Пиратская принцесса

18

Саймон подождал, пока она осознает сказанное. Глаза ее округлились, рот раскрылся. Он был в ярости. Только подумать! Открыто пошла против его воли! Она рисковала не только его собственной жизнью, но и жизнями его солдат. Ведь Зэн не удовлетворится местью только ему, Саймону.

Он сжал зубы. Дьявольщина, надо было сообразить, что его маленькая мудрая женушка непременно отыщет способ обойти его запрет. Слава богу, она оказалась достаточно умной, чтобы Зэн не заподозрил истинной причины ее беспокойства. И слава богу, разбойник слишком жаден и слишком уверен в успехе, чтобы прислушаться к предостережениям племянницы.

Тем не менее тот факт, что она не добилась желаемого, ничего не меняет. Это не извиняет ее непослушания. Он должен раз и навсегда убедить ее, что жизнь ее обожаемого дядюшки больше от нее не зависит. И он придумал, как это сделать, не причиняя ей физического вреда. Уж он точно знал все ее слабые места, и он постарается воспользоваться этим знанием в полной мере.

Он шагнул к ней, полный решимости. Она испустила слабый крик и попятилась к двери.

— Саймон, все совсем не так, как ты думаешь! Я ничего не сказала ему о тебе! Mon dieu! Я бы ни за что не стала рисковать твоей жизнью!

Он не отвечал, он продолжал медленно наступать. По жизненному опыту он уже знал, что порой молчание может напугать сильнее всего остального.

И в случае с Камиллой это себя полностью оправдало. Она побледнела и бросилась из комнаты к лестнице. Он поспешил за ней. Но, когда она бегом пустилась к спальне, где скрывалась от него в прошлый раз, он выругался и запрыгал через две ступеньки.

Он подоспел к двери как раз вовремя, чтобы не дать ей захлопнуть ее перед самым своим носом.

— О, нет. Только не на этот раз, Принцесса! Сегодня ночью ты от меня не запрешься.

Пятясь в глубь комнаты, она попыталась сменить тактику.

— Я не боюсь тебя, Саймон, — сказала она нетвердым голосом, выдающим всю лживость этого заявления. — Давай, показывай свое истинное лицо. Я поступила так, как должна была поступить, и я бы сделала то же самое, будь у меня второй шанс.

Она бы действительно так и сделала, маленькая упрямая ведьмочка.

— Вот в этом-то вся проблема, Камилла. — Он вошел и захлопнул за собой дверь. Глядя, как она вся замерла от страха, он развязывал платок на шее. — Ты не умеешь вовремя сдаться. Даже будучи побежденной, ты продолжаешь сражаться.

Она не двинулась с места, когда он приблизился. Но он видел, как она дрожит. Вот и хорошо. Так и должно быть — после того, что она натворила, срывая расследование армии — его армии. Ей просто чертовски повезло, что все так обернулось.

— В каком таком смысле — побежденной? — Ее креольский акцент смягчал звучание слов.

Она собрала волосы в узел после того, как он утром ушел. Теперь он стал освобождать их от шпилек, вытаскивая их по одной с такой медлительностью, что она тряслась каждой клеточкой.

— Твой дядя просто посмеялся над твоим предупреждением. Итак, ты меня ослушалась, и что это принесло? Ни черта хорошего. Вот это я и называю — побежденной.

— Я, по крайней мере, попыталась. И поступила так, как считала нужным.

К ней вернулось немного растерянной смелости, а ему этого как раз и не хотелось. Не теперь. Он схватил ее за руки и связал запястья своим шарфом у нее над головой прежде, чем она успела понять, что произошло.

Она пыталась вырваться, но бесполезно.

— Саймон, что ты делаешь? — воскликнула она, сопротивляясь: он тянул ее прямиком к постели.

Он снял пояс и привязал ее руки к спинке кровати.

— Помнишь еще про наказание?

Она потеряла дар речи, но только на секунду.

— Ты же не можешь… ты же на самом деле не собираешься… Саймон, не думаешь ли ты ударить меня? Я считала, что американцы не так жестоки со своими женами.

Он наклонился убедиться, что ремень держит ее крепко, но не причиняет боли.

— Но я же дикарь, помнишь? — шепнул он ей в самое ухо. — И делаю все, что мне, черт подери, заблагорассудится.

Когда он отступил от нее, весь страх, казалось, улетучился. На его место пришел гнев. Черные глаза ее сверкали, а оливковая кожа пылала. Она старалась высвободиться от пут и крутилась как заводная. До этого они говорили по-английски, но теперь она перешла на французский, причем на такой, на котором вряд ли говорят настоящие леди.

Он вскинул бровь.

— Ага, значит, пиратская дочка решила показать всю свою прыть, да?

— Тебе это так с рук не сойдет! Если ты меня ударишь, я вырву твое сердце и скормлю акулам! Нет, я позволю дяде Жаку вырвать тебе сердце! И после того, как он это сделает…

Он остановил поток слов поцелуем, но, почувствовав, как крепко сжимает она губы, отодвинулся.

— Не кипятись так, Принцесса. Я вовсе не собираюсь тебя бить, — проговорил он, скользнув рукой ей за спину и развязывая шнуровку платья.

Она быстро задышала, грудь ее вздымалась и опускалась, выдавая волнение. Она пугливо смотрела ему в глаза.

— Не собираешься?

— Нет, — долгим взглядом оглядел он ее распростертое тело. — Я задумал наказание получше.

Он ослабил завязки корсета, обнажая трепещущую грудь. Желание пробудилось в нем с неимоверной силой. Черт подери, как хотел он забыть обо всем, что она сегодня сделала, и без оглядки броситься в любовные игры, как в реку. Но сначала он должен закончить урок.

Он взял ее грудь в ладонь, возбуждая сосок, пока она не застонала.

— О, да, — говорил он. — Я задумал намного более действенное наказание.

— Саймон, — глаза ее были вопрошающе расширены. — Я… не понимаю.

— Поймешь.

Он склонился и прижался губами к ее шее, потом процеловал тропку вдоль ключицы вниз, пока не добрался до груди. Он так хотел просто целовать и целовать эту грудь весь день, но сейчас у него была другая цель. Он тронул сосок языком, потом отодвинулся.

Посмотрел на нее, чтобы увидеть реакцию. Она покраснела, но выгнулась навстречу ему, как будто умоляя не останавливаться. Когда он подул на влажный сосок, она вздрогнула.

— Саймон, пожалуйста…

— Что — пожалуйста? — Он снова наклонился и поцеловал ее, но это продолжалось всего секунду. Он хотел, чтобы она почувствовала такое желание, которое причиняет боль, чтобы она готова была сделать все, что угодно, сказать все, что угодно.

Она принадлежала ему, хотела она того или нет. И он заставит ее признать это, даже если ему придется мучить и терзать ее, оттягивая удовольствие, весь день и всю ночь.

Хотя нет, так долго ему не выдержать. Он уже и так изнемогал от вида ее обнаженного до талии тела, такого аппетитного и желанного, с нежной, розоватой кожей, которую хотелось ласкать до бесконечности. Он прикасался к ней легко, как перышком, возбуждая и не насыщая. Он поцеловал ее живот и пощекотал языком пупок.

— Саймон! Что ты делаешь?

— Это твое наказание, Принцесса.

От того, что руки ее были связаны, он не мог снять платье целиком и, встав на колени, обнажил, едва дыша, щиколотки, затем колени и наконец увидел ее пушистый кустик меж атласных бедер. Он дотронулся, там было тепло и влажно.

И тогда он заколебался. Она хотела его, и он ее хотел. Да, она ослушалась, но ведь ничего плохого из этого не вышло. Нужно просто-напросто позабыть обо всем и любить друг друга, чего, собственно, он и жаждал сделать весь день.

Потом он вспомнил, как Зэн стоял такой важный, довольный собой, такой самоуверенный, и снова им овладел гнев.

Он отдернул ласкающую руку.

— Хочешь меня, Камилла? Хочешь меня, негодяя и дикаря? — И добавил, подумав: — Ты меня хочешь, пусть я намерен добиться смертного приговора для твоего дяди?

— Нет! — воскликнула она, а глаза ее умоляли не верить.

— Твое тело предает тебя, Принцесса, — сказал он, снова возвращая руку к ней под юбку. — Оно утверждает, что ты хочешь меня. Оно просто кричит, что ты хочешь доставить удовольствие мне больше, чем своим родственникам, и получить удовольствие, которое только я, и никто другой, могу предложить тебе. И так и должно быть!

— Я не стану выбирать между тобой и моим дядей, — с горячностью сказала она. — Ты не заставишь меня делать такой выбор.

Упрямее женщины он в жизни не встречал.

— Еще как заставлю, — он пошире раздвинул ей ноги. — Заставлю, вот увидишь.

Он наклонился и поцеловал ее возле колена. Она изумленно ахнула. Раз за разом он поднимался все выше, пока не поймал ее, дрожащую как кролик, в ловушку, добравшись губами до самого сокровенного местечка.

— Саймон! — вскрикнула она, в голосе слышалась растерянность. — Ты что…

— Нравится? — спросил он, не прерываясь. Раньше он этого с ней никогда не делал: он не был уверен, что она воспримет это без смущения. Но это был лучший способ возбудить женщину… и заставить ее желать большего.

Он поднял голову и посмотрел на нее. Щеки ее полыхали, губы были полураскрыты, а глаза зажмурены.

— Нравится? — снова спросил он.

— Я… я не знаю.

И это было правдой, она не знала. Это было одновременно странно, и чудесно, и неприятно… и, боже, как это разжигало ее и без того неуемное желание. Но она в этом ни за что не сознается. Ни за что!

Теперь она раскусила его игру. Негодяй мучил ее ее же собственной страстью. Дьявольская тактика, конечно, но это не сработает. Ее этим не проймешь.

Когда он принялся ласкать ее языком сильнее, то надавливая, то слегка касаясь, она потеряла часть своей уверенности. То, что он делал, было так… О, он волновал ее до тянущей боли в животе, и каждый раз, когда ей казалось, что вот-вот наступит тот самый момент благодатного облегчения, он останавливался и начинал целовать где-то рядом.

Когда он сделал это в третий раз, она застонала. Слова сами собой сорвались с ее губ.

— Ох, Саймон, не надо.

— Что не надо? — Глаза его сверкали, когда он поднял голову. На лице его все еще читался гнев, но похоже, что другие чувства вот-вот возьмут над ним верх. — Чего ты хочешь, Принцесса? Скажи мне.

Дева Мария, он прекрасно знал, что делает. Так вот что он называл наказанием. О, пожалуй, он прав. Как это мучительно. Она предприняла слабую попытку сразиться с ним.

— Я хочу… хочу, чтобы ты меня… развязал.

Глаза его потемнели. И вдруг она поняла то, о чем только догадывалась. Он хотел ее точно так же, как она хотела его. Может быть, удастся воспользоваться этим, чтобы погасить его злость.

Она сказала нежно:

— Развяжи меня, Саймон, чтобы мы могли заняться любовью. Ты ведь хочешь этого, правда?

Он вздрогнул, но не шевельнул и пальцем.

— Я хочу только, чтобы ты сказала, что желаешь меня, — он снова опустил голову, и она почувствовала терзающее прикосновение его губ. Камилла изнывала от желания, но он снова слишком рано прекратил свои поцелуи. — Ты ведь хочешь большего?

— Да, — выдохнула она, не успев совладать с собой. — Да, да, да! Ох, Саймон, уймись! Это безумие! Ты достаточно наказал меня.

— Скажи, что хочешь меня, — шепнул он.

— Я хочу тебя.

Глаза его сияли в предчувствии триумфа.

— А теперь скажи, что я для тебя значу больше, чем твой дядя. Тогда я клянусь, что развяжу тебя и сделаю все, чего ты пожелаешь, чтобы доставить тебе удовольствие, — он ласкал ее и мучил. — Скажи это, Камилла!

Когда вместо так желаемых им слов она застонала и откинула голову на покрывало, он поцеловал ее в губы. Одной рукой он терзал ее грудь, а другой проник между ног, не позволяя ей и минуты передохнуть. Для этого не нашлось бы другого слова, кроме «терзал», он доводил ее до исступления, всякий раз прерывал ласки, не доведя ее возбуждения до вершины блаженства. Она чувствовала, как напрягся он от желания, даже через ткань платья, но он все равно не сдавался.

Ну что за человек, ради того, чтобы подольше сводить ее с ума, готов пренебречь собственными нуждами. Что ж, на этот вопрос легко ответить. Этот дикарь, американский солдат, готов на все, лишь бы получить полный контроль над ее мыслями. И хотя она все еще сопротивлялась, силы ее были уже на исходе.

Он снова встал на колени и принялся за старое, окончательно сводя ее с ума. На этот раз, когда он отдернул голову, дыхание его было хриплым и прерывистым.

— Скажи это, Камилла! Скажи, что ты выбираешь меня, а не дядю, или клянусь, это продлится до завтрашнего рассвета!

Больше она не могла этого вынести.

— Я… выбираю тебя, — сказала она сломленным голосом. — А теперь давай прекратим это. Пожалуйста!

Сначала она подумала, что он заставит-таки ее сказать всю фразу целиком, что она выбирает его, а не дядю, но его собственное возбуждение было слишком невыносимо для этого. Со сдавленным проклятием он вскочил и, освободившись от одежды, вошел в нее.

Она почувствовала облегчение сразу, хотя он еще не начал двигаться. Но и у него ушло на это немногим больше времени.

На несколько мгновений она забыла, что он связал ее и вынудил сказать то, что он хочет. Он прижимался к ней, и она ощущала, как бьется и рвется из груди его сердце. Она чувствовала запах его пота и кожи, но он не был ей неприятен.

Но скоро она пришла в себя. Она отвернула от него лицо и застонала.

Пресвятая Дева Мария, она дала ему то, что он хотел, — полный контроль над собой. Точно так же, как в первый раз. Он не отступал, пока она не выполняла его требований. А он взамен не давал ей ничего, кроме своей фамилии. Он обладал всеми привилегиями брака, а ей не доставалось и крошек.

Она подавила нахлынувшие было слезы. Он может связать ее, но не сможет превратить ее в марионетку. Этого она не позволит.

— Развяжи меня, — прошептала она. Он не двинулся с места, все так же прижимая ее. Тогда она повторила более твердым тоном.

Он со вздохом поднялся, в глазах его она заметила что-то вроде угрызений совести.

— Камилла, я…

— Развяжи! — прокричала она.

Он без лишних слов стал развязывать узел, и, как только Камилла почувствовала, что путы ослабели, она вырвала руки и отшатнулась от спинки кровати.

Она торопливо завязывала платье, не поднимая на Саймона глаз.

— Никогда я не прошу тебе этого, Саймон. Никогда!

— Я понимаю, — мягко сказал он, тоже приводя в порядок одежду. — Послушай, Камилла, я, конечно, слишком далеко зашел, но…

— Я больше ничего не желаю слышать, — прервала она его. — А теперь убирайся из моей комнаты! Сию минуту!

— Ну не собираешься же ты начинать все сначала…

— Вон! — Она с трудом умудрялась не заплакать. Сначала нужно было, чтобы он ушел. — Убирайся!

Казалось, Саймон намеревался поспорить, но потом пробормотал:

— Ну хорошо. Побудь немного одна, успокойся… Но недолго, слышишь? Что бы ни случилось, ты моя жена, и если уж то, что сейчас произошло, тебе этого не доказывает, тогда не знаю.

— Вон! — взвизгнула она. Если он не уйдет, она убьет его голыми руками. — Убирайся сейчас же!

Едва он вышел, Камилла бросилась на постель и сжатыми кулаками в бессильной злобе забарабанила по подушкам. Черт бы его побрал! Как посмел он! О да, он доказал, что она его жена, негодяй! Она жена дикаря, который не знает о женщинах ничего.

Ну что же, если он думал, что она покорно склонит голову и сдастся, как тетя Юджина, то он ошибается. Она совсем другая. Ни один мужчина не сможет после такого остаться безнаказанным.

Но как дать ему понять, что нельзя просто брать ее силой каждый раз, как ему захочется секса? Внезапно ей в голову пришла такая на удивление простая мысль, что она даже улыбнулась. О, да. Значит, он пытается сделать ее уступчивой, так? Ну что же, это игра на двоих. Она не обладает его силой, но у нее есть кое-что другое. Например, неплохое знание трав и крепкая веревка. О, мы еще повоюем!

Он пожалеет о совершенном еще до наступления ночи. Пусть поразит ее гром, если она не решится этого сделать.

Саймон зашел в свою спальню, стараясь не смотреть на постель. Он был ужасно собой недоволен. В пылу гнева на Камиллу ему казалось, что он поступает правильно, но теперь он в этом сильно сомневался.

Уже три часа прошло с тех пор, как Камилла вышвырнула его из своей комнаты и заперлась. Наверное, все глаза выплакала.

К концу «наказания», когда она так старалась подавить свои желания, он понял, что она не из тех, кого можно запросто сломить. Когда он начинал это сражение, он не задумывался над тем, что будет потом. Зато теперь ему есть над чем подумать.

Он всегда полагал, что любая женщина становится податливой, когда дело касается ее мужа. Что суровый тон и множество нежных поцелуев — вот и все, что требуется, чтобы сделать их шелковыми. Его ранние воспоминания об отношениях отца и матери, кажется, подтверждали эту мысль, хотя, надо признаться, сам он не приобрел слишком большого опыта. Большинство женщин, с которыми он спал, привела к нему в кровать только одна причина — секс. У него никогда не было времени на настоящие ухаживания.

Теперь он начал подумывать о том, что ошибался в женщинах. Камилла сдалась, но она в бешенстве. Она ведет себя точно так же, как один из его солдат, которого унизили перед всем полком. Только он не может заставить ее безропотно встать в строй. Его победа похожа на поражение. Если она сейчас повернется к нему спиной, то он не знает, как снова расположить ее к себе.

Он поежился. Карамба и черт подери! Ну как он должен был поступить при таком ее поведении? Как обращаться с непокорной женой? Оставить все как есть? Притвориться, что для него не имеет значения провал плана, который он вынашивал в душе полжизни? Он скрипнул зубами. Ну вот, она старательно вносит в его жизнь хаос. А он-то полдня потратил сегодня, устраивая отправку морем повторного письма Нейлу, лишь бы ее кузина была счастлива. Он ходил в доки узнать, какие корабли ожидают в ближайшее время. Ему ответили, что через три дня придет корабль из Виргинии и тотчас отправится назад. Он попросил передать его письмо прямо в Виргинию с кем-нибудь из пассажиров. Так оно попадет к Нейлу скорее, чем по суше. Может быть, даже вовремя. Может быть. В любом случае ему будет спокойнее знать, что он по крайней мере попытался.

Жаль, что он не мог сказать об этом Камилле. Особенно теперь, когда все так нелепо вышло. Она его просто разорвет на куски, если узнает, что он уже неделю подозревает Нейла и до сих пор не обмолвился ей об этом. Кроме того, нужно предоставить брату самому принять решение относительно сложившейся ситуации, без давления со стороны Камиллы.

В дверь спальни постучали, и он резко обернулся. Камилла, конечно, так скоро не покажется.

— Кто там?

— Луис, сэр.

Разочарование его оказалось сильнее, чем он ожидал.

— Что тебе угодно?

— Я принес ваш обед, сэр.

Его обед? Он открыл дверь. Действительно, на подносе стояла тарелка тушеного мяса с овощами и бутылка бургундского. Неужели после всего, что он сделал, Камилла приготовила для него обед? Может, он оказался прав, применив силу?

— Это мадам велела принести мне все это?

— Нет, сэр. Это приготовила Чучу. Она сказала, что вы должны поесть.

Саймон вздохнул.

— Спасибо. Поставь на письменный стол. — Когда Луис выполнил приказ, он добавил: — Можешь идти.

Сев за стол, он уставился в окно, ведущее в сад. Еда вкусно пахла. Он потерял сегодня довольно много энергии и был голоден. Раз ему не получить сегодня Камиллу, можно, по крайней мере, славно подзакусить.

Он принялся есть, и тут из сада до него донесся смех. Камилла и Чучу снимали с веревки белье, близился закат. Они, как всегда, болтали. Он никогда не встречал двух человек, которым нужно было так много друг другу сказать.

Он с проклятием отодвинул тарелку, потянулся за бутылкой и сделал большой глоток. Даже болтовня его женушки со слугами переворачивала все внутри его. С ними она, стало быть, весела, а на его долю оставляет всю свою строптивость.

Он еще отпил вина. Оно имело какой-то странный привкус, но он не обратил на это особого внимания. Оно согрело желудок, а как раз это ему и было сейчас нужно.

Еще через пару глотков он понял, что страшно хочет спать. Ведь день был очень длинным со всеми этими событиями. Отчего бы ему и не прилечь ненадолго?

Он встал из-за стола и шагнул к кровати. Странно, но голова его стала вдруг легче пуха. Он уставился на вино в бутылке. Может, он выпил больше, чем следовало? Да нет, непохоже.

Глотнув еще, он поплелся к кровати. Да, он немного поспит. А проснувшись, придумает, как убедить Камиллу в своей правоте. Он ведь не хочет, чтобы она сердилась. Совсем не хочет.

Саймон с трудом добрался до постели. Он положил бутылку рядом и свалился на покрывало.

Это последнее, что он помнил.