Пламя страсти

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Солнце уже склонялось к горизонту – висело там, словно гигантский фонарь, окрашивающий небо в яркие цвета. Эвелин потихоньку брела к дому, погоняя хворостиной жалкое стадо коз. Она загнала их во двор, бросила им охапку сена и принесла воды. Она удивилась, что рядом никого нет, обычно в этот час здесь были и Фарида и Джамиля, которые мыли посуду. Она закрыла коз и направилась к дому, но, сделав несколько шагов, услышала оживленные мужские голоса. Опустив на лицо покрывало, Эвелин уже собиралась проскользнуть на женскую половину, когда заметила, что обе жены Абулшера сидят в комнате, и что лица их открыты.

Она остановилась и увидела незнакомого мужчину.

Он был одет в обычный тхальский костюм, весь покрытый дорожной пылью. По сравнению с Абулшером он был значительно ниже ростом, но шире в плечах. Кожа его была очень темной, глаза черные. Он носил густые усы. Когда Эвелин вошла, он что-то громко говорил, но тотчас смолк.

Абулшер встал и указал ему на Эвелин.

– Имхет, это та женщина.

– Салам алейкум, я брат Абулшера. Я из Пешавара, сначала поехал к Абулшеру в Саргохабад, а мне там сказали, что он должен быть здесь.

Абулшер пристально взглянул на Эвелин.

– Имхет нам сейчас рассказал, что англичане несколько месяцев назад нашли труп убитого лейтенанта. И теперь подозревают в этом убийстве меня…

Эвелин почувствовала слабость в ногах. Она давно вычеркнула Фрэнсиса из своей памяти. Ее охватил ужас. Ясно, что Абулшер и его брат догадывались, а может быть, и знали, кто на самом деле убил офицера. Что ей делать? Признаться или все отрицать? Нет, лучше сказать правду, они все равно узнают.

– Я… Я убила его нечаянно… Он хотел изнасиловать меня… Я защищалась… Абулшер мрачно произнес:

– Верно говорят, что за женское целомудрие надо платить.

– Я не подумала, что они станут подозревать кого-нибудь из местных жителей. Поэтому я и не говорила об этом. Теперь я сама расскажу им…

Абулшер вздохнул:

– От этого не будет никакого толка. Они уже наверняка знают, кто настоящий убийца. Но они не допустят, чтобы пострадала репутация семьи британского полковника.

Он надолго замолчал, погрузившись в раздумье. Потом обратился к брату:

– Когда мы должны ехать?

– Чем раньше, тем лучше. Англичане уже выслали за тобой патруль.

– Мы возьмем с собой эту женщину?

– Это нужно решать тебе.

– Тогда мы возьмем ее. Фарида, к вечеру надо одеть ее мужчиной. И понадобится еда в дорогу. Мы уезжаем надолго.

Остаток дня пролетел незаметно. Эвелин сидела на женской половине, ее сердце сжималось от беспокойства и страха. Джамиля беспрерывно причитала и хныкала, сетуя на разлуку с мужем, но все же занималась делом – месила тесто для лепешек, чистила и тушила овощи. Фарида собирала одежду. Мужчины готовили лошадей. Около шести часов в комнате женщин появился еще один тхалец, пожилой. Это был дядя Фариды, он сказал, что останется в доме на время отсутствия Абулшера.

Фарида принялась за туалет Эвелин. Первым делом она усадила ее на кровать и покрыла плечи полотенцем. Распустила белокурые волосы и, прежде чем Эвелин успела что-либо сказать, быстрыми движениями остро наточенного ножа обрезала их. Эвелин закрыла глаза и стиснула зубы – порвалась последняя нить, которая связывала ее с прошлым. Фарида взяла палочку и стала намазывать ей на волосы что-то липкое. Это была хна. Эвелин поняла, что ее будут красить и пыталась протестовать, но старшая жена была непреклонна. Вскоре волосы Эвелин приобрели тускло-рыжий цвет. Водопад волнистых золотисто-белокурых волос мисс Беллингэм превратился в простую и грубоватую прическу тхальского мальчишки. Затем Фарида натерла кожу Эвелин соком кожуры грецких орехов и кожа быстро потемнела.

Далее старшая жена принесла длинную полосу тонкой ткани, которой туго замотала пышную грудь Эвелин. Фарида надела на нее мужские шаровары и длинную серую рубаху. Мужской наряд дополнили кожаные сапоги с загнутыми вверх носами и коричневая чалма. Когда Эвелин взглянула в зеркало, то увидела невысокого стройного рыжеватого подростка…

Едва Фарида закончила одевать Эвелин, как Абулшер крикнул, что пора ехать. Эвелин выбежала из дома, радуясь той свободе, которую давало ей превращение в мужчину. Абулшер и его брат уже сели на коней. Они привязали мешки с провизией к седлам, за спины закинули ружья. Эвелин взобралась на низкорослую гнедую лошадку. Новое седло показалось ей поначалу неудобным.

Они помахали стоящим у дома женщинам и направили лошадей в сторону ближайшего перевала…

После трех часов пути они сделали привал у горной речки. Имхет развел костер, они поели лепешек и овощей. После ужина Эвелин легла на расстеленное на земле одеяло. Над ней был бескрайний усеянный звездами небосклон. Она смотрела на своих спутников, которые продолжали сидеть у костра.

Братья были совершенно не похожи друг на друга. Это сначала удивляло Эвелин, но теперь она знала, что Имхет – брат Абулшера по крови. В младенчестве их кормила одна и та же женщина, они вместе росли, а когда им было по четырнадцать лет, то однажды каждый из них разрезал кинжалом палец и они смешали капающую кровь, поклявшись в вечной дружбе. Эвелин не могла понять смысл подобных мистических ритуалов. Ей они казались несерьезными и даже забавными, а здесь они значили очень много. Каждая народность, каждая секта, каждая каста имела собственный кодекс обычаев и правил, нередко резко отличных друг от друга. Европейцу нечего было даже пытаться проникнуть за плотную завесу тайн, окутывавших столь многое в этой непостижимой стране.

Эвелин прикрыла глаза. Натруженное после долгой скачки в непривычном седле тело приятно расслабилось. Она заснула, но ненадолго. Ее пробудил какой-то невнятный шум. Круглая луна освещала их бивак холодным серебристым сиянием. Инстинктивно она протянула руку, думая, что рядом с ней лежит Абулшер. Но его не было. В тревоге Эвелин подняла голову и огляделась.

Она увидела обоих братьев, тот и другой были раздеты. Имхет сидел, поджав под себя колени и прислонившись спиной к дереву. Абулшер лежал перед ним, приподняв согнутые ноги. Эвелин быстро перевернулась на живот и устремила свой взор в их сторону. Темнокожий Имхет нежно поглаживал руками живот и бедра брата. Эвелин увидела его вздымающийся член, он имел такие внушительные размеры, что о них трудно было догадаться, если судить по небольшому росту этого человека. Сейчас этот член был зажат между коленями Абулшера, из них торчала его розоватая верхушка. Имхет наклонился, сложил губы трубочкой и втянул в них тугой орган своего брата. Абулшер что-то бормотал, пребывая в экстазе: поднимая и опуская колени, он потирал ими длиннющий фаллос брата. Неожиданно Имхет мягко оттолкнул от себя Абулшера, вскочил и выпрямился. Абулшер поспешно встал на колени, положил свою голову на руки и раздвинул ноги. Приземистый Имхет тоже опустился на колени позади него, расставил мускулистые шары его ягодиц, отыскал в них ход, окруженный складками кожи и без труда вонзил в него свой увесистый фаллос. С полминуты он держал его там неподвижным, гортанным голосом произнося нежные слова в адрес брата, потом втиснулся до предела. Свои руки Имхет протянул к раздувшемуся и вздрагивающему члену Абулшера, обхватил его и принялся массировать. Оба стали двигаться в едином ритме, их напрягшиеся тела забились в неистовой тряске. Ночь оглушалась похожим на конское ржанье гиканьем и звонкими шлепками крепких бедер по упругим ягодицам…

Эвелин не могла оторвать от них глаз. Ее поражало поведение Абулшера. Он, который мог быть таким грубым с женщиной, сейчас делал все, чтобы усладить этого плотоядного коротышку. Было ясно, что Абулшер получал мазохистское удовольствие, рабски покоряя свое тело прихотями брата по крови…

В конце концов вожделение обоих достигло пароксизма, фрикции стали бешеными. Казалось, что двое мужчин наперегонки рвутся к близкому финишу их соития…

Темнокожий Имхет был страшен в своем оргазме. Его будто взрывало изнутри, раскаты этих взрывов прокатывались по всем конечностям, нижняя челюсть отвисла… В бессилии упав на Абулшера, он продолжал дергаться от стихающих, но еще владеющих им толчков семяизвержения. Прошло немало времени, прежде чем он притих.

Эвелин лежала, съежившись и боясь пошевелиться, но продолжала наблюдать.

Коротышка пришел в себя и встал. Он поцеловал брата в щеку и что-то прошептал ему на ухо. Они легли на землю валетом. Абулшер взял грузный орган Имхета, который уже вновь начал оживать, в рот. Одновременно он раздвинул ноги, подставив собственный член красными губам брата. Они долго лежали на земле, припав друг к другу и млея от блаженства. Вдруг ни с того ни с сего Имхет поднялся и бросился к пасшимся поблизости стреноженным лошадям. Он выбрал одну из них, потрепал по загривку, положил обе руки ей на спину, подпрыгнул и повис поперек хребта. Абулшер подошел к нему сзади и быстро окунул свой пенис в темную щель качающегося зада. Затем он легонько хлопнул лошадь, она послушно тронулась. Животное медленно совершало на привязи круг за кругом. Абулшер шел рядом с ним. Переступая ногами, лошадь раскачивала висящее на ее спине тело Имхета, эти качания отзывались утонченными подрагиваниями разгоряченной плоти вокруг введенного органа Абулшера. Так они сделали еще круг, потом еще и еще… До тех пор, пока не рухнула запруда, сдерживавшая оргазм, и не хлынули пульсирующие струи наслаждения…

Потом оба брата улеглись и заснули. Эвелин видела, что они лежат со сплетенными руками и ногами, как дети, которые после дневных игр не могут расстаться даже на ночь.

Они ехали уже несколько дней по горам, но до нужного им места было еще далеко. Когда на их пути попадался кишлак, они останавливались там. Каждый раз их встречал старейшина-аксакал, который, несмотря на традиционное гостеприимство, никогда не спрашивал, откуда они следуют и куда направляются. Но стоило Абулшеру рассказать о подстерегающей их опасности, как люди наперебой предлагали свою помощь – кто приютом, кто деньгами, кто просто советом.

Эвелин было по душе это странное путешествие. Теперь ее звали мужским именем Очил, причем как Абулшер, так и Имхет называли ее так, даже когда рядом не было посторонних. Ей все больше нравился их образ жизни. Она привыкла к их пище, даже полюбила эти острые блюда, почти всегда готовившиеся из одной свежей баранины, но отличающиеся вкусом, ароматом, набором пряностей. Поскольку ее принимали за юношу, то это открывало перед ней совершенно новые возможности. Так, в одном из кишлаков ее пригласили участвовать в конных скачках, и ей удалось обогнать нескольких мужчин.

За время многочисленных и разнообразных встреч Эвелин познакомилась с обычаями горцев. В этих суровых местах на скудных почвах редких лугов было неимоверно трудно выращивать злаки и овощи. Чтобы прокормить себя, горцы испокон веков были вынуждены заниматься отхожими промыслами, среди которых далеко не последние места занимали грабежи, разбой и торговля невольниками. У них сложились свои законы, а в отношениях между племенами и семьями господствовал принцип "око за око, зуб за зуб". Кровная месть считалась здесь священной. Если, к примеру, убивали главу семьи, то делом чести его наследников было разыскать и умертвить преступника. Правда, бывали случаи, когда кровную месть можно было предотвратить, но при этом надлежало заплатить огромный выкуп. Бывало, что несколько поколений одной семьи должны были платить другой, пострадавшей много лет назад семье, расплачиваясь за убийство, совершенное кем-нибудь из предков с необузданным темпераментом, который принял неписаное обязательство отдать колоссальную сумму за пролитую кровь.

Эвелин научилась уважать и религиозное рвение мусульман. Ее уже не удивляло, что Абулшер и Имхет несколько раз в день, постелив свои молитвенные коврики и обратившись лицом в сторону священной Мекки, приступали к молитве-намазу, истово повторяя слова Магомета, обращенные к великому Аллаху.

И все же, несмотря на экзотические прелести новой жизни, Эвелин ощущала себя потерянной. Она сознавала, что ей никогда в жизни не удастся по-настоящему постичь этих людей, так же как и они никогда не поймут ее. Каждый раз, когда мужчины падали ниц и надолго затихали в молитвенном экстазе, Эвелин чувствовала свое одиночество. Синие горы, возвышавшиеся со всех сторон, усугубляли своим присутствием тоску одиночества… Все чаще по ночам ей снились зеленые поля и морской берег, дубовые рощи и полевые цветы, аккуратные дома с красными черепичными крышами…

Однажды вечером, когда они только что поужинали, Эвелин встала из-за стола и направилась в комнату, отведенную для ночлега троим беглецам. Они прибыли в очередной кишлак накануне и успели хорошо отдохнуть. Она прилегла на кровать и закрыла глаза, прислушиваясь к звуку мужского пения, доносившегося из соседнего дома. Она уже засыпала, когда отворилась дверь и вошли Абулшер и Имхет.

Абулшер подошел к ней и сказал:

– Очил, мой брат нуждается в тебе.

Эвелин посмотрела на него с недоумением.

– Нуждается во мне?

– Да. Ты же знаешь – все, чем владеет Имхет, принадлежит и мне. И наоборот, все мое является также его собственностью. Значит, ты тоже принадлежишь ему.

С этими словами Абулшер вышел.

Эвелин лежала на постели в своем углу. Ее сердце было готово выпрыгнуть из груди. Она с самого начала побаивалась этого странного коренастого человека со свивающимися усами и горящими глазами цвета угля.

Неслышно ступая, Имхет приблизился к ней и, взяв за руку, поднял и вывел на середину комнаты. Он ловко запустил свои руки под ее длинную рубаху и развязал ткань, плотно стягивающую ее грудь. Потом спустил шаровары и стянул через голову рубаху. Легко наклонив Эвелин, уложил ее на пол. В животе у нее что-то сжалось… Бездонные черные жгучие глаза гипнотизировали ее.

У этого коротышки оказались на редкость гибкие и нежные руки. С кончиков его пальцев как будто соскакивали энергетические разряды… Он лег рядом с ней, одна его рука занялась ее грудью, другая – бедрами. Эвелин не представляла себе, что мужские руки могут быть такими… Они поглаживали ее, чуть-чуть прихватывали и тут же отпускали, источая беспрерывные ласки…

Этот человек умел в одно и то же время возбуждать и успокаивать. Когда его нежнейшие пальцы ритмично пощипывали ее соски, Эвелин хотелось закричать от прилива желания, но в следующую минуту она, как убаюканный колыбельной песней ребенок, млела от прикосновений его жаркого языка, повторявшего движения котенка, жадно лакавшего молоко. Лежа на спине, широко разбросав ноги, зажмурив от наслаждения глаза, она отдавала себя этим пальцам-победителям, полностью овладевшим ею… Иногда эти магические пальцы становились такими легкими, что уподоблялись крыльям впорхнувшей в окно ночной бабочки. Когда они кружились вокруг истомленных грудей, те набухали еще и еще, грозя прорваться от неутоленных желаний… Потом они подлетали к интимному естеству ее, каждый взмах их крыльев, едва касавшихся уже распахнувшихся губ, распространял жгучие импульсы по всем ее органам, заставлял ее лоно выбрасывать новую порцию густого секрета… И тогда плотный и влажный язык заполнял собой ямку вокруг пупка. С трудом сдерживаемое вожделение вновь уступало место умиротворению и сладкому опьянению…

Потом он вкрадчивым движением перевернул ее тело и своим жарким языком принялся осыпать ласками ее круто-взбитую попу, все чаще обращаясь к развилине между круглыми белыми взгорьями… Два пальца подкрались к наморщенному анусу и приоткрыли его сжатый зев. В него ткнулся гибкий и трепетный язык, от которого тотчас побежали по всем нервным центрам воспаляющие волны сигналов. Эвелин не могла сдерживать вырывающиеся стоны, она была во власти гипнотической силы, которая то погружала ее в кайф хмельной дремоты, то возвращала к острой яви любовной игры.

Мужчина не позволял ей дотрагиваться до него. Он будто исполнял на ее теле, как на диковинном инструменте, фантастическую симфонию, стремясь добиться полной гармонии движений своих рук и отзывов всех ее органов чувств. Когда его пальцы, словно перебирая струны, ластились к ложбинке между ягодицами, а другая рука мягко ложилась на губы ее рта, к Эвелин сквозь толщу наслоений многих лет пробивалось давно забытое ощущение детства – вот точно так же кто-то, наверное, няня, ласковыми руками умел прогнать ее ночные страхи, приголубить и успокоить…

Извиваясь под непрекращающимся дождем ласк колдовских рук, она уже настраивалась под надвигающийся и такой желанный оргазм. Неудержимо задвигались бедра, будто исполняя ритуальный танец, ритм которого все убыстрялся. Все в ней сейчас стремилось к одной цели – ей необходимо было кончить…

Темнокожий мужчина заметил это, его горячий рот прижался к подрагивающим тайным устам Эвелин. Он сделал это как раз в нужный момент, чтобы сразу принять от нее благодарность в виде молокоподобного флюида, от которого рывками освобождалось ее изнуренное ожиданием и наконец расслабляющееся тело…

Если в кишлаках путники чувствовали себя в полной безопасности, то появляться в городах они избегали. В каждом городе находились англичане, риск был слишком велик. Когда они добрались до Пешавара, то объехали его стороной и повернули к Хайбару, от которого начиналась дорога, тянувшаяся до самого Кабула.

Весной и летом Хайбарское ущелье представляет собой чудесное место. Суровость окружающих гор смягчается яркой палитрой диких цветов, которые распускаются всюду, где на каменистой почве удается зацепиться их корням. Пыльная дорога идет между раскидистых деревьев, по обе стороны от нее поднимаются вверх зеленые уступы террас, на которых лежат небольшие пшеничные и кукурузные поля. В это время года небо здесь ярко-синее, на его фоне белеют снеговые шапки Гиндукуша, напоминая, что зелень лета рано или поздно будет сметена холодными пронизывающими ветрами.

Сейчас они были на земле пуштунов. Они часто встречали группы всадников: сбруя и попоны их лошадей были богато украшены. За спиной у всех были инкрустированные ружья, с поясов свисали отделанные серебром кинжалы. Иногда пуштуны останавливались и пристально вглядывались в проезжающих мимо путников. На приветствия они отвечали сдержанным кивком головы. У некоторых пуштунов были тонкие лица с орлиными носами, от других мусульман-горцев их можно было отличить по черному цвету чалмы.

На этой земле Абулшер и Имхет чувствовали себя неспокойно. Если прежде они подолгу отдыхали в кишлаках, то теперь беспрерывно спешили. Путешествие превратилось в настоящее бегство. Абулшер объяснил Эвелин, что пуштунские племена фактически контролируют всю приграничную с Афганистаном область и считают себя в ней хозяевами. Они способны учинить кровавую расправу с чужаками, чье присутствие здесь сочтут нежелательным. Хмурясь, он говорил:

– Пуштуны – как хищные звери, они нападают внезапно. От них не жди ни жалости, ни пощады… Чем быстрее мы проедем эти места, тем лучше.

Оказавшись на пуштунской территории, путники скакали почти весь день, остановившись лишь на пару часов, чтобы вскипятить на костре чайник и съесть по лепешке. Покончив с чаем, Абулшер и Эвелин остались у догорающего костра, а Имхет повел лошадей к реке.

Потом они снова двинулись в путь. Эвелин привыкла к седлу, она могла проводить в нем сколько угодно времени. Лишь поначалу у нее побаливали ноги, и когда они спешивались, то было трудно ходить. Ей удалось преодолеть это, она не желала отставать от мужчин. Эвелин опасалась, что если Абулшер и Имхет оставят ее в каком-нибудь кишлаке, то там быстро распознают кто она на самом деле.

Проводя долгие часы в седле, Эвелин размышляла о превратностях своей судьбы, но почти не вспоминала о родителях, о гарнизонной жизни в Саргохабаде. Только один раз военный городок напомнил ей о себе – она увидела в поле одинокого крестьянина, на котором была поношенная английская форма. Вид военной одежды вызвал в памяти торжественные марши на плацу, танцы с молодыми офицерами и воскресные пикники.

Словно прочитав ее мысли, Абулшер спросил у Эвелин, не соскучилась ли она по дому. Эвелин отрицательно покачала головой. Он повернулся к брату и сказал:

– Раненая волчица приползает умирать в родное логово…

Они все ехали по пуштунской земле – Абулшер и Имхет впереди, Эвелин чуть отстав от них. Неожиданно братья остановились. Абулшер сложил руку козырьком, чтобы защититься от яркого солнца, и стал напряженно всматриваться вниз, в долину, простирающуюся у подножия горы, по склону которой они держали путь. Эвелин поглядела туда и увидела одинокого всадника – он размахивал рукой, явно стараясь привлечь их внимание.

Абулшер и Имхет были в нерешительности – спускаться ли им в долину или подождать здесь. Но всадник уже направил своего коня к тропе, он быстро приближался. На полном скаку он поднял ружье и выстрелил в воздух. Так один тхалец приветствует другого, встречая его в горах. Братья поняли, что перед ними их соплеменник.

Подъехав, всадник поздоровался и, торопясь, начал говорить. Он сообщил, что два дня назад видел в сорока милях отсюда патруль из солдат-турок во главе с английским офицером. Патруль кого-то разыскивал. Теперь тхальцы разослали по окрестностям гонцов, чтобы предупредить своих.

Эвелин знала, что благодаря такой системе оповещения уже через несколько часов каждый тхалец будет знать о появлении солдат. Все те в кишлаках, у кого есть основания скрываться, тотчас покинут свои дома и уйдут в горы. К приезду патруля там не будет никого из тех, кого ищут. В горах колониальные власти оказывались бессильны.

Сообщив новость, всадник попросил Абулшера передать это в тхальский кишлак, до которого было около часа пути. Братья поблагодарили его, после чего трое путников помчались по узкому ущелью.

По дороге они дважды попадали под камнепад. По счастью, сыпавшиеся градом камни были мелкими и не причинили вреда ни людям, ни лошадям.

Уже смеркалось, когда они увидели крыши глинобитных хижин. Абулшер дал холостой выстрел, и вскоре двое мужчин на вороных конях выехали им навстречу. Абулшер попросил отвести их к главному аксакалу, сказав, что у него есть важные вести. Откуда-то появились многочисленные лохматые собаки, их заливистый лай сопровождал прибывших до центра кишлака. Встречавшиеся на пути женщины торопились прикрыться чадрой, успевая при этом бросить любопытный взгляд на незнакомцев. Перед домом аксакала они спешились и привязали лошадей.

Их ввели в просторную комнату и представили высокому и очень худому старику. Сквозь натянутую на лице кожу просвечивали кости черепа, но вместе с тем его черты были тонкими, даже изящными. У него был благородный орлиный нос, чуть нависающий над белоснежными усами, с подбородка спускалась мягкая седая борода. Губы, почти целиком скрытые усами и бородой, были красиво очерчены, сейчас они сложились в приветливую улыбку. Он поднялся навстречу гостям и, когда подошел к ним, то оказался даже выше Абулшера.

Тхальцы почтительно поздоровались, Эвелин тоже склонила голову и приложила к груди руку. Абулшер, не мешкая, рассказал о появившемся в округе военном патруле.

Новость произвела на старика большое впечатление, он явно разволновался. Подумав, он распорядился созвать всех жителей кишлака на площадь. Высказав слова благодарности за сообщение, он просил путников быть гостями в его доме.

Имхет и Эвелин едва успели напоить, накормить и почистить лошадей, как услышали бой барабана. На него тотчас отозвался весь кишлак, из всех домов выходили встревоженные мужчины и женщины, выбегали дети. Эвелин с Имхетом вышли из конюшни и их сразу подхватила толпа.

На середине пустыря был небольшой деревянный помост. На нем уже стояли главный аксакал и Абулшер, а также пятеро других старейшин-аксакалов. Люди столпились около помоста большим полукругом и приготовились слушать. Главный аксакал выждал, пока стихнет гул толпы, поднял руку и начал с того, что представил Абулшера. Потом он поведал новость, которую никак нельзя было назвать хорошей.

Стоило ему закончить, как толпа вновь загудела, теперь уже как растревоженный пчелиный улей. Один за другим слышались выкрики, люди в тревоге обращались к аксакалам, требуя у них совета. Некоторые спрашивали – где именно были замечены солдаты, сколько их было, в какую сторону они направлялись.

К толпе обратился Абулшер. Он заявил, что патруль если и появится здесь, то не раньше, чем на следующий день.

Это успокоило жителей, но несколько человек уже спешили к своим домам. У них наверняка были основания не дожидаться встречи с солдатами, и они не желали понапрасну терять время. Сегодня же они заберут все необходимое и скроются. За ними следовали жены и дети – необходимо было приготовить запас провизии в дорогу.

Мало-помалу толпа рассеялась.

Главный аксакал повел Абулшера, Имхета и Эвелин к себе, их ожидал такой ужин, который бывает лишь по большим праздникам.

Сначала подали пиалы с зеленым чаем и блюдца с орешками, курагой и изюмом. Когда гости утолили жажду, внесли ребра молодого барашка с печенкой, жареной на вертеле. Далее следовали два огромных подноса, один – с громоздящимися на нем шампурами шашлыков, другой – с шиш-кебабами. Одновременно появились чашки с горячим супом-шурпой. Потом торжественно принесли главное блюдо – высившийся горой плов. Янтарный рис, сдобренный желтой морковью, кольцами лука и разнообразными приправами, таял во рту. За пловом последовали фрукты, а потом снова чай.

Эвелин еле дышала от сытости. Вчетвером они съели столько мяса, сколько обычной британской семье хватило бы на целый месяц. И это были не пресные английские бифштексы, а аппетитные и ароматные яства, искусно обработанные восточными специями.

После обеда принесли кальян – как и полагалось, один на всех. Сперва его предложили Абулшеру, как старшему, а значит, самому почетному гостю. Эвелин с волнением ожидала своей очереди, ей раньше не доводилось курить, но она слыхала, что после первого раза новичку может быть плохо. Нельзя показывать слабость, ведь ее принимают за мужчину…

Ей надлежало взять кальян после Имхета. Она вставила в рот длинный чубук, осторожно втянула в себя… Сразу ее легкие заполнились горьковато-кислым холодным дымом. Голова закружилась, ею овладел приступ сильного кашля, на глазах выступили слезы. В горле першило, ей пришлось выпить еще пиалу чая.

Наверное, к табаку был примешан опиум, голова Эвелин стала легкой, перед глазами плавала дымка тумана, все страхи и тревоги куда-то отодвинулись, наступило приятное благодушие…

Эвелин полулежала, облокотившись на кожаные подушки. Она наслаждалась отдыхом и покоем. После стольких дней, проведенных в седле предстоял по крайней мере день передышки. Она прикрыла веки в полузабытьи…

Абулшер о чем-то шептался с аксакалом. До Эвелин долетали обрывки фраз, но ей не хотелось вникать в их смысл. Но вот Абулшер встал и подошел к ней.

– Слушай внимательно, что я тебе скажу. Аксакал Али Шоврук-хан оказал нам большую услугу. Мы должны отблагодарить его. Я ему объяснил, что у нас нет денег, но мы можем предложить ему тебя. Не упрямься, будь с ним поласковее. Он очень добр к нам и к тебе отнесется по-доброму.

Эвелин в сердцах бросила на него яростный взгляд. Он опять унижает ее, снова пользуется тем, что она беззащитна!

– Ты что, всегда так поступаешь с женщинами? У вас так принято?

– Ты не принадлежишь к нашим женщинам. И ты больше не английская леди. Раз тобой владел уже не один мужчина, нет смысла говорить о какой-то морали. Делай то, что я тебе говорю, иначе будет плохо.

Он сделал знак Имхету, который отвел Эвелин в приготовленную для гостей комнату. Она легла на узкую кровать, стоявшую в углу, и заложила руки за голову. Ей ничего не оставалось делать, как покориться и ждать…

Прошло около часа, но никто не приходил. Эвелин уже задремала, но вдруг за дверью послышались голоса и в комнату, держа в руках фонарь, вошел седобородый аксакал. В мерцающем свете дрожащего пламени он был похож на привидение, его белая борода казалась струей дыма, исходившего из груди. Он шел к кровати, а по стене и потолку скользила гигантская горбоносая тень…

Аксакал поставил фонарь на столик возле кровати и попросил Эвелин встать. Она поднялась. Он посмотрел на нее и улыбнулся.

– Я хочу увидеть за мужчиной женщину.

Эвелин стала медленно раздеваться. Сняла через голову длинную рубаху и размотала широкую ленту, скрывавшую грудь. Обе груди, белые и тугие, с наслаждением освободились от гнета. Потом она развязала узел пояса на шароварах, спустила их к щиколоткам. Теперь она стояла перед ним обнаженной, ее груди подрагивали, еще не освоившись с волей, на гладком округлом животе темнело углубление пупка. На стене колебалась тень от горок выступающих ягодиц, казалось, что они мерно колышутся.

Это взбудоражило старика, его дыхание участилось. Довольно долго он сидел, будто застывшая мумия, потом проговорил своим тонким, не лишенным приятности голосом:

– Вот значит ты какой, прекрасный юноша… А что в тебе есть еще, помимо красоты? Можешь ли ты скакать верхом, стрелять, бороться? Покажи свою силу, поборись со мной. Ну, давай!

Аксакал поднялся и начал раздеваться. За пару секунд он снял с себя все, кроме узкой набедренной повязки. Схватив с кровати одеяло, он бросил его на пол. Растопырив руки и чуть присев, он принял позу изготовившегося к схватке борца.

Эвелин с изумлением уставилась на эту фантастическую фигуру, долговязую и костлявую, с развевающейся бородой. Ей стало смешно. Но незаметно для себя она настроилась на предложенную игру. Вытянув вперед руки, она бросилась на старика. Она захотела подставить ему подножку, но аксакал ловко увернулся. Потом пригнулся и схватил Эвелин за ногу. Она упала на одеяло, служившее ковром. Он навалился на нее сверху и стал выкручивать руку. Эвелин завопила. Она лежала на боку, ее рука была заведена за спину, тяжелые груди раскачивались, словно колокола. Продолжая удерживать ее руку, аксакал наклонил лысую голову. Его язык пробежал по напрягшимся соскам. Тотчас ее груди непроизвольно потянулись за лаской, их кончики затвердели. Влажное острие языка ласкало пунцовую почку соска, шелковая борода щекотала своды грудей… Она уже чувствовала, как его член вздыбился под повязкой. Заломив руку Эвелин еще дальше, аксакал прижал ее лопатки к одеялу. Теперь она оказалась на спине, ее груди торчали вверх, подобно двум башням. Он с жадностью набросился на них, принялся неистово сосать, захлебываясь и прихватывая зубами. Эвелин тщетно пыталась освободиться от этого ненасытного рта, но чем больше она сопротивлялась, тем сильнее становилась боль в заломленной руке.

Неожиданно он сам отпустил ее. Мгновенно сорвав с бедер повязку, он обнажил половой орган, который был столь огромен, что Эвелин сначала не поверила своим глазам. С ужасом она вперила в него свой взгляд. Хотела, но не могла отвести взор…

Как будто гипнотизируя жертву, исполинский фаллос поднял свою притупленную голову. Он был похож на толстую слепую змею, голова которой рыскала в поисках укромной норы. Опустившись на колени, аксакал втиснул подрагивающий член во впадину подмышки Эвелин. Он прижал ее руку и стал водить ее туда-сюда, пока зажатый подмышкой орган не затвердел, как дерево.

При мысли, что это чудовищное орудие может внедриться в нее, Эвелин похолодела. Но щемящее вожделение уже растекалось по всей нижней части тела. Бессознательно она раскинула ноги, чувствуя начинающее жжение меж них…

Старик привстал и тут же опустился на нее. Ноги Эвелин обхватили его, ступни ее легли на худосочные, но очень крепкие ягодицы. Пальцы ее ног вползли в волосатую впадину и, оставшись там, начали подниматься и опускаться. Свободной рукой Эвелин нащупала громадные шары его семенников в кармане-мешке, подвешенном под восставшей и нетерпеливо дергающейся дубиной его члена. От удовольствия аксакал заурчал, как сытый сильный кот. В лицо Эвелин ударила волна исходившего из раскрытого рта густого духа табака, кардамона и чеснока. Она погладила спрятанные в мошонке шары, стенания тотчас усилились, оскалились редкие и длинные, желтые от табака зубы…

Неожиданно аксакал отпрянул от Эвелин, быстро поднялся на ноги, поднял ее, как ребенка и отнес на кровать. Там он положил ее на бок и подогнул одно колено. Он остановился, залюбовавшись картиной ее грудей – одна покоилась на другой, чуть сплющив нижнюю своей тяжестью. Согнутое колено подчеркивало округлость бедра, старик приник губами к ее ляжке… Потом он взобрался на кровать и устроился позади нее. Руками принялся отыскивать путь для истомленного ожиданием члена. Когда пальцы нащупали влажный вход в лоно ее, выдержка и самообладание аксакала покинули его. Циклопический член ввергся в Эвелин, до предела растянув влажные губы…

Острая боль пронзила Эвелин, ей показалось, что в нее всадили остро отточенную стальную пику. Отведя в сторону ее согнутую ногу, старик вдвигал свой ненасытный орган все глубже и глубже…

Решив, что пора сменить позу, старец на несколько секунд освободил Эвелин, опрокинул на спину и молниеносно взобрался на нее. Он широко развел женские ноги и вновь впихнул в нее свой член, теперь уже сверху. Чувствуя, что сейчас он сокрушит и раздавит все на своем пути, Эвелин в отчаянии закричала:

– Не надо! Умоляю, не надо! Вы убьете меня!

Но упорный член все влезал в нее, теперь он толкал впереди себя ее сжавшуюся матку, бил и расплющивал ее, пока не поместился в агонизирующем колодце всей своей поистине фантастической длиной.

Эвелин корчилась и извивалась от невыносимой боли. Всаженная в нее оглобля разрывала внутренности, ей казалось, что инородный орган может дойти даже до сердца…

Жесткие, словно проволока, волосы его живота царапали оголенный лобок Эвелин, а белая борода, напротив, ласково пробегала по грудям, как будто извиняясь за муки, причиняемые непослушным и обезумевшим фаллосом.

Чтобы хоть как-то защититься от подобного удаву члена, Эвелин пыталась сжать ноги, потом согнуть… Но он безжалостно молотил по ее внутренностям… Силы покидали Эвелин, тело стало скользким от пота… Перед глазами пошли темные круги, вся комната куда-то поплыла и начала медленно вращаться, как будто Эвелин вдруг оказалась на карусели… Потом она провалилась в сплошной мрак…

Сколько времени длился обморок, Эвелин не знала. Сознание вернулось, но было каким-то туманным и пасмурным. Она очнулась от непрекращающихся внутри нее толчков – тотчас вернулась боль от раздираемой плоти… Открыв глаза, Эвелин с ужасом увидела, что аксакал все еще на ней! Его узкое лицо стало еще более прозрачным, горбатый нос заострился и стал похож на клюв хищной птицы. Он, похоже, находился в трансе, но его тело продолжало раскачиваться и сотрясаться, будто в дикой пляске, исполняемой безумным шаманом.

Погруженный в нее член по прежнему колотился внутри ее, причиняя невыносимые мучения. Еще ночь или уже утро? Лампа продолжала гореть, ее пламя отбрасывало на стену мерно двигающуюся тень. Эвелин казалось, что прошло уже много часов… На все это время ее как будто перенесли в иной мир, где все сотрясается, все содрогается… Она снова попробовала бороться, но для этого не было сил… Постаралась закричать, но звуки не шли из горла… Боль подчинила себе волю…

И когда она опять провалилась в темноту, то успела подумать, что это хорошо, так как боли она ощущать не будет…

Так повторялось несколько раз в течении той кошмарной ночи. Эвелин теряла сознание, а когда оно возвращалось, то вновь и вновь она ощущала на себе тяжесть высохшего тела, а внутри – биение застрявшего, казалось навсегда окаменевшего органа. И целую вечность костлявые ноги разжимали ей бедра, пока, наконец, не оставили ее – полуживую от всего вынесенного…

Эвелин не могла бы сказать, сколько суток она провела в этой комнате. Сквозь затуманенное сознание она понимала, что заболела. Пережитые за последние недели стрессы ослабили ее организм, теперь она металась в лихорадке.

Дни проходили, как в наркотическом сне. Она смутно видела какую-то женщину, которая приходила поить ее горьким настоем целебных трав.

Однажды вечером пришел сгорбленный старик, белый, как лунь. Он сел у кровати, достал разноцветные пакетики с порошками. Из каждого пакетика он что-то сыпал ей на голову, на руки и ноги, при этом громко шептал и взмахивал руками.

Еще она знала, что английский патруль все-таки побывал в кишлаке, потому что вдруг ее завернули в огромную теплую бурку и, когда в дом вошли вооруженные люди, чей-то голос объяснил, что здесь лежит беременная дочь аксакала.

Наконец настал день, когда она поднялась с постели и вышла из дома. На ней был мужской костюм, но Эвелин была уверена, что весь кишлак знает ее тайну. Несколько дней она выходила, чтобы просто посидеть и погреться на солнце, потом начала прогуливаться по узким и кривым улочкам.

Ни Абулшера, ни Имхета нигде не было видно. Когда Эвелин спросила о них, ей ответили, что они недалеко, и что скоро она их увидит.

Ее хорошо кормили и продолжали давать чай из целебных пахучих трав.

Аксакал держал себя с ней вежливо, он научил Эвелин играть в нарды. Несколько раз даже назвал ее "мисс-сахиб"…

Когда Эвелин совсем окрепла, аксакал дал ей коня и провожатого. Вдвоем они покинули кишлак, спустились по узкой тропе к бурной реке. По ее руслу они двигались около часа, пока не увидели на верху прижавшийся к горе шалаш, сооруженный из веток. Ее спутник громко свистнул. Сверху раздался ответный свист и из шалаша вышел Абулшер.

Через несколько минут оба брата подъехали к ним. Ни тот, ни другой и не подумали осведомиться о ее здоровье. Ни сейчас, ни позже они не вспомнили о той кошмарной ночи которую она провела с аксакалом.

Опять Эвелин оказалась перед глухой стеной, отгораживающей духовный мир этих загадочных людей. Они вели себя не так, как принято у европейцев. Их замкнутость и сдержанность доходили до абсурда. Казалось, они вообще не способны к состраданию или к сочувствию…

Троим путникам предстояло проехать наиболее узкую часть Хайбарского ущелья. Его называли здесь "горло шайтана". Дорога стала едва различимой, во многих местах она была завалена скатившимися с гор камнями. Деревьев почти не было, только кое-где торчал низкорослый кустарник, да пучки травы виднелись между отвесными уступами скал, круто поднимавшихся к небу. Более удобное место для нападения вряд ли можно представить.

Абулшер и Имхет явно нервничали, они то и дело посматривали по сторонам. Свои ружья они держали в руках наготове. Беспокойство людей передалось и лошадям, они тревожно дергали головами и закусывали удила. Быстро стемнело, продвигаться дальше было нельзя.

Абулшер остановился и слез с коня. Среди окрестных скал он отыскал небольшую пещеру. Подозвав своих спутников, он сказал, что здесь они расположатся на ночь. Разводить костер было опасно, они пожевали холодного мяса и расстелили одеяла. Имхет и Абулшер решили, что один из них будет бодрствовать. Абулшер взял ружье и заявил, что первую половину ночи караулить будет он. Эвелин забилась в тесный угол и быстро заснула.

Ей показалось, что кто-то выстрелил из ружья прямо над ее ухом. Открыв глаза, Эвелин увидела огни факелов. Перед пещерой стояла целая банда вооруженных людей, не менее десятка фигур в длинных бурках. Они держали обоих братьев под прицелами своих ружей и сейчас связывали им руки и ноги.

К ней тоже подошли двое воинов и быстро опутали ее тело веревками.

Всех троих закинули, как тюки, на лошадей и повезли. Остаток ночи они продвигались по ущелью. Впереди ехал вожак, все его распоряжения мгновенно исполнялись. Когда стало светать, он остановил коня и дал команду завязать пленникам глаза. Эвелин не успела рассмотреть ни одного лица – все они были замотаны башлыками.

Лежа поперек седла с тугой повязкой на глазах, Эвелин умирала от страха. Куда их везут? Откуда взялись эти люди? Кто они? А вдруг они узнают, что она – женщина? Неужели Абулшер, который сторожил вход в пещеру, заснул и не заметил, как к ним подкрались?

Путь был долгим. Они покинули ущелье и начали трудный утомительный подъем. Лошади часто оступались и испуганно ржали. Сердитые голоса подгоняли их. Несколько раз Эвелин слышала ружейные выстрелы – то ли это подавали сигналы, то ли кто-то стрелял, заметив поблизости на склоне дикую горную козу.

Но вот лошади остановились. Эвелин почувствовала, что ее снимают с седла. Ее взяли за руки и за ноги и понесли. Прислонили к чему-то твердому и привязали. Потом сняли с глаз повязку. Эвелин огляделась. Она сидела у большого дерева, одиноко росшего у края каменной площадки, с трех сторон зажатой горами. Абулшера и Имхета привязали тут же. Глаза обоих налились кровью, их душила бессильная ярость. Схватившие их люди удалялись, уводя с собой лошадей. Они, по-видимому, были уверены, что пленники никуда не денутся.

Эвелин обратилась к братьям:

– Где мы? Что это за люди? Пуштуны? Почему они напали на нас?

Оба молчали. Наконец Абулшер отозвался:

– Это джелилы. У нас с ними особые счеты…

– А почему они уходят?

– Здесь совсем рядом их кишлак. Но они вернутся… Еще неизвестно, что с нами будет… Надо надеяться на Аллаха.

Эвелин хотелось поговорить с Абулшером еще, это бы успокоило ее. Но она поняла, что едва ли он будет отвечать на ее вопросы. Имхет сидел с закрытыми глазами, к нему тоже не имело смысла обращаться. Ничего не оставалось делать, как ждать…

Ждать пришлось недолго. Послышались возбужденные голоса, люди возвращались из кишлака. Теперь их было больше – к банде, захватившей их в пещере, присоединилось еще человек тридцать. Примерно в ста шагах от пленников навалили кучу хвороста, вскоре там запылал огромный костер. Джелилы принесли с собой несколько бараньих туш и принялись разделывать их. О пленниках, казалось, забыли.

Эвелин уже давно хотелось по малой нужде. Сколько могла, она сдерживалась, потом сказала об этом Абулшеру. Тот крикнул в сторону костра, от сидевших там отделился молодой парень в меховой безрукавке. Он достал из-за пояса кинжал, подошел к пленникам и развязал Эвелин. Крикнул, чтобы побыстрее, а сам от нечего делать, срезал с дерева сук и начал его обстругивать.

Эвелин отошла и присела, в полной уверенности, что на нее не обращают внимания. Оказалось, однако, что парень разглядел ее главный половой признак…

Он не удержался от изумленного восклицания:

– Бисмиллах, да у него нет зеба!

Он схватил Эвелин за шиворот и повалил на землю. Его руки забрались к ней под рубаху и нащупали ленту, которой была спелената грудь. Издав торжествующий вопль, он подхватил Эвелин и поволок к костру.

Костер уже разгорелся, на вертелах жарились бараны, с туш стекали капли расплавившегося жира. Сбоку пристроили котел для чая. Среди собравшихся не было ни одной женщины, только мужчины – от юнцов до седобородых старцев. Играл оркестрик, состоящий из барабана, зурны и бубна. В ожидании пиршества двое молодых черноусых джелилов исполняли перед костром воинственный танец, один из них изображал охотника, другой – хищного зверя. Побуждаемые ритмом барабанного боя, в круг вступали все новые участники веселья. Танцующие образовали две шеренги, одна наступала на другую, мужчины сходились стенка на стенку, словно готовились к рукопашной схватке. В унисон с барабаном звучали отрывистые гортанные выкрики. В неистовом темпе перебирая ногами, танцующие, как по команде, выхватили кинжалы и зажали их в зубах…

Державший Эвелин джелил остановился и смотрел на пляску у костра. Завороженная ритмом и зрелищем дикого танца, Эвелин даже забыла о том, что сейчас она – жалкая пленница. Ей показалось, что она сидит в театральном зале и смотрит на сцену, на которой выступают волшебники, владеющие искусством покорения зрителей. Она не заметила, как чернобородый рослый джелил – тот самый, который сегодня ночью возглавлял банду – сделал оркестру знак прервать игру. Музыка смолкла. Молодой джелил отпустил Эвелин и приблизился к костру. Плясавшие мужчины окружили его. Тот поднял руку и заговорил:

– Братья, сегодня великий Аллах послал нам двойную удачу. Мы захватили много денег, вы про это уже знаете. Но есть еще одно… Такого у нас никогда не было. Аллах подарил нам гурию! Я сейчас покажу вам ее. Сядьте вокруг костра, чтобы всем было видно.

Мужчины расселись и притихли. Парень взял Эвелин за руку и вывел в центр круга. Его руки нырнули под ее рубашку и ловко размотали ткань. Потом он встал за ее спину, подтолкнул вперед и вновь обратился к толпе:

– Вы думаете, что это – один из тхальцев, которых мы поймали ночью? Я сразу заметил, что у него не очень-то воинственный вид. Хотите знать почему? Смотрите!

В мгновенье ока он, словно фокусник, развязал пояс ее шаровар и снял через голову ее рубаху.

Вздох изумления вырвался у джелилов, когда перед их глазами предстали белоснежное тело, тяжеловесные груди совершенной формы с ярко-розовыми пупырышками сосков, аккуратная горка внизу живота с соблазнительной расселиной посередине…

Потом будто что-то взорвалось – поднялся всеобщий гвалт. Десятки рук потянулись к этой, точно сошедшей с небес по велению Аллаха, белой гурии, им не терпелось пощупать ее или хотя бы просто дотронуться, удостовериться в том, что она – настоящая, живая, теплая…

Но тут вперед выступил чернобородый вожак. В его руке сверкала в свете костра обнаженная кривая сабля.

– Стойте! Вы можете разрушить то, что нам послано Аллахом. Успокойтесь и не торопитесь! Мы успеем насладиться подарком Аллаха…

Люди присмирели, хотя кое-кто недовольно ворчал. Сопровождавший Эвелин парень вновь вывел ее на середину круга. Опять забил барабан, к нему присоединился бубен. Парень скомандовал:

– Танцуй! Слышишь?

Эвелин ошеломленно стояла, даже не стараясь прикрыть свою наготу.

– Ты что, не слышала? Танцуй!

Парень в безрукавке снял свой поясной ремень и хлестнул пленницу по седалищу. Увидав, как на белой коже появилась красная полоса, джелилы громко загалдели.

Что ей делать? Что танцевать? Ведь она знает лишь вальсы, польки, полонезы…

Словно прочитав ее мысли, парень встал перед ней и начал танцевать сам. Быстро переставляя ноги, обутые в мягкие сапоги, он прошелся вокруг Эвелин, далеко выбрасывая длинные руки. Потом ударил ремнем по ее груди и прошипел:

– Танцуй, сука!..

Эвелин медленно задвигалась. Она пыталась повторять то, что делал джелил, который вихрем кружил около нее. Он то отдалялся от нее, то налетал подобно коршуну, и тогда или с размаху шлепал ее по ягодицам, или щипал за кончик груди. Стараясь войти в ритм барабана, Эвелин принялась покачивать бедрами и поводить по-цыгански плечами.

Колышащиеся белоснежные ягодицы и трясущаяся полновесная грудь вывели зрителей из себя. К ней вновь простирались руки. Теперь чернобородый вожак не пришел к ней на помощь. Плясавший вокруг нее парень в очередной раз приблизился, схватил за руку и повел вдоль ряда сидящих и стоявших мужчин.

Ей показалось, что ее телом завладела тысячерукая толпа. Одна смуглая рука хватала грудь, другая дергала и давила сосок, третья гладила спину, четвертая скользила по талии, пятая нащупала шею, шестая втиснулась подмышку, седьмая отводила колено, восьмая поднималась по бедру, девятая разделила ягодицы, десятая схватила в кулак интимные губы ее…

Эвелин знала, что этими людьми движет не только обычная похоть. Для них белая женщина всегда была священным табу, самым запретным из всего окружающего мира… Они знали, что даже за оскорбление словом белой женщины можно поплатиться жизнью. И вот теперь одна из таких женщин, да еще какая, была здесь, у них, в их власти! Их сводили с ума завораживающая красота и опьяняющая доступность!

Эвелин не видела, как из кишлака принесли груду циновок и сложили их стопкой, возвышающейся на метр от земли. Получилось высокое ложе. Трое джелилов в полосатых чалмах забрались на него, им передали Эвелин. Один удерживал ее заведенные за голову руки, двое других раскинули ноги. К стопке циновок подошел вожак и прокричал:

– Вот так будет лучше! Каждый, кто хочет, может узнать, что у белых женщин между ног.

Мужчины устремились к Эвелин. Первыми подбежали четверо джелилов, которые своими спинами пытались оттеснить других. Среди них оказался и парень в меховой безрукавке. В руках у него была гладко обструганная палочка. Он положил руку меж разведенных бедер Эвелин, раздвинул пальцами кожаные складки и вставил палочку в ее естество. Продвинул вглубь, потом повернул и вытащил обратно.

– Смотри-ка, а там глубоко! Я до конца не добрался. Туда и коню можно войти!

Гогот заглушил всхлипывания Эвелин. Другой джелил, с размотанной чалмой, наклонил голову и вцепился зубами в ее грудь. Он долго тряс головой и рычал, как собака, поймавшая крысу. Кто-то принялся выщипывать едва подросшие волоски рыжих волос на лобке. Какой-то старик тщательно завернул эти волоски в тряпицу и спрятал за пазуху, как ценный сувенир. Чья-то рука забралась Эвелин в рот и пересчитала все зубы. Другая рука щекотала подмышками, потом сразу две руки принялись теребить сосочки грудей. Затем перед ней возник высоченный джелил, жевавший бетель. Рот его был наполнен ядовито-красной слюной, которую он выплюнул на обнаженный живот пленницы, целясь в углубление пупка. Его постарался превзойти другой любитель бетеля, который подложил свои ладони ей под ягодицы и приподнял их. Затем он пригнул голову и выплюнул красный сок в распахнутый зев ее лона. Жгучая струя ожгла внутренности, у Эвелин вырвался дикий вопль. Из раздвинутых срамных губ вытекала обратно красная жидкость, создавая впечатление крови, появившейся после прорыва девственной плевы. Алые струи на белом теле женщины довели толпу до неистовства. Еще минута и началось бы всеобщее безумие… Но тут кто-то громко закричал:

– Где Ниматулла? Вот кого надо сюда! Ниматулла!

В ответ раздался рев одобрения. Многочисленные голоса подхватили:

– Ниматулла! Где он? Привести его! Вот будет для него праздник! А мы полюбуемся! Ниматулла, хочешь белую женщину? Ниматулла, Аллах дарит тебе гурию!

Молодой джелил, который заставлял Эвелин танцевать, вывел в свет костра странное упирающееся существо. Это был идиот-горбун, которого кормил весь кишлак. Говорили, что его отец в молодости изнасиловал девочку-цыганку, мать которой прокляла насильника. Когда Ниматулле исполнилось полгода, его отцом неожиданно овладел приступ безумия, он зарезал свою жену, после чего повесился сам. Ребенок родился инвалидом и уродом. Он едва передвигал кривые косолапые ноги, нос был сломан, глаза сильно косили. Его рот мог издавать лишь невнятное мычание. Но несмотря на все это, к нему относились хорошо, даже любили. В Индии принято считать, что калеки отмечены самим Всевышним, и верующие обязаны заботится о них.

Эвелин смотрела на приведенного со смесью страха и отвращения. Он тоже глядел на нее, беззвучно смеясь, по его подбородку стекала слюна. Дюжина сильных рук подхватили Ниматуллу и в один момент раздели его, выставив на свет божий искореженный позвоночник и деформированные тонкие ноги, между которыми болтался маленький сморщенный пенис.

– Ниматулла, смотри, какую прекрасную женщину мы тебе приготовили! Она как раз сгодится тебе! С ней ты спокойно можешь лишиться своей девственности! Тебе будет приятно!

Продолжая бессмысленно ухмыляться, горбун что-то промычал.

– Нужен мед! Он любит мед! Он готов драться за него! Намажем ее медом!

Толпа вновь заревела. Кому-то поручили сбегать в кишлак и вскоре появился горшок, наполненный медом горных пчел. Двое мужчин снова стали держать Эвелин, двое других широко раздвинули ее ноги и вылили густую липкую жидкость на низ ее живота. Потом один из джелилов начал размазывать мед между ее ног, стараясь попасть и внутрь. Он окунул два сложенных пальца в горшок, накрутил вязкий слой и вонзил пальцы через пунцовые губы внутрь ее. Эвелин не сдержалась и заерзала на циновках. Под действием смазанных медом пальцев сладко сжался живот, внутри Эвелин прорезался первый росток желания…

Мужчины подтащили голого горбуна к Эвелин. Ниматулла почуял запах меда, его ноздри широко раздувались.

– Сюда, Ниматулла! Сюда!

Они пригнули его голову так, что она оказалась между раскинутых ног. Горбун пронзительно взвизгнул и жадно набросился на мед. Он слизывал его с тела Эвелин, захлебываясь и торопливо глотая… Его пальцы вцепились в ее чресла, он упивался сладостной жижей. Его взъерошенная голова казалась издали огромным мохнатым шмелем, жужжащим меж двух гигантских белых лилий…

Двое рослых джелилов подняли Ниматуллу, перевернули в воздухе и вновь опустили на женщину. Ее тотчас затошнило – от горбуна исходил тяжелый запах пота и псины. Его лицо с плоским сломанным носом оказалось на ее лобке, язык вновь принялся облизывать с него мед. Один из джелилов подтолкнул худые ляжки горбуна к лицу Эвелин. Она вскрикнула и попробовала отодвинуть голову вбок, но чья-то рука разжала ее рот и впихнула в него жалкий член Ниматуллы. Ей удалось выплюнуть его, но рука сильно надавила на зад горбуна, и маленький вялый фаллос вновь оказался меж ее губ. Она плотно закрыла глаза, втайне надеясь, что сейчас потеряет сознание и тогда ничего не будет чувствовать.

Но темноты обморока не было. Напротив, шершавый язык, лизавший внутреннюю поверхность ее бедер, теперь казался симпатичным и уютным… Покончив с бедрами, жадный рот вновь спустился к намазанным медом потаенным губам. Стремясь ничего не оставить там, ни одной сладкой капли, нетерпеливый язык подобрался к маленькому чувствительному бугорку, а зубы прижались к коралловому ожерелью трепещущего входа… Домогаясь новых сладких ощущений, язык урода тянулся все дальше, проникал все глубже. Он уж прошел весь тоннель и касался самого сокровенного…

Эвелин чувствовала, как знакомое желание неудержимо нарастает, как все внутри начинает волноваться, как выделяется сок вожделения, который тут же смешивается о остатками густого нектара… Бессознательно она сдавила губами лежащий у нее во рту убогий член инвалида и сделала несколько сосательных движений. И сразу доселе дряблая плоть ожила, стала наливаться и крепнуть. Со странным самодовольством она ласкала и в то же время поддразнивала этот орган, никогда в жизни не испытывавший ничего подобного.

В калеке проснулся здоровый человеческий половой инстинкт – появились движения, которым его никто не учил. Лежа на Эвелин он начал медленно поднимать и опускать таз. Его член вырос настолько, что в результате движений бедер он уже показывался наружу, прежде чем снова скрыться в ее рту. Заметившие это джелилы радостно заорали и захлопали в ладоши. Другие застыли, поглощенные необычным спектаклем. Ниматулла все больше распалялся, из зарывшегося внутрь Эвелин рта вырывался звериный вой, а голые ягодицы урода брыкались, точно это был зад рассерженного мула.

– Ниматулла, хватит! Не так! Тебе будет лучше! Покажите ему, как надо! Переверните его! Пора уже!

Под крики толпы толстый джелил могучими руками подцепил горбуна и оторвал от женского тепла. Тот заревел, словно раненный бык. Толстяк крикнул, чтобы кто-нибудь подержал ноги женщины разведенными, а сам легко перебросил Ниматуллу так, что его безобразная физиономия оказалась против лица Эвелин. Кто-то направил его член, надувшийся и раздавшийся, во взмокшую нишу ее гениталий. От неизведанного ощущения по изуродованному телу пробежал разряд первобытного желания, горбун охнул и сладострастно взвыл. Он судорожно вцепился в талию лежавшей под ним женщины, в страхе, что его снова могут оторвать от нее… Инстинкт взял свое, пенис совершал одну фрикцию за другой. Руки горбуна с бедер Эвелин переместились на грудь, вокруг соска сомкнулись губы, которые теребили, сжимали, всасывали…

Эвелин с удивлением убедилась, что ее тело непроизвольно, само по себе, вопреки ее воле, отвечает этим неумелым ласкам. Ее бедра тянулись ему навстречу, они задвигались в унисон с его худосочным тазом, исполняя самый древний из всех танцев…

Возбуждение толпы достигло предела. Голоса мужчин охрипли от криков. Опять забил барабан. Кто-то опрокинул их импровизированное ложе, Эвелин с Ниматуллой скатились на землю. Какой-то мальчишка выплеснул на них пиалу чая, другой бросил горсть песка. Но Эвелин не чувствовала теперь ничего, кроме удовлетворения от всаженного в нее миниатюрного, точно игрушечного, быстро сновавшего взад и вперед мужского полового члена… Несмотря на свои скромные размеры, он сладко возбуждал и делал ей приятно в самой глубине…

Горбун, подогреваемый криками толпы, боем барабана, запахом пота множества мужских тел, охмелев от роскоши белого женского тела, достиг, наконец, своего первого в жизни оргазма. Когда первый спазм прокатился по страшному позвоночнику, он изо всей силы укусил лежавший перед его лицом белый нежный плод, казавшийся таким привлекательным и вкусным. Почувствовав, как из раненной груди капает теплая кровь, Эвелин в бессилии и отчаянье закричала.

Горбуна стаскивали с нее – это было последнее, что она успела ощутить. Железные руки легли на ее колени и разомкнули сведенные ноги…

Потом был мрак. Казалось, что разверзлась земля, чтобы поглотить ее навсегда… Она старалась вырваться из кромешной тьмы, но единственное, что удалось сделать – это открыть глаза. Перед ней по лазурному небу поплыли фантастические пурпурные цветы, которые свешивались с веток, наклоняясь над ее лицом. Один за другим цветы увеличивались и вдруг ожили, стали одушевленными. Из них высунулись острые мордочки с блестящими бусинками глаз. Зверьки потянулись к Эвелин, неожиданно они заговорили с ней. Язык был нечеловеческим, но, к удивлению Эвелин, она все понимала. Ответить, однако, она не могла… Потом зверьки прильнули друг к другу и слились в единое целое, теперь на их месте оказалась огромная обезьяна-самец, похожая на орангутана. Он тоже заговорил с Эвелин и стал звать к себе. Ей захотелось протянуть ему руку и по-человечески поздороваться, но рука не поднималась… Зрачки орангутана расширились, в них отразилась невыносимая тоска, из глаз потекли слезы. Ей стало очень жаль его. Но перед ней была уже другая голова, человеческая, с холодными зелеными глазами… Она узнала лицо Абулшера и сразу поняла, что все, что промелькнуло сейчас, было бредом, вызванным наверняка тем наркотиком, который под видом чая ей дали джелилы…

Больше никаких видений не было.

Когда Эвелин проснулась, солнце стояло высоко в небе. Она попробовала встать, это ей легко удалось. Вокруг никого не было. Костер давно догорел, угли уже перестали дымиться. Эвелин сделала шаг, потом второй. Она нашла свою втоптанную в землю множеством ног одежду. Откуда-то выскочил пес с грязно-желтой шерстью и залаял. Обнюхав ноги Эвелин, пес замахал хвостом и сел.

Эвелин крикнула, эхо несколько раз отразилось от склонов гор. Где-то вверху послышался ответный крик, он был сдавленным, похожим на громкий стон. Она пошла на этот звук, позвала еще и вновь услышала отклик. Эвелин приблизилась к почти вертикальному уступу скалы. Ответ явно шел сверху. Приглядевшись, она рассмотрела выбитые в скале углубления, служившие ступеньками. Осторожно ставя ноги в мелкие выемки, цепляясь за них руками, Эвелин поднялась метра на три и очутилась на крохотной горизонтальной площадке, размером с обеденный стол. За ним зияло похожее на звериную нору отверстие, совершенно не видное снизу. Встав на четвереньки, Эвелин вползла внутрь и увидела два барахтающихся тела. То были Абулшер и Имхет, туго спутанные крепкими веревками и с кляпами во ртах.

Эвелин освободила их, распутав многочисленные узлы. Братья тут же принялись осыпать проклятьями все племя джелилов, грозить им скорой и страшной местью. Эвелин никогда не видела Абулшера таким разъяренным – когда он говорил, то дрожал от злости.

Друг за другом они спустились с каменного балкона и Абулшер отправился разыскивать коней. Никаких следов их собственных лошадей не было. За гребнем горы он обнаружил луг, на котором мирно паслась одинокая кобыла. Эвелин нашла неподалеку от потухшего костра несколько брошенных тряпок, из них Имхет соорудил нечто вроде седла. На него Абулшер посадил Эвелин, а Имхету велел сесть впереди. Он привязал к узде лошади веревку, взял ее конец и пошел перед ними.

В пути они не разговаривали. Каждые полчаса Абулшер и Имхет менялись местами, при каждой остановке они внимательно разглядывали окрестные горы. С наступлением сумерек сделали привал, привязали кобылу, но не смогли разжечь костер из-за отсутствия спичек. Все трое были очень голодны, но подкрепиться было нечем. Эвелин легла на охапку веток и долго старалась уснуть, чтобы заглушить сном ноющие терзания пустого желудка.

Абулшер и Имхет тихо перешептывались…

Встав поутру, Эвелин увидела, что с ней остался один Абулшер. Имхет отправился куда-то верхом на кобыле. Абулшер не переставал что-то сосредоточенно обдумывать, он сидел на земле, уткнув голову в колени.

Эвелин мучил голод, но ей не хотелось в этом признаваться.

Абулшер поднял на нее глаза и медленно, с расстановкой, произнес:

– Прежде всего, мы должны отомстить. Имхет уехал, чтобы посмотреть, что можно сделать.

– Абулшер, но почему эти джелилы напали на нас? Что они могли с нас взять?

Он отрывисто рассмеялся.

– Я не говорил раньше тебе, что Али Шоврук-хан просил меня помочь в одном деле… Недавно он перепродал одному арабу партию британских ружей и выручил большие деньги. Он хотел, чтобы мы переправили эти деньги через границу и передали его племяннику в Джалалабаде. Он обещал мне пять процентов комиссионных, я согласился. Но видно кто-то еще знал о деньгах и рассказал этим проклятым джелилам. Поэтому они и следили за нами, чтобы отнять деньги.

Теперь Эвелин поняла что все помыслы Абулшера сводились к одной цели – отомстить джелилам. Он не мог надеяться заполучить обратно похищенные деньги, которые стали сейчас собственностью их аксакала. По закону чести Абулшер был обязан, даже рискуя жизнью, отобрать у джелилов нечто равноценное своей потере. Иначе до конца дней его и Имхета будут называть трусами.

Абулшер вновь посмотрел на Эвелин.

– Они что-нибудь сделали с тобой?

Эвелин не ответила. Она подумала, что если расскажет ему все, что было, то он будет стремится причинить джелилам еще большее зло.

– Отвечай! Что они с тобой сделали?

Она по-прежнему молчала.

– Ну?!

Помявшись, она заговорила:

– Они хотели унизить меня… Но это оттого, что – белая женщина. К тебе это не должно иметь отношения…

Он ничего не сказал, в нем бушевали раздражение и гнев. Поднявшись, он принялся в волнении ходить взад и вперед. Время от времени он бросал нетерпеливые взгляды туда, откуда должен был приехать Имхет. Наконец, на горизонте появилось облако пыли. Эвелин увидела, что к ним аллюром скачут три всадника. Мчавшийся первым выстрелил в воздух, издали приветствуя их. Едущий за ним всадник тоже выстрелил. Третьим был Имхет.

Когда они приблизились, Эвелин заметила, что оба спутника Имхета были широколицы и узкоглазы. На них были суконные шапки, отделанные рыжим мехом. Это были уйгуры, Эвелин знала, что они живут на западе Китая и в Средней Азии.

Когда всадники сошли с коней, оказалось, что уйгуры значительно ниже тхальцев. Первый из них поздоровался и обратился к Абулшеру на ломанном английском языке:

– Твой брат рассказал мне о том, что вас здесь ограбили. Мы поможем вам. Если хотите, можете присоединиться к нашему каравану, он сейчас отдыхает. А вообще мы идем в Джалалабад и дальше на север.

Абулшер поблагодарил и без колебаний согласился. Уйгур указал ему на место на коне позади себя. Второй уйгур протянул руку Эвелин и помог ей сесть на круп приземистой монгольской лошади. Она сидела, стараясь как можно дальше отстраниться от всадника, опасаясь, что он может угадать ее грудь, когда лошадь пойдет галопом.

Этим вечером Эвелин и ее спутники наконец утолили свой голод. Их усадили в одной из походных юрт, раскинутых в узкой зеленой долине, и подали жареную козлятину, рис и чай. Караван уйгуров направлялся в Туркестан, они возвращались домой после длительного путешествия в Индию. Одежда уйгуров была далеко не чистой, вообще все вокруг было довольно грязным, но они были благожелательными и добродушными людьми.

Долгие месяцы уйгуры проводили в дороге, это научило их быть приветливыми и общительными. Их женщины не закрывали лиц, они не стеснялись при посторонних кормить грудью своих младенцев. Дети постарше со смехом и визгом носились между повозками, играя с тупоносыми щенками. Караван составляли около сорока одногорбых верблюдов – дромадеров, их называли здесь мехари, они славились особой выносливостью. Рядом с ними лошадки монгольской породы выглядели карликовыми.

Уйгуры намеревались покинуть долину завтра. Абулшер решил воспользоваться оставшимся временем, чтобы осуществить свой замысел. Мысли о мести не давали ему покоя, но сейчас Эвелин была уверена, что у него созрел какой-то вполне определенный план.

Абулшер еще раз посовещался с Имхетом, после чего обратился к старшему в караване с просьбой дать ему на одну ночь двух или трех самых быстрых и выносливых коней.

Караваном распоряжался пожилой уйгур с золотой серьгой в ухе. Он пригласил Абулшера, Имхета и Очила-Эвелин к себе в юрту, где за чаем Абулшер изложил свой план. Имхету удалось узнать, что сейчас главный аксакал джелилов Хабиб-ур-Рахим гостит у своего брата, дом которого находится в двух часах конной езды от стоянки каравана. С Хабибом-ур-Рахимом прибыла вся семья, включая младшую дочь Тери, которой должно скоро исполнится четырнадцать лет. Ее-то и задумал похитить Абулшер. Эвелин решила, что за девочку братья потом потребуют выкуп и таким образом возместят похищенные деньги. Не вдаваясь в детали, начальник каравана согласился дать коней и спросил, не понадобятся ли Абулшеру помощники.

Абулшер поблагодарил за коней, но от помощи людьми отказался, заявив, что это их с Имхетом дело.

План был дерзким и очень рискованным. Если их поймают, то расправа будет немедленной и кровавой. Тем не менее Эвелин, когда они вышли из юрты, попросила Абулшера, чтобы они взяли ее с собой.

Сперва тот наотрез отказался. Эвелин продолжала его упрашивать, и в конце концов Абулшер согласился, решив, что она при случае может посторожить коней.

Они легли спать пораньше и отдыхали до полуночи. В ночной тишине они оседлали коней, мужчины проверили оружие. Они проехали вдоль юрт и спящих на земле верблюдов и встретили одного из тех уйгуров, которые первыми пришли им на помощь. Тот вышел проводить их.

Уйгур протянул Абулшеру сверток и сказал:

– Здесь веревки. Крепкие, из китайского шелка. И отдельно – мясо с ядом, для собак. Может пригодиться.

Копыта коней цокали по камням. Как всегда, Эвелин ехали чуть позади.

Первым мчался Имхет, этот путь был ему знаком.

Ночь выдалась безлунной, но небо казалось светлым от бесчисленного множества звезд. Им предстояло проехать вдоль русла реки, подняться на неширокое плато, в центре которого лежал кратер давно потухшего вулкана, а затем спуститься вниз. На плато Абулшер решил оставить Эвелин сторожить коней, дальше они с Имхетом пойдут пешком.

Кратер оказался неглубоким, он зарос деревьями и кустами. Здесь было идеальное место для укрытия. Коней привязали к деревьям, около них оставили и ружья. Братья взяли с собой только кинжалы. Эвелин осталась ждать.

Спустившись по крутому склону, Абулшер и Имхет оказались на еле заметной дороге, которая огибала гору. Она вела в кишлак джелилов. Абулшер знал, что у въезда в кишлак джелилы всегда оставляют на ночь вооруженного часового. Обычно он разводит костер и неторопливо прохаживается вокруг него.

Оба брата, пригнувшись, медленно шагали в кромешной тьме. Чтобы не шуметь, они сняли сандалии и засунули их за пояс. Ежеминутно останавливаясь, они напряженно вслушивались и всматривались в темноту. Ждали, когда впереди появится слабый отсвет костра. Тогда надо приникнуть к земле и наблюдать за тем, кто находится там…

Вот перед ними показалось светлое пятно. Дальше братья продвигались ползком. Да, это был костер, теперь они различали колеблющиеся язычки пламени. По-пластунски они преодолели еще метров сорок. Теперь они увидели и часового – он сидел у костра лицом к ним.

Где-то рядом прокричала ночная птица, часовой повернул голову в сторону крика. Подумав, что это может быть условным сигналом, он свистнул. Ответа не было. Часовой стал медленно озираться по сторонам. Абулшеру показалось, что джелил посмотрел на него в упор. Пока нечего и думать о нападении – нужно дожидаться, когда ему надоест сидеть и он поднимется, чтобы размять ноги. Если он сделает несколько шагов, то наверняка повернется к ним спиной…

Братья точно вросли в придорожную землю, не смея пошевелиться. Снова раздался птичий крик, теперь страж никак не отреагировал на него. Приподнявшись на локтях, Абулшер заметил, что часовой клюет носом. Может, еще несколько минут – и он заснет?

И точно, голова в чалме свесилась на грудь, было похоже, что страж задремал. Нельзя было терять ни секунды! Абулшер взглянул в глаза лежащему рядом Имхету, тот понял его без слов. Как две огромные кошки, они мягко пробежали последние метры и бросились на спящего. Имхет сдавил ему горло, Абулшер поднес к глазам кинжал. Часовой испуганно заморгал.

– Где остановился Хабиб-ур-Рахим, знаешь?

Чтобы добиться ответа, Имхету пришлось сжать пальцы на горле джелила.

Часовой захрипел и утвердительно мотнул головой.

– Пойдем вместе, покажешь нам. Если пикнешь, сразу получишь нож в горло.

Они двинулись втроем. Склоненный почти до земли джелил посередине, слева от него Имхет, который сильно заломил ему руку, справа Абулшер с приставленным к горлу пленника кинжалом. Для страховки, они отрезали от его чалмы большой кусок и забил ему в рот.

Сейчас Абулшер больше всего опасался собак, которые могли залаять на чужаков. Но по счастью они молчали – то ли все псы спали, то ли ветер дул не в их сторону, и они не учуяли ничего подозрительного.

Брат Хабиба-ур-Рахима жил не в центре кишлака, а ближе к въезду в него. Как и у всех домов, окна выходили только во двор, отгороженный от улицы глинобитным забором. Во дворе тявкнула собака, тут же Имхет перебросил через забор кусок отравленного мяса. Яд подействовал мгновенно, собака во дворе захрипела и утихла.

Братья уложили джелила на землю лицом вниз, Абулшер сел ему на плечи и вновь наставил кинжал. Имхет подпрыгнул, подтянулся на руках и перелез через забор. Неслышно он подошел к воротам, чуть звякнул затвором и распахнул одну створку. Абулшер поднял с земли джелила и они, вновь втроем, вошли во двор. У дома было четыре или пять окон. Абулшер прошептал на ухо джелилу:

– Где спит младшая дочь Хабиба-ур-Рахима Тери?

Все окна были завешаны, джелил указал на одно из них. Братья снова уложили пленника на землю, чтобы связать ему руки и ноги тонким шелковым шнурком. Потом Абулшер осторожно влез в окно и скрылся.

Он отсутствовал не более минуты. Из дома донесся слабый шум, после чего из двери вышел Абулшер, перед собой он держал большой сверток. Имхет увидел, что из него торчат маленькие босые ступни.

Осторожно ступая, они двинулись в обратный путь.

Эвелин сидела, напряженно вслушиваясь в тишину ночи. Если начнется стрельба, значит, братьев обнаружили и почти наверняка поймают. Что ей тогда делать? Ведь джелилы будут обшаривать окрестности в поисках коней. Стало быть, ее тоже найдут.

Проходило время, но со стороны кишлака не доносилось ни звука. Только где-то прокричала птица, наверное, сова. Безмолвие – хороший знак, только слишком уж долго их нет.

Наконец, она услышала тяжелое дыхание мужчин. Еще немного, и они появились с длинным свертком, они несли его оба.

Сверток положили на землю и развернули. Эвелин увидела смуглую девочку лет четырнадцати. Ее рот был туго перевязан цветастым платком, наполненные слезами глаза выражали ужас.

Эвелин спросила:

– Вы собираетесь взять за нее выкуп?

Имхет пожал плечами и вопросительно посмотрел на Абулшера. Тот едва успел отдышаться. Он отрицательно покачал головой и мрачно проговорил:

– Нет, мы сделаем другое…

Он сел рядом с Эвелин. Она увидела, что в его зеленых глазах поблескивают искры. Дыхание его успокоилось. Он злорадно ухмыльнулся.

– Сейчас увидишь кое-что забавное…

Абулшер встал, шагнул к девочке и поднял ее на ноги. Содрав с ее лица платок, он одной рукой ухватил Тери за плечо, а другой начал срывать с нее длинную рубашку. Послышался треск раздираемой ткани. Девочка стояла, подняв высоко голову, обнаженное тело трепетало от страха и смутных предчувствий того, что произойдет…

Стройное точеное тело чуть светилось в предрассветной мгле. Едва намеченная грудь, у которой выдавались вперед лишь темно-коричневые соски, вздрагивала от подавляемых желаний.

Абулшер взмахнул кнутом и ударил Тери поперек нежных ягодиц. Девочка содрогнулась и сжала губы, чтобы сдержать крик.

Он остервенело хлестал ее кнутом – теперь на каждый удар она отвечала пронзительным воплем. Бросив кнут, Абулшер надавал Тери пощечин. Потом он вновь схватил ее и подозвал ожидавшего в стороне Имхета. Тот сразу сообразил, что ему надлежит делать. Он присел на корточки и взял Тери себе на колени. В отчаянной попытке освободиться она задергала ногами, при этом мелькнули плотно сжатые девственные уста, чуть прикрытые сверху завитками черных волос. Это распалило стоявшего перед ней Абулшера, который развязывал пояс своих шаровар.

Имхет раздвинул девочке ноги и прижал ее бедра к своим. Инстинктивно Тери почувствовала, что ее хотят лишить самого драгоценного, из того, что у нее есть. Она попыталась закрыться руками, замахала ими, чтобы не подпустить к себе Абулшера, который опустился на оба колена. Он нацелил свой увесистый член, словно длинноствольную пушку, готовую к любым разрушениям, и одним выпадом втолкнул его в узкую щель. Девочка рванулась что было сил и забилась в мохнатых рукам Имхета. Беспощадный орган разрывал невинную плоть, неудержимо втискиваясь вглубь…

Имхет, по бедрам которого терлась аппетитная бархатная попка, теперь с трудом сдерживал собственное желание. Абулшер подставил под девичьи ягодицы руки и потянул их на себя. Тери соскользнула с колен Имхета, теперь она висела на его брате, член которого всунулся в нее еще глубже…

Имхет в нетерпении сбросил брюки, выпростав свой одеревенелый с тяжелым набалдашником фаллос. Абулшер, не отпуская свою жертву, лег спиной на землю. Девочка оказалась сверху, полушария ее ягодиц соблазнительно смотрели на Имхета. Он подошел к ней со спины и, встав на колени, отвел в стороны половинки почти детской попки.

Спина Тери напряглась, она не понимала, что случилось. Она чувствовала, как по расщелине меж ее ягодиц снуют чужие пальцы…

Имхет нащупал крошечное отверстие ануса и с огромной силой вдавил в него набрякшую головку своего фаллоса. Девочка взвизгнула, ее девственные мышцы так сильно натужились, что ей удалось вытолкнуть из себя раскрасневшуюся верхушку мужского члена. Имхет вновь наставил свой орган на тесную норку в центре лакомой добычи, его правая рука легла на плоский девичий живот, не давая Тери дергаться. Тугой член ворвался в вожделенную скважину… На этот раз мускулы не успели напрячься, безжалостный орган погрузился полностью…

Теперь несчастное создание было проколото злодейскими фаллосами с двух сторон. Каждый раз, когда один из них вторгался в девочку сзади, она судорожно вздрагивала, и это услаждало лежавшего под ней мужчину. Братья ощущали друг друга сквозь мягкую завесу плоти едва развившегося женского тела. Они принялись двигаться в едином такте, сперва неспешно. Постепенно убыстряя рывки, они стали вонзаться в юное тело на предельной скорости.

Эвелин стало жутко от того, что предстало сейчас ее взорам. Неужели это хрупкое существо, зажатое между двумя обезумевшими самцами, останется живым после их бешеной расправы? И все же смутное желание соития шевельнулось и в ней…

Девочка уже не кричала, она лишилась чувств, ее голова безжизненно моталась, подчиняясь сумасшедшей тряске… Именно это ускорило оргазм обезумевших мужчин, оба в один миг протяжно взвыли от удовлетворения животной страсти, их лица обезобразились страшными гримасами…

Они долго лежали неподвижно, пока не пришли в себя. Все это время сдавленная их телами Тери не подавала признаков жизни. Наконец Имхет выпрямился и переложил пленницу на траву. За ним поднялся Абулшер.

Братья быстро оделись. Они связали шнурком руки девочке, которая все еще была в обмороке. Двумя ударами по лицу Абулшер привел ее в чувство. Она открыла глаза и подняла голову, не понимая, где она находится.

Эвелин увидела, что Абулшер обнажил свой кинжал. Неужели он убьет Тери? Эвелин кинулась, чтобы остановить его, но не успела. Абулшер схватил девочку и молниеносным движением отрезал кончик ее носа. Тери забилась в судорогах, кровь ручьем лилась по лицу и груди…

Вне себя от ярости Эвелин бросилась на Абулшера.

– Ты что наделал? Как ты мог, подлец!

Вместо ответа Абулшер грубо оттолкнул Эвелин. Он перекинул девочку поперек седла, вскочил на лошадь и исчез. Когда он вернулся, то был один.

Эвелин вновь задрожала от ужаса.

– Ты убил ее? Говори!

– Не беспокойся. Она жива. Она найдет дорогу к дому.

У Эвелин вырвался вздох облегчения.

– Но как ее встретят там? Когда родители увидят, что с нею сделали… Это будет для них чудовищным ударом.

Абулшер и Имхет рассмеялись.

– Это будет лишь начало.

Эвелин не поняла.

– Как начало?

– Если у женщины отрезан кончик носа, то это означает, что она опозорила себя на всю жизнь. Отец этой девочки – главный аксакал у джелилов. Он не вынесет такого позора. У него теперь один выход – убить свою дочь…

– И что он…

Убьет ее собственными руками?!

– Если он не сделает этого, то с ней расправится кто-нибудь из соплеменников. И люди оправдают его. Тебе этого не понять, ты не знаешь законов, по которым живут здесь…

Эвелин опустила голову. Опять перед ней была неприступная стена таинственных и непостижимых законов, которым подчинялись обитатели суровых гор.

Уже рассвело, когда они вернулись к стоянке каравана. Алый цвет зари сменился на востоке золотистыми разводами, западная часть неба пока оставалась густо-синей. Солнце еще пряталось за горами. Наступил час утреннего намаза.

Абулшер и Имхет омыли руки и лица, расстелили молитвенные коврики. В то утро они молились с небывалым усердием и подолгу лежали ниц.

Склонившись перед великим Аллахом, они униженно просили о снисхождении…

Это были последние часы отдыха каравана, сегодня он выходил в Джалалабад. Уйгуры складывали юрты и вместе с многочисленными тюками грузили на верблюдов. Женщины усаживали детей в корзины, притороченные к бокам "кораблей пустыни". Перед длительным переходом потребовалось подковать несколько лошадей, за это время оба тхальца успели немного поспать.

Несмотря на бессонную ночь, Эвелин не могла сомкнуть глаз. Глядя на храпящих братьев, она дивилась их внешнему спокойствию.

Что происходило в душах этих людей, которыми еще так недавно руководила слепая жажда мести? Что принесла им кровавая расправа, невольной свидетельницей которой ей довелось быть?