11

С самого утра, вернее, даже с самого пробуждения я придумывал, что и как напишу я Люси. С фантазией у меня, откровенно говоря, не очень, но «ЦУ», данные накануне Катюхой, должны были сыграть свою важную роль. По крайней мере, я очень на это надеялся.

Продолжал я сочинять письмо и по дороге на работу, и уже сидя перед монитором. Почтовую программу я пока не открывал, решив набрать текст сначала в «Word’е». За напряженной работой ума я не заметил даже, как к моему столу подкралась (?!) Гена.

— Максим Андреевич! Как встретили?! — раздалось над самым ухом.

Покачнувшись, я в панике попытался свернуть «вордовский» документ с письмом. Впрочем, Гена, по-моему, осталась довольной уже тем, что я «работаю» с каким-то «документом», а попытку прочесть его она даже и не замышляла. (Кстати, мне иногда кажется, что Геша вообще не умеет читать, во всяком случае, я ее за этим занятием ни разу не видел.)

— Что?.. Кто?.. Кого то есть... — завякал я ничем не лучше самой Геши. — Здравствуйте, Генриетта Тихоновна!

— Здравствуйте! — Геша крутанулась туда-сюда пару раз, стоя на месте, словно делая зарядку. — Встретили родню? Вчера... Как доехали? Из Астрахани... сестра брата?

Я зарделся. Тьфу, бестолочь, чуть не влип! Забыл совсем, что отпрашивался вчера! Но почему из Астрахани? По-моему я вообще не называл никакого населенного пункта!

— Почему из Астрахани? — озвучил я свои мысли. И сам не зная зачем, сказал: — Из Архангельска! Сестра мужа жены... — Когда до меня дошло, что я только что отчебучил, мне стало плохо. Но Геша радостно заулыбалась, сделав умильно-округлые глаза:

— Сестра мужа! О! Как хорошо! В Астрахани яблоки вкусные, и эта... вобла! Будете с братом пиво под рыбу... Привез? Там ведь Волга... это самое... впадает.

— Северная Двина, — поправил я. — Архангельск...

— У меня тетя мужнина из Астрахани! — продолжала радоваться Геша. — Там... это самое... звала нас все в гости. Арбузы привезли? Там арбузы растут! Я арбузы... это самое... о-о-о! — мечтательно закатила глаза Генриетта Тихоновна. — Ела бы и ела! Умерла, не успела...

Я аж вздрогнул.

— К-кто умер?

— Сестра мужа... тетя его, — вздохнула Геша очень печально. — Передавайте привет! — И убежала.

Следом за Гешей бледные, с бисеринками пота на лбах, вылетели за дверь Валя с Юлей. Хоть бы успели добежать, бедолаги!


Как оказывается трудно сочинять! Никогда бы не подумал! Одно дело писать, отвечая на вопросы, или рассказывая что-то произошедшее в действительности... Да хоть мысли свои излагать, в конце-то концов! Но придумывать, стараясь увязать при этом все в какое-то подобие логической цепочки... Бр-р-р! Бедные писатели! Особенно фантасты... Вот уж, поистине, каторжный труд!

Когда я поставил в злосчастном письме последнюю точку и глянул на часы, то с огромным удивлением увидел, что наступило время обеда! Вот это да! А с экрана между тем сиротливо чернело несколько куцых абзацев:


«Здравствуй, Люси!


Прости меня, дурака, идиота несчастного!

Не знаю, с чего это на меня нашло: поиграть с тобой в глупую игру... Самому сейчас стыдно... Прости, если сможешь, и давай забудем про это. Хорошо?


Видно, от моей напряженной работы у меня совсем растрепались нервы, вот я и решил расслабиться. Ты же знаешь, какая у меня работа! Что ты, кстати, о ней думаешь? Только честно!


Ты вот еще пишешь про прессу... Неужели обо мне на самом деле так много пишут? Я что-то не замечал. Ты могла бы прислать мне какую-нибудь наиболее яркую публикацию?


О спецзаданиях, ты сама понимаешь, не маленькая, я не могу распространяться! Так что прости. Кстати, как ты узнала, что я офицер?


И не думай, что я хочу отделаться от тебя! Нет, правда, ты мне очень нравишься! Твое последнее фото, что ты мне прислала, это вообще... Не нахожу слов!

А вот в моей фотографии не понимаю, что тебе не понравилось? Вид как вид! Обычная одежда...


Так что пиши, не дуйся. Все в порядке! Прости, как говорится, засранца!


Твой Макс».


Все я вроде сделал правильно, как и договаривались мы с Катюхой, а на душе все равно скребли кошки. Ну, не люблю я врать! И не умею! И не хочу! Но что толку теперь рвать волосы, если письмо уже отправлено... Может, оно и вправду к лучшему. Может, хоть что-то, наконец, прояснится! Если вообще дойдет это мое письмо... Катькино-то не дошло!

В столовой я что-то вяло жевал, не чувствуя вкуса, и вид у меня, вероятно, был такой, что даже невозмутимый Саня Ванеев заметил:

— Что, лягушки плохо прожарены?

— Какие еще лягушки? — подозрительно уставился я в свою тарелку.

— Не знаю, какие там скребут по твоей душе, — пожал плечами Саня.

— Кошки, а не лягушки, — поправил я.

— Да ты что?!! — испуганно ткнулся он своим кривым длинным носом в тарелку. — А сказали: кролик!

— Ты че, — не удержавшись, хохотнул я, — откуда в нашей столовке — кролик?

— Вот и я о том же... — задумчиво пробормотал Саня. — Откуда здесь взяться кролику? Ты прав, точно кошку подсунули!


После Саниных приколов стало как-то легче на душе. Светлее, что ли... А может, и сытный обед сыграл свою роль. Хотя я действительно так и не понял, что же мы ели. Не удивлюсь, если и правда кошку. Но приготовленную вовсе не дурно.

Дурно мне стало сразу после обеда. Люси не только получила мое письмо, но даже успела ответить! Она что, не отходила от компьютера эти два дня, ожидая моего... то есть Максиного, письма? Видать, так оно и было... Но лучше бы ничего этого не было! Как бы выдохнул я — облегченно, с чувством выполненного долга, получив сообщение администратора о невозможности доставить письмо... Потому что теперь... Теперь я уже всерьез стал беспокоиться о собственном рассудке. Ведь именно этот возможный вариант я совершенно не рассматривал: сумасшедшая вовсе не Люси, а я! Да и как тут было не засомневаться, если тебе пишут такое:


«Милый, дорогой мой Максимушка!


Прости, что называю тебя так, но я не могу больше сдерживаться! Если бы ты только знал, что пережила я за эти дни! Твои письма, они жалили так больно... Нет-нет, прости еще раз, я не упрекаю тебя ни в чем, благодаря им, этим странным, страшным, холодным письмам, я поняла наконец, что не могу без тебя... Просто не могу! Мне стало вдруг так одиноко, так тошно, так больно!


Боже, что я пишу! После этого моего письма ты уже точно порвешь со мной окончательно! Да и что там рвать, мы даже не виделись с тобой никогда! Только письма, письма, письма... Я-то, конечно, видела тебя на экране визора — живого, улыбающегося, прекрасного! Гордость России и моя... любовь. Вот я и сказала, наконец, это слово. Да, я люблю тебя, Максим, люблю с той самой минуты, как увидела в «Новостях Империи» возле «Императора», готового к взлету...


Ты спрашиваешь меня, что я думаю о твоей работе! Боже мой, и ты еще спрашиваешь! Я восхищаюсь ею, восторгаюсь, как миллионы, населяющие нашу страну, как миллиарды, живущие на нашей планете! Но я и боюсь ее, и ненавижу, и ревную тебя к ней до боли в сердце... Ведь она отнимает тебя у меня! О! Если бы ты был простым авиатором! Пусть даже военным летчиком... Это тоже ужасно рискованно, но ты бы, по крайней мере, не был бы столь знаменит, и я могла бы иметь реальный шанс на то, чтобы...


Не могу, не могу писать больше!!!

Люблю, люблю, люблю!!!

Прости, прости, прости!!!


Твоя (???) Люси. : - * : - * : - *


P.S. Посылаю мою любимую публикацию о тебе».


К письму был прикреплен файл. «Nagrada.tif». Я чувствовал, что ничего хорошего меня в нем не ждет. И я оказался прав. Это была отсканированная газетная заметка. Я начал читать ее и почувствовал, как перед глазами замелькали темные круги. Никогда еще печатное слово не действовало на меня так сногсшибательно. Причем, в буквальном смысле, поскольку я, словно кисейная барышня, был близок к банальному обмороку, читая следующее:


«ИМПЕРАТОР НАГРАДИЛ ЭКИПАЖ «ИМПЕРАТОРА»

Санкт-Петербург, 15 мая 1999 года. Сегодня в Тронном Зале Зимнего Дворца Государь Император Всероссийский Его Величество Николай III произвели награждение героического экипажа космического корабля «Император», впервые в истории Человечества совершившего пилотируемый полет на планету Марс.


Его Императорское Величество пожаловали за беспримерный подвиг, проявленный героизм во имя Бога, Царя и Отечества высшую награду России — орден Святого Апостола Андрея Первозванного капитану корабля «Император», капитану I ранга Императорского Космического Флота Вотчицеву Максиму Андреевичу.


Орденами Святого Равноапостольского Князя Владимира I степени Его Императорским Величеством были пожалованы все прочие герои-звездопроходцы: капитан II ранга Вороненко Сергей Валентинович, старший лейтенант Ярчук Олег Борисович, старший лейтенант Николаев Михаил Анатольевич.


Капитан славного «Императора» Максим Андреевич Вотчицев в ответном благодарственном слове сказал:

«Великая Россия доверила нам стать ее первыми представителями на далекой Красной Планете. Мы с честью оправдали это доверие, выйдя победителями из смертельно опасного поединка с Космосом и укрепив еще более величие Империи. Иначе не могло и быть: ведь наш могучий корабль нес на своем борту славное имя — «Император». Государь Император отметили наш поступок высочайшими наградами. Я с гордостью и трепетом ощущаю на своей груди благородную тяжесть почетнейшего ордена! Но это не только моя награда — это награда всех тех, кто сделал наш поход реальностью. Девиз ордена — «За веру и верность» — относится ко всем, взметнувшим величие России до самых звезд. Святой Апостол Андрей Первозванный всю жизнь провел в странствиях, его считают покровителем мореплавателей. Теперь он стал и покровителем странствующих по звездным морям!

Слава Великой России! Боже, Царя храни!»


Но и это было еще не все. Газетную заметку дополняла фотография. Отсканированная с газетного листа, она своим качеством оставляла желать, конечно, лучшего. Однако и на ней я вполне смог различить, как высокий, статный мужчина в военной форме незнакомого фасона, украшенной всевозможными лентами, позументами и прочая, и прочая, навешивает прикрепленный к вычурной цепи орденский знак с Андреевским крестом на фоне двуглавого орла на шею одетого в похожий на военно-морской парадный китель человека, на котором сияла уже восьмиконечная звезда. И этим человеком был... я.

Загрузка...