Пират моего сердца

Глава 14

Питер немедля приказал слугам заняться приготовлениями к поездке, и от возникшей в результате всеобщей суматохи волнение Аннелизы еще больше усилилось. Она хорошо представляла, что ее ожидает, – множество жадных глаз моментально оценят ее одежду, внешность, манеры, станут следить за каждым ее движением… Слухи, несомненно, и так уже циркулирующие вокруг нее, сделаются еще красочнее и невероятнее. К тому же на Банда-Нейре ей предстоит познакомиться с людьми, которые составят ее будущее окружение до конца жизни: они встретят ее с уже сложившимся мнением о ней, тогда как она не будет иметь о них ни малейшего представления. Хотя Питер предрекал, что впереди их ждет увеселительное мероприятие наподобие карнавала, но ни эти его обещания, ни ее воодушевление в связи с тем, что ей представляется возможность хоть в чем-то поучаствовать, не могли пересилить тревогу.

Тали помогла ей одеться в одно из новых платьев, купленных Питером специально для нее. Аннелиза не могла осуждать его за этот выбор. Платье, сшитое в классическом голландском стиле, закрывало ее от подбородка до щиколоток. Его дополняла подобранная в тон накидка для головы. Благодаря замене шерсти на легкую ткань местного производства в этом платье ее тело чувствовало себя намного вольнее, чем в том, что она носила прежде. Бледно-коралловый цвет нового наряда оказался удивительно приятным и хорошо сочетался с естественными красками ее лица и волос. Вероятно, столь удачным выбором она была обязана случаю – вряд ли Питер чересчур придирчиво искал для нее подходящую одежду.

Когда Аннелиза, уже готовая к отъезду, предстала перед мужем, он долго и придирчиво осматривал ее пристальным взглядом, задерживаясь на примечательных частях ее тела, что вызывало в ней растущую неловкость.

Наконец Питер одобрительно кивнул:

– Что ж, надеюсь, ты не посрамишь меня.

После этого они сели в лодку и отправились в путь.

На протяжении получасовой поездки Питер перечислял имена людей, с которыми ей предстояло встретиться.

– Я ужасно боюсь, что не запомню всего, – неловко пожаловалась Аннелиза.

– Будь повнимательнее ко мне, тогда тебе не придется бояться, – услышала она в ответ.

Аннелиза была немало удивлена. Она и не предполагала, что ее мужа так волнует, обращает она на него внимание или нет. Когда она стала украдкой присматриваться к нему, то поняла, что он опять недоволен. Вот только чем это было вызвано, по-прежнему оставалось для нее загадкой. После двух недель замужества ее супруг не стал для нее понятнее.

Банда-Нейра приготовила им гостеприимную встречу – это чувствовалось уже на расстоянии нескольких сотен ярдов от берега. Дуновение ветра доносило из дощатых построек аромат специй. В воздухе слышались звонкое эхо детских голосов, звуки крошечных цимбал и удары кожаных барабанов.

Один из слуг Питера прибыл на остров заранее и теперь стоял в первых рядах скопившейся на берегу толпы, высматривая их. Рядом с ним наготове уже дожидался рикша с коляской.

– А где тот экипаж, что привезли из Амстердама? Я видела его на корабле…

– Всему свое время. Пока мы будем передвигаться так, как это делают здесь все состоятельные люди.

Она заколебалась.

– Аннелиза!

Питер произнес ее имя с такой чеканной твердостью, что она поняла – еще секунда замешательства, и он рассердится. Тогда она послушно забралась в коляску рикши и сразу же убедилась, что минуту назад вела себя как добросердечная простушка, – ведь рикша катил коляску без всяких усилий. К этому времени толпа уже устремилась в порт. Собственным ходом шли все те, у кого была бронзовая кожа и восточные лица, а в колясках, таких же как та, в какой ехали они с Питером, сидели белые люди, ее новые соседи, голландские дамы и господа.

– Никогда не представляла, что увижу такое разнообразие людских типов, – заметила она, пользуясь возможностью немного отвлечься. – Похоже, что, кроме голландцев и местных, здесь живет много других людей.

– Коренных жителей на острове очень мало, и те, что остались, совершенно бесполезны. Они кое-как могут работать на плантациях или ищут легкой жизни. Каждый из них полагает, что одно кокосовое дерево способно прокормить семью из четырех человек. Попробуй их после этого расшевелить. Вот и приходится приглашать рабочую силу из других стран. В качестве домашних слуг нет равных китайцам, а японцы – лучшие наемники.

– А для чего могут понадобиться… наемники?

Питер предпочел не отвечать на ее вопрос. Вместо этого он указал подбородком в сторону небольшой группы людей, стоявших вокруг вколоченного в землю столба.

– Видишь того несчастного китайского парня? – спросил он, и в голосе его послышалось сочувствие.

Несчастного китайского парня? Аннелизе показалось, что тот, на кого указал ее муж, довольно уверенно командовал своим немногочисленным окружением. Он что-то выкрикивал на непонятном языке и энергично размахивал руками, понуждая двух мужчин моложе себя привязывать к столбу сопротивляющуюся рыдающую женщину.

– Зачем они делают это? – спросила Аннелиза. – В чем она провинилась?

– Ни в чем. Вероятно, он просто хочет вернуться на родину.

Увидев удивленный взгляд Аннелизы, Питер пояснил:

– Китайские рабочие нередко женятся на туземках, а когда приходит время возвращаться домой, эти жены становятся им не нужны, так же как дети женского пола. Они забирают с собой в Китай только сыновей.

Аннелиза была потрясена. Замужество представлялось ей той гаванью, тем прибежищем, где женщина обретает надежную защиту в лице супруга. Однако голландцы, в том числе Питер, похоже, вполне терпимо относились к подобному варварству.

– Он правильно делает, что привязывает ее к этому столбу, – продолжал Питер. – Это для ее же блага. По крайней мере она будет видеть, как уезжают муж и сыновья, но не сможет броситься в воду. Эти женщины, на свою беду, на редкость импульсивны. Не так давно один человек не сумел остановить свою жену, и она поплыла за ним и четырьмя своими сыновьями. Через несколько дней ее тело прибило к берегу.

По-видимому, не только Питера, но и всех остальных мало волновало то, что происходило возле столба. Толпа пребывала в праздничном настроении. Дети шныряли под ногами у взрослых, выражая пронзительным визгом свой восторг; девушки, собравшись стайками, с берега махали приближавшемуся большому судну и ждали, когда мужчины начнут пересаживаться в маленькие лодки.

Аннелиза слегка прищурилась, пытаясь разобрать надпись на корабле. «Доблестная Елизавета». Такое имя могло означать только одно – это был британский корабль. У нее учащенно забилось сердце. В воздухе поплыла сладкозвучная мелодия, когда-то звучавшая и в ознаменование прибытия «Острова сокровищ». Девушки принялись танцевать, приветствуя корабль, и ни одной из них не приходило в голову, что может настать тот день, когда она окажется привязанной к столбу и будет оплакивать любимого мужа и детей, уплывающих в море, чтобы никогда не вернуться.

Предавшись этим мыслям, Аннелиза инстинктивно схватилась за живот. Если у нее отнимут ребенка, она этого не вынесет!

Заметив ее движение, Питер чуть заметно усмехнулся:

– Ты и не представляешь, на что способен ради сыновей даже самый благородный мужчина.

Что означали его слова? Было ли это предостережением или всего лишь напоминанием о том, как сильно она от него зависела? По-видимому, для любой женщины, имевшей такого мужа, это было непраздным вопросом, и тут уже не имело значения, жила ли она в центре голландской цивилизации или на другом конце света, среди буйной, благоухающей растительности тропических островов.

Неожиданно их коляска остановилась перед каким-то объемистым сооружением, затянутым парусиной. Слуга, выступив вперед, стянул покрывало, и тогда глазам любопытствующей публики предстала карета Питера. Даже беглого взгляда по сторонам было достаточно, чтобы убедиться: этот экипаж – единственный на всем берегу.

– Вот и пришло его время, – сказал Питер, и при этом каждый дюйм его лица источал самодовольство.

Когда они перебирались из коляски в карету, Аннелиза чувствовала, что все глаза были обращены только на них. Питер, в свою очередь, из-под опущенных век также наблюдал за реакцией окружающих. Похоже, ему и в голову не приходило, что их пребывание в крытом душном экипаже, да еще и в отсутствие лошадей, должно было выглядеть по меньшей мере странным. Майкл считал обладание такой достопримечательностью на островах Банда отвратительной показухой. Похоже, он был прав.

Первые лодки с британскими моряками уже достигли берега, и туземцы бросились их встречать. Они на лету хватали канаты, брошенные моряками, и подтаскивали лодки к причалу. На муки и стенания привязанной к столбу женщины никто, кроме Аннелизы, не обращал внимания, ее ужасный вид ни в ком не пробудил ни сострадания, ни сочувствия. Все сосредоточенно наблюдали за высадкой англичан, которых прибыло добрых две дюжины, начиная от младших офицеров и кончая командным составом в парадных мундирах и при всех королевских регалиях.

Аннелиза жадно вглядывалась в лица англичан. Жаль, что ей нельзя было покинуть карету, – если бы она могла подойти ближе, может быть, ей удалось бы разобрать и их разговор. Она подалась вперед и просунула голову сквозь окошко в надежде хоть что-нибудь узнать о Майкле. Ее желание было столь велико, что у нее помимо воли вырвался протяжный жалобный стон.

В ту же секунду Питер схватил ее за локоть и зажал его, словно тисками.

– Соблюдай приличие, – коротко приказал он. – Надеюсь, ты еще не забыла, что являешься моей женой?

Аннелиза в недоумении заморгала:

– Простите, если я что-то сделала не так…

Питер не дал ей договорить:

– Что ты пялишься на этих британских свиней? Нашла благодетелей! Неужели тебе до сих пор не известно, что на островах только и судачат о твоей промашке с контрабандистом, – не хватало еще, чтобы ты якшалась с этими людьми. Я ничего подобного не потерплю, так и знай.

Эти слова подействовали на Аннелизу больнее удара кнутом. Значит, пока она безвылазно сидела на плантации, изнывая от безделья, все здешнее общество только и занималось тем, что обсуждало ее роль в побеге Майкла. Питер держал ее в заточении все это время, чтобы она ничего об этом не знала, и даже не намекнул, что его молодая жена сделалась объектом всеобщих догадок и пересудов! В этот миг она словно прозрела. Как же до сих пор ей не бросилось в глаза, что многочисленные коляски с рикшами скопились только на одном конце берега, а их великолепный экипаж стоит в гордом одиночестве вне общей сутолоки? Как можно было не обратить внимания на то, что за все время никто к ним так и не подошел, чтобы познакомиться с новой госпожой Хотендорф? Если голландские дамы хотя бы на четверть испытывали скуку, подобную ее собственной, то прибытие новой белой женщины должно было повлечь шквал приглашений и взаимных визитов вежливости. Потеряв Майкла, она так нянчилась со своей сердечной болью, что и не заметила, в какой изоляции оказалась. Выйдя замуж за человека, которого не любила, Аннелиза должна была теперь провести остаток жизни вдали от матери и от родины. Однако здесь ей было еще хуже, чем когда она жила в Голландии. Там по крайней мере у нее была работа, определенное положение в обществе и капля надежды на то, что настанет же когда-нибудь замечательный день, после которого ее бесполезное, унылое существование обретет смысл.

В некотором роде такое событие все же произошло: она встретила Майкла, но, к несчастью для них обоих, встретила в самое неподходящее время, при самых неблагоприятных обстоятельствах. Тем не менее у нее ни на миг не возникало сомнений в одном: она была для него желанной. Она, Аннелиза Вандерманн, была нужна ему безотносительно ее родословной, несмотря на мнение общества о ней. Никто не нуждался в ней так, как он, и она тоже безумно скучала по нему. Тоска и гнетущая боль в сердце были столь сильны, что грозили лишить ее жизни.

Между тем британцы уже приблизились к ним на достаточно близкое расстояние.

Аннелиза всматривалась в лица мужчин, как раненая птица в поисках приюта. Ей показалось, что один высокий офицер фигурой похож на Майкла. Другой, широкоплечий, напоминал его силой. Глядя на третьего, шагавшего с непринужденной грацией, она подумала, что, наверное, так ходит Майкл, не будучи стеснен оковами.

Один из моряков, замыкавших это шествие, несколько задержался у пирса. Пока он возился с канатом, его голова оставалась опущенной, и были видны только гладкие блестящие волосы. Так же поблескивали на солнце волосы Майкла в тот первый день, когда она увидела его на борту корабля в качестве пленника.

Наконец мужчина поднял голову. Его глаза встретились с ее глазами.

И тогда он улыбнулся ей.

Аннелиза безумно обрадовалась, что ее локоть был зажат в железной руке мужа: неизвестно, что бы в противном случае она могла выкинуть в тот момент, когда британский моряк подарил ей свою улыбку.

Майкл. Невероятно.

Она незаметно ущипнула себя свободной рукой. Разумеется, этого не могло быть. Прошло уже больше двух недель со времени его побега. Сейчас он был или мертв, или, если уцелел, находился в сотнях миль отсюда, недоступный для голландского правосудия. Не затем же он рисковал жизнью и прыгал в море, чтобы потом снова подвергать себя смертельной опасности. Майкл никак не мог приехать сюда, зная, что совсем рядом находится Форт-Белджик, чей зловещий силуэт вырисовывался на заднем плане. К тому же здесь англичан встречал целый батальон вооруженных до зубов голландских солдат, не спускавших с них подозрительных глаз.

Отчего-то на ум Аннелизе весьма не вовремя пришли язвительные шутки, которыми друзья не раз дразнили ее отца. Британские моряки слыли не только любителями рискованных приключений, но и большими ветрениками. Должно быть, добрую половину жизни они тратили на улыбки и подмигивания. Поэтому не стоило заблуждаться относительно этого моряка – отнюдь не один Майкл Роуленд был способен на такие «штучки». Но как ни убеждала себя Аннелиза, ее тело не желало прислушиваться к голосу разума. Сердце непокорно ускоряло ритм, по коже забегали мурашки: все словно подсказывало ей, что нужно присмотреться поближе к незнакомцу.

Ее тревога отчасти, по-видимому, передалась Питеру, потому что он ослабил руку и озабоченно наклонился к ней.

– Что с тобой? Ты все еще плохо переносишь жару?

Аннелиза хотела ответить мужу, что чувствует себя превосходно, но побоялась открыть рот, чтобы не выдать себя каким-нибудь неуместным восклицанием. К тому же она не была уверена, что способна связать хоть несколько слов.

В конце концов ей удалось, отрицательно покачав головой, отвести взгляд от человека, державшего ее за локоть. Но она тут же попала в другой плен и уже не могла оторвать взгляд от Майкла Роуленда, когда он, высокий, сильный и свободный, размашистым шагом направлялся прямо в глубь голландской цитадели.

Майкл занял свое место среди британских офицеров. Каждый мускул его тела трепетал от безудержного желания броситься к Аннелизе и вырвать ее у этого угрюмого властного нечестивца, нависшего над ней, словно ястреб над свежей добычей.

Он заметил ее первым, начав разглядывать толпу сразу, как только «Доблестная Елизавета» приблизилась к берегу. Под жарким ост-индским солнцем Аннелиза показалась ему посвежевшей и полной очарования. Муж впихнул ее в это отвратительное, бесполезное чудище, вероятно, для того, чтобы никто не мог даже взглянуть на нее, и все же она сумела выглянуть в широкое окно, а ему удалось разглядеть, что происходило внутри. Он точно знал, когда именно она увидела его. Соединение их взглядов напоминало взрыв воспламенившегося пороха. К несчастью, этот момент был замечен и ее тюремщиком, и теперь Хотендорф сидел с недовольным видом, переводя сердитый взгляд с Аннелизы на англичан. Майкла утешало только одно – вряд ли он мог знать, кто именно завладел вниманием его супруги.

С большой неохотой Майкл заставил себя первым отвести глаза и смешался с сошедшими на берег офицерами, в то время как корабельное начальство вело утомительные переговоры с береговой охраной.

Что ж, он выполнил поставленную задачу и убедился, что Аннелиза прошла тяжелое испытание. Несомненно, человек, ставший теперь ее мужем, молился на нее, так что ему оставалось только возвратиться на корабль и прятаться в трюме до тех пор, пока они не выйдут в открытое море.

И все же Майкл не удержался и снова посмотрел на Аннелизу. Это было роковой ошибкой. Питер перехватил его взгляд.

Как истинный голландец, Хотендорф не стал поднимать панику; вместо этого он гордо выпрямился и, обвив рукой талию Аннелизы, сидевшей неподвижно, как кукла, принял картинную позу. На лице появилась легкая усмешка: он как бы без слов говорил, что эта женщина принадлежит ему и он не потерпит никакого вмешательства в свою жизнь. Больше всего голландец напоминал дикого зверя, который метит свою территорию и готов самым беспощадным образом расправиться с любым, кто посмеет перешагнуть установленную им границу.

Чувствуя себя последним трусом, Майкл все же отвел глаза.

Потом он бесконечно долго стоял в толпе, пока Ричард и другие старшие офицеры вели переговоры с голландцами. Ожидание становилось все более непереносимым из-за жары и невозможности снова хотя бы на мгновение взглянуть на единственную женщину, которую ему хотелось сейчас видеть. Наконец голландцы начали расходиться. Часть из них, позвякивая саблями, гордо прошествовала обратно в свой форт, другие сели в лодки и направились к «Доблестной Елизавете». Лица британских офицеров раскраснелись от гнева, немедленно выплеснувшегося наружу, как только голландцы удалились на почтительное расстояние.

– Они не выпустят нас в бухту раньше чем через три дня, – объявил Ричард.

Матросы, толпившиеся вокруг Майкла, заворчали, и лишь он один стоял как истукан, онемев от радости. Три дня! Значит, он сможет снова ее увидеть.

– Голландцы ждут приезда де Грота с Явы. Черт бы его побрал! Он хочет послать рапорт, чтобы компания из первых рук узнала, как крепко губернатор Хон держит нас под контролем.

Это сообщение вызвало новый всплеск возмущения:

– Мы не обязаны подчиняться голландцам. Давайте покажем им, капитан! Рванем на всех парусах – и пусть попробуют нас догнать.

Ричард попытался образумить своих товарищей:

– Пока де Грот не подготовит свой проклятый рапорт, они не отпустят нам продовольствие.

– Тогда мы обойдемся без них. Купим у пиратов, и до Африки как-нибудь перебьемся.

– Это еще не все, – возразил Ричард. – Они должны обеспечить нам сопровождение, иначе нас уничтожат военные корабли. Эти воды под контролем голландцев, поэтому такие фокусы здесь не пройдут. – Ричард помолчал и затем неожиданно объявил: – Впрочем, есть и хорошая новость: хозяева острова предлагают нам повеселиться. Хон устраивает костюмированный бал в честь де Грота и приглашает нас.

– Костюмированный бал? Музыка, танцы и женщины?

– Все это нам обещано.

Настроение моряков тут же начало меняться. Они принялись оживленно обсуждать услышанное. Разбившись на небольшие группки, англичане постепенно подтягивались к своим лодкам в ожидании разрешения вернуться на «Доблестную Елизавету».

Ричард придвинулся к Майклу и, чуть заметно усмехнувшись, спросил:

– Ну как, удовлетворил свое любопытство? Между прочим, губернатор прежде всего поинтересовался тобой. Естественно, я ответил, что уже несколько месяцев о тебе ни слуху ни духу, и добавил, что мы, англичане, в любом случае не стали бы укрывать офицера-отступника, оборотня, решившего грабить наших добрых друзей.

– И он поверил?

– Ни единому слову! – Теперь уже Ричард не скрывал ослепительной улыбки. – Я подозреваю, что голландцы специально сфабриковали эту трехдневную отсрочку и сейчас маринуют нас здесь. Они хотят, чтобы их солдаты основательно обшарили корабль. Что ж, пусть ищут. Никогда бы не подумал, что твой план окажется таким удачным. Но как только они там разберутся и разрешат нам вернуться, ты больше ни шагу не ступишь с корабля.

– Но, Ричард, нас пригласили на вечер, и я собираюсь на нем присутствовать.

– Послушай, ты просил посмотреть на нее одним глазком, и тебе дали такую возможность. Чего же ты еще хочешь? Образумься, приятель! – Покрасневшее как сигнальный флаг лицо Ричарда ясно говорило о том, что командир раздражен, и Майкл это прекрасно понимал.

– Она выглядит бледной и, кажется, не совсем здорова.

– Вот так казус! А может, ты уже успел осчастливить старину Хотендорфа? Тогда пусть благодарит тебя за великое одолжение. Я знаю пару человек, которые под это дело охотно заключат пари на кругленькую сумму. Такие прецеденты уже были.

– Не пойму, что ты имеешь в виду?

– Только не обижайся. Я никоим образом не хочу даже косвенно оскорбить достоинство твоей леди, но с ее соотечественниками случаются занятные вещи. Эти благочестивые голландцы не пропускают ни одной местной девки, и в результате их забав все острова усеяны полукровками. Однако ты не найдешь здесь ни одного ублюдка, похожего на Хотендорфа. Не так давно на Ране появилась одна маленькая потаскушка, которая уверяет, что Хотендорф импотент. Можно как угодно относиться ко всей этой возне, но, согласись, все же очень странно, что первая жена так и не принесла ему наследника.

Информация, походя выданная Ричардом, явилась для Майкла полной неожиданностью, чем-то вроде удара в солнечное сплетение. У Аннелизы будет ребенок, зачатый от него!

При одной мысли об этом душа Майкла наполнилась тихой радостью. А он-то считал это почти нереальным, поскольку оба они были ослаблены многомесячным пребыванием на море…

Никогда еще Майкл не испытывал ничего похожего на свое теперешнее состояние. Прежде он просто не знал, что такое любовь, и всегда презирал людей, поддающихся на эту приманку; но сейчас ему стало ясно, что правда именно за ними. Радости, которые дарила любовь, с лихвой окупали жертвы. Не важно, что в этот миг он не мог говорить вслух о своих чувствах – любовь уже обвила его сердце своими нежными щупальцами, и единственным препятствием, которое могло разомкнуть их, оставалась только смерть.

Майкл присоединился к остальным морякам, ожидавшим в лодках сигнала к отправке на «Доблестную Елизавету», готовую дать им защиту и убежище.

Он не сомневался, что Аннелиза придет на бал, и он тоже будет там.

По возвращении на Лонтар, немного передохнув, Аннелиза переоделась и вышла к ужину. К этому времени она уже успела убедить себя, что английский офицер в порту Банда-Нейры не мог быть Майклом Роулендом, и теперь находилась в состоянии глубокой апатии: только что пережитое волнение лишь еще больше убедило ее, что Майкла она больше никогда не увидит.

Всему виной ее больное воображение. Улыбнулся, подмигнул… Она проглотила комок в горле.

– Мне не понятно, Аннелиза. – Раскатистый голос Питера прервал ее размышления. – Неужели это небольшое путешествие так тебя утомило?

– Я… я привыкла к домашней обстановке. Здесь тихо и прохладно. Ветерок продувает. А в порту было душно и столько людей, впечатлений, что сразу всего не охватишь.

Она мысленно отругала себя. С одной стороны, ей было стыдно за ложь – а за последнее время она лгала больше, чем за всю предшествующую жизнь, с другой – ее оправдания выглядели малоубедительными. Можно было придумать что-нибудь поудачнее, чем ссылки на погоду. Да и сколько можно убиваться из-за банального дорожного романа! Это несправедливо, даже непорядочно по отношению к Питеру, и самой ей не на пользу.

Но неужели она каким-то образом выдала свою тайну?

– Ты живешь здесь почти три недели, – продолжал между тем Питер. – Твоя горничная сказала мне, что у тебя за все это время ни разу не было месячных. Ты помнишь, когда это происходило в последний раз? – Он произнес свой вопрос с совершенно невозмутимым видом, как будто обсуждение подобных проблем было самым подходящим занятием за обеденным столом.

Аннелиза почувствовала, как ее начинает бить озноб. Столько ночей она провела в молитвах, надеясь, что носит в себе ребенка, но ей никогда не приходило в голову подсчитывать дни. И все же ей не стоило большого труда ответить на вопрос мужа: с того времени прошло уже почти шесть недель.

Сомнений не оставалось – она беременна. Как раз в эти минуты ребенок Майкла Роуленда потихоньку подрастал в ее чреве.

Конечно, не следовало отвергать и другой возможности – ребенок мог быть результатом трудов Питера Хотендорфа. Однако в первую брачную ночь самая упрямая часть ее разума по-прежнему цеплялась за предположение о том, что Питеру так и не удалось исполнить свои супружеские обязанности. И все же… Питер ни за что на свете не стал бы так ликовать по поводу состоявшегося зачатия, если бы не был уверен, что это произошло от его семени.

Конечно, ей следовало немедленно выложить все мужу, но что-то внутри ее призывало молчать. Может быть, это даже лучше, что до поры до времени она не будет знать правды, – зачем лишать себя чудесной возможности помечтать о ребенке от человека, которого она любила. А потом младенец станет для нее напоминанием о страсти и счастье, принадлежавших ей в течение такого короткого времени.

Теперь она поняла, почему ее мать так упорно боролась за своего ребенка и предпочла одна воспитывать незаконнорожденную дочь, вместо того чтобы за видимостью приличия скрывать свой грех до конца жизни. Аннелиза могла поступить так же: убежать куда-нибудь со своим крошечным ребенком с золотистыми глазками и радоваться каждую минуту, видя, как он растет, зная, что Майкл – его отец.

Неожиданно у нее в памяти всплыла женщина, привязанная к столбу и лишенная возможности догнать своих детей. И тут в голове Аннелизы мелькнула страшная мысль – она совершенно забыла о навязчивом желании Питера и его одержимости. Кто бы ни был в действительности отцом ее сына или дочери, по закону родительские права останутся за ним, и ребенок будет носить его имя.

– Однако, как я вижу, возможность появления ребенка тебя не очень-то радует, – заметил Питер. – Сегодня в бухте мне показалось, что ты была по-настоящему счастлива. Я даже подумал, что ты начинаешь привыкать к нашей жизни…

Питер устремил взгляд поверх ее плеча на портрет Хильды. Нетрудно было представить, как он жалел, что любимая первая жена не сидит сейчас напротив него и что не ей он обязан счастливой возможностью отцовства.

Именно в этот момент Аннелиза почувствовала, как никогда не угасавшая в ней искорка независимости превратилась в пламя. Теперь она была уверена, что всегда будет любить Майкла, какой бы тусклой и безрадостной ни была ее дальнейшая жизнь. Что касается мужа, он оказался мудрее ее, угадав с самого начала невозможность взаимной любви между ними.

– Вы никогда не станете любить меня, как Хильду, и вы гораздо больше радовались бы первенцу, если бы его родила она.

– Не тебе судить об этом. Хотя, разумеется, моя преданность первой жене отличается от отношения к тебе.

Питер отпихнул от себя тарелку и круто повернулся в кресле, словно ему было невмоготу видеть Аннелизу на том месте, где должна была бы сидеть Хильда.

В этот вечер Мару, как обычно, расчесывала ей волосы перед сном. Прежде чем служанка успела заплести их в косы, чтобы уложить венцом на макушке, в спальню вошел Питер.

– Оставь нас! – Он взмахом руки показал Мару на дверь. В ту же секунду на пороге появилась Тали, готовая отвернуть одеяло и задернуть шторы, однако Питер повторил свой жест, и она удалилась вслед за первой служанкой.

Аннелиза еще не успела застегнуть пуговицы ночной рубашки, поэтому шея и грудь оставались обнаженными. Она взялась за ворот и соединила его края, но ничего не могла поделать с добросовестно расчесанными волосами, которые, огибая плечи, спускались по спине до талии. Подобного беспорядка Питер еще никогда не видел. Судя по тому, как презрительно прищурились его глаза, ему было неприятно, что он застал ее в таком неопрятном виде.

Аннелиза, в свою очередь, почувствовала что-то близкое к отвращению. Если она действительно беременна, то в определенном смысле ее долг перед ним выполнен. Сейчас ей безумно хотелось побыть одной: просто посидеть несколько секунд, приложив ладони к животу, и представить, как чувствует там себя ребенок Майкла.

– Я не знала, что вы снова придете ко мне, – прошептала она. – Вы сказали, что это произойдет только… если… если выяснится, что я не забеременела.

– Ты подсчитала дни?

– Нет, я… – начала Аннелиза и запнулась. Несмотря на охватившее ее чувство вины, ей по-прежнему не хотелось делиться с ним своей уверенностью. Если бы сейчас напротив нее стоял не он, а Майкл, ее радость не знала бы границ.

– Надеюсь, ты не собираешься нарушать мой приказ и впредь будешь убирать голову на ночь. Когда придет время возобновить мои обязанности, я не потерплю такой неопрятности.

– Мару как раз собиралась заплести мне косы, и тут вошли вы…

Рука Питера совершила продолжительное движение в воздухе, что-то наподобие непроизвольного поглаживания. Это плавное движение, имитация наслаждения, получаемого от прикосновения к женским волосам, совершенно не вязалось с недовольным выражением его лица.

– Я пришлю горничную, чтобы она немедленно привела твои волосы в порядок.

Но Аннелиза так и не дождалась обещанной помощи – после ухода мужа, изнуренная тревогами дня, она тут же заснула.

Ее разбудили лучи восходящего солнца. Из глубины дома доносились приглушенные звуки – это на кухне готовили пищу. Но горничные почему-то до сих пор не появились. По настоянию Питера Аннелизе полагалось присутствовать на завтраке, и потому Тали и Мару должны были прийти достаточно рано, чтобы убрать ей волосы и одеть к столу.

Продолжая нежиться в постели, Аннелиза размышляла о причинах необычного отступления от заведенного распорядка до того времени, когда, по ее предположению, Питер должен был уехать в свои мускатные рощи.

Голодные позывы в желудке в конце концов заставили ее подняться, однако она не стала утруждать себя вызовом Тали, чтобы та помогла ей одеться, и не затребовала Мару, ибо за ночь ни единая прядь не выбилась из косы.

Аннелиза лениво прошла в столовую, предназначенную для ранних завтраков, и сразу отметила необычность ее обстановки. На буфете красовались фрукты и соки, вряд ли оставшиеся здесь после завтрака Питера, – он нетерпимо относился к подобным вещам и всегда требовал, чтобы по окончании трапезы все немедленно убиралось. Вероятно, ее муж распорядился о фруктах заранее, зная, что она предпочитала легкий завтрак. Аннелиза тут же подумала, что, возможно, эта забота была связана с ее беременностью – ведь племенной кобыле требовалось надлежащее питание.

Но конечно, главным было вовсе не это. Со стены исчез портрет Хильды.