнь.

Неужели поздно остановить механизм, который он привел в движение?

Она заворочалась и пробормотала его имя. Потом слабо застонала.

– Иден? – Было уже достаточно светло. Джоул расстегнул молнию спального мешка. Она перевернулась на спину. Он приподнялся на локте и заглянул ей в лицо.

Его светлые мечты улетучились без следа. «Она умирает», – с ужасом подумал он.

Губы Иден потрескались, как дно пересохшего озера, лицо вытянулось, щеки ввалились. Кожа приобрела какой-то неживой, коричневато-желтый, землистый оттенок.

– Иден! – теряя рассудок, закричал Джоул, тряся ее за плечи. – Иден, проснись!

Он принялся целовать ее губы, в уголках которых застыла белая пена. Ее кожа показалась ему раскаленной. Схватив бутылку с водой, Джоул начал смачивать ей лицо. Впервые с тех пор, как он вернулся из Вьетнама, его мысли обратились к Богу.

Господи, возьми меня вместо нее. Сделай из меня козла отпущения. Я же всегда был Твоим козлом отпущения. Ты не можешь забрать это невинное создание! Она ведь ни в чем не согрешила!

Иден начала медленно приходить в себя. Когда она окончательно проснулась, Джоул увидел, что и белки ее глаз тоже приобрели желтоватый оттенок.

– Где мы? – прошептала она.

– В Мексике. В пустыне. – От страха за нее его голова шла кругом. – Как ты?

– Дерьмово. Слабость ужасная.

– Хуже, чем вчера?

– Может быть, немного лучше. – Ее глаза снова закрылись.

– Я приготовлю завтрак. А ты постарайся снова заснуть.

Оставив ее, Джоул выбрался из машины. Первые лучи восходящего солнца окрасили горы в персиковый и пурпурные цвета. Росший вокруг кустарник был по-осеннему сухим и бесцветным. Среди стоящих неподалеку сагуаро деловито трудились пустынные дятлы.

Джоул включил газовую плитку и поставил на огонь кофейник. Потом набрал сухих веток, развел костер и с помощью нескольких камней пристроил над ним сковородку. Шипение яичницы с беконом и запах готовящейся пищи несколько приободрили его. Впервые за многие годы пустыня показалась ему необитаемой и наводящей страх, землей, на которой не было места человеку.

Он попытался собрать волю в кулак, чтобы противопоставить свой характер враждебным силам природы, чтобы развернуть знамя своей независимости над этой дикой местностью. Он вдруг почувствовал себя ужасно одиноким.

Джоул поднес Иден тарелку с завтраком, но есть она не смогла.

– Ну пожалуйста, попробуй, – взмолился он. – Вот увидишь, тебе сразу станет легче.

Только для того чтобы сделать ему приятное, она села и положила в рот кусочек бекона. Но от соленого вкуса к горлу подкатила тошнота. У нее началась жуткая рвота.

Он держал Иден двумя руками, чувствуя, как содрогается в конвульсиях ее хрупкое тело. Это было невыносимо. Она теряла последние силы.

Иден снова заснула. Когда Джоул застегивал молнию ее спального мешка, перед его глазами отчетливо всплыла страшная картина множества застегнутых на молнии мешков, которые он видел во Вьетнаме.

После этого он тоже не смог есть.

Он выпил немного кофе, покидал в «додж» вещи и завел мотор. Если верить карте, шоссе на Кукурп должно было проходить западнее. Он взглянул на компас и тронулся в путь. Пустыня здесь была каменистая, но ровная. Внимательно следя за дорогой, Джоул смог вести автомобиль так, чтобы Иден не очень сильно трясло. Каждые несколько минут он с тревогой оглядывался на нее. Она лежала как мертвая, черные волосы закрывали ее лицо. Он гнал машину, не переставая молить Бога, чтобы тот сохранил ей жизнь.

Через два часа они выскочили на Кукурпское шоссе. В этот ранний час оно оказалось совершенно пустым. Однако и в другое время суток здесь едва ли можно встретить много машин, так как, по сути, это была никудышная дорога с бесчисленным количеством выбоин и осыпающимися краями. Но ехать в Эрмосильо по главному, забитому транспортом шоссе Джоул не хотел.

Кукурп имел такой же жалкий вид, как и дорога, что вела в этот забытый Богом городишко. Однако там была заправочная станция. Пока сонный работник бензоколонки заливал горючее в бак «доджа», Джоул зашел в обшарпанную телефонную будку без двери и позвонил в отель «Сан-Себастьян» в Эрмосильо.

Сеньор де Кордоба еще не зарегистрировался, ответили ему, но с завтрашнего дня на его имя заказан номер.

С завтрашнего дня.

Повесив трубку, Джоул почувствовал, что его охватывает паника. До завтра Иден могла просто-напросто умереть. Может быть, она уже сейчас умирает. Ее срочно надо везти в больницу. Но Джоул не смел. Им придется провести ночь, а возможно, даже две в машине, если, конечно, он не рискнет остановиться в каком-нибудь отеле.

Его ослепил гнев. Да что они там возятся? Почему тянут столько времени? Почему не смогли собрать деньги быстрее?

Он заставил себя успокоиться. Нельзя терять самообладание. Жизнь Иден находилась в его руках.

Он вернулся в «додж», развернулся, подняв облако пыли, и помчался в обратном направлении в расположенную в двадцати милях от Кукурпа Магдалену.

В Магдалене Джоул отыскал farmacia[18] и на корявом испанском обратился к молоденькой девушке-фармацевту:

– Мы путешествуем. Американцы. Моя жена… она заболела. Жар. Слабость. Ничего не ест. Ее рвет от всего, что я ей даю.

– Вам следует привести ее сюда. – Девушка смущенно посмотрела на осунувшееся, небритое лицо Джоула. – Хотя лучше всего показать ее врачу.

– Она сейчас спит. Я не хочу ее будить. Разве у вас нет какого-нибудь лекарства?

Она развела руками. У нее были огромные, чистые черные глаза и мягкие черты лица.

– У вашей жены может быть все, что угодно. Я не знаю, какое ей нужно лекарство. А нет ли у нее еще каких-либо симптомов?

– Температура очень высокая. И кожа… – Он дотронулся до своего лица. – Желтая… И глаза тоже желтые.

– Желтые глаза и кожа?

– Да.

– В таком случае, у нее желтуха, – уверенно сказала девушка. – Это может быть серьезное заболевание печени. Но, возможно, оно вызвано гепатитом.

– Гепатитом! – Ему вдруг все стало ясно. Какой же он тупица! Конечно. Конечно. Она оказалась инфицирована вирусом гепатита, самого распространенного среди наркоманов заболевания.

– Существует два типа гепатита, – принялась объяснять фармацевт, – тип А и тип В. Тип А обычно переносится посредством…

– У нее тип В, – уныло проговорил Джоул. – Я должен был бы догадаться. Она ведь диабетик. Колет себе инсулин.

– Ах вот как, – понимающе закивала девушка. – Тогда, наверное, у нее действительно тип В. Небрежно стерилизованные иглы почти всегда являются…

– Насколько это опасно? – взволнованно перебил он.

– Безусловно, это опасное заболевание. В особенности если она страдает диабетом и к тому же еще отказывается от пищи. Вы должны как можно быстрее показать ее доктору или отвезти в больницу. Там у нее возьмут анализы, чтобы точно установить диагноз.

– Мы приехали из Финикса, штат Аризона, – сказал Джоул. – Мне кажется, я должен отвезти ее обратно в Штаты.

– Конечно, это было бы лучше всего.

– А вы не могли бы все же предложить какое-нибудь лекарство хотя бы на то время, пока мы не доберемся до американской больницы?

– Дело в том, что при вирусном гепатите не требуется никакого специального лечения.

– Не требуется никакого лечения?

– Только отдых.

– И ничего больше?

– Пока у нее не спадет жар и к ней не вернется аппетит, главное для нее – это отдых. Она должна как можно быстрее добраться до дома и лечь в постель, – сказала девушка и, увидев страдальческое выражение лица Джоула, мягко добавила: – У большинства людей эта болезнь продолжается не дольше недели. А потом наступает полное выздоровление. Просто требуются режим и время. Постельный режим и время.

– Понятно. – Он почувствовал себя немного увереннее. – А мне не следует дать ей что-нибудь жаропонижающее.

– Относительно лекарств вам следует проконсультироваться с врачом. Вы ведь не хотите повредить ей печень?

– Нет, не хочу. Так вы считаете, что ей не должно стать хуже?

– Вообще-то осложнения бывают. Но довольно редко. – Она посмотрела на очередь, которая уже начала собираться позади Джоула. – Везите-ка вы ее к врачу.

– Хорошо. Спасибо.

Выйдя из аптеки, он сделал кое-какие покупки в продуктовом магазине, затем направился обратно к машине, по пути обдумывая ситуацию. Если единственным лечением является отдых, тогда вполне вероятно, что к моменту передачи денег Иден еще успеет поправиться. Если только ей не станет хуже. Но одно ясно – держать ее в «додже» еще сорок восемь часов ни в коем случае нельзя. Им все же придется снять номер в каком-нибудь небольшом, но, желательно, чистом отеле, где она сможет отлежаться, пока они будут ждать де Кордобу.

Его машина была припаркована в тени облупившегося забора чьего-то сада, подальше от любопытных глаз. Джоул забрался на заднее сиденье и посмотрел на Иден. Она лежала в полудреме, что-то бессвязно бормоча себе под нос. Ее кожа стала еще желтее. Он снова обругал себя за то, что не смог сразу распознать симптомы ее болезни.

Он осторожно разбудил ее. Ему показалось, что она выглядит немного лучше.

– Джоул? Где мы?

– В Магдалене. Я купил тебе фруктовый сок. Постарайся попить.

Бережно приподняв ей голову, он поднес к ее губам кружку. Иден с трудом сделала пару глотков.

– Как же жарко, – простонала она. – Я просто вся горю, Джоул.

– Сейчас мы поедем в какое-нибудь прохладное место. Кажется, я знаю, что у тебя за болезнь.

– Что же?

– Гепатит.

– О, черт, – устало проговорила Иден. – Ты уверен?

– Думаю, да.

– И ты будешь меня лечить?

– Иден, я ведь люблю тебя, – совершенно серьезно произнес он. – Больше жизни.

Она обняла его за шею и улыбнулась.

– Я тоже тебя люблю. Не беспокойся обо мне. Гепатит – это ерунда. Наркоманы болеют им сплошь и рядом, заражаются от грязных игл. Так что я расплачиваюсь за собственные грехи. Вот и все.

– Не говори так. Ты никогда не грешила. Иден попыталась рассмеяться.

– Это ты так думаешь. Но, видно, кто-то хочет, чтобы я заплатила. – Она потянулась к нему и поцеловала. Ее губы были, как бумага. – Куда мы едем?

– Я собираюсь найти отель, где мы могли бы нормально отдохнуть.

– С ванной, – добавила она. – Так хочется принять ванну.

– Конечно, – пообещал Джоул, гладя ее волосы. – С ванной и всеми прочими удобствами.

Барселона

Молиться Богу оказалось непривычным занятием и для Мерседес Эдуард. Она сидела, сложив перед собой руки и склонив голову, – совсем как делала это давным-давно, когда еще была ребенком. На память приходили обрывки тех далеких молитв, смешиваясь со словами, которые ей хотелось прокричать.

Отец небесный… ибо согрешили мы в мыслях, словах и поступках своих… но особенно в поступках… она так молода, Боже милостивый… ее грехи так ничтожны… лучше обрати взор Твой на мои прегрешения, кроваво-черные, как цветы зла… они больше заслуживают Твоего гнева… прошу Тебя, покарай меня и пощади ее… я так люблю ее… так люблю…

Мерседес прерывисто вздохнула. «Все образуется, – сказала она себе. – Скоро Иден вернется ко мне. И тогда не будет больше ошибок, не будет боли. Мы сможем найти с ней согласие».

Но ее не оставляло дурное предчувствие.

Усталость навалилась на нее, словно гора.

Иден пришлось так долго страдать. Если похититель хотел заставить Мерседес испытать душевные муки, то он опоздал.

В то время, пока он лишь вынашивал свои планы, кто-то другой придумал для нее гораздо более изощренное наказание. Она отвергла собственного сына. А дочь отвергла ее саму.

И все же Мерседес очень любила Иден. С того самого дня, когда она впервые взяла ее на руки, Иден значила для нее больше жизни. Она любила ее так же, как любила Шона, всей душой, безоговорочно, не пытаясь найти объяснения своему чувству.

В ушах гулко стучала кровь. Судьба определила ей страшное наказание…

Мерседес встала и подошла к окну. Она выглянула на улицу, и в памяти воскресли воспоминания о том, каким был этот город много-много лет назад – потрепанный бомбежками, затянутый клубами черного дыма. Тогда судьба привела ее в бомбоубежище, где она встретила Шона. Какое убежище ждало ее теперь?

Сонора

Она неподвижно спала почти четыре часа. Джоул сидел возле кровати на стуле и не сводил с нее глаз, моля Бога о ее выздоровлении. С наступлением полуденной жары городок погрузился в тишину. Опустели грязные улочки, исчезли дети, закрылись магазины, не слышно стало шума машин. Откуда-то издалека доносились звуки душещипательных мексиканских песен.

Отель был простенький, но довольно чистый. Они поселились в тихом, незамысловато обставленном номере, окна которого выходили во внутренний дворик, где росло несколько великолепных кактусов.

Под вечер улицы начали вновь оживать. Комната заполнилась малиновым светом заходящего солнца, придававшим коже Иден здоровый оттенок.

Громкие голоса и треск мотоциклов растревожили ее сон. Она снова стала стонать и метаться. Джоул взял ее за руку. Она все еще была страшно горячей. Надо было во что бы то ни стало заставить ее попить, в противном случае она, казалось, могла сгореть прямо у него на глазах.

Внезапно Иден проснулась и уставилась на него безумными глазами.

– Расти! – закричала она, вцепившись в его руку. – Где мы. Расти? Что мы здесь делаем?

– Я не Расти, – ласково сказал он. – Я Джоул.

Он дошел до раковины и вернулся с мокрой губкой, чтобы обтереть ей лицо. Иден испуганно отпрянула от него.

– Кто ты?

– Джоул. Я – Джоул. Твой брат.

Она позволила ему смочить ей лицо, однако ее глаза все еще оставались безумными, губы дрожали, по телу пробегала судорога.

– Я должна ширнуться. Мне уже пора.

– Ты забыла, – спокойно проговорил Джоул. – Ты больше не нуждаешься в наркотиках.

– Нет! – завизжала она, пытаясь встать с постели, так что ему пришлось силой удерживать ее. – Где мой шприц? Где порошок?

– Малышка, не надо, – чуть не плача взмолился Джоул. – Твоя ломка давно уже прошла. Ты вылечилась. Стала абсолютно здоровой. Разве ты не помнишь?

– Мне плохо, – захныкала Иден, прижимая к себе его руку.

– У тебя гепатит. Вспомнила теперь?

– Мне нужно уколоться. Господи, как же мне плохо! Дай мне дозу, Расти. Не заставляй меня ждать. Ну пожалуйста!

Она снова попыталась встать с постели. От охватившего его отчаяния он уже не мог подобрать подходящих слов, чтобы успокоить ее. Наконец Иден перестала вырываться и заплакала. Джоул пощупал ей пульс. Он был неровным и слабым.

Вези ее в больницу. Сейчас же!

– Джоул. – Казалось, она начала приходить в себя. – Что я здесь говорила?

– Так, ничего. – Он облегченно вздохнул. – Всякую ерунду.

– Я приняла тебя за Расти. Я думала… Должно быть, мне что-то снилось…

Он нежно поцеловал ее в лоб.

– Как ты себя чувствуешь?

– Устала. – Она откинулась на спину, желтое лицо выглядело совершенно измученным. – У меня все болит.

– Потерпи, пожалуйста. Еще одну ночь. И еще один день. Завтра де Кордоба приезжает в Эрмосильо. Скоро все кончится.

– Это никогда не кончится, – прошептала Иден. Она взяла его руку и поднесла к своим губам. – Что бы ни случилось, ты снова придешь ко мне.

– Ты же знаешь, я не могу…

– Сможешь, – решительно сказала она, обжигая его страстным взглядом. – Сможешь. Я буду тебя ждать.

– Хорошо, – произнес Джоул, чтобы успокоить ее, – я приду.

– Я буду ждать тебя, Джоул. Буду ждать.

Он взволнованно проглотил слюну.

– Уже почти четыре дня, как ты ничего не ешь и не пьешь. Ты должна хоть немного попить. Даже если мне придется силой вливать в тебя жидкость. Поняла?

Она слабо улыбнулась.

– Мне нравится, когда ты командуешь.

– Вот и хорошо. – Он налил в стакан разбавленный водой персиковый нектар и протянул ей. – Давай. Залпом.

Иден взяла стакан обеими руками, вздохнула и принялась медленно пить, как будто ей было больно глотать. Ее глаза были закрыты, тоненькое горло вздрагивало. Джоул заметил, что у нее на запястьях выступили синяки – это он удерживал ее, когда она пыталась вырваться и встать с постели. Он выругал себя за неосторожность. Впредь надо быть более аккуратным, ведь она такая хрупкая и ранимая.

Попив, Иден, казалось, почувствовала себя немного лучше. Она откинулась на подушки и, не открывая глаз, как бы в полусне прошептала:

– Ты был прав, Джоул. Мне действительно стало лучше.

– Отлично.

Через минуту она открыла глаза.

– Мне надо в туалет. Это все твоя вода делает со мной.

Он помог ей подняться и дойти до двери туалета. Здесь Иден остановилась и, положив руку ему на грудь, сказала:

– Дальше я справлюсь сама. Любой девушке иногда бывает нужно уединиться.

Придерживаясь руками за стенку, она вошла внутрь. Джоул прикрыл за ней дверь и стал ждать.

Прошло минут десять, а Иден все не выходила. Он уже собрался было заглянуть в туалет, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, когда дверь наконец распахнулась. – Иден со странной улыбкой на лице застыла на пороге.

– Ну и ну! Представляешь, у меня менструация. Джоул довольно глупо уставился на нее.

– Ничего сверхъестественного ты в этом не находишь, верно? – Она прислонилась к двери. – Когда я села на иглу, у меня прекратились месячные. За целый год ни разу. Кошмар, да? А вот теперь снова начались. Я снова стала женщиной, Джоул.

Он нежно обнял ее.

– Поздравляю.

– Да-а. Хорошо-то как. – Она фыркнула, уткнувшись ему в шею. – Вот уж не думала, что когда-нибудь буду так радоваться собственной менструации.

– Хочешь, я схожу куплю тебе все, что нужно?

– Не надо. Это все ерунда. Я напихала в трусики туалетной бумаги. Этого будет достаточно. Лучше отнеси меня в постель. И полежи со мной. Пожалуйста.

Джоул уложил Иден в кровать, лег рядом и заключил ее в свои объятия.

– Ты явился ко мне из темноты, – мягко проговорила она. – Но я ждала тебя всю жизнь, Джоул. Мне всегда тебя не хватало.

– А мне тебя, – прошептал он.

– Ты отучил меня от героина. Благодаря тебе я узнала оргазм. Ты снова сделал меня женщиной.

– Тс-с-с. Тебе не стоит много разговаривать.

– Я никогда не смогу выразить то чувство, которое я испытываю к тебе. Хочешь услышать кое-что смешное? Когда я была маленькой, то мечтала иметь взрослого брата. Наверное, многие малыши мечтают об этом. Я придумывала всякие небылицы, представляла, каким ты должен быть. Мой старший брат. Мой защитник. Мой друг. – Кончиками пальцев она дотронулась до его губ. – Когда я немного подросла, то уже перестала мечтать о брате. А стала мечтать о своем возлюбленном. Он должен был быть сильным, умным и красивым. И еще особенным. Не таким, как все. И вот появился ты. Мне и в голову не могло прийти, что всеми этими качествами будет обладать один и тот же человек, который станет для меня и братом, и возлюбленным, и другом, и учителем…

– Как и ты для меня, – тихо сказал Джоул – И сестра, и возлюбленная, и друг, и учитель.

Она снова погрузилась в сон. Ее прижавшееся к нему тело слегка подрагивало. Становилось прохладно. Джоул укрыл Иден одеялом и крепко обнял ее.

В четыре часа утра она проснулась – у нее начались позывы к рвоте. Стараясь не поддаваться панике, Джоул отнес ее в туалет. Она склонилась над раковиной, в то время как он нежно гладил ее по спине. Однако приступ тошноты постепенно прошел.

– Извини, – пробормотала Иден. – Ложная тревога. И тут ее вырвало кровью.

До рассвета ее рвало еще трижды, и каждый раз темной, загустевшей кровью. Джоул увидел, что десны у нее тоже кровоточили. Кровь шла и из носа. Он оцепенел от ужаса. Казалось, мир рушится вокруг него.

Он знал, что, если она умрет, он умрет вместе с ней. И будет вечно гореть в аду.

У Иден снова помутился рассудок. Она не понимала, где находится. Сначала ей казалось, что она лежит в больнице для наркоманов, и она называла Джоула Расти. Потом стала звать его папой. Дрожа и задыхаясь, Иден умоляла дать ей дозу.

Ее дрожь становилась все сильнее, время от времени она взмахивала руками, словно плыла или пыталась взлететь.

Джоул увидел на простыне красные пятна и с ужасом понял, что то, что она приняла за менструацию, было вагинальным кровотечением.

Ночной дежурный на его вызовы не отвечал. Он выбежал на улицу и бросился искать врача. Солнце уже взошло, когда ему наконец удалось найти старого доктора, который немного говорил по-английски, и, надевая поверх пижамы одежду, страшно пыхтел и чертыхался.

К тому времени, когда они наконец добрались до отеля, Иден уже была в ступоре. Она то и дело взмахивала руками, ее дыхание сделалось прерывистым и частым.

– У нее же желтуха, – сказал врач, сонно глядя на лежащую на кровати девушку.

– Я же вам уже сказал, – заорал Джоул, – у нее гепатит!

– Не надо на меня кричать, молодой человек. Я не глухой. – Старик нащупал у нее пульс и слезящимися глазами уставился на свои часы. – И еще не впал в старческий маразм. – Большими пальцами он приподнял ей веки. Затем, явно для проформы, прощупал ей живот. – И вообще, со мной все в порядке. В отличие от вашей подружки.

– Что с ней? – теряя терпение, спросил Джоул.

– Гепатит, – раздраженно проговорил доктор, – как вы и сказали.

Джоул схватил его за грудки и рванул на себя.

– Что с ней? – почти завизжал он в лицо старику. Врач тщетно попытался вырваться из схвативших его сильных рук.

– У нее отказывает печень.

– Она умрет?

Выражение лица Джоула было устрашающим.

– Вовсе нет, – забормотал старик. – Совсем не обязательно. Нам придется отправить ее в больницу. Только сначала отпустите меня, молодой человек.

– А где ближайшая больница?

– В Эрмосильо. Отсюда до нее тридцать пять миль. Я вызову «скорую помощь».

– Я сам отвезу ее.

Завернув Иден в одеяла, Джоул поднял ее на руки и понес из номера. Следом за ним последовал и доктор. К этому времени в вестибюле отеля уже собралась небольшая толпа привлеченных криками зевак, которые с безразличным видом наблюдали, как он нес по ступенькам находящуюся в бессознательном состоянии девушку. Джоул осторожно пристроил ее на заднем сиденье «доджа».

– Не умирай, – прошептал он. – Все будет хорошо.

– Сеньор… – Неподалеку, нервно переминаясь с ноги на ногу, стоял администратор отеля. – Простите, но вы забыли заплатить за номер.

– И за мои услуги тоже, – с опаской проговорил доктор.

Джоул, не глядя, выхватил из кармана несколько купюр и швырнул их им в лица, затем впрыгнул в машину и, взвизгнув колесами, понесся по улице.

Эрмосильо, Мексика

Де Кордоба сидел, уставившись на алюминиевый чемодан с деньгами. Он только что позвонил Мерседес и сообщил, что благополучно добрался до места, не успев еще даже ни принять душ, ни выпить чего-нибудь.

Когда раздался телефонный звонок, полковник снял трубку, чувствуя себя старым и совершенно разбитым.

– Хоакин де Кордоба слушает.

– Это Пол. Деньги привез?

– Да.

– Машина есть?

– Взял напрокат в аэропорту.

– Какая?

– Желтый «бьюик» с виниловым верхом.

– Неси деньги в машину.

– Сейчас?

– Да, сейчас, конечно, сейчас! – Звучавшие в голосе преступника зловещие нотки заставили полковника почувствовать тревогу. – Поедешь по дороге на Ногалес. Когда проедешь деревню, которая называется Карбо, с правой стороны увидишь заброшенную забегаловку, окруженную сагуаро. Над входом в нее еще сохранилась вывеска – «Ла Моренета».

– Подождите! – Сердце де Кордобы начало бешено колотиться. – Дайте-ка я все запишу.

– Не надо ничего записывать, старик. Доедешь до места, убедишься, что на дороге никого нет, и оставишь деньги в забегаловке. Просто положишь их на пол.

– Но… кто-нибудь может их там найти!

– Никто не найдет. За этим я прослежу. У меня с собой будет винтовка, тебе понятно?

– Да, да, понятно. Деньги находятся в алюминиевом чемодане и кожаной дорожной сумке. Четыре миллио…

– Оставишь их. Потом вернешься в машину и поедешь в Эрмосильо. Будешь сидеть в своем номере и ждать. Когда деньги будут у меня, я тебе позвоню и скажу, где найти Иден.

– Подождите… как она? Могу я поговорить с ней? Алло! Алло!

Линия разъединилась.

Лос-Анджелес

Санитар остановил тележку и, толкнув дверь палаты Доминика, заглянул внутрь.

– Мистер ван Бюрен! Время принимать лекарства. И тут он увидел ногу ван Бюрена, белую и тонкую, высовывающуюся из-за двери ванной.

Санитар бросился в палату. Пояс больничного халата был привязан к кранам умывальника, так как под потолком ничего подходящего для этой цели не оказалось. Очевидно, пациент, надев на шею петлю, просто сел на корточки, а затем вытянул вперед ноги, словно собираясь шлепнуться на задницу. И удавился.

Лицо самоубийцы посинело. Санитар с трудом поднял тяжелое тело и вытащил голову несчастного из импровизированной петли, затем проверил, не бьется ли его сердце. Нет, не бьется. Выбежав в коридор, санитар крикнул, чтобы позвали доктора.

Потом он снова вернулся к неподвижно лежащему телу Доминика и начал делать ему искусственное дыхание.

Барселона

Телефон зазвонил в четыре часа утра. Мерседес не спала и сразу сняла трубку.

– Мерседес? Это Хоакин. У нее замерло сердце.

– Вы нашли ее?

– Да. Я заплатил выкуп, и теперь Иден со мной. Мерседес, у меня для вас очень плохая новость.

Она непроизвольно закрыла глаза.

– Она мертва?

– Нет. Но она находится в местной больнице. В отделении интенсивной терапии. Ее состояние чрезвычайно тяжелое, Мерседес. У нее очень серьезная форма гепатита. Скоротечный печеночный некроз. Должно быть, она занесла инфекцию с иглой, еще до того как ее похитили. Сейчас она в коме.

Каждая фраза полковника обрушивалась на Мерседес, словно тяжелые удары молота.

– Она умрет? – чуть слышно спросила она.

– Трудно сказать, – ответил он. – Доктора считают, что вы должны приехать. Как можно скорей.

– Еду, – коротко бросила Мерседес. – Если Иден придет в себя, скажите ей, что я уже еду.