Письмо Потомкам

Последнее па

– Ты тоже хороша! Они подумали, что я – гемма, и решили меня убрать. Совсем от страха спятили или повод нашли! – Орал на меня Цахес через полчаса. Мы сидим в беседке, пьём чай и пытаемся вести переговоры, что не очень то и выходит. Краем уха я выслушиваю его претензии, а сама наслаждаюсь чаем.

Он вкусен, как и всегда. Настоящий, листовой, заваренный дважды родниковой водой. Терпкий его аромат раскрылся, и теперь воздух пахнет смолой и лесом…

Я закрываю глаза и лечу…

– Ты чего молчишь? – вылавливает меня из воспоминаний Цахес и гневно обливает кипятком.

Обожженная кожа местами краснеет, наливается, и тут же боль пожирается вечно голодным вирусом. Я слегка морщусь от зудящих ощущений, но в ответ Цахесу хищно улыбаюсь, приоткрывая клыки. Через пару секунд я молча вытирала себя салфеткой.

– Да тебя хоть в кислоте купай! – Рычит он гневно и рассматривает себя в зеркало. – Дура ты… Ну кто тебя просил делать мне такие глаза?

Я смотрю в его расплавленное золото и, поджав губы, надменно произношу:

– Чтобы ты знал своё место.

…это тело ему создали в Империи под моим чутким руководством. Я по крови передала информацию и вложила в него вирус, делающий его бессмертным. Но он не гемма, мои дети более совершенны. Притом, его разум вряд ли сможет отказать себе в плотских удовольствиях. Поэтому Император всего лишь бессмертный человек.

– А ты не боишься, что я выделю вирусную клетку и снесу твою уникальность напрочь? Разгадаю твой секрет? – Он всё ещё стоит ко мне спиной, прихорашивается у зеркала. Пусть и не признает, но я знаю – ему нравится цвет его новых глаз.

– Ты наивный, неужели ты не подумал, что я сделаю всё, чтобы уберечь… гхм… свою уникальность? Стоит тебе только попробовать, как… – Я щелкаю пальцами, и Император валится на пол в приступе. Захлебываясь пеной, он воет протяжно от боли, тело его крутит и выворачивает.

Через минуту я отпустила его сознание, сама же подошла и вытерла его лицо от пота и розоватой пены мокрой салфеткой. Он прижался ко мне, молча и без упреков.

Так надо.

Это необходимо и мне, и ему.

– Помнишь, почему я назвал тебя так в своём сознании? – хрипло выдавливает слова одно за другим.

– Помню – улыбаюсь печально я.

– Ты заменила мне мать. Ты сохранила мне жизнь и вмешалась в судьбу этого мира, – вспоминает Цахес, приподнимаясь с пола. – Тогда я был слишком юн, чтобы принять правду, а сейчас ты – единственное, что осталось неизменным за эти пятьсот лет. Ты как якорь, который прибивает меня и мою развязность.

– Но, тем не менее, в твоей хваленой Империи бардак, дорогой.

– Больше не будет.

Он молча подвел меня к витражному окну напротив столика. Мгновение я наблюдала, а потом отшатнулась в ужасе.

Сквозь прозрачные цветные стекла я наблюдала смерть. Небольшое подобие Африканской резни.

Двадцать или даже больше, я не считала, обнаженных людей… Они стояли ровной линией, ко мне спиной, уродливые старые люди. Они были размыты, но я знала – это вельможи двора Императора. И один за другим они подходили к кремационной шахте и прыгали вниз с криками, которых я не слышала. Но знала об этом.

– Они предали меня. – Начал было он, но я закричала:

– Всего лишь глаза, Цахес! Всего глаза и ты уже… Они просто испугались!

– Ты слишком человечна, дорогая. Они предали меня не с приходом Нового Императора, они и их предки предали меня уже давно. Я думал, что всё хорошо, что я сам себе хозяин. А оказалось, я всего лишь их марионетка.

Он присел на кресло, отхлебнул чай и замер. Слова давались ему нелегко.

Марионетка?

– Они чистили моё сознание каждый раз, хотя сами поклялись лелеять его драгоценность и монолитность. Даже самые близкие люди меняли мои воспоминания, как хотели. Мое бессмертие было заключено в резервной памяти, на которую я возложил множество паролей и ключей. Сейчас она во мне. – Он с ненавистью ещё раз посмотрела за окно, где вершился суд. – Какой из меня был Император, если я всего лишь кусок мозаики?

– Уильям… – Я прижала его к себе, как ребенка. Теперь я до конца поняла всё твое состояние, всю твою боль. А ведь всё не верила в твою благодарность. Как такой циничный человек может мне быть благодарен?

– Я вспомнил тебя еще ребенком, когда ты приходила к моему отцу. Он всё говорил, что создал сам величайшее зло этого мира. Что ты мерзкая… Как бы он теперь смотрел на тебя, какими глазами?

– Никак. Плюнул под ноги и всё. Он злился, когда мы часто с тобой играли в саду. Тебе было тогда лет семь. Но потом всё изменилось… – Я выдержала паузу. – Ты сам стал копией отца.

– Ульяна, наверное, я сейчас так пал в твоих глазах? Ною, не переставая.

Я погладила его по волосам, распуская пряди. Посмотрела на него, как смотрят матери.

– Нет, Уильям, что ты… Просто и мы, выкидыши, не лишены сентиментальности. С каждым годом воспоминания всё острее и чётче. Отсеивается лишнее, остается одна лишь боль. Мы…

Но я не договорила – постучались в стену. Резное монолитное дерево распахнулось двумя створками, и в проеме возник незнакомый мне человек. Это был миловидный светловолосый юноша, одетый во дворцовую униформу. Он вежливо поклонился мне и сказал то, от чего мое сердце разбилось надвое.

– Пьедестал готов. – И встал в сторону, ожидая моего выхода. Да, всё готово… Исход я решила провести сегодня же, не выжидая назначенного времени.

Сжав руки в кулаки, я посмотрела на Императора.

– Ты сейчас похожа на школьницу, которая несет домой дневник с двойками. – Улыбнулся натянуто он в ответ, но в глазах я читала одно.

Ненависть и жалость.

– Я сама себя ненавижу в такие моменты, можешь не стараться. – Поклонилась ему я и направилась вслед за придворным.

Он вел меня тайными коридорами, освещенные розоватым светом. Каждый шаг отзывался ударом, каждый вздох был тяжел для меня. С каждой минутой я приближалась к неизбежному. Древние камни словно кричали, плевались и осыпали проклятиями.

Это шизофрения, детка…

Я в ужасе остановилась на мгновение возле одного из многочисленных зеркал. Из его глубины на меня смотрела первозданная Ульяна, какой я уже давно не была.

И не стану.

Под её глазами сеточка морщин, во рту пара пломб… Помню, как боялась идти к стоматологу. Небольшой шрам на лбу. Легкое покраснение кожи, царапины от детских ручек.

…Ты скучаешь по мне?

Как же не скучать? Я буквально стремлюсь к тебе… Бегу, а ты стоишь на месте. И тебя даже так не догнать.

А на самом деле ты бежишь от меня….Ты снова собралась устроить жатву?

Не надоело ещё?

Я пытаюсь улыбнуться и отмахнуться от неё, но не могу. Да, снова я направляюсь в назначенное договором место, чтобы сотворить ЭТО. Пьедестал, построенный Империей, сверкает и манит меня. Только с него по договору я могу вершить судьбы мира. Он – символ мира между людьми и мной.

…А ты не человек разве?

Я? Ты смеешься? Я теперь неизвестное науке существо, падшее в глазах каждого. Мною пугают детей, меня боятся только потому, что я -сильнее. Если бы не это, меня бы давно сожгли на костре.

Да что ты меня лечишь?

Ульяна в отражении смеётся, пугая моего провожатого. Он оборачивается ко мне, но видит лишь, как я меняю цвет. И больше ничего. Всё остальное – моё личное безумие.

Глаза из голубых стали пронзительно-черными, на бледной коже выступили чёрными узорами вирусные клетки. Губы посинели и стали угольными, прикрывая неровные клыки. Одеяния спали на пол, на каменные и слегка сыроватые плиты. Я сделала шаг и посмотрела на себя в зеркало.

Разве я могу быть другой? Я тону в своих глазах, чёрных без белка. Разрез их стал больше, Ульяна в глубине зеркала ещё раз появилась, глядя на меня, как икона. Всё так же, как и всегда, жалеет меня нынешнюю. А потом я разбила зеркало со злости, осыпав себя рваным стеклом, и осела на пол.

– Вам тяжело? – смотрел на меня мой провожатый, наблюдая, как черная кровь сочится из ран на порезанной руке. Не долетая до пола, кровь тягучей струей вернулась в поврежденное тело и рана тут же закрылась…

– Ничего, мне не привыкать. Веди меня дальше… И да, вы позаботились об убежище?

Он кивнул, помогая мне встать с плит.

– Как вы и просили, это полный резервуар очищенной воды. Её ничем не окрасили и не ароматизировали.

– А кислородом насытили? – пробормотала я, из последних сил сдерживая слезы. Если бы я была прежней, у меня давно покраснели веки и нос.

– Вам хватит его на две недели. Если что, мы следим за балансом и вовремя добавим.

Я поджала губы, глядя в разбитое зеркало. Но, как ни пыталась придать лицу более человеческое выражение, ничего не выходило. На меня смотрела всё то же чудовище в разломе стекла, мигая черными глазами. Тогда я просто отвернулась и продолжила путь без слов.

– Скажите, – несмело начал юноша через некоторое время, остановившись. – А я выживу?

Я посмотрела в его пронзительно зеленые глаза и вежливо поклонилась:

– Твой отец слишком хорошо воспитал тебя, Юлиан. Действительно хорошо, что я не могу не похвалить вас.

Сын Цахеса встрепенулся, в глазах появилась боязнь.

– Ты и знать не знаешь толком, кто я и что из себя представляю. С того самого момента, как я увидела тебя, я знала о тебе всё. Но… Это ваша с отцом тайна, мне она ни к чему. – Успокоила его я. – Никто не узнает твое происхождение, мой друг.

Юноша лишь молча прошел вперед меня и жестом приказал продолжить путь. Через минут пятнадцать мы были на месте. Распахнулись двери, скрипя и сбрасывая с себя печать.

Вот и ты, Пьедестал, ты нисколечки не изменился за прошедшие двести девяносто три года. Ты всё тот же…

Огромная золотая платина, с вкраплениями мозаики по кругу. Древние письмена рассказывают о том, что дважды на этом месте раскрывалось чёрным цветком зло и пожирало души.

Я усмехнулась, читая витиеватые фразы. Тогда, в первый раз, я смеялась, как ненормальная, извращаясь над словами.

Угу, черный цветок зла… Если бы росянкой назвали, я бы поняла.

Я встрепенулась болезненно. Ко мне подошел старейший льорт, Казари шерн Милош.

Мой старый друг Марко.

Он поклонился мне и одел по привычке в золотые газовые одежды. Кожу обжигала даже такая легкая ткань, но я не противилась. Марко не нравилось, когда я ходила обнаженная. Хотя с таким бесполым телом, как у куклы, что в одежде, что без нее…

– Ты подготовил всё? – спросила я, плача и не стесняясь собственных слёз, боясь спросить совершенно о другом.

Он лишь промолчал в ответ и указал пальцем в сторону. По его жесту стянули плотные ткани и я увидела то, что ожидала. Несколько красивых, но клеток, заполненных людьми.

Вернее, бывшими людьми.

Несколько десятков тех, кого называли призраками. Те, кто пятьсот лет провел, не видя ничего, кроме собственной боли и ужаса… Я подошла к ним, глядя печально на каждого. Когда-то я сама со злости запечатала в их телах, подарив то, что они так жаждали – бессмертие.

Но я – коварный демон, за это я сожрала их души. Смяла их ауры, лишив всего светлого и доброго. Той малой толики, что есть в каждом.

За последнее время я редко вспоминала, как когда-то давно призраки причинили мне самую страшную боль, как тогда, еще будучи человеком, день за днем я молила Богов пощадить меня и спасти… Потому что сама я не могла умереть, я слишком надеялась. Но смерть всё не шла, я оказалась слишком живучей. И с плохой памятью. Создав призраков, я отомстила и забыла.

Я вздрогнула и отвернулась.

– Наконесссс-то… – Прошипел один, уродливый старый мужчина, посмотрел на меня и из последних сил подполз к прутьям, протягивая ко мне жилистые руки, абсолютно белые. Он смотрел на меня слепыми глазами, кусая губы. А ведь его я помнила еще молодым охранником.

Он часто приходил в мою палату по ночам, открывал двери и…

Я коснулась его без отвращения, размазала алую кровь по лицу в попытке умыть его.

– Я устал. Мы все устали… Дни нас съедают, а ты съесть не можешь. Ты прощаешь нас, наконец? – Сбивчиво и протяжно ныл он, припадая к моим рукам сквозь прутья клетки. – Прости…

Я погладила его по седым волосам:

– Сегодня вы все покинете этот мир. Я вас прощаю. Наконец-то прощаю. Каждого.

Призраки завыли и забились в истерике. Но их крики были самой лучшей музыкой. Я нежно убрала объятия Александра и отошла в сторону, стараясь не смотреть на них. Кто из нас виноват больше, не мне судить… Но явно не они.

В дальнем углу среди них сидел Верн. Тот самый Верн, который когда-то нашел и тащательно вырастил вирус. Тот самый Верн, который так мечтал победить смерть и сравняться в душах людей с Богом.

Или нет, тот самый Верн, которому свыше помогли найти и вирус, и идеальный организм для него.

Меня.

…все мы – пешки на доске Мироздания.

Я обошла клетку, присела около Верна и погладила его по волосам. Все равно, он тот самый человек, который когда-то забрал у меня все… По своей воле, так просто, даже играючи. И мою семью, и самое главное – моего нерожденного ребенка.

Он встрепенулся и открыл глаза:

– Все эти годы я жил в сновидениях. И мне даже начало казаться, что ты все-таки вернулась домой.

– Это действительно так, Верн. Ты подарил мне новый дом, это Шим'Таа. Ты тоже вписан в историю нового мира… И теперь я вернулась. Вы можете тоже.

– Спасибо, – прошептал еле слышно он.

Пятьсот лет эти заложники моей совести ждали этого момента, сгорая день за днем. Искали смерти, а она всё не шла. Заблудилась.

Но теперь пора…

Я посмотрела уже в сторону Марко и, подбежав, обняла его крепко, как могла.

– Не передумал ещё? – Хриплым от слёз голосом пробормотала я в его расшитые одежды.

Он лишь покачал головой в ответ:

– Я соскучился по жене, а она слишком долго ждала меня… Засиделся я на этом свете. И притом, это право каждого! Не забывай. Я рад, что эти три месяца был рядом с тобой, узнал, что с тобой всё хорошо.

– Ты прав, но я буду скучать по тебе, мой друг. Что ж, до свидания?

– Прощай. Мы оба знаем, что смерть всего лишь начало нового путешествия. – Улыбнулся Марко и отошёл в сторону. На его глазах блестели слезы.

Мой друг, моя опора. Этих трех месяцев недостаточно для той, кто триста лет не мог увидеть тебя, поговорить с тобой. И все эти годы ты молча и безропотно заботился о моих детях, моем мире, хранил его. Я закрыла глаза, чтобы не видеть ничего, не видеть твоего лица, потому что не сдержусь и не отпущу тебя иначе. Ты – последнее, что связывало меня с прошлым. Ты видел начало времен, как и Аларин. И теперь я останусь совсем одна, пусть и с новой семьей…

Поджала виновато губы и сделала первый шаг на Пьедестал, сбросив газовые ткани.

– Я, дочь твоя, призываю и повелеваю. – Слова лились потоком, каждый раз новые. Это было не заклинание, это было мне вместо точки отсчёта. – Влейся в меня сила, данная этим миром, утоли мой голод и мою жажду кровью многих, кто виновен и невиновен…

Остальные слова разбросал по воздуху поднявшийся ветер…

В глазах Марко отражалось, как тело мое приподняли прохладные потоки на метра три вверх, волосы зазмеились на ветру, а письмена на теле упорядочились и стали заливать тьмой оставшуюся белизну. Когда я стала угольно – чёрной, Марко улыбнулся даже не мне, а кому-то в глубине собственного сознания, и осел на плиты перед Пьедесталом, словно уснув.

Он ушел от меня, как уходили многие. Безболезненно и печально. Глаза его застыли навсегда.

Я зажмурилась сильнее, почувствовав его последнее дыхание, взмахнула рукой и сквозь закрытые глаза ощутила, как мою кожу щекочет чужая кровь. Это призраки в клетке тёплой плотью повисли на прутьях, раскидались белыми пятнами на бархате.

С блаженными улыбками на лицах. Кто-то, умирая, счастливо прошептал:

– Свободен…

И их кровь алыми ручьями из лопнувшей плоти устремилась ко мне, вгрызаясь в тело крыльями. Ажурные их лепестки распахнулись во всю мощь, питая вирус, а потом мир внутри меня взорвался.

С огромных мониторов по всей Империи смотрело на всех нечто. Человеческое тело скрылось под сетчатыми, как у стрекозы, крыльями, превращаясь в черный сгусток. Затем он налился ещё раз кровью и лопнул на узорной плите, распустившись чёрным цветком. Человеческого тела больше не было.

Вверх от его лепестков поднялись тонкие стебли и, наконец, растаяли в воздухе…

Множество людей не смотрели теперь на мониторы, каждый из них упал на землю и начал читать молитву. И стар, и млад – каждый ждал.

Что они чувствуют, когда я прохожу мимо каждого? Я проникаю сквозь стены, сквозь слои вероятностей и пространств, к каждому подхожу и становлюсь им. Я читаю их судьбы как одно-единственное слово.

Все люди мира – всего лишь единственное слово, разное и вбирающее всю суть его. Вот и вся человеческая судьба.

Матьсындочьмужсвятнечистмонстрпалачжертва

гневбольхаоспечальстраданиеневинность

отпустиотпустиотпустияневиновенотпусти

Отпусти меня…

Бесконечный список слов, в котором кружу я в неведомом танце. Черными змеями оплетаю душу и проникаю вглубь. Улыбаясь или плача от отвращения.

Посреди площадей, посреди лесов и деревень, на пустырях и в помойных ямах – везде, люди в смиренном ожидании. Зачем бежать? От себя разве убежишь? Кто-то так и остается сидеть, а кто-то встает и направляется вдаль. Пустыми глазами смотрит на окружающих и идет прочь. На окраинах, подальше от людских глазах собираю я их, по горсточке, но теперь уже с грустью. А не с ненавистью.

Да. Раньше бы я ненавидела их и убила бы на месте, не задумываясь. Теперь же с каждым я одновременно веду беседу, сливая его сознание, очищая перед дальней дорогой.

Они такие не по своей вине, их такими создали мы сами. Общество. Но даже так они не имеют права на жизнь. Это порочный круг, их существование приведет к появлению таких же, как они.

Их треснутые, разрушенные и измученные души молят в глубине о смерти, зная, что это не конец.

Я накрываю их крылом, и они умирают, тонут в океане, чтобы когда-нибудь возродиться… падают обессиленными тушами наземь, кривятся в улыбке.

Это не конец, это только начало.

Я – глубина.

Чёрный цветок, насытившись, созревает и дает плод. Горячей и влажной, я валюсь из того, что когда-то было кровью на пол, измазанная чёрными разводами. И как только тело мое касается плиты, она разламывается и расходится в стороны, роняя меня в прохладные воды.

Камнем я падаю на дно бассейна, и над головой смыкаются золотые пластины.

В беспамятстве я делаю вдох, трансформируясь в нечто с жабрами, и засыпаю.

***

– Да мне плевать, кто ты ей! Мне сказано, не выпускать! – Кричал на Стефана бледный юноша по имени Юлиан. – Ваша Святейшая приказала, чтобы две недели её не тревожили!

Во дворце Императора не было паники. Мёртвых молча искали, выносили из различных мест, свозили на гравитационных площадках во двор. Из всех выжила лишь третья часть, остальные покончили с собой. Кто-то раньше Исхода из страха, кто-то по воле Святейшей.

– Я всего лишь хочу знать, что все в порядке! – Начал Стефан, выпуская когти, но тут же осекся и посмотрел в сторону Зала Пьедестала. Из него по одному выносили призраков, складывали в ряд их скрюченные тела. Но на лице каждого застыла умиротворенная улыбка.

И в одном из умерших, которого вынесли отдельно, на носилках, он узнал своего наставника, льорта Казари шерн Милоша.

– Но почему… – В неверии подбежал к нему Стефан, помогая людям уложить тело геммы в хрустальный гроб, приготовленный заранее.

Призраки будут сожжены вместе с остальными, а тело старейшего геммы отправится на Родину.

– Вы оставили нас… – Неразборчиво шептал Стефан на гарами, вложив в слова всю боль. Касаясь ещё теплых рук Казари, роняя слёзы на золотистую кожу. – Вы даже не сказали мне, что хотите оставить.

Из головы улетели все мысли о Святейшей, оставив место печали по ушедшему.

– Они странный народ, Император. – Поклонился Юлиан вошедшему повелителю, вступившему месяц назад на престол. – Но они мне нравятся…

– Я знаю, – буркнул в его сторону Цахес. – Сколько времени она пробудет там?

– Госпожа велела не будить её две недели. Она оплакивает мир, да?

Цахес кивнул и молча подошел к двери, запечатанной на недолгий срок. Погладил драгоценный металл, припал к нему всем телом. И вспомнил, как давным-давно ругался с другим своим сыном.

Это было после первого Исхода.

«Вы бросили умирать её! Вы низко пали в моих глазах! – кричал юноша лет пятнадцати на человека в императорских одеяниях. – Она просила опустить её в воду! Ты же видел, как она бьётся в агонии!!!

– Она мерзость! Она убила нашу мать, всех, кто был нам дорог! – мужчина взмахнул рукой, и двери в зал стали запечатывать. – Она должна ответить за все. Я… я ненавижу её! Стража!

Военные встрепенулись.

– Если кто решится помочь этой твари, убить без раздумий. Любого. Это мой приказ.

– Но, отец! – молил его сын, – Мы все виновны, все получаем по заслугам…

– Молчи, щенок, что ты понимаешь в жизни? – он ударил его со всей злостью. – Она всего лишь монстр!

Мальчик упал к его ногам от удара, разбитая губа ныла.

– Ты сам монстр! Ты уничтожил целый Материк во славу своего мира! Ты убил больше людей, чем она…»

Он лишь оттолкнул его ногой и вышел из зала. Чуть позже он узнал, что его сын был убит стражниками у бассейна, когда тот пытался оттащить Святейшую к воде. Он в неверии наблюдал, как тело сына плавало на воде лицом вниз, в розовых от крови волнах, а на дне его калачиком свернулась и дрожала от благодарности Она…

– Ты задумался, отец. – Шепотом у ног отозвал Юлиан обратно, в реальность. Его сын иногда обращался к нему открыто, на синтетическом языке, понятный лишь им двоим.

– А… ничего… Так, пустяки. Вспомнил кое-что.

– Отец, поступили данные о погибших. Чуть больше сотни тысяч.

Цахес улыбнулся.

– Так мало? Хотя она и не знает, но мир меняю вовсе не я. И никто другой. Все эти её слова про неприкосновенность политики и всё такое – пыль. А моё правление – лишь отзвук её дел.

– Ты это о чём? – Юлин смущенно замер в непонимании столь пафосной речи.

– Я про неё. Она меняет людей одним своим присутствием, сдерживает страхом перед смертью… Жаль, что она не может править нами. Из неё бы вышла более сильная правительница.

– Почему не может?

– Дура она сентиментальная, вот почему…

***

Через две недели воду в бассейне слили и распечатали зал. Я не понимала, кто я и где нахожусь. Эти странные существа пугали меня своим видом, но я держалась. Двигаться и дышать было больно, мое тело не поддерживала больше теплая вода. Тишину заменила их беготня и забота.

Постепенно память возвращалась ко мне. Я заново училась всему, потому как знания находились теперь где-то глубоко внутри.

Так было легче, так я хотя бы не помнила про исход и всю ту грязь, что наполняла меня в тот миг. Я была всем и ничем, одновременно. Если бы это оставлять себе, можно спокойно сойти с ума окончательно.

Я открыла глаза и посмотрела на людей.

Первое, что я спросила осознанно:

– Много?

Стефан покачал головой, совсем как человек, забыв про жесты.

– На Шим’Таа двадцать гемм, в основном старейшины.

– Они ушли по своей воле, я лишь исполнила её. Им было не больно…

– Среди людей потери…

Я поморщилась и выслушала цифру. По сравнению с прошлым это была на удивление небольшая цифра. Я посмотрела на довольного Цахеса и махнула рукой:

– Плодитесь и размножайтесь… Надеюсь, ты будешь править с умом и без истерик?

Император покачал головой:

– Вряд ли.

– Горбатого могила исправит.

– Сама такая.

Вот и вся его благодарность… Наплачусь ещё я от твоих выходок, дорогой. Ещё не раз мне придется противостоять твоим гениальным планам.

Я махнула рукой в сторону Юлиана и спросила у него на их «гениальном языке», чтобы никто не понял:

– Может, по-тихому уберем папу? Ты вроде мальчик хороший…

Юноша грудью заслонил отца, выдавая все свои чувства:

– Нет, даже не думайте! – и совсем по-детски добавил. – Папа просто шутит.

Я засмеялась, пугая присутствующих. Потом на древнем языке, который никто не помнил, кроме нас с императором, пропела Цахесу:

– Шутник… А Юлиан так похож на него, твоего первого сына… Ты клонировал его всё-таки?

Цахес болезненно рыкнул на меня, зло прищурив глаза. Потом всё же ответил.

– Да, это он. Я восстановил его память и чуть-чуть подправил…

Горько усмехаюсь:

– Конечно, знал бы мальчик, какая ты сволочь…

– Ага, последняя. – Согласился со мной император. – Замуж по расчету всё-таки не пойдёшь?

– Это попахивает инцестом, дорогой. – Я села, свесив ножки с постели, прижимаясь к недоумевающему Стефану. Гемма спросил что-то про странную любовь Императора на гарами, зло поглядывая на людей.

– Ничего такого, Стефан. Мы всего лишь шутим… – и уже на Цахеса. – А за дуру сентиментальную получишь ещё! Слышала все, не делай вид!

***

Уже уезжая на Шим’Таа, я последний раз подошла к окну своей комнаты. На меня смотрел лес, хотя там, за его пределами сияла огнями постурбанистическая цивилизация. Ходили вычурные люди, разукрашенные татуировками и инплантами. Ездили диковинные для меня машины, названия которых и устройство я совершенно не знала. Росли синтетические продукты, а земля стонала, наполненная отходами.

Но мир был так мал, теперь он умещался на моей ладошке. Множество городов и селений заброшено, изредка туда устраивают набеги. Всё постепенно зарастает и плавится, рушатся мосты и здания, обветшалые и проржавевшие насквозь.

Этот мир всё ещё уродлив, но теперь не настолько. Что– то меняется, возвращается к истокам, к Земле Изначальной.

Люди научились смотреть под ноги, ценить каждый миг.

Заботиться…

Или мне всё это кажется? Может, я слишком идеализирую их?

Я отошла от окна, наполненная свежим воздухом. В последний раз взглянула на свое отражение.

– Кукушка – кукушка, сколько мне жить осталось?

– Не мучай птичку, – испугал меня Цахес, появившись в проеме. – Ты уезжаешь?

– Да.

– Мммм, может, останешься?

Я покачала головой:

– Не думаю, что вам это необходимо, Император.

Он присел на кресло, с весьма загадочным видом улыбнулся. В золотых глазах его больше не было того безумия, что наблюдала я в Руит'та'Сарэй. Теперь на меня смотрела полноценная личность.

– Сколько времени ты будешь меня еще нервировать? Я тебе построил шикарный мавзолей…

– Ты это про убогую пристройку к своей гробнице? – съязвила я в ответ, – Спасибо, как-нибудь сама… А если честно, не знаю. Я бы и рада, только мир меня не принимает в свои объятия. Рано ещё.

– Ты же не первая в своем роде? Были до тебя такие же Святейшие?

Я загадочно улыбнулась, не давая ответ. Потом подошла к нему и приобняла:

– Заботься о Природе… Это самое главное. И тогда я буду оставаться самым страшным сном для этого мира.

– Я принес тебе подарок. – Цахес протянул мне сверток. Когда я развернула бархатную черную ткань, на пол полетели разноцветные карты. Каждая была знакома мне до мельчайшей чёрточки.

– Откуда они? Я думала, что давно…

– Их хранила твоя семья, каждую по отдельности в вакуумном пакете. Потом, после смерти твоих родных, ячейка в банке перешла в наш архив. Так я узнал о тебе Прошлой…

Я молча собрала с пола карты, целуя каждую, как давних знакомых. Их отреставрировали и залили в гибкий пластик для сохранности. Теперь вся колода была как новая.

– Они называются Авалон. – С грустью сказала я пустоте. – Раньше я часто ездила к подругами, и мы гадали… Это Таро Авалона.

– А не в честь ли…

– Да, – перебила я его. – Именно о нём записи в моем телефоне, именно так я делала напоминания себе самой, чтобы не забыть. Эвалон – это уже мир моих детей.

– А себе ты нагадала такую судьбу?

Я присела рядом с Императором и разложила колоду:

– Я не гадала самой себе никогда… Вытяни пять карт, Цахес. И я расскажу тебе, что готовит мир.

Ночь надвигалась на Императорский Дом, а в маленькой, слабо освещенной комнате сидели двое. Они что-то рассказывали друг другу и пытались всё время уколоть словами.

Они были не похожи на людей и в то же время были ими от и до…

Как они стали такими, и почему… Всё на свете имеет начало.

Но это – уже другая история…