Песчинка на ветру

Глава 54. Эпилог. Арслан

Спустя шесть лет.

Очередное шикарное тропическое побережье. Одинокий домик на берегу бушующего океана. Стою на открытой веранде и смотрю, как разбиваются о причал волны. Место уединённое и незаезженное. Даже не знаю, как Саиду удаётся каждый год отыскивать новое, ещё лучшее за предыдущее. Оборачиваюсь на шум подъезжающего тяжёлого джипа. Смотрю, как двое парней из обслуживающего персонала помогают выйти Эми, затем заносят её вещи в бунгало. Лишь, когда машина уезжает, она медленно делает шаг в направлении дома. Я знаю, она видит меня через качающиеся прозрачные занавеси. Остаюсь на месте и наблюдаю за ней. Почти не изменилась за год, что прошёл с нашей последней встречи. Такая же хрупкая, юная и стеснительная. Как всегда, одета очень просто: длинный светлый сарафан и широкополая шляпа оберегающая от солнца её нежную белую кожу. Почти девочка, хотя три года назад у них с Артёмом родилась дочь. Назвали Вероникой. Красивое имя. Я знаю, что оно означает «Победа». Немного символично. Почти уверен, что имя выбирал Артём. Что ж, это его полное право. Когда-то, в начале нашего знакомства с ним, я думал, что лично отдал ему Эми. Теперь понимаю, как сильно ошибался. Эми нельзя просто так отдать. Её нужно заслужить. Я взял её потому что хотел. Ещё до любви. И она принадлежит мне несколько часов в год. Он же проведёт с ней всю оставшуюся жизнь, потому что честно победил. Себя.

Наверное, со стороны это трудно понять простым обывателям. Как можно делить любимую женщину на двоих. Пусть и несколько дней в году. Но ни я с Артёмом, ни Эми — не обыватели. Хотя я и считаю Артёма победителем, на самом деле проигравших у нас нет. Если бы каждый из нас остался в собственном углу лелеять навязанные обществом принципы и правила, в проигравших значился каждый из нас троих. Мы пошли другим путём. Собственным. Протоптали его своими чувствами, ошибками, не беря примеры с других, не заглядывая вперёд, но и не оглядываясь назад. Нам не нужна широкая и светлая дорога, проложенная большинством из вас. Нам хватает нашей личной узенькой тропинки. Когда вы упадёте под натиском идущей за вами толпы, заметят ли вас, протянут ли руку помощи или затопчут, как одну из тысячи почти невидимых песчинок под вашими ногами, так как это постоянно делаете вы? У нас такого не произойдёт. Каждый идущий поддержит того, кто рядом, если понадобится — потащит вверх из последних сил. Нет. Не ради нас самих. Ради Эми. Девочки, которая сделала нас лучше.

Она легко проходит через невесомую ткань, становится напротив меня, касается рукой моей груди. Это вам так кажется со стороны. Я же чувствую, как её тонкие пальчики держат в руках моё сердце. Не доброе, полное чёрных дел и ужасных мыслей. Но полностью принадлежащее Эми. Если ей будет нужно, я без колебаний отдам его ей или собственному сыну. И, наверное, Артёму. Тому, кто делает счастливым мою женщину, заставляет её смеяться, встречая новый день. Я не знаю, плакала ли Эми хоть раз за эти шесть лет. Скорее всего плакала, ведь так устроена наша жизнь. Но я точно знаю, что Артём никогда не станет поводом даже для единственной слезинки, которая может упасть из её глаз. Когда родилась Вероника, я, ни минуты не задумываясь, заказал для Эми очередное коллекционное украшение, как принято в нашей семье. Пусть в девочке нет моей крови, но она часть Эми, огромная часть, значит — такая же часть меня.

— Ты живой, — тихо говорит она, становясь на носочки, чтобы дотянуться своими губами до моих губ. И эти два простых слова вмещают в себя две тысячи не нужных фраз. — Значит, я не зря прожила этот год.

— Глупая, — шепчу я между поцелуями. — У тебя двое, даже трое, считая Настёну, детей и Артём. Живи, если не ради себя, то ради них, а не меня.

Её глаза сияют изумрудами. Что я говорю? Какими изумрудами? Камни, стоящие миллионы — ничто по сравнению со светом её глаз. И они горят всё ярче, грозясь сжечь даже сверхновую, когда я подхватываю её на руки и несу в спальню. Там тоже распахнуты окна, громко шумит прибой, и я кладу самую прекрасную в мире женщину на прохладные шелковые простыни. Дальше? У нас есть всего одна ночь, которая принадлежит лишь нам двоим, чтобы я стал делиться с кем-то её подробностями.

Просыпаюсь поздно, когда солнце уже достаточно высоко. В комнате жарко, но я не спешу включать кондиционер, боясь простудить Эми. Она не привыкла к таким перепадам температур. Сразу завернётся в смятые за ночь простыни. Мне же хочется ещё немного понаблюдать за её обнажённым телом, устало раскинувшимся в моих объятиях. Хочу запомнить. Именно такую. Зацелованную, заласканную мной, как минимум ещё на год. Не удерживаюсь и прохожусь губами по позвоночнику, прихватывая зубами тонкую кожу. Девушка потягивается, мурлыкает насытившейся кошкой, трётся о меня попой и окончательно просыпается. Садится на кровати, а я утягиваю простынь дальше, не давая возможности ей прикрыться. Эми оставляет бесполезные попытки и смотрит на меня:

— Сколько время?

— Одиннадцать дня, моя хорошая. Когда Артём с компанией подтянется?

— После шести по местному времени. Компания не очень большая. Леон и Вероника. Ну и Амина в роли няньки.

— Это хорошо. Нянька ну очень нам необходима, — соглашаюсь я. — Видишь дверь, она смежная с другой спальней. Останется надеяться, что Леон не будет ломиться с утра в вашу с Артёмом кровать.

— Не будет, — уверенно отвечает Эми. — Твой сын перешёл в третий класс. И предпочитает с утра как можно дольше не вылезать из постели.

— Твоя привычка, — говорю я.

— Как сказать, — не соглашается Эми. — Уже одиннадцать и ты тоже в кровати.

Вместо спора я роняю её на кровать, развожу руками бёдра и подтягиваю поближе к себе. Кажется, у Эми больше нет возражений. Правда, чуть позже она собирается в душ, но я вновь её останавливаю:

— Пойдём завтракать. Душ никуда не денется.

— Арслан, из меня в прямом смысле течёт. И душ на полный желудок совсем не полезен!

Но я забрасываю её на плечо и несу в сторону кухни.

— Мне очень нравится, что из тебя течёт. Хочу на это смотреть. А душ подождёт, пока желудок не будет таким полным. Я знаю очень эффективные упражнения.

— Арслан!

Она всё ещё сопротивляется мне. Иногда. Когда я сам разрешаю.

Вчерашний джип привозит очередную партию постояльцев. На этот раз людей, как и вещей больше. Эми подхватывает на руки капризничающую Веронику.

— Амина с ней почти целую ночь просидела. Совсем без мамы не спалось, — говорит Артём о дочери. Но я не слышу в его голосе ни упрёка, ни сожаления. Он просто констатирует факт. Говорит то, о чём через минуту спросит Эми. Едва его руки освобождаются от дочери, он протягивает мне правую, и я с удовольствием её пожимаю. Да, его ладонь уже и слабее моей, но я бы выбрал её из миллионов, придись мне ухватиться за чью-то руку, принять помощь или опору.

Закончив рукопожатие, я первым делаю шаг вперёд, чтобы по-мужски крепко, хотя и недолго обнять стоящего рядом человека. Я не люблю подобных приветствий. Могу позволить лишь Саиду. Бывают моменты, когда того накрывает приступ непонятной ностальгии. Но к Артёму это не относится. Я не только уважаю этого человека, но и искренне люблю, как может человек любить другого человека.

— Привет, — протягиваю руку Леону. Тот пожимает вполне ощутимо для своих восьми лет. Да, сын не является моей точной копией, но сходство не заметить невозможно. Отцом Леон, естественно, считает Артёма. Для мальчика, как и для всех, кому требуются какие-то пояснения, я являюсь дальним и непутёвым родственником Эми. Она так и не научилась скрывать собственных чувств и даже дуракам понятно, что я не безразличен этой женщине. Поэтому делать из себя родственника Артёма было бы ещё глупее.

Несдержавшись, я подхватываю сына на руки, крепко прижимаю к себе. Меня разрывает от нежности к этому мальчику. Лишь в такие минуты я жалею, что прожил свою жизнь так, а не иначе. Что в конце не могу позволить самого главного: видеть каждый день, как растёт и меняется мой собственный сын. Хотя Эми и говорила, что в последнее время Леон стал слишком самостоятельным, мальчик не вырывается из моих объятий, не спешит отстраниться, прервать этот странный для него тактильный контакт. Он, конечно, уже помнит меня, но что я могу значить в его жизни? Как и в жизни Эми главный человек — Артём.

— Растёшь, парень, — произношу я, трепля рукой его тёмные и жёсткие, как у меня волосы. — Маму хоть слушаешься?

— Слушаюсь.

— А в школе как дела? Хорошо учишься? — раньше считал, что подобные вопросы задают детям, чтобы завязать с ними разговор. Ну о чём ещё можно говорить с ребёнком? Теперь, с волнением в сердце ожидая ответы, понимаю, как ошибался.

— Хорошо учусь, хотя это так нудно! — морщится сын. — И дела в школе идут нормально. Вы, наверное, не знаете, но я учусь не в школе, а в гимназии. Там сложнее. Мы с Пашком Соловьёвым случайно цветок в горшке разбили, и учительница сразу позвонила родителям.

— Мама ездила в школу? — улыбаюсь я.

— Нет, папа, — качает головой Леон. — Папа говорит, что мужские вопросы должны решать мужчины, а мама — девочка.

— Папа ругался, когда из школы приехал? — не могу остановиться я.

— Нет. Папа никогда не ругается. Он разговаривает и объясняет. Тем более, что цветок мы разбили случайно. Папа мне верит. А дядя Саид ругался, — неожиданно добавляет сын.

— На тебя? — удивляюсь я.

— Нет, на папу. Что тот перенёс какое-то важное совещание и поехал в школу.

— А что ещё говорил дядя Саид? — на всякий случай уточняю я.

— Что папе уже давно пора поставить учителей на место. За те деньги, что папа перечисляет в фонд школы можно купить целый магазин цветов.

Мысленно решаю поговорить с Саидом. Пусть прекратит лезть в воспитание Леона. У него уже два собственных сына, пусть ими и занимается. Не нужно растить из Леона второго меня или себя. Пока же присаживаюсь перед мальчиком на корточки, чтобы немного уровнять наш рост, беру его за плечи и смотрю в глаза.

— Леон, отнесись к моим словам серьёзно. Никогда и никого не слушай, кроме папы. Тем более дядю Саида. Чтобы не случилось, первым, кому ты должен всё рассказать, это папа Артём. Когда ты станешь старше тебе будет казаться, что некоторые вопросы совсем не важны и ты можешь их решить сам. Пробуй решать. Но лучше поговори с отцом. Запомнишь это, сынок?

— Запомню, — обещает Леон. — А почему вы меня назвали сыном?

— Ну, у меня же своего сына нет, — пробую объяснить я. — Тебя же я знаю с твоего рождения. А некоторое время мы с твоей мамой даже жили рядом. Правда, ты тогда был совсем маленький. Но я привык относится к тебе, как к своему сыну. Ты не хочешь, чтобы я называл тебя сыном?

— Называйте, — великодушно разрешает ребёнок. — Вы опять будете жить с нами?

— Всего две недели, пока у меня отпуск.

— А почему вы не приезжаете к нам в Петербург? — задаёт логичный вопрос сын.

— Леон, идём выбирать тебе комнату, — зовёт мальчика Эми, спасая меня от очередной лжи.

— Беги к маме, — отпускаю я сына. — Ещё поговорим.

Следующее утро начинается рано. У Артёма звонит телефон, он быстро снимает трубку и, натягивая брюки, уходит на террасу разговаривать. Мне тоже пора уходить в смежную спальню так как скоро проснутся дети. Эми ещё спит, но едва я осторожно пробую отодвинуться от её тела, она тут же просыпается. Такая сонная, растрёпанная, такая маленькая и хрупкая, самая любимая.

— Опять эти бесконечные звонки, — морщится она. — Даже здесь достали.

Я внимательно вглядываюсь в её лицо.

— Эми, там, в Петербурге, у Артёма на тебя время находится?

— Конечно. Ровно в шесть он всё бросает и выезжает из офиса. И выходные только наши. Бывают, конечно, форс-мажоры, но это редко. Почему ты спросил? Думаешь, что Артём занят целыми сутками?

— Не думаю. Но решил уточнить.

— Мы часто видимся с Лорой. Её мальчишки ещё те энергоджайзеры. А Настёна так и осталась у нас. Говорит, что у нас намного проще и ей так комфортнее. У Саида, сам знаешь дисциплина и расписание.

— Выходить в вечернем платье к завтраку может не напрягать только Лору, — хмыкаю в ответ. — Они так и не расписались?

— Нет. Нашла коса на камень. Бывает разругаются так, что Лора берёт детей и возвращается в Минск, — отвечает вернувшийся Артём. — Сходит с детьми с трапа самолёта, а на соседней полосе уже стоит личный борт Саида. Мальчишки называют такие перелёты игрой в морской бой. Вряд ли сами придумали, скорее услышали от Хайфы или кого-то из охраны. Но они счастливы. Этого нельзя не видеть.

По коридору слышится громкий визг и топот маленьких ножек. Я быстро натягиваю брюки и иду открывать дверь. Вероника пробегает мимо меня и с разгона запрыгивает на кровать родителей. Артём бросает дочь на спину и начинает щекотать. Заливистый смех девочки разносится по всему дому.

— Опять мелкая весь дом переполошила, — ворчит Леон, ещё по-детски потирая кулачками глаза. Но в его голосе я не слышу раздражения, лишь чуть-чуть зависти. Наверное, ему тоже хочется забраться в родительскую кровать, но возраст в восемь лет не даёт этого сделать.

— Хочешь со мной на пробежку? — спрашиваю, протягивая руку сыну. Вижу, как его глаза заполняет радостный блеск. Он уверенно вкладывает свою ладошку в мою руку.

— А я не буду вам мешать? — вежливо спрашивает. — Вы ведь бегаете быстрее за меня?

— Не будешь. Я ведь в отпуске, мне здесь быстро бегать не нужно, — отвечаю. — Леон, я же тебе говорил, что знаю тебя с самого рождения. Обращайся ко мне на «ты», хорошо?

— А мама ругать не будет?

— Не будет, — уверенно киваю головой я.

Сын смотрит на меня ещё несколько минут и идёт ва-банк:

— Арслан, а ты можешь сказать маме, что я не люблю есть овсянку по утрам?

— А что ты любишь? — уточняю я.

— Можно макарон с мясом или омлет с сосисками, как и ты. И тосты, только не с икрой, как у тебя, а с джемом, — быстро перечисляет ребёнок. — Поговоришь с мамой?

— Поговорю, — обещаю я.

Мы выходим из бунгало, когда Леон останавливается и смотрит назад.

— Арслан, а давай возьмём с собой маму?

Я чувствую, что Эми стоит у окна и смотрит нам вслед, но не оборачиваюсь. Где-то внутри сердца на миг появляется острая боль. Как объяснить собственному сыну, что некоторые решения изменить нельзя. И я о них не жалею. Мы встретились с Эми в самом пекле войны. Я сделал всё, чтобы она нашла в обычной жизни своё счастливое место. Мне же там места нет. Я солдат, наёмник, убийца. Никогда не верьте, если услышите или прочитаете, что такие, как я могут исправиться. Вам бессовестно лгут. Я — смертельно опасный вихрь. Никому и ничему не устоять на моём пути. Однажды Эми сравнила себя с песчинкой. Но она ошиблась. Эми — якорь, держащий меня на плаву жизни силой своей любви.