Песнь земли

Глава 22

Филиппа стояла во внутреннем дворе и спорила с начальником стражи Сент-Эрта.

— Мне все равно, что ты скажешь, Элдвин! Я не останусь здесь ни единого дня, да что там, ни единого часа! Твой хозяин сейчас в Вулфитоне, зализывает воображаемые раны и жалуется на меня лорду Грейламу и его «восхитительной маленькой» Кассии.

— Неужели вы хотите отправиться в Вулфитон, хозяйка? Ссориться с хозяином в присутствии лорда Грейлама и слуг? Лорд Дайнуолд — ваш господин и муж, и вы не должны делать ничего, что плохо скажется на его репутации. Покинуть Сент-Эрт! Это уж совсем последнее дело. Ваш долг — оставаться здесь, пока лорд Дайнуолд не решит, что ему делать, и…

Почувствовав, что терпение Филиппы иссякло, стоящий рядом Круки бросил на Элдвина выразительный взгляд.

— Ты просто старый дурак, приятель! — сказал он. — У тебя хватает наглости говорить хозяйке, что она должна делать, а что не должна. Она принцесса, так что прикуси язык. Принцессы делают только то, что хотят, и, если она собирается ехать за хозяином, тебе придется подчиниться.

— Я тоже поеду, — заявил Эдмунд, — потому что он мой отец.

— И я!

— И я!

Обескураженный Элдвин оглянулся на собравшихся вокруг людей, которые явно поддерживали Филиппу. Старая Агнес, ощерив в улыбке свой беззубый рот, погрозила Элдвину костлявым пальцем, словно он был провинившимся мальчишкой.

— Но, хозяйка, нельзя же всем уехать из замка! — возразил начальник стражи. — Агнес обязана остаться, чтобы следить за шитьем новой одежды, Горкел должен присматривать за всем остальным, а главное, за крестьянами.

— Интересно, какую же работу ты оставил для себя? — ехидно спросила старая Агнес.

— Я поеду с хозяйкой, — объявил Элдвин, выпрямляясь во весь свой весьма немалый рост и глядя сверху вниз на старуху, которая тут же поспешила спрятаться за спины окружающих.

Филиппа расплылась в улыбке, и Элдвин, обрадованный тем, что развеселил хозяйку, и не менее довольный отступлением Агнес, гордо расправил плечи. Наверное, действительно стоит поехать за хозяином — возможно, это самое лучшее, что можно сделать в создавшейся ситуации. И разве не его, Элдвина, долг сопровождать госпожу?

— Да, хозяйка, пусть будет так, как сказал наш храбрый Элдвин! — прокричала старая Агнес. — А уж я позабочусь, чтобы в ваше отсутствие эти болтушки работали примерно. Пусть только безмозглый кретин Принк посмеет мне перечить! Если старого дурака не успокоит Мордрид, я попрошу Горкела пройтись плетью по его заднице.

— Да, — вмешался Страшила Горкел, — я прослежу, чтобы все было в порядке. Не беспокойтесь, хозяйка, никто не будет отлынивать от работы.

Филиппа смотрела на знакомые и ставшие такими дорогими лица. Последние три дня показались ей кошмаром, несмотря на то что все обитатели замка пытались ее успокоить и развеселить. Она проглотила слезы и даже одобрительно кивнула, когда Круки прочистил глотку и запел:

Круки смолк и театрально закрыл рот ладонью, словно ужаснувшись собственным словам. Некоторое время Филиппа молча смотрела на него, потом засмеялась, и ей вторили неуверенные смешки в толпе. Филиппа почувствовала, что более или менее успокоилась. Она повернулась к Элдвину:

— Собери пятнадцать хорошо вооруженных мужчин. Мы отбываем в Вулфитон через час. Что касается остальных… Вы будете готовить замок к возвращению хозяина. Мы закатим пир не хуже свадебного!

Вальтер кипел от злости. Он заметил Филиппу во главе отряда, выехавшего из Сент-Эрта, но не решился напасть: у нее слишком много людей, и они основательно вооружены.

Куда это она направилась? Неужели решила бросить мужа? Да, должно быть, так оно и есть: Филиппа бросила своего подлого ублюдка.

Наконец-то она достанется ему! Вальтер подозвал своих людей, взобрался на коня и приказал всем ехать за ним. Если потребуется, он будет преследовать ее по пятам до самой Ирландии. Ведь придется же ей мыться или отправлять естественную надобность, вот тогда-то он и захватит ее врасплох.

Дайнуолд потрепал Филбо по холке. Конь слегка спотыкался от усталости, но летел не останавливаясь вперед, только вперед, словно чувствовал, что они едут домой.

Дайнуолд мечтал о том, как обнимет свою жену, поцелует ее и скажет, что простил все ее многочисленные прегрешения, даже если она сама о них не помнит. Он будет любить ее до тех пор, пока Филиппа не потеряет голову от страсти и наслаждения.

— Ах, Филиппа, — произнес он, глядя, как подрагивают уши Филбо, — скоро все будет как прежде, несмотря на то что я теперь граф. Я преклоню колени перед твоим проклятым отцом и докажу ему, что Дайнуолд де Фортенберри — человек чести, который любит его дочь больше, чем все блага мира. Я научусь писать, чтобы воспевать твою красоту в любовных сонетах и читать их вслух. — Филбо всхрапнул, и Дайнуолд сконфуженно замолчал. Последние слова показались ему чрезвычайно глупыми. Дайнуолд тряхнул головой. — Нет, никакой поэзии, — быстро поправился он, — но я покажу ей, как велика моя страсть. Я прошепчу ей на ухо о своей любви и околдую ее сердце нежными признаниями. Я никогда, никогда не стану больше кричать на нее. — Дайнуолд улыбнулся. — Да, вот это хорошая клятва.

Клятва достойная и солидная, и он легко ее выполнит, он же человек спокойный и выдержанный.

Он станет любить Филиппу, поддразнивать ее будет лишь изредка и слегка и потихоньку подчинит своей воле. Он же не тиран, чтобы требовать от нее полной покорности и безоговорочного послушания. Нет, его приказы будут разумными, и Филиппа станет охотно их выполнять, и ее красивые глаза загорятся от радости, потому что она будет восхищаться им и стараться доставить ему удовольствие.

Внезапно Дайнуолд нахмурился — в нем снова взыграл дух противоречия.

— Нет, ни за что! Я не стану очередной овцой в стаде короля! — громко сказал он и даже застонал, представив себя в покоях Эдуарда разодетым, как пугало, и ожидающим, пока король соблаговолит его принять. Картина была для него невыносимой, его всего коробило от нее, в сердце закипала бешеная ярость.

Филбо заржал; Дайнуолд прервал свой нескончаемый монолог, и выбросил из головы воображаемые сцены, которые, как он успокаивал себя, не обязательно должны произойти в действительности. На расстоянии нескольких сот метров ему навстречу ехала группа всадников. Шестнадцать человек, как минимум. Неожиданно он узнал кобылу Филиппы, рядом с которой шли огромный жеребец Элдвина и пони Эдмунда.

Что произошло? Куда Филиппа ведет его людей? Вон она, посередине группы, командует ими, распоряжается, как своими собственными слугами! Куда она тащит его сына? Дайнуолд замер.

Она решила оставить его! Она решила, что занимает слишком высокое положение, чтобы продолжать якшаться с ним. Она покинула Сент-Эрт и отправилась в Лондон, ко двору своего отца, где будет носить драгоценности, прекрасную одежду и никогда больше не станет волноваться, что у нее нет ни одного платья.

Гнев вскипел в жилах Дайнуолда, и он громко выругался. Он мгновенно представил себе всех придворных франтов, которые будут восхищаться и желать Филиппу — и не из-за ее отца, а потому что она сама… Черт бы побрал ее красивое лицо и прекрасное тело…

— Проклятие! — прорычал Дайнуолд и послал Филбо в галоп. Кроме Эдмунда и Элдвина, рядом с Филиппой находился еще и Нортберт, его преданный Нортберт! Она украла у него сына, а его слуги помогли ей в этом!

— Боже мой! — Элдвин подскакал поближе к Филиппе. — Это же хозяин! Вон, посмотрите, там Филбо. Хозяин мчится прямо к нам, да так быстро, словно за ним черти гонятся.

— Или же он наконец увидел путь в рай, — улыбаясь заметила Филиппа.

— Да, это папа, — подтвердил Эдмунд.

— Давно пора. — Филиппа пришпорила кобылу. Впервые за последние три дня ее глаза заблестели, а на лице появился слабый румянец.

Забыв обо всем, она следила, как к ней крупным галопом приближается Дайнуолд. Наконец-то он понял, что желает только ее и именно она — его жена, кто бы ни был ее отец! Как быстро он скачет! По ее телу пробежала теплая волна; Филиппа представила, как через мгновение Дайнуолд поцелует ее, не обращая внимания на других людей, может быть, даже посадит впереди себя на Филбо, чтобы ласкать всю дорогу назад в Сент-Эрт. Филиппа закрыла глаза и отдалась приятным мечтаниям. Он будет любить ее, и не останется ничего, кроме радости, улыбок и смеха. Никаких споров, злых упреков, разносящихся по всему замку криков.

Услышав совсем рядом стук тяжелых копыт, Филиппа открыла глаза и поехала навстречу Дайнуолду, торопясь как можно скорее оказаться в объятиях мужа.

Дайнуолд осадил Филбо, и могучий боевой конь резко остановился, слегка присев на задние ноги.

— Филиппа!

— Да, мой муж. Мы с твоим сыном и твоими людьми собирались…

Дайнуолд не позволял Филбо приблизиться к лошади Филиппы — для собственного спокойствия ему требовалось держаться как можно дальше.

— Ты проклятая ведьма! Как ты посмела украсть моего сына?! Как ты посмела уехать из Сент-Эрта?! Я знаю, куда ты собираешься, лживая женщина: ты отправилась ко двору своего проклятого отца, чтобы упиваться его благосклонностью и вниманием придворных. Убирайся с глаз моих долой, девка! Я не хочу тебя, я никогда не хотел тебя, и я отстегаю тебя кнутом, если ты не уедешь в ту же самую секунду, как я закончу говорить! Слышишь, девка?

— Папа….

— Скоро ты избавишься от нее, Эдмунд. Мы вернемся в Сент-Эрт, и все будет так, как до ее появления. Ты был прав, Эдмунд: она исчадие ада, ведьма, которая не давала нам ни минуты покоя и только и делала, что ворчала. Ты больше не будешь страдать от нее, и никто из нас не будет. Элдвин, Гален, Нортберт! Немедленно отойдите от нее! Она ваш враг! — Дайнуолд остановился, тяжело дыша.

— Милорд, — воспользовавшись паузой, быстро проговорил Гален и взмахнул рукой, пытаясь привлечь внимание Дайнуолда, так как тот смотрел только на жену. Хозяин что-то перепутал, он ничего не понял! Гален бросил беспомощный взгляд на Филиппу, но она стояла неподвижно, оторопело глядя на Дайнуолда. — То, что вы думаете, хозяин, это не правда. Забудьте глупые предположения, которые…

— Мы сейчас же возвращаемся в Сент-Эрт! — проревел Дайнуолд. — Убирайся отсюда, девка. Ты больше не сможешь врать мне и искушать своим нежным телом.

Филиппа окаменела. Неужели Дайнуолд на самом деле решил, что она едет ко двору короля в Лондон и забрала с собой его сына? Она чувствовала внутри пустоту, и где-то в глубине — боль и гнев. Все кончено, прощайте ее мечты о любви…

Дайнуолд продолжал ругать своих людей, называя их неблагодарными псами и негодяями, а они молчали, подавленные таким неожиданным всплеском ярости.

Его лицо исказилось от бешенства и страданий, которые он испытывал. Они все предали его, перекинулись на сторону Филиппы! Дайнуолд слегка пришпорил Филбо. Он вернется в Сент-Эрт, а они могут делать что угодно, могут даже следовать за ней, черт побери! Он слышал, как за его спиной что-то прокричал Нортберт, но не стал оборачиваться. Он хотел оказаться как можно дальше отсюда и избавиться от той ужасной боли, что сжигала его душу. Дайнуолд подхлестнул Филбо, стремясь быстрее ускакать от Филиппы, от своих предателей-слуг и от сына, который предпочел остаться с этой девкой.

— Все кончено, — проговорила Филиппа, с трудом шевеля губами. Она проиграла, теперь уже ничто не имеет значения… Неожиданно ее захлестнула волна гнева. Как этот безмозглый дурак мог так поступить с ней!

— Нет! — закричала Филиппа вслед мужу. Она пришпорила кобылу и поскакала за Дайнуолдом, бросив через плечо:

— Элдвин, оставайтесь здесь! Пусть никто ничего не предпринимает, я скоро вернусь! Эдмунд, не волнуйся, твоему папочке ничуть не повредит хорошенькая головомойка.

Филиппа летела, не отрывая глаз от Филбо и крепко сжимая поводья. Она видела, как Дайнуолд дернулся в седле, когда услышал топот копыт ее лошади, заметила удивленное выражение на его лице; затем недоумение сменила ярость.

Филбо устал, а кобыла была еще свежа, и Филиппа довольно быстро настигла Дайнуолда. Не долго думая она прыгнула на лошадь к мужу и схватила его за плечи. Дайнуолд моментально сообразил, что сейчас произойдет, и, развернувшись в седле, подхватил ее. Оба заскользили вниз и упали на землю. Дайнуолду удалось повернуться в воздухе, и он приземлился первым, приняв на себя тяжесть тела Филиппы. Его руки напряглись, и он застонал, на мгновение даже потеряв сознание.

Узкая дорога в этом месте шла по склону холма. После удара о землю, они покатились вниз по траве и остановились среди густых зарослей фиалок.

С трудом отдышавшись, Дайнуолд несколько секунд размышлял, целы ли его кости. Лежащая на нем Филиппа зашевелилась и слегка отодвинулась. Он заметил, что она совсем не пострадала, и обрадовался. Дайнуолд почувствовал, как колыхнулась ее грудь, и его мужская плоть мгновенно отреагировала. По крайней мере хоть эта часть тела в порядке! Густые роскошные волосы Филиппы выбились из-под ленты и разметались по сторонам, глаза блестели, и Дайнуолд поймал себя на том, что бессознательно ждет от нее вспышки отчаянной ярости.

— Ты, идиот несчастный! — прокричала она в трех дюймах от его лица. — Мне надо было переломать тебе руки и ноги! Ты, ничего не соображающий болван! Да я тебя в порошок сотру.

— Что касается рук и ног, то ты уже почти добилась своей цели, — заметил Дайнуолд. — Глупая женщина, я пытался защитить тебя, приняв удар на себя, но ты весишь столько, что у меня чуть было не лопнула селезенка. Когда мы шлепнулись на землю, я даже задохнулся.

— Тебя в первую очередь должна интересовать не селезенка, а твоя пустая башка. — Филиппа замолотила кулаками по его груди. — У тебя и так мало мозгов, а сейчас ты и тех лишился, болван.

Дайнуолд схватил ее за запястья, что оказалось не слишком легким делом, и в конце концов подмял под себя.

— Вот сейчас, — его грудь тяжело вздымалась, — вот сейчас…

Что сейчас, тщеславный ты ублюдок? Думаешь, я не догадалась, что ты искал утешения в Вулфитоне и нежная маленькая Кассия помогала тебе? Ведь так, негодный подонок? Ты провел три дня у своего друга, жалуясь ему и его жене на свою горькую судьбу? Проклиная меня и всех святых за свое несчастье? И что, твоя неподражаемая Кассия соглашалась и рыдала вместе с тобой, сочувственно заламывая руки? Отвечай!

— Не совсем так. — Дайнуолд нахмурился. Филиппа пошевелилась, пытаясь высвободить руки, но он лишь усилил хватку. Ему хотелось целовать и бить ее одновременно, но вместо этого он нахмурился еще сильнее.

— Я твой хозяин, девка, — произнес Дайнуолд с самыми своими повелительными интонациями. — Только я, и никто иной. Ты пришла ко мне, соблазнила меня, а я женился на тебе. Сейчас же замолчи, так как мне требуется все спокойно обдумать.

— Обдумать! Ха! Ты не умеешь думать!

— Куда ты направлялась с моими людьми и моим сыном? Не сомневаюсь, ты ехала в Лондон к своему отцу. Говори правду!

Филиппа оскалилась и попыталась ударить Дайнуолда, но добилась только того, что его тело еще сильнее прижалось к ней. Это ее раздражало и в то же время возбуждало.

— Да, — закричала она, — я ехала в Лондон! К моему отцу! Чтобы напяливать на себя драгоценности и роскошные платья и танцевать со всеми придворными!

— Ну разумеется, ты только и думаешь о мужчинах да о тряпках и украшениях! А на остальное тебе наплевать! Чем бы занимался Эдмунд, пока ты флиртуешь с этими пустоголовыми куклами? Тебя это не интересует, дрянь ты этакая!

Филиппа немного успокоилась. У нее кружилась голова, хотя непонятно, было ли это вызвано только падением с лошади. Дайнуолд оказался так близко, что она чувствовала его губы на своей щеке. Ей отчаянно хотелось избить его, а потом зацеловать, чтобы он забыл обо всем, кроме нее.

— Не смотри на меня так, Филиппа, это не принесет тебе ничего хорошего и не умалит мой гнев. Не отпирайся — ты опять пытаешься меня соблазнить. Но нет! Ты предала меня, ты…

Филиппа неожиданно изо всей силы рванулась, застав Дайнуолда врасплох. Он перекатился набок, не выпуская ее рук, и они оказались лежащими нос к носу. Дайнуолд не мог ничего с собой поделать: он поцеловал Филиппу, и тотчас же отшатнулся как ужаленный.

— Дайнуолд…. — прошептала Филиппа и потянулась к нему.

— Нет, я не позволю тебе снова обманывать меня. Держись подальше.

Кровь ударила в голову Филиппе, и она с приглушенным возгласом накинулась на Дайнуолда и поцеловала, несмотря на его отчаянные попытки высвободиться. Она целовала его снова и снова, лизала его подбородок, покусывала нос и терлась щекой о его ухо. Дайнуолд же ощущал лишь давление ее живота на свои чресла. Он не понимал Филиппу: она давала и брала одновременно, это удивляло и приносило несказанное удовольствие. Он приказал себе лежать смирно, предоставив Филиппе действовать как ей заблагорассудиться — Девка, выслушай меня, — глухо проговорил он, когда она на мгновение оторвалась от его губ.

Филиппа, все еще не совсем пришедшая в себя, приподняла голову.

— Ты мой муж, идиот, — сказала она и снова поцеловала Дайнуолда. — Ты мой, и я никогда тебя не покину, как бы ни был велик мой гнев и какие бы глупые мысли ни приходили тебе в голову. Я ехала, чтобы забрать тебя домой, в Сент-Эрт. Теперь-то ты понимаешь?

— Да остановись ты хоть на минуту! Моя бедная голова, ты ее сейчас оторвешь. Да, я понял тебя, но послушай и ты! Ты моя жена и никогда больше не покинешь меня. Уяснила? Ты останешься в Сент-Эрте или там, где я скажу. Тебе запрещается одной ехать в Лондон… Я этого не потерплю!

— Чтобы я покинула тебя? Это ты меня бросил! Целых три дня я не знала, где ты и что делаешь, и только потом поняла, что ты отправился к своей возлюбленной неотразимой Кассии, поэтому-то и поехала за тобой.

Филиппа в своем негодовании несколько раз дернула мужа за волосы. Дайнуолд застонал, и она отпустила его голову.

— Ты помял все фиалки. Как ты смел подумать обо мне такие ужасные вещи? Ты невыносим, и я не знаю, за что люблю тебя… — Филиппа осеклась, внезапно осознав, что позволила себе открыть душу и теперь уязвима перед его насмешками и поддразниваниями.

Дайнуолд внезапно улыбнулся своей кривоватой улыбкой, которая так нравилась Филиппе.

— Ты действительно ехала, чтобы забрать меня домой?

— Разумеется! Не собиралась я ни в какой Лондон! Неужели ты всерьез думаешь, что я могу украсть у тебя сына и забрать твоих людей? Дайнуолд, ты заслужил наказание… — Она замахнулась, но в последний момент остановилась, потому что увидела вызов в его глазах и тень улыбки на губах. Она тихо обругала Дайнуолда, затем наклонилась и крепко поцеловала его. Дайнуолд приоткрыл рот и ответил на ее поцелуй.

— Да, — проговорил он, — подобное наказание я точно заслужил.

Его руки скользнули вниз, крепче обхватывая ее тело.

— Дайнуолд, — прошептала Филиппа.

Он рывком поднял ее платье, и теперь его пальцы ласкали обнаженную кожу бедер, медленно двигаясь вверх, пока не достигли средоточия ее женственности. Дайнуолд глубоко вздохнул:

— Как я скучал по тебе!

— Нет, ты скучал лишь по моему телу, — прошептала Филиппа в перерывах между страстными поцелуями. — Тебя бы удовлетворила любая женщина, потому что ты похотливый петух. Я наслышана о твоих многочисленных любовницах и даже узнала у Эдмунда их имена.

Чувствую, меня ждут страшные мучения, если я рискну взять к себе в постель другую женщину. Ты знаешь… все эти дни я мечтал, чтобы ты была рядом и я мог бы войти в тебя, а ты… а ты говорила бы мне, что чувствуешь….

Филиппа поцеловала Дайнуолда, прервав его на полуслове. Она сгорала от страстного желания и совершенно не обращала внимания на то, что происходит вокруг. Дайнуолд и сам забыл, где находится, пока не услышал поблизости тихий голос Элдвина:

— Хозяин…

В данный момент Дайнуолду больше всего на свете хотелось, чтобы они с Филиппой оказались единственными людьми на земле. Он нехотя открыл глаза и поспешно одернул ее платье.

Что случилось, Элдвин? На нас надвигается вражеская армия, и ты собираешься узнать, в какую сторону лучше отступать?

— Нет, хозяин, еще хуже.

— Что, клянусь всеми святыми, может быть хуже?

— Скоро пойдет дождь, хозяин, и очень сильный. Нортберт говорит, вода затопит ложбинку, в которой вы сейчас лежите, а Нортберту можно верить, он хорошо читает по облакам.

Дайнуолд поднял голову. Небо и в самом деле затянули низкие серые тучи, но сейчас это казалось ему несущественным.

— Большое спасибо, Элдвин.

Отвезите Эдмунда в Сент-Эрт. Девка… эээ… моя жена останется со мной. Ступай, не задерживайся больше ни на секунду. Торопись!

Элдвина едва ли можно было назвать слепым, и он прекрасно понимал, чему помешал столь несвоевременным появлением. Он быстро развернулся и поспешил к ожидавшим неподалеку всадникам. Вскоре до Дайнуолда донесся стук копыт удаляющихся лошадей.

— Вот сейчас…

— Что сейчас?

— Сейчас среди этих фиалок я покажу тебе, что умею делать.

Когда на лицо Филиппе упали первые дождевые капли, она даже обрадовалась, потому что все ее тело пылало как в огне. Дайнуолд ласкал ее до тех пор, пока она не закричала, выгибаясь навстречу ему и чуть не сходя с ума от желания. А когда он приподнялся, она потянула его к себе, и он упал, захлебываясь от смеха и от стонов, потому что Филиппа целовала его шею и грудь, ее руки блуждали по его телу… Вскоре ее рот оказался на его животе, потом ниже, и она начала ласкать его руками, губами, языком… Дайнуолд подумал, что не выдержит этой пронзительной сладкой муки и достигнет вершины раньше времени, но, словно прочитав мысли мужа, Филиппа выпустила его, а затем снова принялась ласкать кончиками пальцев. Дайнуолд вскрикнул и рывком сдвинулся вперед. Через секунду он лежал сверху, проникая глубоко-глубоко, и это было так прекрасно, что Филиппа чуть не потеряла сознание, и когда он наполнил ее своей влагой, то почувствовал на губах вкус ее слез.

— Я люблю тебя, Филиппа, и никогда не перестану любить и желать тебя. Мы с тобой соединены навечно. Клянусь, я никогда не стану кричать на тебя в гневе. Ты навсегда моя.

И она ответила просто: «Да».

Дайнуолд всей тяжестью лежал на ней, но Филиппа этого не замечала. Она обхватила его руками и еще сильнее прижала к себе. Дождь усилился, и только тогда они вспомнили, что лежат на земле и на них струями льется вода. И тут Дайнуолд обнаружил кое-что еще. Вернее, кое-кого: на верху склона стоял Вальтер де Грассе. Лицо его искажала смертельная ненависть.