Песнь феникса

Глава 4

Два дня пути пролетели как одно мгновение. Погода баловала умеренным теплом и пару раз даже грибным дождиком, после которого на небе немедленно повисало коромысло радуги. Поклажи для комфортного неспешного путешествия было набрано достаточно. Ни одна злокозненная нежить пока что на меня не облизнулась. Так что радовалась я внезапной поездке, как малое дитя – каникулам в церковной школе. Да практически так оно и было. Тосковать по мужу я себе запретила решительно и категорично, едва закрыла за собой дверь нашей комнаты. Если ему там (знать бы еще где) без меня хорошо настолько, что он решил задержаться на неопределенное количество времени – флаг ему в руки, барабан на шею и попутный ветер в спину. Горевать не стану, хоть и радоваться, прямо скажем, особенно нечему. Но и слишком уж сильно страдать откровенно не хотелось. И ведь, главное, чего-то подобного, помнится, я и опасалась! Как я тогда думала? «Примет экзамены и ищи-свищи ветра в поле?» – так, кажется? И оказалась права. Только на год ошиблась. Продержался он в Академии не два семестра, а четыре. Заодно умудрился жениться на мне, идиотке, заработать себе бессонницу на нервной почве и, окончательно доконав во мне веру в жизнь и в мужчин, с чувством выполненного долга отбыл по неотложным делам. Гад и сволочь. Сволочь и гад.

Я с чувством хлопнула себя ладонью по лбу и постаралась успокоиться. Два дня о нем не думала и не стану начинать на третий! Покосилась на безоблачное небо и передернула плечами. Припекать стало только сегодня, ближе к обеду. Скоро нужно будет искать тень.

Вот возьму и не вернусь обратно! И кобылу не верну! Уж больно она мне приглянулась. Так и будем с ней таскаться по дорогам. Пыльные и несчастные.

Кобыла и вправду была хороша: нежного пшеничного колера, с тонкими длинными ногами, красиво изогнутой спиной, округлыми боками, настороженно подрагивающими ушками и хитро блестящими глазами на умной морде. Медового цвета грива, по причине приличной длины, была заплетена в тонкие умильные косички. Того же окраса хвост – в несколько крупных кос. Почему-то ее вид приводил меня в восторг. И всю дорогу я тихо восторгалась каждым ее шагом, и присюсюкивала в теплое ухо, какая она замечательная, и поглаживала по изящной шее, и едва ли не целовала в мягкую теплую морду. Раньше за мной такого не водилось. Ох, Всевышние Боги, неужто во мне просыпаются доселе так славно дремавшие «материнские чувства»? Так это, кажется, у нас в народе называют? Ну вот тот самый трепет, который, поговаривают, должна испытывать «дозревшая» женщина, умиляясь при виде любого человеческого детеныша в нежном босоногом возрасте? Может, прав был Ян, когда подбивал меня на эту сомнительную авантюру – совместное взращивание спиногрызиков?

Хотя лошадь на годовалого младенца тянет слабо. Так что, скорее, нежные чувства я испытываю именно к этой хитромордой красавице.

Кобыла ехидно фыркнула и тряхнула головой. Колыхнулись косички. Я поддержала ее ответным хмыканьем, хотя точно знала, что мыслей моих она не слышит и фыркает по другому поводу – своему, лошадиному.

Какие дети? Я сама еще не очень-то того… умудренная опытом. Чему я их учить буду? Шишки набивать дурной головой? Лучше я себе Златогривку у Академии выкуплю. И переименую в Златку. Или в Золотку – на чужеземный манер. Я ее и так полным прозвищем величать ленюсь.

– Хочешь, я тебя куплю? – заговорщицким шепотом поинтересовалась я, наклоняясь поближе к чуткому уху. – Или тебе академической собственностью быть больше нравится?

Кобыла скосила на меня карий глаз, в котором ясно читалось, что быть вообще чьей-либо собственностью она отказывается наотрез. Она и сейчас животина вполне себе свободная. Пока хочет, везет временную «хозяйку», а как наскучит – взовьется свечой, сбросит нахалку и ускачет на вольные хлеба, на прощанье ехидно махнув хвостом.

– Не сбросишь, – уверенно сказала я. – Ты добрая и славная, и я тебе еще на конюшне понравилась. Я точно знаю. Вернее, чувствую.

Лошадь удивленно моргнула и строптиво дернула ухом. Судя по всему, это должно было означать – ладно уж, подумаю-погляжу, какая из тебя хозяйка.

– Хозяйка из меня хорошая, – на всякий случай призналась я. – За скотиной ухаживать умею.

Златка резко затормозила, едва не перекинув меня через голову (ехали бы мы быстрее – обязательно бы кувыркнулась, а так – просто ткнулась носом в шелковистую гриву), и абсолютно отчетливо топнула копытом. От удивления я вытаращила глаза так, что всерьез обеспокоилась их дальнейшим пребыванием в глазницах.

– То есть, – произнесла я, медленно приходя в себя и соображая, что к чему, – ты меня понимаешь – это раз.

Лошадь, полуобернувшись, медленно моргнула, взмахнув густыми ресницами.

– Ты категорически против того, чтобы тебя называли скотиной – это два, – все так же медленно дурея от происходящего, продолжила я.

На этот раз она кивнула. Не снизу вверх, как обычно кивают лошади, отгоняя мух, а вполне по-человечески, мотнув головой сверху вниз.

– И ты не собираешься объяснять, кто ты такое, что делала на конюшне, что вообще происходит и что мне теперь делать, и зачем это происходит именно со мной?

Златогривка бросила на меня рассерженный взгляд.

– А сидеть-то на тебе можно? Или мне ножками пройтись? Мне тебя, вообще-то, в качестве обычной коняшки всучили. А пехом я до зимы добираться буду!

Кобыла еще немного помедлила, вздохнула и снова потрусила по извилистой наезженной дорожке. Именно дорожке – в полноценный тракт перерасти она еще не успела. По обеим сторонам бурно разрослись какие-то кусты, за ними скрывались пестроцветные луга. В стороне за лугом виднелся лесок, но спрятаться в его густой тени нам не грозило, дорожка забирала южнее, и никаких деревьев поблизости почему-то не наблюдалось. Я накинула капюшон. Куртка была из очень тонкой ткани и надевалась не поверх рубахи, а вместо нее, как раз на случай летней жары, когда понимаешь, что нет никакой разницы – вариться в одежде или без, но зато можно уберечь кожу от ожогов и голову от солнечного удара. Этакой заморской диковинкой я обогатилась на одной из ярмарок, которые с приходом весны проходили везде и всюду. Даже практически под стенами Академии. Купцы, изголодавшиеся за зиму, спешили наверстать упущенное и наторговать побольше.

Кобыла завистливо всхрапнула.

– У ближайшего источника воды и тени – привал! – объявила я. – И не бурчи на меня, мне не намного легче.

К обеду следующего дня вдалеке замаячил Приозерный. Само озеро, благодаря которому город и получил свое название, тоже замаячило. Хотя, замаячило – не совсем то слово. Дорога пролегла вблизи озера, и теперь я вдоль него и ехала. Именовалось оно Безбрежным, вполне заслуженно, ибо было столь огромно, что противоположный берег виден не был. В полдень здесь было пустынно и тихо, только слабый шелест воды да копошение уток в зарослях камыша изредка тревожили слух. Искупаться, что ли? Ближе к городу на озере должна быть большая суета. Даже если там сейчас не стирают и не удят рыбу взрослые по причине того, что делать это положено, вроде бы, поутру, то уж босоногая ребятня в такую жару должна просто жить в воде. Далеко их, конечно, не отпускают, но рядом с воротами – отчего же нет? Я еще немного посмотрела на манящую гладь озера, по которой изредка пробегала мелкая рябь. Полный штиль, жарко и совершенно нечем дышать. Солнце в зените греет так сильно, что я, кажется, уже даже потеть не могу – нечем. Кончилась жидкость в организме. Я практически убедила себя в том, что получасовая остановка нам не только не помешает, но даже в некотором роде просто необходима, как вдруг, охнув, согнулась в седле, инстинктивно вцепившись в поводья. Боль накатила резко. Прошла волной от пяток до макушки и так же резко схлынула – я не успела не то, что понять хоть что-нибудь, но даже пискнуть. Кобыла недоумевающе на меня покосилась, недовольная тем, что хозяйка продолжает натягивать поводья, хотя мы и так уже остановились. Я потрепала животину по холке и осторожно сползла по ее левому боку в выжженную солнцем траву. Что бы это ни было, но всяк лучше твердо стоять обеими ногами на земле, чем от неожиданности вывалиться из седла на ходу. Что же это было? На внезапную атаку «темных сил» не слишком похоже…

Додумать мне не удалось. Новая волна боли расплавленным железом разлилась по телу и на этот раз не собиралась отступать так скоро. Я закричала, не услышав крика, горло сдавило спазмом, и упала на колени, уже уплывающим сознанием заметив, как судорожно сжимаются пальцы, вырывая пучки травы. Где-то рядом нервно ржала кобыла. Но все это уже было очень далеким и неважным.

В себя я пришла лежа на боку и тяжело дыша раскрытым ртом, как от быстрого бега. За время непредвиденной отключки никакой злодей не польстился на мое бессознательное тело и в неизвестном направлении его не уволок. Уже хорошо. Кобыла мирно щипала траву, практически тычась храпом мне в лоб. Я вяло отпихнула ее морду рукой. Боль ушла. Надеюсь, самое меньшее, надолго. А лучше – вообще навсегда. Тело было удивительно легким. Как будто я хорошенько отдохнула, а не валялась в корчах…

Так что же за напасть со мной приключилась на этот раз?

Я встала и огляделась. Никого. С силой потерла лицо, даже похлопала себя по лбу, принуждая думать, и, ойкнув, уставилась на свои руки так, будто видела их впервые. Ладони были покрасневшими и горячими. Я зачем-то на них подула. Реакция была незамедлительной – между пальцами проскочили короткие разряды.

Неужели?.. Не может этого быть!

Блокировку Тоноклаф ставил собственноручно!

Тем не менее, сила ворочалась и бурлила, явно недовольная тем, что ее так долго держали взаперти.

– Этого не может быть, – растерянно произнесла я, все еще не веря своим глазам. – Этого просто не может быть, ведь правда?