Песнь земли

Глава 14

Филиппа хныкнула со сна, открыла глаза и, увидев над собой лицо, очертания которого скрывала тень, взвизгнула.

Дайнуолд чертыхнулся, наклонил голову и поцеловал ее в губы. Затем, не отрывая рта, на мгновение придавил Филиппу всем телом и приподнялся на локтях.

Потом отпрянул назад, сел на колени и, не сводя с нее глаз, раздвинул ей ноги.

— Ты заставляешь меня совращать тебя, — тихо сказал он прерывающимся от волнения голосом. — Ты ведьма, сирена, ты околдовываешь меня, выжимаешь все соки и заставляешь чувствовать то, что я не хочу чувствовать.

Сознание Филиппы наконец прояснилось, до нее дошел смысл его слов, и она рассвирепела:

— Я заставляю тебя совращать меня? А как насчет россказней твоей бабки про глубокую весну? И всей этой религиозной чепухи об обновлении, свете и тьме? Ты же сам говорил мне, что я должна наполниться и возродить тебя и… Я в своей собственной постели, ты, бесчувственное животное! Это ты ищешь случая обесчестить меня! Это ты заставляешь меня испытывать чувства, которые я не хочу испытывать. Это ты хочешь осквернить меня — пленницу, которая не смеет подать голоса, несчастную жертву, у которой нет даже одежды!

— Такого бреда я давно не слышал. Это ты-то не смеешь подать голоса? Да от твоей болтовни некуда деваться. У тебя рот не закрывается ни на минуту. Корчишь из себя святую, а на самом деле ты просто по недоразумению уцелевшая девственница! По воле каких злых сил ты попала ко мне? Или, может, Бог послал тебя мне в наказание?..

Он не успел договорить: Филиппа, густо покраснев, сжала кулаки и со всей силы толкнула его в грудь.

Покачнувшись, Дайнуолд прорычал еще с полдюжины ругательств и свалился с кровати на каменный пол, но не выпустил Филиппу из объятий, и она полетела прямо на него. Он попытался подняться, с размаху стукнулся головой о ее голову, резко откинулся назад и с глухим звуком ударился затылком о ножку стола.

Голова Дайнуолда дернулась на каменном полу, и он затих. Филиппа на мгновение похолодела, не сразу сообразив, что произошло, потом ее охватил такой страх, что она спрыгнула с Дайнуолда и приложила ладони к его груди. Сердце билось медленно и ровно. Она придвинула свечу поближе и осмотрела его голову. На левом виске вздувалась огромная шишка. Что ж, самовлюбленному развратнику это послужит уроком. Он решил взять ее во сне, чтобы она не смогла сопротивляться, да еще посмел обвинить в том, что она обольщает его! Филиппе захотелось стукнуть его еще раз, но она удержалась. Вместо этого она, скрестив ноги, села на каменный пол и положила голову Дайнуолда себе на колени. Прислонившись спиной к кровати, Филиппа ласково погладила его лоб. Она улыбнулась и положила руку Дайнуолду на живот, затем медленно провела по рельефно очерченным мышцам, позволив своим пальцам проникнуть в густую поросль темных волос внизу.

— Ты, упрямый негодяй, — тихо сказала она. — Что мне с тобой делать?

Он не отвечал и не шевелился. Девушка нежно спела ему французскую балладу, которой научила ее мать, когда Филиппе было четыре года. Потом умолкла и вздохнула. Намного важнее, что он с ней сделает. Она представила, какие колкости на нее посыплются, если Дайнуолд притворяется. А если нет, то он сможет догадаться, чем она занималась, пока он лежал без сознания. Филиппа заставила себя убрать руку.

— Девка, твой голос звучит, как мокрая тряпка, которой шлепают по бокам спящую лошадь.

— А, ты очнулся, — равнодушно проговорила она. — Один менестрель, который забрел в Бошам в прошлом году, сказал моим родителям, что у меня нежный, серебристый голос, как у голубки.

— Нежный, как у голубки? Этот парень врет еще наглее, чем Круки. — Дайнуолд умолк и погрузился в задумчивость, ибо наконец заметил, что голова его лежит у Филиппы на коленях, и если он повернет лицо, то сможет коснуться губами ее бархатистой кожи. Нет, он не должен этого делать; ему не нужна подачка за собственную слабость, пусть даже такая чудесная. И все же он повернулся…

Филиппа с шумом втянула воздух и оттолкнула Дайнуолда. Он застонал, и ей сразу стало жалко его. — Угомонись, не то набьешь еще одну шишку, — притворно суровым тоном сказала она.

Он снова застонал, на этот раз более артистично, и Филиппа сжала зубы, чтобы не рассмеяться.

— Теперь вставай. Ты же голый.

— Приятно, что ты это заметила. Впрочем, ты тоже. Дайнуолд с трудом поднялся на ноги и, пошатнувшись, рухнул на кровать.

Филиппа молча наблюдала за ним. Дайнуолд нарочито громко всхрапнул. Филиппа выругалась и накрыла его одеялом.

— Мне холодно, и если ты сейчас уйдешь, то из-за твоей жестокости я умру от водянки легких, жалобным голосом произнес Дайнуолд.

— Замолчи. Начал храпеть — и храпи себе на здоровье. Мне это нравится больше, чем твои разговоры. И действия, — сказала Филиппа, устраиваясь рядом с ним. — Я не позволю тебе снова прикоснуться ко мне, и не надейся. Ты прекрасно знаешь, что у тебя нет на это никакого права. Я тебе не любовница и никогда ею не буду. — С этими словами она взяла второе одеяло и завернулась в него. — Спи, или я снова вышвырну тебя из кровати.

— До чего же трудно иметь дело с крупными и сильными шлюхами, — вздохнув, сказал Дайнуолд. — Естественно, хоть я не шлюха, — язвительно ответила Филиппа. — Куда удобнее, если рядом что-нибудь этакое малюсенькое и слабенькое. Вроде твоей драгоценной крошки Кассии, этой несравненной принцессы, которая просто обмирает при виде могучего воина Дайнуолда.

Он рассмеялся.

— Ты ее не получишь, — мечтательно проговорила Филиппа. — Кассия замужем и ждет ребенка, так что можешь забыть о ней: она не для тебя.

— Может, ты и права, — ответил Дайнуолд. — Я об этом подумаю. С крупными шлюхами особенно трудно, когда они ревнивы. — Он снова всхрапнул и вскоре, гораздо раньше, чем Филиппа, действительно заснул.

Неужели она и в самом деле ревнует? Дайнуолд повернулся на бок, и Филиппа тихонько прижалась к его спине. Интересно, что он сделает, если она укусит его? Наверное, опять рассмеется. Постепенно она погрузилась в сон, даже сквозь глубокую дрему ощущая тепло и силу его тела, будь он проклят…

Ранним утром Грейлам уже стоял в дверях комнаты управляющего, разглядывая лежащих в постели хозяина и девицу, чье имя было явно не Мери. Голова ее была на плече Дайнуолда, но их тела надежно разделяло одеяло. Грейлам удивленно поднял брови. Значит, она к тому же и не любовница Дайнуолда? Кассия просто придет в восторг!

Внезапно Дайнуолд замычал, повернулся на спину и заложил руки за голову, чем разбудил Филиппу, которая чуть не свалилась с кровати.

— Шлюха, ты могла убить меня, — проворчал он. — Бедная моя голова, она распухла, болит и…

— ..и это создает замечательное настроение, — громко закончил Грейлам, переступив порог.

Филиппа широко раскрыла глаза и в испуге уставилась на вошедшего, но тот лишь улыбнулся:

— Бог дарует тебе чудесное утро, Мери. Жаль нарушать твой сладкий сон, но нам с женой пора возвращаться домой. Дверь была открыта, и к тому же я постучал, но никто не отозвался.

Дайнуолд приоткрыл один глаз, и на Грейлама хлынул поток жалоб:

— Эта шлюха чуть не отправила меня на тот свет! У меня на голове шишка размером с кулак.

— Ты заслужил ее, болван! — Похоже, Филиппа нисколько не раскаивалась в содеянном.

— Болван? Заслужил? Боже правый, что несет эта похотливая девка? Я всего лишь решил не мешать ей соблазнять меня. — Он простодушно улыбнулся.

Филиппа села, поспешно натянув на грудь одеяло, и ткнула Дайнуолда кулаком в живот.

— Милорд! — воскликнула она, обернувшись к Грейламу. — Я не могу встать и достойным образом проводить вас и вашу чудесную жену, но этот искушенный осквернитель невинных служанок, может, и вспомнит свою обязанность гостеприимного хозяина, как только перестанет делать вид, что на него напала банда сарацинов.

— Никогда не слышал, чтобы он так ныл. Должно быть, Мери, ты здорово превосходишь его в силе и ловкости. Дайнуолд, вставай же наконец и окажи моей даме подобающее уважение! Кассия хочет попрощаться с тобой. — Глаза Грейлама вдруг округлились. — Как ты сказала? Чудесная жена? — Он громко расхохотался. — Я скажу Кассии, это позабавит ее. Чудесная! — И он потряс головой. — Надо же: чудесная! — И Грейлам с хохотом вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

— Я просто высказала ему твое мнение, — ехидно проговорила Филиппа.

— Потрогай, какая на голове шишка. Наверное, мне следует остаться в постели.

Филиппа потянулась к Дайнуолду и осторожно ощупала его голову:

— Вот тогда она наверняка станет еще больше. Ничего страшного с твоим кочаном не произошло, так что вставай и уходи. Я от тебя устала.

Дайнуолд вздохнул и, перекатившись через нее, встал около кровати. Он был совершенно нагой и ничуть этого не смущался.

— Не смотри на меня, шлюха, а то мое мужское достоинство разрастется, как хлеб на дрожжах. — Он с чувством вздохнул. — И на меня не налезут брюки. Это всегда восхищало почти всех девиц в Сент-Эрте. Что скажешь?

— Желаю тебе доброго утра, — ответила Филиппа и отвернулась к стене.

Дайнуолд отлично знал, что ей понравилось его тело. Он, конечно, не такой громадный воин, как Грейлам, но неплохо сложен, мускулист и поджар ни капли лишнего веса. Дайнуолд наклонился, быстро поцеловал Филиппу в щеку, распрямился, словно пружина, и насвистывая принялся одеваться. Через мгновение он вышел из комнаты…

Филиппа сидела за шитьем своего нового платья из тонкой светло-зеленой шерстяной ткани, которую ей принесла старая Агнес, когда раздался стук в дверь и в комнату влетел Эдмунд. Девушка вздрогнула и улыбнулась, а Эдмунд гордо выпрямился и, заложив руки за спину, важно спросил:

— Ну, дылда, как я выгляжу?

Она несколько минут молча разглядывала мальчика, пока не поняла, что он сейчас просто лопнет от нетерпения.

— Очень красиво, Эдмунд! — одобрительно воскликнула девушка. — Подойди ближе, я посмотрю более внимательно.

Эдмунд с довольным видом подошел к Филиппе. Сияющая физиономия мальчика яснее ясного говорила, что он на седьмом небе от счастья.

— А что сказал по этому поводу твой отец? — спросила Филиппа, весьма удовлетворенная трудами своих рук.

— Он только в затылке почесал. Лорд Грейлам сказал, что я буду отличным рыцарем, а леди Кассия просила посвятить ей мой первый турнир.

Опять эта чудесная Кассия нашла нужные слова — к месту и вовремя, подумала Филиппа. Дьявол, а не женщина!

— Отец говорил, что я скоро поеду в Вулфитон — на воспитание к лорду Грейламу. Сначала я буду его пажом, а потом стану рыцарем. Я непременно отличусь и докажу ему свою верность.

— Тебе хочется поехать в Вулфитон? Эдмунд с готовностью кивнул и внезапно замолчал, виновато взглянув на Филиппу.

— Это не так далеко от Сент-Эрта, не больше полудня хорошей езды, — успокаивающе проговорил он. — Я уеду и очень скоро вернусь. Вот только заслужу звание рыцаря и вернусь.

— Ты будешь лучшим из них. Не многие пажи могут читать или писать, а ты умеешь. Лорд Грейлам возблагодарит Бога в тот день, когда ты приедешь в Вулфитон. А теперь иди: тебя ждет отец Крамдл. Иди и дай дылде сшить что-нибудь и для себя тоже.

Как только Эдмунд ушел, в комнате снова появился Дайнуолд.

— Что тебе надо? — сухо спросила девушка.

— Я хотел сказать тебе, что мой сын очень доволен, просто счастлив.

Филиппа кивнула.

— Спасибо, девка.

Чтобы не показать, как ее удивила и тронула благодарность Дайнуолда, Филиппа, проглотив подступивший к горлу комок, небрежно спросила:

— А как ты отнесешься к новой тунике? Она готова.

И, не дожидаясь его ответа, девушка встала со стула и, плотно запахнувшись в одеяло, подала ему новую тунику.

Дайнуолд взял ее, внимательно оглядел, ощупал пальцами аккуратные швы, ощутил мягкость шерсти и удивился, что она сшила ее именно для него и что туника так хороша — может быть, самая лучшая из всех, которые он когда-либо носил. Жалко было надевать ее в обычный день. Но он ничем не обнаружил своего удовольствия, а просто снял прежнюю и надел новую. Она приятно холодила тело и удивительно шла ему. Дайнуолд обернулся к улыбающейся Филиппе. — Ты в ней хорошо смотришься, Дайнуолд, просто великолепно. — Филиппа протянула руку и разгладила складку на груди. У нее внезапно стеснило дыхание, и она замерла.

Дайнуолд быстро сделал шаг назад.

— Я пришел не только за тем, чтобы поблагодарить тебя. Я уезжаю. Во время моего отсутствия советую держаться поближе к Сент-Эрту.

У Филиппы засосало под ложечкой.

— Куда ты едешь? Это опасно?

Уловив беспокойство, даже испуг в ее голосе, он нахмурился:

— Туда, куда надо. Это тебя не касается. Ты останешься здесь и не двинешься ни одной своей огромной ногой из Сент-Эрта.

Когда я вернусь, то решу, что с тобой сделать.

— Ты говоришь так, словно я потроха, которые выбрасывают с кухни.

Дайнуолд улыбнулся, коснулся кончиками пальцев ее щеки, затем наклонился и поцеловал в губы. Потом с улыбкой сдернул одеяло с ее груди, оглядел и поцеловал сначала один сосок, потом другой.

— Прекрати!

Он выпрямился, помахал ей рукой и вышел из комнаты.

Сквозь неплотно прикрытую дверь до Филиппы донеслось его насвистывание. Она все еще стояла не шевелясь. Одеяло висело у нее на талии. Он ушел в новой тунике.

Дайнуолд вовсе не думал о Филиппе как о чем-то, хоть отдаленно напоминающем потроха. Каждый день, каждую ночь он словно в каком-то безумном припадке представлял, как берет ее снова и снова, пока не пресытится… И эти безумные припадки повторялись все чаще и чаще; если бы Дайнуолд дал себе труд подумать об этом и взглянуть правде в глаза, он нашел бы, что уже давно находится во власти одного неистового желания…

Он выругался и резко ударил Филбо по бокам. Боевой конь обиженно фыркнул и рванулся вперед. Удивленный Нортберт пришпорил свою лошадь и пустил ее в легкий галоп. То же сделал и Элдвин.

Дайнуолд все еще ощущал сладковатый запах кожи Филиппы и еще что-то совсем неуловимое всплывший из детских воспоминаний аромат левкоев.

Филиппа очаровала и околдовала его. Будь проклята эта простодушная сирена! Неведомо каким чудом она сделала так, что ему нравится возиться с ней, говорить и делать все эти глупости и хочется продолжать еще и еще. В прошлую ночь он чуть не лишил ее невинности, а ведь он не выпил ни капли эля, чем можно было бы объяснить подобное безрассудство. Вчера он покинул Грейлама, даже не доиграв партию в шахматы, потому что только и думал о Филиппе. Он овладел бы ею, если б она не проснулась и не завизжала как резаная.

Что ему делать с этой чертовой девкой? Дайнуолд вздохнул, представив, как его сын важно разгуливает в новой тунике и нахваливает «дылду»; мало того: сегодня утром Эдмунд даже не воспротивился, узнав, что его отправляют на урок к отцу Крамдлу!

Все дела в Сент-Эрте перешли в руки этой особы. Дайнуолд везде чувствовал ее влияние, и это смущало и раздражало его…

Из раздумий его вывел Нортберт.

— Хозяин, что вы собираетесь искать?

— То, что не обнаружили раньше. Мы похоронили мертвых и вернулись в Сент-Эрт. А теперь я хочу найти доказательства, что жечь и убивать приказал сэр Вальтер. Или того, кто видел, как Вальтер приказал своим людям сделать это.

Нортберт размышлял над словами хозяина на протяжении нескольких миль и наконец сказал:

— Почему бы просто не прикончить этого гада? Вы же знаете, что это его рук дело, и мы все тоже знаем. Уничтожьте его!

Дайнуолду самому хотелось убить Вальтера, очень хотелось, но он покачал головой. Надо, чтобы все было по справедливости.

— Лорд Грейлам просит доказательств, и тогда мы вместе решим, кому размотать кишки этого ублюдка.

— А, — сказал Нортберт, кивая, — лорд Грейлам сам этим занимается. Отлично.

Они добрались до южных границ Сент-Эрта только к вечеру, и их взорам предстала ужасная картина разорения. От деревни не осталось ничего, кроме черных руин. Над сожженными домами все еще вился дымок; несколько крестьян ковырялись палками в золе на пепелищах. Дайнуолд остановился, чтобы расспросить их…

Филиппу охватило беспокойство. Даже больше, чем беспокойство. Она поняла, в чем состояла цель поездки Дайнуолда, и, хотя он был искусным воином, а там, куда он направился, скорее всего никаких врагов нет, она перепугалась не на шутку.

Филиппа сразу поверила, что ее кузен, сэр Вальтер де Грассе, — отъявленный разбойник, и жалела, что ничем не может помочь Дайнуолду.

Днем Филиппа дошила платье; она надела его и с гордостью оглядела себя.

— Ох, ну просто настоящая хозяйка! — с восторгом глядя на девушку, воскликнула старая Агнес. — Ведь правда, Горкел?

Тот, посмотрев на Филиппу, хмыкнул и изобразил на лице улыбку. Девушка отрезала от оставшейся ткани полоску и повязала ею волосы. Круки тоже щеголял в новой одежде, которая пока еще была чистой. Надев сшитую Филиппой тунику, он впал в дикое возбуждение и принялся без устали нахваливать девушку, которая сразу приготовилась к худшему, и не зря: Круки вдруг замер в торжественной позе и заголосил:

Филиппу душил смех, но она постаралась искренне и громко выразить свой восторг; слуги, находившиеся в зале, поспешно к ней присоединились.

— Это настоящие стихи, — сказала Филиппа, вытирая глаза тыльной стороной ладони.

— Хотя твои откровения вряд ли обрадуют хозяина.

Но настроение шута уже переменилось: теперь он ударился в самоуничижение.

— Нет, хозяйка, стихи просто ужасны. Над ними нужно еще много работать, чтобы придать гладкость, способную усладить ухо. Пойду попрошу отца Крамдла записать их для меня.

— Ты спел обо мне так много хорошего, Круки, — улыбнулась Филиппа. — Спасибо тебе. Но прежде чем отправиться к священнику, скажи, когда вернется хозяин?

— Никто не знает, — ответил Круки, выступив вперед. — Он уехал к южным границам.

Да, конечно. Она и сама об этом догадалась… Потом на Филиппу напала лихорадочная жажда деятельности. Стараясь отвлечься от пугающих ее мыслей, она вышла из зала и направилась в караульное помещение, чтобы засыпать известью уборную, потом вскопала маленький огород возле колодца, надеясь, что здесь в конце концов что-нибудь вырастет. Она посмотрела, как шьют женщины, похвалила их и сама на пару часов присоединилась к работе, сшив за это время еще одну тунику для Дайнуолда. Агнес пробежала старческими искривленными пальцами по тонкому шву и хитро улыбнулась. А Филиппа уже бежала в кухню — поговорить с Бенненом, долговязым пожилым мужчиной, знавшим чуть ли не все травы на свете, который командовал приготовлением пищи и умел из любого обычного блюда сделать чудо природы. Старая кухарка неплохо с ним ладила, что было весьма удивительно, потому что это мало кому удавалось. Филиппа обсудила с Бенненом сегодняшний обед; он называл ее хозяйкой и широко улыбался беззубым ртом. Дайнуолду следует всего лишь послушать, как говорят с Филиппой его люди, и он сразу почувствует себя в Сент-Эрте лишним. Филиппа даже сходила проведать кошку по имени Элинор и ее четырех котят, громко мяукавших от переизбытка здоровья.

Ночь казалась неимоверно длинной. Филиппе хотелось, чтобы Дайнуолд был здесь, рядом, целовал ее, боролся с ней, ласкал ее…

На следующее утро Эдмунд, наблюдая, как она крошит огромный кусок сыра и бросает его собакам, сказал:

— Ты плохо спала, дылда. У тебя помятый вид и темные круги под глазами. У отца есть отличная дамская лошадь, которая достаточно велика даже для такого гиганта, как ты. Поедем верхом, Филиппа, и ты не будешь так скучать по моему отцу. — Потом, немного подумав, добавил:

— Я тоже по нему скучаю. Нам обоим нужно проветриться.

— Я вовсе не скучаю, но с удовольствием прокачусь верхом.

Лошадь звали Дейзи. Это была спокойная и послушная кобыла. Улыбнувшись старшему конюху Оджену, ярко-рыжему и так густо покрытому веснушками, что невозможно было определить, какого цвета у него кожа, Филиппа подняла платье до колен и влезла на лошадь.

К ним приблизился Горкел:

— Хозяйка, с вами должны поехать стражники. Хозяин приказал мне…

— Понятно, — сказала она. — Хозяин боится, как бы я случаем не заплутала в обширных угодьях Корнуолла.

— Да, хозяйка, — ответил Горкел, глядя на нее. — Именно так. Сам я плохо езжу верхом, но позову людей, которые составят вам компанию.

День был солнечным, лишь иногда налетал легкий ветерок.

— Филиппа, ты выглядишь гораздо лучше, — заметил Эдмунд, когда они через три часа вернулись в Сент-Эрт.

— Не льсти мне, Эдмунд, а то как бы я по ошибке не приняла твои слова за попытку поухаживать за мной, — пошутила девушка.

— Я еще в своем уме, — презрительно хмыкнув, с мальчишеской важностью ответил Эдмунд.

— Вот именно что пока, — засмеялась Филиппа. Эдмунд не успел возразить, потому что в это время они въехали во внутренний двор и увидели мула, нагруженного свертками, и трех человек, судя по одежде — из Вулфитона, суетящихся вокруг.

Чудесная Кассия, эта маленькая принцесса, славная крошечная леди, как и обещала, прислала одежду! Филиппа развернула грубую ткань узла, и у нее перехватило дыхание. Платья, накидки, тонкие штаны, мягкое нижнее белье из хлопка и льна, ленты всех цветов, даже кожаные туфли, по-видимому, слишком большие для Кассии, с загнутыми кверху по последней моде носами! Так много всего и все такое красивое, что Филиппа почувствовала себя последней нищенкой. Один из мужчин вручил ей письмо от Кассии, в котором хозяйка Вулфитона благодарила Мери за гостеприимство в Сент-Эрте; Филиппа словно наяву увидела улыбку на лице Кассии, когда та писала эти строки. Конец письма заставил девушку озадаченно нахмуриться:

«…и не бойся, если события примут неожиданный оборот. Дайнуолд всегда поступает по-своему и в этом тверд и непоколебим. Не беспокойся, пожалуйста, потому что все будет так, как должно быть».

Интересно, что это значит?

Она скатала лист бумаги и убрала его, а слуги тем временем разложили одежду на столе в зале. Так много, и все для нее! Странно, но Филиппа уже забыла, сколько нарядов было у нее в Бошаме. И еще более странно то, как дорого ей стало это обычное, простенькое платье.

Напевая, девушка отнесла подарки в комнату управляющего и весело принялась за работу. Примерив Горкелу новую тунику, она послала его сказать детям, чтобы они набрали свежего тростника. Затем снова засыпала известью уборную в караульном помещении, потому что ветер с востока доносил в замок неприятные запахи.

На следующее утро они с Эдмундом снова покинули пределы Сент-Эрта, на этот раз в сопровождении всего трех человек. В отсутствие Элдвина в Сент-Эрте хозяйничал Горкел, и он велел всем мужчинам ехать к тренировочному полю. Отъезжая, Филиппа и Эдмунд слышали громкие выкрики, вопли и тупые удары мечей. Девушка собиралась пересчитать скот на северных пастбищах, чтобы удостовериться, что в бухгалтерских книгах управляющего все правильно. Она облачилась в новое платье и чувствовала себя прекрасной дамой в окружении воздыхателей. Правда, вскоре пошел дождь, и Филиппа испугалась, что ее платье будет испорчено. Быстро пересчитав скот, она вернулась в Сент-Эрт к своим бумагам.

На третье утро Филиппа, все в том же новом платье, босиком вышла во двор. День выдался погожий и теплый. Как жаль, что нет хозяина, некому посмеяться и посмотреть на нее восхищенным жадным взглядом. Она скучала по Дайнуолду, по его ласкам, поцелуям и ощущению его крепкого тела. Она скучала по его улыбке и пылким речам. Ей хотелось побраниться с ним и подразнить его. Ей вдруг пришло в голову, что соблазнить Дайнуолда — совсем неплохая идея, правда, довольно безрассудная, но такая притягательная! Она вспомнила, как держала в то утро его голову на коленях и как он повернул лицо и поцеловал ее, и теплая волна пробежала по ее телу. Пожалуй, он успеет соблазнить ее до того, как она соблазнит его. Филиппа громко рассмеялась, и стоящий неподалеку Эдмунд удивленно посмотрел на нее.

Филиппе не хотелось размышлять о собственном будущем. Скорее она склонна была думать о будущем Сент-Эрта, которое выглядело гораздо привлекательнее. Если повезет, будет и скот на продажу, и деньги в сундук Дайнуолду. Да, надо еще пересчитать свиней. Чем больше она вникала в дела Сент-Эрта, тем сильнее гордилась его владельцем. Восточная стена замка требовала починки. Скоро, может быть, уже этой осенью, у них будет достаточно денег, чтобы начать ремонт. Филиппа принялась весело насвистывать…

Ее внимание отвлек Эдмунд, который спросил, скоро ли они отправятся на прогулку.

Как и прошлым утром, сегодня их охраняли только трое стражников. Филиппа на Дейзи и Эдмунд на своем пони ехали неторопливым шагом, наслаждаясь ясной погодой и изредка налетавшим легким ветерком.

— Откуда ты умеешь читать, писать и считать? — спросил девушку Эдмунд.

— Так хотел мой отец, — ответила она и нахмурилась, вспомнив, что то же самое сказала и Дайнуолду. — Интересно, почему он так на этом настаивал? Ведь мою сестру Бернис ничему не учили. Может быть, потому что у нее ветер в голове — только и думает, что о доблестных рыцарях, воспевающих ее красоту, да о модных нарядах.

— Она такая же дылда, как ты? — спросил Эдмунд.

Филиппа покачала головой:

— Бернис невысокая и пухленькая, с острым подбородком и очень красными губами. За шесть лет тренировок перед зеркалом она виртуозно научилась надувать их или складывать бантиком.

— И все твои поклонники перебежали к ней?

— Ты еще долго будешь изводить меня своими вопросами? Между прочим, был такой Иво де Вереи. Он влюбился в меня до беспамятства.

— И он хотел на тебе жениться? Он что, такой же гигант? Ты ведь ростом с моего отца. — Эдмунд помолчал. — Или почти, — заключил он.

— Ты всего лишь маленький мальчик: тебе снизу не разобраться. Я едва достаю твоему отцу до носа.

— Все равно; ему нравятся женщины маленького роста. Например, Элис, Эллен или Сибилла.

— Кто такие Эллен и Сибилла? Эдмунд пожал плечами:

— Я уже их не помню. Отец выдал Эллен за какого-тот виллана, когда сделал ей ребенка, а Сибилла заболела лихорадкой и умерла. Но Элис ты знаешь. Она маленькая, не то что ты.

Филиппа с трудом подавила желание схватить мальчишку за ухо и засунуть ему в рот одну из кожаных туфель — последнее, впрочем, сделать было невозможно, поскольку туфли остались в Сент-Эрте. Ей захотелось кричать — кричать так громко, чтобы разлетелись все грачи. Детская прямота Эдмунда больно ранила ее, и она чуть не заплакала. Конечно, Дайнуолд не скрывал своих любовных связей. Он говорил, что только благодаря им Филиппа сохранила свою девственность. Но раньше его слова не вызывали у девушки чувства горечи или обиды, потому что Дайнуолд был для нее посторонним человеком. Но сейчас, когда она узнала его так близко… Ей хотелось заехать ему со всей силы кулаком в живот, чтобы он заорал от боли. Ей хотелось…

— Отец отправит тебя назад к лорду Генри, — перебил ее ревнивые мстительные мысли Эдмунд. — У него нет выбора. Он не хочет жениться. Он всем эта говорит.

— Это… — машинально поправила его Филиппа. — И ты ему веришь?

Эдмунд снова пожал плечами:

— Я слышал, как он говорил Алайну, что женщины — эта… это мужская прихоть, и если для какого-нибудь мужчины женщина больше, чем просто источник удовольствия, то он осел и набитый дурак. — Эдмунд покосился на Филиппу. — Мой отец умный, он все знает. Вот почему он не обесчестил тебя, как других. Он боится, что ему придется жениться на тебе. Твой отец очень могущественный?

— Очень, — ответила Филиппа.

— И очень сильный, очень коварный, очень…

Эдмунд вдруг вскрикнул и дернул поводья своего пони.

— Ой, Филиппа, смотри! Какие-то мужчины, и они скачут к нам!