Пленница бунтаря

Глава 16. Тихие места

Рыхлые облака спрятали солнце, ветер утих, природа вокруг замерла, и даже река замедлила течение, потому что вода стала вязкой и мутной. Перегнувшись через борт лодки я уже не могла видеть камни и черные ветки на дне, пришлось изучать заросшие высокой травой пологие берега.

Удивительно – еще пару минут назад здесь пролетали ласточки и стрижи, гоняясь за мошками, но сейчас птицы попрятались в кустах или просто исчезли. От вынужденной скуки принялась размышлять:

«Интересно, что происходило на берегах этой реки двести – четыреста лет назад… По словам бабы Доры недалеко от Лоби проходит граница с Казахстаном, может, здесь когда-то буйствовали степняки. Не случайно Мирон настаивает на заставе. О чем бы не подумала – всегда скатываюсь к своему бунтарю. В случае побега обещал выследить и на цепь посадить… Варварские замашки…».

Внезапно с правой стороны послышался конский топот, будто лихой табун спешил к водопою. Я различила даже гортанные крики погонщиков и обреченно ждала появления всадников. Первый мужчина был разодет как татарский воин для исторической реконструкции – кожаный доспех с металлическими бляшками поверх зеленого халата, длинное копье и островерхий шлем с невысоким волосяным султаном.

Больше всего меня впечатлил притороченный к седлу колчан со стрелами и лук за спиной воина. Видимо, это был дозорный или разведчик. Он внимательно оглядел реку, не обращая на меня внимания, и жестом дал понять остальным, что угрозы нет.

Скоро рядом с ним появилось еще несколько конников и юная всадница азиатской внешности в красной шапочке, украшенной связкой жемчужных бус. Ее белого жеребца вел слуга в полосатом кафтане, подпоясанный широченным желтым кушаком.

Девушка пожелала спуститься к воде, и я отчетливо смогла разглядеть маленькие ладони, поднятые к небу, – пальцы унизаны перстнями, рукава платья оторочены коричневым мехом.

Ее глаза были закрыты – она молилась, быстро шевеля губами и чуть наклоняя голову в такт. А, может, плакала… Неужели не видит меня? Кто из нас двоих сейчас реален?

– Ханым Сузге! – позвали ее с берега. – Вакыт китерге!

Похоже на татарскую речь. Девушка досадливо пожала худенькими плечами, поправила черные косы на груди и с высоко поднятой головой направилась к ожидавшим ее охранникам. Я насчитала уже более десятка хмурых мужчин, вооруженным луками, пиками и мечами.

Мою лодку уносила река, а следом плыл по воде маленький тонкий платочек, случайно или нарочно брошенный в воду грустной красавицей. Я наклонилась, чтобы его подхватить, а когда подняла глаза на далекий берег – там уже никого не было, только низко проплывал караван седых облаков, похожий на всадников сибирского хана Кучума до встречи с яростным Ермаком.

Следующие полчаса я с опаской посматривала по сторонам, вспомнив о скорой реализации недавних желаний увидеть призраков прошлого. Но больше не было происшествий, пока лодка моя не уткнулась в деревянные мостки поблизости от здания АЗС. На берегу раскинулся крупный населенный пункт. Там должны быть свои сторожа, как в Лоби. Возможно, товарищи Мирона. Или люди Демида.

Трудно сказать, кого я рассчитывала встретить с большей радостью. Меня начинала тревожить мысль о ночлеге. Перспектива оказаться одной в чужом заброшенном доме не прибавляла энтузиазма. Вряд ли там окажется разговорчивый таз и дружелюбная старушка, готовая напоить чаем и постелить постель.

Стоя на берегу, я еще колебалась. Если идти вдоль реки обратно, можно попытаться найти деревню староверов во главе с Платоном, но велик риск заплутать и попасть на зубок ревнивой волчице. До прихода Мирона от меня и косточек не останется. Солнце садится в кровавом зареве… Пророчит не самую добрую ночь. Надо искать укрытие.

Поправив на плече рюкзак Ульяны – легкий и удобный, чувствуя сродство с героинями фильмов про выживание после крушения всех мировых устоев, нетвердым шагом я направилась к АЗС.

Одна мысль утешала – по словам Тимохи в местной аномальной зоне зомби не встречались. Ему еще не встречались… Тьфу-тьфу, нельзя даже думать о таком чудовищном варианте. Когда есть риск материализовать даже мимолетные грезы, почему-то в голову лезет самое жуткое.

Под навесом стояли электрические байки и самокаты. Я без особой надежды проверила уровень заряда и на одном из них заметила два зеленых деления. Лошадка-то на ходу… Поселок оказался больше, чем я предполагала вначале, дороги в приличном состоянии, а вдоль домов кое-где из зарослей крапивы и лопуха торчат настоящие пальмы.

Будто в спешке покидая дома, жители выставили комнатные растения на улицу и те, чудом пережив снежную зиму, освоили пространство. А был ли снег после падения метеоритов? Климат вполне мог измениться за сорок лет, вдруг теперь в Сибири ананасы себя хорошо чувствую в открытом грунте, а картошка напротив на убыль пошла.

Подтверждая мои слова с ближайшей финиковой пальмы слетела стайка воробьев, а следом из окна полу обвалившегося домика метнулась длинная розовая лента, подозрительно схожая с гигантским липким языком. Сцапала пару медлительных птах и как пружинка свернулась обратно. Тут же в утробе дома что-то противно хлюпнуло и тоненько заскрипело.

Я прибавила скорость и чуть не выпустила руль, подпрыгнув на кочке. Улицы теперь казались мне запутанным лабиринтом, а каждый дом угрюмо поблескивал стеклами пластиковых окон. Странно – блоковые стены затянуло вьющимися растениями, крыши просели от мхов, а окна таращатся подобно бдительным очам ненасытного хищника.

Угораздило же попасть в ловушку! Недаром Ульяна смеялась, выпроваживая меня из своих угодий.

На центральной площади у колонны давно пересохшего фонтана, украшенного скульптурой рыси в натуральную величину, электросамокат потерял прыть. Я спрятала его в кусты сирени, нашарила в рюкзаке термос и осторожно пригубила теплый морс. Искать убежище в зданиях – духа не хватит, там обитают прожорливые твари, для которых я лакомая добыча.

Теплые тихие сумерки казались обманчиво спокойными, но нервы мои были натянуты до предела. Когда за спиной послышался скрежет когтей по металлу, я тщетно пыталась открыть складной нож, найденный в рюкзаке.

Лезвие выпрыгнуло неожиданно резко, задело ребро ладони, почему-то сразу мелькнула мысль об акулах, плывущих на запах крови, но меня ожидало совершенно невероятное зрелище.

Фигура рыси, венчавшая колонну фонтана, вдруг потянулась и разинула пасть, широко зевая, потом зверь осторожно потоптался на своем трехметровом постаменте и спрыгнул на землю. Сердце чуть не остановилось, когда пушистая кошка грациозной походкой двинулась в мою сторону, поводя торчащими усами.

– Рысюшка… – прошептала я, закрывая локтем лицо.

Раненой моей руки коснулся влажный шершавый язык, над ухом послышалось знакомое урчание.

– Узнала меня, Рысюшка! Как же ты памятник и вдруг живая… – растроганно бормотала я. – Мирон бы все объяснил, но его тут нет. Что мне теперь делать?

Уже в сумерках большая кошка привела меня к парку, огороженному железным забором с облупившейся голубой краской. Ворота гостеприимно открыты, но больше всего поражала ухоженность территории: трава выкошена, корявый асфальт дорожек подметен, стволы яблонек побелены.

Я сорвала несколько мелких красноватых яблочек – горьки на вкус, рот вяжет, зато птицам после будет раздолье. А еще рябина в этом году богатая уродилась – ветки клонятся, примета суровой зимы. Задержусь ли здесь до ее прихода… Неизвестно. И насчет суровости зимы есть сомнения, иначе финики и кокосы бы тут не цвели.

В глубине парка кто-то разжег костер, но моя зоркая проводница не выказывала признаков беспокойства, и потому я тоже смело шагала на легкий запах дыма, пока за кустами шиповника не забелел в вечернем полумраке барельеф – скорбное женское лицо над списком фамилий, выбитых в гранитной плите.

Я сразу догадалась, что это памятник жителям поселения, не вернувшимся с фронта. У подножия его аккуратно были сложены кучкой полинявшие искусственные цветы, а в трехлитровой банке над ними гордо возвышался букет лилового водосбора, явно собран вчера или даже сегодня утром.

Мужчина, бросавший в огонь сухие ветки, не спеша обернулся, когда я громко пожелала ему доброго вечера.

Вытерев ладони о собственные штаны, он степенно спросил в ответ:

– Откуда к нам?

– Из города.

– Как там сейчас?

– Тихо. Но иногда шумят.

– И здесь так же, – почему-то обрадовался мужчина. – Значит, живет город. А меня Николаем зовут. Да вы садитесь сюда, вот я скамейку принес. Не замерзли?

– Нет. Я – Дарья. Просто Даша.

– Будем знакомы.

Он энергично протянул мне ладонь, которую я пожала после короткого колебания – оказалась она мозолистой и холодной, ногти грязные, будто человек долго возился в земле и не успел отмыть, рукав его серого пиджака задрался, показывая край некогда светлой, а сейчас замызганной рубашки.

Я невольно подумала про себя, зачем так официально одеваться для уличных работ. Хотя костюм мужчины был мешковат и потрепан, все же нелепо смотрелся у костра посреди вечернего парка.

На вид Николай ровесник моего отца, может, постарше немного. Неудобно сразу про возраст спрашивать. Я села на предложенную скамью и с грустью заметила, что Рысюшка крадется уже в конце тропинки, словно передала меня в надежные руки и дальше собирается заниматься своими делами. Значит, придется общаться со странным парковым сторожем.

– Вы один тут за порядком следите?

– Больше не нашел никого. Наверно, все в город уехали на праздник какой или собрание, – охотно ответил Николай.

– А разве здесь разрешено мусор сжигать? – усомнилась я. – Памятник… цветы. Может, надо было подальше.

Николай встряхнул кистями, будто они у него затекли, потом потер левым запястьем бледный высокий лоб с залысинами, то ли соображал, как лучше ответить, то ли дивился моей недогадливости.

– Для ребят же стараюсь. Они меня и подняли с законного места. Пришли толпой под мою березу, так и так, выручай земляков, брат Кольша, мерзнем нещадно! Смотрю, дядька Семен кутается в дырявый обледеневший ватник, зять его молодой ушанку завязал под горло, а самому ресницы снегом запорошило-склеило, глаз не открыть, других припомнил – все, вроде, нашенские, только увечные, у каждого недостача в теле… Жалуются, что седьмую весну приходят погреться, а огня-то нет. Забыли про них. Ушли. Бросили. Вот и пришлось выручать. А куда деваться? Свои… Заодно старые листья сгреб и ограду поправил, не залежишься, если хлопот полно.

У меня на какое-то время пропал голос, а потом я справилась с волнением и догадываясь, что передо мной старожил из ушедшей эпохи, сипло сказала:

– Вы им передайте, что не забыли. Просто Мирон сюда никого не пускает. Он бы тоже помог, но занят.

Мне искренне хотелось оправдаться перед этим рассудительным человеком с мозолистыми руками, заверить, что люди вернутся и снова на праздник весной будет гореть у мемориала в парке яркое пламя.

– Мирон – это который длинноволосый? За ним еще рысь бегала, ну чисто домашняя Мурка, – припомнил Николай. – Как же… Приходилось встречаться. Молодой, силы много, гонору много. Хочет строить здесь другую власть, прежняя, говорит, никуда не годится, все под себя гребет. Видали мы тут борцов с царским режимом. Им даже монумент потомки построили. Надо сирень подрезать, а то скоро совсем зарастет.

Николай показал на темные кусты в стороне, я отошла от костра и, напрягая зрение в темноте, разглядела среди листвы позеленевшую от времени металлическую звезду. И вдруг поняла, что очень устала за день. Будто до этого момента крепилась-бодрилась, а сейчас разом силы оставили. Я вернулась на деревянную скамейку и стала рыться в рюкзаке, надеясь еще что-то полезное отыскать в маленьких кармашках. Для себя и Николая.

– Зажигалка вам не нужна? Печенье? Морса немного осталось.

Он поворошил догорающие ветки, накинул сверху пару дранок из кучи старья.

– Спасибо, Дарья… Как по батюшке вас? Шли бы домой, небось, ждут родные, а со мной вам зачем сидеть? Холодно и тоскливо. Я ведь сам справляться привык. У нас все в семье были идейные, работящие. В светлое будущее верили крепко и сил не жалели.

– Очень ждут меня родные, Николай, – согласилась я. – Только не знаю обратной дороги. Заблудилась. И в дома боюсь заходить, кажется, там кто-то страшный поселился. Птиц хватает из окон, а потом чавкает противно. Не замечали?

– Нет, Дашуха, тут я тебе не подсказчик! У меня теперь дорожка прямая – от моей березки до парковых яблонек. А как они цвели по весне… как пахли медово…

Он смотрел на меня с виноватой улыбкой, по-доброму щурился, походил на Василия Шукшина, только тот в фильме был загорелый и темноволосый, а этот поблекший, будто сто лет не бывал на свету.

– А фонтан с рысью видели на площади возле Администрации? – зачем-то понизив голос, спросила я.

– Фонтанов не было при мне, – задумался Николай. – Это хорошо, что установили.

Рысь всегда водилась в районе, говорят, раньше тут стоял Исетский острог – казаки от кочевников оборонялись, так на его печати выбита рысь, – одобрительно сообщил он и, немного помолчав, спросил:

– Ты голодная, поди?

– Да, немножко. Но вы не беспокойтесь, я печенье доем. А завтра пойду куда-нибудь.

– В город тебе надо, Дарья, – деловито заметил он.

– Значит, в город, – легко согласилась я.

Овсяное печенье противно крошилось в руках, вязло на языке пластилином, наверно, «волчица» из Лоби нарочно просроченное подсунула, а вместо морса я бы с удовольствием выпила чистой холодной воды.

«Эх, Ульяна! В борьбе за любовь синеглазого командира все средства хороши, я еще слабо отделалась».

Пока старалась отогнать зевоту, Николай посматривал на меня с любопытством:

– Ну, раз в дома не хочешь идти, на воздухе можно заночевать. Я на качелях фуфаечку постелил. Новехонькая, только со склада.

Я терла глаза, сама себе уже не веря. Посреди яблоневой аллеи стояли качели в виде широкой скамьи со спинкой на толстенных цепях. При свете костра заметила, что поверх сиденья накинута какая-то одежда.

Чего долго пристраиваться… Если коленки подогну, смогу запросто уместиться на качелях, которых пять минут назад не было и в помине. Все же лучше, чем на ворохе прошлогодней листвы, заботливо собранной Николаем.

Покачиваясь в теплой дремоте, я словно через завесу тумана видела, как у костра собираются тени мужчин. Люди они или призраки – все равно меня не обидят – в этом была твердо уверена. Кто был способен – протягивал Николаю уцелевшую руку, хлопал его по пыльному пиджаку, делился папиросами.

Вместе они тихо переговаривались, кашляли и дымили едкий задиристый самосад. Грелись…

Уже туго спеленутая сном, я подумала, что в сказках и триллерах чаще всего покойники поднимаются, желая отомстить или напугать, но ведь иногда им просто хочется своих отогреть. И заодно поговорить по душам. Приобщиться. Вспомнить.

Утром на ступенях мемориала рядом с кружкой воды я нашла завернутый в газету нехитрый провиант: горбушка серого хлеба, луковка, два вареных яйца и коробок спичек с упитанными буренками на картинке под надписью: «Организуйте выгул скота».

Зачем мне спички? Мелькнула зябкая идея, что Николай оставил меня вместо себя разводить костры по вечерам. Но я же не могу, мне надо искать дорогу домой.

Выдохнула с облегчением, когда поняла, что в коробке обычная крупная соль. Позавтракала, будто на поминках, развернула пожелтевший газетный лист, прочитала название: «Красная заря» 1953 г.

Покидала парк с тяжелым сердцем и грустными думами. Неужели на месте некогда больших и людных поселений останутся вот такие осколки прошлого, где пересекаются пути живых и мертвых. Худо дело, если живым могут помогать только идейные старожилы из иного мира.