Пленница бунтаря

Глава 14. Новый поворот

Окрестные луга медово пахли клевером и желтым донником, сороки искристо трещали на старой ольхе, а в нежно-голубом воздухе над рекой по воле местного чудотворца Платона развернулось настоящее голографическое шоу.

Двенадцать бородатых мужчин в серых просторных рубахах чинно расселись на охапках соломы в качестве благодарных зрителей.

Мы с Мироном как раз успели к церемонии награждения тяжеловеса Руслана Булатова после того как на десятом раунде он сокрушительным нокаутом одолел англичанина Мак Грегора, утвердив себя в статусе чемпиона мира по версии ВейБей – 2055, как гласили пояснения диктора.

Мне показалось, выпрыгнув из пикапа, Мирон нарочно тянет время и не спешит с претензиями к Платону, давая возможность народу досмотреть напряженную схватку. Я тоже решила оттянуть внимание на себя.

– И как это получается у Платона? Поневоле будешь верить, что он пророк.

– Просто хорошие способности к трансляции воспоминаний…

– На невидимый экран с диагональю двадцать пять метров?

– …которые сам же и комментирует, – значительно продолжил Мирон. – Язык подвешен, тут я не спорю. Но пора забаву прекращать.

– Подожди, а при чем тут бесы?

– Даш, ну ты уж сама догадайся! Стали бы степенные мужики после сенокоса два часа смотреть банальный мордобой? Мак Грегор – кучерявый брюнет, с ног до головы татуирован, а на труселях у него черные символы на красном фоне и звезды серебряные, значит, он кто у нас? Правильно – бес типичный, рожки для маскировки подпилены. А у Руслана православный крест на груди и взгляд сугубо карающий.

– Как у архангела Гавриила? – подсказала я.

– Я не силен в небесной иерархии, но примерно так. У машины останься, за мной не ходи.

– Не хочешь с Платоном знакомить?

Мирон сочувственно на меня посмотрел и отеческим тоном произнес:

– У тебя одежда не подходящая, волосы не прибраны, и на губах помада.

– Да ты что! – поразилась я. – Откуда? Зачем сочиняешь?

Он приподнял мой подбородок, сделал вид, что серьезно рассматривает, а сам едва сдерживался он смеха. А ведь еще пять минут назад собирался жестко разобраться с Платоном. И еще я заметила одну странную вещь – прикосновения Мирона меня уже не пугали, а приятно волновали. И становилось не важно, насколько это допустимо и правильно.

Мысль о том, что завтра Мирон уезжает по каким-то загадочным и, возможно, опасным делам уже сейчас начала болезненно отдаваться в груди, заслоняя собой прочие тревоги.

Я спокойно наблюдала за староверами из позапрошлого века, приветливо помахала рукой их духовному лидеру – любителю спортивных состязаний, и спряталась обратно в машину, поймав суровый взгляд своего бунтаря.

Зато Платон напоминал мне актера с приклеенной бородкой и хитроватым блуждающим взглядом любителя выпить под хорошую закуску. Невысокий, плотный блондин, румяный и загорелый, волосы тщательно расчесаны и аккуратно уложены на плечи. Длинный мешковатый балахон и массивный посох удачно дополняли образ. Наверно, местные дамы от него без ума, если притом он еще и знатный говорун.

Жаль, пообщаться нам не удалось, до меня долетели только обрывки прощальной церемонии.

– Много лет здравствовать тебе, дорогой Миронег! Удачной дороги твоему воинству в град греховный. А что за юную деву ты прячешь в машине? Я только заметил. Не надо ли наставить ее на истинный путь…

– И вам не хворать с похмелья, Платон Батюшкович. Настоятельно советую губу закатать и принять постный вид обратно. Я сам наставлю чего надо и куда требуется.

Они дружески пожали руки, потом Мирон хлопнул товарища по плечу и напоследок что-то тихо проговорил на ухо. Платон виновато кивнул и побежал догонять свою паству, спустившуюся с крутого берега к воде, вероятно, для вечернего омовения. Бесы-то уже побеждены, душа ликует.

Скоро над рекой послышалось протяжное звучание псалма на староцерковном. Из хора басовитых мужских голосов выделялся один надтреснутый хрипловатый тенорок, в такт не попадал и заметно фальшивил, но очень старался, судя по экспрессии.

При въезде в Лобь я спросила Мирона:

– Почему их двоеданами прозвали? Что-то языческое слышится, двоедане… славяне… древляне…

– Да тут проще, из-за своих разногласий с официальной верой, они платили двойной налог царю.

– Темные времена, – с видом знатока протянула я.

Мирон усмехнулся не особенно весело.

– Сейчас гораздо интереснее, правда? Не знаешь, что и ждать за поворотом.

– В мире, где тазы философствуют, а веники рассуждают о личном пространстве, человеку грешно унывать. Он всего лишь частица мозаики…

– Останешься у меня? – перебил Мирон, снижая скорость пикапа.

– Как это? – растерялась я, мгновенно забыв эффектное завершение фразы о пазлах и человеках.

– До утра останешься? Я ж тебе еще подземный этаж не показал, и в кладовке нашел что-то повкуснее пельменей.

От такой перспективы я вжалась в спинку сидения и зажмурилась, что есть силы. Лишь бы не стал грубо настаивать. Я ведь и сдаться могу.

– Нет, мне надо к бабуле. Нет-нет…

– Даш, я тебя не трону. Или ты в себе сомневаешься?

– Сомневаюсь, – эхом повторила я, давая себе мысленную взбучку. Как барашка глупенькая перед голодным волчарой: «Пожалуйста, за бочок не кусайте, от этого животику страсть как щекотно делается!»

Однако мой честный ответ заставил Мирона надолго задуматься. Надеюсь, не о силовом способе решения вопроса. Я пыталась отвлечься на домики, медленно плывущие за окном машины – некоторые заросли иван-чаем по самую крышу, укрылись от чужого любопытства за раскидистыми яблонями, кое-где проломившими деревянные заборы. Сайдинг еще стоял, но был помят и продырявлен местами.

– Мирон, так что же с собаками стало?

– Старые в лес удрали, а новоявленные на другую сторону перешли. Да ты ведь знакома с одной такой подлой псиной! Не морщись, я про Демида говорю.

Он резко притормозил у ворот бабы Доры, распугал дремлющих на выщипанной травке гусей. Глаза у Мирона были страшные, уже не синими казались, а будто в них плеснули густых чернил.

Он взял меня за плечи и, плохо соображая, что делаю, я положила свою руку поверх его запястья и тихонечко сжала.

– Возвращайся скорее и будь осторожен… там.

– Значит, ждать будешь?

Я опустила голову, дышать трудно, сердце забилось в уголок грудной клетки и в мыслях царила полная сумятица. Мирон чмокнул меня прямо в макушку и глухо заявил:

– Вернусь, займемся личной жизнью вплотную.

Пискнула в ответ что-то маловразумительное, а когда он снова поцеловал – теперь уже каждую бровь и кончик носа, запоздало начала упрекать насчет выдуманной помады. Мирон осторожно прикусил мне правую мочку и шепнул интимно:

– Хочешь, косметику привезу?

– Я и так ничего.

– Согласен. Так даже лучше.

Мимо нас промчался знакомый электробайк. У соседней ограды Ульяна круто развернулась, на ходу сбрасывая пассажира и выпуская подножку. Тимоха рванул к нашему пикапу и сразу обратился к Мирону через приспущенное стекло.

– Новости от Демида! Он согласен на наши условия.

А я как завороженная смотрела на Ульяну, на ее длинное змеиное тело, обтянутое желтым комбинезоном, на гладкие, зачесанные назад волосы… Прямо в холодные темные глаза над застывшей торжествующей улыбкой.

Мирон издал низкий горловой звук, напоминавший рычание и вдруг расслабленно выдохнул, откинувшись на водительское сиденье:

– Пошел он в коровью задницу! Я передумал ее отдавать. Дашка теперь моя.

Ульяна не могла слышать его слова, но о чем-то догадалась по выражению лица Мирона, улыбка ее стала зловещей и жалкой одновременно, а вот Тимоха наоборот радостно взвизгнул, словно счастливый щенок.

И только я быстро-быстро хлопала глазами, стараясь трезво оценить новый расклад фигур, а слегка успокоившись, твердо спросила Мирона:

– Мое мнение совсем не играет роли?

– В определенных пределах, – вальяжно заявил тот и демонстративно зевнул, напоследок щелкнув ослепительными зубами.

– Прелесть! – буркнула я, нервно дергая дверную ручку. – Слов нет, одни чувства и те нецензурные.

– Спокойной ночи, упрямица! – полетело вслед из машины.

Поднимаясь на крылечко бабы Доры, я едва сдерживала слезы. Никогда мне не нянчить племянника (наверно, вреднющий будет в Юльку). Не строгать папке любимый салат, не гулять с мамой по вечернему скверу, не пробовать острых шашлыков дяди Саши под хвастливые речи о бурной молодости, когда «все было четко, а сейчас – бардак и произвол».

Из кухонного окошка я наблюдала за тем, как Мирон, Тимоха и Ульяна о чем-то недолго переговаривались на поляне, а потом уехали в одном направлении – к секретному домику с подземным нижним этажом. Как же теперь уснуть спокойно…

– Баба Дора, вы уже отдыхаете? Может, чайку с пряничком?

– Спасибо, Дашенька! Меня уже покормили и напоили. От Леши нет ли письма?

– Завтра схожу на почту, скорее всего, там задержали, но вы не переживайте, письмо уже близко. И внуки рисунки пришлют. Спите спокойно, баба Дора. Все будет хорошо.